Текст книги "Горячие дни"

Однако связь между ними работала в обоих направлениях. Теперь Грейс знала его не хуже, чем он ее, и с таким же энтузиазмом использовала свои знания.

Он глубоко вошел в нее. Все ее чувства раскрылись и в момент наивысшего наслаждения слились с его чувствами, а затем они оба вознеслись над миром.

Глава 36

Чудовище не выползло из-под кровати, оно появилось из темного коридора. Она услышала, как он отпирает дверь, которую она старательно заперла. Окаменев от охватившей ее паники, она вглядывалась в его внушающую ужас ауру, а он тем временем уверенно шел по комнате.

Ей только что исполнилось четырнадцать. Она всего несколько месяцев жила в приемной семье, но за это время ее инстинкт самосохранения обострился донельзя. Каждую ночь она ложилась спать одетой, так как чувствовала, что рано или поздно Чудовище придет в ее комнату.

Она не могла видеть его в плотном мраке, но его энергетическое поле ярко мерцало всполохами извращенной похоти. Он остановился возле кровати.

– Ты не спишь, солнышко? – ласково спросил он. – Я пришел поцеловать тебя на ночь.

Она не ответила. Она не шевельнулась. Она знала, что не сможет шевельнуться, потому что страх сковал ее тело. Возможно, если она притворится спящей, Чудовище уйдет.

Он сел на край кровати и положил руку ей на ногу. Задрожав, она инстинктивно отпрянула.

– Ага, не спишь, – прошептал он. – Я так и думал. Ты такая аппетитная, малышка. Совсем взрослая. Готов поспорить, у тебя и мальчики уже были, правда? – Он передвинул руку на бедро. – Зато настоящего мужчины не было.

– Пожалуйста, не надо, – с трудом произнесла она сквозь спазм, сдавивший горло.

– Я хочу научить тебя, как доставлять удовольствие мужчине. Я дам тебе несколько уроков, и ты сможешь заполучить любого мужчину, какого захочешь.

– Нет.

– Не переживай, ты создана для этого, с такой-то попкой, как у тебя.

Его рука заскользила выше, устремляясь к ее груди. Она увидела, как по-новому запульсировала его аура, и эта пульсация вызвала у нее тошноту. Она поспешила сесть.

– Нет, – сказала она.

Ей хотелось кричать, но страх мешал ей.

– Прекрати! – рассердился он. – Прекрати немедленно. Так всегда бывает. Сегодня ты это поймешь. Я сделаю из тебя женщину. Поверь мне, в конечном итоге ты будешь благодарна мне.

Ей хотелось убежать, но она чувствовала себя загнанной в ловушку. Ее трясло. Она сопротивлялась, однако он был сильнее. Он заставил ее лечь и откинул простыню и одеяло.

– Ложишься спать в джинсах. – Он хмыкнул. – Уж больно ты нервная, а? Но мы это преодолеем, не волнуйся.

Он начал расстегивать ее джинсы.

Она уперлась руками в его грудь и почувствовала под ладонями грубую, заросшую волосами кожу. Он был одет в ту же грязную майку, что и днем.

– Давай сопротивляйся, – сказал он. – От этого только интереснее.

Он принялся стаскивать с нее джинсы.

– Нет, – повторила она все таким же сдавленным голосом.

Она с ужасом осознавала свою полную беспомощность. У нее нет шансов, физически она слабее. Он слишком большой, слишком сильный, он слишком возбужден. Обезумев от ужаса, она вдруг толкнула его – руками и полностью раскрытой аурой.

Угроза словно послужила спусковым механизмом для ее нового дара, который, быстро развиваясь, замерцал ярче, чем прежде. Она ощутила в себе резкий приток незаметной для глаза энергии. Она не видела окружавший ее ореол – она давно знала, что люди не могут видеть собственную ауру, даже чтецы ауры, – но остро чувствовала свою силу. Действие ее было мгновенным и разрушительным для нападавшего.

Он дернулся, как будто через него пропустили электрический ток. Крик ярости и страха застрял у него в горле. В следующую секунду он повалился на нее и обмяк.

