Текст книги "Неночь"

– А остальные аколиты, прибывшие в Годсгрейв? Их вы тоже проверяете?

– Мы всех проверяем.

– …Кто-нибудь сломался?

– Кто-то всегда ломается.

Мужчина всмотрелся в глаза Мии. Возможно, ожидая какого-то упрека.

Мия хранила молчание, встретившись с его бездонным взглядом и борясь с тошнотой в животе. Во рту по-прежнему был жирный привкус желчи, руки так сильно дрожали, что пришлось крепко схватиться за стул, чтобы это скрыть. Что такого было в этом мужчине, что действовало на нее подобном образом? Может, дело в том, что они похожи? Тьма в нем взывала к тьме в ней?

Она услышала мягкие пружинистые шаги позади себя. Низкий волчий рык.

«Эклипс…»

– Вы первый даркин, которого я повстречала, – наконец сказала Мия. – с которым я когда-либо говорила.

– Быть может, и последний, – ответил он. – До твоего посвящения еще много неночей. И если ты думаешь, что наша связь каким-то образом поможет тебе добиться расположения в залах Матери, ты сильно ошибаешься.

Глаза Черного Принца источали смертельный холод. Его красота была еще холоднее. Мия чувствовала тенистую волчицу позади себя, подступающую все ближе. Мистер Добряк надулся в ее тени и зашипел, и тогда из камней у ее ног зазвучал тихий смех. Вопрос почти физически царапал язык, пока она его не озвучила; тоненький шепот повис в воздухе, как дым.

– Кто мы такие?

– А ты как думаешь?

– Меркурио, Друзилла… – Мия сглотнула. – Они говорят, что мы избранники Матери.

От смеха Лорда Клинков волоски на ее шее встали дыбом.

– Вот кем ты себя считаешь, маленький даркин? Избранной?

– Я не знаю, чему верить, – просипела она. – Я надеялась, что вы меня научите.

– Чему верить?

– Тому, кто я.

– Не важно, кто ты, – ответил Кассий. – Только то, что ты кто-то. И если ищешь ответ на какую-то глубинную загадку о себе, ищи в другом месте, пока не заслужишь его. В одном, и только в одном, можешь быть уверена. Поскольку в этом, по крайней мере, мы одинаковые.

Желудок Мии сжался, когда Лорд Клинков наклонился ближе и достал нож из рукава. А затем перерезал веревки на ее запястьях.

– Мы с тобой убийцы, – сказал он. – Убийцы – все как один. И каждая смерть от наших рук – молитва. Подношение Матери Священного Убийства. Смерть как помилование. Смерть как предупреждение. Смерть как конец сам по себе. Все это наше, чтобы знать и дарить миру. Волк не жалеет ягненка. Буря не молит усопших о прощении.

Кассий снова всмотрелся в ее глаза, его голос вибрировал у нее в груди:

– Но прежде всего – мы слуги. Последователи. Окруженные врагами. Верные до самой смерти. Мы не гнемся и не ломаемся. Никогда. Это правда, которую ты узнаешь в этой камере. Это первый ответ на любой вопрос о себе, который ты можешь задать. А если тебя это не устраивает, аколит, если ты думаешь, что, возможно, совершила ошибку, придя к нам, сейчас самое время об этом сказать.

Что ж. Значит, ответов не будет. Только новые загадки. Если Кассий и знал некую глубинную истину о даркинах, то не станет делиться ею здесь и сейчас. А возможно, нигде и никогда. Или же, как он выразился, пока она этого не заслужит.

Поэтому, скривившись, Мия медленно поднялась со стула. Ноги подгибались. Тошнота мучила. Ей было холодно. Сыро. От волос воняло водой из залива и кровью. Щеки опухли, глаза заплыли, губы потрескались. Убрав влажный локон от щеки, она встретилась взглядом с Кассием.

И протянула руку.

– Можно получить обратно мои сигариллы?

