Текст книги "Как выиграть любой спор. Дома, на работе, в суде – где угодно"

6
Сила предвзятости
Разглядывание нарядов, выведение пятен

ЗАМОК. Предвзятость закрывает ум на замок. Ничто, ни одна истина не может туда проникнуть.

Заглянуть в предвзятый ум – это как открыть дверь в комнату, доверху забитую хламом. Что-либо вместить туда не представляется возможным, и, как только дверь открывается, хлам вываливается наружу.

Когда разум забит предубеждениями, в нем очень мало свободного места. В результате рост и развитие останавливаются. Познание заходит в тупик. Человек может понимать нашу логику, но логика не играет особой роли. Наличие предубеждений означает предвзятость. Люди могут предвзято относиться к какой-то философии, религии, системе убеждений, политической партии, марке автомобиля, расе, личности – к чему угодно. Если человек ненавидит евреев или католиков, его вряд ли кто-либо или что-либо переубедит. Вы можете утопить предубежденного человека в разумных доводах, криках, слезах и мольбах, но ваши усилия будут как о стенку горох. С тем же успехом вы можете пытаться переубедить шкаф.

Понимание предвзятости. Предубеждения – а они есть у всех – являются частью нашей личностной структуры. Проблема в том, что зачастую они таятся на задворках подсознательного ума, медленно и незаметно просачиваясь в наше мышление и окрашивая его своими ядовитыми красками. Предубеждения могут сформироваться жестоким или невнимательным отцом, больной или нерадивой матерью, травмирующим опытом – когда нас незаслуженно наказывали, запирали в кладовке, заставляли заниматься ненавистным делом или терроризировали. Предубеждения могут быть следствием собственных ошибок, непереносимости определенных продуктов или регулярного промывания детского мозга раствором ненависти. Предубеждения, как и фобии, настолько глубоко укореняются в нашем сознании, что мы обычно ничего не можем с ними поделать, даже если и приходим к пониманию, что у нас психологический «бзик» – столь же очевидный, как и родовой шрам, который мы называем пупком. Аргументы и споры не избавляют от предубеждений; с тем же успехом они избавляют от шрамов, будь то психологических или физических.

Религия как предрассудок. Разве не все религии являются предрассудками? Или мы слишком предвзяты, чтобы это признать? Стоит ли убеждать баптиста, что Христос не был сыном Бога, или набожного мормона, что Бригам Янг испытывал слабость к женщинам? Если вы сейчас закроете эту книгу – значит, вы тоже не лишены предвзятости.

Попробуйте убедить бизнес-магната, что его стремлением к обогащению движет алчность, а алчность – это зло. В качестве доказательства своей успешности он продемонстрирует вам безупречную финансовую отчетность, где за сухими цифрами в графе «стоимость рабочей силы» действительно сложно разглядеть каторжный труд работников. Утверждения о том, что дети не должны голодать, что о больных следует заботиться, что наша молодежь должна быть образованна, что все люди должны иметь крышу над головой, воспринимаются не как проявления гуманизма, а как злотворные догмы социализма. То, что мы больше заботимся о голодных щенках на улице, чем о голодных детях под мостом, может свидетельствовать лишь об ослепляющей предвзятости.

Закон и предвзятость. Закон понимает порочную природу предвзятости. Он признает, что судья не должен вести дело, если он не может быть беспристрастным, хотя самые предвзятые судьи слишком предвзяты, чтобы признать свою предвзятость и взять самоотвод. Отстранить предвзятого судью от ведения дела равносильно тому, что вырвать зуб у разъяренной гориллы. Закон также позволяет освобождать от обязанностей присяжного, демонстрирующего предвзятое отношение к делу. Но абсурд и парадокс в том, что, как только это предвзятое отношение выясняется, сам присяжный, противная сторона и в большинстве случаев судья дружно радеют за то, чтобы оставить этого предубежденного присяжного в жюри. Но это уже другая тема.

