Текст книги "Заколдуй меня"

Глава 29

Домик Зено стоял в лесу, в полумиле от Лонгрока, с видом на море. Проехав по грунтовой дороге до поворотного круга, а затем пройдя пешком ярдов пятьдесят вверх по холму и миновав ворота, вы попадаете в садик с домом, сложенным из красных кирпичей. Главное его преимущество заключалось в местоположении – по соседству никто не жил. Поэтому выбор и пал на него. Никто не задает лишних вопросов, никто не набивается в друзья. Пока вы идете к морю, шум ветра, посвистывающего в кронах деревьев, сменяется плеском волн, разбивающихся о камни.

Видя, что Зено нервничает, Карла стала рассказывать ему историю. Начало было грустным, но заканчивалось все хорошо. Это была история ее собственной жизни. Они с Зено сидели у дома и смотрели на океан.

– Когда-то, очень давно... – произнесла Карла и смолкла. В руках у нее оказался лист – она аккуратно обрывала с него зелень, оставляя лишь тонкие прожилки. – Только так можно начать эту историю, потому что точного времени я все равно не назову. У меня перед глазами лишь отдельные снимки. Каждый снимок несет в себе какое-то настроение. Большинство из них навевает грусть, некоторые вызывают страх, и есть один-два, дающие ощущения счастья. Все мое прошлое в этих нескольких фотографиях, вызывающих определенные ассоциации.

В памяти Зено сохранился другой момент – Лори, спрыгивающая с дерева. Руки и ноги распростерты, как у шкуры освежеванного зверя, лицо искажено гримасой.

Карла продолжала:

– Хорошо помню, как мы вместе с отцом стоим на холме. На мне красное платье. Наверное, мне тогда было лет пять, а может, меньше. Это единственное воспоминание, связанное с отцом.

Лори спрыгивает с дерева...

* * *

Паскью, хоть и узнал Сюзан Харт, но лицо ее затем показалось ему совершенно чужим. Словно прежнюю Сюзан подменили прямо у него на глазах. Черты заострились, выражение стало жестче. На Сюзан был строгий деловой костюм. Прическа была строгая, волосы коротко острижены. Тело – тонкое, как использованный тюбик зубной пасты. Видимо, она изнуряла себя овощной диетой и тренировками. Косметика давала потрясающий эффект, но все-таки не в силах была скрыть две бороздки, тянувшиеся от уголков рта к подбородку, и сеть морщинок на лбу.

– Ты великолепно выглядишь, – сказал он ей.

– Если уж на то пошло, выгляжу я отвратительно, – возразила она. – Так же, как и ты.

– Прости меня за тот звонок. Меня предупредили, но я не придал этому особого значения.

Паскью все еще бил озноб – похмелье бушевало в нем, словно ураган в горах. Паскью сварил кофе для Сюзан, но сам не стал пить: не хотел рисковать.

– Я получила письмо, – заговорила она.

– О Лори?

Она не выглядела удивленной.

– Да.

– Я тоже.

– Так я и думала.

– Неужели? – Паскью почувствовал легкий приступ тошноты, как будто кто-то открыл невидимый кран у него в животе. – Почему?

– Единственный человек из нашей компании, с кем я поддерживала отношения после того, что случилось с Лори, была Марианна Новак. Правда, недолго. С ней мы тоже не виделись много лет. Но я знала адрес ее отца и позвонила туда. Он рассказал, что вы с Софи приезжали к нему, и от него же я узнала, что Марианна исчезла. Я подумала, что вряд ли вы туда ездили, чтобы воскресить старую дружбу. Как поживает Софи?

Паскью пожал плечами:

– Прекрасно.

– Я не могла ее найти. Предполагаю, что она вышла замуж и изменила фамилию. А вот тебя разыскать оказалось достаточно просто. Твое имя в последнее время встречалось во всех газетах.

Паскью с недоумением посмотрел на нее, стараясь найти этому объяснение.

– Ты ведь защищаешь Энтони Стюарта?

– Теперь уже нет, – уточнил он. – Это было раньше.

