Текст книги "NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества"

Вик отнесла игрушку на кухню и открыла духовку. Ядовитый черный дым ударил ей в глаза. Испеченные телефоны чернели, как зефир, брошенный в костер. Она швырнула трансформера на кучу расплавленного коричневого шлака и с треском захлопнула духовку.

Вонь оказалась настолько ужасной, что Вик ушла из дома. Она надела мотоциклетную куртку Луи и свои ботинки, затем взяла сумочку и вышла в прихожую. Схватила бутылку виски и закрыла дверь за собой. В этот момент послышался сигнал тревоги – заверещал детектор дыма.

Она прошла по улице и свернула за угол, когда вдруг поняла, что на ней только куртка и ботинки. Вик бродила по большому Денверу в два часа утра в своих выцветших розовых трусиках. По крайней мере, она вспомнила о виски.

Вик хотела пойти домой и натянуть джинсы, но не нашла путь назад. Этого с ней прежде не случалось. Она вышла на тихую улицу с трехэтажными кирпичными зданиями. Ночь встретила ее ароматами осени и стальным запахом мокрого асфальта. Как она любила это благовоние дорог. В июне асфальт размягчался от постоянного тепла. В отрезвляющем октябре сельские трассы распространяли благоухание раздавленных листьев. А в феврале шоссе пахли песочно-соленым запахом, как устье реки.

В это время ночи на улице никого не было, хотя в какой-то момент мимо нее проехали трое парней на «Харлеях». Они замедлились, чтобы посмотреть на нее, но не стали останавливаться. Они не были байкерами. Обычный молодняк, возвращавшийся домой к женам после вечеринки в дорогом стрип-клубе. Она знала это по их итальянским кожаным курткам, синим джинсам из GAP и байкам из дорогого салона. Они больше привыкли к «Пиццерии Уно», чем к брутальной жизни на дорогах. И все же парни не пожалели времени, чтобы поглазеть нее. Она приподняла бутылку виски и свистнула, сунув в рот пальцы свободной руки. Они нажали на газ и умчались вдаль, поджимая выхлопные трубы между ног.

Она свернула к книжному магазину. Закрытому, конечно. Маленький несетевой магазин с большим набором ее книг у одной витрины. Год назад она произносила здесь речь. В штанах, естественно.

Вик покосилась на темный магазин и прислонилась к витрине, чтобы посмотреть, какие ее книги они продавали. Четвертый том? Разве он уже вышел? Вик казалось, что она еще работала над ним. Потеряв равновесие, она ударилась лицом о стекло и комично выпятила задницу.

Это хорошо, что четвертая книга вышла. Было несколько моментов, когда она думала, что не сможет закончить ее.

Когда Вик начала рисовать книги, дети из Страны Рождества перестали звонить. Вот почему она начала «Поисковый Движок». Когда она рисовала, телефон молчал. Но затем на середине третьей книги все радиостанции, которые ей нравились, принялись играть рождественские песни. И это в середине лета! Звонки возобновились. Она попыталась прорыть вокруг себя защитный ров, наполненный бурбоном «Мейкерс Марк», но утопила в нем саму работу.

Вик была готова оттолкнуться от витрины, когда в книжном магазине зазвонил телефон. Она видела, как он мигал на столе в дальней части зала. В тишине теплой ночи, изредка нарушаемой порывами ветра, она слышала его достаточно ясно и знала, что это были они: Милли, Лорри и другие дети Мэнкса.

– Извините, – сказала она магазину. – Я не могу принять звонок. Если хотите оставить сообщение, то, увы, вам придется утереться.

Она с трудом оттолкнулась от витрины и, шатаясь, пошла по тротуару. Затем он закончился, ее ноги съехали с края бордюрного камня, и Вик упала, ударившись ягодицами о мокрый асфальт.

Это было больно, но не так сильно, как предполагалось. Она не знала, то ли виски приглушало боль, то ли завтраки Луи Кармоди наделили ее дополнительным слоем жира на заднице. Ее поначалу тревожило, что она уронила бутылку и разбила ее. Но нет, бутылка осталась в руке – хмельная проказница. Вик сделала глоток. У виски был запах дубовой бочки и сладкого самоуничтожения.

