Текст книги "Фиалка"

В гостиной Люси старалась восстановить равновесие, сидя на месте хозяйки за столом, накрытым к чаю.

– Вы в Испании пьете чай после обеда?

– Как правило, нет.

Тэмсин задумчиво смотрела на Люси. Ей казалось, что сестре Джулиана необходимо некое сестринское внимание и руководство. Вопрос заключался в том, как справиться с этим трудным делом и не выдать себя?

Люси разлила чай.

– Мы всегда добавляем в него молоко потом, – объяснила она несколько скованным тоном.

– Зачем?

– Чтобы каждый мог подобрать крепость по своему вкусу, – сказала Люси. – Если налить молоко сразу, это сделать невозможно.

– Да, пожалуй, это верно, – согласилась Тэмсин, садясь на диван рядом с Люси. – Я должна это запомнить. Расскажите мне о своем муже.

– Почему вы хотите о нем узнать? На щеках Люси появились красные пятна, когда она передавала Тэмсин чашку.

Тэмсин сделала глоток и решила, что сейчас не время для чаепития.

– Потому что мне кажется, вам требуется небольшая помощь, – сказала она искренне. – После десяти месяцев брака муж все еще должен спать в постели жены. Если вы не примете меры, он будет все больше отдаляться от вас и проявлять интерес к другим женщинам.

– О, как можно говорить о таких вещах? – Люси потрогала свои пылающие щеки. – Да и что вы можете об этом знать?

– Я испанка, – сказала Тэмсин довольно загадочно. – Возможно, мы более откровенны в этих вопросах.

Она поднялась и подошла к буфету. Ей следует обходить острые углы, если она действительно хочет помочь Люси, но их беседа нынешним вечером и обед в обществе Гарета Фортескью убедили ее, что юная Люси нуждается в помощи.

Она налила себе стакан вина, сочувственно глядя на смущенную, раскрасневшуюся и негодующую молодую женщину.

– Вы любите своего мужа, Люси?

– Конечно, люблю! – В синих, как фарфор, глазах засверкали слезы. – И он любит меня.

– Да, конечно, он вас любит. – Тэмсин снова села. – Но он старше вас и значительно опытнее. Вам приятно быть с ним в постели?

Онемевшая Люси уставилась на нее. Тэмсин кивнула.

– Вы, конечно, были девственницей. И я не думаю, чтобы он позаботился выяснить, что приятно вам. Мужчины такого типа часто ведут себя подобным образом.

– Что вы хотите сказать? – Люси искала подходящие слова, не способная поверить, что и впрямь слышит то, что слышала. – Я не хочу об этом говорить… это ужасно… непорядочно.

– О, ради всего святого, Люси! Если вы не будете об этом говорить, то как вы научитесь заниматься любовью? А если вы не научитесь наслаждаться ею, и муж тоже не будет получать от этого удовольствия. И тогда вы и в самом деле окажетесь в плачевном положении.

Непринужденно кивнув, она отпила немного вина.

– Сесиль всегда говорила мне о ханжестве англичан и о том, что их женщины ничего не знают об удовольствии… Собственно говоря, когда она была девушкой, считалось ужасным, чтобы женщина получала наслаждение от занятий любовью.

– Сесиль? – переспросила Люси слабым голосом.

– Моя мать. Она бы говорила с вами точно так же, как я, Люси, поэтому, пожалуйста, не обижайтесь, Люси не сводила глаз с необыкновенной девушки, смотревшей сочувственно и проникновенно и заставлявшей ее чувствовать себя так, будто она на приеме у врача. Прежде чем она успела собраться с силами и привести мысли в порядок, в гостиную пожаловали Джулиан и Гарет.

– Люси объясняла мне, как правильно наливать чай, – сказала Тэмсин. – Могу я теперь налить чаю джентльменам, Люси?

Люси отодвинулась от подноса, и Тэмсин заметила, что ее руки слегка дрожат. Когда Джулиан предложил, чтобы сестра поиграла, она неохотно подошла к фортепьяно. Голова ее была так полна услышанным, что пальцы отяжелели, и после двух неудачных попыток сыграть народную песню Гарет сказал ей грубо;

– О, ради Бога, Люси! Пощади наши уши. Это похоже на вопли дерущихся котов.