– Надо же, сидим тут – великие революционеры! Ты – адвокат, а я... – Она не договорила, разведя руками, словно предлагая Паскью самому догадаться.

Он покачал головой, хотя ему пришло в голову то же самое, что и Роксборо. Она или брокер, или банкир, занимающийся инвестициями.

– Я – содержанка, – разъяснила Сюзан. – Вышла замуж за деньги, получила то, что хотела, – преданного богатого мужа.

– Повезло тебе, – сказал Паскью, а сам подумал: «Та же история, что и с Софи. Та же работа, та же сделка за наличные». У Чарли в мансарде они ночи напролет рассуждали о том, какой вред приносят деньги, сколько страха и насилия порождают, как уродуют человека, а на самом-то деле разговор шел не о страхе, не о тлетворном влиянии, не о насилии, а о самих деньгах.

Паскью переменил решение относительно кофе. Будь что будет, но нужно вывести организм из того состояния, в котором он сейчас пребывает.

Сюзан рассмеялась:

– Повезло, говоришь? Раньше это еще можно было расценить как везение, но только не сейчас.

Паскью не стал уточнять, что она имеет в виду.

– Так что за письмо ты получил? – поинтересовалась она.

Паскью рассказал о случившемся. Выложил все – про труп Ника Говарда, найденный в расселине, про ужин и танец со смертью, про фокусы. И увидел в ее глазах понимание и боль прежде, чем закончил рассказ. Но тем не менее договорил до конца.

– Это Люк, – заключила она.

Единственное, о чем он не упомянул, это о встрече с Чарли Сингером.

– Но ведь это может быть и Чарли, – возразил он. – Почему ты так уверена?

– Нет, это Люк.

* * *

Лори лежит рядом с ним в постели и умоляет:

– Никогда не оставляй меня!..

– Еще один снимок, – продолжала Карла. – Мама машет мне рукой на прощание. Не помню, что это было – то ли первый день в школе, то ли отъезд в гости, к тете... – Она задумалась, видимо стараясь припомнить подробности, потом сказала: – Нет. Не помню. Но вижу, как она машет мне рукой. Это продолжалось нескончаемо долго – пока она не скрылась из виду. Должно быть, она стояла во дворе, потому что хорошо помню, что фигурка ее исчезла на голубом фоне.

К тому времени они уже шли к морю по лесной тропинке – прогуливающаяся влюбленная парочка, весело щебечущая обо всем на свете. Поскольку дорога спускалась вниз, хромота стала ей мешать, и они взялись за руки, чтобы Карле было легче удерживать равновесие...

Лори обвивается вокруг него, на лице ее застыла маска любви.

* * *

– Ты знаешь, что мы с Люком были любовниками? – спросила Сюзан.

– Ну... – Паскью сразила ее прямота. – Я просто думал, что это происходит между вами время от времени.

– В те дни все происходило время от времени. Только наркотики были постоянными, приятель. Перемены – вот к чему мы стремились. – Сюзан протянула чашку, чтобы Паскью подлил ей кофе. – Нет, у нас завязались обычные для любовников отношения. Когда наша компания распалась, мы поженились.

Наступила неловкая пауза. В конце концов Паскью выдавил из себя:

– Поженились?

– Это был подарок от Люка. Он преподнес его как бы в компенсацию за все пережитые разочарования и предательство. Хотя «предательство» – слово не совсем подходящее.

– И что же случилось потом?

– Жаркие тогда были деньки, правда, Сэм? Люк хотел взорвать этот мир и начать все сначала. Он так часто пользовался выражением «кровавая купель», словно это один их обрядов крещения.

– А ты этого хотела? – спросил Паскью.

– Он готовил расстрельные списки, представляешь? Включил туда членов правительства, крайне правое крыло оппозиции, полицейских, солдат. – Она помолчала. – Хотела ли я этого? Я хотела того же, чего хотел он.

– Но если ты права, если это действительно Люк, то почему он делает все это?

– Наш брак длился год, почти день в день. Лори... – Она бросила на Паскью быстрый взгляд, потом отвернулась. – Это для всех было тяжело, но для меня особенно, потому что я знала, что он с ней спит. Ради нашего «дела», – добавила она.

