Текст книги "Признания невесты"

Та самая, которая разрушила его жизнь. И что еще хуже, это разрушило и ее жизнь.

– Но ведь они должны были лгать. Я не могу понять лишь то, как могли вы так отчужденно относиться к женщине после тех слов, какие говорили ей.

После их с Джервайсом драки отец отменил приказ об изгнании, однако неуклонно настаивал на том, чтобы Джонатан не общался с Сереной. Однажды он столкнулся с ней на Сент-Джеймс-сквер, но поскольку отец мог наблюдать за ним в окно, молча прошел мимо. Потом, уже через несколько дней, он узнал, что она покинула Лондон. Приняв решение последовать за ней в Вест-Индию, он начал тайно откладывать деньги из тех, что получал на свое содержание от отца.

В том же году, уже после окончания осенней сессии парламента, он получил приглашение в гостиницу «Голубой колокольчик» в Уайтчепеле от брата, с которым не разговаривал до этого несколько недель.

К этому времени Джонатан накопил уже достаточно денег. Он планировал уехать в Антигуа весной и решил, что пора уже вступить в переговоры с Джервайсом. Ведь может случиться, что он никогда больше не увидится со старшим братом.

День выдался ветреный, но на удивление теплый. Когда Джонатан направлялся в «Голубой колокольчик», в кармане у него лежало письмо к Серене. Он никогда не отличался литературными способностями, и на сей раз у него ушло несколько часов на составление письма. Ему нелегко выражать свои мысли на бумаге, а чувство к Серене было настолько сильным, что казалось совершенно невозможным обратить его в буквы и слова. Это письмо стало первым, которое он смог написать ей, после того как она уехала. Наконец-то в то утро он его составил, но побоялся отправить.

Потом много дней смотрел на единственный листок бумаги и наконец бросил его, измятый и перепачканный, в огонь. И даже теперь Джонатан помнил каждое слово.

«Дорогая Серена.

Я надеюсь, что это письмо найдет Вас в добром здравии и самочувствии. Наша последняя встреча была скверной, и боюсь, что виновен в этом я и только я один, поэтому должен принести извинения за свое поведение, недостойное джентльмена. Мои родичи решили разлучить меня с Вами, но успеха в этом они не добьются. Самое сильное и глубокое мое желание заключается в том, чтобы сделать Вас своей спутницей на всю оставшуюся мне жизнь. Примите эти мои слова близко к сердцу, потому что я буду с Вами уже этим летом. Я могу только надеяться на то, что до того времени Вы сохраните привязанность ко мне.

Поверьте мне, дорогая Серена.

Горячо любящий Вас и бесконечно преданный Джонатан».

Он ворвался в гостиницу, весь в поту, несмотря на холодную погоду, размахивая рукой, в которой были зажаты перчатки. Джервайс поспешил встать, едва он подошел к их столику, и Джонатан застыл в полном оцепенении, глянув на брата. Лицо у того было желтым словно у покойника, одежда на нем висела – казалось, что с тех пор, как Джонатан виделся с ним в последний раз, он потерял не меньше пятнадцати фунтов веса. Непонятно, с чего бы это… Как выяснилось позже, старший брат Джонатана уже страдал от той болезни, которая свела его в могилу несколькими месяцами позже.

– Что это с тобой, парень? – спросил Джонатан.

Джервайс указал на свободный стул и предложил:

– Присаживайся, Джон.

Джонатан сел. Не говоря более ни слова, брат подвинул к нему по столу лист газеты. Джонатан начал проглядывать газетную страницу. Добравшись до середины, похолодел.

«Серена Донован из Антигуа, дочь Ч. Донована, утонула в море 27 августа, в возрасте 18 лет».

Джонатан поглядел на брата, лицо которого порозовело. Этот ублюдок улыбался.

Джервайс умер от туберкулеза восемь месяцев спустя, неженатый и бездетный, оставив Джонатана наследником графского титула. Отец Джонатана последовал за старшим сыном несколькими месяцами позже, скончавшись от апоплексии. У смертного одра отца Джонатан, спокойно глядя графу в глаза, взял реванш. Он заявил, что никогда не женится, не произведет на свет наследника, что собственное наследство он проиграет в карты и растратит во время дебошей и что таким образом придет конец родовой линии отца.