Она попыталась встать на ноги, но тут зазвонил другой телефон – в темной кофейне на углу. Из книжного магазина тоже раздавались звонки. Затем первый телефон отключился, но затрезвонил аппарат на втором этаже здания, которое находилось справа. К нему присоединились четвертый и пятый. В квартирах над ней. По обеим сторонам улицы. Все линии.

Ночь наполнилась хором телефонов. Неземной гармонией квакания, щебета и свиста это напоминало лягушек весной. Словно колокола звенели в рождественское утро.

– Идите к черту! – закричала она и бросила бутылку в свое отражение, смотревшее на нее с витрины магазина через улицу.

Стеклянная пластина взорвалась. Все телефоны перестали звонить. Тишина была равносильна выстрелу.

Через полсекунды в магазине включилась охранная сигнализация – зазвучала громкая сирена и запульсировали вспышки серебряного света. Этот свет вырисовал выставленный на витрине товар: велосипеды.

На один пушистый мягкий миг ночь замерла на месте.

Велосипед в витрине оказался (конечно же) «Рэйли». Простой белый байк. Вик покачнулась. Ощущение того, что она находится под угрозой, быстро закончилось, словно кто-то вытащил шнур из розетки.

Вик подошла к велосипедному магазину и, давя ногами битое стекло, разработала план. Она украдет велосипед и уедет из города. Она направится к Хребту Дакоты – в сосны и ночь – и будет ехать, пока не найдет свой Самый Короткий Путь.

Мост проведет ее через стены тюрьмы «Супермакса» в больничную палату, где содержался Чарли Мэнкс. Какое это будет адское зрелище – тридцатилетняя женщина в трусиках, идущая с велосипедом в два часа утра по палате длительной терапии, где на дверях установлены замки максимальной защиты. Вик представила, как скользит во тьме между спящими заключенными. Она подойдет к Мэнксу, поставит байк на подножку, вырвет подушку из-под головы мерзавца и придушит его. И тогда звонки из Страны Рождества закончатся навсегда. Она знала это.

Вик просунула руки через разбитое стекло, подняла «Рэйли» и вынесла его на дорогу. Она услышала первый отдаленный вой сирены – тоскливый мучительный звук, далеко разносившийся в теплой и влажной ночи.

Она удивилась. Тревожная сигнализация включилась всего полминуты назад. Кто мог подумать, что копы среагируют так быстро? Но сирена, которую она услышала, не принадлежала копам. То была пожарная машина, направлявшаяся к ее дому, хотя к тому времени, когда она приехала, от здания почти ничего не осталось.

Полиция появилась через несколько минут.

Бранденбург, штат Кентукки

Весна 2013

Напоследок Натан Деметр решил сделать самое трудное. В конце апреля он с помощью лебедки вытащил двигатель «Призрака» и провел два дня, перебирая его: очищая толкатели и заменяя головки деталями, приобретенными в специальных магазинах Англии. Двигатель был большой, однорядно-шестицилиндровый, объемом в 4257 кубических сантиметров. На верстаке он смотрелся как большое металлическое сердце – что и было правдой, как предполагал Натан. Многие изобретения человечества – шприц, меч, карандаш и пистолет – были метафорическими мужскими членами, но двигатель внутреннего сгорания являлся мечтой человека, который воочию видел работавшее сердце.

– Проще арендовать лимузин, – сказала Мишель. – И ты бы не пачкал свои руки.

– Если тебе кажется, что меня заботят мои грязные руки, – ответил он, – то ты не обращала внимания на них прошлые восемнадцать лет.

– Это как-то связано с твоей нервной системой, – сказала она.

– Кто тут нервный? – спросил он.

Дочь улыбнулась и поцеловала его в щеку.

Иногда, поработав несколько часов с автомобилем, он растягивался на переднем сиденье, свешивал ногу из открытой двери, с пивом в руке, и вспоминал те дни, когда они тихо ехали по западному полю. Его дочь вела машину, устремив взгляд в траву, и по бортам «Призрака» шлепали высокие сорняки.

В шестнадцатилетнем возрасте она с первой попытки сдала вождение; в восемнадцать имела свою машину – спортивную маленькую «Джетту» – и планировала после окончания школы проехать на ней до Дартмута. Мысли о том, как она окажется одна на дороге – ночевки в обшарпанных мотелях, взгляды мужчины за кассой и водителей грузовиков в барах отелей, – заставляли его дергаться, поднимая нервную энергию.

