Текст книги "Заколдуй меня"

Глава 42

Это была всего лишь скала – пристанище для морских птиц, удаленная от берега более чем на две мили. С одной стороны из воды торчало острие высотой футов в двести. С другой – отвесная гранитная стена переходила в пологий шельф, и небольшое углубление футов в двадцать шириной поднималось тремя уступами, наподобие гигантского алтаря. Когда забрезжил рассвет, Паскью обнаружил, что прислонился к первому из уступов. Позади него гранитная поверхность тянулась еще футов на тридцать, до того места, где изгиб скалы образовывал естественное укрытие. Волны, ударяясь в этом месте о камень, вымыли в нем что-то вроде пещеры, ненамного глубже, чем ниша для статуи. В этом углублении скопился не то мусор, сброшенный кем-то за борт, не то обломки, оставшиеся после кораблекрушения, – моток каната, толстого, как человеческая рука, куски расщепленных досок, какая-то груда лохмотьев и несколько пластиковых пакетов.

Птицы непрестанно кружили над скалой, пронзительно вскрикивая, лавируя в воздушных потоках. Он видел, как солнце с трудом пробивается через жесткую линию горизонта – сначала возник светящийся купол, потом по небу поплыл огненный диск, и, наконец, вся поверхность моря оказалась залитой солнечным светом.

* * *

На небе не было ни единого облачка. Он знал, что можно собирать воду, используя принцип конденсации, но для этого нужны были листы полиэтилена, которым накрывают специально вырытый котлован.

Он чувствовал зловоние, в котором перемешивались резкие запахи морских водорослей и птичьего помета и еще чего-то, гниющего среди кучи рваных лохмотьев. Он не знал, сможет ли пить собственную мочу, но это, без сомнения, было лучше, чем утолять жажду соленой морской водой.

* * *

Какое-то суденышко проплыло мимо. Через пару часов еще одно. Паскью размахивал руками и орал, что было мочи, но ни одно судно не подошло достаточно близко. Это были рыбачьи баркасы. Потом он понял, что, проплыви они даже совсем рядом, и то шансы, что его заметят, были бы невелики. На рыбачьих баркасах всегда оживленно и шумно; вряд ли кто-то стал бы просто так разглядывать с палубы скалу, где гнездятся птицы.

Он подумал: «Погоди, Маллен, ублюдок паршивый, я непременно тебя найду и убью!»

А потом вспомнил о Софи, носившей под сердцем его ребенка.

* * *

На горизонте показались разноцветные паруса: красные, полосатые, белые, голубые. Он насчитал восемь. Ему представилась жизнь, кипящая на борту, люди, следящие за ветром, сверяющие курс по картам, стоящие на румпеле, занятые стряпней на камбузе. Наверняка там нет ни одного праздно шатающегося, наслаждающегося морской прогулкой. Солнце начало припекать, отражаясь от поверхности моря, оно слепило глаза. Он почувствовал, как обгорает кожа, и прищелкнул языком.

За последующие два часа проплыли еще пять судов. Он порылся среди деревянных обломков и отыскал кусок доски длиной футов в пять, потом стал думать, как установить ее. К ней можно прикрепить несколько тряпок, соорудив что-то вроде флага. А остальные использовать в качестве рубашки, накрыв ими спину. Плечи, подрумяненные солнцем, уже блестели.

Паскью отыскал в скале V-образное углубление с зазубринами, расположенное почти у самой воды, вставил туда доску и с силой надавил сверху. Она вклинилась между каменными зазубринами, но не держалась, пока Паскью не стукнул по ней несколько раз ногой. Подошва ноги покрылась ссадинами, капельки крови выступили на коже. Доска стояла теперь чуть накренившись, напоминая сломанную мачту.

Когда он попытался разворошить кучу, накрытую лохмотьями, она стала рассыпаться, как застарелый торф, распадаясь на куски. Послышался такой звук, как будто разорвалось что-то волокнистое. Паскью обнаружил, что держит оторванный рукав, из которого торчит человеческая рука. А среди лохмотьев поблескивала белоснежная плечевая кость. Теперь он рассмотрел все: свалявшиеся волосы, опутанные водорослями, сломанные и перекрученные ноги.

