Текст книги "Милый недруг"

После десяти часов, когда храбрые воины мирно лежали в постелях, трое мужчин пришли в дом и бросились в мои удобные кресла. Вид у них был поистине мученический. Чего не сделаешь ради благотворительности! Но меня не так легко провести. Они выдумали всю эту церемонию для собственного удовольствия.

Пока мистер Уизерспун как будто чувствует себя неплохо. Он председательствует на одном конце нашего стола, под особой протекцией Бетси, и я слышала, что он вносит немало живости в почтенное собрание.

Я не могу предоставить ему отдельную комнату, но он сам вышел из положения, предложив занять нашу новую лабораторию, и проводит вечера с книгой и трубкой, удобно расположившись в зубоврачебном кресле. Я думаю, немного нашлось бы светских молодых людей, которые согласились бы проводить вечера так безобидно. Эта девица из Детройта – счастливое существо.

О ужас! Большущий, набитый автомобиль остановился у подъезда. Видимо, хотят осмотреть приют, а Бетси нет дома! Лечу. Addio!

Салли.

Дорогой Гордон!

Это не письмо – я не в долгу у Вас, – а только квитанция на шестьдесят пять пар роликовых коньков. Большое спасибо.

С. Мак-Б.

Пятница.

Милый недруг!

Мне сказали, что вы заходили, когда меня не было. Джейн передала мне ваше поручение вместе с «Генезисом и философией воспитания». Она сказала, что Вы зайдете через несколько дней, чтобы услышать мое мнение об этой книге. Будет это устный или письменный экзамен?

Скажите, Вам никогда не приходило в голову, что Ваше образование немного односторонне? У меня иногда появляется мысль, что умственный облик доктора Мак-Рэя не пострадал бы от некоторой шлифовки. Обещаю прочесть Вашу книгу, но с условием, что Вы прочтете мою. Прилагаю при сем «Беседы Долли»[18]18
  «Беседы Долли» – роман Антони Хоупа (сэр Антони Хоуп Хоукинс (1863-1933)


[Закрыть] и через день или два спрошу Вашего мнения.

Нелегко сделать шотландца легкомысленным, но терпение и труд…

С. Мак-Б.

13-е мая.

Дорогая Джуди!

Стоит ли говорить о наводнениях в Огайо? Мы здесь, в нашем округе – как мокрая губка. Дождь льет пять дней подряд, и все идет шиворот-навыворот. У малюток был ложный круп, и мы две ночи не ложились. Кухарка подала в отставку, а где-то в стене – дохлая крыса. Наши навесы протекли, и на рассвете после первого ливня двадцать четыре промокших, вымазанных индейца, закутанных в одеяла, прибежали, дрожа от холода, к дверям, просить приюта. С тех пор все бельевые веревки и все перила завешаны сырыми одеялами, которые испускают пар, но сохнуть не желают. Перси Уизерспун вернулся в гостиницу, чтобы выждать, пока покажется солнце.

За четыре дня, проведенные взаперти, все дурное в детях высыпает наружу, словно корь. Мы с Бетси припомнили все подвижные игры, какие только можно устроить в таком тесном пространстве: прятки, жмурки, битву подушками, и прочее, и прочее. Мальчики играли в чехарду и содрали всю штукатурку.

Мы энергично и яростно принялись убирать. Деревянные обшивки вымыты, полы натерты; и все-таки у нас осталась уйма неизрасходованной энергии, иногда хочется поколотить друг друга.

Сэди Кэт стала настоящей бесихой. Существуют ли бесы-женщины? Если нет, то от нее пойдет эта порода. А сегодня утром у Лоретты Хиггинс был… право, не знаю, припадок или просто злость. Она легла на пол и целый час орала во все горло, а когда кто-нибудь пытался приблизиться к ней, она кусалась, брыкалась и вертелась, точно ветряная мельница.

Когда пришел доктор, она была уже совсем без сил. Он поднял ее и отнес в лазарет; когда же она заснула, он зашел ко мне и попросил разрешения осмотреть архив.

Лоретте тринадцать лет. За три года у нее было пять таких припадков, и каждый раз ее строго наказывали. История ее предков проста: мать умерла в сумасшедшем доме от белой горячки; отец неизвестен.

Он долго, нахмурив брови, штудировал эту страницу и покачал головой.

– Можно ли наказывать ребенка с такой наследственностью за то, что у него расстроена нервная система?

