Текст книги "JaaDoo"

Я подставил кулак. Шифрин ударил в него кружкой и сделал несколько приличных глотков. Поморщился.

– Что-то давно тебя не было видно, Максим.

– Болел, – опять соврал я первое, что пришло в голову, – и сейчас в завязке – антибиотики пью.

Пришёл вот тебя повидать. Тебя тоже давно не было.

– Помогают?

– Кто?

– Антибиотики.

– Не очень.

– Что, совсем хреново стало, да?

Я покивал головой. Шифрин всегда говорил в точку и видел собеседника насквозь. Его сложно было ввести в заблуждение или обмануть, да и ни к чему. Он всё прекрасно понимал – слышал людей.

– Надо было тут и лечиться. Я всегда лечусь, когда совсем плохо. Уезжал я в гости к сыну, вот и не было. – И Семён Андреевич обвёл рукой помещение рюмочной, показывая, где лечится, – Теперь на месте!

– Я хотел поговорить.

– Ну, почему бы и нет?! Что тебе мешает, Максим?

И я всё ему выложил. Всю эту бессмыслицу, происходящую со мною на протяжении последнего времени.

Семён Андреевич хмыкнул. Долго молчал, затем выдал диагноз:

– Всё просто.

– Просто?

– Конечно! У меня к тебе, Максим, один вопрос.

– Слушаю, Андреич.

– Как ты думаешь, понятия добра и зла – откуда они взялись в нашем сознании?

– Ну, не знаю. Может, из Библии?

– О! – Шифрин поднял палец. – Значит, мы можем сказать, что ты, Максим, согрешил и теперь наказан. Ты сотворил зло – пришла расплата. Теперь тебе кажется, что всё несправедливо, неправильно. Оглянись! Тебе кажется, что все вокруг ведут себя как-то не так, ополчились на тебя. Но это защитный механизм, привычная обстановка, привычные люди – это и есть безопасность. Тебе живётся хорошо и комфортно. Ты не замечаешь за собой ничего плохого, ты поступаешь так, как считаешь нужным. Но тут: оп-ля! И обстоятельства твоей жизни поменялись, но как только ты выходишь из зоны комфорта или присутствие людей, которые ведут себя по-другому, выводит тебя из равновесия, ты воспринимаешь всё как угрозу жизни, угрозу личности. И когда слово «правильно» становится спорным, от таких ситуаций и людей стараются избавиться, вместо того чтобы попытаться понять и изменить себя, а не их.

Он нёс какую-то чушь.

– И что я должен понять?

Шифрин сделал ещё глоток и, откусив воблу, снова поднял вверх указательный палец:

– У меня есть мнение. Только мнение. Я могу ошибаться, а потому не хочу его никому навязывать…

– Говори, Андреич, не тяни кота, – я уже начал жалеть, что пришёл сюда.

Учитель-алкоголик испытующе посмотрел на меня.

– Дело не в необычных людях, не в странных ситуациях, загадках или мистических знаниях. Не они угроза.

– А кто?

– Ты, Макс. Ты враг сам себе. Суть в том, что нет особой разницы, кто такой этот Родман – инкарнация самого сатаны или блистательный лицедей. Неважно что представляет из себя на самом деле эта твоя Элизабет. Шлюха она или секретутка Родмана. Может быть даже, они сектанты или сатанинский культ какой исповедуют. Сейчас всяких хватает. Может, деньги твои украсть хотят или квартиру отнять, или, наоборот, им деньги девать некуда, вот они и развлекаются опытами над человеками. Какая, по большому счёту, разница, с кем или с чем ты столкнулся, чему стал свидетелем и участником чьего спектакля. Разве это важно?

– А что важно?

– Вывод для меня очевиден: выбор-то ты сделал сам! Тебя никто не принуждал совершать подлые поступки, и ты вполне мог всего этого избежать. Ты сам пришёл к нему в лапы.

– К кому?

– К дьяволу, к лицедею, к преступнику Родману – какая разница. Повторяю тебе: ты сам виноват. Жил в гордыне, во вранье, в блуде, всё бежал, бежал куда-то и вот добежал до финишной ленточки!

Можно было бы, конечно, всё счесть за белую горячку Шифрина, но, чёрт возьми, ведь он был прав, этот алкаш. Он был прав во всём. Пророк двадцать первого века!

– И что же мне теперь делать? Как быть?