Люси уронила крышку инструмента, и та с грохотом упала.

– Прошу прощения. – Она встала и вернулась на свое место на диване. – Уверена, что вы предпочитаете послушать, как играет Тэмсин. Наверняка среди ее многочисленных талантов есть и этот, – Я не играю на фортепьяно, только на гитаре, – сказала Тэмсин с готовностью, не обращая внимания на ядовитый тон Люси. Она привела девушку в состояние шока, и утром, когда Люси переварит то, что узнала, готовилась возобновить свое наставничество.

– Как экзотично, – пробормотала Люси.

– Но это не считается экзотичным там, откуда я родом, – ответила Тэмсин. – Там это считается весьма скромным дарованием.

– Как и многое другое, полагаю.

– Возможно.

Джулиан нахмурился, слушая колкие реплики Люси и видя, как мягко, не проявляя ни малейшей враждебности, ей отвечала Тэмсин. Но Люси источала недоброжелательство.

Гарет прочистил горло.

– Думаю, перед сном я прогуляюсь в деревню. Надеюсь всех вас увидеть завтра утром. – Он наклонился к Люси и клюнул ее в щеку. – Спокойной ночи, дорогая. Не засиживайся допоздна. Путешествие было долгим и утомительным.

Щеки Люси побледнели, но потом их затопил малиновый румянец. Глаза невольно метнулись к Тэмсин, которая старательно избегала ее взгляда.

Дверь за Гаретом закрылась, и Люси поспешно поднялась с места.

– Я и вправду очень устала. Если вы извините меня, я отправлюсь спать.

В голосе слышались слезы, и она провела рукой по глазам, перед тем как выйти из комнаты.

– Ублюдок! – процедил Джулиан сквозь зубы. – Черт бы меня побрал, если я позволю ему путаться с деревенскими шлюхами, пока моя сестра плачет там, наверху, – Да, очень неделикатно с его стороны, – согласилась Тэмсин. – Но, если вы заставите его силой вернуться, он надуется. Такой уж характер.

Джулиан хмуро посмотрел на нее, заметив, что она еще держит в руке стакан с вином.

– Почему сегодня ты так глубоко ныряешь? Мне казалось, ты почти не пьешь.

– О, вовсе нет, – сказала она лениво, проводя рукой по волосам. Глаза ее были обольстительно прищурены, она сидела в большом кресле, поджав под себя ноги. – Но вино заставляет меня забыть о тормозах и дает толчок моей фантазии. Не пойти ли нам наверх, раз ваши гости исчезли?

Перспектива общения с Тэмсин, еще более расторможенной и полной фантазий, была пьянящей. Ее фиалковые глаза манили, звали его, легкое тело, изогнувшееся в кресле, излучало желание. Никогда не будет в его жизни женщины, подобной этой.

– Прости меня, – сказал он. – У меня есть кое-какая работа в библиотеке.

Это пренебрежение было столь неожиданным, что Тэмсин продолжала ошеломленно смотреть на уже закрывшуюся за ним дверь. Слезы обжигали, и она сердито заморгала, чтобы смахнуть их. Она весь вечер предлагала ему мир, и, казалось, он готов был его принять, покончить с их ссорой. И так холодно отвернуться от нее…

Но она не должна потерпеть поражение! Ее рот упрямо сжался.

Глава 19

Гарет брел домой, в Тригартан, по лунной дороге, печально обдумывая свое положение: в маленькой корнуолльской рыбачьей деревушке не было развлечений. В тавернах Фоуи оказалось прискорбно мало молодых бабенок, готовых пуститься во все тяжкие с высокородным представителем высшего общества. Хотя хозяйка «Корабля» подмигнула ему и разрешила скромную ласку – прикоснуться к ее перезрелой груди, когда наклонилась над столом, подавая кружку джина с водой. К сожалению, в этот момент на сцене появился ее муж, внешне приветливый и добродушный, но со столь мощными бицепсами, что они вполне могли соперничать с ручищами Габриэля, с которым хозяин выпивал в глубине пивной.