– Конечно, нет, – ответила я. – Лучше вылечить ее нервы.

– Если сможем.

– Мы откормим ее рыбьим жиром и солнечным светом, найдем ей добрую приемную мать, которая пожалеет бедную маленькую…

И тут мой голос осекся – я вспомнила лицо Лоретты с впалыми глазами, большим носом, раскрытым ртом, мочальными волосами, торчащими ушами и без подбородка. Ни одна приемная мать на свете не полюбит ребенка с таким лицом.

– О Господи! – сказала я. – Почему боги не наделят сирот голубыми глазами, локонами и кротостью? Тогда я могла бы поместить хоть тысячу в хорошие, добрые семьи…

– Боюсь, что боги не причастны к появлению Лоретт. О них заботятся бесы.

Бедный доктор, он так пессимистически смотрит на будущее Вселенной! Но это неудивительно при подобном образе жизни. Сегодня у него такой вид, точно его нервы вконец расшатаны. В пять часов утра его позвали к больному ребенку, и с этих пор весь день он шлепал по дождю. Я усадила его, налила ему чаю, и мы приятно потолковали о пьянстве, идиотизме, эпилепсии и сумасшествии. Он не любит родителей-алкоголиков, но когда речь заходит о сумасшедших, он просто прыгает от злости.

Между нами говоря, я не верю ни в какую наследственность – конечно, если вовремя вырвешь ребенка из дурной среды. У нас здесь есть очаровательный малыш. Его мать и тетя Руфь, и дядя Сайлес умерли в сумасшедшем доме, а он невозмутим, как корова.

До свидания, дорогая! Мне очень жаль, письмо вышло невеселое, хотя ничего неприятного вроде и нет. Теперь одиннадцать часов; я высунула голову в коридор – всюду тишина, только где-то хлопают ставни. Я обещала Джейн, что лягу в десять.

Спокойной ночи!

Салли.

P.S. Среди всех наших бед есть и одна радость: С. У. болен каким-то затяжным гриппом. В порыве благодарности я послала ему букет фиалок.

P.S. 2. Лошади наши тоже болеют.

16-е мая.

Доброе утро, Джуди!

Три дня солнечного света – и П.Д.Г. улыбается. Мои непосредственные заботы прекрасно улаживаются. Одеяла наконец высохли, и лагерь снова обитаем. Наши навесы – мистер Уизерспун называет их курятниками – приобрели деревянные настилы и покрыты толем. Мы роем ров, который будет выложен камнями; он отведет дождевую воду с возвышенной местности, на которой стоит лагерь, вниз, на хлебные поля. Индейцы вернулись к дикарской жизни, и верховный вождь снова занял свой пост.

Мы с доктором скрупулезно обсудили вопрос о Лореттиных нервах и пришли к заключению, что бурная приютская жизнь слишком их возбуждает. Надо отдать ее в частный дом, где ей уделят больше внимания.

Доктор, со своей обычной энергией, нашел для нее семью, живущую по соседству с ним. Это очень милые люди, я только что вернулась от них. Муж – десятник на литейном заводе, а жена – кругленькая, уютная женщина, трясется всем телом, когда смеется. Живут они преимущественно на кухне, чтобы в гостиной было чисто, но кухня такая веселая, что я сама с удовольствием жила бы там. На окнах бегонии в горшках, на плетеном коврике, перед плитой – чудесный тигровый кот. По субботам жена печет ватрушки, пряники и коврижки. Я намерена наносить еженедельные визиты по субботам, в одиннадцать часов утра. Очевидно, я понравилась миссис Уилсон не меньше, чем она мне. После моего ухода она сказала доктору, что я держусь так же просто, как она.

Лоретта будет учиться домашнему хозяйству, ухаживать за собственным садиком, а главное – играть во дворе на солнышке. Она будет рано ложиться, есть вкусные сытные вещи, а мама и папа будут баловать ее. И все это за три доллара в неделю.

Почему бы нам не найти сотню таких семейств и не пристроить всех наших детей? Тогда это здание превратили бы в лечебницу для идиотов, а я, ничего не смыслящая в идиотах, могла бы с чистой совестью уйти в отставку на веки веков. Право, Джуди, мне страшновато. Если я слишком долго останусь здесь, этот приют в конце концов завладеет мною. Я начинаю так интересоваться им, что ни о чем другом думать не могу ни во сне, ни наяву. Вы с Джервисом разбили все мои виды на будущее.