Мишель любила стирать, и ему нравилось это. Когда Натан натыкался на ее нижнее белье в сушилке – на цветные кружева из «Виктория» Сикрет», – он начинал беспокоиться о таких вещах, как нежелательная беременность и венерические болезни. Он знал, как говорить с ней о машинах. Ему нравилось, что она могла работать с тисками и правильно водила автомобили. Однако Натан чувствовал себя Грегори Пеком в фильме «Убить пересмешника». Он не знал, как рассказать ей о мужчинах или сексе, и был расстроен тем, что она не нуждалась в его советах по этим вопросам.

– Кто тут нервный? – повторил он однажды вечером в пустом гараже и поднял банку пива, приветствуя свою тень.

За шесть дней до выпускного бала он вернул двигатель «Призрака» на место, закрыл капот и отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой, – так скульптор смотрит на голую девушку, которая однажды была куском мрамора. Холодный сезон сбитых костяшек пальцев, масла под ногтями и хлопьев ржавчины, попадавших в глаза, остался позади. Это стало особенным временем для него – таким же важным, как переписывание священного текста для грешника, кающегося в монастыре. Он старался довести машину до ума, и это было заметно.

Эбонитовый корпус сверкал, как торпеда, будто сделанный из полированной плиты вулканического стекла. Задняя боковая дверь, ржавая и не соответствовавшая остальным, была заменена на оригинальную, присланную ему коллекционером из бывшей советской республики. Он заново обтянул интерьер лайковой кожей, а также обновил выдвижные пепельницы и ящички в заднем купе лимузина. Новые были вручную сделаны из вишневого дерева мастером из Новой Шотландии. Все являлось подлинным – даже радиоприемник, хотя Натан подумывал об установке в салоне СД-плеера и низкочастотного динамика «Бос» в багажнике. В конце концов он отказался от этой мысли. Когда у вас имеется Мона Лиза, вы не станете тратить краску, рисуя на ней бейсбольную шапочку.

Некоторое время назад – горячим грозовым летним вечером – он обещал дочери, что починит «Роллс» к ее выпускному балу. Теперь этот вечер был близок. Она заканчивала последний класс. Осталась одна неделя. После выпускного бала Натан мог продать «Призрак» в полностью восстановленном виде. На рынке его оценили бы в четверть миллиона долларов. Неплохо для машины, стоившей пять тысяч баксов в год своего выпуска. И вообще неплохо, если учесть, что он заплатил десять тысяч долларов, когда покупал ее на аукционе ФБР.

– Кто, по-твоему, владел ею до тебя? – спросила однажды Мишель, узнав о покупке машины.

– Наверное, какой-то наркодилер, – ответил он.

– Ух ты! Надеюсь, в ней никого не убили.

«Роллс» выглядел хорошо, но одной внешности было мало. Натан хотел послушать его. Ему казалось, что Мишель не стоит выезжать в машине на дорогу, пока он сам не намотает на «Призраке» дюжину миль. Ему нужно было посмотреть, как автомобиль управляется на всех скоростях.

– Поехали, красивая сучка, – сказал он машине. – Давай мы тебя разбудим и посмотрим, на что ты способна.

Деметр сел за руль, закрыл за собой дверь и повернул ключ.

Двигатель с громким хлопком пробудился к жизни – с рваным, почти триумфальным взрывом шума, – но тут же перешел на тихое роскошное урчание. Обтянутое кремовой кожей переднее сиденье казалось удобнее, чем ортопедическая кровать, на которой он спал. В дни, когда собирали «Призрака», все строилось как танки – строилось, чтобы работать долго. Он не сомневался, что эта машина переживет его.

И он был прав.

Натан оставил мобильный телефон на рабочем столе и решил вернуться за ним, прежде чем поехать куда-то на машине. Ему не хотелось застрять где-то в пути, если «Призраку» вздумается потерять пару болтов или выбросить какой-то фортель. Он потянулся к ручке – и именно тогда ему был преподнесен первый сюрприз того дня. Кнопка блокировки задвинулась с таким громким звуком, что он едва не закричал.

Деметр был так напуган – так не готов, – что не понял, реально ли это случилось. Но затем другие замки сработали один за другим – банг, банг, банг, – словно кто-то стрелял из пистолета. Он затруднился бы сказать, что ему не мерещилась чертовщина.

