Текст книги "Тайная история"

– И что дальше? – поинтересовался Генри.

Клоука такая реакция удивила. Он пожал плечами.

– Ну, в общем, я знаю в Нью-Йорке одного китайца с Мотт-стрит – зверский так-то мужик, но у меня с ним нормальные отношения, он без базара дает мне столько, на сколько я наскребу. Чаще всего кокс, иногда в придачу немного травы, хотя, конечно, с травой тот еще геморрой. Знаю я его уже порядком – зацепились, еще когда вместе с Банни в Сент-Джероме учились. – Он помолчал. – Короче, ты ведь знаешь, что Бан всегда на мели?

– Да, знаю.

– Ну вот, в общем, его вся эта кухня всегда интересовала, реально. Типа, быстрые баксы, круто. Если б у него хоть раз завелись бабки, я б, наверно, взял его в долю – чисто в финансовом плане, конечно, – но, во-первых, у него их никогда не было, а во-вторых, Банни вообще нельзя лезть в такие дела. – Он снова закурил. – Короче, поэтому мне и стремно.

Генри нахмурился:

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– В общем, лоханулся я тут пару недель назад – взял его с собой в Нью-Йорк.

Мы уже слышали об этой экспедиции, участием в которой Банни похвалялся буквально на каждом шагу.

– Ну и?..

– Не знаю, просто немного стремно, вот и все. Смотри сам – он знает, где живет китаец, так? А теперь ему вдобавок привалило деньжат, и когда я разговаривал с Марион…

– Думаешь, он поехал туда один? – спросил Чарльз.

– Без понятия. Надеюсь, что нет, само собой. На самом деле я его с этим мужиком не знакомил, и вообще…

– Неужели Банни на такое способен? – вмешалась Камилла.

– Честно говоря, – отозвался Генри, сняв очки и протирая их носовым платком, – подобная дурацкая выходка, как я сейчас понимаю, была бы вполне в его духе.

Все замолчали. Генри поднял голову. Без очков его глаза казались незрячими, застывшими, чужими.

– Марион знает об этом?

– Нет, и лучше ничего ей не говорить, серьезно.

– У тебя есть еще какие-нибудь основания полагать, что Банни поехал в Нью-Йорк?

– Нет. Просто куда еще он мог подеваться, сам прикинь? Кстати, Марион говорила тебе, что Рика Тальхейм видела его в среду возле банка?

– Да.

– Вроде странно, но, если так подумать, не особо. Допустим, он поехал в Нью-Йорк с парой сотен и начал там понтоваться, что дома у него еще больше. А эти ребята, они из-за паршивой двадцатки изрубят тебя на куски и выкинут на помойку. Говорю, не знаю… Может, они ему сказали что-то типа: съезди-ка домой, забери из банка все, что есть, и возвращайся сюда, тогда и поговорим.

– У Банни даже нет банковского счета.

– Откуда ты знаешь? Он что, докладывать тебе обязан?

– Да, ты прав, – ответил Генри.

– А почему бы тебе просто туда не позвонить? – посоветовал Чарльз.

– Кому? В справочнике этого мужика нет, и визиток он тоже не раздает.

– Тогда как ты держишь связь?

– Звоню еще одному челу.

– Вот и позвони ему, – предложил Генри, пряча платок в карман и надевая очки.

– Они все равно ничего мне не скажут.

– Я не понял – ты с ними на дружеской ноге, нет?

– Думаешь, у них там школа юных следопытов, что ли? – взорвался Клоук. – Издеваешься? Это самые настоящие бандосы, они такое творят – вы б обосрались со страху.

На один жуткий миг мне показалось, что Фрэнсис вот-вот расхохочется, однако в последний момент ему удалось сдержаться. Прикрыв лицо ладонью, он зашелся театральным кашлем. Даже не взглянув в его сторону, Генри с размаху хлопнул его по спине.

– Тогда что ты предлагаешь? – вмешалась Камилла.

– Не знаю. Было б неплохо забраться к нему в комнату – посмотреть, скажем, взял ли он с собой чемодан.

– Разве она не заперта? – поинтересовался Генри.

– Заперта, конечно, в том-то и дело. Марион говорила с охраной, просила открыть запасным ключом, но те – ни в какую.

Генри закусил губу.

