Текст книги "Первый лорд мафии"

Таким образом, профессионал должен был действовать в одиночку Действительность доказывала ошибочность еще одного мнения. Считалось, что потерпевший, помня об ужасных историях, которые ему рассказывали в детстве на родине, платил в суеверном страхе перед мафией. В Чикаго же у жертв были жены, дочери и сестры. Вымогатели достигали своих целей, угрожая похитить и изнасиловать их женщин, что не было принято на Сицилии.

Угрозы излагались высокопарным слогом. Возможно, Торрио сочинял эти письма, трудясь над усовершенствованием своего словарного запаса. В качестве примера можно привести письмо, которое получил один чикагский подрядчик:

«Многоуважаемый г-н Сильвани,

Не будете ли Вы сталь любезны, что пошлете мне $2000, если, конечно, Вам дорога Ваша жена. Я нижайше прошу Вас положить деньги у своего порога в течение четырех дней. В противном случае, я клянусь, что через неделю Вашу жену постигнет ужасная смерть.

С наилучшими пожеланиями,

Ваш Друг».

Как и предполагал Торрио, его старое любимое место не стало благодатной почвой для мира и процветания.

Истмэны завязали драку с бандой Пяти Углов прямо в дансинге. Келли послал своих людей в контратаку, и завязалась большая уличная свара. Среди арестованных оказался и Монк Истмэн. Жертв происшествия собрали для опознания заключенных, и один владелец магазина указал на Истмэна, сообщив, что этот человек его ограбил. Монк к своему ужасу понял, что угрозы Таммани стали реальностью. Он был приговорен к десяти годам заключения и сослан в Синг-Синг[14]14
  Тюрьма, находящаяся под юрисдикцией штата Нью-Йорк, расположенная вверх по течению реки Гудзон. Отсюда идиома – «поездка вверх по реке» – «going upriver» – отсидка в Синг-Синге.


[Закрыть].

Келли попал в засаду, организованную оставшимися членами группировки Истмэна, и был серьезно ранен. Когда он поправился, то обнаружил, что его люди либо попали в тюрьму, либо пустились в бега. Поняв всю бесперспективность своего лидерства, Келли организовал союз старьевщиков и стал работать представителем профсоюзов, ведущим переговоры с предпринимателями.

Вскоре шестое чувство Торрио снова начало подавать тревожные сигналы.

У лейтенанта полиции Джозефа Петрозино было мощное телосложение, рябое от оспы лицо и непреодолимая ненависть к вымогателям. Впечатленный его подвижническим духом, комиссар полиции Теодоре Бингем позволил ему сформировать отряд не менее ревностных детективов итальянского происхождения.

Петрозино не удалось заставить жертв вымогателей дать показания, в отличие от чикагских горожан. Однако он не пал духом и был уверен в своей моральной правоте. Для суда у него не было достаточно доказательств. Он не мог рассчитывать на судебный приговор, но имел другие способы проучить бандитов. В полицейском участке Джозеф проводил опыты, изучая, насколько далеко голова преступника может отскочить при ударе об стену.

Узнав об этой процедуре, Торрио почувствовал, как его тело покрылось мурашками. Он закрыл глаза, представив себя в виде беспомощной груды тряпья, валяющейся на полу. Он знал, что сможет выдержать избиения. Но унизительность подобной сцены вызывала у него отвращение.

Однажды почтальон принес ему письмо, на котором стоял штемпель Чикаго. Вскрывая его, Джей Ти с любопытством посмотрел на подпись. Он знал, что у него есть дальняя родственница Виктория Колозимо, которая работала в той же области, что и он, но лично они никогда не встречались. Еще до ее брака с Джимом Колозимо ей принадлежало несколько публичных домов в Чикаго.

Он много слышал о ее муже. Люди, приезжавшие из Чикаго: проститутки, сутенеры, игроки, воры, – неоднократно упоминали его. Некоторые, невольно оглядываясь через плечо, как будто кто-то за ними гнался, рассказывали о его отваге. Они называли его Большой Джим, а также – Бриллиантовый Джим. Они утверждали, что говорить об огромных прибылях и сферах влияния в сутенерском бизнесе нужно именно с ним.