Ее ладони горели от ожога.

– Грейс!

Голос Лютера, пронизанный твердыми и уверенными командными нотками, вырвал ее из сна. Она резко проснулась. Ее била дрожь. Он прижал ее к себе, успокаивая теплом своего тела и лаской рук.

– Прости, – сказала она.

– Все в порядке. – Он погладил ее по спине. – У меня было искушение успокоить твою ауру, но в последний раз, когда я так сделал, ты выразила недовольство.

– Нет. – Она колебалась. – Я бы предпочла иметь дело с кошмарами, а не чувствовать, как кто-то управляет мной.

– Понятно.

Она прижалась к нему. Вскоре дрожь прекратилась, дыхание выровнялось. Она медленно села, спустила ноги с кровати и обхватила себя руками за плечи.

– На тот случай, если ты, Лютер, еще не понял, я сильно исковеркана. Ты уверен, что хочешь связываться со мной?

– На тот случай, если ты еще не поняла, мы уже связаны. – Опираясь на трость, он обошел кровать и сел рядом с ней. Но не обнял. – И ты не единственная в наших отношениях, кто исковеркан. И что из этого? Что за кошмар тебе приснился?

– Вряд ли тебе хочется знать.

– Напротив, – возразил он. – Очень хочется.

У него есть право знать, подумала она.

– Я говорила тебе, что виновата в смерти Мартина Крокера, – тихо сказала она. – Однако он не первый.

Лютер промолчал. Он ждал.

– Был еще один человек. Когда мне было четырнадцать.

– Когда ты жила в приемной семье?

– Да. – Она опустила руки и посмотрела на раскрытые ладони. – Однажды ночью он пришел ко мне в комнату. Сказал, что собирается сделать из меня женщину. Его аура привела меня в ужас. Я инстинктивно сопротивлялась с помощью своего дара, но на тот момент я плохо его знала, потому что только недавно обнаружила его. Я не знала, на что способна. И не умела им управлять.

– Ты отбила атаку, и он умер.

– Он наклонился надо мной, стал лезть ко мне. Я уперлась руками ему в плечи и толкнула.

– Руками и всей силой своей ауры.

– Я действовала инстинктивно, под влиянием паники. Думаю, он пытался закричать, но не издал ни звука. Просто повалился и умер. – Она сжала руки в кулачки. – Я как будто прикоснулась к раскаленной докрасна плите. Но на ладонях никаких следов не осталось. Боль быстро ушла. Через двое суток я уже оправилась от самого худшего. Четыре дня спустя я покупала пиццу в одной кафешке. Продавец случайно уронил пластмассовую тарелку. Мы оба потянулись за ней. Наши руки соприкоснулись. И ощущение ожога вернулось. Не такое сильное, как прежде, но болезненное. Мне стало жутко. Я подумала, что получила отметину на всю жизнь.

Лютер взял ее руки в свои.

– Тогда ты впервые воспользовалась своим даром?

Грейс посмотрела на их соединенные руки, снова и снова мысленно восторгаясь тем, что можно прикасаться к другому человеку, не боясь прикосновений.

– Да, – ответила он.

– И что ты сделала? – спросил он. – Потом?

Грейс поняла, что его интересует не инцидент с пиццей.

– После того как Чудовище скончалось на моей кровати, я упаковала свои скудные пожитки, вытащила у него из кошелька деньги и сбежала.

– Разумно.

– Я боялась, что меня обвинят в его смерти. – Она помолчала. – А если учесть, что я действительно была виновна, я решила, что будет глупо пытаться кому-то что-то объяснить. В конечном итоге причиной смерти назвали сердечный приступ, а вот мое отсутствие и пропажа денег им не понравились. Я поняла, что нужно держаться подальше. При сложившихся обстоятельствах я не могла вернуться в дом.

– И ты стала бродяжничать?

– Да. Я рассказывала тебе, что мне помог выжить мой дар. Он подсказывал мне, кому можно доверять, а кому нет. Можно сказать, что на меня свалились все тяготы бродяжничества. Я ночевала на улице. Перемыла горы посуды. У меня появились кое-какие связи. В итоге я построила крохотный бизнес, продавая… вещи.