– Ну, мне кажется, при желании проникнуть туда не так уж и сложно, – медленно проговорил он. – Как ты считаешь?

Клоук потушил окурок и взглянул на Генри с огоньком интереса в глазах:

– Нет, в общем, несложно.

– Комната на первом этаже. Зимние рамы уже убрали.

– А сетки, по идее, не проблема.

Они смотрели друг на друга в упор.

– Может, даже стоит попробовать прямо сейчас, – сказал Клоук.

– Мы пойдем с тобой.

– Слушай, только не всем кагалом.

Я увидел, что Генри послал Чарльзу быстрый выразительный взгляд. Тот, стоя у Клоука за спиной, едва заметно кивнул.

– Ладно, давайте я пойду, – выпалил он как-то чересчур громко и залпом опрокинул стакан с остатками виски.

– Клоук, как тебя только угораздило во все это влезть? Неужели не страшно? – спросила Камилла.

Он снисходительно рассмеялся:

– Да ну, ничего такого. Просто с этими ребятами нужно держать ухо востро, только и всего.

Генри в два шага обогнул кресло Клоука и что-то зашептал Чарльзу на ухо. Чарльз вновь ответил сдержанным кивком.

– Само собой, они иногда пытаются тебя развести, но я-то в курсе, что к чему. А вот Банни вообще не врубается, думает, это, типа, такой большой прикол – стодолларовые бумажки валяются под ногами и ждут, что придет какой-нибудь лох и подберет…

Когда он закончил свой монолог, Чарльз с Генри уже все обсудили и Чарльз стоял перед шкафом, натягивая пальто. Взяв со столика черные очки, Клоук поднялся с дивана. От него исходил слабый сухой аромат пряных трав – отголоски запаха заядлых любителей марихуаны, который никогда не выветривался из Дурбинсталя: масло пачули, сигареты с гвоздикой, благовония.

Чарльз обмотал шею шарфом. По его лицу было непонятно, спокоен он или встревожен. Глаза смотрели куда-то в пустоту, губы сомкнулись в ровную твердую линию, а ноздри слегка раздувались в такт дыханию.

– Будь осторожен, – сказала Камилла.

Она обращалась к Чарльзу, но Клоук принял напутствие на свой счет и, улыбнувшись, бросил:

– Да ладно, прорвемся.

Она проводила их к выходу и, закрыв дверь, сразу повернулась к нам. Генри приложил палец к губам. Мы слушали, как они спускаются по лестнице, и хранили молчание, пока снаружи не раздались звуки мотора.

Генри подошел к окну и чуть отодвинул край линялой гардины:

– Уехали.

– Генри, ты уверен, что это была правильная мысль? – спросила Камилла.

Все еще глядя в окно, он пожал плечами:

– Не знаю, мне пришлось импровизировать.

– Лучше бы ты сам сходил. Правда, почему ты отпустил его одного?

– Я бы пошел, но в интересах дела так лучше.

– Что ты ему сказал?

– Ах да. Даже Клоук сразу поймет, что Банни никуда не уезжал. Все его пожитки остались в комнате. Деньги, запасные очки, пальто. Скорее всего, Клоук тут же захочет улизнуть, поэтому я велел Чарльзу во что бы то ни стало уговорить его позвать Марион. Когда она увидит все это… О проблемах Клоука она ничего не знает, да и слушать не станет. Если только меня не подводит интуиция, она позвонит в полицию или, в самом крайнем случае, родителям Банни, и я сомневаюсь, что Клоук сможет ее остановить.

– Сегодня его уже не найдут, – сказал Фрэнсис. – Через пару часов стемнеет.

– Да, но если нам повезет, они бросятся на поиски прямо с утра.

– Нам, наверное, придется давать какие-нибудь показания, как думаешь?

– Трудно сказать, – рассеянно ответил Генри. – Я не знаю, что обычно бывает в таких случаях.

Тонкий солнечный луч ударил в призмы канделябра на камине и разбежался по скошенным стенам ослепительными подрагивающими пятнами света. Внезапно в голове у меня стали беспорядочно всплывать образы из всех виденных мною детективов: комнаты без окон, резкий свет, узкие коридоры. Образы эти вовсе не казались искусственными или надуманными – напротив, они возвращались как неизгладимое воспоминание, как нечто пережитое. “Не думать, главное – не думать”, – твердил я себе, разглядывая в оцепенении холодную яркую солнечную лужу, пропитавшую коврик у меня под ногами.

