Текст книги "Традиции православной благотворительности"

Вообще, в старину на страницах книг писали часто. Иногда чистые листы использовали как бумагу для писем, для документов. Иногда на них расписывали перо. Но чаще всего по нижнему полю, от страницы к странице, шла длинная запись, разделенная на порции по нескольку слов или даже букв. Она могла тянуться на протяжении десяти, двадцати и даже сорока страниц, сообщая о том, кому принадлежит книга, кому и при каких обстоятельствах ее дарят, кто и в какой храм дает ее вкладом. Подобных записей известны многие тысячи за один лишь XVII век. Разумеется, среди них встречаются автографы «торговых людей», в том числе и московских.

Среди авторов попадаются люди с колоссальным состоянием и всероссийской известностью. В первой половине XVII века жил фантастически богатый купец Надея Андреевич Светешников, выходец из Ярославля. Он помогал земским ополченцам Минина и Пожарского в годину Смуты, был уважаемой фигурой при Михаиле Федоровиче, даже приглашался для участия в торжественных дворцовых церемониях – правительство выказывало уважительное отношение к людям с подобными заслугами. Светешников получил почетное и выгодное звание гостя, перебрался в Москву. Он имел торги и промыслы в разных регионах: от Архангельска до Каспия, от Новгорода Великого до Якутска. Богател пушниной, добычей соли, ростовщичеством, откупами. Его приобретением стал поволжский городок Надеино Усолье. Тамошняя крепость строилась на деньги Светешникова. Но при громадном обороте купец постепенно запутывался в долгах и под конец был забит до смерти на правеже, не сумев рассчитаться с казной. Это случилось в 1646 году. Сын его Семен пытался руководить необозримой финансовой империей отца, но лишь ненадолго пережил его, и династия пресеклась. Антонида, сестра покойного Надеи, за 6500 рублей продала государственной казне главное семейное богатство, Надеино Усолье. По тем временам подобная сумма считалась невероятно большой.

Надея Светешников обладал, быть может, самым крупным капиталом в России. Во всяком случае, одним из самых крупных. Его предпринимательский талант очевиден. Фактически ему удалось за несколько десятилетий выстроить государство в государстве… Вместе с тем он проявлял большое благочестие и заботу о своей душе. Светешников десятками покупал те самые богослужебные книги в лавке Московского Печатного двора, снабжал ими храмы, делал крупные вклады на заупокойные службы «по родителем» и на собственное поминовение после смерти. Судьба некоторых книг, приобретенных им у столичных печатников, прослеживается как раз по вкладным записям. Так, на первых листах Октоиха московской печати 1618 года, хранящегося ныне в фундаментальной научной библиотеке МГУ, читаются слова: «Лета 7128 (1619/1620)… [сию] книгу Охтай… [дал?] в дом Пресвятые Богородицы честнаго и славнаго ея Успения и великого чюдотворца… и преподобнаго отца нашего Александра Ошевенского чюдотворца Ошевенского монастыря государев гость Надея Андреев сын Светешников по своих родителях. [И когда] по душу ево сошлет и ево также поминати и в синодик и литею написати». Вкладных надписей с именем Надеи Андреевича до наших дней дошло несколько[23]23
  Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания. XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971–1993 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М., 2000. № 112.


[Закрыть].

Такими же благодеяниями отличались и другие купеческие рода высокого полета Грудцыны, Ревякины, Панкратьевы[24]24
  Соловьева Т.Б., Володихин Д.М. Состав привилегированного купечества России в первой половине XVII века. М., 1996. С. 76, 81, 82. Записи, сделанные от их имени, опубликованы: Московские кирилловские издания в собраниях РГАДА. Каталог / Сост. Л.Н. Горбунова, Е.В. Лукьянова. Вып. 3. 1651–1675. М., 2003. № Доп. 8.1 (запись «Гостиной сотни торгового человека» Афанасия Панкратьева); Гадалова Г.С., Перелевская Е.В., Цветкова Т.В. Кириллические издания в хранилищах Тверской земли (XVI век-1725 год): Каталог. Тверь, 2002. №№ 62, 65–71, 73–75 (записи Грудцыных); Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания. XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971–1993 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М., 2000. № 310 (запись И.Ф. и Н.Ф. Ревякиных – «торговых людей Гостиной сотни»).


