Текст книги "Заколдуй меня"

Глава 44

Паскью беседовал с Софи – это была всего лишь фантазия.

– Как я мог забыть, что писал в нее! Невероятно, но я отпил отсюда. – Он встряхнул бутылку. Моча его была янтарного цвета, слегка замутненная.

– Это меня не удивляет.

– А ты смогла бы?

– Для меня гораздо сложнее было бы писать в бутылку.

Он, раздув ноздри, сделал еще глоток, стараясь проглотить жидкость, прежде чем ощутит ее вкус.

– Мне кажется, это вредно для почек.

– Не вреднее, чем виски.

– А что, у меня есть выбор? – Он осмотрелся по сторонам с нарочитым удивлением. Оглядываться совсем не хотелось.

– Ты и так долго оттягивал этот момент, – сказала Софи. – Знаешь, сколько сейчас времени? Пять часов пополудни. Плечи у тебя уже основательно обгорели. Надо было сделать это значительно раньше.

– Не могу.

– Это ровным счетом ничего не значит. Она мертва.

– Да, уж это у меня сомнений не вызывает! Видела бы ты ее, понюхала бы, какой от нее идет запах!

– Тебе нужно не только накрыть спину, но и сделать флаг.

– Его все равно никто не увидит.

– Конечно, если ты его не вывесишь.

– Но у меня ведь есть еще шорты. Можно их снять.

– И тогда ты обгоришь окончательно. К тому же для флага они слишком малы. Лучше не снимать.

– Но там ведь лежит Марианна.

– Я знаю.

Паскью смотрел на море.

– Сколько судов уже прошло мимо? – спросила Софи.

– Я видел пятнадцать, ну, шесть из них проплыли вдалеке.

– А сколько ты не заметил?

– Что?

– Флаг будет виден постоянно, независимо от того, подпрыгиваешь ли ты, размахиваешь ли руками.

– Ты, кажется, еще что-то хочешь сказать мне.

– Может быть, ты рассмеешься, но я хочу, чтобы ты слез с этой проклятой скалы. Нам еще о многом нужно поговорить.

– Знаю.

– Так вот, я хочу, чтобы ты слез с этой скалы.

* * *

Она ломалась у него в руках, какими бы осторожными, бережными ни были его движения, – он словно пытался раздеть ее не разбудив. Он безуспешно пытался представить себе, что это сухие ветки и мусор, сваленные в саду.

На ней была шелковая блузка и темный, стильный костюм – сшитые на заказ жакет и юбка по колено. Одежда просто нуждалась в хорошей стирке. Он расстегнул пуговицу на юбке и попробовал открыть «молнию». Ее заклинило, но когда он потянул за язычок, швы на юбке разошлись до самого низа.

Паскью вспомнил, как раздевал других женщин.

Он снял одновременно блузку и жакет, затем потянул за край юбки. Марианна расползалась, разваливалась на куски, как будто разваренная в кипятке. Паскью добрался до края каменного уступа и сел, ссутулившись, поставив локоть на колено и положив подбородок на ладонь, словно роденовский «Мыслитель».

– Не останавливайся, – сказала Софи, – будет еще хуже.

– Попробовала бы ты сделать это натощак – после двух глотков застарелой мочи.

– Я же не говорила, что ты будешь в восторге, просто это надо было сделать – и все.

– Софи, мне нехорошо.

– Хватит валять дурака!

– Нет... Я имею в виду... У меня было такое же чувство, когда я сидел в тюремной камере в Аргентине, и знал, что в любую минуту они могут прийти и пытать меня, и со всех сторон были слышны крики.

– Но сейчас чайки кричат.

– Знаю. Я ведь не утверждаю, что это какое-то рациональное чувство. В любом случае я умру. Это уж точно. Как долго может человек пить мочу?

– Некоторые занимаются этим всю жизнь.

Паскью засмеялся:

– Я все еще продолжаю вспоминать свои ощущения в той тюремной камере. Идиотизм, правда? Мне грозит смерть здесь, на скале, от жажды или теплового удара, или в воде, если попытаюсь отсюда выбраться... А я вспоминаю ту камеру.

– Возвращайся и выполни все до конца! – приказала Софи.

* * *

Он выбросил тело Марианны, часть за частью, в море, а потом стоял, сжимая в руках ее одежду, словно мародер, разрывающий могилы.