Камилла пыталась прикурить сигарету, но, едва вспыхнув, спички гасли одна за другой. Наконец Генри взял у нее коробок и чиркнул сам – пламя загорелось сильно и ровно. Камилла наклонилась, прикрыв одной рукой огненный язычок и придерживая другой запястье Генри.

Минуты ползли мучительно медленно. Камилла принесла на кухню бутылку виски, и мы сели играть в юкер – Фрэнсис и Генри против меня и Камиллы. Камилла играла хорошо – юкер был ее любимой игрой, ее коньком, – но я как партнер ничего собой не представлял, и мы проигрывали взятку за взяткой.

В квартире было очень тихо: редкое позвякивание стаканов, шорох карт. Я изо всех сил старался сосредоточиться на игре, но вновь и вновь ловил себя на том, что смотрю в соседнюю комнату: мой взгляд как магнитом притягивали часы на каминной полке. Это был один из образчиков столь любимого близнецами викторианского антиквариата – белый фарфоровый слон, на спине у которого перед паланкином с циферблатом восседал отбивавший время маленький черный погонщик в золоченых штанах и тюрбане. В погонщике этом было что-то дьявольское, и всякий раз, как я смотрел в ту сторону, мне чудилось, будто он глядит на меня со злорадной ухмылкой.

Я давно потерял счет очкам и партиям. Комнату постепенно заполнял полумрак.

Генри положил карты на стол.

– Марч[96]96
  Марч – ситуация, при которой набрано пять взяток (максимум в юкере).


[Закрыть], – объявил он.

– Мне это уже надоело, – сказал Фрэнсис. – Где он бродит, в конце-то концов?

Громко и аритмично, с жестяным призвуком, тикали часы. Мы сидели в свете угасающего дня, позабыв про карты. Камилла взяла из миски яблоко, устроилась на подоконнике и, угрюмо впившись зубами в белую мякоть, стала смотреть на улицу. Сумерки огненным контуром обрисовывали ее силуэт, горели красным золотом в волосах, рассеивались в ворсинках шерстяного подола, небрежно закинутого на колени.

– Может быть, что-то случилось? – нарушил молчание Фрэнсис.

– Не говори ерунды. Что могло случиться?

– Все что угодно. Может, Чарльз потерял голову, выкинул какой-нибудь фортель…

Генри взглянул на него с ядовитым скепсисом:

– Успокойся. И где ты только набрался этой достоевщины?

Фрэнсис собрался было что-то возразить, но тут Камилла спрыгнула с подоконника:

– Идет!

Генри встал следом:

– Он один?

– Да, – ответила Камилла, бросившись стремглав к двери.

Она выбежала встретить его на площадку, и вскоре оба близнеца уже были на кухне.

Чарльз диковато озирался, волосы у него стояли дыбом. Он снял пальто и, бросив его на стул, плюхнулся на диван:

– Налейте мне выпить.

– Все в порядке?

– Да.

– Как все прошло?

– Кто-нибудь слышал мою просьбу?

Генри плеснул виски в грязный стакан и сунул его Чарльзу:

– Осложнений не было? Полиция приехала?

Чарльз сделал большой глоток, поморщился и кивнул.

– А где Клоук? Дома?

– Наверно.

– Расскажи нам все по порядку.

Чарльз допил виски. Лицо его было влажным, лихорадочно красным.

– Ты был прав насчет его комнаты, – сказал он.

– То есть?

– Это было жутко. И мерзко. Постель не заправлена, везде пыль… На столе валялся надкусанный “Твикс”, по нему ползали муравьи… Клоук испугался и хотел уйти, но, пока он не смылся, я позвонил Марион. Она прибежала буквально через пару минут. Все оглядела, но почти ничего не сказала, похоже, зрелище ее потрясло. Клоук был весь как на иголках.

– Он рассказал ей эту историю с наркотиками?

– Нет. Правда, делал намеки, и не раз, но она его практически не слушала.

– Как она… – начал Генри, но Чарльз, вызывающе вскинув голову, перебил его:

– Знаешь, Генри, мы здорово оплошали, что не пошли туда первыми. Нужно было все тщательно осмотреть, прежде чем кого-то звать.

– А в чем дело?

– Смотри, что я нашел.

