Текст книги "Наваждение"

– Я вовсе не намерена подсказывать тебе, что и как делать, – ответила она, – я всего лишь прошу тебя помочь мне в добром начинании. Что бы ты ни думал обо мне, ты должен признать…

– Но это не мое дело, – сказал он спокойно, и теперь его лицо было серьезно. Я знаю, что ты веришь в то, что делаешь доброе дело, Ники. И Бог видит, что я не питаю любви к табачным компаниям. Но я не могу помогать тебе выталкивать из бизнеса еще больше фермеров. Просто не могу. Попроси меня петь для бездомных. Или накормить голодных детей. И я отправлюсь за тобой в ту же минуту.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь, черт побери! Я могу сказать это, лишь взглянув на твое лицо. Ты так чертовски захвачена этой идеей относительно «Хайленд», что в твоей голове просто нет места, чтобы понять кого-то, кто думает иначе! Точно так же, как в твоем сердце нет места для…

– Я не хочу больше ничего слышать, Уилл Риверс! – оборвала она. – Не хочу еще раз выслушивать, что во мне не правильного, даже в одной из твоих песен. Она повернулась на каблуках и ушла.

Ладно, подумала она, если Уилл не поможет, она должна найти другой способ рассказать американской публике правду о табаке. Зная о каждодневном аппетите средств массовой информации на свежие новости, Ники решила выдавать им такие, какие влекли бы за собой шлейф различных подходов к каждой публикации, каждой телевизионной программе.

Репортеру «Вашингтон пост» она говорила о вторжении табака в иностранные государства. «Я потрясена, – сказала она, что при поддержке наших политиканов мы позволяем таким компаниям, как „Хайленд“, соблазнять детей. Знаете ли вы, что „Хайленд“ предлагает японским подросткам бесплатные билеты на рок-концерты взамен на пустые пачки сигарет? Можем ли мы терпеть такое в Соединенных Штатах? Или это не так плохо, если происходит в другой стране?»

Корреспонденту «Нью-Йорк таймс» она говорила о жульнических методах рекламы, когда под видом передовых статей помещали серию рекламных материалов табачной индустрии. По мере того как истории о Ники Сандеман множились, ее начали сравнивать с Жанной Д'Арк и Дон Кихотом.

Ее первоначальная группа инвесторов возрастала день ото дня, привлекая мужчин и женщин из всех общественных слоев. Контора Кромвелла нашла необходимым добавить еще одну форму сотрудничества с ней, занявшись бизнесом Ники. Ее пакет из десяти процентов акций вырос до двенадцати, потом до пятнадцати, а затем до восемнадцати. Число доверенностей на голосовании также росло, вначале медленно, а затем все быстрее, по мере того как имя Ники становилось почти таким же известным, как Уилла.

По случаю тринадцатой годовщины Великого американского похода против курения она выступила в шоу Опри Уинфри и рассказала, как курение стало главной убийцей женщин. «Это не тот случай, когда нужно равенство, – сказала она. – Я думаю, что женщины должны поставить своей целью прекратить распространение этой отравы. Вот что я намерена сделать, когда займу место в правлении „Хайленд“.

Сразу после этого Ники получила телеграмму от Хелен. «Я всегда знала, что ты хорошо воспитана. Теперь, похоже, ты тоже открыла „что-то особенное“ в самой себе. Я молюсь за твой успех».

По мере того как приближалось ежегодное собрание акционеров, компания Ники набирала силу. Затем она получила новый мощный импульс. В статье «Нью-Йорк таймс» сообщалось, что «Ригал Тобакко» объявил о потере дохода в 447 миллионов долларов от внутреннего падения потребления сигарет – по сравнению с чистой прибылью в 335 миллионов за тот же период предыдущего года. В статье отмечалось, что эти потери были возмещены за счет высокой производительности продовольственных подразделений.

Ники размножила эту статью и разослала всем держателям акций «Хайленд» с письмом, предупреждающим, что при нынешнем руководстве «Хайленд» вскоре встретится с падением того же рода.

