Текст книги "Дьявол всегда здесь"

14

На стоянке хлопнула дверца. Карл открыл глаза, взглянул на цветы и фрукты на стене. По часам было еще раннее утро, но он уже весь покрылся испариной. Поднялся с кровати и пошел в туалет, опустошил мочевой пузырь. Не причесывался, не чистил зубы и не умывался. Оделся в то же, что носил всю прошлую неделю: фиолетовую рубашку, мешковатые и вытертые до блеска серые брюки. Рассовав по карманам футляры с пленкой, сел на край кресла и надел туфли. Думал разбудить Сэнди, чтобы сниматься с места, но потом решил дать отдохнуть. Прошлые три ночи они спали в машине. Он решил, что остался ей за это должен, а кроме того, они и так возвращаются домой. К чему теперь торопиться.

Ожидая, пока она проснется, Карл пожевал сигару, а затем достал из кармана пачку денег солдатика. Пересчитывая, вспомнил случай из прошлого года, когда они срезали через Миннесоту, по нижнему краю. В запасе у них оставалось всего три доллара, а тут потек радиатор купе «шеви» 49-го года, на котором они путешествовали тем летом. Он смог временно заткнуть течь с помощью банки из-под черного перца, которую возил как раз на такой случай, – про этот трюк услышал однажды на заправке дальнобоев. Пока радиатор не потек опять, они нашли деревенскую заправку в миле-другой по шоссе, провели большую часть дня в ожидании: какой-то технарь с пачкой табака «Ред Мен» в заднем кармане обещал им починить сразу же, как закончит с авто, которое начальник требовал наладить уже вчера. «Скоро, мистер», – повторял он Карлу каждые, сука, пятнадцать минут. От Сэнди тоже толку было мало. Она припарковала задницу на скамейке прямо перед гаражными воротами, пилила ногти и дразнила бедолагу своим розовым бельем – тот уже не знал, куда деваться, так она его завела.

Наконец Карл брезгливо всплеснул руками, вынул из бардачка пленку и заперся в туалете за заправкой. Просидел в этой вонючей парилке несколько часов, листая пачку потрепанных детективных журналов из стопки на сыром полу рядом с мерзким унитазом, покрытым какой-то коркой. Изредка он слышал, как спереди звенит колокольчик, извещая о новом покупателе. По стене лениво полз рыжий таракан. Карл закурил один из своих «собачьих хуев», думая, что это поможет пробить затор в кишках, но они были как цемент. Лишь время от времени удавалось выдавить струйку крови. Жирные ляжки онемели. В какой-то момент кто-то заколотил в дверь, но он не собирался уступать место, чтобы какой-нибудь никчемный сукин сын помыл свои белы рученьки.

Он уже собирался подтереть окровавленный зад, но на глаза ему попалась статья в отсыревшем журнале «Настоящие преступления». Он вернулся на унитаз, стряхнул пепел с сигары. В статье детектив давал интервью о двух убитых мужчинах: тело одного засунули в кульверт рядом с Ред-Клаудом в Небраске, второго прибили к полу сарая на заброшенной ферме под Сенекой в Канзасе. «Речь идет о расстоянии в сотню миль», – отметил детектив. Судя по дате на обложке, журнал вышел в ноябре 1964-го. Черт, статье уже девять месяцев. Он пять раз внимательно перечитал эти три страницы. Хотя детектив избегал конкретики, все же он предположил, что убийства вполне могут быть связаны из-за характера преступлений. Так, судя по состоянию останков, мы видим лето 1963-го или что-то около того, говорил он. «Ну хотя бы с годом не промахнулись», – пробормотал под нос Карл. Эти двое подвернулись им на третьей ходке. Один – сбежавший муж, надеялся начать жизнь заново на Аляске, а второй – бродяга, которого они застали за поисками еды в мусорке позади ветеринарной клиники. С гвоздями снимок получился особенно хорош. Гвоздей там была целая банка из-под кофе, прямо за дверью сарая стояла, будто дьявол подготовил заранее, зная, что однажды сюда заявится Карл.

Он подтерся и вытер потные руки о штаны. Вырвал статью из журнала, сложил, сунул страницы в кошелек. Насвистывая какую-то мелодию, смочил расческу в раковине и прилизал редкие седеющие волосы, выдавил пару прыщей на лице. Поймал механика за тем, как тот шепчется с Сэнди в гараже. Прижался к ней тощей ногой.

– Господи боже, ну наконец-то, – воскликнула она, подняв взгляд и увидев его. Не обратив на нее внимания, Карл спросил механика:

– Починил?