С этими словами он вытащил из кармана лист бумаги.

Генри быстро схватил его и пробежал глазами.

– Как тебе удалось?

– Просто повезло. Лежало прямо на столе. Естественно, я стянул это при первой возможности.

Я заглянул Генри через плечо. Это была ксерокопия страницы “Хэмпденского обозревателя”. Между статейкой о достоинствах готовых жилых модулей и рекламой садовых инструментов приютился небольшой, но броский заголовок.

Загадочная смерть в округе Бэттенкил

Департамент шерифа округа Бэттенкил совместно с полицией Хэмпдена продолжают расследовать совершенное 12 ноября сего года зверское убийство Гарри Рэя Макри – птицевода и бывшего члена Вермонтской ассоциации яйцепроизводителей. Обезображенный труп м-ра Макри был обнаружен на территории его фермы в Микэниксвиле. Полиция исключает версию преступления по корыстным мотивам. Как сообщают знавшие убитого лица, у него было несколько врагов среди коллег-птицеводов и прочих жителей округа, однако никто из них не проходит по данному делу в качестве подозреваемого.

В ужасе я наклонился поближе – на слове “обезображенный” меня словно ударило током, теперь это было единственное, что я различал на странице, – но Генри уже принялся изучать обратную сторону листа.

– Ну что ж, по крайней мере, копия сделана не с вырезки, – заключил он. – Вероятнее всего, он снял ее с библиотечного экземпляра газеты.

– Надеюсь, что так, но нет никаких гарантий, что она единственная.

Положив ксерокопию в пепельницу, Генри чиркнул спичкой и поднес ее к уголку. Вверх по краю поползла ярко-рыжая полоска, поглощая весь лист; на мгновение высветились слова, но бумага тут же почернела и скорчилась.

– Так или иначе, уже поздно, – сказал Генри. – Хорошо, что нам попалось хотя бы это. Что было дальше?

– Дальше… Марион сходила в Патнам-хаус и вернулась с подругой.

– Какой еще подругой?

– Я с ней не знаком. Ута или Урсула, как-то так. Скандинавского вида девица, еще постоянно носит свитера грубой вязки. Не важно. В общем, Клоук сидел и курил с таким видом, будто у него колики, а эта Ута, или как ее там, вошла, тоже на все посмотрела и предложила сходить к старосте корпуса.

Раздался смешок Фрэнсиса. В общежитиях Хэмпдена к старостам обычно ходили жаловаться, если заедало задвижки на окнах или кто-нибудь из соседей включал музыку слишком громко.

– На самом деле это было очень кстати, а то бы мы, наверно, сейчас там так и стояли. Старостой оказалась та рыжая горлопанка, которая всю дорогу ходит в армейских ботинках. Брайони Диллард – так, кажется?

– Все верно, – подтвердил я. Помимо того что она была старостой и рьяным членом Студенческого совета, эта девица возглавляла в городе группу левых активистов и без устали пыталась пробудить политическую сознательность у хэмпденской молодежи, неизменно топившей ее пламенные призывы в болоте пофигизма.

– Так вот, та явилась и сразу взяла быка за рога, – продолжил Чарльз, зажав между губ сигарету. – Записала наши имена. Задала пару-тройку вопросов. Прошлась по комнатам и учинила допрос соседям. Позвонила в Службу поддержки студентов, потом охране. Там сказали, что, конечно, кого-нибудь пришлют, но вообще-то такие случаи не входят в их компетенцию – пропавшие студенты то есть, – и посоветовали ей позвонить в полицию. Налей-ка мне еще, а? – попросил он, внезапно повернувшись к Камилле.

– И те приехали?

Чарльз утер пот со лба:

– Да. Их было двое. Плюс еще двое из охраны.

– И что?

– Охранники просто сновали там без толку. А вот полицейские времени даром не теряли. Один начал осматривать комнату, а другой собрал всех в коридоре и стал задавать вопросы.

– Какие?

– Кто и где видел его в последний раз? Как давно он не появлялся дома? Где он может быть? Очевидные вроде бы вопросы, но, учти, в этот момент они прозвучали впервые.

– Клоук что-нибудь сказал?