– Что за черт?

Он потянул кнопку блокировки на водительской двери, но та осталась внизу, будто приваренная. Машина содрогалась на холостом ходу. По ее бортам поднимались выхлопные газы.

Деметр склонился вперед, чтобы отключить зажигание, но тут случился второй сюрприз за этот день. Ключ не поворачивался. Он пошевелил его туда-сюда, затем приложил усилие всего запястья, однако полностью повернутый ключ не сдвигался с места. Его нельзя было вытащить.

Включилось радио, заиграв «Джингл Бэллз» – так громко, что болели уши. Эту песню не стоило играть в апреле. От неожиданного звука все его тело похолодело до мурашек. Натан нажал на кнопку ВЫКЛ, но его способность удивляться ослабла настолько, что он не почувствовал большого изумления, когда не смог отключить приемник. Деметр давил на кнопки в надежде поменять станцию, но где бы ни была индикаторная стрелка, из динамиков звучали «Джингл Бэллз».

Он видел, как выхлопные газы туманили воздух. Он чувствовал их омерзительный вкус – их ошеломляющую вонь, от которой у него кружилась голова. Бобби Хелмс заверил его, что время, когда звенят колокольчики, прекрасно годилось для того, чтобы ездить на санях, запряженных одной лошадью. Натану нужно было заткнуть это дерьмо, чтобы воцарилась тишина. Но когда он повернул регулятор громкости, ничего не случилось.

Вокруг фар клубился туман. Сделав следующий вдох, он набрал в легкие столько отравы, что закашлял. Приступ был таким сильным, что ему показалось, будто он порвал внутреннюю перегородку горла. Мысли неслись, как лошадки на убыстрявшейся карусели. Мишель будет в школе еще полтора часа. Ближайшие соседи находились за три четверти мили. Никто вокруг не услышит его криков. Машина не отключалась; замки на дверях не слушались. Это походило на какой-то гребаный шпионский фильм – наемный убийца по имени Блоу Джоб издалека с помощью пульта управлял «Роллс-Ройсом». Но тут была неувязочка. Натан сам разобрал машину до последнего болта и собрал ее заново. Он знал, что там не имелось ничего такого, что давало бы кому-то власть над двигателем, кнопками блокировки и радио.

Пока эти мысли крутились в его голове, Натан нащупывал на приборной панели пульт автоматического открывателя двери. Если в гараж не поступит свежий воздух, он через минуту-другую потеряет сознание. В приступе паники он не нашел ничего и подумал: не там, не там. Затем его пальцы обнаружили пульт за кожухом рулевого колеса. Он сомкнул вокруг него руку, направил на дверь гаража и нажал на кнопку.

Дверь с шумом поднялась к потолку. Рычаг коробки передач со стуком перевел себя в положение заднего хода, и «Призрак» выехал из гаража, пронзительно взвизгув колесами.

Натан Деметр закричал и ухватился за руль. Он не пытался управлять автомобилем. Ему за что-то нужно было держаться. Узкие покрышки с белыми ободами нашли подъездную дорожку с выкрашенным гравием и, швыряя камни в днище «Призрака», понесли их задом к шоссе. Машина походила на вагонетку какой-то безумной американской горки. Она промчалась триста футов по дорожке. Натану казалось, что он безостановочно кричал. Но фактически мужчина замолчал, когда автомобиль был на полпути вниз по склону. Крик, который он слышал, застрял в его голове.

Приблизившись к шоссе, «Призрак» не замедлился, но, наоборот, ускорился. Если бы что-то двигалось с любого направления, его ударило бы в бок на скорости сорок миль в час. И даже не будь там транспорта, он мог бы проскочить через дорогу и влететь в деревья на другой стороне. Натан посмотрел на шоссе и убедился в том, что в момент аварии его выбросит через ветровое стекло на поляну. «Призрак», как все машины того периода, не имел поясов безопасности – ни даже поясных ремней.

Дорога казалась пустой, но когда задние колеса машины поймали асфальт, руль повернулся в руках Натана, вращаясь так быстро, что это могло привести к ожогу ладоней. Он позволил ему крутиться. «Призрак» развернулся на девяносто градусов вправо. Деметр скользнул на переднем сиденье в направлении левой двери и сильно ударился головой о железный каркас.