Умирающий граф умолял строптивца образумиться, однако он покончил счеты со своим предком и принял решение прожить жизнь до последнего дня, не связывая ее с какой-нибудь чуждой его натуре женщиной, которую никогда не смог бы полюбить.

И пока что держал слово.

А теперь он хотел бы вручить это письмо Серене, хотел сделать это прямо сейчас. Хотел, чтобы она могла появиться в «Голубом колокольчике» и увидеть выражение его лица в те минуты, когда он читал сообщение о ее смерти. Хотел, чтобы она была рядом с ним у постели его отца в ту минуту, когда Джонатан сказал ему, что никогда не полюбит ни одну женщину, кроме нее.

Если бы она присутствовала хотя бы в одном из этих мест, у нее не осталось бы никаких сомнений в том, какое чувство он питает к ней. Но как бы он мог высказать все это спустя столь долгое время, после того, что успел натворить? Это казалось совершенно невозможным.

Он покачал головой и произнес:

– Я не могу принудить вас поверить мне.

– Нет, – отрезала она, отвернувшись к окну. – Не можете.

Глава 15

Они провели ночь на постоялом дворе близ Глочестера. Джонатан представился весьма неоригинальной фамилией Смит, а Серену назвал своей супругой.

Она покраснела от возмущения, но Джонатан, многозначительно глянув на нее, с извиняющейся улыбкой пояснил хозяину гостиницы:

– Жена не переносит мой храп, сэр, потому прошу предоставить нам две отдельные комнаты.

Хозяин, уже обративший внимание на богатый костюм Джонатана и его толстый кошелек, немедленно согласился и предложил две соседние комнаты, разумеется, «самые лучшие в доме».

Как только любезный до раболепия слуга оставил их наедине в маленькой опрятной гостиной, разделяющей спальни, Серена удалилась в свою, чтобы снять дорожный плащ. Когда она через несколько минут вернулась в гостиную, Джонатан сидел в обтянутом ковровой тканью кресле возле скромного камина, держа в руке непочатый стакан бренди. Одет он был в обтягивающие светло-коричневые брюки и свободную белую рубашку с воротником нараспашку. Он заглянул в стакан, и на губах появилась сардоническая улыбка.

Джонатан поднял голову, но не заговорил.

Серена устремила на спутника сердитый взгляд.

– Не следовало говорить хозяину гостиницы то, что вы ему сказали.

Он слегка приподнял светло-русую бровь.

– Вот как? Насколько я помню, вы беспокоились за свою репутацию и о том, что Лэнгли может как-то узнать об этом приключении.

Ей не понравилось то, каким тоном он произнес имя Уилла. Как будто говорил о куске несвежего мяса, который ему хотелось выплюнуть.

– Мы уже обсуждали этот вопрос. Было бы лучше всего, чтобы он ничего не узнал об этой поездке.

Он встал и подошел к ней.

– Вот как? Ну, не знаю, Серена. Кажется, будто все, что исходит из ваших уст в присутствии Лэнгли, не что иное, как обман.

Щеки Серены снова вспыхнули ярким румянцем.

– Это не так.

– Но ведь само основание вашей помолвки возведено на лжи, разве не так?

Серена крепко зажмурилась на секунду. Она не должна – не может – позволить Джонатану сделать ее еще более виноватой за то, что сделала. Она и без его рассуждений чувствует себя скверно, хуже не придумаешь.

– Уилл очень хороший человек.

Он слегка отступил от нее. Вопреки его реакции, она понимала, что он согласен с этой простой истиной.

– Я не хочу причинять ему боль, – продолжала она. – Я отказываюсь это делать.

Приподнявшись в кресле, Джонатан протянул руку и провел пальцем линию сверху вниз по ее щеке. Серена собрала всю волю, чтобы не кинуться к нему в объятия. Она старалась не смотреть на его губы, не думать о поцелуе.

Она распрямила плечи. Почувствовав ее напряженность, Джонатан опустил руку.