Удивительная внешность у этого шотландца. По-видимому, он вроде телохранителя, очень странный тип. Собственно говоря, решил Гарет, скромно рыгнув, все это дело чрезвычайно странное, с какой стороны ни посмотри: Джулиан покидает свои любимые поля сражений и играет роль опекуна при никому не известной испанской девице. Конечно, он делает это по приказу герцога Веллингтона, и это все объясняет. Джулиан так неукоснительно следует своему долгу, Решив пройти по проселочной дороге, Гарет попытался нырнуть в отверстие в изгороди, но нога зацепилась за перекладину, и он чуть было не полетел головой вперед. Тихонько ругаясь, он восстановил равновесие и пошел дальше через поле.

Близнецы Пенхэлланы также находились в таверне и пили, сидя в углу. Он обменялся с ними кивками, но в Лондоне они не принадлежали к одному кругу, поэтому у него не возникло потребности пойти на большее сближение. В этих двоих было нечто чертовски подозрительное… В Пенхэлланах текла дурная кровь, и всем это было известно.

Гарет все-таки нырнул в отверстие в живой изгороди из колючих кустов ежевики и остановился. Внизу и позади огни Фоуи уже погасли, горел, раскачиваясь, лишь фонарь на набережной на случай, если бы кто-нибудь пожелал ночью переправиться через реку. Впереди виднелись только поле и вершина утеса. До него доносился плеск волн у берега, у подножия. Черт возьми, он ведь не заблудился? Следовало идти по дороге. Гарет посмотрел вверх, на звездное небо, напрягая зрение и пытаясь определить расстояние, и уловил блеск огонька сквозь стволы деревьев впереди. Он понял, что, должно быть, это ворота Тригартана.

С удвоенной энергией Фортескью зашагал дальше и почувствовал огромное облегчение, когда узнал каменные ворота в конце дорожки. Часы, вынутые из нагрудного кармана, показывали одиннадцать. В Лондоне ночь только бы начиналась, а здесь в это время он мог рассчитывать лишь на то, что будет слушать шум моря да крики сов.

Когда он приблизился к дому, поперек тропинки упала огромная тень. Сердце подпрыгнуло и остановилось где-то в горле. Он круто повернулся и увидел гиганта Габриэля с фонарем в руке. Габриэль дружески улыбнулся:

– Надеюсь, вечер был для вас приятным. Славная компания, эти уроженцы Корнуолла.

Гарет оцепенел от того, что слуга заговорил с ним с такой фамильярностью.

– Послушайте, приятель…

– Ох, малый, я тебе не приятель. – Габриэль произнес это тем же дружеским и приветливым тоном. – К тому же я не слуга. Моя работа заключается в том, чтобы приглядывать за девчушкой, как я это понимаю. Потому избегай всяких недоразумений и помни об этом. А теперь доброй ночи.

Габриэль повернулся и направился к торцу дома, потом остановился и поглядел через плечо.

– Кстати, малый, я бы на твоем месте не уделял слишком много внимания жене Джебедии.

И он ушел, насвистывая, и скрылся за углом дома, оставив Гарета в молчаливом негодовании и изумлении.

«Да, – подумал Габриэль. – Этот зять полковника – сущий болван. Дай ему в руки пистолет, и он прострелит собственную ногу. Не может остановиться, если начинает пить». Габриэль вошел во двор, где помещались конюшни, и по лестнице поднялся в чисто выбеленную комнату, которую разделял с Хосефой. Он предпочитал уединение этого помещения любому другому в главном здании, и спальня над конюшней была ему милее, потому что походила на простые комнатки в деревенском доме, к которым привыкли Хосефа и он.

Верная спутница тихонько приветствовала его, когда, нырнув под низкую притолоку, он вошел в веселую и чистенькую комнатку. У его женщины был талант: она умела создать уют и атмосферу дома везде, куда бы их ни забросила судьба, даже в самых неподходящих для этого местах. По правде говоря, как часто утверждал Габриэль, она смогла бы устроить дом даже под кактусом. Он плюхнулся на низкий стул, а Хосефа захлопотала вокруг, стаскивая с него сапоги, – Сегодня вечером мне встретились кузены нашей девчушки, – сказал он, расстегивая рубашку, пока Хосефа наливала ему вечернюю кружку рома. Женщина кивнула, в глазах ее блеснуло внимание. – Право же, мерзкая на вид парочка, – продолжал он, раздеваясь. – За ними стоит последить.