Представь себе, что я подам в отставку, выйду замуж и обзаведусь семьей. В наш век трудно рассчитывать больше, чем на пять или на шесть детей, да вдобавок у них у всех будет одинаковая наследственность. Господи, как скучна и монотонна такая семья!

Твоя укоризненная

Салли Мак-Брайд.

P.S. У нас здесь есть ребенок, отца которого казнили судом Линча. Занятная деталь, а?

Вторник.

Милая Джуди!

Что нам делать? Мэми Проут не любит чернослива. Такую неприязнь к дешевой и полезной пище у воспитанников образцового заведения не следует поощрять. Мэми надо ЗАСТАВИТЬ! Пусть любит. Так говорит учительница младшего отделения, которая после обеда следит за нравственностью нашей паствы. Около часу дня она притащила Мэми ко мне в канцелярию, обвиняя ее в том, что она категорически отказывается раскрыть рот и положить в него сливу, сердито усадила на табурет и велела ждать наказания.

Как тебе известно, я не люблю бананов, и пришла бы в ужас, если бы меня заставили их есть. Как же я заставлю Мэми Проут есть чернослив?

Пока я измышляла, как поддержать авторитет мисс Келлер и в то же время открыть лазейку для Мэми, меня позвали к телефону,

– Посиди здесь, пока я не вернусь, – сказала я, вышла и закрыла за собой дверь.

Оказалось, что одна милая дама предлагает отвезти меня на заседание комитета. Я еще не говорила тебе, что стараюсь возбудить к нам интерес местных жителей. Праздные богачи, у которых усадьбы по соседству, начинают съезжаться на лето, и я хочу подцепить их, прежде чем они слишком увлекутся теннисными турнирами и пикниками. Они никогда не приносили ни малейшей пользы приюту, и мне кажется, что пора им нас заметить.

Когда я вернулась к чаю, меня остановил доктор, он хотел просмотреть кой-какую статистику. Я открыла дверь в канцелярию и нашла Мэми Проут в том же положении, в каком оставила четыре часа тому назад.

– Мэми, миленькая! – вскричала я. – Неужели ты сидишь здесь все время?

– Да, мисс, – ответила Мэми. – Вы велели мне подождать, пока вы не вернетесь.

Бедная терпеливая девочка чуть не падала, но даже не плакала.

Надо отдать справедливость доктору, он был на высоте. Он взял ее на руки, отнес в мой кабинет и забавлял до тех пор, пока она снова не стала улыбаться. Джейн принесла столик, накрыла его перед камином, и пока мы с доктором пили чай, Мэми ужинала. Должно быть, когда она основательно измучалась и проголодалась, настал подходящий психологический момент, чтобы накормить ее черносливом. Но тебе приятно будет узнать, что я ничего подобного не сделала, и доктор хоть раз поддержал мои ненаучные принципы. Мэми получила самый чудесный ужин за всю ее жизнь, завершенный земляничным вареньем из моей личной банки и мятными лепешками из докторского кармана. Мы вернули ее к сверстникам счастливой и веселой, но все еще страдающей прискорбным отвращением к черносливу.

Видела ли ты что-нибудь более ужасное, чем убийственное послушание, которое миссис Липпет так настойчиво прививала? Этот сиротско-приютский взгляд на жизнь я должна искоренить. Инициатива, ответственность, любознательность, изобретательность, умение стоять на своем – вот что нам нужно! Я бы хотела, чтобы у доктора нашлась сыворотка, и мы ввели все это сироткам.

Позднее.

Как мне хочется, чтобы ты уже вернулась в Нью-Йорк! Я назначила тебя нашим рекламным агентом, и нам нужны немедленно твои цветистые статьи. У нас есть семь крошек, просто взывающих об усыновлении, вот и рекламируй их.

Маленькая Гертруда косит, но она мила, ласкова и добра. Не можешь ли ты описать ее так убедительно, чтобы какая-нибудь любящая семья согласилась ее взять? Глаза можно будет оперировать, когда она станет постарше, а вот если бы у нее косило сердце, ни один хирург в мире не исправил бы его. Она чувствует, что ей чего-то недостает, хотя никогда в жизни не видала живого родителя, и трогательно протягивает ручки всякому, кто пройдет мимо. Вложи весь свой пафос, попробуй раздобыть ей отца и мать.