На это ей потребовались все силы, но она не подавала виду.

Ее вывели из подвальной камеры. Вдоль светлой набережной и обратно в тайные туннели под Свинобойней. В руках был зажат деревянный коробок, запечатанный сальным воском. В рукаве прятался стилет из могильной кости. На устах – ни шепота.

Кровавая Тропа в гору далась ничуть не легче, чем в первый раз. Мия разделась донага, шагнула в багряный бассейн под бойней. Погрузившись в водоворот, на секунду испытала искушение остаться там навсегда со своими вопросами и страхами. Но затем начала противостоять его тяжести, крепко обхватив коробок, подаренный Меркурио, и клинок из могильной кости.

Тремя ваннами позже ее забрал молчаливый Десница и повел по винтовой лестнице к Небесному алтарю, чтобы она позавтракала, как ни в чем не бывало. Юношей-аколитов нигде не было – вероятно, их уже направили в Годсгрейв, чтобы они прошли собственный круг пыток и избиений. Мия увидела за столом Эшлин с опухшей губой и порезанной щекой. Девушка отказывалась встречаться с ней взглядом. Положив себе еды, Мия села на стул и молча принялась завтракать. Отмечая других девушек-аколитов, которые медленно поднимались по лестнице, – все улыбки и шутки с прошлых трапез остались лишь воспоминанием.

К концу завтрака за длинным одиноким столом остались только Эшлин, Джессамина, Карлотта и Мия. Все побитые. Ушибленные. Окровавленные. Но хотя бы живые. Из девяти девушек, которые собрались вчера в зале Аалеи, вернулись только четыре.

Четыре – железо.

Остальные – стекло.

Они посмотрели друг на друга. Вечно стоическая Карлотта. Ликующая Джессамина. Обеспокоенная, нахмуренная Эш – вероятно, из-за мыслей о том, что могло происходить с ее братом. Но никто из них не заговорил. Мия пялилась на свою тарелку, пережевывая пищу – по одному пепельному кусочку за раз. Заставляя себя съесть каждую крошку. Впитать в себя подливу, как необработанный камень – кровь. И, закончив, тихо встала, вернулась к себе в комнату и закрыла за собой дверь.

Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Темные глаза с синяками. Тонкие дрожащие губы.

– …Мне жаль, Мия…

Она посмотрела на не-кота, свернувшегося на краю кровати. Кассий и Эклипс потрясли Мистера Добряка хуже, чем ее. Но вопросы о даркинах, о Лорде Клинков и его спутнике – все они умерли прямо на ее губах.

– Все нормально, Мистер Добряк, – вздохнула Мия.

– …Никогда не отводи взгляд… – прошептал он. – …Никогда не бойся…

Мия кивнула.

– И никогда, никогда не забывай.

Она села перед зеркалом и уставилась на девушку в отражении. На убийцу, которую описал Кассий. На чудовище. На долю секунды задумалась, какой могла бы быть ее жизнь, если бы Скаева не разорвал ее на клочья. Мия пыталась вспомнить лицо отца. Пыталась забыть лицо матери. Чувствовала, как слезы обжигают глаза. Приказывала им исчезнуть, пока ничего не осталось. Только Мия и девушка с сухими глазами в отражении.

Меркурио, должно быть, знал, что скоро грядет проверка на преданность. Знал, что планировали Кассий и Духовенство. И хотя любой другой мог бы обидеться, что учитель не предупредил о грядущем, Мия ощущала только гордость. Старик знал, что ее ждет, и все равно не промолвил ни слова. Не потому, что ему было все равно.

А потому, что он знал.

Кассий и Духовенство не имели ни малейшего понятия. Ни малейшего представления о том, из чего она сделана. Но он знал.

«Железо или стекло?» – спрашивали они.

Мия сжала челюсти. Покачала головой.

Ни то, ни другое.

Она была сталью.