[Закрыть]. Для представителей этих семейств рубль или полтора, отданные за дорогую книгу в лавке Печатного двора, – сущая мелочь. Они ворочали солидными суммами и поколение за поколением удерживались в верхнем ярусе русской предпринимательской элиты – как те же Твердиковы или Сверчковы. Порой вкладная запись свидетельствует не только о пожертвовании книги, но и других дорогих дарах, сделанных в пользу храма. Так, на листах Минеи, изданной в 1637 году, обнаруживается своего рода реестрик вклада, состоящего из нескольких предметов: «Лета 7155 году… в 6 день (1646/1647) положили в дом к церкви Богородицы нашея, честнаго и славнаго пророка и Предтечи крестителя Господня Ивана Соликамском во уезде на верх Усолки на Сибирскую дорогу книгу Минею общую печатную да ризы полотняные оплечье выборчатое, да патрахиль выборчатую Гостиной сотни торговые люди Исаак да Никифор Федоровы дети Ревякины в вечной поминок по своих родителех. Да оные же Исаак и Никифор приложили в дом же Пречистыя Богородицы к Покрову ж подризник полотняной оплечье выборчатое, да поручи выборчатые ж»[25]25
  Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания. XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971–1993 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М., 2000. № 310.


[Закрыть].

Помимо великих воротил записи о вкладах делали и малозаметные купцы. Порой одна лишь подобная надпись и сохраняла имя небогатого, но щедрого благотворителя для русской истории. А для него самого это было важным событием, которое хотелось увековечить торжественными словами. В качестве примера можно привести огромную вкладную надпись, сделанную на листах напрестольного Евангелия 1637 года издания: «Лета 7145 месяца сентября во 12 день (1636) на память святого священномученика Автонома при державе государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всея Руси и при святейшим патриархе Иоасафе Московском и всея Руси дал в церковь Живоначальныя Троицы в Больших Лужниках сию книгу Евангелие тетр напрестольное Борис Евдокимов сын торговой человек Седельного ряду Больших Лужников… по своих родителех. И у той церкви Живоначальныя Троицы отца и Сына и Святаго духа которые будут священницы станут жити и служити, и тем священником по сей книге у престола Божия служа чести и в Троицы Бога славити и за благовернаго государя царя и великаго князя Михаила Феодоровича всея Русии и за благоверную царицу и великую княгиню Евдокею и за их благородныя чадо за благовернаго царевича князя Алексея Михайловича и за благовернаго царевича и великаго князя Иоанна Михайловича и за великаго господина святейшаго патриарха Иоасафа Московскаго и всея Руси и за благоверныя князи и боляре и за христолюбивое воиньство и за вся православныя християне Бога молить. Тако же Бога молить и за нас грешных и родители наши поминать»[26]26
  Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания. XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971–1993 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М., 2000. № 303.


[Закрыть].

Впрочем, иной раз и крупный делец не жалел замысловатых оборотов для пышной, многословной записи. Все-таки в момент пожертвования всякий человек светлеет душой – хотя бы немного! – и зачем в таких случаях торопиться, комкать доброе дело? К тому же… длинную надпись труднее смыть, срезать или другим способом уничтожить злоумышленнику, собравшемуся присвоить церковную книгу. Так, на церковном Уставе 1641 года издания вкладная запись начинается с необыкновенным велеречием: «…7149-го мая в 7 день (1641) на память воспоминание знамения иже на небеси явльщагося чеснаго и животворящаго креста Господня во святем граде Иеросалиме в 3 часе дне при благочестивом царе Констаньтине, сыне великого Констаньтина, и святаго мученика Акакия и преподобнаго отца нашего Аньтония Печерьскаго иже в Киеве сию книгу глаголемую Устав положил в дом Пресвятые Богородица честнаго и славнаго ея Успения и великаго святителя и чюдотворьца Ныколы и святыя славныя великомученицы Парасковеи и нареченьныя Пятьницы, что в Китае городе в Веденьской улице Гостиные сотьни торьговой человек Никита Иванов сын Спиридонова за свое здравие и в поминок по своих родителех…»[27]27
  Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания. XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971–1993 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М., 2000. № 360.


[Закрыть].

По сравнению с допетровскими временами XVIII и первая половина XIX столетия дают более обширный и чуть более систематизированный материал по благотворительности московских купцов. Для Русской православной церкви это были недобрые времена, и она миновала темный период со значительными потерями. Наша аристократия и наше дворянство в культурном отношении далеко ушли от своих предков, живших при Иване Грозном или, скажем, Алексее Михайловиче. В умах представителей правящего класса христианство, к сожалению, начало сдавать позиции. Его теснила идеология западноевропейского просвещения, масонские затеи, разного рода оккультные увлечения. Но купеческий мир пока еще стоял прочно. Жители его не собирались расставаться с традициями старомосковской старины; вера их не ослабевала. А из числа отступлений от Церкви разве что какие-нибудь старообрядческие толки могли всерьез прельстить «торгового человека». В новую эпоху московские приходские храмы, да и некоторые монастыри спасались от полного разорения купеческой копеечкой. А не будь ее – так и запустели бы вконец.

