Текст книги "Дитя каприза"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда такси, высвечивая фарами путь в густом мраке, свернуло на Кенсингтон-стрит, Гарриет наклонилась и через приподнятое стекло, отделявшее ее от водителя, попросила:

– Остановитесь здесь, пожалуйста.

Взвизгнув тормозами, такси остановилось. Гарриет посмотрела на счетчик, достала из сумочки банкноту и протянула ее шоферу.

– Спасибо. Сдачи не надо. – Она выскочила на мокрый от растаявшего снега тротуар и вытащила свои сумки. Слава Богу! Наконец-то она дома!

По дорожке, ведущей к дому, она почти бежала. Здесь, на первом этаже высокого старого здания, знававшего лучшие времена, она снимала квартиру. К общей входной двери вели три каменные ступени. Гарриет поднялась по ним и едва успела вставить ключ в замочную скважину, как услышала шаги по дорожке у себя за спиной и мужской голос, произнесший:

– Извините!

Она обернулась удивленно и несколько настороженно.

– Что вам угодно?

– Мисс Варна?

В голосе мужчины слышались властные, но не угрожающие нотки, а его пальто с поднятым воротником выглядело вполне респектабельно, однако Гарриет почему-то охватило чувство тревоги.

– Кто вы такой? – спросила она резко.

– Я Том О'Нил. Беспокою вас по поручению страховой компании «Бритиш энд космополита иншуренс». Я заходил к вам, но мне никто не открыл и в квартире не было света. Я уже собрался уходить, как вдруг подъехало ваше такси.

– Благодарю, но я не нуждаюсь ни в каком страховании, – Гарриет распахнула дверь и вынула ключ из замочной скважины, – Извините.

– Я не продаю страховые полисы. Я хочу поговорить с вами совсем о другом. Речь идет о Поле Варне. Это ваша мать, не так ли?

Гарриет застыла от неожиданности и разозлилась на себя за то, что не поняла сразу же, как только он упомянул о страховой компании, причины его визита. Ей просто не пришло в голову. Конечно, если поразмыслить, можно было бы догадаться, что без обязательного расследования никак не обойтись, но весь долгий перелет она думала только о последствиях этой газетной заметки лично для нее. Она не предполагала, что, возможно, эта новость затрагивает чьи-то финансовые интересы.

– Пола Варна действительно моя мать, – сказала она, словно защищаясь. – Но, по правде говоря, мне не хотелось бы сейчас ни с кем разговаривать. Я только что прилетела из Парижа и очень устала.

– Это не займет много времени, – настаивал он, даже и не подумав извиниться. – Всего несколько вопросов, и я оставлю вас в покое.

– Господин О'Нил…

– Нам было бы удобнее поговорить в помещении. – В его голосе опять послышались прежние властные нотки. Гарриет разозлилась.

– У меня нет привычки впускать незнакомцев в свою квартиру… особенно в такое время. Откуда мне знать, что вы тот, за кого себя выдаете?

– Вот мое удостоверение, – Она взглянула на протянутый им документ.

По правде говоря, Гарриет ничуть не сомневалась, что это действительно господин Том О'Нил. Но ей очень хотелось, чтобы он оказался не тем, за кого себя выдает.

– Что ж, войдите.

Показывая дорогу, она прошла впереди него в общий холл, который собственноручно украсила вазой с букетом сухих цветов и парой старых, но хорошо сохранившихся ковриков, купленных за бесценок на аукционе. К своему удивлению, при хорошем освещении она разглядела, что он значительно моложе, чем можно было предположить по его громоздкой, закутанной в пальто фигуре, и намного красивее. Нет, он не был красавцем. К Тому О'Нилу это определение, пожалуй, не подходило. Но, несомненно, он интересный мужчина, с волевыми неправильными чертами лица, полной, чуть выпяченной нижней губой и ярко-синими глазами. Повернувшись к нему спиной, она отперла свою дверь и, ощутив нахлынувшую на них волну теплого воздуха, поблагодарила Бога за то, что предусмотрительно оставила включенным отопление… Кажется, она ни разу как следует не согрелась с тех пор, как прочитала газету… даже в самолете. Ей очень хотелось выпить – на всякий непредвиденный случай у нее имелось немного виски, – но она не была уверена, что сможет налить стаканчик себе, не предложив своему посетителю, а угощать его она не собиралась.