* * *

Паскью расположился на одном из уступов скалы, уйдя как можно дальше от своей находки. Время от времени он поливал плечи и спину морской водой, но это почти не спасало от палящего солнца.

К телу Ника Люк привязал груз, а тело Марианны просто выбросил в воду. Может быть, он осознал свою ошибку, увидев, что тело ее уносит течением, словно заброшенный плот. Позже ее выбросило на эту скалу, так же как и Паскью.

Паскью так и не заставил себя взять что-то из ее одежды на флаг или рубашку. У него не хватило сил столкнуть ее в море.

Он лишь перевернул эту кучу, поддев ногой. Зловоние ударило ему в нос, как будто распахнули огромную печь для сжигания мусора. Он увидел черно-зеленую дыру вместо живота и ребра, с которых свисали остатки мяса. Ее раздуло от трупного газа и гноя. С лица, безгубого и безглазого, свисали черные клочья.

Даже сидя на самом удаленном уступе, он чувствовал этот смердящий запах, и Марианна все еще стояла у него перед глазами. Его била дрожь – от палящего солнца, страха и ощущения запертости на крошечном пространстве. Это было так ужасно, что хотелось прыгнуть в воду и поплыть. Он вспомнил тюремную камеру в Аргентине, в которой сидел в ожидании пыток, слыша крики, доносившиеся со всех сторон.

Сейчас перед ним простирались бескрайние, залитые светом море и небо. Но Паскью сидел склонив голову, обхватив руками колени, как будто впереди была темнота, непроницаемая, как стена.

Казалось, Марианна, с которой они не виделись последние двадцать лет, попала в одну тюремную камеру с ним, и он чувствовал исходящий от нее запах смерти.

Паскью закрыл глаза и стал слушать, как кричат чайки.

Глава 43

Сэр Гарольд Пайпер увидел в окне пролетающую мимо стайку ворон, вытянувшихся в неровную линию. Потом заметил облако, напоминающее лицо с удлиненным носом и еще одно, очертаниями похожее на собаку. Все это не предвещало ничего доброго.

Санитар, разносящий по палатам лекарства, столкнулся с клоуном в коридоре, остановился и с улыбкой спросил:

– У вас сверхурочная работа?

– Хочу доставить им удовольствие.

– А вы разве не даете сегодня представления?

– Нет. – Клоун торопился уйти и произносил эти слова пятясь. – Просто решил навестить кое-кого. Они это любят. Кто знает...

Санитару показалось это забавным – увидеть настоящую улыбку внутри намалеванной, нарочито-кричащей. Он отметил про себя, что на расстоянии все это смотрится лучше: парик, грим, мешковатая одежда, подрисованные слезинки.

– Побольше бы таких людей, как вы, – сказал санитар, – они ведь душевнобольные, но не безумные. По крайней мере, не все из них и не все время. А ваши представления мне и самому нравятся.

– Очень рад. – Клоун продолжал пятиться, помахав рукой на прощание.

Санитар повернулся и, балансируя, пошел дальше, держа поднос с дюжиной пластиковых стаканчиков, где лежали таблетки.

– Это их коктейль перед ужином, – бросил он через плечо.

* * *

Все в этот день предвещало беду, и она случилась.

Пайпер сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, не желая подать клоуну руку.

– Мы просто пойдем прогуляемся, – убеждал его Люк, – как раньше. Нам уже пора.

– Я Молох, – твердил Пайпер, – Я Омега.

Обычно эта часть дня проходила спокойно. Санитары разносили лекарства, а остальной персонал и больные смотрели телевизор или прохаживались по саду.

Пайпер, положив под себя руки, без конца твердил:

– Нет, нет, нет, нет... – При этом он тряс головой и раскачивался из стороны в сторону.

– Посмотри-ка! – Люк вытащил из своего уха яйцо; оно, щелкнув, раскрылось, и в комнату выпорхнул рой мотыльков, усевшихся у Пайпера на кровати.

– Мои расчеты почти завершены; так что благодарю вас. – Пайпер стряхнул с кровати поблескивающую серебром пыль. – Я больше не нуждаюсь в вашей помощи. Вы свободны. Я увольняю вас.