Как бывший служащий «Ригал», она так высказалась в «Уолл-стрит джорнэл»: «Если бы „Ригал“ не имела своих продовольственных подразделений, то оказалась бы сейчас по-настоящему в тревожном положении. „Хайленд“ грозит еще худшее, если не выручит заграничный рынок. Мне кажется, что больше смысла в следовании общей тенденции, чем в попытках идти против нее. Американцы тратят более ста миллионов долларов в год, чтобы избавиться от курения. Они обращаются к гипнотизерам, слушают действующие на подсознание пластинки, прибегают к иглоукалыванию ушных раковин, жуют жвачку с никотином, применяют растительные лекарственные средства. Они даже смоделировали вслед за „Анонимными алкоголиками“ программу „Анонимные курильщики“. Неужели это ни о чем не говорит табачной индустрии?»

Приглашение прибыть на Остров Фламинго поступило утром следующего дня после того, как «Уолл-стрит джорнэл» опубликовал ее выступление. Его доставила круглосуточная курьерская служба. Это было письмо с печатным заголовком фирмы «Хайленд Тобакко компании» в верхней части листа. Само послание было написано от руки чернилами, нацарапано наспех или в разгневанном состоянии:

«У меня есть предложение, которое может положить конец всем нашим проблемам. Пожалуйста, свяжитесь с моим секретарем, чтобы устроить ваш полет на Остров Фламинго завтра».

Письмо не было подписано. Дьюк был справедливо уверен, что Ники никогда и секунды не станет размышлять над тем, от кого исходит приглашение.

Однако он ошибался, полагая, что Ники примет его условия. Во время своего визита на Остров она отказалась от предложенного ей отступного в пятьдесят миллионов долларов, чтобы прекратить свою кампанию. Битва продолжалась.

Собрание акционеров должно было состояться в «Брекерс-отеле» в Палм-Бич. Ники прилетела неделей раньше в надежде расшевелить местную прессу.

Когда она стояла в зале прибытия аэропорта Вест Палм-Бич в ожидании своего багажа, то увидела человека в униформе шофера, который держал в руках дощечку с надписью «Сандеман». Думая, что его прислал отель, она указала ему на свои вещи, а затем вслед за ним вышла из здания.

Он подвел Ники к самому длинному лимузину, какой она когда-либо видела, и придержал для нее дверь.

Внутри сидел улыбающийся человек, одетый в костюм. Это был Уилл Риверс.

У Ники широко раскрылись глаза.

– Что ты здесь делаешь? Откуда ты узнал, что я прилетаю этим рейсом?

Уилл протянул руку и втащил ее в машину.

– То, что мы не разговариваем, отнюдь не означает, что я не знаю, где ты и что делаешь.

– А как ты объяснишь, что делаешь ты? Я думала, ты ненавидишь лимузины и костюмы – и вообще все, что не подходит для фермы.

– Так оно и есть, черт возьми! Особенно я ненавижу этот костюм.

– Итак? – потребовала она.

– Итак, можешь назвать это предложением мира, – сказал Уилл. – Я рассчитал, что ты мне поверишь больше, если я буду одет в твою униформу, вместо моей. Как ты думаешь, этот костюм заставляет меня выглядеть более искренним?

Против своей воли Ники рассмеялась. Было просто невозможно злиться на Уилла, когда он бывал таким.

– Вот так-то лучше, – одобрительно сказал он.

– Означает ли все это, что ты решил помогать мне?

– Это означает, дорогая, что я тебе не враг. И никогда им не был, даже когда ты обращалась со мной, как с врагом. А сейчас не придавай, пожалуйста, своему лицу такое праведное выражение. Я приехал сюда, потому что забочусь о тебе, даже когда ты не права…

– Ты избрал забавный способ предлагать мировую, Уилл. Он выглядит так, словно ты стараешься завязать первый бой. Уилл засмеялся.