«Для пользы души моей роздать по церквам…»
Купцы-благотворители от петровской эпохи до времен Николая I

Любой образованный человек России знает, что «окно в Европу» прорубил Петр I. Эти слова стали крылатыми. Сказано между тем очень красиво, но очень неточно. Дверь русского дома, за исключением совсем уж кратких периодов, была веками открыта для европейцев, европейских технических новинок и европейской культуры. На протяжении всей исторической биографии Московского царства выходцы из Италии, Голландии, Англии, скандинавских и германских стран постоянно жили в России, служили русским государям. Так или иначе, они распространяли на нашей земле культурные веяния, связанные с Ренессансом, Реформацией и эпохой Просвещения. Однако на Руси, с интересом вглядывавшейся во все эти «новины», преобладали собственное мировоззрение, собственная культура. И то и другое основано было на восточнохристианской традиции. Проще говоря, на православии. Им проникнута была каждая клеточка старомосковского общества.

Петр I не окно прорубил. Он фактически снес одну из стен России, и в открывшийся проем хлынула Европа, затопляя собой исконно русское пространство. Прежде всего это влияние испытала на себе аристократии России, да и большая часть отечественного дворянства. Черед других социальных групп пришел позднее. Поэтому жизнь купечества, хоть и сталкивавшегося с «пятнами Европы» постоянно, в столицах и провинции, все же очень долго сохраняла живые традиции старины. Русский купец еще и в начале XIX столетия во многом был человеком XVII века. Лишь царствование Александра II, залп так называемых «великих реформ», крайнее небрежение властей к христианской жизни подданных вызвали масштабные и устрашающие перемены в укладе русского купечества. Вместе с ними пришел и золотой век русского меценатства – явление красивое, связанное с расцветом высокой культуры в Российской империи, но… отмеченное признаками отступления христианства в умах отечественных коммерсантов.

На протяжении всего огромного периода от Петра I до середины XIX века перемены в мире «торговых людей» происходят очень медленно. Выходцы из купеческой среды, по-хорошему консервативной ее толщи, в действиях своих руководствовались не только профессиональной тягой к барышу, но и религиозным чувством. Оно оставалось, оно было тогда живым и сильным. Оно сохранило щедрую благотворительность в качестве неотъемлемой части жизни для многих сотен или даже тысяч русских «торговых людей». Жертвовать на храм, на сиротский приют, на богадельню было естественно. Как и при царе Алексее Михайловиче или, скажем, Федоре Ивановиче. Вот причина, по которой, может быть, благотворительность того периода не столь понятна современному человеку. Наш социум оскудел христианским милосердием, религиозное чувство возрождается в нем очень медленно. Поэтому великие меценаты конца XIX столетия, жертвовавшие целые состояния на художественные галереи, на театры и балет, ясны и угодны интеллектуалу, пытающемуся разобраться в русской старине, а вот купцы, жившие за сто или сто пятьдесят лет до того и скромно несшие свою копеечку батюшке на колокола или на «ризы», выглядят ныне будто почерневшие иконы: лики на них трудно разобрать, смысл их трудно осознать до конца…

Современный историк и тем более просто хорошо образованный гуманитарий нашего времени знают о благотворителях той эпохи не столь уж много. Времена трех последних русских царей великолепно освещены в разного рода дневниках, воспоминаниях, записках. Среди прочего высвечена и жизнь коммерсантов. А для XVIII века основной источник по купеческому быту – не мемуары, а документ. Даже пресса в России проходит младенческий этап роста. Так что газета или журнал в правление Анны Ивановны, Екатерины II или, скажем, Александра I очень небогаты по части информации, связанной с судьбами нашего купечества. В результате огромное количество актов благотворительности осталось на веки вечные анонимными. Даже судьбы наших коммерсантов в целом, а не только их пожертвования на храм, на вспомошествование больным, убогим, сиротам и т. п. весьма сложно реконструировать. Тем более в подавляющем большинстве случаев трудно понять психологические мотивы благотворительной деятельности – живых красок мало…

Зато общий ее смысл совершенно прозрачен. Жертвовали «ради Христа». Иными словами, «ради страха Божия» и во имя любви к Спасителю.