Паскью удивленно посмотрел на нее.

– Да, он спал с ней. Но что значит «ради нашего дела»? Что он имел при этом в виду?

– Ты ведь думал, это была просто хохма, – заметила Сюзан. – Люк Маллен, революционер, насквозь пропитанный ЛСД, отбивает жену у полковника американских ВВС. Бедная Лори! Когда чувство ненависти прошло, я почувствовала к ней жалость. А потом мы убили ее, и я стала ее бояться. И теперь, когда это случилось, вижу, что оказалась права.

– Говорят, она покончила с собой.

Во взгляде Сюзан угадывалось мучительное раскаяние:

– Мы изводили ее телефонными звонками и знали, как она напугана, как потрясена. Люк, стоило ему выбраться из ее постели, рассказывал нам об этом, давясь от смеха.

– Ради дела?

– Некто, по имени Валлас Эллвуд, знал об их отношениях. Бог знает, как он пронюхал про это. Он... – Сюзан развела руками, как бы показывая, что Паскью вовсе не обязан ей верить. – Он работал на британскую разведку, но при этом являлся двойным агентом. По крайней мере, выдавал себя за такого. Люк тоже так считал. Его прикомандировали к базе под какой-то крышей. Идея заключалась в том, чтобы британцы могли следить за янки. Правда, Эллвуд следил за всеми, и, по-видимому, информацию от него получала Восточная Германия. Он и завербовал Люка. Люка не пришлось долго убеждать. Он был в восторге, как ты понимаешь, – настоящее задание, профессиональная работа.

– А как ты узнала про Эллвуда?

– Люк рассказал. Все было хорошо отлажено. Люк спал с Лори. При этом добывал некоторую информацию, почерпнутую ею у мужа. А потом передавал эту информацию дальше.

– Эллвуду?

– Нет, священнику по имени Кэри. Люк ведь часто ходил на исповедь. – Ее улыбка сейчас походила на гримасу. – Да, на исповедь... Кэри был звеном в этой цепи. Эллвуд не хотел привлекать к себе внимания – он дорожил возможностью находиться на базе. Они виделись с Люком время от времени – просто чтобы поддерживать контакт. Таким образом, цепь состояла из полковника – невольного участника, Лори, Люка, Кэри, ну, а дальше... кто знает...

– И все-таки, какую роль во всем этом играл Эллвуд?

Паскью заметил, что при упоминании этого имени тень пробежала по лицу Сюзан.

– Все это походило на злую шутку, правда? «Мы все про тебя знаем!» Жестокая шутка, но не более того. Когда мы начали ей звонить и без конца повторять: «Мы знаем!» – Лори испугалась. Мало того, что она изменяла мужу, так еще и разболтала то, что не положено, Люку. Это уже расценивалось как шпионаж, передача секретной информации в постельных разговорах. Люк прекрасно знал, в каком отчаянии Лори. Хотя она и словом не обмолвилась о телефонных звонках. Наверное, боялась оттолкнуть его. А Лори, говоря по правде, с ума от него сходила. Он видел всю безнадежность ее положения. Лори была на двадцать лет старше. В таком возрасте поздно что-то менять. У нее хватало здравого смысла исключить всякую возможность их совместной жизни. Но любила она его так, будто бы ее приворожили, и во всем ему подчинялась.

Сюзан умолкла и отвернулась, словно что-то привлекло ее внимание. У Паскью возникло ощущение, будто он видит тонущего человека, но не может спасти, потому что тот слишком далеко от берега.

– Так же, как и я, – добавила, помолчав, Сюзан.

– Я помню лишь, что Люк развлекался с женой полковника. И что мы все над этим потешались. Он рассказывал разные комичные подробности: например, как полковник заходит в дом через парадную дверь, а Люк в это время смывается через черный ход. А эти телефонные звонки... Какая глупость! У нас тогда просто мозги были набекрень, да простит нас Господь! И у Лори тоже. Но мы этого не знали. Просто не задумывались над этим.

– Но ты-то знала, – возразил Паскью.

Сюзан, чуть помедлив, кивнула в ответ.