– Чтобы хоть что-то увидеть, надо смотреть, Максим. Открой глаза и посмотри внутрь себя. Чего ты хочешь? Куда последуешь дальше? Во что ты поверишь? В то, что даёт надежду или в то, что её отнимает. Судя по тому, что ты рассказал, Родман – это, скорее всего, хищник. Неважно в каком обличии: человеческом или сверхъестественном. Он людоед, который охотится за душами. Хищнику, чтобы жить, нужна кровь оленя. В чём его вина? Он таким рождён. Его главный инстинкт – охота. А ты – олень!

– Родман что, как зверь, – живёт инстинктами?

– Да какая разница, чем он живёт? Ты что, ничего не понял? – закричал Шифрин и стукнул кулаком по столу. Язык Семёна Андреевича начал заплетаться.

– Но ведь Родман пришёл ко мне, чтобы помочь! И помог, вытащил меня из запоя, – протестовал я.

– Это ловушка, Максим. Он спас тебя, чтобы ты полностью доверился ему, поверил в него, и тогда грянет беда. Важно, что ты для него не друг, даже не человек, ты олень. Олень, который сам пришёл в лапы к хищнику. Вот так-то, Макс.

Выйдя их затхлого, пропитанного алкогольными парами помещения рюмочной, я вдохнул полной грудью. Я задыхался. Не в прямом смысле, нет. Слишком сложно было это принять, во всё поверить, но одно я знал теперь наверняка – я сам разрушил свою жизнь.

На следующий день, помывшись, побрившись и надев костюм, я отправился в офис. Сначала хотел ехать на машине, но аккумулятор безнадёжно сел. Позвонил в сервис и попросил помочь, но вы же в курсе – официальный дилер, он всегда рядом, когда ему надо впарить вам тачку. Как только случается проблема – их днём с огнём не сыщешь. Махнув рукой, попросил своих ребят с СТО забрать и заодно всё проверить. Впервые за долгое время захотелось сесть за руль, и не получилось.

Подумав, решил пока не ехать в офис, а спустился в метро и через сорок минут добрался до конторы знакомого аудитора. Надёжный парень, с прекрасной репутацией (наверное, заботился о ней), и теперь она (репутация) приносила неплохие дивиденды. Я оплатил его услуги, осталось дождаться результата. Через несколько дней получил предварительный, пусть пока поверхностный, отчёт о реальном состоянии моих финансов и дел в целом. Картинка была печальной. Если срочно всё не разрулить, меня ждал крах. Банкротство с уголовным продолжением.

Появившись, наконец, в офисе, я попросил первым делом засуетившуюся секретаршу сделать кофе и увидел бледное лицо Андрея. Он прекрасно понимал, что мне уже известен итог аудиторской проверки. Пригласив его в свой кабинет, уселся в кресло, оставив менеджера стоять напротив.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Я? А ч-что я дол-должен сказать, Мак-Максим А-Александрович? Я г-готов отвечать, если что-то не-не не так с аудитом. Я-я… – Когда Андрей нервничал, он заикался сильнее.

– Пошёл вон!

– Не-не понял.

– Я говорю: вон отсюда! Ты уволен. У тебя есть две недели, чтобы вернуть все деньги. Потом я пишу заявление, и ты сядешь за мошенничество. Я об этом позабочусь, и связей моих на тебя, урод, хватит. А теперь – пошёл вон.

Андрей покраснел, затем опять сделался бледным. Мне было приятно смотреть, одновременно вспоминая его «заботу» о моей репутации, как с него слетает «пух».

В итоге менеджер выскочил из кабинета, а я крутанул пару оборотов во вращающемся кресле и, довольно потирая руки, отпил немного кофе. Кофе был прекрасен.

Забрал автомобиль из сервиса в жаркий полдень, и мне повезло прокатиться с ветерком по свободному от пробок участку на внешней стороне МКАД. В Москве стояла воистину неописуемая духота. Казалось, только те, кому надо было работать, да круглые дураки способны высунуть нос на улицу в такую жару. А мне было всё равно. Я ехал за город.

Как давно я не садился за руль, как давно не получал удовольствие от скорости. Машина плавно летела, подобно яхте под парусом, даря организму эндорфины счастья. Всё будет хорошо! Всё впереди. Я ехал в загородный дом. НАШ ДОМ!