Может быть, ты уговоришь какую-нибудь нью-йоркскую газету ввести воскресную рубрику о детях? Я могу прислать фотографии. Помнишь, сколько народу отозвалось на портрет улыбающегося Джо, помещенный Обществом «Морской воздух детям»? Могу прислать портреты ликующей Лу, или хохочущей Хетти, или крепыша Карла, если ты только сделаешь к ним хорошие подписи.

И найди смелых людей, которые не боялись бы наследственности! Вечно эти родители хотят, чтобы ребенок происходил из лучшей семьи штата Виргиния. Надоело…

Твоя, как всегда,

Салли.

Пятница.

Милая, милая Джуди!

Какие пертурбации! Я отказала кухарке и экономке и деликатно дала понять учительнице английского языка, что на будущий год она может не возвращаться. Но ах, если бы я только могла отказать С. У!

Надо рассказать тебе, что случилось сегодня утром. Наш попечитель, который был опасно болен, теперь опять опасно здоров и зашел к нам с дружеским визитом. Петрушка сидел у меня на ковре и добродетельно складывал кубики. Я отделяю его от других детей и пробую применять к нему систему Монтессори – собственный коврик и отсутствие нервных возбудителей. Я льстила себе тем, что это дает прекрасные результаты, его лексикон за последнее время стал чуть ли не жеманным.

Посидев с полчаса, С.У. ушел. Когда дверь закрылась, Петрушка (какое счастье, что он дождался!) поднял чарующие карие глаза и шепнул мне с доверчивой улыбкой:

– Ух, и собачья морда!

Если ты знаешь добрую христианскую семью, в которую можно поместить прелестного пятилетнего мальчика, сообщи, пожалуйста, немедленно.

С. Мак-Брайд,

заведующая приютом

Джона Грайера.

Дорогие Пендльтоны!

В жизни не видела таких улиток! Вы только еще добрались до Вашингтона, а я уже целый век, как уложила чемодан, чтобы провести день-другой chez vous[19]19
  у вас (фр.)


[Закрыть]. Пожалуйста, поторопитесь. Я так долго томилась в приютской атмосфере, что задохнусь и умру, если хоть на короткое время не изменю образ жизни.

Ваша почти задохшаяся

С. Мак-Б.

P.S. Черкните Гордону Холлоку, что вы там. Он с восторгом предоставит себя и всю столицу в ваше распоряжение. Я знаю, Джервис его не любит, но Джервису пора бы избавиться от своих беспочвенных предубеждений. Кто знает, может быть, и я сама в один прекрасный день займусь политикой?

Дорогая Джуди!

Мы получаем самые удивительные подарки от наших друзей и благодетелей. Послушай только! На прошлой неделе М. Уилтон Д. Леверетт (списываю с его визитной карточки) наехал на разбитую бутылку у наших ворот и, пока шофер чинил машину, пошел осмотреть заведение. Бетси показала ему приют. Он проявил большой интерес ко всему, что увидел, особенно к нашему лагерю. Эта затея нравится всем мужчинам. Кончил он тем, что снял пальто и стал играть в футбол с двумя племенами индейцев. Часа через полтора он посмотрел на часы, попросил воды и откланялся.

Мы совершенно об этом забыли, как вдруг сегодня после обеда приехал почтальон с подарком из химических лабораторий «Уилтон Д. Леверетт». Подарок оказался бочкой – ну хорошо, бочонком – зеленого мыла!

Писала ли я тебе, что семена для нашего сада прибыли из Вашингтона? (Учтивое подношение от Гордона Холлока и Правительства Соединенных Штатов.) Кстати, пример старого режима (здешнего, приютского): Мартин Шледервиц провел три года на псевдоферме и умеет только вырыть глубокую могилу для семян салата.

Ты не можешь себе представить, сколько у нас надо переделать! Впрочем, ты как раз можешь. Мало-помалу глаза у меня раскрываются все шире, и то, что вначале казалось смешным, теперь… о Господи! Каждый смешной пустячок, оказывается, содержит маленькую трагедию.

