Текст книги "Наваждение"

Глава 37

– Подумай, Кейт, пожалуйста, – просила Ники, сидя на кухне своей приятельницы с опущенными плечами. – Твой отец многое рассказывал мне. Неужели нельзя найти какие-то его записи, что могло бы подтвердить, кто был мой отец?

Кейт свела брови, пытаясь сосредоточиться.

– Насколько я припоминаю, мама убрала после смерти папы все его вещи на склад. Кажется, в Ривер Джанкшн. Она не перевозила их и не выбрасывала, поэтому, если она не изменила своих намерений, они, возможно, все еще находятся там. Но, Ники, – добавила она, беря за руку подругу, – даже если они и целы, ты не должна на это возлагать слишком большие надежды.

– Я знаю, Кейт. Я просто считаю, что должна что-то делать.

Сколько раз Ники желала, чтобы ее отцом был кто-нибудь другой, а не этот отчужденный холодный человек, который никогда не обнял и не поцеловал ее? А теперь, когда, казалось, это ее желание исполнилось и она была освобождена от родства с Хайлендами, она стремилась к обратному…

– Она лгала мне, – сдавленным голосом сказала Ники. – Как она могла так поступить со мной? Или она была так захвачена желанием иметь что-то общее с Хайлендами, что пошла на это? И лгала ему тоже?

Кейт пыталась как-то успокоить свою подругу, найти какое-то оправдание в том ужасном открытии.

– Ники, – сказала она, – мы можем никогда не найти ответа на эти вопросы. Все, что мы знаем – это только то, что по какой-то причине твой истинный отец скрылся от вас. И тогда, возможно, Элл ради твоего блага отдалась X. Д. – чтобы выжить. Но ты ненавидела его – ты это помнишь? Так разве не лучше думать, что, может быть, твоим отцом был кто-то, кого твоя мама любила по-настоящему – и кого бы ты тоже любила?

Ники отказалась от такого утешения.

– Я не поверю в это и на минуту, Кейт. Если бы было хоть что-то хорошее у моего настоящего отца, разве бы она не рассказала мне? Она знала, какой несчастной я была оттого, как X. Д. обращался с нами. Нет, – твердо сказала она, глубоко вздохнув, – если Элл это держала в секрете, значит, правда еще хуже, чем то, во что я верила в детстве.

– Это вовсе ничего не означает, – возразила Кейт, – возможно, Ники, она намеревалась когда-нибудь рассказать тебе всю правду. В конце концов, – тихо добавила Кейт, – она не ожидала, что умрет раньше, чем ты вырастешь.

Склад Парсона в Ривер Джанкшн был доверху забит картонными коробками и пыльной мебелью. После того как они заплатили мистеру Парсону двадцать долларов за право порыться в принадлежащих ее отцу вещах, Кейт с Ники вошли внутрь.

То, что осталось от тридцатипятилетней практики доктора Чарльза Бойнтона, состояло из конторки с откидывающейся верхней крышкой, обтянутого кожей смотрового стола, металлического шкафа с инструментами, объемистого стерилизатора и дубового шкафа для хранения документов. Все записи доктора Бойнтона были сделаны аккуратным, старомодным, как и он сам, почерком.

Дрожащими руками Ники извлекла тоненькую синюю папочку со своим именем. Там были в деталях описаны все ее детские болезни – корь, свинка, ветряная оспа – так же, как и тот роковой случай. Здесь были аккуратно отмечены вызовы на дом, сделанные, когда Ники болела ангинами, они сопровождались рекомендациями удалить миндалины. «Мать пациентки отказалась», написал он. Позднее была сделана еще одна запись: «Мать пациентки отчасти права. Симптомы исчезли. Подождем и посмотрим». И нигде ни слова о ее отце. Тяжело вздохнув, Ники передала папку Кейт.

– Ты была права, сказала она, – просто я хваталась за соломинку.

– Ладно, раз уж мы здесь, не будем так быстро сдаваться, – сказала Кейт, вытаскивая другую папку с надписью «Сандеман, Гейбриэл». Первая страница была копией свидетельства о смерти, составленного Чарльзом Бойнтоном.

– Не могу, – сказала Ники, отодвинув папку. – Я не могу видеть этого.