Отключив охранную сигнализацию, вошёл, осмотрелся, присел на пуфик в прихожей. Всё было как прежде. Всё до боли знакомо. Побродил по комнатам со щемящей тоской, вспоминая о прошлом. Здесь мы вместе смотрели по выходным телевизор, грызя яблоки (вообще-то нет, это я грыз яблоки, а Ирина больше любила груши, обожала киви).

Я трогал предметы из нашей совместной жизни: всякие статуэтки и небольшие стильные безделушки, переставляя их. Улыбался сам себе, когда в памяти воскресали смешные эпизоды, и смахивал накатившуюся слезу.

Взял в руки фотографию. Мы на отдыхе в Италии. Ирина так и держала её на самом видном месте (не убрала). Долго разглядывал снимок, пока не защемило в груди. Всё это было так далеко и безвозвратно потеряно, что нагоняло тоску и грусть.

«Я жил только одной тобой.

И лишь сейчас понял. Понял, что если ты умрёшь, то и я умру. Для чего мне эта пустая жизнь без тебя. И я умер. Да, да – умер. Уже нет того Макса. Макса, который идёт к своей цели, не замечая ничего вокруг. Нет того циничного Макса. Слышишь, Ира? Лишь смерть смогла поменять меня».

«Чья смерть? Её или твоя?» – тут же вмешалась совесть.

«Заткнись! Не сейчас!»

Совесть замолчала.

«Если бы ты сейчас была рядом, если бы я мог всё вернуть, ты бы увидела».

Закрыв дом и поставив его на охрану, я поехал обратно в цепкие удушающие лапы мегаполиса. Ехал медленно, гнать не хотелось. МКАД к этому времени, уже забитый машинами, безнадёжно стоял. Свернул в сторону от центра и на шоссе Энтузиастов попал в ещё более жуткую пробку. Поток вообще не двигался.

Звонок сотового вывел меня из задумчивости. Я включил громкую связь, чтобы не держать трубу возле уха, и лениво откинулся в кресле авто. Звонил Родман.

– Привет, Макс! Ну как ты? Чем занят?

– Привет, Дэн! Стою в пробке, пытаюсь добраться домой.

– Рад слышать, что ты в добром здравии. Я уже было начал думать, что ты из беспозвоночных, распустил себя, а ты молодец, выкарабкался. – Родман засмеялся. Искренне, весело.

– Ну так, эволюция! А вообще, Дэн, спасибо тебе.

– За что?

– Не знаю, что так на меня подействовало, возможно, сеанс гипноза и твой дар убеждения, но я реально в порядке. Ты не думал над тем, чтобы открыть реабилитационный центр для алкоголиков, наркоманов, тунеядцев и социопатов? У тебя неплохо получается, ты прирождённый психотерапевт. У нас столько пьющих в стране, а в тебе такой талант пропадает.

– О-о! Ты преувеличиваешь, Макс, и к тому же, это был не гипноз.

– Не гипноз? А что? Кодировка?

– Шоковая терапия! – снова засмеялся Родман.

– Ну хорошо, шоковая терапия так шоковая терапия. Я хотел, Дэн, попросить тебя кое о чём.

– Проси, Макс! Всё, что в моих силах…

– Как там Элизабет?

– Она в порядке, но её пока нет в Москве и вообще в стране.

– Понятно. Ты бы не мог передать ей мои извинения и сказать спасибо.

– За что? – удивился Родман.

– За всё, Дэн. Я был идиотом. Чудесная женщина, чудесная ночь. На самом деле, я очень благодарен ей. Просто вёл себя как последний болван. Надо, действительно, проще смотреть на вещи. Вообще быть проще.

– Нет, Макс. Простота хуже воровства. Так у вас говорят? Я боюсь простых людей. Они завистливы, злобны, норовят обмануть. Мне нравятся сложные.

Теперь засмеялся я.

– Ты как всегда, Дэн! Значит, я сложный? – Мне было интересно посмотреть, как он будет выкручиваться.

– Да, Макс, ты сложный. Может, даже слишком.

– Ну что же, спасибо за комплимент. Значит, смею полагать, что тебе нравится общаться со мной, несмотря на то, что ты думал, что я из беспозвоночных.

– Ты же сам сказал – эволюция. Я передам Элизабет твои слова, думаю, она будет рада их услышать.

– Может, посидим где-нибудь как-нибудь?

– Может быть, когда-нибудь и где-нибудь, но пока я очень занят. Прости, Макс. Совсем времени нет.