Сейчас мы уделяем большое внимание нашим манерам – не сиротски-приютским, а танцклассным. В нашем отношении к миру не должно быть ни приниженности, ни наглости. Девочки приседают, когда здороваются, мальчики обнажают голову, встают, когда встала дама, и тащат стулья к столу. (Томми Улси толкнул вчера Сэди Кэт в суп, к великому восторгу всех присутствовавших, за исключением самой Сэди Кэт, весьма независимой девицы, не жалующей неуместного мужского внимания.) Сначала мальчики были склонны насмехаться, но вежливость их героя. Перси де Форест Уизерспуна, оказала влияние, и они стали настоящими джентльменами.

Петрушка сейчас у меня. Последние полчаса, пока я пишу тебе, он сидит у окна, спокойно и мирно рисуя цветными карандашами. Бетси, en passant[20]20
  на ходу (фр.)


[Закрыть], только что поцеловала его в нос.

– Ну вас! – презрительно сказал Петрушка с очаровательным мужским безразличием. Но я замечаю, что он покраснел, принялся за свой красно-зеленый пейзаж с повышенным усердием и даже пытается свистеть. Нам еще удастся смягчить его нрав.

Вторник.

Доктор сегодня весьма ворчлив. Он явился как раз тогда, когда дети шествовали к обеду, пошел с ними, попробовал их пищу, и – о ужас! – картошка пригорела. Если б ты только видела, какой он устроил скандал!

Картошка пригорела впервые, такие беды бывают в самых лучших домах, но, судя по выражениям доктора, кухарка сожгла ее нарочно, по моему приказанию.

Как я тебе уже писала, я прекрасно обошлась бы без доктора.

Среда.

Вчера был замечательно солнечный день, и мы с Бетси, махнув рукой на дела, поехали в машине к ее друзьям, где пили чай в итальянском саду. Петрушка и Сэди Кэт были весь день такими паиньками, что в последнюю минуту мы позвонили и спросили, нельзя ли взять их с собою.

– Ах, конечно, привезите ваших милых крошек! – восторженно ответили нам.

Но выбор наш оказался неудачным. Надо было взять с собой Мэми Проут, которая доказала, что умеет сидеть тихо. Избавлю тебя от подробностей; апогея мы достигли, когда Петрушка стал удить золотых рыбок в плавательном бассейне. Наш хозяин вытащил его за ногу, и он вернулся домой в розовом купальном халате.

Представь себе, доктор Робин Мак-Рэй в весьма покаянном настроении из-за своей вчерашней резкости. Он только что пригласил меня и Бетси на будущее воскресенье поужинать с ним в его зеленом доме, а потом осмотреть в микроскоп кое-какие препараты. Видимо, он собирается развлечь нас культурой скарлатины, тканями алкоголика и туберкулезной железой. Эти светские приемы для него ужасно скучны, но он понимает, что раз он хочет свободно применять свои теории в приюте, приходится оказывать внимание заведующей.

Только что прочла это письмо и должна признать, что я в нем легко порхаю с темы на тему. В нем нет важных новостей, и все же, надеюсь, ты поймешь, что я писала его каждую свободную минуту последних трех суток.

Остаюсь

занятая по горло

Салли Мак-Брайд.

P.S. Сегодня утром пришла одна благословенная женщина и выразила желание взять на лето ребенка, послабей и поболезненней. Она только что потеряла мужа и хочет взяться за какой-нибудь ТЯЖЕЛЫЙ труд. Разве не трогательно?

Воскресенье.

Дорогие Джуди и Джервис!

Джимми (какие аллитерации!), пришпоренный моими письмами, прислал, наконец, подарок, но выбрал его сам.

У нас ОБЕЗЬЯНА. Ее зовут Ява.

Дети больше не слышат школьного звонка. Как только Ява приехала, все выстроились в ряд, продефилировали мимо нее и пожали ей лапу. Бедный Синг совсем повесил нос. Мне приходится платить, чтобы его мыли.

Сэди Кэт становится моим личным секретарем. Я поручаю ей благодарственные письма, и ее литературный стиль производит на наших благодетелей должный эффект – они неизменно присылают новый подарок. Подозреваю, что ее предки обитали неподалеку от замка Бларни[21]21
  Замок Бларни (Бларнийский замок) – замок в Ирландии, построен в XV веке. Согласно поверью, человек, поцеловавший определенный камень его фундамента, обретает дар красноречия. Дотянуться до этого камня трудно, надо держаться за решетку, но замок привлекал (а может, и привлекает) тысячи туристов.


[Закрыть]. Прилагаю копию письма к Джимми, можешь убедиться, какое у этой юной особы бойкое перо. Надеюсь, в данном случае письмо не принесет тех плодов, на которые оно намекает.