– Но не себя, – уверенно произнес Лютер.

– Да. Даже если бы я оказалась на краю отчаяния и решила продать себя, это все равно был бы не выход. Мне было трудно прикасаться к тем людям, которые мне не нравились. А при мысли, что придется спать за деньги, я приходила в ужас. Я бы этого просто не вынесла. – Она поморщилась. – Я бы, наверное, впадала в ярость и убивала своих клиентов, а это навредило бы бизнесу.

– Так что ты продавала?

– Я была посредником в торговле фальшивыми документами через интернет. У моей матери был дар конспирации высокого уровня, а еще она была асом в компьютерах. От нее, до того как она умерла, я научилась путешествовать по интерактивной вселенной. У меня мастерски получалось сводить вместе покупателей и продавцов.

– И ты брала комиссию с состоявшихся сделок?

– Да. Это было довольно прибыльное предприятие, но и рискованное. Однажды я решила найти настоящую работу, нечто повыше уровнем, чем продажа фальшивых документов и мытье посуды.

– Зачем?

Грейс дернула плечом.

– Главным образом затем, чтобы понять, каково это – чувствовать себя нормальным человеком. В общем, вышла промашка. Я не подумала, что таким людям, как мы, никогда не суждено чувствовать себя нормальными.

– Какую работу ты нашла?

– Веришь или нет, я стала работать в цветочном магазине. – Грейс слабо улыбнулась своим воспоминаниям. – Мне там нравилось, хотя нормальной я себя не чувствовала. Через некоторое время меня повысили до менеджера. Вот там меня и нашел Мартин. Он пришел купить дюжину роз для одной из своих любовниц. Он мгновенно распознал во мне сильного экстрасенса. Он был стратегом высокого уровня и сразу понял, что я могу быть ему очень полезна. В то время он управлял небольшим казино, и у него были определенные проблемы. Он предложил мне место в своей службе безопасности.

– А какие у него были проблемы?

– На его казино нацелилась шайка мошенников. Они высасывали из него все соки. Босс начал винить Мартина в крупных потерях.

Лютер крепче сжал ее руку.

– И что же тебе поручил Крокер?

– Я составила профили на всех игроков. Вычислила членов шайки. Одно задание потянуло за собой другое. В конечном итоге Мартина повысили до президента компании, которой принадлежало казино. А потом мы стали расширяться.

– Он использовал тебя?

Грейс помотала головой:

– Это было равноправное партнерство. В обмен на мою помощь Мартин позаботился о том, чтобы мне хорошо платили и чтобы я получила образование. Ему нравилось называть себя Пигмалионом. После того как он основал «Крокер уорлд», мне не только назначили очень-очень высокую зарплату, я получила долю в компании.

Лютер тихо присвистнул.

– Кусочек «Крокер уорлд», наверное, стоил целого состояния.

– Именно так. Когда я впервые заметила влияние препарата на его ауру, я стала подумывать о том, чтобы продать свой пакет, а деньги перевести в офшор, но испугалась, что Мартин узнает об этом. Как только он начал принимать препарат, он стал ужасно подозрительным. Мне приходилось соблюдать осторожность. А потом я узнала о торговле оружием.

– Этот ублюдок пытался убить тебя!

– После того как нашли тело Мартина, стоимость акций упала почти до нуля. И больше не поднялась.

– Да даже если бы поднялась – плевать. Ты все равно не можешь продать свою долю. Власти обязательно обратят внимание на операции со счетами мертвого дворецкого.

– Да. Общество Аркан платит мне хорошо, а жить в Эклипс-Бей не так уж дорого. Дела обстоят отлично.

– И все же тебе пришлось бросить империю, которую ты построила вместе с Крокером.

– В последнее время стали поступать доходы от сделок по торговле оружием, которые Мартин устраивал для «Найтсшейд». Кровавые деньги. – Она поежилась. – Даже если бы можно было продать долю, я бы все равно не захотела прикасаться к этим деньгам. Ни под каким видом. Мне иногда становилось плохо при мысли, что я тоже была частью этого бизнеса.