Кузина Виктория не сообщала подробностей, но подчеркивала, что дело, с которым она обращается к Торрио, очень срочное. Ее супруг попал в переделку, и они будут признательны, если кузен Джонни приедет в Чикаго и поможет им. Все расходы, разумеется, за их счет.

Письмо вызвало у Торрио положительную реакцию. Можно считать большой удачей, если такая крупная фигура как Бриллиантовый Джим, будет считать себя обязанной за оказанную услугу. Кроме того, учитывая, как складываются дела в Бруклине и Манхэттене, поездка на запад подвернулась очень вовремя.

Глава 4. Городок на фронтире – «Открыто круглосуточно»

Торрио сел на поезд, следующий в Чикаго, с парой книг в соломенном чемодане и с журналом подмышкой. Среди книг были «История Европы» и «История Америки». Журнал был свежим, последний выпуск. Хорошо осведомленный человек, как говорил Пол Келли. – это тот. кто знает свой мир и события, его сформировавшие.

В журнале «МакКлэйрс» среди других новостей он нашел репортаж журналиста из Нью-Йорка по имени Джордж Кибб Тернер о совершенной им поездке в Чикаго.

Рассказывая о квартале красных фонарей Первого округа, Тернер восклицал: «Общество здесь опустилось до уровня более примитивного, чем джунгли». Он подсчитал, что четвертая часть жителей округа, численность которых составляет 35 000 человек, «ведет беспутный образ жизни», а «одна треть местных женщин занимается проституцией».

Тернер составил поразительную финансовую сводку ежегодных инвестиций Чикаго в развлечения и игры: алкогольные напитки – $100 000 000, проституция – $20 000 000, азартные игры – $15 000 000. Жители Первого округа, по подсчетам журналиста, тратят около 90 % денег на ставки в азартных играх и на проституток.

Торрио бессознательно причмокнул губами. Он знал, что Первый округ – это вотчина Бриллиантового Джима Колозимо. Любопытно, как Большому Джиму удалось взобраться на самую вершину? Торрио хотел бы заглянуть в книгу, которая бы расставила по порядку события, сделавшие Чикаго центром продажи плотских удовольствий.

Но на книжных полках было невозможно найти подобного опуса. Его издание было недопустимо по существующим в литературе того времени этическим нормам. Однако со временем, осмотревшись на месте действия, Джей Ти сам сможет составить довольно точное представление об обстоятельствах, определивших облик Чикаго, и ему откроется удивительная история.

Подоплека этой истории видна с самого начала. В 1837 году был принят Устав города (в то время почтенному джентльмену Нью-Йорку исполнилось уже 184 года). Около 4000 жителей ютились на берегах Чикаго Ривер, в лачугах, каморках и в домиках, обшитых досками и служивших временными гостиницами. Этот город иронически прозвали Грязной Дырой Прерий, но также его называли Город-Бум и Город-Последний Шанс. Ободранный и захудалый, тем не менее, он появился в нужном месте и в нужное время.

Нация переживала первый период великой экспансии. Девственные земли запада и северо-запада манили искателей приключений, а Грязная Дыра была началом дороги, ведущей к новым горизонтам.

Лошади, которые тащили за собой фургоны, поднимали тучи пыли па проселочных дорогах, ведущих в город. Пакетботы, приплывавшие по каналу Эри и через Великие Озера, выгружали уроженцев Нью-Йорка и Новой Англии в чикагской гавани. Путешественники проложили кратчайшую дорогу в земельную контору, которую правительство открыло в Чикаго. Уплатив доллар двадцать пять центов за акр земли, они становились владельцами участков в Айове, Небраске. Миннесоте, Канзасе и Дакоте.

Потом переселенцы шли в магазины и покупали там грудинку, муку, табак, топоры и винтовки, покупали столько, сколько вмещалось в их повозки. Поскольку скваттеры[15]15
  Поселенцы на незанятой территории, имеющие право получить обрабатываемые земли в собственность в соответствии с заявкой (прим. ред.)