Глава 18
Бичевание

В конечном итоге проверку лорда Кассия пережили семнадцать аколитов. Четыре девушки. Тринадцать юношей. Все были украшены различными оттенками крови, синяков и ушибов. Глаза Тиши так заплыли, что юноша почти ничего не видел на протяжении целых трех перемен. Марцелл неделями хромал. Пипу чуть не сломали челюсть, и он почти месяц ел только суп[77]77
  Пока его челюсть заживала, он немного меньше общался со своим клинком – Мия даже испытывала соблазн найти его мучителей и от всего сердца поблагодарить.


[Закрыть].

Мия знала, что ей должно быть все равно, выжил ли Трик. Но когда он поднялся по ступенькам и тихо сел ужинать, она не сдержала улыбки. А когда он поднял голову и заметил это, Мия решила, что не стоит ее прятать.

И Трик улыбнулся в ответ.

Ее правая рука до сих пор полностью не исцелилась, но выговор Меркурио попал в цель. Когда Духовенство посудило, что паства достаточно отдохнула для начала уроков, Мия решила снова посетить Зал Песен. Она и так пропустила с десяток занятий; если пропустит еще, то рискует слишком отстать, чтобы быть кому-то конкуренткой во время состязания Солиса. Она и так понимала, что шансы не в ее пользу; лучшая надежда окончить зал победительницей – это найти противоядие для Паукогубицы. Но ошибка в соревновании Паукогубицы подразумевала смерть, да и кроме того, если она все же окончит Церковь полноправным Клинком, ей понадобится все искусство владения мечом, какое только есть. Сидеть на заде ровно и читать всю перемену ей в этом не поможет.

Когда Мия зашла в Зал Песен, Джессамина отвлеклась от выбивания содержимого из тренировочного манекена и выстрелила улыбкой, которая так и твердила «чтоб ты сдохла». Мия заняла свое место в кругу, и Солис вздернул бровь, глядя на нее своими ужасными, подернутыми белизной глазами. Ткачиха Мариэль так и не заштопала царапину на щеке после их схватки – крошечный новый шрам, который Последний определенно решил оставить, украшал грубую щеку.

Шахид не опустился до того, чтобы поприветствовать ее, и не упоминал об аколитах, которые не вернулись из Годсгрейва.

– Мы начнем с повторения позиций Монтойи с двумя руками, – объявил Солис. – Полагаю, вы тренировались. Аколит Джессамина, пожалуйста, будь так любезна и покажи аколиту Мие долю того, что она пропустила в свое отсутствие.

Очередная улыбка.

– С удовольствием, шахид.

Аколиты разбились на пары и начали повторять пройденное. Джессамина направилась к стеллажам с оружием, взяла пару изогнутых клинков и кинула еще одну пару Мие. Девушка подняла клинки, ее локоть потихоньку начинал ныть.

– Мы тренируемся с настоящей сталью, шахид? – спросила Мия.

Лицо Последнего было каменным, когда он ответил:

– Считай это стимулом.

Джессамина молча подняла клинки и сделала выпад в область шеи противницы. Мия отшатнулась и едва успела занять защитную позу от ударов рыжей. Похоже, в ее отсутствие класс двигался вперед семимильными шагами, и, благодаря нехватке тренировок и ослабленной руке, Мия обнаружила, что безнадежно проигрывает. Джессамина была свирепой и опытной, и Мие потребовались все силы, чтобы сохранить свои внутренности на месте. На предплечье появились несколько неглубоких порезов, еще один на груди, кровь капала на каменный пол, сопровождаемая руганью.

Джессамина улыбнулась.

– Хочешь передохнуть, Корвере?

– О, ты так любезна. Но я бы предпочла, чтобы передохла ты.