– Я тоже не хочу причинять Лэнгли боль, – сказал он. – Да, он хороший человек. И мой друг. Но…

Серена выставила вперед ладонь, чтобы удержать его от дальнейших слов.

– Так пусть оно будет как есть и как быть суждено. Я очень благодарна за то, что вы взяли меня с собой на поиски моей сестры, но, кроме этого, между нами ничего быть не должно. После окончания поисков мы обязаны сделать все от нас зависящее, чтобы держаться подальше друг от друга. – Она сделала паузу, потом добавила, понизив голос: – Это слишком опасно.

Услышав последнее, Джонатан сжал губы, и в глазах у него вспыхнул огонь победы.

– Вот как?

Серена вздрогнула, отвела от него взгляд и, скрестив руки на груди, уставилась на белую оштукатуренную стену. У нее вдруг сильно пересохло во рту.

– Лорд… – В голосе ее прозвучало отчаяние, когда она продолжила: – Ведь это не умерло, да?

– Все, что происходило между нами? Нет.

Она снова повернулась к нему лицом, внезапно почувствовав себя совершенно беспомощной. Почему она не в состоянии испытывать такое же сильное влечение к Уиллу Лэнгли, как к Джонатану Дейну? Уилл куда более добропорядочный человек, он не таит в себе опасность. Даже Джонатан не стал бы оспаривать это.

– Слишком поздно, Джонатан.

Он посмотрел на нее испытующе.

– Правда? Вы в этом уверены?

И в этот момент Серена погрузилась взглядом в его синие глаза и в их глубине увидела правду. Он по-прежнему хотел ее. Лихорадочная дрожь охватила ее, но Серена, скрежетнув зубами, подавила ее.

– Да, ведь я помолвлена с Уиллом. Изменить обещанию, которое я дала ему…

Голос ее дрогнул. Если бы она расторгла свою помолвку с Уиллом, это доказало бы всему свету, что она и в самом деле преступная сестра. Та самая, которая должна была сгинуть в холодных водах Атлантики, но не сделала этого.

– Вы никому не давали обещания. – Голос Джонатана был полон доброты. – Мэг это сделала. И как вы сами говорили, обещание дала ваша мать. Не вы.

И она провела целое лето, увековечивая обман. Притворялась. Лгала.

Серена покачала головой, ее терзало отчаяние, которое она всячески старалась скрыть.

– Нет. Нет, я не могу…

Она не могла. Ради безопасности Уилла. Ради сестер.

– То ли это, чего хотела бы Мэг?

Серена отодвинулась как можно дальше и вжалась в спинку диванчика.

– Не надо. Не смейте… вы не вправе строить предположения насчет того, чего на самом деле хотела Мэг.

Но… О Господи, правильно ли это? Стараясь как можно больше походить на сестру, вправе ли она забыть о необходимости подумать о том, чего та хотела на самом деле? Да, Мэг хотела, чтобы их сестры оказались в безопасности. Однако могла ли Мэг хотеть, чтобы она, Серена, вышла замуж за Уилла?

Нет. Разумеется, нет. Сестра понимала, что Серена никогда не полюбит Уилла так же сильно, как она.

Однако теперь уже поздно. Она не может отступить. Ей предстоит выйти замуж всего через месяц!

Ее дыхание участилось – как могло такое произойти? Она уперлась кулаками в бока. Джонатан набил, как говорится, руку на совращении женщин своими речами, своим мужским обаянием. Он стал бы лгать ей, говорить, как она прекрасна, и в результате добился бы от нее желаемого. Того, на что Уилл уже предъявил свои права, и она утратила таким образом свободу распоряжаться собой.

– Идите сюда, Серена.

В глубоком голосе Джонатана прозвучали одновременно повеление и мольба.

Нет, она не подойдет близко к нему. Это было бы предательством по отношению к себе самой. Предательством по отношению к Уиллу. Она не сделает ни шагу, чтобы приблизиться к нему.

Молчание затянулось. Серена обхватила себя руками. Она видела, как стиснул челюсти Джонатан, как напряглись его плечи. О чем он думал в эти минуты?

– Это было так долго! – выдохнул он. – Так много времени прошло с тех пор, как я прикасался к вам.