– Звони, Дэн. Всегда рад тебя слышать.

– Обязательно позвоню. Обязательно. Береги себя, – и Родман отключился.

Жизнь продолжалась.

Я чувствовал в себе произошедшие перемены и всё сильнее осознавал тот факт, что Родман, кем бы он ни был, спас меня. Даже не в том смысле, что решил мои проблемы с алкоголем и депрессией. Он спас меня от одиночества. От того одиночества, когда ты вдруг захотел умереть. Броситься с крыши в бездну. И никого нет рядом, чтобы удержать. Остановить. А Родман пришёл на помощь. Просто показал, что такое пустота. Настоящая пустота. И внутри тебя, и снаружи. И вот теперь я изменился. Я даже хотел позвонить Ириной маме, но не мог никак решиться, собраться с духом. Хотел попросить прощения, сказать нужные слова. Ей, наверняка, тоже нужна была поддержка. Она там одна совсем. У неё ведь нет Родмана.

«Да, в какой-то мере Родман – человек непонятный, необычный. Но если быть до конца честным, ведь действительно – я пришёл в его дом, я попросил о встрече с Элизабет».

«Он тебя и подталкивал. Незаметно так», – вмешалась совесть.

Я пропустил это мимо ушей.

«А ведь Родман предупреждал, что Элизабет живёт в другой реальности. В космосе. Купается в роскоши, общается с известными людьми, которые её в этот космос запускают. И тут я вылез, весь такой герой-любовник. И если объективно смотреть на вещи, помог мне справиться с проблемами всё тот же Родман. Кто же он? Друг или враг? Шифрин сказал, что хищник. Что-то сейчас я в этом сомневаюсь. Скорее, богатый чудак со своими тараканчиками. Но вряд ли он хотел причинить мне зло, в трудный момент протянул руку, хотя я ему вообще никто. Знакомый. Враги так не поступают».

Я почувствовал себя победителем. Над обстоятельствами, над трагедией, над депрессией. Ты низко падаешь, пропускаешь удар за ударом и падаешь ещё ниже. Кто-то погибает, но есть те, кто становится сильнее. С позвоночником! Я же не знал. Не мог знать тогда, что это было ложное чувство победы.

Бежали дни, тянулись ночи. Если я не мог заснуть, то просто лежал с закрытыми глазами и мне виделось поле. И мы шли с мамой по этому полю. Встречали Ирину и шли дальше втроём, обнявшись. А потом, у самой кромки, где оно заканчивалось, я провожал их, они уходили вдвоём. Уходили в яркий солнечный свет. Провожал, зная, что там они счастливы. А ещё я точно знал, что придёт время, и когда-нибудь мы уйдём вместе. И там не будет одиночества. Не будет пустоты.

Переживая очередной приступ бессонницы, смотрел телевизор или копался до утра в интернете. Потом отсыпался до обеда и отправлялся по делам. Вечером ехал домой и пытался заснуть. Мне стали безразличны вечеринки, гламурные тёлки с губами-пельменями и без мозгов, вискарь со льдом и рюмочные с воблой. Я стал другим. Стал лучше (по крайней мере, совершенно искренне так полагал). Только я не мог ничего вернуть. Вернуть ту, которой так не хватало.

На улице я разглядывал проходящих мимо мужчин и женщин. Они не задумывались над своим счастьем. Просто жили. Вместе, вдвоём. А может, у них были дети. Эти мужчины и женщины разговаривали, молчали и копались в своих телефонах, улыбались друг другу. Они могли дотронуться друг до друга, жить друг для друга.

Просто могли жить. И каждому из них мне хотелось крикнуть: «Главное – услышьте друг друга! Иначе – всё».

Я тосковал. Тосковал по своей жене и начал искать её в других. Видел похожих на неё женщин, но всегда находил детали, которые разочаровывали меня. Это стало своеобразной игрой. Игра. Именно она послужила катализатором и повлияла на то, что я, не замечая, становился, по сути, патологически неуравновешенной личностью. Игра та, другая, в которую играл со мной Родман, не останавливалась ни на секунду. Возможно, логическое обоснование всему придёт потом. Когда будет слишком поздно. Главное – дослушайте мой рассказ до конца.

Родману не надо было, чтобы я просто подох от водки. Нет. Он довёл меня до более романтического, как он сам выразился, способа расстаться с жизнью. Он получал удовольствие от человеческих мук. Надо было это сразу понять – он настоящий маньяк. Надо было, в конце концов, прислушаться к тому, что говорил Семён Андреевич.