Хосефа собрала его одежду, упавшую на пол, заботливо сложила ее и спрятала в деревянный сундук. Пока Габриэль раздумывал, она не произнесла ни слова, а он излагал обрывки разговоров, скорее затем, чтобы прояснить собственные мысли, чем для того, чтобы поделиться с ней. Но Хосефа слушала и кивала, и он знал, что она все запоминает, и если бы ему когда-нибудь потребовался совет, она охотно и разумно высказала бы его, но только в том случае, если бы он об этом попросил.

Шотландец осушил кружку и с блаженным стоном упал на постель, и пружины заскрипели под его тяжестью. Хосефа улеглась рядом с ним, и он потянулся к теплой, податливой округлости ее тела и зарылся головой в мягкую грудь. Она пробормотала что-то ласковое и обвила его своими пухлыми руками.

– Ты жемчужина, женщина, – бормотал Габриэль, а она, улыбаясь, поглаживала его спину. – Но за этими близнецами, безусловно, нужен глаз да глаз…

Раздражение Гарета усугубилось, когда он вошел в дом и увидел, что его лакированные сапоги заляпаны грязью и от них исходит острый запах скотного двора. Холл тускло освещался толстой восковой свечой, стоявшей на столе у подножия лестницы, а рядом находились еще две незажженные, чтобы каждый вошедший мог взять одну из них и осветить себе путь по темной лестнице. Из-под двери библиотеки виднелась полоска света. Значит, Сент-Саймон еще был на ногах, и ему могла понадобиться свеча. Предположим, был кто-то еще, кому надлежало запереть дверь изнутри. А может быть, живя здесь, у самой опушки леса, они не заботились о том, чтобы запирать двери?

Гарет зажег свечу и тяжело затопал вверх по лестнице. Две свечи в канделябре, прикрепленном к стене; освещали длинный коридор. Дом, казалось, вымер. Он нашел дверь спальни в конце коридора и тихонько открыл ее. Полог вокруг кровати был задернут, лунный свет струился сквозь тонкие летние занавески на окне.

– Это ты, Гарет? – послышался нервный голос Люси с затененной пологом постели.

– А кто же еще?

Он сам заметил, что тон груб, но вонь, исходившая от его сапог, была почти невыносимой. Он сбросил их, опираясь на каминную подставку для дров, потом поднял и осторожно выставил за дверь, чтобы утром мальчик их вычистил.

Гарет разделся, натянул ночную рубашку и направился в гардеробную. Потом остановился. Будь он проклят, если лишит себя приличной постели. Ему не в чем обвинять себя, нет причины спать на узкой кушетке, предназначенной только для дневного сна.

Он задул свечу и раздвинул полог. Люси свернулась клубочком на дальнем краю кровати, ее темные волосы были при-, крыты кружевным чепчиком. Он скользнул в постель рядом с женой. Тепло сладко пахнущего тела заполняло всю темную пещеру постели. Он протянул руку, чтобы коснуться ее, и почувствовал, как она тотчас же отшатнулась.

Вздохнув, Гарет перекатился на свою половину и отвернулся. Он не был негодяем и ненавидел, когда она плакала и дрожала под ним, и понимал, что причиняет ей боль. Время от времени он подвергал их обоих этой пытке, потому что от этого должен был зародиться ребенок. Как только появятся один или двое наследников, они смогут отказаться от этих мучений.

Он закрыл глаза и вызвал в своей памяти образ Марджори, ее умелые руки, пленительные движения и ласки…

Люси лежала с открытыми глазами, глядя в темноту, стараясь не заплакать и думая о тех ужасных вещах, о которых говорила Тэмсин. Как она посмела разговаривать подобным образом? И откуда, ради всего святого, она могла знать… она, незамужняя девица?

Джулиан слышал, как вернулся Гарет, и ждал, пока его шаги не затихнут на лестнице, потом погасил свечи и покинул библиотеку. Он запер на засов парадную дверь, зажег свечу и отправился спать, оставив гореть свечи в коридоре на всякий случай, чтобы никто ночью не заблудился.