Какое-то время он не знал, как сильно ранен. Растянувшись на переднем сиденье, он моргал и смотрел в потолок. Через окно пассажирского сиденья Натан видел вечернее небо – темно-синее, с перистыми облаками в верхних слоях атмосферы. Он коснулся больного места на лбу и вздрогнул, увидев кровь на пальцах. По радио флейта начала играть начало «12 дней Рождества».

Машина двигалась, самостоятельно переключая скорости, – вплоть до пятой. Он знал все дороги вблизи от дома и чувствовал, что они движутся по машруту 1638 к шоссе Дикси. Еще минута, и они доедут до перекрестка. А дальше что? Удар по корпусу, или они, возможно, налетят на грузовик, идущий с севера. Разорвет ли их на части? Мысль пришла и ушла. Он не чувствовал никакой потребности цепляться за нее. Неужели у этой машины героическая миссия камикадзе? Он без сопротивления и как-то сонно принимал, что «Призрак» действовал по своему собственному усмотрению. У автомобиля было свое дело, и он выполнял его. Натан для него ничего значил. Ну, может быть, не более того, как клещ, застрявший в мехе рядом с ухом собаки.

Он поднялся на локте, покачнулся, окончательно сел и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Его лицо было красной маской крови. Снова дотронувшись до лба, он нащупал шестидюймовый надрез, проходивший по дуге волосяного покрова. Натан исследовал его пальцами и ощутил под ним кость.

«Призрак» начал замедляться перед знаком «СТОП» на пересечении с шоссе 60. Деметр очарованно смотрел на рычаг коробки передач, который переключился на четвертую скорость, потом на третью и остановился на второй. Натан начал снова кричать.

Впереди них на светофоре ожидал фургон. Три белобрысых щекастых ребенка забрались на заднее сиденье. Они обернулись, глядя на «Призрак». Натан забарабанил руками по ветровому стеклу, пачкая окно красными отпечатками.

– ПОМОГИТЕ! – закричал он, глотая теплую кровь, которая стекала с его бровей на лицо. – ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ МНЕ! ПОМОГИТЕ!

Дети усмехались, словно он был глупым человечком, яросто махавшим руками. Натан начал бессвязанно кричать – как корова на бойне, забрызганная кровью тех, кто умер раньше.

Фургон повернул вправо при первом же промежутке в транспортном потоке. «Призрак» помчался налево, ускоряясь так быстро, что Деметр чувствовал, будто невидимая сильная рука прижимала его к сиденью.

Даже при поднятых окнах он ощущал запахи раннего лета, скошенной травы, дыма от барбекю на задних дворах и свежий зеленый аромат распустившихся почек на деревьях. Небо краснело, словно тоже кровоточило. Облака походили на лохмотья золотистой фольги.

Натан Деметр рассеянно отметил, что «Призрак» работал великолепно. Двигатель звучал отлично. Ровно и сильно. Можно сказать, подумал он, что красивая сучка была полностью восстановлена.

* * *

Наверное, он задремал, пока сидел за рулем. Однако Натан не помнил, что кивал головой. Он лишь знал, что в какое-то время перед ним была полная тьма. А потом Деметр закрыл глаза, и, когда открыл их, «Призрак» мчался через тоннель кружившегося снега – сквозь сказочную декабрьскую ночь. Переднее стекло было заляпано его кровавыми отпечатками, но он мог видеть через него вихри снега, проносившиеся по черному асфальту двухполосного шоссе. Эту дорогу Натан не узнавал. Вихри снега двигались по ней, как живой шелк – как привидения.

Деметр решил, что, пока он спал, они забрались далеко на север и попали в капризную весеннюю снежную бурю. Но потом он отверг эту идею, как идиотски глупую. Сопоставив холодную ночь и незнакомую дорогу, он сказал себе, что продолжает спать. Однако это его не убедило. Собственное посекундное определение тактильных ощущений – пульсировавшая голова, липкое от крови лицо и спина, затекшая от долгого сидения за рулем, – слишком убедительно подтверждали состояние бодрствования. Машина держала дорогу, как танк, не скользя, не вихляясь, не замедляясь ниже шестидесяти.