– Тогда я посмотрю, – ответила Кейт, перелистывая страницы.

Неожиданно она ахнула:

– Ники… Ох, Бог ты мой! Ники!..

Вид Кейт напугал ее, но Ники зашла слишком далеко, чтобы теперь остановиться. Она нагнулась над плечом Кейт и прочитала запись, сделанную 15 декабря 1958 года. Там в деталях описывался вызов на дом, сделанный в полночь. «Пациентка в истерическом состоянии. Ушибы на лице и плечах. Гематома на левой скуле. Пациентка сказала, что случайно упала. Характер повреждений свидетельствует о нападении. При дальнейших расспросах пациентка сказала, что была изнасилована».

Вся кровь отхлынула от лица Ники. К горлу подступила тошнота. Наступит ли когда-нибудь конец этим ужасным открытиям прошлого? Неужели ее отец был чудовищем, даже худшим, чем тот, кого она знала? Пока Кейт продолжала изучать папку, Ники испытала желание вернуться назад, к моменту до того, как она объявила войну Хайлендам. Это казалось таким благородным и справедливым тогда – но все, что она сделала потом, всколыхнуло грязное и гадкое болото, которое грозило поглотить все ее так трудно завоеванное самоуважение.

Кейт вынула из папки запечатанный конверт. Внутри они обнаружили записи врача во время беременности Элл. «Пациентка согласилась, чтобы когда ребенок родится, отец его был бы записан как „неизвестный“. Для блага ребенка я настоятельно убедил пациентку сохранить в тайне имя ее насильника, заверив, что раскрытие его имени будет произведено мной только в случае врачебной необходимости».

Далее следовало имя – «Эдвард Хайленд».

Никогда за всю свою жизнь Ники не чувствовала себя такой разбитой. Лежа в спальне своего детства, она дрожала, как в лихорадке, сдерживая рвоту, словно все ее тело стремилось исторгнуть какого-то ужасного демона. Потрясенная до глубины души, она была безутешна.

– Все будет в порядке, – шептал Алексей, накладывая холодный компресс ей на лоб, – все обойдется, Ники.

Но, казалось, его успокаивающие слова лишь ввергали ее в еще большее отчаяние. Она вздрагивала под исцеляющими пальцами Алексея, словно боролась с ночным кошмаром, от которого не могла очнуться.

– Уже никогда ничего не будет в порядке! – кричала она. – Я должна убраться отсюда, Алексей! Я должна уехать!

Но даже издавая эти отчаянные крики, Ники сознавала, что ей некуда бежать, некуда скрыться. После стольких лет войны с самой собой она не была в состоянии ни жить, ни забыть, что Хайленды были ее частью. И каждая ее победа оборачивалась и ее поражением. Каждый раз, когда она была близка к триумфу, мрачное чудовище принимало другой облик, опять угрожая погубить ее.

– Если это то, чего ты хочешь, мы можем уехать, – выговорил Алексей. – Я надеюсь, что именно это ты скажешь…

«Будет ли это нужным ответом? – спросила она себя. – После всех этих лет… Отступление? Постыдная капитуляция?»

В немом отчаянии она покачала головой. Алексей долго сидел рядом с ней. От изнеможения у нее тяжело набухли веки. Он прошептал что-то о необходимости поехать в город, чтобы купить какую-то еду.

– Я не задержусь, – обещал он. – Постарайся немного отдохнуть, пока я съезжу.

Она закрыла глаза и погрузилась в лихорадочный, не приносящий отдыха сон.

Она пробудилась от звука шагов на лестнице. Думая, что это Алексей, она попыталась сесть. Через мгновение в дверях показался Уилл, лицо его было пасмурным. Когда он увидел лежащую в постели Ники, выражение его лица смягчилось.

– Прости за вторжение, – произнес он, – но я стучал несколько раз. Я толкнул дверь, она не была заперта.

– Ладно, все в порядке, – спокойно произнесла она. – Почему ты здесь?