Гарриет включила свет, бросила сумку на стол и резко повернулась к Тому.

– Итак, чем могу быть полезна?

– Как я уже сказал, я хотел бы поговорить с вами о вашей матери. – Он посмотрел ей прямо в лицо. Внимательный взгляд его ярко-синих глаз почему-то смущал ее. – Как представитель компании, застраховавшей ее жизнь и жизнь господина Мартина, не говоря уже о яхте, я намерен докопаться до правды о случившемся.

– Боюсь, что мне нечего вам сказать. Мне было всего четыре года, когда погибла мама.

Что-то недосказанное висело в воздухе, она явственно ощущала это, видела по едва заметно поднятой брови, по складочке в уголке его рта. Неожиданно он задал вопрос.

– Когда вы в последний раз видели свою мать, мисс Варна?

– Я же говорила вам… когда мне было четыре года. Вечером накануне ее отъезда. Она пришла ко мне в комнату, чтобы пожелать спокойной ночи…

Гарриет замолчала, вспомнив кое-что еще… Как в тот самый вечер, немного позднее, она услышала громкие голоса в комнате матери, прошлепала босыми ножками по лестничной площадке и заглянула в щелку приоткрытой двери. При этом воспоминании ее глаза потемнели, и острый взгляд детектива заметил это.

– И что? – настаивал он. – Что было потом?

– Говорю вам, что я никогда не видела ее после этого вечера.

– Но ведь что-то произошло…

– Ничего не произошло. Ради Бога…

– Что она сказала, когда заглянула к вам, чтобы пожелать спокойной ночи? Она выглядела как обычно?

– Не знаю. Не помню. Мама всегда была… мамой. И, по-моему, то, что она сказала мне, вас не касается.

– Боюсь, что касается, если учесть, что за жизнь вашей матери страховая компания выплатила четверть миллиона фунтов стерлингов.

Он пересек комнату и, подойдя к угловому столику, взял в руки портрет в серебряной рамке. – Когда был сделан этот снимок?

Неожиданно Гарриет не выдержала:

– Поставьте портрет на место! – резко сказала она.

– Это ваша мать, не так ли?

– Да, она. Снимок был сделан до моего рождения, когда она еще работала. А как вам известно, она была знаменитой манекенщицей. Но вы не имеете никакого права приходить сюда и трогать мои вещи. Даже полицейский не осмелился бы совать повсюду свой нос без ордера на обыск, а вы не полицейский. Вы частный детектив. И я не обязана с вами разговаривать.

Оторвав взгляд от портрета, он спокойно посмотрел на нее.

– Я заметил, что людям, которые теряют самообладание, когда я начинаю задавать вопросы, обычно есть что скрывать, – сказал он неторопливо.

– Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Уверен, что вы сами можете догадаться, мисс Варна.

– Нет, не могу. Растолкуйте мне, пожалуйста. Вы обвиняете меня в обмане, не так ли?

– Четырехлетнего ребенка? Боже сохрани! Но оказалось, что Грег Мартин, который вместе с вашей матерью был на взорвавшейся яхте, обманывал нас в течение целых двадцати лет. Ведь он объявился в Австралии.

– Я уверена, что вы знаете об этом значительно больше, чем я. Мне известно только то, что я прочитала в газетах.

Он снова приподнял бровь с выражением вежливого недоверия.

– Да ну? В таком случае это, видимо, причинило вам большие страдания.

Она оставила без внимания его несколько покровительственный тон.

– Насколько я понимаю, пока еще никто с полной уверенностью не сказал, что этот человек и Грег Мартин – одно и то же лицо, – возразила она.

– Верно. Это еще предстоит доказать. Но если предположить, что это уже доказано, нам придется очень тщательно расследовать, что произошло с вашей матерью. А что если она тоже осталась жива?