Его собственные апартаменты, состоявшие из спальни, гардеробной и личной гостиной, помещались в центральной части дома. Их стрельчатые окна были обращены к лужайке и морю. По другую сторону находилась башня. Напротив располагались спальни для гостей, самые просторные из этих апартаментов занимали его сестра с мужем.

Джулиан вошел в спальню, ощущая беспокойство и утомление. Его угнетали семейные неприятности сестры, но главная причина недовольства коренилась не в этом. Ему вспомнился волшебный свет, струившийся из глаз Тэмсин, призыв ее по-кошачьи чувственного тела, полулежащего в кресле. Отчасти причина была в этом, отчасти же он чувствовал отвращение к себе из-за собственной грубости. Он обидел ее, ни словом не объяснив причины, ничем не оправдав своего отказа. Сегодня вечером она сделала все, что было в ее силах, чтобы загладить размолвку, преодолеть образовавшуюся между ними брешь, а потом она предложила ему себя в обычной, откровенной и доверчивой манере, не ожидая, что ее отвергнут. Он видел изумление, видел, как заблестели в ее глазах слезы, – успел это заметить прежде, чем отвернулся, и никак не мог отделаться от этого воспоминания.

Он закрыл дверь спальни и высоко поднял принесенную свечу. На одну безумную минуту ему показалось, что он просто видит свою фантазию, порождение воображения, но потом понял, что ему следовало этого ожидать. Тэмсин была не из тех, кто принимает поражение, какой бы уязвимой и ранимой ни казалась.

Она сидела обнаженная на подоконнике, освещенная светом луны, опершись подбородком на руку, и смотрела на омытые серебристым светом лужайки, простиравшиеся до горизонта, где черное бархатное небо встречалось с полуночно-синей линией моря.

Его пульс участился до бешеной скорости… кровь закипела.

– Вот и вы, – сказала она весело, как если бы между ними не было сказано ни одного резкого слова. – Я уже было подумала, что вы станете работать всю ночь – какой бы эта работа ни была.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он свирепым шепотом, злясь на себя, все еще стараясь отогнать мысль, что никогда в его жизни не будет женщины, подобной этой. Он поставил свечу на стол.

– Я сказал, что, пока в этом доме находится моя сестра, ты не должна сюда приходить.

– Ну, положим, вы этого не уточнили, – сказала Тэмсин, спрыгивая с подоконника. – Кроме того, сестра давно уже под одеялом в своей постели. – Соскользнув со своего места, она направилась к нему. – Все спят, милорд полковник. Кто узнает, что происходит за этой дверью?

– Дело не в этом, – сказал он, снимая сюртук. – Моя сестра – невинная молодая женщина. Мы знаем, что для тебя это ничего не значит, но…

– О, пожалуйста, не начинайте это снова, – попросила Тэмсин, подойдя к нему настолько близко, что теперь он уже ощущал тепло ее обнаженной кожи даже сквозь рубашку. – Неужели мы снова поссоримся?

Джулиан с беспомощным видом смотрел на нее сверху вниз. Влажные глаза, легкое подрагивание нежного рта, умоляющий голос – все это было совершенно неожиданным. Он думал, что знает, как обуздать эту бешеную разбойницу, но оказалось, не имеет ни малейшего представления о том, как вести себя с ней такой, как сейчас.

– Послушай, Тэмсин, – попытался объяснить он. – Я знаю, что тебе это трудно понять. Люси, должно быть, кажется тебе прекрасным драгоценным цветком, редкостной орхидеей в теплице, она такая нежная.

– О глупец! – воскликнула Тэмсин, забыв о своем решении вести себя кротко и женственно. Его омерзительно приторное истолкование фактов вывело ее из себя. – К вашему сведению, ваша драгоценная, нежная, маленькая сестренка была настолько шокирована интимной стороной брака, и в частности брачной постелью и этим бесчувственным олухом, за которого вы позволили ей выйти, что маловероятно, чтобы она от этого оправилась, если кто-нибудь не окажет ей услугу и не раскроет глаза на реальную жизнь.

Джулиан с облегчением сорвал с себя галстук. Он уставился на нее, и в глазах его вспыхнули синие огни. С такой Тэмсин он мог управиться.