– Потому что я оказался в стороне, Ники, – начал он, словно повторяя заранее приготовленную речь. – Ты можешь прогнать меня, если хочешь, но прежде выслушай. – Он замолчал, вдруг заметив бледность Ники, темные круги под ее воспаленными глазами. – Что с тобой, дорогая? – спросил он, опускаясь рядом с ней на колени. – Что с тобой случилось? Я наполовину потерял рассудок, подумав, что ты не хотела видеть меня. Я решил, что ты вознамерилась выйти замуж за того парня, не дав мне шанса высказаться.

Ники слабо улыбнулась. Даже теперь Уилл отказывался называть Алексея иначе чем «тот парень».

– А я думала, что это ты больше никогда не захочешь видеть меня, – сказала она тихо. – Я думала, что ты начал верить всем этим ужасным вещам, которые говорили обо мне люди. А теперь, когда я знаю правду о том кто я, это даже хуже.

– О чем ты говоришь, Ники? – спросил Уилл, присев на кровать, лицо его выражало беспокойство.

– Ты был прав, – ответила она надломленным голосом, – о том, что «темно внутри меня». И теперь я знаю, почему. Моим отцом был не Х.Д. Им был другой Хайленд – его сын Дьюк. Я была зачата, когда он изнасиловал мою мать, Уилл… И я не в состоянии перестать думать об этом, я не могу отогнать от себя все эти ужасающие картины. О Господи, я чувствую себя в такой грязи, такой никчемной! – Она начала тихо плакать.

Уилл сжал кулаки, в его карих глазах вспыхнул гнев. С видимым усилием он заставил себя говорить спокойно.

– И что ты намерена теперь делать? – спросил он.

– Делать? – тупо спросила она. – Что я могу?..

Он перебил ее, одновременно схватил в крепкие объятия:

– Ники, ты помнишь, как это было, когда ты в первый раз вернулась в Виллоу Кросс? Как ты подожгла сгнившие табачные стебли на полях, чтобы новые растения могли начать свой рост? Если ты не можешь пройти сквозь все это, если не сожжешь все прогнившее и разложившееся, это всегда будет оставаться с тобой, омрачать всю твою жизнь. Я считаю, что ты заслуживаешь лучшего, дорогая. Я считаю, что есть смысл в том, что ты все узнала о своем отце. И не думаю, что из-за этого надо все забросить.

Ники промолчала, взвешивая сказанное им. Конечно, он прав. Она боролась за то, чтобы жизнь ее стала более полной и яркой. Элл снова возникла из небытия, чтобы помочь своей дочери найти свою подлинность, которая так долго ускользала от нее.

– И не имеет значения, как это все обернется, – сказал Уилл, вытирая слезы с ее щек. – Может быть, я был круглым дураком, что ждал так долго. Может быть, ты уже сказала о… Но я не знаю ничего в этом мире, за что можно было бы ручаться, и, надеюсь, ты это знаешь тоже, Ники, и потому примешь меня таким, какой я есть.

Ники приподнялась на подушке и взглянула на него вопрошающим взглядом.

– Ты говоришь о…

– Черт побери, да! – прервал он ее и широко ухмыльнулся. – Не думаю, что это самый романтический способ сделать предложение, дорогая, но я прошу тебя выйти за меня замуж.

Ники на мгновение закрыла глаза, погрузившись глубоко в себя в поисках ответа. Имеет ли она сейчас доказательство, что это принесет ей защищенность – любить Уилла? Он давал ей своего рода обязательство, которого ждала ее мать, произнеся слова, которых никогда не слышала Моника. Если Уилл презрел прошлое Ники и сделал ее свободной, то почему же тогда она не в состоянии говорить?

– Эй, ну скажи же что-нибудь, – нервно уговаривал ее Уилл, взяв за руку, которая сейчас была холодна, как лед. – Черт побери, если ты собираешься выйти замуж за этого русского, скажи мне это и оставь меня с моими страданиями.

– Уилл, – выдавила она из себя. – Я не могу выйти замуж ни за кого. Ни за тебя, ни за Алексея. До тех пор… до тех пор…

– До тех пор, пока не покончишь это дело с Хайлендами. Ники кивнула. Уилл был прав, высказав обвинение, что ее одержимость была сильнее ее способности любить.

Она ожидала вспышки гнева, но вместо этого он обнял ее.

