Текст книги "Наваждение"

Глава 17

Не обращая внимания на пот, струившийся по телу и пропитавший всю ее рабочую блузу, Ники упрямо сражалась с ублюдками самой Природы – сорняками, превратившими некогда ухоженный садик Элл в подобие диких джунглей. Работа была тяжелая и монотонная, продвигалась очень медленно. И хотя Ники была в превосходной физической форме, повторение одних и тех же движений вызвало у нее боль в пояснице и судороги в ногах. По мере того как солнце все выше и выше поднималось над горизонтом, согревая сыроватый воздух и разгоняя последние остатки облаков, Ники все чаще останавливалась, чтобы сделать глоток холодной воды из стоявшего поблизости термоса… Все же, наполняя один мешок за другим полу сгнившими усохшими растениями, оставленными прежними жильцами, она чувствовала необыкновенное удовлетворение, приводя в порядок то, что по праву принадлежало ей.

Она распрямилась, вытянув вверх руки и покрутив шеей, чтобы снять напряжение. Потом смахнула с лица прядь волос, испачкав щеку о толстую рабочую рукавицу: она стала надевать их лишь после того, как вздувшиеся на ладонях волдыри дали ясно понять, что ее руки не приспособлены для такой работы. Интересно, подумала Ники, а что бы сделала мама, если бы сейчас увидела свою дочь? Наверное, сначала пришла бы в ужас: Элл терпеть не могла физическую работу. Поэтому, возможно, и позволила соблазнить себя X. Д. Она больше всего на свете хотела забыть о тяжелом крестьянском труде, знакомом ей с детства в своей родной деревне.

Но в конце концов – и Ники в этом не сомневалась – мама одобрила бы ее решение бороться до конца несмотря ни на что и сохранить ту собственность, за которую Элл продала свою душу.

Но возможно ли это? Список того, что ей необходимо купить для ремонта дома, все рос, и к тому же ей вскоре придется кого-нибудь нанять, поскольку одной ей со всем этим не справиться.

Не проходило и дня, чтобы Ники не изучала документы, с такой неохотой предоставленные ей Уэзерби, стараясь придумать, каким образом ей уплатить налоги, не продавая дом и землю.

Она поработала еще час, выдергивая сорняки, пока не расчистила дорожку к дому. Затем оттащила тяжелые мешки с мусором на обочину дороги, чтобы их забрала вызванная ею специальная машина вместе со сломанной мебелью, разорванными и грязными матрасами, которые она свалила позади дома. Выбросив всю эту рухлядь, она осталась практически ни с чем.

Она налила в ведро горячей воды с нашатырным спиртом и, приставив к стене лестницу, стала смывать слой грязи и копоти со стекол второго этажа. Занимаясь этой работой, Ники мурлыкала про себя старую французскую песню, которую частенько пела Элл, когда тосковала по родине или же для того, чтобы напомнить себе, что занимается серьезным и нужным делом.

Где-то в середине дня небо неожиданно потемнело, и через мгновение ливень загнал Ники в дом. Она быстро вылила грязную воду из ведра и поставила его в центре бывшей комнаты Элл, чтобы в него стекала капавшая с потолка вода.

Наверное, я сошла с ума, уже в сотый раз после своего приезда в Виллоу Кросс сказала себе Ники. Это она почти каждый раз твердила себе, выкладывая драгоценные доллары за то, чтобы ей подключили электричество, установили телефон, поменяли замки в дверях – акция, не столько абсолютно необходимая, сколько символическая.

Возможно, она бы уже и отказалась от своей идеи поселиться в этом доме, но поддержка пришла с неожиданной стороны. В то время как Ники ожидала, что Хелен с неодобрением отнесется к ее намерению бросить учебу и отказаться от мысли стать врачом, она, наоборот, заявила ей, что в данный момент это самое правильное решение.

В телефонном разговоре, состоявшемся вскоре после приезда Ники в Виллоу Кросс, Хелен настоятельно уговаривала Ники остаться.