[Закрыть] направлялись в пустыню, никто не знал, где и когда они снова смогут запастись всем необходимым. Искатели счастья останавливались на ночь в Чикаго. Многие из них были молодыми холостяками, и в сумерках у них неизбежно возникали мысли об одиноких ночах, которые ждали их впереди. Индейские мужчины, раздраженные тем, как власти раздавали их земли, вряд ли будут с ними особенно дружелюбны. Что уж говорить об индианках из местных племен!

В конце концов, они понимали, что будет просто обидно провести последнюю ночь в последнем, так сказать, оплоте цивилизации, закрывшись в собственном фургоне.

Их размышления были предсказуемы. Чикаго мчался на всех парах по прямой дороге к успеху. Ни одной скучной ночи! Грязная Дыра была Последним Шансом получить кое-что, помимо галет и сухарей. Вплотную к бакалейным и скобяным лавкам лепились лачуги, в которых пили, играли в азартные игры и развлекались с проститутками.

Элеонор Хэррик была первооткрывателем, не хуже любого погонщика на кораблях прерий. Ей принадлежала шаткая постройка на грязной улочке, которая со временем превратилась в Стейт Стрит в центре города.

Две монеты по двадцать пять центов – два четвертака – столько стоили краткие утехи в отдельной комнатке. «Подождите, не уходите», – уговаривала Элеонор. Она была женщиной с выдумкой. Как и Джонни Торрио, который организует похожие развлечения двумя милями южнее и 80 годами позже, она устраивала эротические представления с полуобнаженными девицами. В ее заведении проходили и кулачные бои. Зрители испытывали чувственное возбуждение, болея за победителя, который получал в награду один бесплатный час с проституткой.

Со временем появился новый транспорт. Географический рельеф способствовал появлению железной дороги, которая пришла на смену фургонам фронтира. В конце 50-х годов девятнадцатого века Чикаго стоял на перекрестке железных дорог страны. Торговцы мясом направлялись на скотобойни, перекупщики – на лесопилки и на заводы сельскохозяйственной техники. Дельцы и спекулянты, торопясь осуществить свои меч ты и проекты, занимали свободные участки.

Беспощадные и самоуверенные, они настойчиво гонялись за долларами днем и, не менее упорно, за удовольствиями – ночью. Город уже не был Грязной Дырой, однако он оставался дерзким, энергичным и прямолинейным. На шторах публичного дома Роджера Планта, на Уэлс Стрит, в центре города, светилась позолоченная надпись: «Почему бы нет?»

Профессиональные игроки покидали Цинциннати, Сент-Луис, Новый Орлеан и речные суда Миссисипи и открывали магазины в городе, где тратились большие деньги. Они представляли собой живописное сборище. Джон Сирс (Профессиональный игрок в покер, долгое время считавшийся чемпионом южных территорий США) был специалистом по творчеству Шекспира. Джеймс Ватсон из Кентукки обладал такими изысканными манерами, что друзья уважительно обращались к нему не иначе как Сэр Джеймс. Серебряный Билл Рейли управлял букмекерской конторой и считал аморальным курение и употребление спиртных напитков. Если у клиента в зубах была сигара, а в его внешности был малейший намек на подпитие, его просто не пускали внутрь.

Во время Гражданской Войны подрядчики, воодушевленные предпринимательским азартом, сооружали четырехэтажные здания, в которых не было лифтов. Торговцы отказывались снимать верхние этажи, считая, что клиенты не захотят взбираться на четвертый этаж, чтобы купить себе часы или костюм. Однако Чикаго был готов решить любую проблему. Проститутки (а в городе, по оценкам «Трибьюн», их было около двадцати тысяч) занимали верхние этажи, избегая тем самым проблемы с арендной платой. Насколько нам известно, десятилетия спустя Торрио поддержал эту традицию, поселив своих кокоток в уютном гнездышке на верхнем этаже Четырех Двоек.