– Ладно, – сказал он хрипло. – Не могу сказать, что это мне нравится. Не могу даже сказать, что понимаю твои чувства. Но все также не хочу оставить тебя, Ники. Хочу, чтобы ты подумала о семье, которую мы можем создать. Подумай об уроках, которые ты можешь преподать нашим детям, о том, как зло превратить в добро. Они будут гордиться тобой, дорогая, как я горжусь тобой сейчас.

Ники села немного прямее, глаза ее стали ярче, когда слова Уилла нарисовали ей картину, которую она никогда раньше не видела отчетливо: не просто мужчину и женщину вместе, но семью, построенную на любви. Любви, которая может преодолеть ложь и ненависть, и смертельную одержимость.

– Я вижу, что привлек твое внимание, – сказал он с явным облегчением. А теперь мы подумаем о том, чтобы почувствовать себя лучше. Тебе предстоит еще сжечь гнилье на нескольких полях, дорогая… Так что рассчитай получше, в какую сторону дует ветер.

Хотя она была еще слаба и ее лихорадило, бодрые слова Уилла заставили ее снова начать думать. В состоянии ли она найти способ нанести поражение человеку, который совершил насилие над ее матерью? Который публично осквернил память Элл, чтобы скрыть свое собственное отвратительное преступление? У Ники сжалось горло, свело живот, когда слово «отец» вспыхнуло в ее сознании. Поскольку ее отцом был Дьюк Хайленд. И это он посеял отравленные семена того урожая, который теперь должен быть уничтожен.

Через несколько минут после того как Уилл уехал, вернулся Алексей. Понимая, что он уже мог находиться в доме, по крайней мере, в последние минуты пребывания Уилла, Ники избегала встречаться с Алексеем взглядом, боясь увидеть в его глазах невысказанные вопросы. Хотя она чувствовала, что должна ответить на них. Даже если она не сможет выйти замуж и за Уилла, она понимала теперь, что не сможет выйти замуж и за человека, которого она не любит.

Когда он сел рядом с ней, она спокойно сказала:

– Это нечестно удерживать тебя здесь и позволить тебе верить, что есть шанс на то, что мы будем вместе. Я очень хорошо отношусь к тебе, но…

Он ответил ей улыбкой, в которой печаль была смешана с мужеством.

– Это Уилл… кого ты любишь, – сказал он. Она хотела быть как можно более честной:

– Я никогда не понимала, как приходит любовь. Я даже никогда не была способна произнести это слово. Может быть, для меня было невозможно любить самой, потому что во мне всегда жило присутствие человека, который не хотел меня, воспоминание, как моя мать страдала от того, что любовь отравила ее жизнь, вместо того, чтобы наполнить ее. Я не жду, что ты поймешь, я только надеюсь, что сможешь простить меня…

– Нечего прощать, Никушка. К тому же, возможно, я понимаю больше, чем ты представляешь. Во всяком случае насчет любви, – добавил он с разрывающей сердце улыбкой. Я знаю, почему ты никогда не была способна сказать «да» ни мне, ни мистеру Риверсу. Ты никогда не могла выбрать мужчину, всегда предпочитая «может быть», а не «да, это тот, кого я люблю», потому что боялась подвергнуть риску другого. Я только надеялся, что когда ты преодолеешь этот страх, то я окажусь тем, кому ты протянешь руку.

Глаза Ники заблестели от новых слез. Из-за Алексея. Из-за себя. Потому что боль всегда следует за неуловимым обещанием любви.

Двумя днями позже Ники встретилась с Джоном Кромвеллом. Она рассказала ему о том, что узнала о своем отце, и показала ему папку Чарльза Бойнтона, – Мы можем это представить суду? – спросила она. – Если мы найдем эксперта, который подтвердит подлинность почерка, это убедит судью, что я имею право голосовать по полномочию Бейба?

Кромвелл нахмурился, потом покачал головой.

– Не обязательно, – медленно произнес он. – Все, что мы имеем – это свидетельство, основанное на слухах. Свидетельство умершего человека о том, что сказала умершая женщина.

– Но она была изнасилована! – вскричала Ники, видя, как ее слабая надежда на победу испаряется. – Разве это ничего не значит? Черт побери, Джон, это чудовище восседает в суде и плюет на мою мать! Он назвал ее лживой бродяжкой, и судья поверил ему! Я не собираюсь ему спустить это!