Тот отступил от Сэнди, нервно сунув маслянистые руки в карманы комбинезона.

– Да вроде, – ответил механик. – Заполнил водой, и пока держится.

– А больше ничего не заполнил? – спросил Карл, смеряя его подозрительным взглядом.

– Да ничего, ничего, мистер.

– Проверили уже?

– Заводили на десять минут, – сказала Сэнди. – Пока ты сидел на толчке и занимался не пойми чем.

– Ладно, – сказал Карл. – Сколько с нас?

Механик почесал в затылке, достал свою пачку табака.

– Ох, не знаю. Пять баксов нормально?

– Пять баксов? – возмутился Карл. – Черт, мужик, при том, как ты лез к моей старушке? У нее еще неделю все будет болеть. Чертовски повезет, если она не залетела.

– Четыре? – спросил механик.

– Нет, вы слышали, а? – сказал Карл. – Любишь пользоваться положением, а? – он бросил взгляд на Сэнди, и она подмигнула. – Ладно, докинешь пару холодных бутылок газировки – дам два доллара, но это последнее слово. Моя жена тебе не какая-нибудь дешевая шлюха.

Уезжали они оттуда уже затемно и той ночью спали в машине на какой-то тихой сельской дороге. Разделили банку мясных консервов, пользуясь вместо ложки ножиком Карла; а потом Сэнди перелезла на заднее сиденье и пожелала спокойной ночи. И только он задремал, как вдруг его кишки пробрал резкий спазм, и Карл нашарил ручку двери. Пулей вылетев из машины, перебрался через сточную канаву, которая шла вдоль дороги. Сдернул штаны как раз вовремя. Выпростал в сорняки всю дрянь и все нервы, накопленные за неделю, держась за ствол азимины. Подтершись опавшими листьями, встал у машины и в лунном свете еще раз прочитал статью из журнала.

Потом достал зажигалку и сжег все страницы. Сэнди решил не рассказывать. Иногда она не следила за языком, и Карлу не хотелось думать о том, что с этим языком может понадобиться сделать в дальнейшем.

15

На следующий день после разговора с барменшей в «Текумсе» Бодекер съездил на квартиру в восточной части города, где жила его сестра с мужем. По большей части ему было плевать, как Сэнди ведет свою жалкую жизнь, но, пока он тут шериф, она не будет торговать тушкой в округе Росс. Трахаться на стороне от Карла – это одно; черт, он бы ее даже прекрасно понял, но работать за деньги – это уже совсем другое. Хотя Хен Мэтьюс обязательно обольет его по этому поводу грязью на следующих выборах, Бодекер переживал по другой причине. Люди – как собаки: начнут копать – уже не остановятся. Завертится все с мелочей: «А у шерифа сестра – шлюха», но потом кто-нибудь пронюхает о его делишках с Татером Брауном, а потом о взятках и прочей херне, накопившейся с тех пор, как он впервые нацепил значок. Оглядываясь назад, он понял: надо было прижать этого вороватого сутенера, пока был шанс. Арест такой крупной фигуры почти разом очистил бы его доброе имя. Но Бодекер позволил жадности взять над собой верх, и теперь еще долго никуда не сможет деться.

Остановившись перед обшарпанным сдвоенным коттеджем, он смотрел, как на бойню, которая находилась через дорогу, сворачивает грузовик без бортов, везущий скот. В жарком августовском воздухе висел тяжелый запах навоза. Старого драндулета, в котором Сэнди возила его домой в последнюю ночь перед тем, как он бросил пить, видно не было, но Бодекер все равно вышел из машины. Он был практически уверен, что у нее универсал. Он обошел дом сбоку и поднялся по шаткой лестнице, которая вела к их двери на втором этаже. Наверху была маленькая лестничная площадка – Сэнди называла ее «патио». В одном углу лежал перевернутый мусорный мешок – по яичной скорлупе, кофейной гуще и смятым упаковкам от гамбургеров ползали зеленые мухи. Рядом с деревянными перилами стоял мягкий кухонный стул, а под ним – кофейная банка, наполовину забитая бычками. Карл и Сэнди жили хуже, чем цветные в Белом Раю и быдло в ущелье Нокемстиффа, подумал Бодекер. Боже, как он ненавидел распиздяев. Его служебную машину каждое утро по очереди мыли зэки из окружной тюрьмы, стрелки на штанах цвета хаки всегда были прямые, как ножи. Помощник шерифа пнул с дороги пустую банку из-под мясных консервов и постучал в дверь, но никто не ответил.