Пресса, в том числе и бульварная газетенка города Буффало, укоризненно называла Чикаго самым безнравственным городом страны. Именно эта информация и нужна была Кэрри Уотсон, восемнадцатилетней девушке из Буффало. Кэрри решила стать проституткой. Яркая брюнетка с модной тогда фигурой, формой напоминавшей песочные часы, Кэрри работала служанкой на кухне, получая скудную зарплату. Богатые мужчины, которые за ней ухаживали, уже были женаты, а предложения руки и сердца поступали только от бедняков.

На свои сбережения она купила билет на поезд до Чикаго. Пятьдесят лет спустя седовласая Кэрри, завершившая свою выдающуюся карьеру в мире порока, дала откровенное интервью репортерам.

Приехав в город, она провела собственный опрос общественного мнения на манер Гэллапа.

– Где, – спрашивала она у проституток, – можно найти здесь самый лучший бордель?

Этот вопрос из уст розовощекой девушки потрясал ночных бабочек до глубины души. Придя в себя, они указывали ей на заведение мисс Лу.

Двухэтажное здание на Вест Монро Стриг не имело опознавательных знаков, кроме серебряной таблички с надписью «Мисс Лу Харпер», висевшей над дверным колокольчиком. Мисс Лу была настолько известна, что могла пренебречь красным фонарем над дверью, красными занавесями на окнах и огромным номером на доме – всеми традиционными приманками, благодаря которым центры проституции по всему миру получили название квартала красных фонарей.

«Девушки мисс Лу носили вечерние платья, – вспоминала Кэрри. – В более дешевых заведениях девушки выстраивались в гостиной в неглиже или, в лучшем случае, в тонких рубашках. У мисс Лу девушку и клиента формально представляли друг друзу. Естественно, только по именам. Все было обставлено очень элегантно, и мужчины понимали, что плата должна быть соответствующей. Мы никогда не подавали пиво. Только шампанское.

Я сказала мисс Лу, что работала в публичном доме в Буффало. Я подозревала, что она не захочет нанять девственницу. И, как оказалось впоследствии, я была нрава.

– Девственницам нельзя доверять, – говорила мисс Лу. – Чаще всего они закатывают истерики.

Мисс Лу совершенно не выносила сцен.

Мой первый клиент мог меня выдать. По определенным причинам я не могла скрыть, что он заплатил за девственницу. Сейчас я уже не помню, как он выглядел, но у меня до сих пор стоит перед глазами его ошеломленное и пристыженное лицо. Впрочем, может быть, мне это показалось. Как бы то ни было, он поспешно оделся, дал мне щедрые чаевые и ушел, избегая моего взгляда.

Это был достойный человек. Когда я открыла собственное заведение, мужчины предлагали за девственниц дополнительную плату. Но они-то не были, – Кэрри сморщила нос от неудовольствия, – приличными людьми».

Она провела один год в веселом доме Харпер. Она вынашивала честолюбивые планы самой стать мадам и прилежно изучала секреты мастерства мисс Лу. Кэрри уже созрела для того, чтобы открыть собственное дело, когда один из клиентов, воодушевленный ее уверениями, что «в постели он не имеет себе равных» («Я была хорошей актрисой», – улыбнулась Кэрри), предложил помочь ей устроиться.

Эл Смит был владельцем игорного дома «Берлога». Он купил трехэтажный особняк на Кларк и Полк, из которого в спешном порядке выехала мадам Энни Стюарт. Энни бежала из города после убийства полицейского во время дружеской игры в карты. Ей не понравилось, что полицейский жульничал.

Через год Кэрри и Эл разошлись, а его место занял Сиг Коэн. Он также был игроком и, по мудрому расчету, ростовщиком. Клиенты, которые проигрывались в его клубе, закладывали свои бриллианты у него в лавочке и несли вырученные деньги обратно к игорным столам.

Он мог позволить себе расширить владения Кэрри. Они приобрели соседнее здание, сделали в нем ремонт и присоединили к первоначальному борделю. У Кэрри было три гостиных, 30 спален и музыкальный зал для маленького оркестра, состоявшего из двух скрипок и пианино. Хозяйка, подражая своей бывшей наставнице, одевала своих девочек в элегантные платья. Однако благодаря своему чувству юмора, она внесла фривольный оттенок в убранство дома, который мисс Лу не одобрила бы. Она поставила у входа клетку с попугаем, изображающим сутенера. Птица пронзительно кричала: «Дом Кэрри Уотсон, джентльмены. Не проходите мимо».