Москва XVIII века – что от нее осталось нам? Смутные воспоминания о градоначальниках, меценатах, просветителях… Замысловатые названия улиц: Большая и Малая Молчанавка, Воротниковский, Медовый и Староконюшенный переулки… Величественные здания храмов, уцелевшие в огне 1812 года и в лихолетье революции, кое-где поновленные, а то и вовсе перестроенные до неузнаваемости…

XVIII век во многом изменил строй русской жизни и особенно культуры – как светской, так и церковной. Уже тогда, задолго до приснопамятного XX столетия с его атеизмом и социальной ротацией, оттеснившей от культуры людей просвещенных в пользу случайных фигур, вышедших из мутной водицы великой Смуты, традиционным устоям русской православной культуры был нанесен тяжкий урон. Еще при Анне Ивановне, да и при Екатерине II по всей стране закрывались храмы и монастыри, происходила секуляризация – не только церковных земель, но и массового сознания. В первую очередь духовное оскудение затронуло верхушку общества – дворянство, аристократию. Купеческий мир оказался на обочине этого процесса, почти не был им затронут.

Вообще, московское купечество XVIII – первой половины XIX века не слишком отличалось от своих предшественников XVI или, скажем, XVII века. Конечно, без изменений не обошлось. Уходили в прошлое старинные купеческие семейства, им на смену приходили новые – бывшие крестьяне или же выходцы из низших городских слоев. Постепенно изменялся профиль купеческих занятий. Предпринимательство XVIII века, по большей части, носит еще традиционный торговый характер, но в середине столетия наиболее богатые и дальновидные купцы, не оставляя торговой деятельности, заводят фабрики – и постепенно превращаются в предпринимателей торгово-промышленного типа. Таким купцам государство оказывало всестороннюю поддержку и покровительство. Именно они становятся верхушкой, наиболее состоятельным и влиятельным слоем предпринимательского класса, именно им накопленные капиталы позволяют совершать крупнейшие пожертвования на социальные и церковные нужды.

Кроме того, изменения произошли в самой структуре купеческого сословия. Исчезли привилегированные корпорации «торговых людей» – гости, Гостиная и Суконная сотни. Появилось деление купечества на гильдии. Наибольшим влиянием и самыми значительными возможностями располагали теперь представители первогильдейского купечества. Появляется институт почетного гражданства. Но при всем том… переменам подвергалась главным образом внешняя сторона жизни купечества. Нравственный же его облик серьезных изменений не претерпел.

Купцы по-прежнему в массе своей – добрые христиане, готовые приютить на дворе людей убогих или солдатских вдов, помочь рублем в строительстве церкви, дать деньги на приобретение богослужебных книг и священнического облачения – и отдающие порой немыслимые суммы на помин души.

Еще одно важное изменение, произошедшее в первой половине XVIII века, касается не самих купцов, а тех сведений, которыми исследователь располагает в отношении их деятельности. До многоцветья второй половины XIX века пока что далеко. Еще нет тех обширных комплексов переписки, мемуаров, дневниковых записей, которые возникнут в период золотого века русского меценатства. Еще не может современный человек в сколько-нибудь полной мере добраться до глубин «внутренней» жизни купечества той эпохи. И все же…

…документально московское купечество XVIII – первой половины XIX столетия представлено на порядок лучше, чем купечество допетровской эпохи. Основной источник сведений здесь – церковное и государственное делопроизводство, которое дает пусть и сухие, зато достоверные данные, объем которых относительно велик. Начиная с XVIII века появляется возможность подробно очертить судьбу того или иного весьма богатого семейства, причем в подавляющем большинстве случаев это оказываются крупные благотворители.

К примеру, исследователям хорошо известна судьба рода Лукутиных, восходящего по крайней мере к XVII веку. Более всего Лукутины прославились как владельцы одного из крупнейших в стране промыслов – Лукутинской (с начала XX века – Федоскинской) лаковой миниатюры. Но история их семейства уходит корнями в далекое прошлое. «Тяглецы» Кадашевской слободы[28]28
  Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 67.


[Закрыть], «природные» московские купцы, Лукутины на рубеже 1740–1750-х годов вошли в состав первой гильдии. В Московской переписи 1725 года упоминается имя купца Василия Прокофьевича Лукутина, торговца Золотого ряда, проживавшего в самом купеческом районе Москвы – в Замоскворечье[29]29
  Колтыпина М. Николай Александрович Лукутин. Фабрикант, общественный деятель, благотворитель // Свой. 2010. № 1. С. 101.


[Закрыть]. В начале 1740-х годов Василий Прокофьевич жил с женой и сыновьями во дворе своего зятя, купца первой гильдии О.Н. Новикова[30]30
  ЦИАМ (Центральный исторический архив Москвы). Ф. 203. Московская духовная консистория. Оп. 747. Исповедные ведомости церквей г. Москвы и уездов Московской губернии. Д. 45. Исповедные ведомости церквей Замоскворецкого сорока за 1741 год. Л. 180.