Чтобы скрыть свой порок, Родман сделался великим лицедеем, талантливым актёром, виртуозным психологом и гипнотизёром. Вопрос «Зачем ему это?» оставался без ответа. Я не знаю. Ведь я посчитал, что Шифрин ошибся, и Родман скорее друг, чем враг. Обстоятельства тогда переубедили меня. Я стал лучше (ну, я так думал), и помог мне не кто иной, как Родман. А Шифрин! Ну что Шифрин? Пьяница! Пьяница, а не пророк. Опять ошибся.

Я шёл один в свои будни и бессонные ночи, в свои размышления. Мне нравилось моё одиночество – вместо очередного турне по ресторанам и ночным клубам сидеть одному в квартире, задёрнув шторы, и смотреть на портрет Ирины.

Всё чаще я представлял себе, что она живёт рядом. Разговаривал с ней. Просил прощения. Пытался оправдаться. Обсуждал бытовые вопросы, бизнес. А однажды сказал, что очень хочу от неё ребёнка. И вообще хочу детей. Ведь это так естественно. Они бы точно выросли хорошими людьми. Мы бы отдали их в престижную школу, оплатили бы учёбу за границей. Ты была бы прекрасной матерью. Была. Кстати, почему была? Ты есть. Ты рядом. Я каждый день разговариваю с тобой. Вот так, Ирочка. Вот так. Прости меня, если можешь. Прости. Я причинил тебе боль, но ты прости. Я знаю, ты слышишь меня! Я шептал ей всё вслух.

В современном мире столько шума сегодня, что шёпот лучше слышно. И я знаю, она слышала. Просыпаясь утром (а спал я опять на нашей кровати), я шёл в ванную чистить зубы, бриться и оставлял на прикроватной тумбочке с её стороны записку. Всего три слова, но каких! «Я люблю тебя». Пока пил кофе, она читала её.

Не заморачиваясь о том, какие могут быть последствия для психики, мне всё казалось абсолютно нормальным. По крайней мере, это позволяло мне как-то, но жить дальше. А потому у меня нет и разумного объяснения тому, что случилось.

Я так и продолжал жить в квартире. Оставаться одному в загородном доме, где каждая вещь напоминала мне об Ирине (Ирине настоящей, не мёртвой, не выдуманной, живой) и нашей прошлой жизни, было выше моих сил. А в квартире удобно, уютно и не так одиноко. Здесь мы были вдвоём.

Однажды, вернувшись очень поздно домой из офиса, я принял душ, распахнул балконную дверь и уселся на диван, посмотреть новости. За окном шёл сильный дождь, даже ливень, который со временем немного стих.

Выключил телевизор и стал слушать дождь. Я любил дождь. Монотонные капли воды в темноте, можно размышлять, думать, вспоминать. И было в этом полуночном дожде нечто тайное, заговорщическое. Так и заснул под его звуки, сидя на диване и откинув голову на спинку. Ничего не снилось. Только дождь сквозь сон. Дождь в моей голове: кап-кап, кап-кап. Мерно, монотонно, убаюкивающе.

И вдруг среди этих монотонных капель – голос. Тот же самый, который я уже однажды слышал. Жуткий, тихий, зовущий:

– Макс. Ма-а-акс.

Открыв глаза, я сидел прислушиваясь и надеясь, что это было во сне. Прошло минут пятнадцать, и я уже начал было засыпать, как снова:

– Ма-а-акс!

Я вскочил на ноги. Голова закружилась от столь резкого подъёма. Сел обратно на диван, схватив телефон, взглянул на время. Часы показывали два часа ночи. Выдохнул и стал озираться по сторонам в темноте. Руки дрожали. Немного посидев, я почти успокоился, стал рассуждать, что ночной кошмар всё-таки случился во сне, а потом мне просто послышалось.

Только закрыл глаза, как это раздалось вновь. Совершенно отчётливо прозвучал тот же голос:

– Ма-а-акс.

Я застыл с открытым ртом. По телу пробежали противные мурашки. Это голос Ирины. Совершенно точно – сейчас я не спал.

Голос доносился с балкона. Дождь закончился. Лёгкий свежий ветерок колыхал в темноте занавески, занося в квартиру запах духов. Её духов. Я различал проём окна и балконной двери, не в силах двинуться с места. Страх приковал меня к дивану.