Тот нежный поцелуй в конюшне при доме тети Джеральдины, тот самый, о котором она потом вспоминала и думала часами… это произошло совсем недавно. Как будто вчера…

– Вы прикасались ко мне одиннадцать дней назад.

Ну вот, ее заявление сделало ясным, что она считала дни. Серена постаралась изобразить полное безразличие на лице, но, как и Мэг, Джонатан мог распознавать ее маски. Как странно, что именно он, и он один, кроме Маргарет, умел понимать ее истинные чувства.

– Слишком давно, – пробормотал он. – И этого было недостаточно.

– Этого было слишком много.

Он с шумом выдохнул и произнес:

– Мне недоставало вас, Серена.

– Хватит.

– Но это правда.

– Вам не соблазнить меня, Джонатан. Я этого не допущу.

На его скулах заходили желваки, глаза превратились в щелочки.

– Неужели вы считаете, что это оно и есть? Совращение? Неужели вы думаете, что я могу предать Лэнгли? Думаете, что я готов попасть в такое положение? И хочу вас в это втянуть?

– Если не хотите, так одумайтесь. Уходите. Идите к себе в комнату, а я пойду в свою. Нам не следует больше говорить об этом.

Она было направилась к своей спальне, однако он схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

– Я хочу вас, Серена. Всегда вас хотел.

– Но вы больше не знаете меня, – проговорила она ледяным тоном. Она ведь тоже не знала, каков он теперь. Каким стал в ее отсутствие.

– Нет, я знаю, Серена. – Он крепче сжал ее руку. – Вы не изменились.

Серена с недоверием уставилась на него. Невозможно заблуждаться до такой степени.

– Я изменилась безмерно, милорд. Я уже не та наивная девственница, которой вы вскружили голову и влюбили в себя.

Он заметно вздрогнул при этих словах.

Слезы просились ей на глаза, но Серена сумела их удержать.

– И вы тоже изменились. Вы больше не тот молодой джентльмен, которому я верила всей душой.

Но почему, почему после всей той боли, которую он причинил ей, каждая клеточка ее тела предательски жаждет его прикосновения?

– Я никогда не желал причинить боль кому бы то ни было, особенно вам.

– Но причинили. И не только мне, Джонатан. Я слышала много плохого о вас, очень плохого. – Она глубоко втянула воздух. – Джейн говорит, что это неправда, но я слышала, будто у вас есть внебрачный ребенок.

Ей очень хотелось, чтобы он это опроверг. Его отрицание раз и навсегда закрыло бы эту тему.

Он опустил веки и наклонил голову, грудь его высоко вздымалась и опадала от бурного дыхания.

– У меня нет незаконнорожденных детей, Серена.

После этих слов у нее словно камень с души свалился.

– Но это само по себе ничего не значит, – продолжал он. – Ровным счетом ничего. Тем более теперь. Но вы правы. Я стал совершенно другим человеком, утратив вас. И вот вы вернулись. И вернули мне те качества, которые считал навсегда утонувшими в глубинах Атлантики вместе с любимой навеки женщиной.

Это было совсем не то, чего она ожидала, возвращаясь в Лондон. Она считала, что уже превозмогла отчаянную, невозвратимую любовь к Джонатану. Что оправилась от сердечной боли. От души поверила, что может стать хорошей женой для Уилла.

Серена заблуждалась, глубоко заблуждалась. Она все еще хотела Джонатана Дейна. Отчаянно. До безумия. Возвращение в Лондон стало ее ужасной ошибкой. Она считала, что поступает так ради сестер, однако лгала себе и всем остальным. Она поступила так ради себя. Из-за того, что хотела уехать из Антигуа. Она просто уцепилась за единственный повод, который давал ей возможность вернуться в Лондон и узнать, что произошло с человеком, которого она когда-то любила.

Голос его звучал негромко, но твердо и серьезно, так же серьезно, как в те далекие годы, когда он держал ее в объятиях.

– Я всегда хотел вас, Серена. Только вас. Вы для меня единственная женщина.

У Серены перехватило дыхание, губы задрожали. Страстная натура, которая таилась в ней, жаждала вырваться на свободу, и Серена боролась с ней изо всех сил. Джонатан стоял перед ней, недвижимый и возбужденный. Сам воздух, окружающий их, казался наэлектризованным.