[Закрыть]. Именно его сыновья, Андрей, Илья и Дмитрий Лукутины, добились того, что их фамилия вошла в число крупнейших промышленных родов XVIII века. Братья Лукутины имели торг «в Завязошном и Крашенинном ряду»[31]31
  Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 68.


[Закрыть], но этим их предпринимательская активность не ограничивалась. К примеру, старший из братьев, Андрей Васильевич, начав с торга, полученного им в 1748 году в Завязочном ряду «от хозяина Колотова», к 1767-му уже имел собственный торг в кружевном Золотом ряду. Известно, кроме того, что у А.В. Лукутина имелись лавки, которые он сдавал внаем[32]32
  Там же. С. 73, 135.


[Закрыть]. Помня о надобностях своего «живота», братья Лукутины не забывали заботиться и о душе. Так, попечением Ильи Васильевича Лукутина был устроен придел пророка Илии в церкви Троицы в Вешняках (1763). Троицкий храм на протяжении многих лет был для Лукутиных приходским[33]33
  Так, в 1768 году в одном из дворов, принадлежащих к Троицкому, что в Вешняках, приходу, жил первой гильдии купец Дмитрий Васильев сын Лукутин с семейством и «сидельцами», т. е. приказчиками. См.: Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). Ф. 203. Оп. 747. Д. 369. Исповедные ведомости церквей Замоскворецкого сорока за 1768 год. Л. 299.


[Закрыть], о нем и радение было особенное. Самый активный из братьев, Андрей, также занимался благотворительностью, совершая значительные пожертвования на богадельни и церкви. Его сыновья, купцы первой гильдии Василий и Семен Андреевичи, во время Отечественной войны 1812 года выделили крупные суммы на защиту России от захватчиков, за что были награждены званием первостатейных купцов[34]34
  Почетное звание «первостатейных купцов» было введено в 1807 году. К их числу были отнесены купцы первой гильдии, ведущие только оптовую торговлю. Первостатейные купцы имели право ездить по городу как парой, так и четверней и даже имели право приезда ко двору (но только лично, без членов семейства).


[Закрыть]. Надо сказать, что Семен Андреевич в делах своих пошел дальше отца: он уже не ограничивался торговлей золотыми вещами, а сам производил их на фабрике «плащильного золота» (золотой нити). Фабрикой этой он владел с конца 1790-х годов, и большинство рабочих на ней были не крепостными, а вольнонаемными[35]35
  Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 154.


[Закрыть]. Один же из сыновей Василия Андреевича, Петр, занялся производством лакокрасочных изделий: табакерок, подносов и тому подобных предметов из папье-маше, более известных как федоскинская лаковая миниатюра (по селу Федоскино, где располагалась фабрика Лукутиных). Лукутины – одна из немногих купеческих династий, которым удалось не только достичь высокого положения в обществе, но и удерживать это положение на протяжении многих десятилетий. Известный с XVII века, род этот был по-прежнему знаменит и уважаем на рубеже XIX–XX столетий. Среди Лукутиных были и другие благотворители, получавшие за свою деятельность звание потомственных дворян.

Другая видная купеческая династия, чью судьбу можно проследить по крайней мере с XVII столетия, – Лихонины. Род этот происходит из Суздаля, где на их средства в XVII веке была построена одна из лучших церквей города – Троицкий собор, до наших дней не дошедший. В световые проемы здания была вставлена слюда – материал очень дорогой, позволить его себе могли только невероятно богатые люди. Почти восемь десятилетий поколение за поколением суздальцы Лихонины входили в состав московской Гостиной сотни[36]36
  Голикова Н.Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 256, 283, 387, 416.


[Закрыть]. Постепенно они закрепились в Москве. Во всяком случае, часть представителей династии осела в столице, обзавелась здесь дворами, породнилась с исконными купеческими фамилиями[37]37
  Так, выходцы из суздальских купцов Лихонины породнились с коренными москвичами Докучаевыми. В 1769 году в компании Московской суконной мануфактуры состояли «природный» московский купец Илья Докучаев и суздалец Григорий Лихонин; их дети, Евграф Ильич Докучаев и Екатерина Григорьевна Лихонина, поженились. См.: Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 83.


[Закрыть]. Так, два брата, Григорий Васильевич и Иван Васильевич Лихонины (оба родились в 1710-х годах), вместе прибыли из Суздаля в Москву. Произошло это после 1725 года. Младший из братьев, Григорий, вошел в состав московского первогильдейского купечества и сумел добиться большого влияния в столичных «предпринимательских» кругах, войти в число крупнейших «воротил» своего времени. По-видимому, значительную часть капитала Г.В. Лихонин накопил, участвуя в питейных откупах. В 1759–1766 годах он уже не рядовой откупщик, а директор московских и петербургских питейных сборов. Взращенный на откупах капитал был помещен Лихониным в промышленность. С 1769 года Григорий Васильевич состоял в компании большой Московской суконной мануфактуры – наряду с такими известными купцами-промышленниками, как М. Гусятников, В. Суровщиков, И. Докучаев[38]38
  Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 132.