Многоликая природа предвзятости. Вопрос не в том, есть ли у нас предубеждения, а в том, каковы эти многочисленные предубеждения. Мы предвзято относимся даже к самому слову «предвзятость», так как нас учат, что быть предвзятыми социально и «политически некорректно». Лично я предвзято отношусь к расистам, ксенофобам (кроме тех, с которыми я согласен), банкирам и в меньшей степени – к игрокам в гольф. А еще я предвзято отношусь к сметане в мексиканской еде. Я не люблю банкиров, потому что они на законных основаниях грабят людей. Я называю их «банкстерами» – по аналогии с гангстерами. Впрочем, Диллинджера я уважаю больше, чем банкиров. Диллинджер не грабил бедняков. Он грабил тех, кто наживался на бедняках. Кроме того, банкиры заносчивы. Они чертовски заносчивы и, как правило, ужасно скучны, так как не разбираются ни в чем, кроме денег, что априори скучно. Я не жалую банкиров и за их неприязнь к бедным, которая является отражением глубокой, патологической и отвратительной предубежденности. Они пройдут мимо умирающего от голода бродяги, но щедро спонсируют какое-нибудь знаковое общественное мероприятие (при условии, что их имена появятся на афише крупным шрифтом). Я предвзято отношусь к игрокам в гольф, потому что среди них много банкиров или друзей банкиров и потому что они тоже в большинстве своем скучные. Их полет мысли не идет дальше подсчета очков в игре. Я считаю (в силу и вопреки своей предубежденности), что, если однажды Бог заберет к себе всех игроков в гольф – всех сразу, – мир даже не заметит этой потери.

У меня предвзятое отношение к сметане, потому что, когда я был маленьким, моя бабушка сбивала из сметаны масло, и все это очень плохо пахло. А еще она кормила кислым молоком кур. Запах кислого молока мне тоже страшно не нравился, что вылилось в предвзятое отношение к курятине. Но это еще полбеды. Бабушка требовала, чтобы я выпивал все налитое мне молоко, даже если оно начинало сворачиваться, из-за чего у меня сформировалось стойкое отвращение к кисломолочным продуктам на всю жизнь.

Мой сын ненавидит орехи – грецкие, бразильские, арахис, кешью – короче, орехи. Как мы уже наблюдали, многие предубеждения уходят корнями в раннее детство – у кого-то, к примеру, родители ненавидели чернокожих, или копов, или священнослужителей, или республиканцев, или Boston Red Sox, или что бы то ни было. Предубеждения могут порождаться жизненным опытом. Скажем, кого-то ограбил латиноамериканец, и с тех пор этот человек ненавидит всех латиноамериканцев. Проблема в том, что предвзятость расползается, как грязное пятно на скатерти. Человек, которого ограбил латиноамериканец, может начать ненавидеть всех обладателей смуглой кожи. Я знаю человека, который ребенком страшно пострадал от ядовитого плюща. Теперь он ненавидит не только все растения, похожие на плющ, но и все вьющиеся растения, украшающие помещения и здания; он ненавидит леса, изобилующие ядовитом плющом, ненавидит горы, ненавидит прерии – по сути, он ненавидит весь растительный мир.

Проблема усугубляется тем, что зачастую люди не только не осознают свои предубеждения, но и вполне комфортно с ними уживаются. Их предубеждения для них – это истина, их истина. Моя истина в том, что банкиры – это бездушные роботы, морально и социально ущербные, которые лишают людей крыши над головой за просроченный платеж и которые не прочли ни одной достойной книги с тех пор, как окончили Гарвардскую школу бизнеса. А может, и раньше не читали. И хотя я в курсе своих предубеждений, я с ними вполне комфортно уживаюсь. Мне нравятся мои предубеждения. Без них я был бы не я.

КЛЮЧ. Информация – лучший способ защитить себя от предвзятости. Но как это сделать?

Итак, как же выявить предубеждения Другого, будь то присяжного, клиента, члена городского совета или соседа по площадке? Одно мы знаем точно: чужие предубеждения станут явными после того, как человек воспримет в штыки наш идеальный аргумент. Но было бы неплохо узнать о них заранее. Информация. Ах, информация! Но как добыть информацию?

Иногда мы спрашиваем присяжных, есть ли у них предубежденность против данного судебного разбирательства или клиента, и они признают, что есть. Как правило, они признают это, чтобы избежать участия в коллегии присяжных, или, что еще хуже, придумывают какую-нибудь отговорку, чтобы избежать участия в коллегии присяжных. Но большинство присяжных не признают своей предвзятости.