– Успокойтесь, Ники, остыньте! Я вовсе не предлагаю, чтобы мы все спустили Дьюку Хайленду. Я просто сказал, что одна только папка доктора Бойнтона не может доказать истину. Однако, – добавил он, – может быть и другой способ установления отцовства. Тест ДНК, например…

– Тогда его надо провести! – с жаром воскликнула она. И снова Кромвелл покачал головой.

– В случае изнасилования, – объяснил он, – суд может распорядиться о проведении ДНК-теста. Но в данном случае, где нет возможности доказать изнасилование, нам будет очень трудно убедить суд вынести решение о проведении ДНК-теста у мужчины, который этого не желает.

– А как тогда насчет медицинских записей? спросила она. – Мы не можем установить его группу крови, ему же ее определили?

– Этого недостаточно, – возразил Кромвелл. – То есть не слишком трудно установить группу крови Дьюка Хайленда, но при этом мы установим лишь возможность того, что он отец. Это не будет доказательством. Тесты на кровь дают одиночное заключение лишь в тех случаях, когда отцовство невозможно.

– Что же нам в таком случае делать? – спросила Ники, осознав всю парадоксальность попыток доказать, что человек, которого она ненавидела, был ее отцом.

– Есть частный детектив, которого мы нанимали во время процесса Тройано, – сказал Кромвелл. – Его расследование дел «Хайленд Тобакко» и всех ответственных служащих компании было очень успешным. Возможно, он поможет нам.

Когда Кромвелл объяснил свои намерения, Ники улыбнулась.

– Но может статься, – предупредил Кромвелл, – что его данные нельзя будет по закону представить суду.

– Хорошо, – сказала Ники. – Может быть, существует высший суд для таких, как Дьюк Хайленд.

Сидя в одиночестве в своем уставленном книжными полками кабинете, Дьюк налил себе двойную порцию «бурбона» и залпом выпил. Затем поднял телефонную трубку и набрал номер своего личного врача. Хотя был уже поздний час, Дьюк не беспокоился, что вторгается в личную жизнь другого человека. Люди, которые служили ему, хорошо оплачивались, и он ожидал от них готовности откликнуться по первому его зову в любое время дня и ночи. Нетерпеливо постукивая пальцами по столу, он ждал ответа на свой вызов.

– Хендрик, – сказал он, услышав знакомый голос, – это Дьюк Хайленд. То дело, о котором я заботился, почти сделано. Дай мне пару недель, чтобы связать все концы, и назначь операцию, о которой мы говорили, на первые числа следующего месяца.

Ответ доктора заставил его раздраженно нахмуриться.

– Это ваше дело сделать так, чтобы была уверенность, что это не слишком поздно, – грубо возразил Дьюк. – Если не можешь как следует сделать свою работу, когда я готов, я найду того, кто сможет.

Опустив трубку, он пробурчал: «Доктора, они хуже законников». Они всегда пытаются запугать вас, думал он, чтобы поднять свои гонорары. Разве они не изрекали страшные пророчества пять лет назад? А он выжил тогда и выживет сейчас. О его болезни никогда ничего не становилось известно. И он, разумеется, не допустит, чтобы это произошло сейчас, когда он консолидирует свои силы в «Хайленд» так, чтобы никто никогда не мог ему снова угрожать. Его юристы уже работают над петицией об аннулировании доверенности Бейба. Когда это будет сделано, акции Бейба перейдут к Пеппер, и Дьюк готовился сделать ей такое предложение, от которого она никогда не осмелится отказаться. Он здорово отделал эту смутьянку, дочь Элл. Получил удовлетворение, видя, как она потерпела крах прямо на его глазах.

Внезапно послышался звук громких голосов, а в следующий момент в кабинет Дьюка вторглась Ники, следом за ней семенил дворецкий.

– Извините, мистер Дьюк, – бормотал он, – я говорил молодой леди, что вы заняты, но она просто ворвалась сюда.

– Это потому, что она вовсе не леди, – сказал Дьюк с мерзкой ухмылкой. Застигнутый врасплох, он колебался, пытаясь решить, доставить ли себе удовольствие сразу вышвырнуть ее вон или сначала выслушать то, что она хочет сказать.