И снова этот зов:

– Ма-а-акс.

Он словно гипнотизировал.

– Ира? – прошептал я онемевшими губами и кое-как поднялся.

Ноги были ватными, колени подгибались.

Трясясь, я приблизился к балкону и отодвинул штору. Небольшая застеклённая лоджия на втором этаже оказалась пустой. Одна форточка была открыта, и я выглянул наружу.

Сначала ничего не мог различить. Мокрые крыши машин. Мокрый асфальт. Лужи. Свет фонаря на выезде из двора и мерцание лампочек возле подъездов. Внезапно я увидел нечто такое, что на секунду скользнуло мимо моего сознания. Всмотревшись, разглядел силуэт, неясные очертания человеческой фигуры, стоящей на узком тротуаре между машинами и детской площадкой.

Вдруг фигура сделала один маленький шажок вперёд, и я остолбенел. Смотрел и не верил собственным глазам. Сердце вот-вот готово было разорваться от волнения. Нет, не может быть – передо мной та, которая давно мертва. Ирина! На ней было летнее белое платье, и я успел разглядеть туфли на высоком каблуке.

Она молча смотрела на меня. Ни лице никаких эмоций. Оно было неподвижно, как маска, взгляд устремлён не на меня, а сквозь меня. Происходящее выкручивало сознание наизнанку. Этого не могло быть, но это было. Что я испытывал? Не буду врать – ужас. Ведь если это она, на самом деле она, то вернулась она не откуда-нибудь, а с того света.

Во рту пересохло, кое-как разжав губы, я прошептал, всё ещё не веря тому, что видел:

– Ира? Господи…

Фигура медленно развернулась и побрела по тротуару к выходу из ограды. В колодце двора эхом разносился перестук каблуков по асфальту.

Я закричал:

– Ира! Постой, подожди…

Вернувшись в комнату, начал метаться по квартире. Напялил спортивный костюм, надел кроссовки на босу ногу и побежал вниз, перескакивая через ступени. Вылетев из подъезда, ринулся к выезду из ограды и, оказавшись на улице, пробежал несколько метров в одну сторону, затем припустил в другую. Я беспорядочно метался туда-сюда, заглядывая в каждую подворотню и забегая во все переулки.

Редкие машины проезжали мимо, разбрызгивая воду из луж. Пару раз прохожие шарахались от меня. Не помню, сколько продолжался этот безудержный бег, не могу вспомнить, куда, в какую сторону я бежал. На ходу я вертел головой, постоянно оборачиваясь, пытаясь увидеть ещё раз то, что видел с балкона. В итоге лишь выдохся и перешёл на быстрый шаг.

Вновь заморосил дождь. Влажный асфальт поблёскивал в свете ночных фонарей. Видимо, мой марафон продолжался довольно долго, так как я не мог никак сообразить, в каком районе города оказался.

Я шёл по опустевшему спальному району, иногда бросая взгляд на размазанные отражения неоновых вывесок в тёмных окнах и обходя лужи. Всё вокруг казалось каким-то сюрреалистичным на форе произошедших событий. Как будто это было последнее обитаемое место на земле, но и оно исчезало, как декорация к фильму в жанре нуар, попавшая сюда из другого измерения.

Понемногу светало, и реальность возвращалась вместе с рассветом. Я обнаружил себя сидящим в детской беседке в небольшом уютном дворике с обшарпанными стенами старых домов. Видимо, спальный район я покинул и шёл всю ночь в направлении центра.

Что случилось со мной ночью? Что это было? И как такое вообще могло произойти? Я совершенно отчётливо видел свою жену. Спутать её с кем-либо я не мог. Значит, она жива?! Или…

Похлопал себя по карманам – до меня только сейчас дошло, что, выбежав из дома, я не взял ни телефон, ни деньги. Выбравшись из ограды на узкую дорогу с односторонним движением, кое-как остановил старенькую, разбитую «Вольво». Водитель долго и подозрительно смотрел, пока я сбивчиво пытался объяснить ситуацию, но в конце концов согласился получить причитающийся гонорар лишь после того, как доставит меня до места.