Уходя, услышал краем уха откуда-то поблизости обрывок мелодии. Перегнулся через перила, увидел пухлую дамочку в купальнике в цветочек, лежащую на желтом покрывале во дворе по соседству. Вокруг нее в высокой траве были разбросаны ржавые рамы и запчасти от старых мотоциклов. Свои русые волосы она заколола на затылке, а в руке держала маленький транзистор. Вся обмазалась вазелиновым маслом – блестела, как начищенный пятак на солнце. Он смотрел, как она крутила ручку в поисках другой станции, услышал негромкий напев какой-то хилл-билли-песни о разлуке. Потом она поставила радио на край покрывала и закрыла глаза. Скользкий живот поднимался и опадал. Дамочка перевернулась, потом подняла голову и огляделась. Решив, что никто не смотрит, расстегнула верх купальника. Немного поколебавшись, подтянула нижнюю половину, чтобы обнажить семь – десять сантиметров белой кожи ягодиц.

Бодекер закурил и стал спускаться по лестнице. Представил, как его зять сидит здесь на солнце, обливается потом и пялится во все глаза. Ну а что, разложила свои телеса всем на обозрение. Карла, кажется, хлебом не корми, дай пофотографировать, и Бодекер задался вопросом, не щелкал ли зятек соседку без ее ведома. Хотя он не был в этом уверен, все-таки полагал, что против такой херни должен быть какой-то закон. А если нет, то надо бы его выдумать.

16

Уезжали они из «Рюмки на ночь» уже в полдень. Сэнди проснулась в одиннадцать, потом еще час провела в ванной. Ей было всего двадцать пять, но в русых волосах уже виднелись первые седые пряди. Карл волновался за ее зубы – они всегда были ее главным украшением. От сигарет зубы покрылись уродливыми желтыми пятнами. Заметил он и то, что теперь изо рта у нее всегда пахло плохо, никакие мятные конфеты тут не спасали. Что-то во рту загнило, это уж без сомнения. Как только вернутся домой, сплавит ее к дантисту. Не хотелось думать о расходах, но красивая улыбка – важная часть его фотографий, необходимый контраст для боли и страданий. Карл пробовал раз за разом, но еще не удавалось уговорить моделей выдавить хотя бы мелкую усмешку, стоило достать пистолет и приняться за их обработку. «Девочка моя, я знаю, иногда это тяжело, но ты должна выглядеть счастливой, иначе ничего не выйдет, – говорил он Сэнди всякий раз, когда делал с мужчинами что-нибудь такое, отчего она расстраивалась. – Вспомни о той картине, о „Моне Лизе“. Представь себе, что ты – это она, висишь там на стене в музее».

Не проехали они и нескольких миль, как Сэнди вдруг ударила по тормозам и свернула в мелкую закусочную под названием «Тип-топ». Та была построена в виде вигвама, размалеванного разными оттенками красного и зеленого. Парковка была забита почти до отказа.

– Ты какого хрена творишь? – спросил Карл. Сэнди заглушила мотор, вышла из машины, подошла к пассажирской стороне.

– И мили не проеду, пока не поем настоящей еды, – заявила она. – Три дня уже питаюсь одними шоколадками. Блядь, у меня уже зубы шатаются.

– Господи Иисусе, только на дорогу выехали, – сказал Карл, но она повернулась и уверенным шагом направилась к двери закусочной. – Погоди, – крикнул он. – Я с тобой.

Заперев машину, он последовал за ней внутрь, и они нашли кабинку у окна. Официантка принесла две чашки кофе и потрепанное меню, забрызганное кетчупом. Сэнди заказала французский тост, а Карл попросил жареный бекон. Она надела очки, стала наблюдать, как человек в заляпанном фартуке пытается зарядить в кассу новый рулон бумаги. Заведение напомнило ей «Деревянную ложку». Карл оглядел людное помещение – в основном фермеры и старики, да пара потасканных коммивояжеров, изучающих списки потенциальных покупателей. Потом заметил за стойкой молодого человека лет двадцати – тот ел кусок пирога с лимонной меренгой. Крепкого сложения, плотный, волосы кудрявые. Рядом со стулом он поставил рюкзак с вышитым американским флажком.

– Ну? – сказал Карл, когда официантка принесла еду. – Сегодня себя чувствуешь лучше? – Пока говорил, один воспаленный глаз не спускал с мужчины за стойкой, а второй – с их машины.

Сэнди проглотила и покачала головой. Налила еще сиропа на французский тост.