– Драка может быть частью любви, Ники. Это может даже оказаться забавным, если не позволяешь запугать себя. Я вспомнил, как мои родители ссорились… А немного погодя моя мама смеялась, советуя отцу, как ему лучше поправить свои дела… Я достаточно рано понял, что они не говорили друг другу и половины того плохого, что могли сказать, но вторая половина все равно не изменила бы того, что они чувствовали друг к другу…

Слушая его, Ники вспоминала частые споры, которые они вели с Уиллом. Не ожидает ли он, что она будет походить на Чармейн, независимо от того, что он говорит и делает?

– Смотри, сказал он, когда лимузин подъехал к роскошному отелю, обращенному к океану. Смотри, как далеко я согласен идти с тобой, Ники. Я даже собираюсь остановиться в этом фантастическом месте, просто чтобы быть рядом с тобой, если разразится драчка.

– О, она непременно будет! – ответила Ники. Мне это обещал сам Дьюк Хайленд. Он…

– Ники, – перебил ее Уилл, – как ты думаешь, ты можешь забыть о «Хайленд Тобакко» на какое-то время, для того, чтобы сказать, что ты рада меня видеть?

Она взглянула в его смеющееся лицо, которое занимало ее мысли даже тогда, когда она старалась вычеркнуть его обладателя из своей жизни.

– Да, – сказала она наконец, – я очень рада видеть тебя, Уилл. Ты мне здесь нужен.

Как только Ники разместилась в своих роскошных апартаментах с видом на океан, зазвонил телефон. Она подняла трубку, думая, что это Уилл. Но услышав, что это Бейб Хайленд, едва не бросила трубку.

– Мне надо увидеться с тобой как можно скорее, – сказал он. – Это касается собрания акционеров.

– Скажи своему брату, что я по-прежнему ни в чем не заинтересована, холодно ответила она. – Вы не можете ни подкупить меня, ни запугать.

– Ники, я говорю не от имени Дьюка. Я очень ждал твоего приезда. Нам крайне важно поговорить сейчас. Обещаю, ты об этом не пожалеешь.

– Я уже усвоила, что твои обещания ничего не стоят, Бейб.

– На этот раз все по-другому, Ники. Я хочу помочь тебе. Она не верила ни одному его слову. И все же она не была настолько глупа или заносчива, чтобы игнорировать возможность помощи.

– Хорошо, – сказала она, – давай встретимся сейчас. Убедись, что придешь один.

Бейб издал короткий смешок.

– Не беспокойся, Ники. Если Дьюк заподозрит, что я разговариваю с тобой, он с меня заживо сдерет кожу.

Бейб явился через десять минут и сразу попросил чего-нибудь выпить. Ники предложила ему шотландское виски из мини-бара, а когда передавала стакан, уловила исходящий от него запах алкоголя. Хотя он был как всегда загорелым и выглядел щеголевато в своей одежде яхтсмена, глаза его были красными, а лицо осунувшимся.

– Ты говорил, что хочешь помочь мне, сказала она, сразу переходя к делу. – Почему я должна тебе верить?

– Потому что мне сорок пять. Потому что для X. Д. я был второй сын. А для Дьюка я никогда не был чем-то большим, чем пакет голосующих акций. Черт побери, Ники, все же человеческая жизнь стоит чего-то большего, чем это!

– Тогда почему же ты не помог мне, когда я тебя просила об этом раньше?

– Потому что у меня никогда не хватало духу выступить против моего братца. В этом ты была права, Ники. Ты была права и во многом другом.

– Что ты хочешь этим сказать, Бейб? Ты намерен выступить на моей стороне?

Бейб грустно улыбнулся.

– Не совсем так.

– Тогда что же?

– Я отдаю тебе мои голоса, Ники. Доверенность в сейфе отеля – на твое имя. Семнадцать процентов «Хайленд Тобакко», и ты можешь голосовать, как ты захочешь.

– Семнадцать процентов! – Глаза Ники вспыхнули от возбуждения. Это было сверх ее самых смелых ожиданий. С голосами Бейба в руках она может одержать верх над всей этой проклятой компанией!

– Но как же ты? – спросила она. – Что ты будешь делать на собрании?

Он покачал головой.