Его слова потрясли Гарриет, и она сглотнула, потому что нервный спазм сжал ей горло. То, что он сказал, отчасти совпадало с ее собственными мыслями, но было ужасно неприятно, когда их высказал вслух этот не вызывающий симпатии незнакомец.

– Но если она не погибла, то где, черт побери, она находится? – спросила она.

– Мне платят именно за то, чтобы я это выяснил. Я надеялся, что вы сможете мне помочь, но, если вы отказываетесь, мне придется прибегнуть к другим способам. Возможно, я затрачу больше времени, но… – он улыбнулся, и его уверенность вызвала у нее еще большую неприязнь к нему, – обещаю, что в конце концов докопаюсь до правды.

– В таком случае я предлагаю вам начать, не откладывая, – сказала Гарриет. Она подошла к двери и распахнула ее.

– Доброй ночи, господин О'Нил.

– Доброй ночи, мисс Варна. Извините, что отнял у вас время.

Она не ответила, а просто стояла, придерживая дверь, пока он не ушел. Потом закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и только тут почувствовала, что, хотя она все еще была в куртке в теплой квартире, ее снова бьет дрожь. Она оторвалась от двери, подошла к громоздкому старому буфету и достала бутылку виски и стакан. Не разведенное водой виски обожгло горло. Уставившись в пространство, Гарриет продолжала крепко сжимать стакан обеими руками.

Возможно ли, что Пола все еще жива… и хотелось ли ей, чтобы она была жива? Естественно, она ответила бы на этот вопрос «Да! Да!». Но, по правде говоря, все было не так просто. Какая женщина может по доброй воле, без колебаний оставить мужа и ребенка, позволить им горевать о себе и считать себя погибшей? Нет, та придуманная ею мама, образ которой осиротевший ребенок представлял в мечтах, так поступить не могла. Гарриет потрясла мысль о том, что за последние несколько часов Пола стала для нее более чужой, чем за те двадцать лет, в течение которых она считала ее погибшей. Красивое лицо на фотографии, несколько смутных воспоминаний, навязчивый запах ее духов – и вот она, Пола, такая, какой хотела ее помнить Гарриет. Теперь же ее отрывочные воспоминания рождали образ женщины, – возможно, искаженный, как искажается луч солнца в воде, – весьма отличающейся от той принцессы из волшебной сказки, на которую, как считала малышка Гарриет, как две капли воды была похожа ее мать.

«Неужели ты могла так поступить, мама?» – мысленно спросила Гарриет и, как всегда, не получила ответа. Кроме этого образа, у нее ничего не было. О той реальной женщине она ничего не знала.

Перспектива предстоящей бессонной ночи заставила Гарриет остро почувствовать свое одиночество. Презирая себя за слабость, она подняла телефонную трубку и набрала номер Ника. Телефон долго не отвечал, и чувство одиночества у Гарриет еще более усилилось. Ник не отвечал. Она уже собиралась положить трубку, как вдруг услышала его голос, такой знакомый, с мягким шотландским выговором.

– Ник! – сказала она, и у нее вдруг перехватило дыхание.

– Гарриет… это ты? Ты вернулась?

– Да. Только что. Я уже было подумала, что тебя нет дома.

– Я слушал музыку. Звук был слишком громким. Я не сразу услышал звонок.

В трубке раздавался приглушенный хор из «Трубадура».

– Ник… как ты думаешь… – начала она нерешительно.

– Ты хочешь, чтобы я приехал? – спросил он, словно читая ее мысли.

– А ты сможешь? Я знаю, что уже поздно, но…

– Буду у тебя через… двадцать минут.

– О Ник… спасибо!

– Это тебе спасибо, – сказал он сухо. – Ты так редко приглашаешь меня к себе, Гарриет.

– Пожалуйста, – сказала она, глядя на почти пустую бутылку из-под шотландского виски, – захвати с собой чего-нибудь хорошего и крепкого, чтобы мы с тобой выпили.