[Закрыть]. Компания эта получила от государства большие привилегии[39]39
  Льготы, предоставлявшиеся со стороны государства крупнейшим купцам-мануфактуристам, были весьма значительны: крупные государственные денежные ссуды, предоставлявшиеся на выгодных условиях, исключительные права на беспошлинную торговлю – ради того, чтобы обеспечить потребности промышленного производства в необходимом сырье. Кроме того, правительство не препятствовало их участию в доходных откупах: средства, вырученные от них, становись важным источником для финансирования мануфактурной промышленности, требующей крупных ассигнований.


[Закрыть], а члены ее оказались в числе богатейших людей страны. В 1760-х годах Г.В. Лихонин жил в приходе церкви Григория Неокесарийского на Большой Полянке[40]40
  ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 369. Исповедные ведомости Замоскворецкого сорока за 1768 год. Л. 6.


[Закрыть]. Нарядный храм этот с примыкающей к нему шатровой колокольней и в наши дни украшает Замоскворечье. Между тем один из его храмоздателей – Григорий Лихонин. На его средства в храме был устроен в 1765–1767 годах придел Григория Богослова – очевидно, святого, имя которого дали купцу при крещении. Другое известное благодеяние Г.В. Лихонина связано с Троице-Сергиевой лаврой: в 1770 году он сделал туда «вклад» – «пелену налойную люстрину голубаго»[41]41
  Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 226.


[Закрыть].

Многочисленные потомки Г.В. Лихонина не сумели надолго удержаться в первой гильдии. Кое-кто из них перешел в дворянство, другие, напротив, спустились по социальной лестнице до купцов второй-третьей гильдий, а то и мещан.

Юность Российской империи возвысила множество иных купеческих династий, прославившихся на ниве благотворительности. Например, нескольких щедрых жертвователей породило семейство «природных москвичей» Журавлевых. Журавлевы, как и Лукутины, принадлежали к числу крупнейших первогильдейцев – суконных промышленников XVIII столетия. Они содержали суконную фабрику, торговали сукном и пушниной. Так же, как Лихонины, занимались откупами[42]42
  За Журавлевыми числились в 1775–1784 годах винные откупа в Шацке, Кунгуре, Соликамске, Чердыни, Коломне, Муроме, Саратове, Тамбовской и Тобольской губерниях.


[Закрыть] и были теснейшим образом связаны с государством[43]43
  Ковальчук А.В. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII века: Текстильное производство. М., 1999. С. 122.


[Закрыть]. Большие капиталы они помещали в заграничную торговлю[44]44
  Аксенов А.И. Генеалогия Московского купечества XVIII в.: Из истории формирования русской буржуазии. М., 1988. С. 67.


[Закрыть], имели торги в Сибири и «разных городах». Братья Роман Ильич и Гаврила Ильич Журавлевы сыграли роль главных храмоздателей церкви Параскевы на Пятницкой, в приходе которой проживали их семьи. Церковь эта известна деревянной с конца XVI века, каменной – с середины XVII. А в 1744 году ее разобрали «за ветхостью». На том же месте тщанием прихожан в 1740-х годах был воздвигнут храм с трапезной и колокольней. В колокольне разместилась придельная церковь Илии Пророка – возможно, именем своим она обязана отцу Романа и Гаврилы Журавлевых. Благочестие отцов должно было влиять и на детей. В 1751 году сын Гаврилы Журавлева, московский купец Семен Журавлев, сделал вклад в Троице-Сергиев монастырь. Он дал «пелену по белому грезету с цветочками разных шелков»[45]45
  Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 226.


[Закрыть]. В XIX веке Журавлевы среди немногих фамилий старинного московского купечества выбились в дворянство – впрочем, не всем родом: некоторые потомки опустились до уровня простых мещан.

Лукутины, Лихонины, Журавлевы… все это верхушка московского купечества, выдающиеся рода своего времени. Представители их обладали достаточным капиталом, чтобы совершать выдающиеся, можно сказать, исторические пожертвования. Кроме того, участвуя в весьма масштабных предприятиях, зачастую тесно связанных с государственной «опекой» (Лихонины, Журавлевы), они были, что называется, на слуху. Поэтому до наших дней дошли известия не только об их предпринимательской деятельности, но и об их благих деяниях. О других семействах московских предпринимателей сведений, как правило, намного меньше. Поэтому благотворительность московского купечества в XVIII – первой половине XIX века в трудах историков не представляет еще законченной картины. Скорее, это множество кусочков смальты, больших и малых, сверкающих под светом карманного фонаря исследователя; вся мозаика еще не сложена, да и будет ли она завершена когда-нибудь? Даже когда история того или иного рода хорошо прослеживается по документам, пожертвования его представителей известны очень и очень фрагментарно, случайно, разрозненно.