Жакет и блузка, конечно, были ему малы. Он связал их вместе за рукава и повесил на древко. Юбку накинул, как пончо, надев через голову. Его передергивало, горло сжимали спазмы, но проходила минута за минутой, а он все не снимал накидку, подавляя отвращение, вставая, снова садясь, расхаживая по скале, пока наконец не смирился окончательно, как смиряется объезженная лошадь с седлом и потником. Теперь он обнаружил, что юбка просто пахнет морем, и ничем больше.

– Я сделал флаг и прикрыл спину от солнца, – сказал он.

Паскью сидел на самом высоком каменном уступе, прислонившись спиной к изогнутой гранитной стене, поставив бутылку между ног. Какое-то судно проплыло мимо, и на нем тоже развевался флаг.

– Как чувствует себя малыш? – спросил Паскью.

– Прекрасно, – ответила Софи. – Только по отцу соскучился.

Глава 45

Гнев душил Эллвуда, но говорил он спокойно и непринужденно. Правда, в его голосе можно было уловить легкое изумление и досаду.

– Конечно, мы с вами планировали все по-другому. Утешает лишь, что Пайпер мертв.

– А как это случилось? – спросил Хилари Тодд.

– Пайпер перепугался. Похоже, он устроил там погром. Несколько человек ранены, пожар причинил большой ущерб. А сам Пайпер просто сгорел.

– Но почему?

– Кто знает... – Эллвуд старался держаться в пределах необходимой самообороны. – Может быть, мы слишком часто к нему наведывались. Он ведь был сумасшедший – что толку теперь разбираться?

– Вы в очень скверном положении, Эллвуд, скажу я вам. Вы просто в дерьме! Чувствуете запах? Вы по уши в дерьме и в зыбучем песке.

– Нет, Хилари. Это просто некоторые трудности местного значения. Мне не нравится, что так получилось, но не все операции завершаются успешно, это общеизвестно.

– Вы продолжали операцию после того, как я приказал вам остановиться.

– Да неужели? Кто приказал мне остановиться?

– Я приказал.

– Нет, Хилари. Ошибаетесь. Вы стали забывчивым. Вспомните хотя бы Энни.

Тодд смолк ненадолго. Эллвуд вслушивался в тишину.

В конце концов Тодд сказал:

– Непосредственно операцией руководили вы. Кто-нибудь был задействован, кроме Карлы Джоунс?

– Еще один агент, находившийся перед этим на консервации.

– Возможно, придется заколоть жертвенного барашка.

– Для департамента?

– Для департамента, для местной полиции, для всех, кому положено махать палкой. А в какой роли выступала Джоунс? В роли приманки?

– Мне была предоставлена свобода действий. Никаких инструкций никто не давал. Я докладываю вам обстановку, но не обязан что-то объяснять или за что-то извиняться. Я знаю, вас это бесит – что же, очень печально, – но мы с вами коллеги, оба посты занимаем немалые, и это обязывает. Вначале вы, если можно так сказать, выиграли у меня очко. Но потом я узнал, что вы толкаете налево наркотики, неплохо наживаясь на этом. – Он говорил по-прежнему спокойно, но без прежней мягкости. Гнев Эллвуда обрушивался на Хилари, как дубинка. – Так что не задавайте вопросов, на которые я – и вы это прекрасно понимаете – не смогу ответить.

– Так зачем тогда вы мне звоните?

Эллвуд слышал, что Тодд задыхается, и представил, как тот схватился за горло.

– Я сообщаю вам о случившемся, Хилари. Вот и все. И у меня есть к вам пара вопросов. Если я захочу выдать своего агента для всеобщего успокоения умов, можем ли мы быть уверены, что полиция не вмешается, суд будет закрытым, а прессе преградят доступ к информации? Я понимаю, нужен козел отпущения, но нам придется похоронить его. Я должен знать наверняка.

– Что еще?

– Как мне из этого выйти?

– Ты ублюдок, Эллвуд! – Смех Тодда напоминал рвотные спазмы. – Сам заварил кашу. Тебя отстранили от этого дела, но тебя заели тщеславие, амбиции и боязнь выглядеть дураком. Потому ты и нарушил приказ и, Господи, опять облажался. А теперь хочешь выйти сухим из воды.

– Так вот, подумайте, как ответить мне, Хилари, и позвоните. Поговорите, с кем нужно. Я буду здесь. Звоните в любое время дня и ночи.

Эллвуд повесил трубку и улыбнулся.