За то время, которое потребовалось Нику, чтобы добраться до ее дома, Гарриет заставила себя принять душ и надеть чистый пуловер, хотя самые обычные повседневные дела стоили ей огромных усилий. Ко времени, когда она услышала, как его машина втискивается на стоянку перед домом, Гарриет несколько успокоилась, по крайней мере внешне, и открыла Нику дверь, как она надеялась, с вполне беззаботным видом.

– Привет! Извини, что вытащила тебя из дома в такую погоду.

– Даже не думай об этом, – он поцеловал ее в губы и прошел в комнату. Это был светловолосый худощавый мужчина, лет тридцати пяти, в тяжелом черном пальто. Из вместительного кармана он извлек и поставил на стол бутылку шотландского виски.

– Выпивка – как было велено. Как я понял, ты в этом нуждаешься?

– Еще как! Ну и денек! Спасибо тебе, Ник. – Она протянула ему свой стакан. – Налей мне, только сначала сними пальто. А ты выпьешь?

– Поддержу компанию. Но совсем немножко – вдруг мне придется вести машину. – В его словах прозвучал невнятный вопрос. Она сделала вид, что не заметила этого, по привычке не проявляя эмоций даже тогда, когда сама нуждалась в Нике.

– Я сделала снимки, Ник. По-моему, просто чудесные. – Она с досадой отметила, что голос у нее слегка дрожит.

– Молодец.

Кинув пальто на спинку стула, он налил виски и протянул ей стакан, глядя прямо в глаза. – Ведь ты пригласила меня сюда не для того, чтобы обсуждать снимки, Гарриет… признайся. Совсем по другой причине, а? Как я понимаю, ты последовала моему совету и раздобыла газету?

– Да. – Она отхлебнула виски, потом вдруг вспомнила, что не принесла льда.

Когда она вернулась из кухни, Ник уже удобно устроился на диване. Гарриет подошла. К нему и присела рядом на пуфик.

– У меня уже побывал детектив из страховой компании, – сказала она.

Он приподнял бровь.

– Да? Они не теряют времени.

– Это верно. Думаю, они просто не могут себе позволить терять время, когда речь идет, как сказал этот человек, по крайней мере, о четверти миллиона, но все равно, это было не очень-то приятно. Особенно когда я только что вернулась из Парижа.

Она рассказала ему о состоявшемся разговоре, ничего не скрывая, не упомянув лишь о том, как это подействовало на нее, но Ник слишком хорошо ее знал, чтобы его можно было провести.

– Наверное, было довольно неприятно, – сказал он.

– Еще бы… такой наглец! Сначала высказывает предположение, что я участвовала в мошенничестве со страховкой, а потом чуть ли не утверждает, что мама нас бросила! Я поняла, что, с его точки зрения, компания станет богаче на четверть миллиона, если им удастся доказать, что их вообще не следовало выплачивать, но, черт его побери, ведь он говорил о моей матери!

– О Гарри, милая Гарри… – он притянул ее к себе, усадил рядом и обнял одной рукой. – А ты что думаешь по этому поводу?

– Что я думаю? Конечно, она погибла. Она бы никогда так не поступила с нами… – Гарриет немного помолчала. – Нет, по правде говоря, это я ему так сказала, а на самом деле я не знаю. Я просто не знаю, что думать. – Она глотнула виски.

– Разве это имеет значение? – спросил он. Она высвободилась из-под его руки.

– Конечно, имеет и еще какое!

– Почему? Как бы то ни было, а последние двадцать лет ты прожила без нее.

– Это неважно.

– Ты действительно хочешь узнать правду? Она может оказаться весьма неприятной.

– Да я уже места себе не нахожу, – призналась она – В любом случае, рано или поздно мне придется посмотреть правде в глаза. Этот О'Нил взялся за дело и не намерен останавливаться на полпути. Он будет копать и копать. Боже, что за работа! Представь, что тебе пришлось бы вот так копаться в дерьме!