Джессамина просто рассмеялась, размахивая кинжалами в разные стороны. Отлично понимая, что не стоит ждать вмешательства Солиса, Мия промокнула раны и вернулась к спаррингу. Изучала позы остальных аколитов так, как могла, пока увиливала от клинков Джессамины. После часа работы с кинжалами они поменяли оружие на короткие мечи, но Джессамина не стала менее беспощадной. Остаток утра Мие надирали зад по всему залу, и урок она окончила, распластавшись на спине, вся в синяках и крови. Клинок Джессамины был прижат к ее горлу, прямо к яремной вене. И хоть рыжая держала себя в руках, Мия могла поспорить, что та бы все отдала, чтобы дернуть запястьем и окрасить пол алым.

Джессамина поклонилась Солису, ухмыльнулась противнице и вернула оружие на стеллаж. Мия поднялась на ноги, прижимая к телу ноющий локоть. В ней начало закипать раздражение. Время, которое она потеряла из-за травмы, дорого ей обошлось, и она отстала сильнее, чем боялась. Придется работать вдвое усерднее, чтобы восполнить потери, а тем временем Джессамина может «случайно» вспороть ей живот.

Обида состояла в том, что на самом деле они с Джесс были одинаковыми. Обе остались сиротами после Восстания Царетворцев. Обе лишились семьи и мучились от одной жажды. Если бы Джесс не была так ослеплена своей яростью, они бы быстро стали подругами. Объединенными такой связью, которую может выковать только ненависть. И хоть в смерти отца Джессамины был виноват Юлий Скаева, а не Дарий Корвере, Мия все равно понимала, почему вид ее крови вызывал у девушки улыбку.

«Если не можешь навредить тем, кто причинил боль тебе, порой для этого подойдет любой».

Разумеется, все это мало утешало после ее полной выволочки. А если Джесс все же решит пойти на поводу у своей жажды крови вдали от взора шахида? Если действительно попытается ее убить? Скорее всего, от Мии останется только пятно на полу.

«Нет, так не пойдет».

Мия помотала головой и, прихрамывая, вышла из зала.

«Совсем не пойдет».

– Как оно, дон Трик?

После уроков она нашла его в Зале Надгробных Речей. Трик смотрел на статую Наи. При звуке женского голоса юноша улыбнулся, и на его щеке появилась ямочка. Затем он повернулся к Мие и осмотрел ее с головы до пят.

– Зубы Пасти, Джессамина хорошенько надрала тебе зад!

– Это лучше, чем если бы она меня зарезала.

– Похоже, без этого тоже не обошлось.

– Наверное, стоит сходить к ткачихе. Чтобы она обработала раны.

При упоминании Мариэль Трик нахмурился и снова взглянул на статую. Затем рассеянно провел рукой по лицу, обводя пальцами отвратительные татуировки. В который раз Мия невольно поймала себя на том, что разглядывает его профиль, и почти в ту же секунду мысленно отругала себя за глупость. Безусловно, без этих чернил Трик был бы сердцеедом. И Мия радовалась, что он вернулся после проверки Друзиллы. И все же…

«Не отвлекайся от цели, Корвере».

– Меня тут посетила одна мысль… – начала она.

– Бывает же, – пробормотал Трик.

Мия погрозила ему кулаком. Тень, набежавшая при упоминании Мариэль, сошла с лица юноши, и он ухмыльнулся. Затем отвернулся от статуи Наи и сложил руки на груди, глядя на Мию.

– Ну, выкладывай.

– Как ты любезно заметил, я немного отстала по песням.

– Немного? – фыркнул Трик. – Да даже тренировочные манекены могли бы размазать тебя по полу, Бледная Дочь.

– Ну, большое тебе спасибо, – насупилась Мия. – Если хочешь по-тихому сходить на хрен, я терпеливо дождусь твоего возвращения.

Трик поднял бровь. Мия вздохнула и поставила свой норов в угол.

– Прости, – пробормотала она.

– Не стоит, – Трик улыбнулся. – По-моему, вежливость тебе не к лицу.

– Я хочу сделать тебе предложение.

– Считай, что я польщен.

– Не такое предложение, извращенец!