– Ничего особенного. Началась суматоха, народ столпился у двери, всем просто не терпелось выложить свои сногсшибательные сведения, хотя, конечно, никто ничего не знал. На меня даже не обратили внимания. Потом встряла какая-то тетка из Службы поддержки – перла, как танк, и все повторяла, что полиция здесь вообще ни при чем и колледж как-нибудь сам разберется. Наконец одного из полицейских это достало, и он говорит: “Что у вас у всех с головой? Парень пропал уже неделю назад, а вы до сих пор даже не почесались. Это вам не игрушки, и если, не дай бог, с ним что-то случилось, просто так колледж не отделается”. Тетка завелась пуще прежнего, но тут из комнаты вышел второй полицейский с бумажником Банни в руках. Тут все, конечно, притихли. В бумажнике оказалось двести долларов и все его документы. Полицейский сказал, что надо связаться с семьей. В толпе зашушукались, а тетка вся побелела и сказала, что сейчас же пойдет и разыщет его личное дело. Полицейский пошел вместе с ней. В коридоре уже было не развернуться. С улицы лезли, будто медом намазано: что, мол, тут у вас происходит? Второй полицейский сказал, чтоб все шли по домам, Клоук воспользовался толкучкой и улизнул. Правда, перед этим отвел меня в сторонку и еще раз напомнил, чтоб я ничего не говорил о наркотиках.

– Надеюсь, ты подождал, пока тебе лично не разрешили уйти?

– Да, долго ждать не пришлось. Полицейский хотел побеседовать с Марион, поэтому просто записал наши с Утой данные и сказал, что мы свободны. Это было около часа назад.

– Тогда почему ж ты вернулся только сейчас?

– Как раз собирался рассказать. Мне не хотелось больше никому попадаться на глаза, и я решил выйти с кампуса задворками. Конечно, глупейшая ошибка, если подумать, – идти пришлось как раз под окнами администрации. Я уже почти добрался до рощицы, но тут услышал, что меня зовет та самая мегера из Службы поддержки – заметила меня из окна деканской канцелярии.

– Что она там делала?

– Звонила по межгороду. Они связались с отцом Банни – тот на всех орал и грозился, что подаст на колледж в суд. Декан пытался его успокоить, но мистер Коркоран требовал позвать кого-нибудь, кого он знает лично. Они звонили тебе, Генри, но тебя, разумеется, не было.

– Это он попросил их разыскать меня?

– Скорее всего. Они чуть было не послали в Лицей за Джулианом, но тут эта мадам как раз увидела меня. Там собралась целая армия – полицейский, секретарша декана, человек пять из соседних кабинетов, вдобавок та безумная старая дева из архива. Пара-тройка преподавателей, конечно. В соседнем кабинете кто-то пытался дозвониться до ректора. Судя по всему, тетка с полицейским ворвались к декану как раз в разгар совещания. Кстати, Ричард, я видел там твоего друга – доктора Роланда.

Так вот, когда я вошел, они все расступились и декан протянул мне трубку. Отец Банни не сразу меня узнал, но, узнав, успокоился и спросил, доверительным таким тоном, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, дескать, может, это все обычные студенческие проказы?

– О боже, – вздохнул Фрэнсис.

Чарльз искоса взглянул на него:

– Между прочим, он и о тебе спрашивал. Как там, говорит, наш рыжий-бесстыжий?

– Что еще говорил?

– Мы очень мило побеседовали на самом деле. Он поинтересовался каждым в отдельности, просил всем передать привет.

Повисла долгая неловкая пауза.

Закусив губу, Генри подошел к бару и налил себе выпить.

– Как-то всплыл эпизод с банком? – спросил он.

– Да, Марион дала им координаты той девушки. Кстати, – он поднял голову, его размытый взгляд смотрел куда-то в пустоту, – Генри, Фрэнсис, забыл сказать, она назвала полицейским и ваши имена.

– С какой стати? – всполошился Фрэнсис. – Зачем?

– Они хотели знать, с кем он дружил.

– Но почему обязательно я?

– Фрэнсис, успокойся.

Тем временем совсем стемнело. Небо окрасилось в сиреневый цвет, заснеженные улицы наполнились тихим неземным свечением. Генри включил лампу.

– Как ты думаешь, они примутся искать его уже сегодня?

– Искать они, без сомнения, будут. Другое дело где?

Несколько секунд никто не произносил ни слова. Чарльз задумчиво потряхивал кубики льда в стакане.

– Знаете, все-таки мы совершили ужасную вещь, – сказал он.