Дорогой мистер Джимми!

Мы вас очень благодарим за чудную обезьяну, мы зовем ее ява, потому что это теплый остроф через окиан, где она родилась в гнезде высоко как птичка, только большая доктор сказал. Первый день когда она приехала все мальчики и девочки дали ей руку и сказали здравствуй ява ее рука смешная ширшавая она держит так крепко. Я боялась трогать ее но теперь я даю ей сидеть на плече и держать руку во круг шеи если она хочет. Когда ее тащут за хвост она делает смешной шум и это звучит какбуто она ругаеца и бесица.

Мы ее ужасно любим и любим вас тагже следующий раз когда Вы нам дадите подарок пришлите пожалуста слона я думаю я не буду больше писать.

Ваша уважающая

Сэди Кэт Килкойн.

Перси де Форест Уизерспун все еще предан своим маленьким воинам, но я боюсь, что это ему надоест, и все время уговариваю его взять небольшой отпуск. Он не только предан сам, но еще привел подкрепление. У него здесь много знакомых, и в субботу он привел двух товарищей, очень милых молодых людей, которые уселись с нашими индейцами вокруг костра и весь вечер рассказывали охотничьи истории. Один из них только что вернулся из кругосветного путешествия и рассказывал такое про охотников за черепами с узкой розовой полосы на самом верху Борнео, что волосы вставали дыбом. Мои маленькие индейцы мечтают скорее вырасти и отправиться в Сарауак, чтобы воевать с этими охотниками. Они прочитали все, что есть в энциклопедии, и каждый мальчик может рассказать об истории, обычаях, климате, флоре, грибах и полипах Борнео. Я хотела бы только, чтобы мистер Уизерспун привел друзей, которые охотились за черепами в Англии, Франции и Германии; эти страны не столь экзотичны, как Сарауак, но полезней для образования.

У нас новая кухарка, при мне – четвертая. Я бы не надоедала тебе своими поваренными невзгодами, но приют страдает от них не меньше, чем частная семья. Наша новая кухарка – негритянка, толстая, громадная, улыбающаяся, шоколадного цвета. Родом она из Южной «Ка'олины»; и с тех пор, как она поступила, наш стол – не стол, а малина. Зовут ее, ну, угадай-ка! – САЛЛИ, с твоего разрешения. Я предложила ей переменить имя.

– Нет, мисс, мой имя раньше ваш, мисс, я не могу привыкать, как вы зовете «Молли!» Я думать, Салли мой имя.

Итак, она осталась Салли; что ж, по крайней мере, нет опасности, что наши письма будут перепутывать, фамилия у нее далеко не такая плебейская, как Мак-Брайд. Ее зовут Салли Джонстон-Вашингтон, через черточку.

Воскресенье.

В последнее время наша любимая игра – выдумывать ласкательные прозвища для доктора. Его суровая осанка просится на карикатуру. Только что мы придумали целую кучу новых. «Лорд Петтух» – выбор Перси:

"Лорд Петтух и отважен, и стоек, и горд.

Государственный муж, замечательный лорд".

Мисс Снейс называет его с отвращением – «этот тип», а Бетси, за глаза «доктор Рыбий-жир». Мое любимое прозвище в настоящее время – «Макферсон Клон Глокетти Ангус Мак-Клан». Но в поэтическом чутье Сэди Кэт превзошла нас всех. Она назвала его «Скоро-Только-Не-Сейчас». Я думаю, доктор попал в поэзию в первый раз в жизни, но зато эти стихи знает наизусть каждый наш ребенок.

 
Скоро, только не сейчас,
Будет радость и у нас;
Пейте жир с улыбкой, детки,
Дам вам мятные конфетки.
 

Сегодня мы с Бетси идем к нему, и, должна сказать, нам просто не терпится увидеть его мрачное обиталище. Он никогда не говорит ни о себе, ни о своем прошлом, ни о чем бы то ни было, связанном с ним. Прямо статуя на пьедестале с надписью НАУКА – никаких чувств, неясности, любви, человеческих слабостей (кроме вспыльчивости). Мы с Бетси просто умираем от любопытства, так хочется узнать, из какого прошлого он вышел; но дайте нам только войти в дом, и наше детективное чутье подскажет нам все. Пока ворота его жилища охраняла свирепая Мак-Гурк, мы отчаивались, но вот – дверь раскрылась по мановению жезла!