– Я уверена, что тебе необходимо сделать это, – говорила она. – Мне всегда казалось, что со смертью твоей мамы прекратилось твое развитие. Я имею в виду эмоциональное развитие. Ты была так напугана и одинока, что инстинктивно отгородилась от всего, что могло бы помешать тебе выжить. Ты не позволяла себе даже попытаться опереться на кого-нибудь, я уж не говорю о том, чтобы отдать свое сердце.

– Я отдала свое сердце тебе, – сказала Ники.

– Я знаю, родная. Но свой внутренний мир, какой-то более глубокий его слой, ты оберегаешь от вторжения. – Она немного помолчала. – Мне звонил Алексей. Говорил, что очень хочет поговорить с тобой. Как я поняла, ты сбежала от него и отказываешься…

Одно упоминание его имени вызвало боль.

– Я не хочу говорить о нем, Хелен.

– Но ты должна узнать одну вещь. Он сказал мне… – Я ничего не хочу знать! – перебила ее Ники. – Обещай мне, Хелен, обещай мне никогда не говорить об Алексее. Я знаю, его отец – один из твоих друзей и ты наверняка будешь встречаться с ним. Но теперь в моей жизни для него нет места. Теперь моя жизнь здесь – тем более ты говоришь, что я права.

Хелен вздохнула.

– Да, я действительно так считаю. Потому что думаю, что ты заново откроешь для себя свое собственное «я», чтобы развиваться и дальше, а это лучше делать там, где ты находишься сейчас.

С явной неохотой Хелен дала ей слово, что больше не будет говорить об Алексее Иванове, и вскоре после разговора прислала Ники чек на тысячу долларов, чтобы та починила крышу.

Понимая, что Ники не захочет брать у нее деньги, Хелен попросила ее считать, что это дано как бы «в долг».

Однако Ники пока не воспользовалась чеком, не желая осуществлять на чужие деньги свой еще и ей самой неясный план. Поэтому крыша все еще текла, и, поставив ведро в комнате Элл, она с той же целью поставила две кастрюли в своей комнате.

Защитив таким образом дом от дождя, Ники пошла на кухню приготовить себе что-нибудь перекусить. По крайней мере, здесь ей удалось все привести в более-менее божеский вид. Она скребла и чистила, пока не покраснели ободранные руки, желая вернуть утраченный блеск и чистоту маминым кастрюлям и прочей утвари. Потом долго уничтожала следы неопрятности и запустения в шкафчиках и на полках. Теперь на подоконнике стояли цветы в горшках, как и было при Элл. Здесь же находились подарки, присланные ей к новоселью Блейк, вернее, высланные по ее распоряжению из одного из универмагов ее отца, тут было все: от электронной кофеварки до портативного телевизора. И хотя эта роскошь казалась неуместной в требующей ремонта и нового холодильника комнате, они воспринимались как солнечный отблеск, как лучик Надежды на то, что когда-нибудь Ники сможет с полным основанием назвать этот дом своим.

Она съела бутерброд с арахисовым маслом, медленно запивая его молоком, чтобы немного продлить удовольствие, и дала себе слово устроить настоящий пир, если наконец-то заплатит. налоги и станет полноправной хозяйкой этого дома.

После немудреного обеда Ники снова принялась за работу. Когда она начала медленно и аккуратно сдирать старые обои в спальне, зазвенел телефон. Наверное, это Уэзерби: она просила его о встрече, чтобы выяснить, не сможет ли он договориться об отсрочке уплаты налогов или же попытаться как-нибудь получить арендную плату, которую в свое время не заплатили.

Но это оказалась Кейт.

– А ты надеялась услышать кого-нибудь другого? – спросила она, почувствовав удивление в голосе Ники.

– Вообще-то да, но мне приятней говорить с тобой.

– Вот и хорошо. Приходи сегодня к нам поужинать. Тим обещает, что приготовит твой любимый овощной рулет. А еще у нас в морозилке лежит много-много домашнего мороженого…

Ники улыбнулась. Это было как в прежние времена: ей казалось, что Тим с Кейт просто удочерили ее.