– У нас не было другого выхода, Чарльз, и мы уже не раз это обсуждали.

– Я все понимаю, но у меня из головы не идет мистер Коркоран. Помните, сколько праздников мы провели у него в доме… И еще, не знаю… Он так душевно разговаривал со мной по телефону.

– Мы все только выиграли.

– Точнее, почти все.

Генри язвительно улыбнулся:

– Ну не скажи. Πελλαίου βοΰς μέγας έιν Αίδη[97]97
  Каллимах. “Эпитафия Хариданту”.


[Закрыть].

Буквально это означало, что в мире теней огромный бык стоит всего лишь грош, но я понял, что хотел сказать Генри, и невольно засмеялся. Расхожее верование древних гласило, что в преисподней все исключительно дешево.

Уходя, Генри предложил подвезти меня домой. Было поздно, и, когда мы остановились позади общежития, я спросил, не хочет ли он составить мне компанию и поужинать в Общинах?

По пути мы заглянули на почту – Генри решил заодно проверить свой ящик. Делал он это примерно раз в три недели, так что его ожидала целая пачка корреспонденции. Остановившись у мусорного ведра, он без особого интереса перебирал конверты, выкидывая нераспечатанным едва ли не каждый второй, но вдруг замер.

– Что такое?

Он рассмеялся:

– Посмотри у себя в ящике. Это анкета – Джулиану решили устроить проверку.

Когда мы пришли в столовую, она закрывалась и уборщицы уже начали мыть пол. Раздачу свернули, и я пошел на кухню попросить хлеба и арахисового масла, а Генри заварил себе чашку чаю. Кроме нас, в главном зале никого не было. Мы сели за столик в углу, напротив собственных отражений в черном квадрате окна. Достав ручку, Генри принялся заполнять анкету.

Уминая сэндвич, я просмотрел свой экземпляр. Напротив каждого вопроса стояли цифры – от одного (неудовлетворительно) до пяти (отлично).

Насколько, по Вашему мнению, данный преподаватель компетентен?.. пунктуален?.. охотно предоставляет помощь во внеурочное время?

Генри незамедлительно обвел все пятерки, затем вписал в одну из граф число 19.

– А это что?

– Общее количество курсов, которые вел у меня Джулиан.

– Он вел у тебя девятнадцать курсов?

– Это с дополнительными занятиями и всем прочим, – недовольно ответил Генри.

В тишине слышался только скрип его ручки и громыхание посуды на кухне.

– Такие рассылают всем или только нам? – спросил я.

– Только нам.

– Чего ради, интересно?

– Полагаю, ради отчетности.

Он открыл последнюю страницу, оказавшуюся практически чистой.

Если у Вас есть какие-либо особые похвальные или критические замечания о работе данного преподавателя, пожалуйста, изложите их здесь. Разрешается использовать дополнительные листы.

Ручка Генри нерешительно замерла над бумагой, затем он сложил опросник и отодвинул его в сторону.

– Что, совсем ничего не напишешь? – спросил я.

Генри отпил чай:

– По-твоему, в природе существует способ донести до сознания декана, что среди нас обитает божество?

После ужина я вернулся к себе. Мысль о предстоящей ночи ужасала меня, но вовсе не потому, что я боялся визита полиции или меня мучила совесть, – все подобные предположения были бы здесь неверны. Напротив, к тому времени, за счет необъяснимых ресурсов подсознания, я вполне успешно выработал нечто вроде защитного механизма, который блокировал все, что было связано с убийством. Конечно, я так или иначе касался этой темы в нашем узком кругу, но в одиночку размышлял над ней редко.

Оставаясь один, я испытывал напасти другого рода: приступы нервозности, беспричинный страх, беспредельное отвращение к самому себе. Все глупости и жестокости, какие только числились за мной, всплывали в памяти с неправдоподобной четкостью. Бесполезно было мотать головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли, – парад проступков и провинностей, возглавляемый невесть откуда взявшимися детскими воспоминаниями (мальчишка-инвалид, которого я дразнил, пасхальный цыпленок, которого я затискал до смерти), шествовал во всем своем язвящем великолепии.

Пытаясь отвлечься, я садился за греческий, но толку было чуть. Найдя в словаре нужное слово, я забывал его, стоило только оторвать взгляд от страницы; из головы разом улетучились все падежи и склонения.