Потолки и стены будуара были завешаны французскими зеркалами в парижском стиле. Новые хозяева решили дополнить первоначальную идею. Зеркала висели на стенах и потолках спальни таким образом, что клиент мог наблюдать за собой и своей подружкой во время любовных игр.

Роуз Мэнсон называла свой бордель на Стриг Рэндольф «Зазеркалье», а заведение Лиззи Ален на Норд Диаборн Стрит было известно как «Зеркальный дом». Со временем, как мы увидим, этот публичный дом превратится в Клуб Эверли, такой шикарный, что он будет вызывать у Джонни Торрио комплекс неполноценности.

Для того времени в истории Кэрри Уотсон не было ничего удивительного. Связи между хозяйками публичных домов и игроками были обычным явлением. Это объясняло одно отличительное свойство Чикаго. Игорные дома в городе имели довольно прозаический вид. Они не пытались подражать элегантным клубам Нью-Йорка, таким как огромный особняк Ричарда Кенфилда с бронзовыми дверями, где на обед подавали фазанов и шампанское. В Чикаго владельцы игорных домов предпочитали опустошать кошельки, чтобы построить своим протеже бордели невиданной роскоши. Чикаго мог похвастаться самыми шикарными дворцами терпимости, каких не было на Манхэттене, в Сан-Франциско или Новом Орлеане. Может быть, это объясняется тем, что ослепленные страстью дельцы были родом из Дикси[16]16
  Диксилэнд – Юг США, синоним аристократизма и традиций. Дикси – южанин. (прим. ред.)


[Закрыть] – края, прославленного своей галантностью.

Энни Стэфорд, которую все называли из-за вспыльчивого характера «Кроткая Энни», была владелицей внушительного заведения на Уэлс Стрит. Этот дом преподнес ей в подарок Кэп Химан. Однажды он неосторожно пообещал жениться на ней, но потом попытался уклониться от обещанного. Энни пришла в его клуб с кнутом в руках и гоняла его по всему заведению вокруг столиков.

Они поженились. В радужном расположении духа невеста пригласила своих товарок по греху на вечеринку в пивную на открытом воздухе, в северной части города. Внезапно она обнаружила, что одна мадам раздает свои визитные карточки. Энни пришла в ярость от такого осквернения своего праздника и принялась избивать гостью. Вечер закончился приездом полицейских, которые, работая как вышибалы, быстро очистили таверну.

Мэри Косгриф, красотка с рыжими волосами и профессиональным прозвищем «Ирландка Молли», окрутила Джорджа Трассела. Он забрал ее из публичного дома Энни Стэфорд и купил ей собственный дом терпимости. Также он подарил ей коня по кличке Декстер. Рысак установил несколько рекордов и занял первое место в сердце Трассела.

Однажды игрок не появился на вечеринке, устроенной в честь дня рождения Молли. Молли выследила его в салуне Сенеки Райта, на Стрит Рэндольф, и принялась осыпать его упреками. Он посоветовал ей вернуться домой к обслуживанию клиентов. Выхватив пистолет из муфты, рыжеволосая красотка три раза выстрелила в него. Трассел, шатаясь, добрался до конюшни и умер прямо у стойла Декстера.

Вся в слезах. Молли упала на колени и начала укачивать его на руках. По описанию «Трибьюн», его кровь запятнала ее «роскошное платье из белого муара». Суд признал ее виновной, но решил, что одного года заключения будет достаточно. В конце концов губернатор Ричард Оглэсби, упрекая судей в отсутствии благородства, помиловал ее еще до того, как она переступила порог тюрьмы.

Чикаго шел вперед семимильными шагами, с ходу перемахивая через препятствия. Катастрофы не могли его разрушить, и через двадцать лет к нему пришло международное признание. Пока же город был дерзким, решительным, отчаянным и своевольным.