– К черту самооборону! Лучше дубинка.

* * *

Паскью усмотрел в этом жизненный принцип: что нальешь в бутылку, то и выпьешь. Он поделился своим открытием с Софи, и та рассмеялась. Паскью тоже засмеялся.

– Знаешь, – сказал он, – я чувствую себя гораздо лучше. Почти нормально.

– Ты начинаешь раскисать, – ответила Софи, – не расслабляйся.

Когда он закрыл глаза, кожа, нагретая солнцем, шум моря, крики чаек слились в единое ощущение. Вслед за ощущением возникли краски, сменявшие одна другую. «Прямо как балдеж от ЛСД!» – подумал он.

Он открыл глаза, но видение не исчезло, а лишь переместилось к линии горизонта. Закат окрасил небо в розовые и малиновые тона, в то же время оно было цвета аквамарина и лазури, желтым и охровым и поблескивало металлом. Паскью наблюдал, как краски сгущаются до лиловых и сине-черных. Две звезды загорелись в небе – они казались тяжелыми, разбухшими от воды и располагались на расстоянии вытянутой руки друг от друга. А может быть, это были не звезды, а огни кораблей. Паскью бил озноб. Он добрался до ниши, которую занимала прежде Марианна, и сел там, наклонившись вперед, упершись локтями в колени, похожий на безмолвного призрака.

* * *

– Я очень волнуюсь, – сказала Карла. Незадолго до этого она разговаривала с Эллвудом и теперь знала, что нужно делать: "Задержи его здесь до завтра. Не позволяй ему сбежать. Свяжи его, напои, трахайся с ним до посинения. Главное – успокой его. Заставь поверить – все будет так, как он задумал".

«Ты попал в переплет, Эллвуд, – пронеслось у нее в голове, – я оказалась права. Сейчас тебе очень нужна моя помощь, и когда-нибудь ты за это заплатишь».

– Я очень волнуюсь, – повторила она, – а куда мы отправимся?

– Может быть, за границу. В Грецию или Турцию.

«Господи, – подумала она, – он так и остался в душе проклятым хиппи! Они по-прежнему в шестидесятых годах, хотя им уже по сорок». – Она улыбнулась, и Люк уловил в ее улыбке почти искреннее чувство к нему. Почти.

– Покажи мне что-нибудь, – попросила Карла.

Люк вышел из комнаты и вернулся в цилиндре и фраке Великого Зено. Он показал ей пустую ладонь, в которой в следующий миг оказалась игральная карта – Влюбленные, чья жертва уже принесена.

Он повернул ладонь – и карта исчезла. Вместо нее в руке лежало маленькое красное сердечко, размером примерно с голубиное. Он приложил сердечко к губам – и оно исчезло. Когда он снова открыл ладонь, Карла увидела белое перышко – символ чистоты и полета.

Он подбросил перышко вверх, и его не стало. На его месте, словно обретя рождение в смерти, появилось поблескивающее яйцо. Яйцо с треском раскрылось, и из него сверкающей россыпью вылетел каскад огоньков. Люк подошел к Карле и отдал ей яйцо.

Внутри яйца поблескивало колечко; судя по оправе, ему было лет двести, мелкие бриллиантовые камешки образовали четыре концентрические окружности, а в центре сверкал большой розовый бриллиант.

Карла посмотрела на кольцо, потом на Люка. В ее взгляде было все, что он ожидал увидеть: любовь, преданность, надежда, согласие.

"Господи, мать твою!.. – подумала она. – О-о-о-о-ох, Господи, мать твою!" – Голова у нее кружилась от восторга и желания.

* * *

Софи трижды набирала номер Джорджа Роксборо, прежде чем дозвонилась ему.

– Вы близкая подруга Сэма? – спросил он.

– Да, достаточно близкая.

– Ну, если даже вы не знаете, где он, то почему решили, что я могу это знать?

– Я беспокоюсь за него, вот и все. И подумала – вдруг он звонил вам.

– Почему?

– Больше мне не к кому обратиться. Было бы к кому – позвонила бы.

– Нет, – сказал Роксборо. – Я ничего о нем не знаю. – Он умолк, и Софи уже собиралась попрощаться. – Он действительно ваш близкий друг?

– Я ведь уже сказала. – Софи едва сдерживалась, чтобы не нагрубить, от беспокойства у нее портился характер.

– Тогда вам должно быть известно, что он временами ведет себя странно. Пребывает в подавленном настроении, пьет без меры. Такое с ним случается.