Лютер обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Не все взглянули бы на это под таким углом, – проговорил он. – Деньги есть деньги. Очень многие сказали бы тебе, что кровь легко отмывается.

– Они ошибаются.

Глава 37

Папа мертв.

Дамарис свернулась калачиком на краю кровати, пытаясь побороть вызванную препаратом дрожь и сдержать слезы. Папа был у нее очень недолго, всего год, и его больше нет. В это трудно поверить. Он казался таким сильным, таким могущественным, таким непобедимым.

Уильям Крейгмор был богатым человеком. Его смерть стала главной новостью Интернета, а потом и утренних газет. «Финансист-затворник найден мертвым в своем доме». Но она за много часов до этого уже знала, что в Гонолулу что-то пошло не так. Какое-то время она жила надеждой, что чувство невозвратной потери, овладевшее ею, – всего лишь побочное действие препарата. Когда же в Интернете появились сообщения, ей пришлось признать правду. Папа мертв.

Единственное, чего она не понимала, так это почему тело оказалось в лос-анджелесском особняке. Она отказывалась верить в то, что он умер от сердечного приступа. Она знала, что отец уехал в Гонолулу, – он позвонил ей оттуда и сообщил, что на месте, и еще раз повторил, что все под контролем. То был их последний разговор. На следующий день его тело обнаружили в лос-анджелесском доме.

Невозможно. Что бы ни случилось с папой, это произошло в Гонолулу. А это значит, что в ситуацию вмешалось «Джонс и Джонс».

Звонок телефона заставил ее вздрогнуть. Она приподнялась и взяла трубку с прикроватной тумбочки.

– Привет, Вивьен, – тихо проговорила она.

– Я только что услышала новость. – Вивьен была в ярости. – Почему ты мне не сказала?

– Я сама только что узнала. Собиралась позвонить тебе через несколько минут. – Она помассировала виски. – Мне нужно было время, чтобы оправиться от шока.

– Что произошло?

– Не знаю. Газеты называют это сердечным приступом, но я не верю.

– Я тоже, ни капельки. Они добрались до него, да?

– «Джонс и Джонс»? Да, вероятно. Только не знаю как. Они, наверное, вычислили, что он в «Найтсшейд».

– Как ты думаешь, они знают обо мне и тебе? – Впервые за все время в голосе Вивьен прозвучало истинное беспокойство.

– Нет, мы в безопасности. Папа соблюдал крайнюю осторожность и держал в тайне наше существование. Даже если бы они узнали о нас, они бы все равно не смогли ничего сделать. У «Джонс и Джонс» нет доказательств, что мы вовлечены в нечто противозаконное.

– Все это ужасно, – прошептала Вивьен. – Несправедливо. Неправильно.

Дамарис была удивлена и тронута тем страданием, которое слышалось в голосе сестры. Конечно, Вивьен была привязана к папе сильнее, чем хотела показать.

– Знаю, – сказала Дамарис. – Он был у нас так недолго.

– Типично для этого мерзавца.

– Что?

– Умереть вот так, не найдя ту чтицу ауры для меня. Честное слово, если бы он не помер, я едва бы удержалась от искушения устроить для него «камерное» выступление.

– Вивьен…

– Я просила о такой малости! Имя. Мне нужно было только имя той суки. Но нет, «папа» позволил себя убить до того, как нашел ее. Всего лишь имя, я больше ни о чем его никогда не просила. А мерзавец даже это для меня не сделал.

Дамарис перекатилась на спину.

– Он нашел ее, Вивьен. А еще он нашел ее телохранителя. Вот поэтому он и поехал в Гонолулу. Он собирался решить вопрос за нас.

– Почему ты мне не сказала? – возмутилась Вивьен.

– Я не сказала тебе, потому что папа сам хотел разобраться с ней. Я назову тебе имя, но ни к чему хорошему это не приведет. Теперь, когда папы не стало, для нас закрыт доступ в файлы «Джонс и Джонс».