В 1871 году банки, бордели, особняки, коттеджи и игорные дома сгорели в пожаре, который уничтожил центральный деловой район и Норд Сайд. Город начал отстраиваться с огромным размахом. Если бы Чикаго захотел, то не дал бы своим вертепам восстать из руин. Однако девушки делали свое дело в лачугах, в то время как кирпичные дома отстраивались заново. Останавливаться было некогда. Спрос был очень велик, учитывая, что на строительство приехали толпы плотников, каменщиков и простых рабочих.

Оправившись от удара и восстановив былое великолепие, в 1893 году город устроил грандиозную Всемирную Американскую Выставку. В белых особняках, выстроившихся напротив озера, посетителям демонстрировали достижения в области науки, промышленности, образования и искусства.

Однако Чикаго чувствовал, что культурных развлечений для его гостей было недостаточно. Толпы людей собирались поглазеть на танец живота танцовщицы по прозвищу «Малышка из Египта». Другой достопримечательностью была парикмахерская Пальмер Хаус, где в пол были вкраплены серебряные доллары. Английский издатель по имени Уильям Т. Стид стал свидетелем выступлений обнаженных артистов на парковой сцене. По его словам, жители Содома и Гоморры не видали ничего подобного; впрочем, проверить это предположение он, конечно, не мог.

Посетители выставки заглядывали в салун «Одинокая звезда» на Норд Стэйт Стрит. Утром они просыпались в переулках с больной головой, голыми и без копейки денег. В их напитки подмешивали хлоралгидрат. Имя бармена вошло в международный сленг как синоним снотворного наркотика. Его звали Микки Финн.

Другие туристы посещали бордели. Клиент вешал одежду на стул, стоявший у стены. Пока он занимался своим делом, сутенер открывал потайную дверь в стене и забирал его вещи.

«Если бы Архангел Гавриил приехал в Чикаго, за неделю он распрощался бы с невинностью», – сказал продавец обуви Дуайт Л. Муди, основатель христианской секты, которая впоследствии выросла в Библейский Институт Муди.

Большинство постоянных жителей Чикаго (500 000 в 1880 году; вдвое больше в 1890 году) были добропорядочными людьми. У них была приличная работа; они создавали семьи, покупали дома и обходили стороной злачные места. Однако многие считали, что уровень их жизни упадет, если агенты и коммивояжеры – вдохновители коммерции и торговли – будут обходить Чикаго стороной.

«Ни одному Христианскому Союзу Молодежи не удалось построить большой город», – ворчал Джордж Веллингтон Стритер, который представлял собой колоритную личность. На протяжении нескольких лет он воевал с полицией за большой участок на берегу озера, который, по его словам, принадлежал ему по праву скваттера.

Его точку зрения поддерживало большинство. Картер Дж. Гаррисон I также пользовался поддержкой большинства, учитывая то, что его пять раз выбирали на пост мэра (с 1879 по 1886 год и снова в 1893 году).

Гаррисон родился в Кентукки, он получил хорошее образование, много путешествовал и был во всех отношениях почтенным и уважаемым человеком. Тем не менее, он считал, что от азартных игр и проституции избавиться невозможно. Он цитировал слова Святого Августина: «Уничтожьте проституцию, и волна похоти и прелюбодеяний захлестнет город».

Он считал наиболее разумным сосредоточить игорные дома в одном районе, а публичные дома – в других районах, чтобы таким образом с легкостью держать их под наблюдением. В результате большинство игорных домов расположились на протяжении двух кварталов центральной части Рэндольф Стрит, между Стэйт и Кларк Стрит. Этот район стали называть «Спусковым крючком». Здесь часто затевались стычки между вспыльчивыми игроками. Обычно они использовали автоматический кольт, который делал семь выстрелов при одном нажатии на спусковой крючок.

В городе было три злачных района, самый крупный из которых примыкал к деловому центру, расположенному на юге. В Чикаго существовал закон, запрещающий проституцию, но власти закрывали глаза на существование отдельных кварталов красных фонарей[17]17
  Чаще всего главный злачный район Чикаго называли Леви – Набережная. В этом названии отразились ностальгические воспоминания жителей, уроженцев юга о труднопроходимых береговых районах в городах на Миссисипи. (прим. авт.)