– Да. – Софи так и подмывало сказать: «На этот раз, я уверена, причина совсем другая», – но она сдержалась. Она не нуждалась в помощи или сочувствии Роксборо и не хотела возбуждать его любопытства.

Как бы почувствовав ее осторожность, Роксборо с пьяной веселостью спросил:

– Вы новая женщина Паскью?

– Это очень неблагодарная роль, – ответила Софи, – но кто-то ведь должен ее играть.

Роксборо начал было:

– Если вы и в самом деле волнуетесь, я мог бы...

Софи уже держала палец на рычажке.

– Не беспокойтесь, право, не стоит, я сама его разыщу.

* * *

В Полл-Мэлле существуют клубы для мужчин, которые высоко ценят элитарность и ненавидят женщин. В них заключаются и расторгаются сделки, оказываются различного рода услуги и решаются дела о публичной финансовой поддержке. И все это в конфиденциальной обстановке.

Сэр Родни Брайдон слушал Хилари Тодда, время от времени кивая головой. Рассказ Хилари не вызвал у него чрезмерного удивления или озабоченности.

– Так о чем вы хотели просить меня, Хилари? – поинтересовался он. – Пока я не вижу здесь ничего ужасного.

– Вот как? – Хилари был озадачен. – Ну, во-первых, нужно решить, отдадим ли мы на съедение человека, работавшего на Эллвуда.

– А он больше не будет на нас работать?

– Если верить Эллвуду, нет.

– Эллвуд – дельный сотрудник. И по-моему, правильно оценивает ситуацию. Если он утверждает, что этот человек нам больше не нужен...

– А как быть со всем остальным, всем, что связано с ним?

– С Пайпером и прочими?

– Да.

– История, конечно, неприятная. И скорее всего, придется искать козла отпущения. Мы не можем допустить какого бы то ни было расследования. – В устах Брайдона слово «расследование» прозвучало синонимом возмутительного вмешательства в частную жизнь. – Поэтому мы отдадим им агента. Ну, а со всем остальным не так уж трудно справиться. – Он увидел, как тень пробежала по лицу Тодда и спросил: – А вы хорошо ладите с Эллвудом? Нет между вами трений?

– Нет.

– Ну и хорошо, отзовите его оттуда и отправьте в Европу. С Пайпером покончено, значит, ему там больше нечего делать.

– Мы считаем, что он был двойным агентом, ведь так?

– А мы так считаем?

– Но эти смерти во Франции и Италии...

– Безусловно, узнать об этом было бы просто замечательно. Чтобы действовать наверняка. Просто не хочется думать, что кто-то сумел нас перехитрить, правда? Однако все дело в том, что он работал только на нас.

В первую минуту Тодд был ошарашен как человек, не понявший шутки.

– Только на нас... – повторил он. – Только на нас... Значит, вы думаете, Пайпер оставался нам предан?

– Думаю, но предпочел бы в этом еще раз убедиться. Нас это действительно волновало. Впрочем, в любом случае внутренние агенты были обречены. Дело не в отдельных людях, а в том, что сама операция стала секретом полишинеля еще много лет назад. Хотелось бы, разумеется, выяснить, в какую сторону шла утечка информации, если Пайпер являлся двойным агентом. Что же касается внутренних агентов, то это с самого начала была проигрышная партия.

Замешательство Тодда постепенно переходило в гнев.

– Значит, вы считаете, он был предан нам?

– Да, он был под контролем.

– Я осуществлял общее руководство операцией, которую проводил Эллвуд. Целью ее было выяснить, происходила ли утечка информации через Пайпера. Мне сказали, что это жизненно важная задача. Что наши люди подвергаются опасности. – Тодд изо всей силы сдерживался, чтобы не повысить голос. – Кое-кто из наших людей уже погиб. Агенты во Франции и Италии. Поэтому мы и решили, что Пайпер мог продать их еще много лет назад, и теперь им пришлось расплатиться своими жизнями. Ради чего же тогда я наседал на Эллвуда и предоставил ему неограниченную свободу действий?