– Давай имя.

– Грейс Ренквист.

– Ты уверена? – Голос Вивьен зазвенел от возбуждения.

– Да, но я не понимаю, что ты…

– Спасибо. Пока. Мне на репетицию. Ты не представляешь, с чем мне приходится мириться здесь, в Акация-Бей. Дирижер – полнейшее ничтожество, однако считает, будто имеет право отдавать приказы Сирене.

В трубке наступила тишина. Дамарис долго смотрела на нее. Папа мертв, да и она, по сути, тоже. Он снабжал ее препаратом – теперь препарат для нее недостижим. Хорошая новость – это то, что больше не будет ужасных инъекций. Плохая – что она сойдет с ума и умрет, папа предупреждал, что так случится, если она прекратит принимать препарат. У нее есть в запасе примерно на три недели. Так что ее смерть – это вопрос времени. Интересно, Вивьен будет скучать о ней?

Глава 38

Лютер наблюдал, как Грейс выходит из моря, снимает маску и дыхательную трубку и идет вдоль линии прибоя. С ее груди, плеч и бедер струилась вода. Ее гладкие блестящие волосы были заправлены за уши.

Сегодня утром в одном из магазинов на Калакауа она купила этот крохотный черный купальник. Он побросал в багажник джипа маски, ласты и трубки и повез ее в укромную бухточку, которую считал своим личным уголком рая.

Уэйн и Петра снабдили их сандвичами, бутылками с водой и строжайшей инструкцией не возвращаться раньше ужина. Самое настоящее свидание, подумал он.

Грейс легко опустилась на полотенце рядом с ним, в тени зонтика. Она выглядела свежей и полной жизни, очень женственной и мокрой. Невероятно сексуальной.

Потянувшись за бутылкой с водой, она вопросительно посмотрела на него.

– Что-то не так? – спросила она.

Лютер понял, что она заметила его взгляд.

– Все так, – ответил он.

– И о чем ты думаешь?

– О сексе.

– Я слышала, мужчины постоянно об этом думают.

– А женщины?

– Мы тоже об этом думаем, – сказала Грейс, – но у нашей фантазии более широкие горизонты.

– Да? И что там, на твоем горизонте?

– Сразу вспоминаются ботинки.

Оба посмотрели на его голые ступни.

– На моем горизонте ботинки не возникают, – признался он.

– Ничего страшного. – Она похлопала его по ноге. – У тебя очень красивые ступни. Большие и сильные.

– Тебе нравятся у мужчин большие и сильные ступни?

– Сказать по правде, до недавнего времени я никогда не обращала внимания на мужские ступни. – Она самодовольно улыбнулась и надела темные очки. – Но сейчас они вызывают у меня живейший интерес.

– Приятно знать.

Она приподнялась на локтях.

– Ты так и не рассказал мне, почему ушел из полиции.

Лютер довольно долго в задумчивости смотрел на волны, набегавшие на берег. Он знал, что вопрос рано или поздно прозвучит. Она же рассказала ему свою историю. У нее есть право узнать его. Более того, ему самому хочется, чтобы она это узнала. Обмен являлся важным элементом их связи.

– Я говорил тебе, что мой дар был полезен, когда я служил в полиции, – сказал он.

– Ага, я вижу это так: ты, вероятно, был величайшим нейтрализатором во всяческих опасных ситуациях. Один удар твоей ауры – и плохой парень бросает оружие и засыпает. Круто!

– С помощью своего дара я мог делать и кое-что другое.

Грейс слегка повернула голову.

– Например?

– Получать признания.

– Гм. Признания? Вдвойне круто!

– Причем пальцем не прикасаясь к преступнику, – ровным голосом добавил он. – Я не прикасался к вашему клиенту, адвокат. Просмотрите видеозапись признания. Ваш парень так и горел желанием рассказать нам, как до смерти избил жертву.

– И как это работало?