– Я не пойду, Ники. У меня все еще кишка тонка становиться поперек дороги Дьюку. Завтра я участвую в гонках на «Хайленд-III». А после этого отправлюсь в Грецию, а может быть, на Сардинию. Вернусь через год, возможно…

– Не знаю, что и сказать, – выговорила Ники. Бейб снова улыбнулся и на какой-то момент напомнил того молодого человека, которого любила ее мать.

– Для меня это важно, – сказал он. – По крайней мере буду знать, что сделал что-то хорошее для тебя, для Элл. Может быть, даже и для «Хайленд».

– Так и будет! – с жаром воскликнула Ники. – Держу пари, что так и будет!

– Есть кое-что, что ты можешь сделать и для меня, – сказал он смущенно.

– Все что скажешь.

– Приди и посмотри гонки. Мне будет приятно, если моя маленькая сестренка будет болеть за меня…

– Я буду там.

– И, Ники, пожалуйста, сохрани это дело с голосами в секрете до самого собрания. Я просто… Ладно, словом, я не хочу иметь никаких неприятностей с Дьюком, пока не уеду.

– Хорошо, согласилась она. Ники понимала, как тяжело порывать с привычкой, выработанной всей жизнью. И Бейб сделал самое большое, на что был способен.

Флоридское солнце сверкало ослепительно ярко для зимнего дня, море было голубым и спокойным. Превосходный день для гонок. Ники и Уилл расположились на верхней палубе «Салли Энн», парусной яхты, принадлежащей одному из друзей Бейба. Яхта на якоре в полумиле от финишной линии.

Теплый морской бриз ласкал лицо Ники, и она чувствовала себя почти безмятежно. Скоро подойдет конец ее жизни скиталицы.

– Я должна проделать все правильно, – говорила она Уиллу. – Я не просто использую голоса Бейба, чтобы пройтись по собранию словно паровым катком. Я намерена убедить каждого акционера, что то, что я делаю, это правильно.

– И ты так уверена в этом, что готова пожертвовать всем? Уверена? Было ли что-нибудь в ее жизни, в чем она была бы более уверена? Разве Уилл не понимает, что бывают такие ситуации, когда ты ничего уже не можешь поделать? Когда ты просто обязан поступить так, потому что не может быть ни примирения, ни передышки, пока ты этого не сделаешь?

Прозвучал стартовый выстрел, и Ники поднесла к глазам бинокль. Она обрадовалась, когда «Хайленд-III» сразу вырвалась вперед. На этом расстоянии обтекаемое фиберглассовое тело, казалось, словно парило над водой.

– Он должен выиграть! – сказала Ники. Бейб должен выиграть на этот раз, он просто обязан выиграть?

Уилл стоял молча, его глаза были устремлены в какую-то точку далеко за горизонтом. Ники этого не замечала. Она была слишком поглощена наблюдением за легким, как перышко, судном, которое было гордостью Бейба – а возможно, только игрушкой.

У отметки середины дистанции «Хайленд-III» все еще лидировала, но две лодки быстро нагоняли ее.

У Ники перехватило дыхание, когда Бейб прибавил скорость. Две другие лодки последовали его примеру.

Невероятная скорость буквально выбросила «Хайленд-III» к финишной линии. Но неожиданно лодка сильно накренилась и перевернулась. Раздался зловещий грохот, а затем вспыхнули ослепительные языки пламени.

– Бейб! – закричала Ники. – Кто-нибудь должен спасти Бейба!

Секундой позже оглушительный взрыв взметнул в воздух искореженные куски металла, и небо потемнело от густых облаков дыма.

Уилл схватил Ники и резко развернул к себе, чтобы она не видела страшного зрелища. Но она уже увидела весь этот ужас, забыть который она никогда не сумеет. Жизнь Бейба оборвалась в тот самый момент, когда забрезжила надежда, что она по-настоящему только начинается.

Глава 35

Огромный бальный зал «Брекерс-отеля» был заполнен до отказа. Никогда раньше собрания акционеров «Хайленд» не собирали подобной толпы, да еще так возбужденной. Линии противостоящих сторон были прочерчены задолго до этого дня, и теперь в атмосфере повисло ожидание, словно в прокуренном воздухе спортивной арены перед финальным боем боксеров тяжелого веса за чемпионское звание.