Она стукнула двеймерца по руке, и он ухмыльнулся. Но где-то в этом мерцающем взгляде карих глаз она увидела толику разочарования. Его поза и наклон головы о чем-то говорили. О чем-то, что, после месяцев наставничества Аалеи, она начала узнавать.

Желание.

– На песнях мне надирают зад, – сказала она. – А на уроках Паукогубицы от тебя столько же пользы, сколько евнуху от гульфика. – Мия перебила его тихие возражения. – Поэтому ты поможешь мне нагнать остальных учеников в классе Солиса и научишь владению мечами, а я подтяну тебя достаточно, чтобы ты не отравил себя до посвящения. По рукам?

Трик нахмурился. Мия видела, как Желание борется со Здравым Смыслом.

– Среди Клинков не хватит места для всех, Мия. По факту, мы соревнуемся друг с другом. Зачем мне тебе помогать?

– Потому что я сказала «пожалуйста»?

– …Ты не говорила «пожалуйста».

Мия отмахнулась.

– Всего лишь формальность.

Уголки губ Трика приподнялись, и девушка улыбнулась в ответ, уперев руку в бок. Аалея говорила, что молчание может послужить лучшим ответом на вопрос, если спрашивающий уже знает ответ. Поэтому она не произносила ни звука, глядя в эти круглые милые глаза и позволяя Желанию говорить самому за себя. Отчасти ей было стыдно, что она использует ремесло Аалеи на друге, но, как Трик сам упомянул, по факту он ее соперник. Как любила говорить Аалея, никогда не берись за меч, если не готов запачкаться кровью.

– Ладно, – наконец произнес Трик. – По часу каждый вечер после уроков. Встречаемся завтра в Зале Песен.

Мия присела в реверансе.

– Благодарю, дон Трик.

Он протянул ей ладонь, и Мия пожала ее, чтобы закрепить договор. С пару секунд они так и стояли, держась за руки. Кожу начало покалывать, когда Трик ласково провел пальцем по изгибу ее запястья. Опомнившись, он отступил, пробормотал что-то похожее на извинение и сбежал. Мия повернулась в противоположном направлении, пряча легкую улыбку. Тогда отозвалась ее тень:

– …У меня нет лица, но поверь, я испепеляю тебя таким осуждающим взглядом, что останешься в чем мать родила…

Мия закатила глаза.

– Да, папуля.

– …Хотя, похоже, остаться в чем мать родила – и есть твоя цель, так что, пожалуй, мне стоит остановиться…

– Да-а-а, па-а-а-а-ап.

– …Не смей разговаривать со мной таким тоном, юная леди…

Мия ухмыльнулась и, дурачась, ударила Мистера Добряка по голове, проходя через кота насквозь. Девушка и ее тень побрели в сторону спальни, намереваясь погрузится в полный сновидений сон.

Из тьмы вышел прекрасный юноша, провожая их взглядом ярких лазурных глаз.

Как обычно, он не промолвил ни слова.

Спустя много часов громкий стук в дверь оторвал Мию от объятий с книгами. Она стащила стилет с запястья, накинула мантию на плечи. Подкравшись к двери, прошептала неизвестному, который ждал снаружи:

– Эш?

– Аколит, пожалуйста, открой дверь.

Мия крепче обхватила клинок, повернула ключ и выглянула в темный коридор. За дверью стоял Десница в длинной черной робе с капюшоном, прикрывающим лицо. Тогда она вспомнила о Наив. На секунду задалась вопросом, где та сейчас.

– Тебя вызывает Достопочтенная Мать Друзилла, – объявил Десница.

– Конечно, – Мия поклонилась. – Как ей будет угодно.

Она посмотрела вдоль коридора и увидела, что Десницы стучат в двери других аколитов. Эшлин сонно вышла на свет, ее косички были растрепаны после сна. За девушкой стоял ее брат Осрик, волосы-шипы торчали под невообразимыми углами. Похоже, будили абсолютно всех, а значит, неприятности не только у Мии.