Они считают свои предубеждения просто обоснованными мнениями. В глубине души они знают, что предвзяты, но не видят в этом ничего плохого. Да и зачем им признаваться в своей предвзятости и вылетать из жюри, когда они хотят участвовать в судебном разбирательстве и отправить нашего клиента на сковородку? К тому же зал суда, полный людей, – не место для признания в своих личностных особенностях, антиобщественных взглядах или неполиткорректных убеждениях. Разве банкир скажет нам о своем предвзятом отношении к чернокожим, латиноамериканцам или беднякам? Разве начальник отдела кадров признается в том, что не наймет людей старше пятидесяти лет? Разве гомофоб признает свою неприязнь к гомосексуальным людям? Аналогичным образом присяжный будет с милой улыбкой на лице отрицать свою предвзятость. И как нам с этим быть?

Выявление личностных кластеров. Я часто полагаюсь на «кластерную концепцию». Личности людей, их симпатии и антипатии, их взгляды и представления, их убеждения и предубеждения образуют кластеры, как виноград – грозди. По одной виноградине можно понять, как выглядят остальные ягоды на грозди и какие они на вкус. Небольшие отличия могут наблюдаться, но в целом вы можете биться об заклад, что виноград не будет напоминать бифштекс.

Возьмем, к примеру, банкира. Если вы знаете, что Другой – банкир, вы также знаете, что он живет не в трущобах и, скорее всего, никогда там не жил. Он не ездит на стареньком драндулете вроде пикапа с открытым кузовом и грудой разного барахла. Скорее всего, он не принадлежит к церкви пятидесятников и не выписывает Daily Worker. Его друзья вряд ли состоят в коммунистической партии. Он вряд ли курит траву. Он никогда не ночевал на улице. Скорее всего, он учился в хорошей школе и получил высшее образование. Его родители наверняка были состоятельными. На выборах он, скорее всего, будет голосовать за республиканцев. Он не покупает костюмы от J. C. Penney. Он никогда не был безработным. Он никогда не сочинял стихов. Он никогда не писал картин. Конечно, везде есть исключения.

А как насчет мировоззренческих кластеров банкира? Если вы – безработный, он, вероятно, сочтет вас лодырем. Он скажет вам: «Работы вокруг хоть пруд пруди. Я не могу найти работника, который вымыл бы мне окна. Я не могу найти работника, который починил бы мне котел. Я две недели искал сантехников. Те, кто не работают, просто не хотят работать». Его взгляды на социальное благополучие вполне предсказуемы и совпадают с общепринятыми. Он расскажет вам избитую историю о том, что женщины заводят много детей только для того, чтобы получать большое пособие и не работать. «Эти женщины делают на детях деньги. Это их бизнес», – категорично заявляет банкир, хотя он ни разу в жизни не общался с бедной, необразованной женщиной, у которой семеро детей и которая живет с ними в трехкомнатной холодной квартире на последнем этаже, и никогда не спрашивал ее, почему у нее столько детей. А зачем ему это?

Взгляды банкира на чернокожих тоже легко прослеживаются. Он скажет вам, что ничего не имеет против афроамериканцев, но на поверку окажется, что доля чернокожих заемщиков его банка составляет всего 0,00067 процента. Его точка зрения насчет бездомных заключается в том, что людям просто нравится болтаться на улице. Его подход к проблеме, хотя он вряд ли в этом признается, – «моя хата с краю». Нужно «позволить жизни идти своим чередом», что на обычном языке означает оградить себя от отбросов общества, не мешая им умирать с голоду.

Политические взгляды банкира можно предугадать, даже не задавая ему вопросов. Он выступает за свободную торговлю и против повышения налогов. Он считает, что государство не должно вмешиваться в нашу жизнь, но должно щедро поддерживать промышленность и банковское дело. Кризис в сберегательно-кредитной сфере – это обман, надувательство, фикция. Государство должно защищать нас от преступлений на улице, но не от преступлений банкиров против своих вкладчиков. Границы страны должны быть на замке: «Хватит с нас этих такос» (хотя такие выражения он позволяет себе только в сауне, со своими приятелями-банкирами). Смертная казнь должна использоваться более активно, а не отменяться. Другими словами, общество должно убивать больше своих членов, а не требовать для них пожизненного заключения. Грабителей банков вообще надо вешать на каждом столбе. А тем, кто проворачивает аферы с чеками, следует делать на лбу татуировку, чтобы их было легче вычислить. В принципе, если вы знакомы хотя бы с одним банкиром, вы знаете предубеждения всех банкиров. Конечно, всегда бывают исключения, и в грозди синего винограда можно отыскать ягоду другого цвета. Но я говорю обо всей грозди – о пятидесяти семи синих ягодах, а не об одной зеленой, затерявшейся в общей массе.