Для тех держателей акций, кто прибыл в Палм-Бич, еще не решив, чью сторону они примут, последние несколько дней были непрерывной чередой приемов с коктейлями и обещаний. Для главных игроков в этой игре с высокими ставками последние несколько дней были полны возбуждения и тревоги. Среди других актов этой драмы гибель Бейба была быстро вытеснена из центра всеобщего внимания. Крупные заголовки в газетах, оповещающие о его гибели, несколько соболезнований тех, кто его знал, а затем его имя упоминалось только в связи с тем, как и кто будет голосовать акциями Бейба в «Хайленд Тобакко». Было общепризнанно, что Дьюк является главным наследником и что это усиливает его позиции.

Когда в зал вошла в окружении своих сторонников Ники Сандеман, здесь уже стоял шум. Она только мельком бросила взгляд на место, где сидели ее враги Дьюк, Пеппер, их марионетки из правления, и заняла свое место в первых рядах аудитории.

Собрание призвал к порядку Генри Лоуэлл, старейший «набоб», который заработал свое место много лет назад как производитель целлюлозных волокон, которые используются в сигаретных фильтрах. Открывая собрание, Лоуэлл сделал несколько общих замечаний о продолжающихся успехах «Хайленд Тобакко», а затем представил слово ответственному лицу председателю Дьюку Хайленду.

Одетый в белый полотняный костюм, он выглядел точь-в-точь как плантатор былых лет. Хайленд элегантно раскланялся в ответ на аплодисменты, которыми его приветствовали, прежде чем начал говорить:

– Леди и джентльмены, я не буду утомлять вас длинными речами. Вместо этого я приведу вам старое американское выражение: «Если это не сломано, не чини его». Он сделал паузу, выждав, когда утихнет всплеск смеха, – Вы все прочитали годовой отчет, вы все получили чеки на ваши дивиденды, которые, я уверен, все вы заметили, представляют значительный прирост по сравнению с прошлым годом. Эти достижения говорят более красноречиво, чем мог бы сказать я.

В толпе послышался шум одобрения.

Не глядя в сторону Ники, хотя, разумеется, зная о ее присутствии, Дьюк продолжал:

– Вы услышите сегодня рассуждения, которые, по моему мнению, больше подходят для уличной болтовни, чем для места, где делается бизнес. Вас призовут поддержать некую молодую леди, чье единственное основание для претензий на лидерство заключается в неудачной карьере в другой табачной компании.

Ники едва не подпрыгнула на месте, слово «лжец» было готово сорваться с ее уст, но Джон Кромвелл удержал ее. «Не сейчас», – шепнул он ей.

– Вас призовут извлечь ваши вложения, чтобы поддержать странное намерение вывести «Хайленд Тобакко» из табачного бизнеса в расчете на какую-то выгоду. – Дьюк дружелюбно захихикал, словно приглашал слушателей одобрить эти шутки. Я не тот человек, который указывает пальцем, но я не был бы удивлен, если бы узнал, что эта идея исходит от наших конкурентов.

Ники сжала кулаки и стиснула зубы, чтобы не выпалить гневные слова.

– Да, конечно, – продолжал Дьюк, – я уверен, что наши конкуренты будут рады заполучить зарубежные рынки, наши табачные фермы в Бразилии в Африке.

Дьюк сделал паузу, а потом уже совершенно серьезно перешел к заключительной части:

– Я вижу что-то весьма порочное в таком намерении, которое может принести прибыль только другим компаниям, леди и джентльмены. И я предлагаю вам, если уж вами владеет приступ милосердия, то просто опустите лишние несколько долларов в кружку для воскресных пожертвований. – В зале снова послышался гул одобрения. Я обещал вам, что буду краток, поэтому я не стану распространяться о моих планах насчет будущего «Хайленд». Я только скажу, что оно превзойдет все, что было в прошлом. Он любезно улыбнулся и оставил подиум, сопровождаемый горячими аплодисментами.

Генри Лоуэлл оставил без внимания несколько чисто рутинных вопросов повестки дня, а затем спросил, кто из акционеров хотел бы выступить.