[Закрыть], считая их неизбежным злом.

Между тем, действующие постановления позволяли полиции закрывать притоны, которые выходили из повиновения.

Чикаго был не единственным большим городом, который мирился с существованием районов греха и порока. Исследование 1870-х годов показало, что подобные изолированные кварталы существовали в семидесяти семи городах. Власти простодушно считали, что поскольку мужчине свойственна похоть, то пусть лучше он пойдет в публичный дом, чем будет насиловать честных женщин. Примечательно то, что публичные дома предоставляли свои услуги в то время, которое мы называем пуританской викторианской эпохой, когда у женщин было не тело, а «формы», а слово из трех букв звучало только в барах самого низкого пошиба.

После завершения помпезной Всеамериканской выставки мэр Гаррисон был убит помешавшимся кандидатом на должность хозяина города. Четыре года спустя его сын, Картер Дж. Гаррисон II, был избран в Городской Совет. Он также избирался на должность главы города пять сроков подряд. Подобное пребывание на посту мэра сначала отца, а потом сына, не имеет аналогов в истории США.

При решении проблем с притонами сын следовал примеру отца. Однако рост города внес в его планы некоторые коррективы. Территория района Луп и близлежащие участки потребовались для развития законного бизнеса.

Игроков выгнали из «Спускового крючка», хозяйки домов терпимости лишились своих владений на южной окраине района. Эта часть города была местом пересадки для служащих, работающих в центре. Между тем, в ряды офисных работников вливалось все больше женщин. Чистенькие, благонравные девушки испытывали шок при виде голых куртизанок, которые появлялись в окнах борделей, заманивая клиентов.

Проституток выселили в квартал красных фонарей, расположенный немного южнее. Приблизительно в то же время Саут Сайд Леви переполнили хозяйки борделей и проститутки с Вест Сайда. Фрэнки Райт привезла с собой книжный шкаф с двадцатью непрочитанными книгами. Благодаря этим книгам публичный дом Фрэнки называли «Библиотекой», и она хотела сохранить это солидное название на новом месте. Китти Плант искала дом с конюшней. У нее были два пони, которые играли мужские роли в ее цирковых представлениях.

Миграция была столь велика, что часть притонов осела во Втором округе. Джон Кулин и Майкл Кенна, олдермены от Первого округа, были обеспокоены тем, что все злачные заведения оказались на их территории. По ряду причин их коллеги из Городского Совета расширили южные границы Первого округа с 12 до 31 Улицы. В результате образовался самый большой в стране квартал красных фонарей.

Джонни Торрио поддерживал тесные связи с обоими олдерменами, сначала как помощник, а затем – в качестве их босса.

Кулина называли Джон Цирюльник. Когда-то он работал банщиком в турецких банях. Рослый, веселый парень с густыми, каштановыми усами, он имел славу городского франта, пестрого и яркого, как какаду. Он носил белые шелковые рубашки и темно-малиновый жилет; другой его костюм состоял из фрака цвета бильярдного сукна, лилового жилета, сиреневых брюк, розовых шелковых перчаток и шелкового цилиндра.

Весь опыт политической жизни, на котором держалась эта парочка, принадлежал Майклу Кенна. Контрастируя с шутом Кулином, он был угрюмым, с печальным взглядом и злым языком. По его одежде казалось, что он в любую минуту готов участвовать в похоронной процессии. Его в шутку называли «Коротышкой». Когда он работал разносчиком газет, кто-то обратился к нему: «Эй, коротышка!» Поскольку с тех пор он ненамного вырос, прозвище намертво прилипло к нему.

В Чикаго приближались выборы; бродяги и проститутки, катившиеся по наклонной плоскости, воспрянули духом и заспешили в Первый округ. Кенна размещал их в ночлежках, кормил, поил и посылал по нескольку раз в избирательные пункты (более сорока лет пара Кенна-Кулин была непобедима). Когда в 1897 году начальство Первого округа посетило Нью-Йорк, чикагские газеты писали, что лидеры Таммани сидели рядом с Кенна. В этих статьях чувствовались горделивые нотки. Патриоты Чикаго были в восторге оттого, что их шельмецы получили признание в верхах.