Другой пример. Какие личностные кластеры у чернокожего железнодорожного рабочего? Его взгляды на одни вещи полностью противоположны взглядам банкира. Однако в других аспектах они практически не отличаются. Оба, и банкир, и рабочий, пренебрежительно относятся к безработным. Оба возмущаются повышением налогов. У обоих одинаковые представления о благосостоянии. Но чернокожий рабочий знает, что 70 процентов заключенных в тюрьмах – афроамериканцы, и подозревает, что дело в расизме. Он не любит банкиров. (Как и игроков в гольф.) Он политкорректен с коллегами по работе, он хорошо с ними ладит, он ест с ними в одной столовой и считает многих из них своими друзьями. Не забывайте – я говорю о кластерах. У каждого человека свои кластеры, но, как правило, они похожи на кластеры людей того же круга и с тем же опытом.

Священнослужитель. Давайте в качестве еще одного примера рассмотрим кластер священнослужителя – он вас наверняка удивит. Многие, если не большинство священнослужителей, поддерживают смертную казнь. Многие страдают от «однобокой любви», то есть любят Бога, но ненавидят людей, хотя Бог сыграл с ними больше злых шуток, чем любой мирянин. Учитывая широкую поддержку, которую оказывает духовенство войнам, я не удивлюсь, если на автомобилях священнослужителей появятся надписи «УБИВАЙТЕ ХРИСТА РАДИ». Короче говоря, священнослужители все больше тяготеют к радикально правым и, как ни парадоксально, все меньше питают любовь к роду человеческому. Когда им нужны деньги, они говорят нам творить добро, следуя заповедям Христа. Но когда какой-нибудь несчастный, с безжалостно травмированной в детстве психикой, совершает преступление, они ссылаются на закон Моисея: «Око за око…» Или это мое предубеждение?

Прочие категории. Кластеры фермеров и «синих воротничков» похожи на кластеры государственных служащих и работников коммунальных служб. Кластеры писателей, актеров, музыкантов и художников относятся к одной категории, но будьте внимательны. Взгляните на Чарлтона Хестона, который так наклонился вправо на политическом поприще, что одна его нога кажется намного короче другой, а у Джейн Фонды в свое время были проблемы с «левым» уклоном. Кластеры школьных учителей, альпинистов, медсестер и секретарей более расплывчаты и непредсказуемы. Второе поколение богачей – это вообще отдельная тема. Лучшие из них часто испытывают вину за свое незаслуженное финансовое благополучие и пытаются как-то ее искупить, в то время как другие, вроде братьев Менендес, начисто лишены нравственного содержания, как пустые пакеты из-под чипсов на пляже. Более возрастные домохозяйки чаще зеркалят кластеры своих мужей, чем более молодые и работающие женщины. А когда вы читаете мои рассуждения о кластерах, окрашенные моими предубеждениями, вы реагируете на них с позиции собственных взглядов и представлений. Внешне никто из нас не выглядит предвзятым. Но если мы спорим, ссоримся, расходимся во мнениях, наши предубеждения сразу становятся очевидными – согласны?

Опасность игнорирования кластера. Возможно, опасно и неправильно стричь всех под одну гребенку, разделяя на категории по расе, национальности, полу, экономическому положению или профессии. Но если мы хотим цивилизованным образом защитить себя от последствий предвзятости, концепция кластеризации – вполне доступный и приемлемый, хотя, может, и не совсем «политкорректный» инструмент. Однако он однозначно лучше, чем гадание на картах.

Позвольте мне рассказать вам историю. Несколько лет назад я защищал банкира из Луизианы, обвиняемого по уголовному делу за различные виды банковского мошенничества. Я был предельно откровенен с этим банкиром, который проделал долгий путь от Луизианы до Вайоминга, чтобы убедить меня взяться за его дело.

– Послушайте, я не люблю банкиров, – сказал я ему как можно более вежливым тоном. – Вы выглядите приятным человеком и все такое, но я никогда не защищал банкиров и, откровенно говоря, не вижу оснований делать для вас исключение.

– Господин Спенс, – ответил он. – Я еще тот сукин сын.

Это привлекло мое внимание. Он смотрел на меня невероятно грустными и серьезными глазами.

– Знаете, когда я берусь за какое-то дело, я отдаю ему часть своей жизни. И мне хочется верить, что человек, которого я защищаю, принесет пользу обществу. Иначе я потрачу свою жизнь впустую. А я не хочу тратить свою жизнь впустую.