Тем не менее, период XVIII – первой половины XIX столетия дает тысячи примеров отдельных купеческих благодеяний. Не всегда их «авторы» принадлежат к верхушке купечества; зачастую это купцы второй и третьей гильдий, а если даже и первой – то не самые известные ее представители. Но это не означает, что они были менее благочестивы. На примерах их деяний хорошо видно: в первый век существования Империи купечество занималось благотворительностью того же типа, что и до Петра I: церковной и социальной.

Некоторые купцы могли самостоятельно отстроить целый храм. К примеру, каменное здание церкви Покрова Богородицы в Ордынцах было возведено на месте деревянного купцами Лабазиными (1702). На средства московского гостя П.В. Щеголева была в 1731–1735 годах перестроена церковь Николы на Пупышах. Обветшавший храм Введения на Лубянке в 1746 году обрел новое здание иждивением прихожан, особенно купца Андрея Кондыкова. Пострадавшая во время французского нашествия 1812-го церковь Покрова Божией Матери на Варварке шесть лет спустя была возобновлена трудами московского купца Петра Федоровича Соловьева. А каменная церковь Веры, Надежды, Любови и Матери их Софии на Миусском кладбище была воздвигнута в 1823 году на средства первой гильдии купца И.П. Кожевникова, имевшего неподалеку кожевенную фабрику. Церковь эта, построенная в стиле ампир, имеет весьма внушительные размеры.

Купеческие жены и вдовы нередко бывали не менее хозяйственны и «оборотисты», чем их мужья. Они могли вести дела умершего супруга до совершеннолетия детей, порой имели собственные лавки. И в деле благотворительности они не отставали от мужей. Так, сохранившееся до наших дней здание храма Троицы в Серебряниках было построено «коштом вдовы первой гильдии купеческой жены Татьяны Ильиной дочери Суровщиковой» в 1781 году.

Построить храм – дело не только хлопотное, требующее деловой сноровки и согласований с власть предержащими, но и связанное с огромными финансовыми затратами. Кроме того, не столь уж часто приходская церковь нуждается в кардинальной перестройке. Поэтому новые церковные здания в плотно застроенных районах Москвы на протяжении XVIII века возводились скорее как исключение. Гораздо чаще увеличивались размеры уже имеющегося храма: к нему достраивались приделы, «теплая» церковь, колокольня, трапезная. Так, при церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором в 1758 году появились двухпридельная трапезная и колокольня. Строительство велось по почину и на средства прихожанина церкви, купца Федора Федоровича Замятина, а также его родственника Космы Максимовича Замятина[46]46
  В справочнике П.Г. Паламарчука фамилия купцов – Замятнины. См.: Сорок сороков: Краткая иллюстрированная история всех московских храмов: в 4-х тт. Т. 2: Москва в границах Садового кольца. М., 2007. С. 598–599. Но в исповедных ведомостях в приходе церкви Иоанна Предтечи под Бором в 1758 году живет купец Федор Федоров сын Замятин с семейством. См.: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 258. Исповедные ведомости Замоскворецкого сорока за 1758 год. Л. 299 об. Очевидно, родовое прозвище купеческого семейства связано с прозвищем личным. Некий Замятня был основателем династии или, во всяком случае, ярким ее представителем. А прозвище, которое представляет собой производную от слова «замятня», может звучать и как «Замятнины», и как «Замятины».


[Закрыть]. А в 1785 году купцом Гавриилом Петровичем Грачевым была построена новая колокольня церкви Знамения Богородицы на Знаменке. Сплошь и рядом новые приделы носили имена святых – небесных покровителей жертвователя либо его родственников. Так, в 1750 году в уже упоминавшемся храме Троицы в Серебряниках на средства купца Василия Суровщикова был устроен второй придел во имя Василия Великого.