Около полуночи я спустился позвонить близнецам. В трубке раздалось сонное “алло” Камиллы. Она была немного пьяна и уже собиралась ложиться.

– Расскажи мне что-нибудь забавное.

– Не знаю я ничего забавного.

– Ну тогда просто что-нибудь.

– Может, сказку? Как насчет “Золушки”? Или лучше “Три медведя”?

– Расскажи мне какой-нибудь случай из детства – когда ты была совсем маленькой.

И тогда она рассказала мне о своем единственном воспоминании об отце. Это было незадолго до автокатастрофы. Шел снег, Чарльз спал, а она стояла в кроватке и смотрела в окно. Отец, одетый в старый серый свитер, стоял во дворе и обстреливал снежками забор.

– По-моему, дело было ближе к вечеру. Не знаю, зачем он вышел во двор, помню только, что мне захотелось к нему так сильно, что я попыталась выбраться из кроватки. Тут пришла бабушка и подняла загородку, чтоб я не смогла вылезти, – я, конечно, заплакала. Потом там оказался дядя Хилари – это брат бабушки, он жил тогда вместе с нами, – увидел, что я плачу, и пожалел меня. Порылся в карманах, нашел рулетку и дал мне ее поиграть.

– Рулетку?

– Ну да. Знаешь, такие, которые сматываются сами, если нажать на кнопку? Мы с Чарльзом потом все время из-за нее ссорились. Она до сих пор где-то дома валяется.

Около десяти утра меня разбудил стук в дверь.

На пороге я обнаружил Камиллу – судя по ее виду, одевалась она впопыхах. Пока я стоял, щурясь спросонья, она, не дождавшись приглашения, вошла и заперла дверь:

– Ты уже выходил на улицу?

По спине пробежал паучок тревоги, я присел на кровать:

– Нет. А что?

– Ума не приложу, что происходит. Чарльза и Генри вызвали в полицию. Где Фрэнсис, даже не знаю.

– Что?!

– Сегодня около семи к нам пришел полицейский, попросил позвать Чарльза. Зачем – не сказал. Чарльз оделся, они ушли, а в восемь позвонил Генри. Сказал: ничего, если он немного опоздает? Я спросила, что он имеет в виду. Мы ведь не договаривались ни о какой встрече. А он: “Спасибо. Извини, что так получилось, просто у меня здесь полицейские, им нужно что-то выяснить насчет Банни”.

– Не волнуйся, как-нибудь образуется.

Она откинула прядь со лба тем же сердитым жестом, каким это обычно делал Чарльз.

– Но это еще не все. Там снаружи – настоящее столпотворение. Журналисты, полиция… Полный дурдом.

– Значит, они начали искать?

– Понятия не имею. Но мне показалось, они движутся в сторону Маунт-Катаракт.

– Может, нам стоит на время исчезнуть с кампуса?

Ее бледно-серебристый взгляд беспокойно покружил по комнате.

– Может. Одевайся, а там посмотрим.

Стоя в ванной, я в спешке скреб щеки станком, как вдруг на пороге показалась Джуди и со всех ног ринулась ко мне – от неожиданности я даже порезался.

– Ричард, ты слышал? – ухватив меня за локоть, спросила она.

Потрогав щеку, я увидел на пальцах кровь и сердито посмотрел на Джуди:

– Что я должен был слышать?

– Про Банни.

Глаза у нее были большие и круглые, и говорила она как-то сдавленно:

– Мне Джек сегодня все рассказал. А ему Клоук вчера вечером. Я такое в первый раз слышу, чтоб кто-то вот так вот взял и испарился. Это уж как-то чересчур. А Джек еще говорит, что, если его до сих пор не нашли, то… Нет, то есть наверняка с ним все в порядке и ничего страшного, – тут же добавила она, заметив выражение моего лица.

Я не знал, что на это ответить.

– Смотри, если что, я дома.

– Хорошо.

– Нет, серьезно, если тебе вдруг, например, захочется поговорить… Я все время у себя, заходи, не стесняйся.

– Спасибо, – довольно резко ответил я.

Вместо того чтобы скорчить обиженную мину, она взглянула на меня в упор, и в ее глазах я увидел сострадание и понимание той изоляции, на которую обрекает человека горе.