– Великолепно. Поначалу. Ты не представляешь, как это было легко. Глубоко в душе многие из них действительно хотели рассказать мне, какие они хитрые или какие из них получились мачо. Ограбление круглосуточного магазинчика – это такой прилив адреналина. Взлом и проникновение в чужой дом – это дикое нервное возбуждение. Убийство – это ощущение своей полнейшей власти. Преступникам хочется произвести впечатление на копов. Показать им, какие они крутые. Так что на определенном уровне многие из них хотели говорить. Я психическим пинком подталкивал это желание в нужном направлении.

– А я всегда считала, что признание мотивируется чувством вины.

– Иногда да. – Он выудил бутылку воды из сумки-холодильника. – Я могу работать и с нечистой совестью. Немного беспокойства, капелька мучительного сожаления или опасения, что скажут родители, – и чувство вины становится непреодолимым.

– Достаточно едва заметных манипуляций, и подозреваемый уже не может противостоять желанию вывернуться наизнанку, да?

– Записываешь это на видео, добавляешь несколько неоспоримых улик – и дело закрыто. Никакие резиновые шланги или блеф не требуются.

Грейс пристально, хотя ее глаза были скрыты очками, посмотрела на него.

– Ты, наверное, был очень хорошим копом.

– Был, – ответил он и сделал глоток холодной воды. – Очень-очень хорошим.

– И ты ушел, потому что почувствовал, что превращаешься в своего рода «члена комитета бдительности» с парапсихическими способностями.

Он знал, что она поймет. А вот то облегчение, что снизошло на него, удивило его.

– Что-то вроде этого, – согласился он. – Борьба была нечестной. Если брать статистику, то у большинства преступников, с которыми я вступал в контакт, была исковеркана психика, они были продуктом либо ужасающего воспитания, либо отсутствия родителей. Многие из них в детстве подвергались насилию. У многих имелись разного рода умственные отклонения. Почти половина из тех, кого я поймал, даже не умели читать.

– Ты жалел их?

Он слабо улыбнулся:

– Ну, так далеко я не заходил, просто у большинства тех, кого я помог засадить, не было шанса противостоять мне. Я нарушал их право на законное судебное разбирательство, и при этом никто, в том числе и подозреваемые, об этом не знал.

– С точки зрения закона ты не нарушал их права.

– Да, но с точки зрения бытия – нарушал.

– Ты совершил много хорошего, Лютер. Ты освобождал общество от плохих людей. Ты вершил справедливость по отношению к жертве. Все это очень важно для цивилизованного общества.

– Вот все это я и говорил себе несколько лет. Но потом выяснил, что подобные действия влекут за собой плохую карму.

– Твои два распавшихся брака?

– В том числе. Я стал бесить своих напарников, и в конечном итоге все отказались со мной работать. У меня появилась репутация одинокого волка. Это вредно для полицейского. Предполагается, что он должен быть членом команды. Люди в моем обществе начинали чувствовать себя неуютно.

Грейс нахмурилась.

– А другие детективы, с которыми ты работал, понимали, что ты делаешь?

– Они знали, что я почти всегда получаю результат, но не знали как. Черт, да они и знать не желали! Некоторые пришли к выводу, что я гипнотизирую подозреваемых. А кому захочется работать с человеком, который способен без твоего ведома загипнотизировать тебя?

– Теперь я вижу, в чем заключалась проблема, – сказала она.

– У меня менялись напарники с той же скоростью, с какой в «Темной радуге» меняются посудомойки. У некоторых ребят хватало природной чувствительности, чтобы задаться вопросом: а нет ли паранормального объяснения моему умению получать признания? Эта идея нравилась им не больше, чем идея с гипнозом.

– Потому что вынуждала их подвергать сомнению собственное душевное здоровье? – спросила Грейс.

– У большинства успешных полицейских есть достаточно сильная интуиция, которая помогает им иметь дело с теми, кто лжет, обманывает и убивает. Они всегда с радостью заявляют, что у них потрясающее чутье.

– А разве в полицейской среде хорошее чутье не считается ценным качеством?

– Считается, конечно. Но никакой коп не захотел бы, чтобы на него навесили ярлык психа. Фактор психического отклонения быстро убивает карьеру.