В частной жизни оба были пуританами. Они не курили, не пили и не ходили к распутным женщинам. Оба женились на подругах детства. В обоих случаях брачные союзы прекратила смерть жены. Цирюльнику принадлежал салун «Серебряный доллар» на пересечении Мэдисон Стрит и ЛаСаль, а Коротышке – кабак под названием «Биржа труда» на перекрестке Кларк и Ван Барен. Бандиты, игроки и теневые политики опекали эти бары; женщины туда не допускались.

Ежегодный бал Первого округа был очередным проектом по выуживанию денег. «Трибьюн» в статье, посвященной балу 1904 года, отзывалась об особенностях этого собрания следующим образом: «Если бы ураган разрушил „Колизей“, то в Чикаго не осталось бы ни одного домушника, пьяницы, бандита, взломщика, наркомана и блудницы».

Компания девиц мадам Виктории Шоу посетила музыкальную комедию «Черный жулик» в театре МакВиккера. Девушкам поправились костюмы актеров, и они подготовили себе похожие одеяния для бала Первого округа. Они представили на всеобщее обозрение изношенные блузки, трико и шелковые чулки, доходящие до бедер. Оскорбленный олдермен Кулин отправил их переодеваться назад в публичный дом. Некоторое время спустя он убедил городской совет запретить продажу известной картины с изображением обнаженной купающейся нимфы под названием «Утро в сентябре».

Отстаивая принципы изоляции, Кенна сказал в одном из своих немногочисленных интервью газетчикам: «Женщины должны находиться в определенном месте, где они не мешают честным жителям. Их нужно держать подальше от жилых районов». Потом он добавил от себя: «Я сам никогда не войду в дом, где находятся эти женщины». «И я тоже», – сказал Джон Цирюльник.

Этой парочке, очевидно, требовался постоянный менеджер, кто-нибудь, кто бы смог без отвращения посещать злачные места и собирать с них подати.

Начало карьеры Джима Колозимо было очень похоже на биографию Торрио. Он родился в Палермо, на Сицилии, однако, когда ему исполнился год, его перевезли в Штаты, в Первый округ. Ему не удалось пойти в школу. В восемь лет он уже работал чистильщиком сапог, обслуживающим клиентов в салуне Коротышки.

Он был остроумным, сообразительным парнишкой, и Коротышка, который вовсе не был таким желчным, каким казался, проникся к нему дружескими чувствами. Он устроил Джима работать дворником. Смышленый парень высматривал иммигрантов, приезжающих в округ, и сообщал об их прибытии полицейским Кенна из избирательных участков. Прежде чем стать полноправными горожанами, иммигранты шли к избирательным урнам. Джима повысили до должности инспектора дворников. Эта несуществующая должность хорошо оплачивалась и позволяла Джиму спокойно выполнять политические поручения.

Джим был широкоплечим, мускулистым парнем, ростом намного выше шести футов, со смуглым лицом, блестящими черными глазами и пушистыми черными усами. Женщины находили его привлекательным и распространяли слухи о его мужской силе. У него были свои поклонницы – стайка из шести девиц полусвета.

Для мадам он всегда был желанным гостем. Его шутки и смех тонизирующе действовали на персонал, который страдал от профессиональной болезни – депрессии и жалости к самим себе. Для него каждая шлюха была королевой. Вместо «здравствуй» и «пока» Колозимо страстно шлепал девиц по попке. Он завязал дружбу с Викторией Мореско, девушкой с оливковой кожей, иссиня-черными волосами и черными, как уголь, глазами. Ей принадлежали два публичных дома. Виктория была на шесть лет старше его. Она питала слабость к спагетти, что чрезвычайно портило ее фигуру Тем не менее, Джим предложил ей руку и сердце. Неизвестно, действительно ли он влюбился или просто положил глаз на ее бордели.