– Она была моей соперницей. А любила Люка так же сильно, как я. Ты думаешь, меня интересовало, что с ней произойдет?

* * *

А вот еще один снимок, групповой. Тут мы все стоим под деревом. Лицо Лори просматривается между ветвей, потемневшее, как подпорченный фрукт. Все замерли. Вдруг заплакала какая-то женщина. Образы, навеянные ЛСД, проступали то ясно, то едва различимо, как изображение, проецируемое на экран, музыка среди деревьев, темная голова Лори, разноцветные клубы тумана, высвеченные верхушки деревьев и сама Лори, покачивающаяся словно в каком-то величавом танце. А женщина все плачет.

Карла продолжала рассказывать:

– Госпиталь представляется мне в черно-белом изображении. – Взволнованная воспоминаниями, она стала заметнее хромать и, поскольку шла рядом, слегка ударяла его бедром. – Я пролежала там очень долго, но не помню, чтобы меня кто-нибудь навещал. На больничном снимке я вижу дверь, люди входят и выходят. Через эту дверь просматривался лишь коридор. А обычная жизнь протекала где-то снаружи.

Они дошли до берега. Карла сняла туфли и отпустила его руку, собираясь пройти по кромке берега, где пенилась вода.

Снова щелкнул затвор фотоаппарата. Лори взобралась на дерево. Щелчок. Вот она привязала шнур. Еще щелчок. Вот спрыгнула вниз. Щелчок. Все в сборе... Посмотрите в объектив – улыбочка – щелк!

* * *

Тут Паскью сообразил, что Сюзан так и не ответила ему, и повторил вопрос:

– Откуда ты знаешь, что это Люк?

– Все продолжалось ровно год – день в день. Большую часть времени мы проводили на планете под названием ЛСД – и чувствовали себя там лучше, чем где бы то ни было. Люк бредил разного рода преобразованиями государств и самой жизни. Все подлежало изменению. – Она улыбнулась, потом вспомнила про его вопрос. – Как я узнала, что это Люк? Из письма. Я ведь любила его, была когда-то его женой. Сам тон письма, особенно в том месте, где упоминалась Лори, не оставлял сомнений – это Люк.

– Неужели? Я полагал, все письма одинаковы. Но может быть, ошибался...

Сюзан пожала плечами:

– Письма преследовали одну цель – запугать и вынудить действовать тем или иным образом. Уверена, что во всех этих анонимных письмах было одно и то же предложение встретиться. Но все адресаты воспринимали их по-разному...

– Но если ты знала об этом...

– О чем? Я знала, что это Люк. Но понятия не имела, что он способен убить. Разве что шантажировать. И я подумала: если он расскажет, моя жизнь изменится. Это меня устраивало. Просто жить не могу без потрясений. Мне скучно.

– Но это всего лишь догадки. – Паскью рассуждал, как адвокат.

Ему требовались более веские доказательства.

Сюзан покачала головой.

– Раньше были догадки. А теперь – нет.

Паскью вопросительно взглянул на нее.

– Однажды, во время отдыха на морском побережье в Греции, – начала рассказывать Сюзан, – нам повстречался один фокусник: иллюзионные номера, магия, жонглирование... Люку словно дух святой явился – теперь его мысли только этим и были заняты. – Она грустно улыбнулась. – Одержимость у него в характере. Я тоже была его страстью. А это налагает большую ответственность. – Улыбка исчезла с ее лица. – Потом выяснилось, что этот фокусник – профессионал и весьма популярен. Где только он не выступал со своими эстрадными шоу! Звали его Луис Мэддокс, но на сцене он был известен как Орсо. Люк не пропускал ни единого выступления. Подружился с ним. И в конце концов стал брать у него уроки. Он добился больших успехов, и как-то вечером они выступили в паре. Мэддокс забрался в сундук, связанный по рукам и ногам, а вылез оттуда Люк. Он закончил представление, выдавая себя за Мэддокса, и никто этого не заметил.

Теперь она ответила на другой вопрос Паскью:

– Да, это Люк. Не знаю только, зачем все это ему нужно...