Еще не понимая, что делает, Серена рванулась вперед. Обхватив рукой голову Джонатана, она прижалась губами к его губам. Несмотря на то что в комнате было холодно, его губы обожгли ее. Грудь у Серены стеснилась. Сердце бурно колотилось, подчинившись порыву чувства, которое она так долго подавляла в себе.

«Тебе это нужно. Тебе нужен он. Так было всегда».

Джонатан теснее прижался к ней, отдаваясь поцелую. Когда его язык коснулся ее губ, раздался громкий стук в дверь. Серена отпрянула.

Несколько коротких секунд они молча взирали друг на друга. Она первой отвела взгляд и посмотрела на пол.

Стук повторился, уже нетерпеливо.

Джонатан со вздохом подошел к двери и распахнул ее. Оказалось, что это служанка принесла на подносе их ужин. Горничная поставила тарелки с едой на небольшой круглый столик орехового дерева, сделала реверанс и удалилась. Ни Джонатан, ни Серена не пошевелились, пока та находилась в комнате.

Зачем она сделала это? Зачем прикоснулась к нему? Зачем? Зачем? Зачем?

Она сошла с ума, обезумела, она просто глупа! Как она могла поддаться своей слабости? Ведь Серена с самого начала понимала, что этот человек опасен. Ей даже захотелось, чтобы он повел себя в ее присутствии соответственно своей репутации. Может, стоит посоветовать ему разыскать какую-нибудь официантку из таверны внизу и привести сюда, к ним в номер. Если она узнает о распутстве Джонатана сама, а не из чьих-то рассказов, то уж точно сможет контролировать свои желания в его присутствии.

Однако он вел себя как истинный джентльмен. Как джентльмен, который заботится о ней и ее родных, который глубоко сожалеет о допущенных им ошибках и никогда не переставал желать ее. Он вел себя как джентльмен, который хочет, чтобы она к нему вернулась.

Нет. Она считала, что это именно так, судя по выражению его лица, однако он не говорил ей об этом. Возможно, он хочет снова овладеть ею только ради того, чтобы узнать, как это будет после всех прошедших лет. Серена подошла к столу и посмотрела на тарелки, расставленные на нем. Вроде бы им приготовили какую-то жареную птицу, а рядом стояла еще одна тарелка с чем-то похожим на желе, она так и не поняла, что это.

Джонатан пододвинул к себе стул и медленно, словно это потребовало от него каких-то усилий, опустился на него – как раз напротив Серены. Когда он поднял на нее свои синие глаза, они сверкали как сапфиры.

– Был там кто-то еще? – прошептал он. – Я имею в виду, до появления Лэнгли? Был кто-то еще у вас там, в Антигуа?

Серена думала, что сильнее уже не может ожесточиться, однако ошиблась.

– Это не ваше дело, – отрезала она.

– Скажите. Умоляю вас, Серена. Мне необходимо знать.

Она уселась за стол напротив Джонатана и лихорадочно подцепила вилкой кусочек мяса куропатки.

– Нет! – огрызнулась она. – Никого на Антигуа не было. И вообще никого не было… никогда.

Он с силой втянул воздух и произнес нечто скорее похожее на стон, нежели на четкие слова:

– Это… правда?

– Чистая правда.

– Даже Лэнгли?

Она не хотела отвечать на этот вопрос. Не должна была отвечать. Но ответила:

– Даже Лэнгли.

– Как такое могло быть? Ведь вы… Я уверен, что многие мужчины домогались вас.

– Вы единственный. Первый… и последний.

Признавшись в этом ему, Серена почувствовала сильное облегчение и в то же время не менее сильную душевную боль. Какая-то частица ее существа, можно сказать, некий демон, подбивала заявить, что у нее было столько же мужчин, сколько у него женщин.

– К сожалению, должен признать, я далеко не столь добродетелен, как вы.

Ей почудилось или он и вправду покраснел?

– Я была об этом осведомлена уже некоторое время назад, – сухо произнесла она.

– И вы меня за это презираете.