– По правде говоря, эта работа немногим отличается от журналистской, – сухо заметил Ник, – Ну, Гарри, у тебя есть две возможности: или ты будешь сидеть сложа руки и предоставишь ему вести раскопки, или ты предпримешь собственное небольшое расследование.

– Не знаю. Я не уверена, что хочу этого.

– А я-то надеялся, что ты заодно сделаешь для меня еще один комплект отличных снимков.

– На какую тему?

– Сама решай. Ты же еще не снимала в Кувейте, не побывала в Гонконге, не так ли? А как же лавки сладостей в Корее? Возможно, поездка на Восток – это именно то, что тебе сейчас необходимо.

– Может быть, – в ее голосе совсем не было уверенности.

Они немного посидели молча, затем он многозначительно посмотрел на бутылку виски.

– Можно я выпью еще? Или мне придется все же вести машину?

У нее вырвался смешок, скорее похожий на рыдание.

– О Ник, что бы я без тебя делала?

– Я впервые слышу, что ты это признаешь, – сказал он печально. – Обычно ты прекрасно справляешься со всем сама.

Она не ответила.

– Ну так как же? – настаивал он. – Выпить мне еще или нет?

Гарриет взяла со стола бутылку и до половины наполнила его стакан.

– Выпей, если уж ты так настаиваешь, Ник. И пожалуйста… я хотела бы, чтобы ты остался.

* * *

Сначала она, вконец измученная, забылась под воздействием виски тяжелым сном. Потом неожиданно проснулась – сна ни в одном глазу, нервы взвинчены, мысли вразброд.

Гарриет высвободилась из объятий Ника, и он даже не пошевелился. Она терпеть не могла спать в его объятиях! Заниматься любовью, даже если она при этом не испытывала бурного восторга, было приятно, это действовало как наркотик, но потом… потом ей хотелось остаться одной.

«Я просто негодяйка, – размышляла она иногда. – Я бессовестно использую Ника и сама себя за это презираю. Но он сам во всем виноват. Он позволяет мне делать это. Если бы я была мужчиной, я бы послала себя подальше… да поживее!»

Однако той ночью ей было не до самокопания. Голова была занята совсем другими мыслями.

Выбравшись из-под пухового одеяла, она достала толстый шерстяной мужской халат и, плотно закутавшись, подошла к окну. Снегопад прекратился. На ясном и черном небе виднелось несколько звезд. Под окном стояли цветочные горшки с белыми шапками снега, летом она высаживала в них герань и петуньи, чтобы создать цветовое пятно, нарушающее серое однообразие, а за ними виднелась окружавшая дворик стена, тоже запорошенная снегом. Знакомая картина, но и она изменилась со вчерашнего дня, как изменилось все остальное после появления этой газетной заметки, как изменилась и вся ее жизнь. Теперь она чувствовала, что все в ее жизни на самом деле было не совсем таким, каким казалось прежде.

С одной стороны, Ник, конечно, совершенно прав, когда говорит, что, какова бы ни была правда, это теперь не имеет значения. Пути назад уже нет, нельзя переписать заново прожитые годы. К тому же это было совсем неплохое время. С присущей детям способностью адаптироваться она быстро свыклась с утратой матери, которая всегда была не более чем волшебным видением, существующим где-то на краю ее мира, и опустевшее место с успехом заняла Салли.

Теперь, оглядываясь назад с мудростью взрослого человека, Гарриет смогла оценить то, что принимала тогда как само собой разумеющееся. Когда ей сообщили печальную новость, с ней была Салли. Она утешала ее, смягчая боль, прижимала к себе, когда Гарриет плакала. В Салли было столько тепла, что за это ей можно было простить смешные маленькие слабости и колкие замечания, которые она имела обыкновение отпускать – ведь все это было лишь средством самозащиты. У Салли был огромный запас любви и здравого смысла, который, как предполагала Гарриет, был заложен в ней с детства, но несколько поубавился, пройдя испытание огнем, когда она родила и вырастила незаконнорожденного сына – в те дни, когда произвести на свет внебрачное дитя считалось позором. Салли заменила Гарриет мать, а, выйдя замуж за Хьюго, еще более укрепила свое положение, и Гарриет, чувствуя себя защищенной и любимой, никогда не сомневалась в искренней привязанности тех людей, которые имели значение для нее. Хотя вокруг Гарриет широко раскинулся волшебный мир моды и богатства, ее семейный круг был весьма узок – отец, Салли, а также внебрачный сын Салли – Марк Бристоу.