«Да здравствуют маленькие чудеса».

– В чем дело? – прошептала она, когда вся группа направилась вслед за Десницами.

– Я знаю не больше твоего, – зевнула Эш. – Но могу поспорить, что ничего хорошего.

– Даже спорить не буду.

Аколиты поднялись по спиральной лестнице, где-то во мраке напевал призрачный хор. Прибыв в Зал Надгробных Речей, Мия поклонилась статуе, коснулась лба, глаз и губ, как и все остальные аколиты. Увидела, что в зале собралось все Духовенство; Аалея выглядела безупречно в тонком бордовом платье, Паукогубица – более суровой, чем обычно, одетая в нефритовую мантию, Маузер и Солис попеременно улыбались и хмурились в своих черных кожаных нарядах. Друзилла стояла в тени Наи, поджав губы. А рядом с ней, прикованного железными цепями к самой статуе, Мия увидела…

– Тишь…

Юношу раздели до пояса, завязали ему глаза черной тканью и повернули спиной к залу. Аколиты, бесшумные и напряженные, собрались полукругом вокруг основания Наи. Эшлин кивнула себе и прошептала Мие:

– Кровавое бичевание.

– Что?

– Ш-ш-ш. Смотри.

– Спасибо, что пришли, аколиты, – начала Друзилла. – Жизнью Клинка руководствуют всего несколько истинных правил. Если вы доживете до службы Матери, то будете жить вне закона, и посему в этих стенах мы даем вам столько свободы, сколько возможно. Тем не менее те немногие правила, которые мы устанавливаем, нельзя игнорировать. После убийства аколита Водоклика каждого из вас предупредили, что после девятого удара часов покидать комнату запрещено. Я пообещала, что любой, кого поймают за нарушением комендантского часа, будет жестоко наказан. Однако один из вас решил испытать мое терпение. – Она показала рукой на Тишь. – Теперь же узрите, какова расплата за глупость.

Достопочтенная Мать спустилась с постамента, повернулась к теням.

– Вещатель? Ткачиха?

На свет, падающий от витражных окон, вышли две фигуры. Вещатель Адонай был в кожаных бриджах, без обуви, на голый торс небрежно накинута алая шелковая мантия. Мариэль была с ног до готовы укутана в свободную черную ткань. Брат с сестрой заняли свои места за мальчиком. Тишь повернул голову, когда Мариэль хрустнула костяшками. Тошнотворные влажные хлопки эхом прокатились во мраке. Даже с завязанными глазами Тишь, должно быть, узнал этот звук. Мия увидела, как он глубоко вздохнул и повернулся обратно к статуе.

Мать Друзилла приказала твердым, как железо, голосом:

– Начинайте.

Мариэль подняла руку, вытянув пальцы. Со своего места Мия видела, как ее отвратительные губы трескаются в кровавой улыбке. Мариэль пробормотала что-то себе под нос, прищурилась и сжала пальцы в кулак.

Воздух пронзил звук чего-то рвущегося, и плоть на спине Тиши лопнула, как гнилой фрукт. Юноша запрокинул голову. На его коже проявились четыре мерзкие раны, словно какой-то невидимый кнут отхлестал его по спине. Мышцы были искромсаны. Хлынула кровь. Мия скривилась, увидев блестящую показывающуюся розовую кость.

Но юноша не проронил ни звука.

Мариэль снова рассеянно пошевелила пальцами, словно отмахивалась от надоедливой мухи. В плоти Тиши открылись еще четыре раны, испещряя его поясницу. Каждый мускул его тела сжался, вены на руках и шее вздулись, прекрасное лицо исказилось от мучительной боли. Мия не знала, видят ли это другие аколиты, но с ее места можно было четко разглядеть, как губы юноши изгибаются в оскале, обнажая розовые десны.