Поднялась только одна рука. Она взметнулась, словно флаг, водруженный над взятой вершиной, и все в зале повернули головы, чтобы взглянуть на Ники Сандеман.

– В таком случае, может быть, леди в третьем ряду выйдет вперед? – сказал Лоуэлл. Хотя он и знал, кто такая Ники, но не пожелал назвать ее по имени.

Ники поднялась на подиум, глубоко вздохнула и начала говорить:

– Леди и джентльмены, мое имя Ники Сандеман. В опровержение того, что вы слышали, я не призываю вас изымать ваши вложения из «Хайленд Тобакко». Я только спрошу, что вы думаете по поводу того блистательного будущего, которое имел в виду мистер Хайленд. – Она сделала паузу, чтобы бросить насмешливый взгляд на Дьюка, который был занят тем, что шептал что-то на ухо Пеппер, словно желая подчеркнуть, что Ники просто незначительное надоедливое существо. – Мистер Хайленд доставил вам удовольствие своей ссылкой на ваши возросшие дивиденды. Но я хочу, чтобы вы задумались над тем, откуда взялись эти дивиденды. – Ее голос звучал уверенно. – Не вводите себя в заблуждение в этом отношении. «Хайленд Тобакко», как и все ее конкуренты в этом прибыльном бизнесе по продаже табачных изделий, является торговцем смертью. Да, респектабельным – по сравнению с торговцами наркотиками, которые делают свой бизнес в темных аллеях, на углах наших умирающих городов. Но разве табак менее смертоносен? Или он стоит нашей нации меньше, если каждый год требуются дополнительные миллиарды долларов на здравоохранение из-за тех бед, которые несет курений? А падение производительности? Я уже не говорю о цене человеческих страданий! Эти «респектабельные» торговцы смертью на деле, заверяю вас, еще более опасны. Мы теперь располагаем правдой относительно этого, – сказала Ники, подняв вверх для убедительности последний обобщенный медицинский отчет, – правдой, которую не могут больше скрывать даже миллионы долларов табачных денег. Табак такой же наркотик, как героин! Подумайте об этом, леди и джентльмены! И, что самое ужасающее, табак каждый год убивает в тридцать раз больше людей, чем все вместе взятые наркотики! Ники сделала выразительную паузу и продолжила – Каждый вечер, когда вы смотрите последние новости, вы с ужасом узнаете о гибели людей в сражениях, о смертях от СПИДа, от несчастных случаев и преступлений. И никому из вас не приходит в голову, что какая-нибудь из этих трагедий приносит человечеству пользу или что она имеет право на существование. Но каждый год происходит куда больше смертей от курения, чем от СПИДа, крэка, кокаина, алкоголя, пожаров, убийств и автокатастроф, вместе взятых!

Ники яростно прокричала последние слова, точно все эти ненужные смерти затрагивали ее лично.

– Подумайте об этом, леди и джентльмены, прошу вас, подумайте об этом! Только в этом году более чем полмиллиона американцев умрут от рака легких и других болезней, связанных с курением. А ведь находятся такие, кто мою войну… мой «крестовый поход» против табачных компаний называет безнадежной и дурацкой затеей. Но разве мы все не желаем положить конец бессмысленным смертям, которые несут войны с помощью оружия и пуль? Только представьте, друзья мои: полмиллиона американцев, которые умрут в этом году! Они могли бы жить, если бы вы не курили – это больше потерь нашего народа в битвах Второй мировой войны и во вьетнамской войне, вместе взятых!

Реклама сигарет пытается заставить нас поверить, что курение – такая же американская традиция, как яблочный пирог, – заметила она с сарказмом. – Но в ней никогда не упоминается, что эта всеамериканская привычка стоит нам каждый год сто миллионов долларов на оплату медицинских отчетов и потерю производительности труда. Сколько могла бы сделать Америка на эти деньги, если бы потратила их на бездомных, на бедных, на образование!