Да. Поскольку ей не стоило терять самоуважение, постольку она должна была бы относиться к нему с презрением.

– Не можем ли мы поговорить о чем-нибудь другом? – спросила она. – Ну пожалуйста. Я уже устала ворошить прошлое.

– Я согласен. Давайте поговорим о чем-нибудь нейтральном.

Несколько долгих минут они провели в молчании, занявшись едой. Серена наконец подняла голову и, поглядев на Джонатана через стол, разделявший их, попробовала беспечно рассмеяться, однако смех этот прозвучал горько.

– Итак, насколько я понимаю, нам больше не о чем говорить.

Все изменилось. Раньше они могли разговаривать часами, и каждому было интересно то, о чем говорит другой, чем бы оно ни было. А теперь между ними возникло чувство неловкости и напряженность.

– Я в этом сомневаюсь, – сказал он.

Она подняла на него вопрошающий взгляд.

– Расскажите мне о чем-нибудь приятном, чем вам пришлось заниматься после того, как мы расстались, – сказал он. – О чем-нибудь не имеющем отношения к тому, что произошло между нами. А потом я расскажу вам о каком-нибудь из своих приключений.

– Вот и хорошо. – Она помолчала, роясь в памяти и стараясь припомнить что-нибудь не имевшее отношения к Джонатану, потом вдруг расслабилась, подумав о коротком, но счастливом периоде своей жизни на Антигуа.

– Мой отец держал гвинейских овец, и мы не отказались от них, после того как он умер. Случилось так, что матки погибли, рожая ягнят. Я построила кормушку для малышей у нас в амбаре, чтобы вскармливать их и ухаживать, пока они не подрастут и не смогут сами о себе позаботиться. Я часто спала в амбаре возле них, следила, чтобы им было тепло, и кормила их, когда они были голодны.

– Вы построили кормушку для ягнят своими руками? – с улыбкой спросил Джонатан.

– Да.

Слуги и рабы оказывали ей посильную помощь.

– Мне легко себе представить, как Серена, которую я знал, строит ясли и кормит ягнят. – После недолгой паузы Джонатан добавил: – Моя память тоже была связана с мыслями о младенце.

Подцепив еще кусочек куропатки на вилку, Серена застыла без движения, высоко приподняв брови.

– В самом деле? – только и выговорила она.

Он кивнул и начал рассказывать:

– Примерно два года назад, во время одного из обязательных визитов к матери в ее огромный родовой дом в Суссексе, я ехал как-то верхом и вдруг увидел на обочине дороги повозку со сломанной задней осью. Какой-то мужчина склонился над ней. Позже я узнал, там была его жена. Сначала я подумал, что она мертва. Но на самом деле она рожала, ведь супруги как раз направлялись к повитухе, которая в то утро уехала к кому-то в соседнюю деревню. Ехать за ней было уже поздно. Ребенок должен был вот-вот появиться на свет.

– Господи! Что же вы сделали тогда?

– Ну, я подумал, что успею съездить за помощью, но тут женщина испустила такой душераздирающий крик, что ее муж свалился на землю в глубоком обмороке. Я не мог оставить ее в одиночестве.

Серена смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– И что было дальше?

– Я принял ребенка сам. Здоровенькую девочку. – Он рассмеялся. – Муж очнулся лишь после того, как дитя закричало громким и звонким голосом у мамы на руках.

– Джонатан…

Серена утратила дар речи.

Он покачал головой, криво усмехнувшись.

– Я имел дело с незнакомыми людьми, и тем не менее то был прекраснейший момент в моей жизни. Я никогда его не забуду.

– Чудесная история!

– Теперь эта семья живет в Стрэтфорд-Хаусе. Как выяснилось, этот мужчина искусный садовник, и я нанял его после того, как скончался наш старый садовник. Я крестный отец ребенка. Девочку зовут Эбигейл. Я стараюсь пообщаться с ними, каждый раз как посещаю имение.

– Вы должны очень гордиться своим поступком.

Он усмехнулся и ответил:

– Да ладно, я считаю, им просто повезло, что я подвернулся под руку в нужный момент. Но на моем месте мог оказаться любой другой человек. Ничего особенного я не совершил.