– Оставьте нас, – сказал он дворецкому и откинулся в кресле.

– Я говорил тебе, что ты пожалеешь, – злорадствовал он, взирая на Ники. – Я говорил тебе, что будет война, если ты не примешь мое предложение.

Оставшись наедине, они долго смотрели в глаза друг другу. И Дьюк увидел в них что-то, чего не видел никогда раньше.

«Могла она разузнать? – размышлял он. – Могла ли она узнать все?»

Несколько секунд Ники вглядывалась в лицо своего отца. Подстрекаемый ее молчанием, ее немигающим взглядом, Дьюк снова заговорил:

– Если ты думаешь, что сумеешь сейчас провернуть какую-нибудь сделку, то забудь об этом. С тобой покончено, Ники. Ты сыграла по своему разумению и проиграла.

– Я пришла не за тем, чтобы совершить какую-либо сделку, – сказала она твердо.

– Тогда почему…

– Я знаю, что ты сделал с моей матерью, – сказала она звенящим от гнева голосом, я знаю, что ты изнасиловал ее! И если бы я не имела в мыслях кое-чего похуже, я бы убила тебя прямо сейчас, как собаку!

Рот Дьюка искривила злобная ухмылка.

– Никому никогда не требовалось насиловать эту продажную суку, – прохрюкал он. – Она даже умерла как шлюха, какой и была, полуголой. Она всегда была готова раздвинуть ноги перед каждым, кто мог заплатить. Мне не требовалось насиловать ее.

– Подлый лжец! Ты избил ее и изнасиловал!

Дьюк пожал плечами, словно Элл больше не имела никакого значения.

– И она забеременела от тебя, – выпалила Ники с гримасой, говоря так о собственном зачатии.

Почувствовав сигнал тревоги, Дьюк замер в своем кресле.

– Ты теряешь голову, Ники. Разве ты не знаешь, что не дозволено вот так клеветать на людей? – спросил он угрожающе. – Я могу сейчас позвонить моим юристам, и они возбудят против тебя судебное дело.

– Сделай это. И расскажи им, какую скромную жизнь ты ведешь. А заодно и покажи им это! – Она вынула какой-то документ из сумочки и швырнула ему на стол.

Дьюк едва глянул на бумаги.

– Ну, в чем дело? – потребовала она. – Тебя не интересует правда? Это результат ДНК-теста, отец! Меня тошнит, когда я говорю это, и меня тошнит, когда я гляжу на тебя, но этот тест так же точен, как отпечаток пальцев. Ты оставил свою метку на мне, Дьюк Хайленд, и теперь я говорю тебе об этом, не стесняясь в выражениях.

– Ты блефуешь, – сказал он, – я не проходил никаких проклятых тестов.

– Ты и не должен был их проходить, – парировала она, – ты недавно, как всегда раз в неделю, стригся. Помнишь это, Дьюк? Я подкупила твоего парикмахера, и он передал мне прядь твоих волос. «По сентиментальным соображениям», – сказала она с сарказмом. – Большего мне не требовалось. Лаборатория сделала все остальное.

Дьюк поднял документ и стал читать его, нахмурясь от замешательства.

– Читай, читай! – сказала она, – поищи увертку, только вряд ли найдешь. А теперь давай, зови своих юристов, потому что когда мы встретимся в следующий раз, это произойдет в суде! А после всего этого ты увидишь меня в своем офисе! После того, как я займу его, папа!

Ники повернулась на каблуках и выскочила прочь, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Дьюк тяжело осел в кресле. Он налил еще виски и залпом выпил, но алкоголь не избавил его от разъедающей боли внутри. Он закрыл глаза, вспоминая день, когда он подхватил в кафе в Монако молодую француженку. Он пытался вспомнить, что он чувствовал в тот день, но те чувства давным-давно были похоронены. Точно так же как был похоронен юноша в том мужчине, каким он стал. И она все отказывалась покинуть его, преследовала и досаждала всю его жизнь. Она была его Далилой, с горечью подумал он, даже мертвая, она послала кого-то похитить его волосы, похитить его силу; уничтожить его тогда, когда должен был наступить момент его величайшего триумфа.