– Все будет хорошо, – сказала она, стиснув мою руку, и ушла, уже в дверях послав мне еще один скорбный взгляд.

Кипучая деятельность, захлестнувшая кампус, превзошла мои ожидания, даже несмотря на рассказ Камиллы. Стоянка была забита машинами, и все вокруг заполонили горожане – большей частью, судя по виду, рабочие с фабрики, многие были с детьми, почти все несли сумки с обедом. Широкими, ломаными цепочками они продвигались в направлении Маунт-Катаракт, тыча в снег палками, а вокруг, с любопытством поглядывая на них, слонялись студенты. Были там и патрульные, и помощники шерифа, и несколько человек из полиции штата. На лужайке, рядом с парой официального вида машин, выстроились три фургона: местная радиостанция, столовская передвижная закусочная, “ЭкшнНьюс-12”.

– Что они все здесь забыли?

– Смотри, кажется, Фрэнсис, – услышал я вместо ответа.

Вдалеке среди толпы я заметил пятно рыжих волос, зоб шарфа, обмотанного вокруг шеи, и черное пальто. Вскинув руку, Камилла окликнула его.

Фрэнсис протолкался сквозь группу работников столовой, высыпавших посмотреть на необычное зрелище. В пальцах у него дымилась сигарета, под мышкой была зажата газета.

– Привет! Как вам это все? Невероятно, правда?

– Что вообще происходит?

– Как что? Охота за сокровищами.

– Какая еще охота?

– Вчера вечером Коркораны назначили крупное вознаграждение. Все предприятия в Хэмпдене закрыты. Хотите кофе? У меня есть доллар.

Миновав мрачную жиденькую массовку техперсонала, мы подошли к столовскому фургону.

– Пожалуйста, три кофе, два с молоком, – обратился Фрэнсис к толстухе в окошке.

– Молока нет, только сухие сливки.

– Ну тогда, наверно, просто черный. – Он повернулся к нам: – Газету еще не видели?

Это оказался свежий выпуск “Хэмпденского обозревателя”. На первой полосе красовалась размытая, сравнительно недавняя фотография Банни, под ней – заголовок:

Хэмпден-колледж: полиция начала поиски пропавшего 24-летнего студента

– Двадцатичетырехлетнего? – удивился я. Мне и близнецам было двадцать, Генри и Фрэнсису – двадцать один.

– В начальных классах он пару раз оставался на второй год, – ответила Камилла.

– А, понятно.

В воскресенье во второй половине дня студент Хэмпден-колледжа Эдмунд Коркоран, известный в кругу семьи и друзей как Банни, посетил организованную на кампусе вечеринку, которую вскоре же покинул – предположительно, чтобы встретиться со своей подругой Марион Барнбридж, также студенткой Хэмпдена. С тех пор его никто не видел. Вчера обеспокоенные мисс Барнбридж и друзья Эдмунда известили о его продолжительном отсутствии полицию г. Хэмпдена, а также полицию штата, которые немедленно распространили информацию об исчезновении. Поисковая операция начинается сегодня в окрестностях колледжа. Приметы пропавшего (см. стр. 5).

– Дочитала?

– Да, переворачивай.

…рост 1 м 90 см, крупного телосложения, голубые глаза, светло-русые волосы, носит очки. Был одет в серую твидовую куртку, брюки защитного цвета и желтый плащ-дождевик.

– Ричард, возьми кофе.

Фрэнсис осторожно развернулся со стаканчиками в руках.

В школе Э. Коркоран активно занимался спортом, был членом команд по хоккею, лакроссу и гребле, а возглавленная им в выпускном классе команда “Росомахи из Сент-Джерома” стала победителем юношеского чемпионата Массачусетса по американскому футболу. В Хэмпден-колледже он выполнял обязанности старшины студенческого пожарного отряда. Эдмунд изучал языки и литературу, уделяя особое внимание классической филологии. Соученики отзываются о нем как о “настоящем полиглоте”.

– Ха! – не удержалась Камилла.

Клоук Рэйберн, друг Э. Коркорана, бывший в числе тех, кто сообщил полиции о его исчезновении, говорит, что Эдмунд “нормальный, сознательный парень, наркотики – это точно не про него”. Вчера днем, заподозрив неладное, Клоук по собственной инициативе проник в его комнату, после чего обратился в полицию.

– Неправда, это не он позвонил им, – заметила Камилла.