– Ужасно соблазнительно, – сказала она, – но боюсь, что не смогу. Я так устала, что способна только на то, чтобы завалиться спать.

– Расслабься, Ники, – постаралась убедить ее Кейт. – Оставь часть работы и на выходные, мы с Тимом снова приедем к тебе и немного поможем.

– Но вы и так очень много сделали, – возразила Ники, хотя и без особой убежденности, поскольку и помощь, и общество друзей делали работу и легче, и веселей.

– Тим обожает всякую работу по дому, – настаивала Кейт. – А я сделаю все что угодно, чтобы ты здесь осталась.

Однако, несмотря на поддержку Кейт и собственное упорство, Ники стало казаться, что ее на каждом углу подстерегает очередная неприятность.

На следующий день после того, как с немалой помощью друзей она окончила ремонт кухни, у нее сломался холодильник. Когда она попыталась купить себе в кредит новый, заведующий универмагом в Виллоу Кросс отказал ей. «Никаких кредитов незнакомым», – заявил он, не желая изменить свое решение даже после того, как Кейт и Тим предложили свое поручительство и совместно подписали ее заявление о кредите. Дело было не столько в кредите, подумала Ники, сколько в том, что она здесь чужая. В конце концов она воспользовалась чеком Хелен и купила себе подержанный холодильник в комиссионном магазине, потратив на него восемьдесят долларов из оставшихся у нее денег.

Когда она все подготовила к ремонту спальни, то наконец-то решилась заделать крышу. Но кровельщик заявил, что это невозможно: крышу вообще уже нельзя починить, ее нужно всю менять и обойдется это примерно в три тысячи долларов. В конце концов Тим забрался на крышу и заделал дыры рубероидом. «Но это долго не продержится, – предупредил он, – особенно если будут сильные дожди и грозы». Когда Ники захотела отремонтировать старый «бьюик» Элл, ей сказали, что это ей обойдется по крайней мере в тысячу долларов. Почему-то это расстроило се больше всего: для нее машина Элл была не просто средством передвижения, а, как и дом, символом того, на что она променяла свою жизнь.

Отчаявшись добыть деньги, Ники позвонила секретарше Уэзерби и пригрозила, что поселится на пороге его конторы, если он не откликнется на ее просьбу о помощи. В конце концов он был ее опекуном, назначенным судом, и если ее дела были в плачевном состоянии, то в этом отчасти была и его вина. Ему следовало бы получше заботиться о ее имуществе. А разве он не может использовать свое влияние в городе и у Хайлендов и добиться, чтобы табачная компания пересмотрела свое решение об отмене ее денежного содержания, которое она получала в течение многих лет?

Ответ на эту угрозу пришел летним солнечным утром через несколько дней, когда Ники была в саду, стараясь прибить перекосившиеся ставни. Почтальон просигналил из своего грузовичка и, когда она подошла, вручил ей большой плотный конверт, заказную бандероль. Внутри Ники обнаружила целую кучу каких-то документов, к которым было прикреплено письмо от Уэзерби.

Придерживаясь своего обычного безликого, почти анонимного стиля, адвокат писал: «Недавно на ваш счет пришел последний чек из компании „Хайленд“, однако, как вы сами можете удостовериться, он не полностью покрывает расходы за мои услуги. В виду переживаемых вами финансовых трудностей я принял решение отказаться от недостающей части». Сюда был приложен депозитный счет на сумму в 3500 долларов на имя Уэзерби как ее опекуна. Это были деньги, предназначенные на ее обучение, если бы она не бросила колледж. Теперь она могла бы с их помощью разделаться с кое-какими проблемами. Однако наряду с этим там также находился счет за юридические и прочие услуги по управлению за прошедший год, в которые входили и расходы по составлению, например, договора об аренде, а также по хранению документации, пересылке документов, даже расходы на копировальные работы – и вся эта сумма составляла более 3888 долларов. Здесь же была И копия чека, выписанного Уэзерби на свое имя: он закрывал счет для денежных поступлений Ники и переводил всю полученную ею сумму на свое имя в счет уплаты долга.