– Да мы просто погуляем на солнышке. Погода замечательная, теплая. Поговорим о том о сем. Я хочу знать то, что знаете вы. О том, как вы повелеваете музыкой сфер, на чем строятся ваши расчеты. Мне все интересно.

Прежде Пайпер охотно уходил с клоуном, но даже у сумасшедших есть память. Люк весь напрягся. И сел на кровать рядом с Пайпером. Но старик отодвигался от него все дальше и дальше, пока наконец не расположился на подушке, подобрав под себя ноги.

– Пойдем погуляем. – Клоун тронул его рукой.

Но Пайпер не переставал трясти головой и бубнить:

– Нет, нет, нет, нет!

– Я заключил одну сделку, – пытался объяснить ему Люк, – и ты тоже имеешь к этому отношение. Это очень важно, понимаешь? От этого зависит моя жизнь. И жизнь Карлы тоже... – Он поднялся с кровати. – Пойдем. – С лица его не сходила широкая клоунская улыбка.

Пайпер медленно поднял над головой руки со сжатыми кулаками, словно штангист, широко раскрыл рот, посидел так немного и вдруг отчаянно завопил:

– Нет-нет-нет-не-е-е-е-ет!

Люк тоже вскрикнул, от неожиданности и испуга, и голоса их слились. Он вскочил и нанес двойной удар. Пайпер ударился о стену, покатился по кровати и свалился на пол. И тут же вскочил с окровавленным ртом, не переставая голосить.

«Надо убить его, – подумал Люк, – другого выхода нет».

Пайпер сдернул с кровати белье и швырнул его в Люка.

– Молох! – кричал он. – Альфа и Омега! – Безумие придавало ему сил. Он вытер кровь с лица и взмахнул кулаком. Потом ударил по голове запутавшегося в простынях Люка. Пайпер пританцовывал, помахивая кулаками, словно как боксер. Пятясь, он приблизился к двери и бросился в коридор. На дверном косяке остался алый отпечаток его руки.

Санитар с подносом заглянул в комнату и застал там одного Люка.

– Что тут творится, черт возьми? – Он помолчал, ожидая ответа, а потом снова выскочил в коридор.

Окровавленный и дрожащий, Пайпер появился в холле, где стоял телевизор, стал там бегать, размахивать руками и выть:

– Мне не нравится этот клоун!

Дух насилия распространился в комнате, передаваясь от одного больного к другому. Люди кричали или выли, как Пайпер, некоторые хохотали. Все повскакали с мест, стали приплясывать, бегать по комнате, переворачивая стулья, срывая с окон занавески, разнося в щепки все, что попадалось под руку.

Пташка закукарекала, запрокинув голову. Леди с Цветком кричала, топая ногами. Кашляющий Мак, посмеиваясь своим коротким смешком, пробил кулаком экран телевизора, изранив себе костяшки пальцев. Собачья Морда сидела в углу и наблюдала за разгромом. Она вскрикивала через равные промежутки времени, держась рукой за горло, чтобы ощущать, как вырываются оттуда звуки.

Удивленная Челюсть трусил за Пайпером, который бегал теперь по коридорам, неся в себе заряд страха и ярости.

* * *

Санитары сломя голову помчались к холлу, где стоял телевизор. Но крики и звон битого стекла доносились теперь отовсюду.

Люк побежал вместе со всеми и остановился у комнаты отдыха со сценой, на которой давал свои представления. Оттуда стеклянная дверь вела на лужайку. Сейчас она была заперта, но Люк с размаху ударил ногой по раме, сломав ее и выбив стекло. Еще два удара – и расщепленная планка отвалилась. За обсаженной деревьями лужайкой тянулась изогнутая стена. Люк пошел вдоль стены, рассчитывая попасть к воротам, где стояла его машина, на ходу озираясь по сторонам. Здание снаружи выглядело как обычно, но оттуда доносился невнятный шум, напоминающий галдеж пробудившихся птиц.