Последние слова он произнес совершенно искренне, и Серена подумала, что и в самом деле на его месте точно так же поступил бы каждый. Но ведь он скорее всего спас жизнь и ребенку, и его матери, а потом еще пристроил всю семью у себя в имении.

– Мне было приятно это услышать, – мягко проговорила она.

Губы его искривились.

– Почему же так? Неужели до вас доходили известия только о моей распущенности и о моих дебошах?

– Мне очень неприятно говорить это, но если не считать слов Джейн и Уилла о том, что вы в последнее время изменились к лучшему, то да.

На этот раз Джонатан встретил ее взгляд спокойно.

– Я хотел именно такой оценки моей личности.

– Почему, Джонатан? Чего ради мужчина мог бы пожелать себе известности в качестве неразборчивого в связях распутника?

– Мне не было дела ни до кого и ни до чего. Я не желал осторожничать. Когда вы умерли, вернее сказать – я считал вас умершей, вы унесли с собой все, что было во мне хорошего.

– Нет, это не так. Я такого не могла совершить. – Она махнула рукой как бы в подтверждение своих слов. – Стоит только вспомнить, что вы помогли вашему садовнику и его жене. Это свидетельство того, как много доброго сохранилось в вашей душе.

– Наверное, вы правы. – Он глубоко вздохнул. – Но когда вы умерли, Серена, во мне словно что-то сломалось, и дьявол завладел частью моей души.

– И где же он теперь, этот дьявол?

– Исчез.

Она помотала головой.

– Это не может быть настолько просто.

Он наклонил голову и уставился на свою тарелку с едой.

– Все изменилось. Мир перевернулся вверх дном. Я не в состоянии разобраться в себе. Все, что я знаю…

Серена сдвинулась на самый краешек стула.

– Что? – выдохнула она.

– Я все еще хочу вас. – Голос его понизился до шепота, и теперь он смотрел на Серену с мольбой и желанием в глазах. – Я хочу, чтобы вы были рядом, хочу говорить с вами. Дотрагиваться до вас. Быть с вами. – Он протянул к ней руку через стол. – Подойдите ближе.

Не в силах противиться этому повелению, Серена встала и обошла стол. Подол ее платья коснулся его колен.

Он посмотрел ей в глаза.

– Вы помните наши прогулки в парке? Наши долгие разговоры? Помните, как мы обменивались книгами? Наши письма? Я сохранил их все.

– Да.

Серена помнила все это и более того. Помнила, как не могла удержаться от того, чтобы не дотронуться до него рукой. Как сильно возбуждало ее каждое прикосновение к нему. Изменилось ли это?

Она подняла руку и провела пальцем по его носу сверху вниз. Его нос изменил форму – кончик слегка опустился, а посередине образовалась небольшая горбинка.

– Что это с вашим носом?

– Он был сломан.

– Каким образом?

– В… в драке.

– Больно было?

Он слегка дернулся – то ли от ее прикосновения, то ли от воспоминания о драке, она не поняла.

– Было такое.

Серена запустила руку ему в волосы. Они скользили между пальцами словно шелковые нити, пока она не откинула со лба волнистую прядь. Серена пригляделась к Джонатану, укладывая прядь на прежнее место. Он застыл на месте и напомнил ей статую Аполлона из белого мрамора – с бесцветными губами, но с мягкими и живыми кудрями.

– Серена, – почти простонал он. – Прошу вас, останьтесь со мной. Побудьте со мной.

– Я… я…

Как ей хотелось почувствовать прикосновение губ Джонатана к своим!

Он приподнялся. Ножки стула скребнули по полу, когда он встал. Приблизившись, он прижался к ее губам своими так крепко, что губы ее разомкнулись. Она положила руку ему на затылок, чтобы притянуть к себе, и поцелуй Джонатана стал жарким и требовательным.

Серена думала, что уже испытала всю силу страсти, однако она заблуждалась. Ее желание питалось его желанием, а у него страсть прибывала с каждой секундой, словно волна прилива на море.

Они слились воедино, наслаждаясь друг другом, Серена полностью отдалась во власть его поцелуев. Весь мир исчез, остались лишь они вдвоем, их взаимная страсть и неразрывная связь.