С. Мак-Б.

Продолжение следует.

Понедельник.

Дорогая Джуди!

Вчера мы были на званом ужине у доктора – Бетси, мистер Уизерспун и я. Мы провели время недурно, хотя должна сказать, что первое впечатление было довольно тяжелым.

Изнутри его дом точно такой, как снаружи. Никогда в жизни не видела ничего похожего на обстановку его столовой. Стены, ковры, портьеры – все темно-зеленое. Черный мраморный камин, в нем несколько тлеющих угольков. Мебель черная, насколько возможно для мебели. Все украшение комнаты – две гравюры в черных рамках – «Властитель гор» и «Загнанный олень».

Несмотря на все наши усилия, нам казалось, что мы ужинаем в семейном склепе. Миссис Мак-Гурк, в черном люстриновом платье и черном шелковом переднике, маршировала вокруг стола, обнося тяжелыми, холодными яствами, и шаг ее был таким твердым и грузным, что серебро в ящиках буфета все время звенело. Нос у нее был поднят, а рот опущен. Она явно не одобряет затеи хозяина и хочет отпугнуть гостей.

Доктор смутно чувствует, что в его доме чего-то недостает, и чтобы хоть немного скрасить его, он накупил цветов – целые десятки розовых роз и нежно-желтых тюльпанов. Миссис Мак-Гурк стиснула их как можно крепче,

запихнула в ярко-синюю вазу и поставила посреди стола. Букет получился толстый, как куст. Мы с Бетси чуть не прыснули, но доктор был очень доволен, что ему удалось внести в свою столовую светлую нотку; так что мы скрыли нашу веселость и горячо похвалили его за удачный выбор цветов.

Как только ужин кончился, мы с облегчением встали и поспешили в его личные апартаменты, куда стиль Мак-Гурк не проникает. Никто никогда не входит ни в его кабинет, ни в лабораторию, кроме Люэлина, коротенького, кривоногого человечка, соединяющего обязанности горничной и шофера.

Хотя я на своем веку видела и более веселые комнаты, но для мужского кабинета не так уж плохо – везде книги, с полу до потолка, а непоместившиеся лежат кучами на полу, столах и камине; полдюжины бездонных кожаных кресел, два коврика, и опять черный мраморный камин, на этот раз с веселым пламенем. В роли безделушек – чучело пеликана и журавль с лягушкой во рту, да еще енот, сидящий на бревне, и лакированная сельдь. В воздухе носится легкий аромат йодоформа.

Доктор сам сварил кофе на какой-то французской машинке, и мы постарались забыть о существовании этой Мэгги. Он сделал все что мог, чтобы быть гостеприимным хозяином, и я могу сказать, что слово «слабоумие» не прозвучало ни разу. Оказывается, доктор в часы отдыха – рыболов; он обменивался с Перси рассказами о лососях и форели, а в конце концов достал ящик с мухами и галантно преподнес нам какие-то особенные экземпляры – «Серебряный доктор» и «Джек Скотт» – чтобы сделать из них шляпные булавки. Затем беседа перешла на шотландские луга, и он рассказал об одной ночи, когда он заблудился и до рассвета бродил по вереску. Не подлежит сомнению, что сердце доктора обитает в шотландских горах[22]22
  Сердце доктора – в шотландских горах. – Салли имеет в виду строчку из стихотворения Роберта Бернса (1759 – 1796) «В горах мое сердце». (Пер. С. Маршака)


[Закрыть].

Боюсь, что мы с Бетси были несправедливы к нему. Трудно отказаться от столь интересной мысли, но, очень может быть, он не совершил никакого преступления. Теперь мы склонны думать, что он потерпел неудачу в любви.

Право, возмутительно с моей стороны издеваться над бедным доктором, ибо, несмотря на суровую мрачность, его надо бы пожалеть. Подумай только, после мучительного обхода он возвращается домой, к одинокой трапезе в этой страшной столовой!

Как ты думаешь, его не развеселит, если я пошлю своих художников намалевать на стенах его столовой бордюр из зайчиков?

Любящая, как всегда,

Салли.

Дорогая Джуди!

Неужели ты никогда не вернешься в Нью-Йорк? Пожалуйста, поторопись. Мне нужна новая шляпа, и я хочу купить ее на Пятой Авеню, а не у нас в деревне.