* * *

Собачья Морда сорвала с себя одежду, нарумянила грудь и припудрила волосы на лобке. Орудуя фонариком как дубинкой, она переходила из комнаты в комнату, круша зеркала. Трое мужчин разводили костер в комнате отдыха. Они захватили из кухни спички, стопку бумаги и бутылку спирта. Стулья, расставленные рядами для зрителей, приходивших на представления Зено, ломали теперь на дрова.

Сэр Гарольд Пайпер выбежал в сад в поисках клоуна и того человека со шприцем, который, как он помнил, его избивал. Еще он хотел найти священника. Страх и гнев в сочетании с безумием придали Пайперу чудовищную энергию. Он бродил между деревьев, там, куда его привели в первый раз на прогулку, то и дело останавливаясь и напряженно прислушиваясь. И вдруг уловил звук приближавшихся шагов. Это был доктор Харрис. Он вышел через главный вход вслед за Пайпером, белый халат его развевался на ветру.

– Все будет хорошо, – успокаивал его Харрис, но когда подошел и тронул Пайпера за плечо, тот вскрикнул и обернулся, тыча в Харриса пальцем.

– Почему не слушал меня? – кричал Пайпер. – Мненравклон! (Это должно было означать: "Почему вы не послушались меня? Я ведь говорил, что мне не нравится этот клоун.) Рука его взметнулась кверху. – Почемнеслушал меня? – Он резким движением вонзил палец Харрису в глаз по самую косточку – палец скользнул туда свободно, как бы в подтверждение его мысли, что все несчастные случаи предопределены.

Харрис попятился, Пайпер наступал. Доктор отступил еще на шаг, стараясь высвободиться, будто зацепился пуговицей за чью-то одежду. Они ступали на носках, как в танце, пока Харрис не уперся спиной в дерево. Он всхлипывал, словно ребенок, при этом слегка похлопывая Пайпера по руке, будто коря за недостойное поведение.

Наконец Пайпер вытащил палец из глазницы и стал рассматривать. Не успев даже закричать в полный голос, Харрис потерял сознание и тяжело рухнул на землю, словно сброшенный с высоты. Пайпер вытер палец, как лезвие ножа о ладонь другой руки.

– Я ведь вас предупреждал, – сказал он, постоял еще несколько секунд, а потом, словно вспомнив о каком-то деле, понесся через лужайку к комнате отдыха.

* * *

Огонь жадно пожирал сухое дерево. Сквозь клубы дыма видно было, как оранжевые язычки пламени облизывают доски пола, напоминая зажженные в тумане свечи.

Пайпер вскочил на сцену, заглянул за кулисы. С одной стороны он обнаружил лишь пустое пространство, скрытое занавесом от зрителей. Клоуна там не было. Шумное дыхание Пайпера вырывалось сквозь стиснутые зубы. Чувствовалось, что гнев его вот-вот выплеснется наружу. Он прошел в другой конец сцены, надеясь обнаружить там клоуна, безмолвно дожидающегося, пока настанет его черед. Но и там никого не застал. Зато увидел незапертый сундук, а рядом цепи. Пайпер кашлянул, выпустив через нос клуб дыма. Потом зашел за сцену и приподнял крышку сундука. Внутри было пусто. Он стал принюхиваться к дыму, но запах ничего не говорил ему.

«Он еще придет сюда, обязательно придет. Весь день был полон дурных предзнаменований, а теперь вдруг такое везение. Он откроет сундук – а там я». – Пайпер сцепил вместе пальцы обеих рук и с силой сжал в радостном предвкушении – вот так сюрприз он готовит! А может быть, он представил, как душит кого-то.

Он опустил за собой крышку, и в сундуке стало темно. От кисловатого запаха, проникающего снаружи, першило в горле, ему хотелось кашлянуть, но он понимал, что нельзя выдать себя. Согнув руку в локте, он ткнул пальцем в крышку сундука.

– Ты не нравишься мне, – произнес он, – я ведь тебя предупреждал!

Больные постепенно возвращались в свои палаты. Все были перевозбуждены, но крики прекратились. Двое бились в истерике, еще двое напились и никак не желали утихомириться. Врачи раздавали больным лекарства. Препараты уже начали впитываться в кровь.

– А где Харрисон? – спросил один из санитаров.

Его коллега пожал плечами.