Джонатан поцеловал мочку уха Серены и прошептал:

– Ты хочешь меня, Серена? Пожалуйста скажи, что это так…

Она зажмурилась. Она хотела его, очень хотела.

Но это было неправильно.

Серена заставила себя вернуться к реальности. Заставила себя подумать об Уилле. О своей помолвке. О добром и честном мужчине, за которого должна выйти замуж, который не заслуживает… а может, и не снесет удара.

Серена отпрянула от Джонатана. Кровь шумела у нее в ушах. Она дрожала всем телом. Бесконечно долгое мгновение она стояла, опустив голову, и старалась выровнять дыхание. Изо всех старалась удержаться на ногах.

Джонатан тоже дышал с трудом. Как будто их поцелуй вытеснил из комнаты весь воздух.

– Позволь мне прикоснуться к тебе. – Он потянулся к ней всем телом после этих слов. – Позволь мне снова увидеть тебя. Умоляю, отдайся мне.

Она жаждала этого. Она могла расстегнуть его брюки и ласкать так же, как ласкала на балу у вдовствующей герцогини шесть лет назад. Ее всю обдало жаром неудержимой страсти.

Нет.

– Я не могу, – еле выговорила она задыхаясь.

– Серена…

– Нет! Я просто не могу. – Она без сил опустилась на стул и теперь смотрела на Джонатана снизу вверх со всей безнадежностью, отчаянием и чувством вины, охватившими ее целиком.

Джонатан наклонил голову.

– Я бы мог сказать, что тоже не могу. Богу ведомо, что я не хочу причинить боль своему другу. И не хочу, чтобы это сделала ты. Я должен держаться как можно дальше от тебя. Но Господи, Серена… – Теперь он снова смотрел на нее, и она отражалась в его глазах. – Быть рядом с тобой, видеть тебя, вспоминать о тебе. Говорить с тобой. Это же… Я думаю, это еще лучше, чем прежде. – Он сокрушенно покачал головой. – Я должен держаться в стороне от тебя. Но я не знаю, смогу ли…

Серена стиснула губы и уставилась на остывшую еду у себя в тарелке.

– Сможете, – произнесла она, снова переходя к обращению на «вы». – Смогу и я. Иного выхода нет. – Тут она снова взглянула на него. – Сядьте, Джонатан, и давайте покончим с обедом.

Он зажмурился, и Серена видела, что он борется с собой.

– За Уилла, – прошептала она.

Обуреваемый чувством вины, Джонатан дернул себя за волосы. Их взгляды пересеклись. Она победила – на сей раз. Нет, не она победила. Чувство вины одержало победу.

Джонатан сел, придвинув стул ближе к столу и посмотрел на тарелку перед собой.

Они доели остатки холодного мяса куропатки в полном молчании.

После ужина Серена вежливо пожелала Джонатану спокойной ночи и удалилась к себе в спальню, чувствуя спиной его пристальный взгляд. Чуть позже она услышала донесшийся из коридора стук захлопнутой двери. Она быстро подошла к окну и отодвинула пеструю ситцевую занавеску и наклонилась над деревянным подоконником.

Новая смесь тревоги и страха зародилась где-то в самой глубине ее души. Самым неприятным было то, что она ощутила в этом уже знакомое стремление поступить, как говорится, очертя голову, совершенно не думая об опасности.

Сочетание беспечности со страстью, как убедилась Серена на собственном опыте, могло привести к тяжким последствиям.

Она выглянула в окно. Свет луны уже пробивался сквозь разрывы в густых облаках, и его серебряные блики сверкали на росистой траве. Проезд к конюшне и дорожка к заднему входу в дом были испятнаны черными тенями. Конюшня уже была накрепко заперта на ночь, заперта была и кухня, из трубы которой не поднимался даже слабый дымок.

Все последние годы Серена всячески сдерживала свою пылкую и непокорную натуру, демонстрируя полное самообладание. Но даже после всех этих лет образцового поведения в светском обществе продолжали обсуждать подробности ее скандального прошлого. Она никогда не смыла бы с себя пятно. Пока не превратилась в Мэг.