Эти тщательно собранные счета и документы поразили Ники даже больше, чем то, что ей больше неоткуда ожидать помощи для решения своих финансовых проблем. Как мог Уэзерби отобрать у нее эти несчастные деньги, пришедшие ей в качестве последней крохи от щедрот Хайлендов? Запихнув содержимое конверта в сумочку, она помчалась прямо в контору Уэзерби и, не обращая внимания на секретаршу, швырнула бумаги ему на стол.

– И вы думаете, что это вам сойдет с рук? – возмущенно воскликнула она.

Казалось, гнев Ники ни в малейшей степени не нарушил спокойствия Уэзерби. Казалось, он даже ждал ее.

– Сойдет с рук? Что именно вы хотите сказать, мисс Сандеман? Разве в моем поведении вас что-то не устраивает?

– Вот именно. Мистер Уэзерби, между нами никогда не было особой любви. Суд назначил вас моим опекуном в такое время, когда я ничего не могла решать, и с того самого времени это было скорее ваше поле деятельности, чем мое, так что ничего другого мне не оставалось, как примириться с этим и оставить вас в этой роли. Но я не знала, что вы используете свое положение мне во вред, позволив практически пустить на ветер мое единственное имущество, отдав неизвестно кому мой дом и участок, даже не побеспокоившись о том, чтобы вовремя потребовать с арендаторов оплату…

– Да, да, это все очень прискорбно, мисс Сандеман. Но видите ли, – он улыбнулся своей притворной улыбкой, и его южный выговор, казалось, стал еще заметнее, – это Юг, и здесь у нас свои порядки. Поскольку вы дочь… иностранки, да и сами практически здесь не жили, вы, возможно, плохо разбираетесь в наших обычаях. Но мы здесь не относимся ко многому так формально, как на Севере. Если мы сдаем кому-нибудь дом и землю, то мы обычно доверяем ему…

– Доверяете! – взорвалась Ники. Я даже не смогла купить здесь в кредит новый холодильник, а вы позволили кому-то разорить дом моей матери, забрать ее вещи без…

– Ну какой смысл так злиться? сказал он, все еще стараясь казаться вежливым. У меня много работы…

– Смысл очень даже есть, Уэзерби. Однажды вы привезли мне указание от Хайлендов – они предупреждали меня, что пойдут на все, если я попытаюсь каким-либо образом скомпрометировать их перед людьми, и мне совершенно ясно, что вы у них мальчик на побегушках. Теперь вы пытаетесь передать мне от них, чтобы я даже и не пыталась что-либо предпринять, что у меня все равно ничего не выйдет. – Она подошла к столу, где он по-прежнему сидел, спокойно глядя на нее. – Ну что ж, это только придает мне решимости. И, может быть, первое, что я сделаю, чтобы показать вам, что у меня свои планы – это найму адвоката, чтобы он проверил всю вашу работу – пусть он проверит, что вы как мой опекун сделали для меня, и посмотрим, что скажет суд о том, насколько непрофессионально и в ущерб моим интересам вы вели дело, я уж не говорю о том, что вы забираете мои деньги на оплату себе самому…

Уэзерби поднялся, и маска вежливости слетела с его лица. Он обошел стол, глаза его сузились, в голосе послышались угрожающие нотки:

– На вашем месте, мисс Сандеман, я бы не стал угрожать. Получать плату за свои услуги – совершенно обычное дело. И любой суд города, округа или штата сочтет ваши претензии необоснованными. А если вы хотите нанять другого адвоката и выбросить последние оставшиеся деньги на пустую судебную тяжбу, начинайте. Только я думаю, что если ты попробуешь запачкать в этом городе мое имя, то посмотрим, что они сделают с твоим – и с именем твоей матери, самой известной шлюхи здесь, в Виллоу Кросс. – Скрестив руки на груди, он уставился на нее.