Банкир объяснил мне, что попал в беду, потому что на самом деле совершал добрые дела. Он выдавал кредиты бедным людям, оказавшимся в отчаянном положении, в обход строгих банковских правил. Он сам вырос в бедной семье. Он сам пробивал себе дорогу в жизни. Он не выносил все эти принципы банковского бизнеса, согласно которым, если у вас есть деньги, вам выдадут займ на любую сумму, а если вам действительно нужны деньги, вы не получите ни цента, даже если оставите в залог жену и детей. Он старался помогать начинающим предпринимателям и бизнесам. Он был верен своим старым друзьям, далеким от банковской сферы. Он делал крупные пожертвования местному чернокожему сообществу, в том числе университету для афроамериканцев. Его взгляды и принципиальная позиция вылились в конфликт с регулирующими органами, а затем и с государственным адвокатом, которого ему назначили.

Он не вписывался в мой банковский кластер. Но мне все равно не хотелось представлять его интересы. Я обсудил ситуацию с Имаджин.

– Не знаю, почему бы не защитить этого беднягу, – сказала она. – Банкиры тоже люди.

– Да, – сказал я. – Только через одного социально девиантные.

– Банкиры имеют право на презумпцию невиновности, – сказала она.

– Угу, и через одного признаются виновными.

– Банкиры имеют право на защиту.

– Как и все подозреваемые в совершении преступления.

– Ты предвзят, – сказала она. – Это дело – отличная возможность поработать над своими предубеждениями.

Она была права – впрочем, как обычно. Чем больше я узнавал этого банкира, тем больше им восхищался. Почти в каждом человеке, даже в банкире, есть что-то хорошее и светлое. В итоге я согласился взяться за это дело.

В суде я столкнулся с проблемой, с которой до этого не сталкивался: как чернокожие Луизианы отнесутся к белому банкиру из Луизианы? Когда начался процесс отбора присяжных, я, сам того не осознавая, стал отбирать тех, с кем чувствовал себя комфортно. Хотя я родился в Вайоминге и в детстве мало общался с афроамериканцами, в их обществе мне вполне комфортно. Я разделяю здоровое недоверие к доминирующему белому обществу. Я признаю несправедливое отношение этого общества к бесправным и обездоленным меньшинствам. Я вырос в бедной семье. В школе ко мне относились свысока, и я часто чувствовал себя изгоем, одиноким и никому не нужным. К началу 1960-х я обнаружил, что сочувствую чернокожим.

Отбирая присяжных для дела банкира, я решил по возможности сформировать жюри только из афроамериканцев. Я считал, что понимаю афроамериканцев. Если я им симпатизирую, они, по идее, должны симпатизировать мне. Если они будут мне симпатизировать, то услышат мои аргументы. А если они услышат мои аргументы, то оправдают моего клиента. Такова была моя логика, и банкир с ней согласился. Он тоже симпатизировал чернокожим и был готов доверить им свою судьбу. Более того, чернокожие присяжные наверняка оценят, что банкир их выбрал, что он им доверяет и все такое прочее. Доверие порождает доверие. Я не устаю это повторять.

Прокурор, в свою очередь, считал, что афроамериканцы будут благоволить представителям власти, поэтому в итоге в наше жюри вошли десять чернокожих и двое белых присяжных. Я даже пытался исключить этих белых присяжных – домохозяйку и фермера – из жюри, но, к моему большому разочарованию, их оставили.

Судебный процесс продолжался несколько месяцев. И, как это обычно бывает, среди присяжных стал обрисовываться лидер – в данном случае это был молодой афроамериканец, сидевший крайним слева в первом ряду. В кругу своих коллег я называл его Крутым Чуваком, потому что он был так преисполнен важности и самодовольства, словно отвечал за весь мир. И этот Крутой Чувак мне симпатизировал. Когда я высказывал свое мнение, он широко мне усмехался, подмигивал или энергично кивал головой.

В ходе процесса я пришел к выводу, что Крутой Чувак может убедить присяжных оправдать моего клиента. К тому же мы привели им фактические доказательства того, что этот банкир помог многим афроамериканцам и был явно их другом. Мой перекрестный допрос тоже был на высоте. К окончанию слушаний со стороны обвинения осталась лишь горстка чиновников, которые пытались показать моему подзащитному, кто здесь главный. Они хотели поквитаться с ним за его принципиальность.