– Нам надо об этом поговорить, – ответила она.

– Что такое? – Он снял с ломтика бекона горелую корку и отправил дольку в рот. Потом достал сигарету из ее пачки и покатал между пальцами. Свою тарелку с остатками пододвинул к ней.

Сэнди отпила кофе, бросила взгляд на людей за соседним столиком.

– Давай не сразу, – сказала она.

Мужчина за стойкой встал и протянул официантке деньги. Потом с усталым кряхтеньем закинул на плечо рюкзак и вышел с зубочисткой в зубах. Карл смотрел, как он подошел к обочине и попытался остановить проезжающую машину. Та пролетела мимо, не останавливаясь, и мужчина не спеша тронулся на запад. Карл повернулся к Сэнди, кивнул в окно.

– Да, видела, – бросила она. – Подумаешь. Их тут на каждом шагу. Как тараканы.

Пока Сэнди доедала, Карл следил за движением на дороге. Думал о своем решении направиться сегодня домой. Вчера ночью ему были такие ясные знаки, но теперь он начал в них сомневаться. Еще одна модель сглазит три шестерки, но можно проездить целую неделю и не найти никого, даже отдаленно похожего на этого парня. Он отлично знал, что со знаками баловать не стоит, но потом вспомнил, что номер их вчерашней комнаты был седьмой. И с тех пор, как ушел парень, не проехала ни одна машина. Он все еще там, ищет попутку на жарком солнце.

– Ладно, – сказала Сэнди, вытирая губы бумажной салфеткой. – Теперь можно ехать, – она встала и взяла сумочку. – Лучше не заставлять лоха ждать.

Часть третья
Сироты и призраки

17

Эрвина сразу после самоубийства отца отправили жить к бабушке, и, хотя Эмма присматривала за тем, чтобы каждое воскресенье он вместе с ней и Ленорой ходил в церковь, она никогда не просила его молиться, петь или вставать на колени перед алтарем. Соцработники из Огайо рассказали старушке об ужасном лете, которое пережил мальчик, пока умирала его мать, и она решила: не надо ничего навязывать, ходит в храм каждое воскресенье – вот и ладно. Зная, что преподобный Сайкс временами может переусердствовать в попытках привести колеблющихся новоприбывших к Богу, Эмма сходила к нему через пару дней после приезда Эрвина и объяснила, что внук придет к вере своим путем, когда будет готов. Висящие на крестах звери и кровь на бревнах втайне впечатлили старого священника – в конце концов, не все ли выдающиеся христиане были фанатиками? – но он пошел Эмме навстречу и согласился, что, наверное, это не лучшее средство для ознакомления молодого человека с религией.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, – сказал Сайкс. – Незачем превращать его в чудиков из Топпервиля.

Священник сидел на церковных ступенях и чистил карманным ножом желтое подвядшее яблоко. Стояло солнечное сентябрьское утро. На нем был выходной костюм поверх выцветшего полукомбинезона и белой рубашки, истершейся у воротника. В последнее время у него постреливало в груди, и Клиффорд Оделл должен был свозить его к новому доктору в Льюисберге, но пока еще не появился. Сайкс слышал, как кто-то в магазине Бэннера говорил, будто этот костоправ шесть лет отходил в колледж, так что не терпелось с ним встретиться. Сайкс считал, что человек с таким образованием может вылечить что угодно.

– Это что еще значит, Альберт? – спросила Эмма.

Сайкс оторвался от яблока и поймал на себе жесткий взгляд женщины. Он не сразу понял, что сказал, и морщинистое лицо залилось краской от смущения.

– Прости, Эмма, – спохватился он. – Я не об Уилларде, ни в коем случае. Он был хорошим человеком. Одним из лучших. Что там, до сих пор помню день, когда он был спасен.

– Ничего, – сказала она. – Незачем умасливать покойников, Альберт. Уж я-то знаю, каким был мой сын. Просто не приставай к мальчику, а о большем я и не прошу.

Леноре же, с другой стороны, религии всегда было мало. С Библией она не расставалась, даже таскала с собой в туалет, прямо как Хелен; и каждое утро вставала раньше всех и целый час молилась на коленях на рассохшемся деревянном полу рядом с кроватью, где спала с Эммой. Хотя девочка не помнила ни одного из родителей, большинство молитв, которые она позволяла услышать Эмме, были за душу убиенной матери, а большинство немых молитв – о новостях о пропавшем отце. Старушка снова и снова говорила ей, что лучше забыть о Рое Лаферти, но Ленора не могла о нем не думать.