Ники почувствовала, как у нее сжались кулаки. Ей хотелось изо всех сил стукнуть Уэзерби, но она могла лишь бросить на него презрительный взгляд. Что-то в нем – именно в эту минуту – заставило ее почувствовать себя опять десятилетней одинокой и испуганной девочкой, полностью зависящей от воли посторонних ей людей. Если у нее и был шанс остаться и выжить здесь, в Виллоу Кросс, то она действительно не могла себе позволить тратить время, энергию и деньги на борьбу со столь известным жителем города – к тому же его поддерживали Хайленды.

Торопливо схватив бумаги, брошенные ею на стол Уэзерби, Ники ни слова не говоря выбежала из его кабинета. Когда она проходила через приемную, секретарша наградила ее дежурной улыбкой, и Ники представила, какие слухи и сплетни вскоре разлетятся по телефонным линиям Виллоу Кросс.

Все еще потрясенная случившимся и чувствуя себя несчастной, она поехала в детский сад Кейт, надеясь получить поддержку и совет от подруги. Там оказался и Тим, поскольку его магазинчик не имел определенных часов работы. У детей был тихий час, и Ники сидела с Тимом и Кейт на их кухоньке и показывала счета, присланные ей в последний раз мистером Уэзерби. Они были потрясены не меньше ее.

– Он же твой опекун! – сказала Кейт. – Он должен был блюсти твои интересы, сохранять твое имущество!

– А этот счет! – возмущался Тим. – Думаю, что даже в Нью-Йорке адвокаты не запрашивают за свои услуги такие деньги…

– Что же мне теперь делать? – спрашивала Ники. – Он прекрасно понимает, что у меня нет денег, чтобы привлечь его к суду. Но ведь он оставил меня ни с чем!

Тим взглянул на жену, и она кивнула, как будто они уже между собой обсудили положение Ники.

– Ники, – сказал Тим, – мне кажется, ответ у тебя буквально под ногами. У тебя есть способ не только сделать так, чтобы твоя собственность полностью окупилась, но и получить кое-что сверху…

– Нет, Тим. В том состоянии, в котором все это находится, я за нее много не получу. И, кроме того, я просто не могу продать дом и землю. Это все, что у меня…

– Кто говорит о продаже? – вмешалась Кейт. – Мы имели ввиду совсем другое, мы думали, что ты могла бы… – Она посмотрела на Тима, как бы ожидая, что более серьезные рекомендации должны исходить от него…

– Да, так что же? – с надеждой спросила Ники.

– Выращивать табак, – сказал Тим.

– Табак?.. – тихо повторила Ники. Табак лежал в основе богатства ее врагов. Неужели ей тоже участвовать в таком деле?

Кейт оперлась на стол и говорила очень тихо, поскольку видела, что за перегородкой начали ворочаться спящие ребятишки:

– Просто безобразие, стыдно смотреть, как пропадает твоя земля, Ники. Пятьдесят акров – это совсем немало, чтобы обеспечить приличную жизнь. Масса фермеров в округе имеют гораздо меньше.

– Но я ничего не понимаю в сельском хозяйстве, – сказала Ники. – И, кроме того, боюсь, у меня нет даже начального капитала.

– Найми хорошего специалиста, – предложила Кейт, – постепенно и сама всему научишься. Используй те деньги, что тебе прислала Хелен, а когда они кончатся, мы с Тимом тебе поможем.

– Нет, я не могу…

– Ники, я как-то говорила тебе, как это больно, когда от тебя отказываются. Сейчас происходит то же самое. Если ты не позволяешь себе помочь, то ты в какой-то мере отказываешься от нас: стараешься показать, что боишься впустить нас в свою жизнь.

Ники наклонила голову, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Кейт встала и, подойдя к ней, обняла ее за плечи, а Тим протянул руку и дотронулся до ее ладони.

– Стань частью нашей жизни, Ники, . – сказала Кейт, – это самое лучшее, что ты можешь сделать. Ты всегда была одинокой. Но ведь ты приехала жить сюда, в табачный край. Так стань и его частью тоже. Если ты ничего не предпримешь, и причем как можно скорее, ты потеряешь то, что так хотела сохранить.