Я выступил со сногсшибательным последним словом, вобравшим в себя все теоретические и практические аспекты, изложенные в этой книге, и привел жюри в полное замешательство. Судья заявил о пересмотре дела в связи с тем, что присяжным не удалось прийти к единогласному решению, и они разошлись по домам. Выходя из здания суда, я увидел проезжавшего мимо Крутого Чувака. Он тоже меня увидел, помахал мне рукой, улыбнулся и сложил пальцы буквой V, что означало «victory», то есть «победа».

При повторном рассмотрении дела судья лично подсчитал голоса присяжных, и оказалось, что все десять чернокожих присяжных проголосовали против меня и моего клиента, а двое белых, которых я пытался исключить из жюри, – за нас. Я проигнорировал кластерный феномен. Да, я действительно симпатизировал чернокожим присяжным, а они симпатизировали мне. Но их стойкое предубеждение против банкиров, особенно против белых банкиров и особенно против тех, кто пытается им покровительствовать, жертвуя крупные суммы учреждениям для афроамериканцев (чего не мог позволить себе ни один из присутствовавших в суде афроамериканцев), оказалось сильнее личных симпатий и сыграло определяющую роль в их решении. Их предвзятость, как и моя, была совершенно предсказуемой. Но я не принял это во внимание. Хотя стоило. И я это знал. Но я решил, что жюри, как и я, будет больше настроено против представителей власти, чем против этого банкира. И моя оплошность дорого мне обошлась.

Белые присяжные тоже проголосовали вполне предсказуемо. Фермер был сыт по горло государственным регулированием. Ему нравился я, и ему нравился мой клиент, который был более человечным, чем большинство банкиров, с которыми фермеру приходилось иметь дело. Домохозяйка, дабы не быть белой вороной, поддержала белого фермера. Так что любой разумный, мыслящий человек, который никогда не читал эту книгу, мог предсказать такой результат.

В принципе, кластерная концепция – это тоже предубеждение, предвзятое отношение к людям, разделяющим схожие потребности, ценности, цели, опыт и другие особенности. Это процесс, посредством которого человек применяет собственные предубеждения, чтобы предугадать предубеждения Другого. И этот процесс полон подводных камней и исключений. Если вы отыскали среди синего винограда ягоду зеленого цвета, не факт, что вы отыщете еще одну. Но находить такие удивительные исключения среди людей – это огромная радость.

Изучайте людей. Меня часто спрашивают, куда пойти учиться, чтобы стать судебными адвокатами. Вопрос лучше сформулировать иначе: чему нужно учиться, чтобы стать настоящими людьми? Хотим ли мы стать успешными судебными адвокатами или успешными в любом другом призвании, мы должны прежде всего стать профессионалами в понимании своих братьев и сестер, населяющих эту землю. Но как? Как стать экспертами в такой деликатной области, как человеческая личность? К сожалению, этому не учат в школе.

Детей из богатых семей часто отдают в частные школы, где они забивают себе мозги латынью и страдают от элитного воспитания. Я знаю аргументы в пользу классического образования. Однако я хочу обосновать вот какой аргумент: наше восприятие людей зависит от того, какие мы сами. Мы скорее поймем Другого, если у нас с ним похожие кластеры жизненного опыта. Работающий человек лучше понимает работающего человека, чем студент. Нет более грустного и вместе с тем более забавного зрелища, чем адвокат, получивший престижное образование Лиги плюща, выступающий перед судом присяжных из обычных людей. Слова, которые он выбирает, предложения, которые он строит, метафоры, которые он использует, доводы, которые, по его мнению, убедят судью и жюри, пафосный и покровительственный тон, который часто сквозит в его голосе, – все это отражает его кластеры. Но присяжным они не знакомы, поэтому им трудно сопереживать или доверять этому адвокату.