– Когда идет речь о моей сестре, я ни в коей мере не интересуюсь мнением необразованной, незаконнорожденной чертовки, никогда не умевшей подчиняться общепринятым правилам поведения.

– Фу! – с отвращением воскликнула Тэмсин. – Общепринятые правила! – с насмешкой проскандировала она. – Эти правила применимы только к женщинам. К Гарету они не относятся? Да? Он может изливать свои щедроты на всех окружающих, на всех без исключения, и это считается вполне приемлемым.

– Нет, вовсе нет, – огрызнулся Джулиан, срывая рубашку и бросая ее на пол.

В этот момент ему, разгоряченному спором, не приходило в голову, что он раздевается перед обнаженной Тэмсин, и это может быть ею истолковано в определенном смысле.

– Дело в том, что я не несу ни малейшей ответственности за нескромность Гарета… не больше, чем за твою.

– А как насчет вашей? – поинтересовалась она. – Та нескромность, о которой вы выражаетесь столь деликатным образом, – требует участия по меньшей мере двоих. Я не замечала, чтобы вы были уж очень неподатливым партнером, милорд полковник.

Глаза ее засверкали, а все маленькое и крепкое тело напряглось и выражало гнев и убежденность.

– Если что и есть на свете, чего я не могу терпеть, то это лицемерие.

– Я ни в малейшей степени не лицемерю, когда речь идет о моей сестре, – огрызнулся он, сбрасывая сапоги. – Я не хочу, чтобы твоя опытность запятнала ее невинность!

– Запятнала? – воскликнула Тэмсин. – И вы осмеливаетесь обвинять меня в том, что я оскорбила невинность вашей сестры, как если бы я была каким-то отвратительным комком грязи! Единственно, кто оскорбляет ее невинность, так это ее чертов муж. И я вам прямо заявляю об этом.

Наклонившись, она одним быстрым гибким и плавным движением схватила сброшенную им рубашку.

– Если бы вы проявили порядочность по отношению к сестре, если бы действительно о ней беспокоились, вы бы познакомили ее с некоторыми фактами жизни, и теперь она не оказалась бы в таком бедственном положении. Желаю вам доброй ночи, полковник. У меня нет времени для подобных лицемеров.

Она оттолкнула его и метнулась к двери, на ходу всовывая руки в рукава его рубашки.

– Не уходи так! Вернись!

Забыв о том, что единственным его желанием было, чтобы Тэмсин оставила комнату, Джулиан схватил ее за руку:

– Объяснись!

Она увернулась и бросилась в сторону, чтобы избежать его прикосновения.

– Разбирайтесь в этом сами, сэр!

Он сделал прыжок вперед, и в эту самую минуту Тэмсин схватила с умывальника кувшин с водой. Глаза ее сверкали, как раскаленные угли.

– О нет, – сказал он тихо. – Ты не посмеешь.

– Посмею, – возразила она и выплеснула на него воду. В комнате, отделенной от апартаментов брата холлом, Люси вскочила с кровати, услышав рев разъяренного быка.

– Что там происходит?

– Бог знает, – отозвался Гарет сонно.

Он уже готовился нырнуть в блаженный мир пропитанной алкоголем дремоты и теперь сидел на постели, мигая и щурясь в темноту и пытаясь понять, что означают грохот и удары.

– Похоже, там какая-то драка.

– Драка? – Люси сбросила одеяла. – Кто может затеять драку в такой час? Да и в любой час?

Гарет прислушался, склонив голову набок. Послышался новый душераздирающий грохот и рев, несомненно исходивший от его шурина, за которым последовали новые крики ярости, но голосом гораздо более высоким.

– Боже мой, – вздохнул Гарет. – Это в комнате твоего брата. – Он вскочил, раздвинув полог кровати. – Не может быть, чтобы туда кто-нибудь проник извне.

Муж уже достиг выхода, и Люси бежала за ним по пятам, когда они услышали, что дверь Сент-Саймона распахнулась, а потом с шумом захлопнулась, так, что они оба подпрыгнули. Потом дверь снова с грохотом отворилась.

Приложив палец к губам, Гарет осторожно открыл дверь спальни, и они выглянули в тускло освещенный коридор, напрягая Зрение… Но их глазам предстала из ряда вон выходящая картина.