Брайдон кивнул:

– Да, в определенном смысле это было так. Но не за предательство Пайпера им пришлось заплатить – так нам думается. А за его идею, и не только его, за идею внутренних агентов. Наверное, в свое время эта идея казалась потрясающей. Война закончилась, будущее неопределенно. Так почему бы не оставить специальные подразделения – маленькую секретную армию, которая станет нашим первым эшелоном в оборонительной линии, преграждающей путь коммунистам? Они, как мы полагали, не нагрянут через границу на танках, а появятся в качестве пятой колонны. Поэтому нам требовались люди, занимающие высокие посты, входящие в высшую иерархию тех стран, способные влиять на события в соответствии с нашими потребностями и вносить изменения в политический курс, согласно сделанному нами выбору. – Брайдон смолк и улыбнулся: – Да, идея была действительно неплохая. И долгое время работала. А потом перестала, в основном из-за того, что не являлась больше ни для кого тайной. Теперь Европа – как раскрытая книга, Хилари. И вот мы решили: самое время трубить отбой, пока мы не попали, – он пожал плечами, – в неудобное положение.

– А как же погибшие? – спросил Тодд, хотя наперед знал ответ.

– Видите ли, ведь это сделали мы сами, – сказал Брайдон мягко, как бы извиняясь. Заметив официанта, он помахал пустым стаканом.

Тодд почувствовал себя неуютно. Вместе со спокойной улыбкой на губах Брайдона словно застыл вопрос: «Насколько крупной фигурой ты себя мнил? Способен ли ты был контролировать ситуацию?» И впервые Тодд знал, что ответить: «Вовсе не крупной. И почти ничего не контролирующей».

– Да, это мы убили, – повторил Брайдон. – Pour encourager les autres[12]12
  Чтобы вдохновить других (фр.).


[Закрыть]. He всех, только трех, занимающих стратегическое положение. Остальные залегли на дно. – Брайдону принесли еще порцию выпивки. – Расчет оказался точным, как видите. Внутренние агенты исчезли, прежде чем о них кто-либо узнал, разумеется, кроме нас. Но сами-то агенты этого не поняли. Они чувствовали, что за ними охотятся, что они в опасности, и стали невероятно осторожны, отойдя от всяческой деятельности. Мы пока оказываем им помощь в ограниченных масштабах, но при необходимости вернем их на свои места. Нам не пришлось сворачивать эту сеть – агенты все сделали сами. Таким образом, удалось избежать скандала, никого не предавая и ни от чего не отказываясь. Думаю, им сейчас неплохо живется. Они исчезли, замели за собой следы и разъезжают себе по Европе с фальшивыми паспортами, как в старое, доброе время. – Он помолчал, изображая смущение. – Мы не говорили вам этого, Хилари...

– Ну да, конечно, – поддакнул Тодд, – хотя совсем еще недавно я считал, что агенты погибали из-за Пайпера, и выкладывался до конца.

Брайдон ответил ему легким кивком, но не спешил приносить извинения, не получив при этом для себя каких-то дополнительных преимуществ.

– Я слышал про вашу помощницу, Хилари. Вы удовлетворены?

– Удовлетворен?

– Тем, что не возникло проблем с безопасностью.

– О да, – согласился Тодд, – удовлетворен.

* * *

Было уже два часа ночи, но с улицы по-прежнему доносился шум: вопли, сопровождаемые раскатами смеха, рев и урчание машин на главной магистрали, звон бьющегося стекла, вой сирены и треск полицейских раций.

Уложив вещи в туристическую сумку, Софи выглянула в окно, проверяя, на месте ли машина. В районе, где она жила, было безопаснее, чем у Паскью, но в два часа ночи по всему Лондону бродят голодные, недремлющие существа, напоминающие зверей.

На дорогах за пределами города не стихало жужжание двигателей: в основном это были двенадцатиколесные тяжелые грузовики, двигающиеся в низко нависшем тумане. Она включила радио и обнаружила целую армию полуночников, обращающихся по телефону со своими проблемами к некоему доктору Дэфу[13]13
  Дэф – имя смысловое; death по-английски означает «смерть».


[Закрыть].

Она гнала машину вовсю, но без рывков.

«У меня вот какая проблема, доктор: я насмерть напугана. Человек, которого я люблю, быть может, умирает прямо сейчас. Вы представляете?! Вас когда-нибудь одолевали подобные мысли? Вам приходилось мучиться от бессонницы? Он может умереть в любой момент».

Вот она – самая страшная вещь.

* * *

Эллвуд поставил телефон на подушку и прильнул к трубке:

– Да?

– Вы получите то, о чем просили, – сказал Тодд. – Я уже разговаривал кое с кем, они согласны с нашими предложениями...