Миссис Греби, наша лучшая модистка, не признает рабского подражания парижским модам, она выпускает свои собственные фасоны. Правда, три года тому назад она решилась на большую уступку, совершила обход нью-йоркских магазинов и до сих пор создает модели по тогдашнему вдохновению.

Вдобавок, кроме моей собственной шляпы, мне нужно купить 113 шляп для моих детей, не говоря уже о ботинках, штанишках, рубашках, лентах для волос, чулках и подвязках. Нелегкое дело прилично одевать такую семью!

Получила ли ты письмо, которое я тебе писала на прошлой неделе? У тебя не хватило вежливости упомянуть о нем, а между тем, оно написано на семнадцати страницах и отняло у меня целые дни.

С почтением

С. Мак-Брайд.

P.S. Почему ты ничего не сообщаешь о Гордоне? Видела ли ты его, говорил ли он обо мне? Ухаживает ли он за какой-нибудь из тех хорошеньких южных девиц, которыми кишит Вашингтон? Ты ведь отлично знаешь, что мне хочется услышать о нем. Почему ты такая свинья?

Вторник, 4.27 дня.

Дорогая Джуди!

Твою телеграмму передали мне две минуты тому назад по телефону.

Да, спасибо, я с восторгом приеду в четверг в 5.49. И пожалуйста, не приглашай никого на этот вечер, я намерена сидеть до полуночи и беседовать с тобой и с председателем о приюте Джона Грайера.

Пятницу, субботу и понедельник мне придется посвятить покупкам. Разумеется, ты права – у меня и без того больше платьев, чем требуется для такой плененной птицы, но когда приходит весна, я тоскую по новому оперению. Я каждый вечер надеваю robe de soiree[23]23
  вечернее платье (фр.)


[Закрыть], чтобы скорее износить их – нет, это не совсем верно, я ношу их для того, чтобы убедить себя, что я все еще обыкновенная девушка, несмотря на необыкновенную жизнь, в которую ты меня втолкнула.

Высокородный С. У. застал меня вчера в крепдешиновом платье цвета морской волны (произведение Джейн, но совсем как парижское). Он был весьма удивлен, что я не собираюсь на бал. Я пригласила его пообедать со мной, и он принял приглашение. Мы были очень любезны друг с другом. За обедом он совсем разошелся. Еда, по-видимому, ему впрок.

Если в Нью-Йорке сейчас какой-нибудь Бернард Шоу, я, пожалуй, уделила бы в субботу часик-другой для matinee[24]24
  утренний прием (фр.)


[Закрыть]. Его диалоги – такой живительный контраст к беседам С.У!

Не стоит больше писать. Потерплю немножко и буду говорить.

Addio! Салли.

P.S. Увы! Только я успела найти в докторе проблеск приятности, как он снова вышел из себя и был непозволительно противен. У нас, к несчастью, пять случаев кори, и доктор дал нам понять, что мы с мисс Снейс привили эту корь нарочно, ему назло. Я ничего не имела бы против, если бы Робин Мак-Рэй подал в отставку.

Среда.

Милый недруг!

Вашу краткую, полную достоинства записку получила. Я никогда не видела человека, чей литературный стиль так походил бы на его разговорную речь.

Вы пишете, что будете весьма признательны, если я брошу нелепую манеру называть Вас «недругом». Я брошу свою нелепую манеру, как только Вы бросите Вашу нелепую манеру злиться и ругаться из-за всякой мелочи, которая Вам не по вкусу.

Завтра уезжаю на четыре дня в Нью-Йорк.

Уважающая вас

С. Мак-Брайд.

Chez les Pendletons[25]25
  У Пендльтонов (фр.)


[Закрыть],

Нью-Йорк.

Милый недруг!

Надеюсь, это письмо застанет Вас в более приятном настроении, чем в последний раз. Я настойчиво утверждаю, что два новых случая кори следует приписать не проискам заведующей, а, скорее, никуда не годной анатомии нашего здания, где нельзя изолировать заразных больных.

Так как Вы не изволили навестить нас вчера утром перед моим отъездом, я не могла дать Вам прощальных советов. Вот и пишу Вам, чтобы попросить: обратите Ваше пристальное око на Мэми Проут, она вся покрыта красной сыпью, которая может оказаться корью, хотя я надеюсь, что нет. У Мэми часто бывает сыпь.