Роскошный пример храмоздательной деятельности дает судьба Василия Ивановича Щапова, жившего в XIX веке. Он родился в Ростове, в старообрядческой семье. Переехав в Москву, перешел под сень Русской православной церкви. Приходским храмом его стал Елоховский Богоявленский собор, неподалеку от которого располагалась основанная В.И. Щаповым в 1826 году текстильная фабрика. Носовые платки Щаповской фабрики славились на всю страну, особенно среди любителей нюхательного табака. Сам же Щапов, московский купец второй гильдии, был с конца 1840-х годов старостой Елоховского собора. Ранее коммерсант пожертвовал на постройку нового здания собора 200 тысяч рублей – более трети всей той суммы, которая была потрачена на строительные нужды. При деятельном участии Щапова-старосты было закончено возведение нынешнего огромного здания собора. При нем же завершили и внутреннюю отделку. Вся жизнь Василия Ивановича оказалась связана с Богоявленским собором. Согласно завещанию, он пожертвовал Елоховской церкви капитал в 26 тысяч рублей, проценты с которого следовало раздавать неимущим прихожанам дважды в год: под праздники Рождества Христова и Святой Пасхи[47]47
  Любартович В.А., Юхименко Е.М. Собор Богоявления в Елохове: История храма и прихода. М., 2004. С. 88, 105.


[Закрыть].

Однако не у всех купцов были возможности жертвовать крупные суммы на храмовое строительство. Существовали и другие, «повседневные» способы позаботиться о душе, поделиться копейкою с ближним. Узнать о повседневных пожертвованиях христианина почти невозможно: сегодня он дал денежку нищему на паперти, завтра бросил несколько монет в церковную кружку на нужды храма. На первый взгляд такие действия ни в одном источнике не фиксируются, но… есть все же способ получить сведения о некоторых из них. Чувствуя, что скоро придет пора отдавать Богу душу, или же отправляясь в дальнее рискованное путешествие, человек составлял «духовную грамоту» – завещание. Это еще один тип документов, позволяющих проследить за благими деяниями купцов и их жен.

К примеру, купец Мясницкой полусотни Иван Петрович Мыльников завещает «на погребение и в поминовение по нем на сорокоустие по церквам и нищим издержать сто рублев да отцу его духовному Ивану Федорову дать особливо для поминовения души ево денег десять рублев» (1725)[48]48
  Городская семья XVIII века: Семейно-правовые акты купцов и разночинцев Москвы / Сост. Н.В. Козлова. М., 2002. С. 116.


[Закрыть]. Купец Сыромятной слободы Макар Трофимов завещает треть тех денег, которые останутся после погребения его тела и поминовения души, отдать «в церковь Божию» (1738)[49]49
  Там же. С. 133.


[Закрыть]. «Гостиный внук» Андрей Федорович Шустов на помин души жертвует недвижимое имущество: «…а которое ящичное место задом к питейному погребу имеетца близ Ильинской улицы, и то место для поминовения души ево и всех сродников отдает в вечное владение в церковь Николая чюдотворца Красных колокол» (1738)[50]50
  Там же. С. 134.


[Закрыть]. Каждый старался «строить душу свою» как мог. Кадашевец Илья Семенович Брагин дал в церковь Пимена Великого «денег сто рублев, да при оной же церкви на богаделню лесу семдесят дерев четырех саженного елового, который имеется у Успения в Кажевниках на дворе моем, да денег десять рублев на строение» (1745)[51]51
  Там же. С. 141.


[Закрыть].

Одни купцы сосредотачивали свою предсмертную заботу на единственном храме, другие старались облагодетельствовать как можно больше церквей. Так, первогильдеец Иван Андреевич Крашенинников завещал, помимо трат на погребение, «роздать из дому своего… в церковь Григория Неокесарийского, что за Москвою рекою на Полянке, где погребено будет тело мое грешное, Божие милосердие – образ Рождества Христова двенатцатилистовой, на нем шесть венчиков маленких серебряных и с лампадою оловяною. Да во оную ж церковь отдать на строение манастырской ограды денег тритцать рублев. Да тоя ж церкви отцу моему духовному иерею Федору Васильеву – образ Григория Неокесарийского семи листовой окладной в венцах…» (1746)[52]52
  Там же. С. 143.


[Закрыть]. А «шелковой ленточной фабрики содержатель» Иван Никитин сын Садовников, напротив, стремится помочь возможно большему числу нуждающихся: «…раздать в шесть недель на сорокоустие на сорок церквей по два рубли; да на дачю архиерею и протчим священнослужителем в шесть недель двесте тритцать пять рублев; да по вся дни на раздачю нищим в тюрмы и богаделни двесте рублев; да на выкуп ис тюрем убогих людей двесте рублев; в убогия пустыни и монастыри разослать, куды надлежит, двесте рублев; да на десять лет во означенною церковь за ранниею обедню давать погодно плату по тритцети рублев в год; за повсечасною Псалтырь день и ночь за год восемьдесят рублев» (1750)[53]53
  Там же. С. 157–158.


[Закрыть]. Подобных примеров по документальным материалам того времени, повторимся, известны многие тысячи.