Она ушла от Кейт с Тимом, дав обещание хорошенько подумать над их словами. Но все же она побаивалась – не потому, что ей придется заниматься совсем новым для нее делом, но потому, что это новое дело вовлечет ее в сферу влияния Хайлендов, сферу, которую они контролировали столь же жестоко и неумолимо, как и всю ее жизнь – и жизнь ее матери тоже.

Однако, вернувшись к себе, Ники взглянула на поля и представила их покрытыми ухоженными ровными рядами кустиков вместо засохших и полусгнивших стеблей. Она, усмехнувшись, подумала о том, что действительно будет забавно войти в дело – пусть где-то совсем сбоку – полностью контролируемое се врагами. Интересно, попытаются ли они вытеснить ее?

Эти мысли не покидали ее и весь следующий день, когда она приводила в порядок дом, но она так и не смогла убедить себя, что ей все же стоит рискнуть. Даже у опытных табаководов иногда бывают неурожаи. А вдруг она растратит деньги Хелен, потом деньги Кейт и Тима, а у нее ничего не получится?

В ту ночь она лежала без сна, мучимая сомнениями. Вдруг уже где-то в начале четвертого ночи ей показалось, что она слышит скрип гравия, как будто по незаасфальтированной дорожке, ведущей к дому, приехала машина. Ники встала и выглянула из окна спальни.

Ночной месяц слабо освещал сад, но дорожка, окаймленная высокими вязами, пряталась в темноте. Ники старалась приглядеться к густым теням. Есть там машина? Она не могла сказать точно.

Но затем она увидела, как лунный свет упал на фигуру человека. Это был мужчина. Она не спускала с него глаз. Он поднял руку, и тут Ники увидела, как в темноте вспыхнул огонек сигареты: очевидно, ночной посетитель сделал затяжку.

Кто бы это мог быть? Уэзерби? Может быть, они послали кого-то, чтобы навредить ей?

Ники хотела окликнуть его, но потом передумала. Лучше просто посмотреть, что он будет делать. Посетитель не мог видеть ее в темной комнате. Скорее всего он думает, что она спит. Если он подойдет к дому поближе и попытается вломиться, у нее будет время ускользнуть от опасности.

Но человек не шевелился. Он в течение довольно долгого времени лишь стоял, глядя на дом, время от времени попыхивая своей сигаретой. Наконец отбросил в сторону окурок и растоптал его каблуком. Затем исчез в тени деревьев. Ники услышала шум мотора, зажглись задние огни, и она увидела, как машина медленно удаляется по дорожке от дома. Этим все и кончилось. Кто бы это мог быть? Кто мог приехать сюда лишь с одной целью – посмотреть на дом, помечтать при свете луны? Кто-то, кому не спится так же, как и ей, и кто приехал сюда в поисках ответа на мучающие его вопросы? Может быть, он хотел, чтобы она уехала отсюда, пытался запугать ее и заставить уехать?

Интересно, знаком ли он ей? А может быть, это человек, который был знаком лишь с ее матерью?

Проснувшись на следующее утро, солнечное и ясное, Ники с трудом могла поверить, что этот таинственный посетитель при свете луны ей не приснился. Одевшись, она вышла к тому месту, где видела темную фигуру. В траве лежал раздавленный окурок.

Она все время думала о ночном происшествии, но никак не могла найти ему объяснения. Однако ей все-таки показалось, что кому-то хочется вселить в нее тревогу и мучительную неопределенность. В сущности этот человек, стоявший в тишине у нее под окном, ничем ей не угрожал.

И, думая обо всем этом, она наконец пришла к единственному решению, которое действительно было для нее важным. Она останется здесь, потому что только так она сможет найти ответ на все загадки, окружающие ее. Был ли этот молчаливый посетитель здесь единственным? Нет, она окружена ими здесь, как была окружена и ее мать. Ники поклялась себе, что покажет любому из них, что ее невозможно запугать и заставить уехать, докажет им, что дочь Гейбриэл Сандеман часть этого мира.