– Ты видел, как эта полоумная старая лахудра разрисовала себе помадой сиськи и напудрила лобок?

– Хороша герцогиня!

– Она разве герцогиня?

– Не то герцогиня, не то баронесса... Одним словом, какая-то знатная дама.

Они осмотрели все комнаты. Больница была дорогая, в ней не было больших палат с общими ванными.

– А Пайпер где? – спросил кто-то.

* * *

Огонь вел себя словно раздраженный человек. Он угрюмо полз по полу, время от времени озаряя комнату вспышками, натыкаясь на струйку спирта, а потом снова скучнел. Пламя вилось змейкой, выискивая, на что бы наброситься. Стулья занялись ярким пламенем, но ненадолго. Пламя откатилось назад в разочаровании. Теперь невысокие желтые гребешки едва проглядывали через завесу дыма.

Один из больных, уходя, швырнул на пол бутылку со спиртом. Жидкость, извиваясь змеей, растеклась по комнате, а бутылка докатилась до края сцены. Огонь знал, где почерпнуть новые силы, но не мог туда добраться.

* * *

Когда клоун вошел в дом, улыбка его с левой стороны лица была стерта, так же как мелово-белый грим и подрисованные слезы. Он вел машину правой рукой, а в левой держал бумажный носовой платок и лосьон для лица. Он оставил машину на поворотном круге, слишком расстроенный, чтобы довести дело до конца. К подбородку тянулись дорожки от слез.

Эллвуд усадил его на кухне, возле раковины, и стал губкой смывать остатки радостного клоунского лица.

– Он не придет: ничего у меня не получилось.

– Что произошло?

– Он начал орать, я ударил его, и он выбежал из палаты. А потом все они взбесились.

– А с Пайпером что? – Эллвуд нежно, как любящая жена, водил губкой, и постепенно из-под смытого грима проступило настоящее лицо Люка, подернутое печалью.

– Не знаю. Санитары погнались за ним. А он орал во всю глотку. Потом все забегали: сумасшедшие, санитары, Пайпер – весь в крови.

– А что он кричал?

– Всякую чушь. Ну, что обычно кричат сумасшедшие...

Эллвуд выжал губку и снял у Люка с бровей белые хлопья.

Люк сидел неподвижно, как статуя, глядя прямо перед собой, потом наконец сказал:

– Валлас, я уезжаю.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Я разговаривал с санитаром. Наверняка еще кто-то видел. Господи, а ты как думал? – Он подергал свой светлый мешковатый костюм. – Я ведь единственный клоун в этом городке.

Эллвуд засмеялся:

– Хорошо. Только дай мне еще один день.

– Нет. Хватит! Больше ни дня.

– Речь сейчас не о Пайпере. С ним теперь вряд ли что-нибудь получится... Впрочем, кто знает... Но ты выведен из игры – это уже точно. И все же надо завершать начатую операцию. Тебя ведь начнут разыскивать, а потом допрашивать.

– Что же ты собираешься делать?

– Поговорить кое с кем. Убедиться, что ты не на крючке.

– Если меня спросят, я скажу...

– Надо быть уверенным до конца, – перебил его Эллвуд. Он так и не смог полностью снять с лица Люка грим: возле ушей остались белые полосы, а над скулами – красные разводы.

– Я скажу, что он совсем свихнулся, или...

Эллвуд обернул голову Люка полотенцем, снятым с крючка у раковины, и стал оттирать остатки грима.

– Ты не сделал то, о чем я просил, – сказал Эллвуд, – не выполнил условия нашего соглашения. Ладно. Ты не можешь вернуться туда – это я понимаю. Но ты все еще остаешься моим должником, ведь так? Не беспокойся, я отпущу тебя. Но сначала поговорю с людьми – нужно убедиться, что все в порядке. Что не только твоей заднице ничего не грозит, но и моей тоже. Понимаешь? – Он нежно водил по щекам Люка губкой и говорил мягко и ласково: – Ты наделал много шума. Теперь Пайпер в центре внимания, так же как и клоун, – в этом нет никаких сомнений. Но ничего, все уладится. Надо только немного подождать – и ты будешь в безопасности.