Почти каждую ночь засыпала с мыслями о том, как он поднимается на крыльцо в черном костюме с иголочки, и все тут же становится хорошо. Это дарило ей слабое утешение, и она позволяла себе надеяться, что с Божьей помощью отец правда однажды вернется, если он еще жив. Несколько раз в неделю, вне зависимости от погоды, она навещала кладбище, усаживалась на голую землю у могилы матери и читала вслух Библию, особенно Псалтырь. Однажды Эмма ей сказала, что любимой частью Писания у Хелен была Песнь песней, и к концу шестого класса Ленора знала ее всю наизусть.

Шериф уже давно оставил мысли найти Роя и Теодора. Они растаяли, словно призраки. Никто не мог отыскать ни их фотографий, ни каких-либо документов в архивах. «Черт, даже у даунов в „Голодном ущелье“ и у тех есть хотя бы свидетельство о рождении», – оправдывался он, когда кто-нибудь из его избирателей поднимал тему исчезновения двоицы. Он не стал сообщать Эмме о слухе, который дошел до него сразу после того, как они пропали: калека, мол, был влюблен в Роя, и между ними могла быть какая-то извращенная гомосятина, пока священник не женился на Хелен. При расследовании несколько человек показали, что Теодор постоянно сетовал на то, что женщина якобы лишила Роя духовной силы.

«Он многим хорошим мужикам жизнь испортил, этот чертов волосатый пирожок, – такие речи слышали от калеки после пары стаканов. – Священник, бля, – продолжал он, – теперь только и думает, как бы присунуть». Может статься, этим бестолковым содомитам сошло с рук убийство в его округе – и это шерифа до жути раздражало; потому он и повторял всё ту же сказку про белого бычка: дескать, скорее всего, тот самый маньяк, что зарезал семью в Миллерсберге, убил Хелен и порубил Роя и Теодора на куски или сбросил их тела в реку Гринбрайер. Повторял так часто, что временами сам начинал в нее верить.

Хотя Эрвин никогда не доставлял серьезных неприятностей, Эмма отчетливо видела в нем Уилларда, особенно когда дело доходило до драки. К четырнадцати годам его несколько раз выгоняли из школы за то, что он распускал кулаки. Выбери время, вспоминал он уроки отца и выучил эти уроки крепко: подлавливал очередного врага одиноким и беззащитным в туалете, или на лестнице, или под трибунами в спортзале. Впрочем, по большей части в Коул-Крике знали, что паренек он отходчивый, и, к его чести, большинство драк, в которые он влезал, начинались из-за Леноры: защищал ее от хулиганов, издевающихся над ее набожностью, острым личиком и этим чертовым чепцом, который она носила не снимая. Ленора, хоть и была всего на пару месяцев младше Эрвина, уже выглядела иссушенной – бледная зимняя картофелина, сверх меры пролежавшая на грядке. Он любил ее, как родную сестру, но иногда было стыдно входить утром в школу и знать, что она робко следует по пятам. «Чирлидерши из нее не выйдет, это точно», – говорил он дяде Ирскеллу. Эрвин чертовски жалел, что бабушка показала ей черно-белую фотографию, где Хелен стоит под яблоней за церковью в длинном бесформенном платье и чепце в рюшах. Спросить его – так Ленора бы обошлась и без новых подсказок, как сделаться еще больше похожей на тень своей несчастной матери.

Когда бы Эмма ни спрашивала его о драках, Эрвин всегда вспоминал отца и давний сырой осенний день, когда он защищал честь Шарлотты на стоянке перед «Загоном». Хотя это и был лучший день, проведенный с Уиллардом, Эрвин никому о нем не рассказывал – хотя, если на то пошло, о скверных днях, которые последовали вскоре, тоже не распространялся. Так что просто отвечал, слыша в уме слабые отзвуки отцовского голоса:

– Бабушка, в мире полно сукиных детей.

– Боже мой, Эрвин, почему ты так говоришь?

– Да потому, что это правда.

– Ну, может, тогда стоит за них помолиться, – предложила она. – От этого же вреда не будет? – В такие времена она жалела, что просила преподобного Сайкса предоставить мальчику возможность обрести путь к Богу на собственных условиях. Насколько она видела, Эрвин всегда был на грани того, чтобы свернуть в противоположном направлении.

Он закатил глаза; она так на все отвечала.

– Может, и не будет, – сказал он, – но Ленора уже за нас обоих намолилась, и что-то не вижу, чтобы это шло ей на пользу.