«Черная Мать, у него нет зубов…»

Мариэль снова взмахнула рукой. Кожа юноши снова покрылась ранами. На ногах открылись длинные рваные порезы, спина уже была изрублена в фарш. На полу вокруг него собиралась лужа крови. Хлынули артериальные всплески, рисуя в воздухе блестящие безумные узоры. И хоть ему наверняка было невыносимо больно, юноша все равно не издал ни звука. Аколиты с ужасом наблюдали, как Мариэль взмахивала руками, снова и снова кромсая плоть Тиши. И все это время он сохранял молчание, словно уже умер.

Шли минуты. Влажный звук рвущейся плоти. Барабанная дробь капель крови. Тишь превратился в кровоточащее месиво. Голова безвольно повисла. Кровь стекала по ногам в темную алую лужу. Не может же это длиться вечно? Мия повернулась к Эш и прошипела:

– Они его убивают!

Эш покачала головой.

– Смотри.

Мариэль продолжала свою грязную работу, кровавая улыбка расплывалась все шире и шире. Тишь слабо забился в цепях, но он уже был практически без сознания. И когда Мия смогла пересчитать все ребра под его рваной кожей, когда показалось, что еще один невидимый удар – и ему конец, Достопочтенная Мать подняла руку.

– Достаточно.

Ткачиха глянула на Друзиллу, и улыбка мгновенно померкла. Но затем Мариэль медленно поклонилась и с явной неохотой опустила руку.

– Брат мой, брат любимый, – прошепелявила она.

Адонай шагнул вперед, убрав гладкие белые волосы с лица. Альбинос что-то ласково и музыкально прошептал, словно пел себе под нос. Слова эхом отдавались по залу, как пение хора в Гранд Базилике. И, под завороженным взглядом Мии, кровь, собравшаяся у ног Тиши, начала движение.

Поначалу подернулась рябью от несуществующей вибрации. А потом медленно, лениво поток алого начал стекаться по полу к ногам юноши, пока тот бился и содрогался, подниматься по нему и затекать обратно в нанесенные Мариэль раны. Мия взглянула на лицо вещателя, бледное, как у трупа. Глаза мужчины из привычно розовых стали кроваво-красными. Он улыбался в экстазе.

Мариэль подняла руки, встав рядом с братом, и принялась плести ими в воздухе, как швея за кровавым ткацким станком. И пока Тишь брыкался и дрожал, открыв рот, с блестящим от пота лицом, его раны одна за другой начали закрываться. Влажная изрубленная плоть. Ужасные полосы и разрывы. Все они смыкались, пока на коже безмолвно извивающегося юноши не осталось ни единой царапины.

Тишь повис на цепях, по его подбородку стекала слюна. Все это время он оставался в сознании. Каждую секунду. Аколиты смотрели на него со смесью ужаса и восхищения.

Десницы сняли с него оковы, накинули мантию на гладкие плечи.

– Отнесите его в спальню, – приказала Друзилла. – Он освобожден от завтрашних занятий.

Десницы повиновались, подняли Тишь и потащили его из зала. Достопочтенная Мать посмотрела на собравшихся аколитов, по очереди останавливая взгляд своих голубых глаз на каждом из них. Обличье матроны исчезло, материнская забота мгновенно испарилась. Это – обнародованный убийца. Та же женщина, которая сидела сложа руки, пока лорд Кассий и его люди пытали ее аколитов в темных камерах Годсгрейва. Та же женщина, которая приговорила восьмерых своих учеников к смерти с улыбкой на лице.

– Надеюсь, в дальнейшей демонстрации нет нужды, – сказала она. – Если еще одного аколита обнаружат за пределами его комнаты после девятого удара часов, он испьет из той же чаши. Хотя в следующий раз, возможно, я позволю ткачихе Мариэль полностью погрузиться в процесс.

Достопочтенная Мать спрятала руки в рукава. Поклонилась.

– А теперь можете идти спать, дети.