Я говорю молодым людям, что, если они действительно хотят быть хорошими судебными адвокатами, если они хотят быть успешными в любом призвании, они должны как можно лучше изучить все аспекты человеческой природы и бытия, желательно по опыту. Я убежден, что молодые люди должны много работать, чтобы получать не только теоретические, но и практические знания, которые помогут им в дальнейшей жизни. Они должны знать, что такое сводить концы с концами, беспокоиться о предстоящей плате за жилье, приходить вечером уставшими, обходиться малым, радоваться даже незначительным победам. Я хочу, чтобы мои дети знали самые разные вещи: как мыть туалет, как строить дом, как замешивать цементный раствор, как класть кирпич. Они должны знать, как ухаживать за больным человеком, поливать огород, взбираться на гору, писать стихи, петь народные песни, лежать у ручья и мечтать. Они должны знать радость любви и боль утраты. Я считаю, что молодые люди, которым никогда не приходилось работать, беспокоиться или бороться с серьезными материальными трудностями, как и молодые люди, которые выросли в тепличных условиях, относятся к социально незащищенным категориям населения.

Состоятельные родители часто совершают ошибку, отправляя своих детей в какое-нибудь безопасное место, где они изолированы от остального мира, а потом ожидают, что эти дети каким-то чудом станут самодостаточными, успешными взрослыми в реальном мире. Нельзя подготовиться к бою на боксерском ринге, прилежно оттачивая балетную технику в художественной школе (хотя я признаю, что занятия танцами не повредят даже боксеру).

ЗАМОК. Хорошо, мы обнаружили предвзятость. Как с ней быть?

Выявив предвзятость, мы должны помнить о том, что мы уже уяснили: пытаться искоренить предубеждение аргументами и доводами – это то же самое, что прочищать кухонную раковину частушками и балладами. Я не раз видел, как адвокаты выступают перед предвзятыми судьями или присяжными и, потерпев неудачу, терзаются вопросами: «Где я оплошал? Что я сказал не так? Я считал, что моя речь была идеальной». Причина, конечно, не в речи. Причина в том, что адвокат не выявил предубеждения судей или присяжных и не знал, как в таких случаях действовать.

КЛЮЧ. Этот ключ не откроет двери многих комнат, доверху забитых предубеждениями.

Личный интерес – глухая стена. Когда Другой осознает, что на кону его личные интересы, успешный спор априори невозможен. Потому что предвзятость любого живого существа, будь то человека или лесного папоротника, коренится в базовых жизненных потребностях. Даже самый искусный спорщик не сможет убедить людей принять решение в ущерб их личным интересам.

Конструктивный, но бесплодный спор. Возьмем, к примеру, спор, призванный убедить лесоруба в важности сохранения многовековых лесов, притом, что вырубка деревьев – это его хлеб насущный. По понятным причинам лесорубы предвзято относятся к пятнистой сове – маленькой невинной птичке, ставшей иконой защитников окружающей среды. Чтобы проиллюстрировать неимоверную сложность искоренения предубеждения, основанного на потребности в выживании, с помощью аргументации, мы гипотетически наделим нашего лесоруба абсолютной властью говорить «да» или «нет» уничтожению многовековых лесов.

Для начала мы признаем и обоснуем его предвзятость:

– Мы оба понимаем, что вырубка деревьев обеспечивает вам средства к существованию.

– Все верно. Я зарабатываю этим на жизнь. А вы хотите, чтобы мои дети сидели голодными ради какой-то там совы?

– Нет, конечно. Но вы согласились выслушать мои доводы против вырубки лесов и вынести объективное решение – мы так условились?

– Да, хорошо. Я вас честно выслушаю, а потом выдам по полной.

Далее следует озадачить лесоруба вопросом, как он собирается отбросить в сторону личные интересы:

– Как вы собираетесь отбросить в сторону личные интересы, чтобы быть абсолютно беспристрастным и справедливым?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, как вы собираетесь убедиться, что ваше решение не основывается на собственной выгоде? В конце концов, на первом месте всегда стоит забота о семье, верно?

– Однозначно.

– Это даже важнее, чем быть справедливым, согласны?

– Возможно.

– Тогда как вы собираетесь быть справедливым с учетом этих обстоятельств?

– Не знаю. Я попробую. Это все, что я могу сделать.

– На самом деле с моей стороны несправедливо просить вас даже пытаться быть объективным в этих обстоятельствах. Не знаю, смог ли бы я быть беспристрастным на вашем месте. Возможно, никто не смог бы, когда на кону благополучие его семьи.

Он не отвечает.

– Могу я дать вам совет, как вы можете попытаться быть объективным?

– Да, конечно.

– Попробуйте представить себя «последней инстанцией во Вселенной». Вы обладаете абсолютной властью над всеми живыми существами на Земле. Ваше желание – быть высшим авторитетом и вершить истинное правосудие. Можете представить себе это, хотя бы на минуту?