Подъехав к дому, я забежал на лестничную площадку, где находилась квартира, и, подёргав ручку двери, понял, что появилась ещё одна проблема – дверь захлопнулась, а ключи остались внутри. В отчаянии нажал кнопку звонка соседей, чья квартира располагалась напротив. Вообще-то, с соседями я не общался и не знал ни как их зовут, ни чем они занимаются. Лишь здоровался при встрече, не заостряя на них внимания. Да что там, я с трудом помнил, как они вообще выглядят.

Дверь открыла женщина лет за пятьдесят, в больших очках и измазанном фартуке, надетом поверх домашнего халата. Улыбнувшись во весь рот, я сказал как можно бодрее:

– Здравствуйте! Я Максим, Ваш сосед.

– Здрасьте!

– У меня тут проблема приключилась, – заискивающе начал я.

– А я уже подумала, что всё! А Вы, слава богу, живы.

– Что всё? И почему я должен умереть?

– Да потому, что я рано, в четыре часа утра, с собакой гуляю. Гляжу, а ваша дверь открыта, и в квартире тихо. Ну я покричала вас, покричала – никто не откликается. Решила, всё – обворовали! Сейчас знаете как воруют? Эпидемия просто. Позавчера в соседнем подъезде квартиру обчистили, три дня назад в первом, а теперь вот, – женщина махнула рукой в мою сторону.

– Ну и?

– Что «ну и»? Вызвала милицию сразу. Всё как полагается. Они приехали с участковым, как положено. Всё осмотрели, отпечатки везде сняли на всякий случай, закрыли балкон, дверь входную и уехали. Сказали мне, чтобы сегодня в отдел пришла, если вы не объявитесь. А Вы вот, объявились. Теперь хоть тащиться туда не придётся, – женщина помолчала и продолжила, – значит, живы. Ну и слава богу, а то в квартире-то вроде бы всё на месте, говорят, или только деньги взяли. Ну, я и подумала – убили вас, и тело унесли с собой, – подслеповато щурясь через очки, тараторила она.

Я закатил вверх глаза. Позади женщины, из глубины квартиры, раздавался противный лай маленькой шавки.

– Милиционерам я сказала, что Вы человек не бедный, но пьющий.

Я опять закатил глаза.

– Хоть отпечатки сняли, а то вон в соседнем подъезде квартиру обчистили, в первом…

– Понял, спасибо, – остановил я словоохотливую соседку. – Вы бы не могли мне одолжить денег – за такси рассчитаться?

– Алкоголик?

Соседка, как и таксист, с подозрением уставилась на меня и кивала головой.

– Что, простите?

– Я говорю, пьёте, да?

– С чего Вы решили? Просто так вышло. Кросс побежал и забыл закрыть.

– Ночью?

– Бессонница.

– И ключи забыли?

– Забыл.

– И далеко так убежали, что назад сил не хватило, на такси вернулись, да?

Следователь, мать её, а не соседка.

– Вы можете занять мне денег, я вечером отдам.

– Да ладно Вам строить из себя. Сейчас все бухают или наркотики колют. И бизнесмены, и дворники.

Я в третий раз закатил глаза, а соседка тем временем достала из кармана халата замызганную бумажку и протянула мне:

– Вот! Милиционеры мне тут адрес отделения написали. У них и ключи ваши.

– Вы можете мне занять пару тысяч?

– Опохмелиться?

– Ну почему опохмелиться? Заберу в милиции ключи и верну Вам деньги.

Соседка с сомнением смотрела на меня.

– Да вы что, не видели меня ни разу? Машину мою? Какой же я пьяница?

– Видела. Жди тут, – перешла на «ты» женщина.

Дверь захлопнулась. Собака заткнулась. Показалось, что прошла целая вечность, прежде, чем дверь, наконец, распахнулась. Тут же раздался лай. Соседка протянула мне четыре купюры по пятьсот рублей:

– Только до вечера.

– Не переживайте, сейчас заберу ключи и всё отдам.

Дверь снова захлопнулась. Лай прекратился.

Таксист уже нервничал и облегчённо вздохнул, когда появился я. Усевшись на переднее сидение, отдал бомбиле две пятисотки:

– Слушай, командир, ты можешь доставить меня вот по этому адресу? – я протянул бумажку с адресом отдела, которую вручила соседка.

Водила взглянул на адрес, подумал и произнес:

– Ещё пятьсот.

– О’кей. Поехали, только по-быстрому.

Машина покатилась по улочкам и переулкам. Бомбила старался избегать больших проспектов, где можно было угодить в пробку.