Подумайте о той цене, которая не может быть подсчитана – цене смерти и человеческих страданий. Подумайте о том, как мы развращаем наших собственных детей. Мы требуем от них, чтобы они сказали: «нет» наркотикам, а потом своим собственным примером мы говорим: «да, да, да» сигаретам. И они усваивают этот пример, друзья мои. Подсчитано, что каждый день от трех до пяти тысяч детей закуривают в первый раз. И они присоединяются к маршу этих серых батальонов, которым суждено умереть, если я проиграю мой «безнадежный и дурацкий» поход.

Ники сделала паузу, чтобы стереть капельки пота, выступившие на лбу. Она глядела на эти ряды мужчин и женщин, которые лишь минуту назад аплодировали Дьюку Хайленду, и думала, сумела ли она воздействовать на них. Была ли она, по выражению Риса, Дон Кихотом, чтобы допустить, что в большинстве человеческих существ достаточно достоинства, чтобы преодолеть жадность?

– Если я получу контроль над «Хайленд Тобакко», – подошла к заключению Ники, – то в моих намерениях, леди и джентльмены, приступить к производству разнообразных безвредных продуктов. Ликвидировать все табачные подразделения и переименовать компанию в «Хайленд инкорпорэйтед». Ваш нынешний председатель говорит, что если «Хайленд» избавится от своих табачных предприятий, то кто-то другой станет извлекать из них прибыль. Я говорю, что этот аргумент идет от жадности. Он игнорирует то, что происходит сейчас в нашей стране. В 1986 году впервые за тридцать лет общая продажа табачных изделий упала. И с тех пор неуклонно снижается. Смертельная хватка законодателей нашего народа, защищающих табак, тоже ослабевает. В 1986 году на муниципальном уровне были приняты только восемьдесят девять законов, ограничивающих курение. А к концу 1988 года их было уже около четырехсот, и еще несколько сот находятся в работе.

Ах да, – продолжала она, – ваша компания хорошо потрудилась, чтобы выхолостить или ослабить эти законы. Но и конце концов она потерпит поражение.

Ники сурово взглянула на Дьюка, словно хотела привлечь к нему всеобщее внимание.

– Ваш председатель знает, что американский табачный рынок никогда не восстановится в прежнем объеме. Его реакция такова: «Будем продавать смерть в другие страны, другу и врагу, все равно. Будем заставлять их правительства впускать нас, будем взывать к свободной торговле, будем принуждать их политиканов следовать тем же путем, к какому мы принудили наших собственных». Я призываю вас вовсе не пожертвовать вашими инвестициями. То, чего я хочу – это хороший бизнес, перспективный, без продажи несущих смерть продуктов здесь или за рубежом.

Уголком глаза Ники заметила, что Дьюк взглянул на часы. В следующий миг Лоуэлл поднялся со своего кресла за столом конференции.

– Мисс, – сказал он, – я должен напомнить вам, что мы должны сегодня обсудить важные вопросы. Как держателю акций вам была оказана любезность получить слово, но…

Ники оборвала его:

– Как держатель большинства акций я не нуждаюсь в вашей любезности или разрешении, чтобы говорить.

Наступило ошеломляющее молчание, затем состоялось поспешное совещание между Дьюком и Пеппср.

Не в состоянии дальше игнорировать Ники, вперед вышел Дьюк.

– Что вы имели в виду, назвавшись «держателем большинства акций»? потребовал он ответа.

Торжествующая Ники достала копию доверенности Бейба. Она ждала, наслаждаясь его потрясением и немой яростью.

Зал загудел: началось сражение.

Неожиданно Дьюк широко улыбнулся.

– Нет, мисс Сандеман, – сказал он, – я полагаю, что вы допустили еще одну ошибку. Если бы вы нашли время изучить правила этой корпорации, вы бы поняли, что полномочия, которыми вы располагаете – ноль и пустышка.

Как такое могло быть? Ники потянулась к своему портфелю, который, пока говорила, оставила у подиума. Он, должно быть, обманывает, подумала она, просто пытается выиграть время. Ники достала оригиналы документов, которые ей передал Бейб. Они были должным образом подписаны, датированы и заверены нотариусом.