Он снял полотенце, и Люк предстал перед ним теперь уже с чистым лицом. Губы его были плотно сжаты, в глазах затаилось подозрение.

– Еще день я подожду, – согласился Люк, но послезавтра уеду.

– Пойми, я должен быть уверен. Не исключено, что я все преувеличиваю. В конце концов, старик мог просто упасть и разбить лицо. А потом с воплями бегать по больнице. Он ведь сумасшедший. – Эллвуд вышел из кухни и возвратился с двумя порциями бренди. – И все-таки давай убедимся, что никто не обеспокоен всем этим. – Он глотнул бренди. – Завтра все будет в порядке.

Люк сидел на стуле неподвижно, сжимая в руке полотенце, выпачканное гримом – остатками его прежнего лица.

* * *

Ножки стула превратились в обугленные бирюльки; когда они рассыпались, кверху взметнулся сноп искр, несколько кружков голубого пламени вспыхнули на полу, словно разбросанные монетки.

Один такой кружок нашел засохшую струйку спирта на полу и по ней добрался до середины комнаты. Пламя перескакивало по капелькам спирта, как по камешкам, пока не добралось до маленького озерца и зашипело: пшшшшш...

Наконец огонь получил то, что хотел. Он метнулся вдоль комнаты, набросившись на разлитый спирт с шумом, напоминавшим треск рвущегося брезентового полотнища. И вот уже сама бутылка со спиртом оказалась объятой пламенем, которое взвилось столбом высотой футов в восемь, добравшись до занавеса на сцене и покрыв пол огненным ковром. Пайпер кашлянул. В сундуке становилось все жарче.

Ветерок подул через открытую дверь, и пламя поднялось волной. Струйки дыма клубками сворачивались у двери, их то выдувало наружу, то засасывало обратно. Вся комната была залита ярким оранжевым светом. С треском лопались оконные стекла.

* * *

Доктор Харрис зашел через главный вход, прикрыв ладонью один глаз, как пациент, у которого проверяют зрение. Из глазницы текли кровавые слезы, щека стала склизкой от крови и желеобразной массы.

Два санитара и доктор приближались к двери с другой стороны – часть команды, отправившейся на поиски Гарольда Пайпера. Харрис прошел мимо них, уцелевший глаз беспокойно бегал, как во время преследования. Один из врачей пошел за ним.

А санитар сказал:

– Кажется, где-то горит.

Сундук теперь находился в самом пекле. Он уже обуглился по бокам, и вокруг вился черный дымок. Пламя бусинками пробегало вдоль днища.

Комната вся была охвачена пламенем. Огромные языки взметались кверху, блуждали по стенам. Огонь шумел, как мощный двигатель. Дым валил через выломанную дверь и лопнувшие окна.

Сэр Гарольд Пайпер поджаривался, как форель. Кожа его морщилась и покрывалась волдырями. Он не задохнулся только потому, что сидел в сундуке. Обожженный, изнемогающий от боли, он слышал, как бушует снаружи пламя, и размышлял о том, что настал его звездный час. Это был день, отмеченный дурными предзнаменованиями, день одержанной им победы, день насилия, когда произошли такие гигантские катаклизмы... Пришел час, когда в смерти он обретет новую жизнь, час его воскресения в ипостаси анарха и великого судьи.

Он поднял крышку и ступил в самую гущу пламени. Одежда моментально вспыхнула, и волосы тоже. Он крутился волчком, подняв руки, пробираясь к двери. На лице, закрытом огненной маской, не переставали шевелиться губы.

– Молох! Омега! – выкрикивал старик.

Множество лиц мелькало за окнами, среди деревьев. Он слышал, как кричала, подобно попугаю, Пташка, видел, как Дама с Цветком повернулась к нему спиной. Доктора и санитары встали на траве полукругом, на том месте, где еще можно было терпеть жар.

Он вышел из двери навстречу дневному свету, не видя ни лиц, ни деревьев, охваченный пламенем, вознеся руки кверху, словно пророк.

– Молох!

Тело его превратилось в один огромный ожог, легкие – в застывшую лаву.

Огонь пополз вверх по рукам и вспыхнул у него между пальцами.