«Смогут ли его юристы снова перебороть ее?» – размышлял он. Игнорируя боль, которая пронизывала его, словно раскаленный нож, он еще раз наполнил стакан, стараясь составить какой-то план. Но все, что мог увидеть Дьюк, было только ее хохочущее лицо. Мрачная перспектива замаячила перед ним – его собственная незаконнорожденная дочь.

Лежа в своей одинокой постели, Ники чувствовала себя изможденной. Она выиграла наконец, и на этот раз уже не будет больше уверток, не будет больше проволочек. Теперь наступит новый день для «Хайленд», новая рука возьмет бразды правления. Она никогда не станет носить фамилию Хайленд – она и не желала этого, хотя была уже на самой грани осуществления того, о чем всегда мечтала. Она получит узаконение, которого сама добилась, а не получила в подарок. Она увидела свою собственную победу в ненавидящих глазах Дьюка, но кроме этого она увидела теперь и еще что-то – ужасающую силу всепоглощающей одержимости, сметающую на своем пути все, даже способность любить.

Она думала об Уилле, сожалела о потерянных годах. Все, в чем она нуждалась, было в пределах досягаемости, если бы только она знала, куда взглянуть.

Когда она наконец заснула, к ней снова пришло видение дои ночи… Маленькая девочка на лестнице, разбуженная ударом грома… Мужчина, склонившийся над матерью, мнущий ее платье, раздевающий ее…

Внезапно Ники, вздрогнув, проснулась. Сквозь брешь между миром, увиденным во сне, и реальностью пронеслась искра, которая полностью пробудила ее. Слышала ли она звук в доме, звук выстрела? Ее усталый, взбудораженный разум еще витал в пространстве между реальностью и воспоминаниями. Возможно, то, что она считала своей жизнью, было сном, а она все еще была ребенком, нуждающимся в том, чтобы спуститься вниз по лестнице и найти свою маму.

Стены комнаты стали менее зыбкими, и она поняла, где находится. Но образ того кошмара остался при ней: X. Д., склонившийся над распростертым телом ее матери, раздевающий ее.

Х.Д?..

И тут все дошло до нее – истина, голубая искра во мраке. И она поняла почему. Потому что Дьюк сказал: «Она умерла полуголая, как шлюха, какой она и была»!

Но Элл была найдена у окна в халате.

Полное понимание – не пришедшее к ней за десятилетия из-за ошибочного восприятия ребенка, каким она была – наконец пришло к ней. Фигура, которую она видела склоненной над ее матерью в ту ночь… Он не раздевал ее… Он укрывал ее наготу, чтобы, когда она будет найдена, создалась видимость, что ее убил какой-то бродяга. Но это Дьюк убил ее! Элл была уже мертва, когда ребенок на цыпочках спускался вниз.

Неожиданно она услышала звуки внизу на лестнице, звуки, которые заставили Ники почувствовать себя словно все еще во сне. Напуганная, она укуталась в халат и тихонько сошла вниз, как сделала много лет назад. Подойдя к двери, она увидела лежащий раскрытым на столе холла чемоданчик Джима с инструментами. Она взяла гаечный ключ и подняла руку.

– Кто там? – спросила она дрожащим голосом.

– Пеппер Хайленд. Впусти меня, ради Бога! Со вздохом облегчения Ники опустила гаечный ключ и открыла дверь.

Освещенная слабым пучком желтых лучей от торшера, Пеппер выглядела мертвенно-бледной.

– Что тебе надо? – слабым голосом спросила Ники: у нее не было сил ссориться или спорить.

Пеппер вошла в комнату без приглашения и опустилась на софу.

– Он мертв, – сказала она. – Дьюк мертв. Ники ужаснулась. Она раскрыла рот, чтобы сказать что-то, но не смогла вымолвить ни слова. Чувствуя, как у нее подгибаются колени, она почти упала на софу напротив Пеппер.

– Хочешь знать, как он умер? – спросила Пеппер. Ошеломленная, Ники могла пока думать только о тех ужасных моментах, когда она и ее отец сошлись в смертельной схватке, о своем внезапном озарении относительно того, что он убил ее мать и украл ее детство.