* * *

Она спрыгнула и повисла, не достав ногами земли, веревка затянулась на шее. Казалось, судорога пробежала вдоль дерева, как будто это падение, эта тяжесть, этот ужасный сухой щелчок сотрясли его до самого стержневого корня, как будто оно впитало страх вместе с живительными соками.

* * *

Они дошли до дюн, и Карла примостилась там, где обычно сидел Том Кэри.

– Теперь, – продолжала она, – когда у меня есть ты, все эти старые фотографии утратили для меня всякий смысл. Она повернула к нему свое бледное, бесхитростное лицо – так цветок тянется к солнечному цвету. Карла приподняла край юбки, закинув его к талии, улыбнулась и быстрым движением потрогала себя между ног.

– Давай? – предложила она.

* * *

– Это мы с тобой революционеры? – рассмеялась Сюзан. – Мы совершали акты мелкого саботажа, мелкие пакости. И кем в конце концов стали? – Она показала на Паскью, словно представляя его кому-то. – Ты адвокат, защищающий презренных убийц, а я, – теперь она повернула ладонь к себе, – оппортунистка, павшая жертвой собственной жадности.

– В самом деле? – спросил Паскью.

– Мой муж умирает от рака и убежден, что я и мой любовник ждем не дождемся его смерти, поэтому составил завещание, по которому лишает меня права наследования. Но самое забавное во всей этой истории то, что у меня нет никакого любовника.

Теперь Паскью догадался: голос, услышанный им по телефону, принадлежал не старику, а ослабевшему от болезни человеку.

– Я ведь всегда любила Люка... – сказала Сюзан. – Не знаю, что между нами произошло. Он без конца накачивал себя ЛСД, репетировал день и ночь – фокусы, иллюзионные номера. Стал скрытным и постепенно отдалялся от меня. Несколько раз он встречался с Валласом Эллвудом, но не знаю зачем.

Она встала, Паскью тоже, с особым тщанием следуя этикету. Слабость одолевала его, словно он уже не первый месяц страдал бессонницей.

Он спросил:

– Теперь, когда ты знаешь, что это Люк, что это он послал тебе письмо, что ты собираешься делать? – Еще не договорив до конца, он понял, что все это нисколько не занимает сейчас Сюзан.

– Вернусь домой, к мужу, – ответила она, – Ему страшно одному умирать.

* * *

Карла легла распластавшись, чувствуя как трутся о песок бедра. Задрала платье, прикрыв им лицо, и стала смотреть на солнце – его лучи пробивались сквозь хлопчатобумажную ткань. Склонившись, он поцеловал ее через ткань.

– Ты самый лучший... Всегда будешь лучшим... – Голос ее звучал глухо, едва слышно. Она закинула ноги ему на плечи и смотрела на него через освещенную солнцем ткань, не видя его лица, представляя его себе безымянным воплощением блаженства.

* * *

Лори висит на ветке, в безветренном лесу, словно кусок мяса, остальные стоят поодаль, и кто-то из них...

* * *

Сюзан уже взялась за ручку двери, когда Паскью спросил:

– А Эллвуд? Что ты можешь сказать о нем?

Он уже не надеялся на ответ, когда Сюзан пожала плечами, попыталась рассмеяться, но не нашла в себе сил. От этого у Паскью по спине пробежал холодок.

Сюзан сказала:

– Я не знаю личности более зловещей, чем Валлас Эллвуд. – Она провела рукой по лицу, словно хотела смыть грязь, которую произнесенное имя могло оставить на нем.

...И кто-то из них плакал. Плакала Сюзан.

Платье соскользнуло с лица Карлы, и стали видны ее глаза, широко раскрытые от желания и любви. Шея ее покраснела. Упираясь пятками в песок и выгибая спину дугой, она в неистовстве, словно заклинание, шептала его имя:

– Люк, Люк, Люк, Люк, Люк...