Марк получил образование в Англии, а впоследствии решил там поселиться, и именно из-за него Гарриет поехала в Лондон, хотя в последнее время редко виделась с ним. Марк занимался рекламой. У него с его партнером Тоби Роджером было собственное агентство, но, как ни парадоксально, большую часть прошлого года Марк провел в Штатах. Он и сейчас находился там по каким-то важным делам. Если бы он был здесь, Гарриет, отчаянно нуждаясь в ком-нибудь рядом с собой, возможно, позвонила бы ему, а не Нику. А может быть, и нет. В некотором смысле Марк был слишком близок к семье, являясь почти неотъемлемой частью того мира, основы которого вдруг зашатались, но в то же время он был как бы аутсайдером. Какая бы правда ни открылась, она не отразилась бы на Марке. Фундамент, на котором зиждился его мир, остался бы в целости. Какие бы ветры перемен ни дули вокруг него, основополагающим принципам его существования они не угрожали.

Ник шевельнулся под одеялом, протянув руки к пустому месту, где должна была находиться Гарриет. Она застыла на месте в надежде, что, не заметив ее отсутствия, он снова заснет. Но через мгновение Ник снова повернулся, пробормотав хриплым спросонья голосом:

– Гарри! Ты где?

– Здесь, – прошептала она. – Спи.

– Почему ты встала? Простудишься!

– Не простужусь. – Ее раздражала его забота. Но разве не этого ей хотелось – чтобы кто-нибудь был рядом и заботился о ней? Так почему же теперь даже то, что он проснулся и разговаривает с ней, казалось ей вторжением в ее личную жизнь?

– Иди ко мне, милая.

– Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке, черт побери! – Он встал с постели, вскрикнув от холода.

– Боже, да здесь стужа, как в холодильнике! Ты выключила обогреватель?

– У меня нет обогревателя в спальне, Ник. Холод полезен для здоровья.

– Полезен для здоровья! Да ведь можно воспаление легких схватить! – Он сгреб ее в охапку, закутав вместе с халатом в одеяло, подтолкнул к кровати. Она позволила ему проделать все это, хотя ее раздражение усилилось. Не могла же она сначала попросить его остаться, а потом накричать за то, что он о ней заботится. Когда он придвинулся ближе, чтобы согреть ее теплом своего тела, она лежала в оцепенении.

– Я думала, – сказала она, уткнувшись носом ему в плечо.

– Не сейчас, – запротестовал он. – Для этого будет достаточно времени завтра.

– Не будет, – ответила она. – Я приняла решение, Ник. Мне нужно попытаться узнать правду. Если мама еще жива, я должна найти ее. Ну а если она погибла, то…

Он не ответил.

– Я еду домой, – сказала она. – Извини, но улечу первым же рейсом, на который попаду.

– Не извиняйся. К чему извинения? Думаю, ты знаешь, что тебе нужно.

– Об одном прошу – не забудь взять с собой фотокамеру.

Она усмехнулась.

– Узнаю Ника – всегда и прежде всего он остается редактором.

– Всегда, – в его сонном голосе слышалось сожаление.

Согревшись, она задремала. Решение принято, и она почувствовала что-то вроде временного успокоения.

– Хорошо, Ник, – пробормотала она. – Я захвачу с собой фотокамеру.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Откуда ей было знать, что Ник думал совсем не о ее следующем фоторепортаже, а о том, что поездка может стать для нее шоком. Путешествие в прошлое, когда на каждом темном повороте в шкафах будут греметь костями скелеты, не может не вывести из душевного равновесия. Ник с никогда не подводившим его журналистским чутьем предвидел, что это путешествие может обернуться для Гарриет психической встряской.