Джулиан в одних бриджах, с мокрыми волосами, с которых капала вода, несся за Тэмсин, легкое тело которой было едва прикрыто его рубашкой.

– Вернись немедленно! – яростный шепот Джулиана отдавался эхом в пустых коридорах.

– Пошел к черту! – шипела Тэмсин через плечо. Обернувшись, она слегка притормозила.

Джулиан успел схватить ее за ворот рубашки!

– Тебе это не сойдет с рук!

Тэмсин ловким движением освободилась от рубашки и побежала дальше, оставив одежду у него в руках.

– Fiera[26]26
  Дикарка (исп.)


[Закрыть]! – Голос Джулиана все еще был не громче шепота, но теперь изумленные слушатели, притаившись в тени, могли различить в нем смех и решимость.

Он прыгнул вперед, схватил Тэмсин за талию и поднял. С минуту ее тело дугой изгибалось в воздухе, потом он перекинул ее через плечо. Она продолжала фыркать и шипеть.

– Негодяй! Мерзкая тварь! Пес! – Тэмсин выглядывала из-за его плеча и молотила кулаками, в ярости совершенно забыв о том, что следует соблюдать тишину.

– Я думаю, пора успокоиться, Лютик, – сказал Джулиан, и голос его был мягким как шелк. Он повернулся, собираясь вернуться в свою комнату. – Ты представляешь собой довольно соблазнительную мишень.

– О! Я убью тебя, – заявила Тэмсин, снова пытаясь рвануться вперед. – Габриэль вырежет твое черное лицемерное сердце, а я соберу твою кровь в шляпу!

Тихий смех Джулиана еще был слышен в коридоре, пока он добирался до своей комнаты с ношей на плече, потом он скрылся за дверью и тихонько притворил ее за собой.

– Ну, будь я проклят! – бормотал Гарет, глядя на Люси. – Будь я проклят!

Он вдруг ощутил сильное возбуждение – к его чреслам бурно прилила кровь. Вид обнаженного тела Тэмсин, изогнувшегося на плече Джулиана и сверкающего в свете свечей, воспламенил его безгранично.

– Так вот что это значило! – прошептала Люси, глядя во все глаза на своего мужа. – Она сказала, что знает…

Ее голос сорвался, когда она заметила выражение лица Гарета. Она вдруг почувствовала, что с ее телом творится что-то странное. Внизу живота она ощутила легкое покалывание, и подумала, что бы это могло значить.

– Люси, – хрипло сказал Гарет. Его рука коснулась ее щеки и накрыла ее. Он прочитал в ее глазах и в румянце ее самое смутившее возбуждение. Неужели эта сцена подействовала и на нее тоже? Она не отодвинулась, и он прижал жену к себе, ощутив нежность и тепло ее кожи и роскошные формы под ночной рубашкой. Ее чепчик свалился, когда она потерлась головой о его плечо. Он нагнулся и осторожно положил Люси на кровать.

В первый раз она позволила ему снять с нее ночную рубашку, и, когда он прикоснулся к ней, она была влажной и открытой для него, хотя как и раньше, члены ее внезапно оцепенели, а лицо стало напряженным от страха.

– Все будет хорошо, – сказал он тихо, с трудом сдерживая себя, чтобы ее тело снова не свело судорогой, как это постоянно бывало в прошлом. Все кончилось очень быстро, но, когда он отодвинулся от нее, он знал, что не причинил ей боли, и его собственное наслаждение, как взрыв, потрясло его.

Люси задумчиво лежала в темноте, прислушиваясь к постепенно усиливающемуся храпу Гарета. Она чувствовала себя очень странно, ощущала какую-то приятную расслабленность. Но у нее осталось непоколебимое убеждение: то, что она сейчас испытала, было ничем по сравнению с тем, что испытывала Тэмсин в постели ее брата.

Она была любовницей Джулиана. Как экзотично и как потрясающе! Неудивительно, что она казалась отличной ото всех и так открыто выражала свое мнение обо всем. Итак, утром Люси будет искать ее общества, чтобы узнать больше. Теперь у нее было новое отношение к пуританину-брату. Она невольно хихикнула и уткнулась лицом в подушку. В будущем она будет относиться легче к его суровым нотациям.