– Мне кажется, это вы допускаете ошибку, – холодно заявила она, протягивая документы. – Это мне вручил Уильям Хайленд. Подпись заверена нотариусом.

– Я не ставлю под сомнение подпись моего брата, – ответил Дьюк. – Или его право передать полномочия. Но я не принимаю ваше право голосовать по таким полномочиям. Как я уже сказал ранее, если бы вы удосужились прочитать оригинал соглашения с держателями акций, вы бы знали, что акции, принадлежащие семье Хайлендов, не могут быть ни при каких условиях переданы, если это может сказаться на итогах голосования, никому другому, кроме как члену семьи Хайлендов.

Он сделал паузу, следя, какое впечатление произвело его, подобное взрыву бомбы заявление.

В ушах Ники звенели слова «член семьи Хайлендов». Ее щеки вспыхнули от смущения. Неужели она вынуждена здесь и сейчас, в этом зале, наполненном чужими людьми, перебороть позор своего детства? Выбрать между широковещательным раскрытием унижения своей матери или перспективой еще раз быть отвергнутой?

Победоносная ухмылка Дьюка придала ей силы. То, что она делает, более важно, чем гордость и собственные чувства. То, что она делает, может внести изменения в жизнь не только ее и Уилла, но и миллионов людей. Выпрямившись, она объявила звонким голосом:

– Я думаю, сэр, вам хорошо известно, что я член семьи Хайлендов. Ваш брат, мистер Уильям Хайленд, знал это так же хорошо – вот почему он передал мне свои полномочия.

В зале наступила внезапная тишина. Личная драма, разворачивающаяся на глазах у всех, на мгновение затмила чисто финансовый вопрос. Дьюк бросил на нее изумленный взгляд. Он покачал головой, его манеры внезапно снова стали такими, какими и должны быть у настоящего джентльмена с Юга.

– Мисс Сандеман, я глубоко сожалею, что вы чувствуете необходимость ввергать всех нас в смущение таким образом. Могу я спросить вас, к какой ветви семьи вы, по вашему утверждению, имеете отношение?

Кто-то в аудитории захихикал, вызвав волну нервного смеха.

Щеки Ники стали пунцовыми, она почувствовала, как в ней поднялась волна ярости. Дьюк обращался с нею, словно она была не вполне нормальным человеком, и это действовало на присутствующих. Она чувствовала, как от нее ускользает поддержка зала, масса качнулась в ту сторону, которой принадлежит богатство и сила, она поверила этому мужчине, который держался с такой уверенностью в себе.

Приложив все силы, чтобы сохранить достоинство, Ники сказала:

– Вы знаете так же хорошо, как и я, Дьюк, что у вас и у меня один и тот же отец – Хенри Дэвид Хайленд.

Тут уж дыхание перехватило у всего зала, он загудел. Никогда раньше скучные, рутинные собрания акционеров «Хайленд» не походили на ночные «мыльные оперы».

Дьюк захихикал:

– Что ж, это очень удобное заявление, мисс Сандеман, поскольку отец скончался много лет назад и не может защитить себя. Но я не припоминаю, чтобы о вас когда-нибудь говорили как о члене семьи. Я не припоминаю, чтобы вы когда-либо получали какое-либо наследство. Я также не припоминаю, чтобы вы когда-нибудь входили в дверь нашего дома.

Дьюк явно упивался этим моментом, уязвляя ее той грубой и ранящей истиной, заключающейся в том, что если они и унаследовали гены и хромосомы X. Д. Хайленда, то на этом все и кончается. Напоминая ему что она имеет не больше прав называть Х.Д. отцом сейчас, чем тогда, когда он был жив.

– Быть может, вы сумеете представить хоть какое-то доказательство вашего заявления? – спросил Дьюк, подчеркнув свое терпение тоном, каким говорят с придурковатыми или больными.

Ники мучительно сознавала, что она могла лишь предъявить свидетельство о рождении, где было четко проставлено:

«Отец неизвестен».

– Говорите же, мисс Сандеман, – подстрекал ее Дьюк. – Законный претендент на членство в моей семье не должен испытывать такие трудности, которые, похоже, испытываете вы.