Отделение располагалось неподалёку, но за время поездки я успел кое о чём поразмыслить, и на моём лбу появилась глубокая морщина.

«Что, чёрт возьми, происходит? Как такое возможно? Значит, Ира жива! Моя девочка жива. Она не села в этот самолёт? Но зачем тогда прячется от меня? Обиделась и мстит? Чтобы я понял, что натворил. Но я давно и так всё понял. Ладно, это потом. Главное – она жива, и надо её найти».

И тут мне пришла в голову мысль, которая хоть как-то могла объяснить происходящее на протяжении последнего времени. Было очевидно, что Родман играл со мной. Развлекался. И, может, это такая игра? Аттракцион. Спектакль! Помните классный фильм с Майклом Дугласом в главной роли? Он так и назывался «Игра». Там брат брату купил на день рождения подарок в виде развлечения, а то тому слишком скучно жилось, всё опостылело. Так вот, там героя доводят до грани отчаяния, и он в конце концов вынужден был спрыгнуть с крыши небоскрёба. Но его спасают, и хэппи-энд! Может, и меня доводят? А в конце спасут! Такое вот сомнительное развлечение. Если это Ира оплатила «удовольствие», я её, конечно, поругаю, но это ерунда. Главное – она жива. ЖИВА!

Мне хотелось кричать всем об этом. И чем дольше я размышлял, тем сильнее убеждался в том, что я прав, и это сто процентов оплаченный кем-то спектакль. Кем?

«Как же я раньше не догадался? Ведь как только я дохожу до предела, до полной деградации, появляется какой-нибудь Родман или Семён Андреевич, соседка или вот этот таксист. Но как же ловко они всё просчитывают. Интересно, сколько Ира заплатила за такое шоу? И сделали ей скидку или нет?»

Скосив глаза на таксиста, теперь я с подозрением посмотрел на него. Тот вёл машину, задумчиво глядя на дорогу, и не обращал на меня никакого внимания. Со стороны, наверное, я был похож на персонажа из другого фильма – Семёна Семёновича из «Бриллиантовой руки».

«Почему он поехал этой дорогой?»

«Как же просто всё разрешилось! А главное – это всё шутка! Злая, дурацкая, но шутка. Если Ира сама всё придумала, я её прощу, ведь я тоже был неправ. А она пыталась всего лишь сохранить семью. Милая девочка! Дурочка моя! Главное – ты жива! Но если это кто-то другой срежиссировал весь этот спектакль (кто?), я его убью. Да, труп будет точно!»

Возникал только один вопрос: кто? И какие бы я ни выдумывал варианты, даже самые фантастические (например, тёща), никак у меня не складывалось. Значит, остаётся только Ирина. И тогда я решил, что должен быть не актёром, а продюсером своей жизни, превратившейся в игру. Хватит быть марионеткой, которую дёргают за ниточки.

Первым делом надо позвонить Родману и встретиться с ним. Он-то точно здесь одно из главных действующих лиц. Может, даже самый талантливый артист.

Игра. Представляю, сколько денег потратила на неё Ирина, чтобы вернуть меня. Но чего теперь сожалеть, во-первых, сам виноват, во-вторых, мы снова будем вместе. Одна семья. В-третьих, может, всё-таки сделали скидку?

Я хлопнул себя по карманам, забыв, что телефона нет. Посмотрел с сомнением на таксиста:

– Можно с твоего телефона позвонить, командир?

Не отвлекаясь от дороги, он пробурчал:

– Ещё пятьсот.

Точно, он засланный! Вид у него такой, будто он с соседкой заодно.

– Не дороговато? – спросил я, чтобы немного разговорить его. Вдруг чего лишнего сболтнёт.

– В самый раз. Я же не знаю, куда Вы собрались звонить. Может, в Америку.

«Ага! Знаешь ты. Специально так сказал про Америку. Напомнил, что Родман и Элизабет из Америки. Реакцию проверяет. Они из такой же Америки, как я из Никарагуа. А Элизабет? Сколько ей заплатили за секс со мной? Шлюха чёртова! Как же я буду оправдываться перед Ириной? Скажу что-то типа: «Я же не думал, что ты жива!» Нет, это как-то неправильно, я же должен был скорбеть, а не тёлок с разными глазами домой таскать. Скажу, что мы же не жили вместе, вот я и… И так тоже… Ладно, когда встретимся, как-нибудь выкручусь».