Гарет не знал, как встретится на следующее утро с шурином и как поздоровается с ним. Но «доброе утро», которое он услышал от Джулиана за завтраком, сопровождалось такой невозмутимой улыбкой и столь любезным приглашением посмотреть лошадей и выбрать себе любую понравившуюся, за исключением Сульта, что вопрос разрешился сам собой.

– Я ехал на Сульте от Бадахоса до Лиссабона, – объяснил Джулиан. – Но остальные боевые лошади остались под присмотром моего грума в Испании.

– И когда же вы рассчитываете вернуться? – спросил Гарет, накладывая себе на тарелку кеджери[27]27
  Кеджери – блюдо из риса, рыбы и овощей, смешанных вместе.


[Закрыть] и наполняя кружку элем из кувшина.

– Самое позднее к началу октября. В следующем месяце я должен быть в Лондоне. – Он вытер губы салфеткой и бросил ее на стол. – Итак, Гарет, извините, меня ждет кое-какая работа.

Он подошел к двери и открыл ее как раз, чтобы впустить Тэмсин, одетую в муслиновое платье из веточек, с высоким воротом и длинными рукавами.

– Доброе утро, милорд полковник.

– Доброе утро, Тэмсин. – Его голос был как всегда холоден, но глаза смеялись. Он заметил, что она выбрала костюм, прикрывающий каждый дюйм кожи: во время ночной баталии они оба заполучили по несколько синяков и ссадин.

– Не смею вас задерживать, сэр.

– Ты и не задержишь, фурия! – добавил он шепотом. Он небрежно потрепал ее по щеке, страсть все еще таилась в его глазах, страсть и смех. Он проснулся сегодня утром, смеясь, и был уверен, что и во сне смеялся.

– Громила! – парировала она, послав ему сверкающий смешинками взгляд.

– Мегера! – заключил он шепотом и вышел, а Тэмсин переключила свое внимание на Гарета, пытавшегося притвориться, что он вовсе не напрягал слух, чтобы уловить этот едва слышный диалог.

– Доброе утро, Гарет. Люси все еще в постели? – Она села и взяла кусочек тоста с подставки. – Не будете ли вы так любезны передать мне кофе?

Гарет проявил необходимую любезность.

– Люси обычно завтракает наверху.

Он поймал себя на том, что украдкой разглядывает ее: память все еще хранила образ ее тела, сейчас скрытого под одеждой. Он размышлял о том, как она приняла бы его ухаживания. Вероятно, он смог бы предложить нечто, не уступавшее достоинствам Джулиана. К сожалению, он не представлял, как сделать такое предложение, пока они оба находились под кровом Сент-Саймона. Мужчина не должен браконьерствовать на земле другого мужчины, если в этот момент пользуется его гостеприимством. Но, возможно, он сможет попытаться, когда Джулиан будет в Лондоне.

Такая перспектива вызвала у него улыбку, он бессознательно потянулся к своим усам и машинально разгладил их.

Тэмсин намазала маслом тост, гадая, что могла бы означать эта раздражающая ухмылка и чем она была вызвана. Она страстно надеялась, что это не имело никакого отношения к ней. Неужели он слышал что-нибудь прошлой ночью? Нет, их голоса в коридоре были не громче шепота, а все в доме уже спали. Эти пухлые бедра не вызывали желания, размышляла Тэмсин, но что для одной женщины мясо, для другой – отрава. Она закончила завтрак и ушла, а Гарет принялся за вторую тарелку филе.

– Тэмсин, доброе утро.

Голос Люси ворвался в философские раздумья Тэмсин и прервал их. Люси спускалась по лестнице: ее лицо было смущенным и возбужденным одновременно.

– Доброе утро, – любезно ответила Тэмсин, чувствуя облегчение при виде Люси, настроение которой, по-видимому, за ночь изменилось к лучшему. – Я собралась на прогулку. Не желаете ли сопровождать меня?

– О да, с радостью. Я только захвачу зонтик от солнца и накидку.

– Но они вам не понадобятся. Сегодня очень тепло, и я собралась пойти на мыс Святой Екатерины. Придется карабкаться по утесам. Едва ли вы захотите обременять себя лишней ношей.