Она некоторое время молчала.

– Ты просто взял и уволился?

– Нет, было нечто вроде последней капли. Одно происшествие. Погибли люди. После этого я уволился.

– Что произошло?

Лютер следил, как волны искрятся в лучах солнца.

– Жил один человек, – сказал он. – Его звали Джордж Олмстед. Однажды он пришел в участок и сказал, что только что убил своего делового партнера. Сдал пистолет. На оружии были его отпечатки. Он утверждал, что они с партнером поссорились, решая, продавать бизнес или нет. Он сказал, что ему очень нужны были деньги, а партнер отказывался заключать сделку.

– Ты ему не поверил?

– Он казался довольно спокойным, но в его ауре что-то мерцало. Я немного поговорил с ним. Слегка подтолкнул. Выяснилось, что не он пристрелил своего партнера. Олмстед прикрывал свою дочь.

– А как она была связана с партнером?

– У них был роман, – ответил Лютер. – Ей было двадцать пять. Она наблюдалась у психиатра с тех пор, как окончила школу, и сидела на препаратах. Партнер с опозданием понял, что она не в себе. И попытался разорвать отношения. Она взбесилась и пристрелила его.

– А потом побежала к отцу?

– Который сказал, что все уладит. Он хотел защитить ее. Он считал это своим долгом. Он оберегал свою дочь с рождения. Она была его единственным ребенком. Мать умерла много лет назад.

Грейс кивнула.

– Он знал об отношениях между дочерью и партнером?

– Да. И поощрял их, потому что считал, что брак внесет определенную эмоциональную стабильность в жизнь дочери. После убийства он убедил себя, что во всем виноват только он, следовательно, и отвечать только ему.

– Но его история рассыпалась.

– Из-за меня. Когда мы арестовали дочь, он понял, что не выполнил свой долг как отец. Дочь в тюрьме покончила с собой. Олмстед вернулся домой, сунул пистолет в рот и нажал на курок.

– Это лишь доказывает, что он был так же нестабилен, как его дочь, – тихо проговорила Грейс. – Но ты все равно считал себя ответственным.

– А я и нес весь груз ответственности. Мне следовало бы вызвать наших психиатров и передать дело им. Я же вместо этого стал тыкать в слабые точки ауры Олмстеда, пока не получил все ответы. Еще одно закрытое дело для одинокого волка.

– Это была твоя работа – вытаскивать на свет правду, – сказала Грейс.

– Конечно. Только вот плохо, что двое покончили жизнь самоубийством из-за того, что я слишком хорошо выполнял свою работу.

– Да, это плохо. Но твоей вины здесь нет. Один из этих двоих убил человека, а другой пытался прикрыть его. Ты не несешь никакой ответственности за их действия.

– Технически, может, и нет.

Она замахнулась на него полупустой бутылкой воды.

– Прекрати, Малоун. Ты не несешь никакой ответственности ни с технической, ни с какой-то другой точки зрения. Ты использовал свой дар, природные способности, которые присущи тебе в той же степени, что зрение, или слух, или осязание, чтобы выполнять свою работу и нести справедливость в этот мир.

– Я говорил, что плохие парни в большинстве своем были сломленные жизнью неудачники. Я проносился по ним как поезд.

– Я все поняла, – сказала Грейс. – Но не забывай: они были плохими парнями. Просто им не повезло наткнуться на того, кто смог распознать их ложь. – Помолчав, она опустила бутылку. – И все же я понимаю, почему ты решил, что надо уходить из полиции.

– И?

– У тебя слишком сильно развит инстинкт оберегать и защищать. Это часть тебя. Но как я говорила тебе, ты еще и безнадежный романтик. Ты всегда стремишься к тому, чтобы восторжествовала справедливость. Работа на «Джонс и Джонс» в этом плане тебя полностью удовлетворяет. Ты сражаешься против плохих парней, обладающих даром, по силе равным твоему. На поле, на котором ты охотишься, играют равноценные противники.

– Думаю, это скорее похоже на джунгли.

Грейс улыбнулась:

– Занимательная картина.