– Хорошо, – ответил Эллвуд, – тогда скажите им, чтобы завтра были готовы. Пусть оградят меня от местной полиции: все должно пройти гладко.

– Поддержка нужна?

– Нет, справлюсь сам.

– А как быть с Джоунс?

– Не беспокойтесь. Она проинструктирована.

– Нужно сработать быстро и без накладок. А потом уезжайте.

– Я все запомню, Хилари, обещаю вам.

Девушка беззвучно рассмеялась, потому что Эллвуд не переставал ее трахать, разговаривая по телефону.

– Хилари, а где я буду через неделю?

– В Европе, – ответил Тодд, – теперь вас отправят в Европу.

– Прекрасно, я очень рад.

Тодд долго молчал, потом сказал:

– Я найду выход, Валлас. Запомните эти слова.

Глава 46

Флаг вместе с древком свалился в море. Это произошло в темноте, но Паскью слышал, как они шлепнулись об воду. Тело его лоснилось, глаза слезились от лихорадки. Кожа, прикрытая юбкой, горела. Паскью сорвал юбку, потом шорты, и они отправились вслед за флагом. Совсем голый Паскью ушел на самую дальнюю скалу и соскользнул в воду.

Дважды он засыпал, покачиваясь на поверхности. Проснувшись, обнаружил, что жадно глотает морскую воду. Потом пальцы разжались, и его отнесло течением футов на двадцать от скалы. Постанывая, он поплыл обратно и снова укрылся в нише.

Он лежал, вытянувшись на мокрых камнях. Его кидало то в жар, то в холод, била дрожь. Внезапно его охватил порыв ярости. Рыдая, Паскью стал колотить кулаками по камням, разбивая пальцы, сдирая с них кожу. Ярость сменили отчаяние, печаль и раскаяние.

Измученный, он повернулся лицом к гранитной стене и заснул.

* * *

Сны Паскью лишь отражали суровую реальность. Вот он сидит в ресторане, ожидая кого-то. Он голоден, его мучает жажда, но официант упорно не замечает его. Он обслуживает соседний столик, с мужчиной и женщиной. Паскью видит, как официант наполняет бокалы вином, настолько холодным, что на стекле – от ножки до ободка – выступили капельки влаги. Вдруг мужчина и женщина оборачиваются к нему и предлагают тост. Оказывается, это Люк Маллен и Лори Костров.

* * *

– Ну что же, это еще один способ умереть, – говорит Люк, и они выпивают все, до последней капли.

Потом снится ему, что он сидит на скале с тремя каменными выступами, которые заканчиваются гранитной стеной. Волны с шумом разбиваются о скалу, кричат чайки.

Он просыпается и видит, что официант стоит перед ним, ожидая заказа, подобострастно наклонившись вперед. Вместо лица у официанта круглая тень, потому что утреннее солнце светит Паскью в глаза.

Чуть поодаль стоит еще кто-то, выставив руку перед собой, словно произнося приветственную речь. Вот надувная шлюпка, в ней тоже сидит человек, а еще дальше – маленький прогулочный катер и люди, высыпавшие к борту. В изумлении они смотрят на Паскью.

* * *

Они забрали Паскью на борт и послали радиограмму на берег. Потом он рассказал, как его парусная яхта перевернулась. Ему дали одежду. Он выпил слишком много воды, и его вырвало, потом пил еще. Все казалось ему нереальным: шум двигателя, доски палубы, по которым он ступал, даже собственный голос. Он все оглядывался на скалу, пока наконец она не стала совсем крохотной.

В машинном отделении он съел шесть упаковок сладких бисквитов и кусочек торта. Этого хватило с лихвой. Зато воду он пил, пока живот не вспучило.

Все смотрели на него, улыбались, подбадривали, и создавалось впечатление, что толпа на набережной состоит сплошь из знакомых лиц.

Он сошел на берег и стал пожимать всем руки, счастливый, ставший знаменитостью, все еще пошатываясь от лихорадки. Происходящее казалось ему миражем, плодом собственного воображения. Почва, ускользавшая из-под ног, крики чаек, напоминавшие, что он ушел не так уж далеко.

– Кто это был? – спросил какой-то человек, словно кто-то мог это знать.

Мачты и паруса. Солнце, горящее в окнах домов вдоль набережной. Сигарета в его руке – первая за восемь лет.

Софи, спускающаяся к нему по набережной, – еще одно лицо в толпе.