Мия проснулась задолго до звона колоколов, уставившись в стену. Исполненная решимости вернуть силу рабочей руке, она взялась за работу: отжималась у подножия кровати, подтягивалась на двери. Через пару минут ее локоть молил о пощаде, но Мия не сдавалась, пока на глаза не накатили слезы. Наконец, в бессилии рухнув на пол, она лежала и пыталась отдышаться, проклиная ублюдка Солиса.

Затем, выскользнув из комнаты, направилась к купальне. Когда проходила мимо спальни одного из аколитов, то услышала удар и звук разбившегося стекла. Мия остановилась у двери; изнутри раздались еще удары.

– …Любопытной Варваре нос оторвали…

– Считай это праздным любопытством.

– …Ты слышала, что оно сделало с кошкой…

Мия прижалась ухом к двери.

Та резко распахнулась, и Мия испуганно отпрыгнула. Там, во мраке, она увидела Тишь. С красными глазами. Бледной кожей. Прекрасное лицо было исполосовано дорожками от слез. Он был без рубашки и вспотел от усилий. В комнате творился хаос. Ящики были перевернуты и разбиты об стены, постельное белье превратилось в клочья. Мия изучающе посмотрела на юношу. Гибкий и накачанный. Гладкая грудь. Не считая нескольких синяков на запястьях, на его теле не осталось признаков пыток Мариэль и Адоная.

Он уставился на нее. Губы поджаты. В глазах бушует ярость.

– Прости, Тишь, – сказала Мия. – Я услышала шум.

Тот ничего не произносил. И не шевелился.

– Ты в порядке?

Никакого ответа. Только холодный взгляд влажных от слез глаз. Она вспомнила, как он выглядел вчера, с откинутой головой и оскалом, обнажающим беззубые десны. Поэтому он никогда не разговаривал? Как он потерял все зубы? Мог ли он вырвать их себе для подношения, чтобы получить доступ в Церковь?

Оба продолжали стоять без движения. Тишина звенела громче, чем колокола, объявляющие о неночи в Годсгрейве.

– Мне жаль, – выдавила Мия, – что они так с тобой поступили. Это было жестоко.

Юноша слегка склонил голову. Еле заметно пожал плечами.

– Если когда-нибудь захочешь об этом поговорить…

Тишь невесело ухмыльнулся.

– В смысле… – Мия запнулась. – Напиши об этом. Если захочешь. Я рядом.

Он посмотрел ей в глаза. И, шагнув назад, покрутив ушибленным запястьем, захлопнул дверь прямо у нее перед лицом. Мия отпрянула, едва избежав очередной травмы носа. Спрятала большие пальцы за пояс и пожала плечами.

– …Что ж, все прошло просто блестяще…

– Ну, попытаться-то можно было, – сказала она, шаркая по коридору.

– …Это была какая-то уловка?..

– А что, неужели мое неравнодушие настолько возмутительно?

– …Не возмутительно. Просто бессмысленно…

– Слушай, только потому, что мне нет от этого пользы, не значит, что мне должно быть все равно. Его пытали, Мистер Добряк. И хоть у него не осталось шрамов, это не значит, что они не оставили на нем след. Все, как и сказала Наив. Здесь стоит присматривать за тем, что мне дорого.

– …Дорого? Этот юноша ничего для тебя не значит…

– Я знаю, что должна относиться к нему как к сопернику. Я знаю, что всем нам не хватит мест, чтобы стать Клинками. Но эта Церковь создана для того, чтобы сделать меня бездушной. Поэтому с каждой переменой мне все важнее не упускать ту часть себя, которая может испытывать сострадание.

– …Сострадание – это слабость, которую могут использовать против тебя. Скаева, Дуомо и Рем ее не проявят…

– Еще одна причина держаться за нее, не так ли?

– …Гм-м…

– Пф-ф.

– …Р-р-р…

– Заткнись.

– …Повзрослей…

Мия расхохоталась, и тени улыбнулись.

– Никогда.

Девушка и не-кот растворились во тьме.