Глава 30

Подобно инвалиду или ребенку, Валлас Эллвуд сидел в кресле у окна своей квартиры и смотрел на проезжающие мимо машины. Телефонная трубка была зажата у него под подбородком. Он ел картофельные чипсы, запивая их пивом из бутылки, и слушал Хилари Тодда. Тодд приказал ему забыть о Пайпере, остаться в Лондоне и ждать дальнейших распоряжений. Ухо Эллвуда улавливало ликование в каждом его слове, ему словно сигналили: пощады не жди.

Еще два человека погибли – один во Франции, другой в Италии, оба – внутренние агенты.

– Шанс упущен, – говорил Тодд, – ваш шанс.

Эллвуд отвечал так, словно имел дело с наивным простачком:

– Вам придется дать мне еще немного времени. Я близок к завершению задания, вышел на заключительный этап. И предпочел бы довести дело до конца. Но мне нужно время.

Тодд рассмеялся:

– Вы не паникер, Валлас, но сейчас у вас есть все основания для паники. Посмотрите на собственные яйца – и вы увидите, что они у меня в кулаке.

– У вас есть другой выход, Хилари, я в этом не сомневаюсь. Развитие событий ускорится: я предоставлю все, что вам нужно. – Эллвуд просто забавлялся. Он перешел на шепот.

– Вы – обезглавленный цыпленок, Валлас. Все еще двигаетесь, но, по сути дела, вы уже труп.

Эллвуд удачно выбрал момент. Он представил, как Тодд, улыбаясь, слегка наклонился вперед, собираясь положить трубку на рычаг, и произнес:

– Бедная Энни...

На линии наступило молчание, вакуум, наполненный отвращением и страхом.

– Бедная Энни! – продолжал Эллвуд. – Теперь ее нет, ей уже не причинишь вреда, а при жизни она была такой любопытной и неосторожной. Похоже, она знала о вас слишком много, но мне рассказала далеко не все. Правда, упомянула, что вы приторговывается наркотиками – она установила у вас диктофон – и назвала несколько имен. Мы с ней как-то поужинали вместе. Она не знала, что я записал на пленку каждое ее слово. Я тоже часто пользуюсь диктофоном. Я сделал несколько копий, чтобы обезопасить себя: в них указаны имена адвокатов, банки... ну и так далее. И если мне станет плохо, Хилари, вам будет не лучше.

Эллвуд выждал, радостно прислушиваясь к жужжанию, доносившемуся с линии. Он глотнул пива и стал смотреть, как красного цвета «лотус элан» с откидным верхом прокладывает себе дорогу среди грузовиков и лениво плетущихся автомобилей. За рулем сидела женщина, ее черные прямые волосы развевались подобно знамени, юбку взметало над тоненькими коленками, она держала руль обеими руками, выпрямленными от самого плеча. Машина ее рванулась наперерез многоместному лимузину, заставив водителя резко затормозить, потом проехала ярдов пятьдесят вдоль обочины. Даже когда она скрылась из виду, у Эллвуда перед глазами все еще стоял ее образ – воплощение силы.

– Я понимаю, Хилари, – вы испытываете все большие затруднения из-за того, что за границей погибают наши люди. Понимаю, что вас торопят. Я и не ожидал, что вы предоставите мне неограниченное время. Это было бы просто неразумно.

В течение минуты Тодд не произнес ни слова, но в трубке что-то хрипело – видимо, он сам, – а к хрипу примешивался тонкий, пронзительный, едва слышный звук, напоминавший похороненный заживо плач.

– Поэтому я прошу еще неделю, Хилари. Неделю или около того. Я намерен форсировать события. После этого я хотел бы взять небольшой отпуск. А потом вы смогли бы подыскать для меня еще какое-нибудь интересное дельце. В жизни все обманчиво, Хилари. Жизнь – это коридор, уставленный зеркалами. Вы считаете – у вас в руке мои яйца? Мда... Посмотрите внимательнее. В зеркале все наоборот. А вы заметили, что у меня в руке? Правильно, у меня в руке нож.

* * *

Десять минут спустя Эллвуд уже мчался по эстакаде, обгоняя разных неповоротливых увальней и слюнтяев. Он надеялся встретиться с той девушкой в «лотус элан». – «Впрочем, – думал он, – нельзя ведь заполучить все, чего бы ни пожелал».