– Он застрелился.

Ники моргнула, но ничего не сказала.

– Ты так нас ненавидишь? – тихо спросила Пеппер. Теперь, несмотря на все искусство хирургов, стал заметен ее возраст.

– Я больше никого не ненавижу, – спокойно ответила Ники. Я лишь хочу, чтобы все это закончилось.

Пеппер взглянула в лицо Ники, словно пытаясь измерить страдания молодой женщины. Выражение ее собственного лица смягчилось.

– Прошлый раз, когда я предложила тебе дружбу, из этого ничего не получилось. Полагаю, я была слишком безнравственной, слишком испорченной, а ты слишком невинной. Но, может быть, мы можем попробовать снова, – неуверенно предложила она. – Теперь нас осталось только двое, даже если мы не родственники, то…

– Но мы родственники, – прервала ее Ники, решив ничего больше не скрывать. – Мы родственники. Дьюк был моим отцом.

Пеппер начала одновременно смеяться и плакать.

– О Господи! – выговорила она. – О Господи, ну и семейка!

Пожалев Пеппер, Ники принесла ей рюмку бренди.

– Ты должна знать и все остальное, сказала она. – Он убил мою мать.

У Пеппер широко раскрылись глаза, она непроизвольно схватилась рукой за горло, когда Ники подробно рассказала то, что теперь знала об отце, который возненавидел ее даже еще до рождения.

– Я до сих пор не знаю всего, – подытожила Ники, – и полагаю, что не узнаю никогда.

– Дьюк говорил, что он всего лишь хочет защитить Бейба, – вмешалась Пеппер, голос у нее был хриплый, рука, которой она сжимала рюмку с бренди, дрожала. Когда мы узнали, что Бейб увивается вокруг Элл, Дьюк отправился поговорить с ней. Он сказал мне, что предложил ей деньги, чтобы они уехала из города и оставила Бейба в покос, а она рассмеялась ему в лицо, ответила, что намерена стать женой Хайленда, неважно, какого…

– И тогда он убил ее. Он сказал тебе об этом. Пеппер так яростно замотала головой, что бренди пролился ей на колени.

– Я никогда не знала этого, – сказала она, клянусь Господом, я никогда не знала. Он сказал лишь, что они спорили, что он угрожал рассказать Бейбу что-то, что заставит его бросить се…

Ники поняла, что это могло быть. «Что я была незаконнорожденным ребенком его, а не X. Д.». Она закрыла глаза. Остальная сцена представлялась ей так ясно, словно она присутствовала при ней. Схватка между двумя одержимостями закончилась выстрелом из револьвера. Дьюк одел Элл, чтобы создать впечатление о неизвестном преступнике, чтобы исключить подозрение, что она принимала любовника в ночь своей смерти.

– Бедняжка Бейб был совершенно сломлен, продолжала Пеппер, охваченная теперь собственными воспоминаниями, – вот почему мы услали его. Дьюк сказал, что, если кто-нибудь спросит, Бейб может оказаться настолько глупым, что признается в связи с Элл. Может быть, даже признается, что они намеревались пожениться…

Ники осознала всю меру ненависти Дьюка, когда подумала о том, что он отнял у нее дар любить и доверять, оставив в наследство только страх и подозрительность.

Пеппер докончила свой бренди и поднялась.

– Ладно, – сказала она, – мы порешим со всем этим здесь и сейчас, Ники. Больше никаких юристов, никаких судов. Мы сделаем по-твоему – «Хайленд инкорпорэйтед». – Она протянула свою руку и Ники приняла ее.

Потом Пеппер ушла.

Ники стояла в дверях, наблюдая за нежно-розовым светом восходящего солнца, разгоняющею последние следы ночи.

Она взбежала наверх по лестнице, умыла лицо холодной водой, натянула джинсы и рубашку и поехала к ферме Риверсов так быстро, словно от этого зависела се жизнь, не в состоянии терять больше ни одной драгоценной минуты.

Когда она издали увидела его, сгорбившегося над поломанной изгородью, то проехала так далеко, как позволяла дорога, а потом остановила машину. Перепрыгнув через развалившуюся изгородь, она побежала в открытое поле.