По радио звучали песни «Все, что я хочу для Рождества», «Серебряные кокольчики», «Радуйся миру» и «Я приду к полуночи чистым». Иногда Деметр осознавал музыку, иногда не осознавал. Ни рекламы, ни новостей – просто хоровое пение, благодарения и Эрта Китт, обещавшая, что будет хорошей девочкой, если Санта посмотрит на ее рождественский список.

Закрыв глаза, Натан видел свой мобильный телефон в гараже на рабочем столе. Возможно, на него смотрела теперь Мишель. Конечно, как только девочка пришла домой, она нашла дверь гаража открытой, а гараж пустым. Сейчас она, наверное, дома, без ума от тревоги. Он хотел, чтобы у него был телефон. Не для звонка о помощи – Натан верил, что обойдется без нее. Но он сразу почувствовал бы себя лучше, если бы услышал ее голос. Он желал позвонить ей и рассказать о своей надежде – что она пойдет на выпускной бал и как следует повеселится там. Он хотел сказать ей, что не боится ее превращения в женщину. Вероятно, Натан тревожился, что постареет и будет одиноким без нее. Но вряд ли он беспокоился об этом теперь. Ему хотелось рассказать ей, что она лучшая в его жизни. Он не говорил этого раньше… никогда не разговаривал с ней достаточно.

После шестичасового пребывания в машине он не чувствовал паники – только некий вид изумления. На каком-то уровне он пришел к выводу, что его ситуация выглядит почти нормальной. Рано или поздно черная машина приезжает за каждым. Приезжает и вычеркивает вас из списка своих любимчиков. И вы никогда не возвращаетесь назад.

Перри Комо скрипучим голосом предупреждал Натана, что это начинает выглядеть, как Рождество.

– Ни черта, Перри, – сказал Натан и затем хриплым голосом, стуча кулаком в водительскую дверь, запел: – Мне нравится старое время рок-н-ролла. Та музыка просто гладит мою душу!

Он выкрикивал это громко, один куплет за другим, и когда замолчал, то обнаружил, что радио тоже отключилось. Отлично! Прекрасный рождественский подарок. Последний, что он получал.

* * *

Когда он в следующий раз открыл глаза, его лицо прижималось к рулю. Машина стояла. Вокруг было столько света, что от него болели глаза. Натан сощурился. Мир выгядел ярко-синей мешаниной. Наверное, это было потому, что ночью его голова не болела так сильно. Череп разрывался от мучительного напряжения. Он думал, что его вырвет. Боль пряталась за глазами – какое-то желтое зарево. Весь этот солнечный свет казался нечестным.

Он поморгал, стряхивая слезы, и мир стал четче – более сфокусированным.

Одетый в форму жирный мужчина в противогазе смотрел на него через боковое окно. Он вглядывался в салон, стараясь найти щелку между вонявших кровавых отпечатков на стекле. Его горчично-зеленый старый противогаз принадлежал к эпохе Второй мировой войны.

– Кто ты, черт подери? – спросил Натан.

Толстяк, казалось, колыхался вверх и вниз. Натан не мог увидеть его лица, но подумал, что тот подпрыгивает на цыпочках от возбуждения.

Кнопка блокировки водительской двери поднялась вверх с громким стальным щелчком.

В одной руке толстяка виднелся какой-то цилиндр, похожий на аэрозольный баллон. На его боку имелась надпись: «Имбирный освежитель воздуха». Ниже был старомодный рисунок веселой мамочки, вынимавшей из духовки сковородку пряничных человечков.

– Где я? – спросил Натан Деметр. – Что это за место, черт возьми?

Человек в противогазе открыл дверь и впустил в салон утренний запах весны.

– Место, где тебе пора выходить, – ответил он.

Пресвитерианский госпиталь, Денвер

Весна 2013

Когда умирали известные люди, Хикс всегда фотографировался с ними.

К примеру, к ним поступила ведущая местных новостей – приятная тридцатидвухлетняя леди с роскошными белокурыми волосами и голубыми глазами. Она перепила и задохнулась в собственной рвоте. В час ночи Хикс проскользнул в морг, вытащил ее из ящика и усадил на кушетке. Он обнял женщину, склонился к ее соску, а другой рукой, которой держал мобильный телефон, сделал снимок. На самом деле он не целовал ее. Это просто была шутка.

Еще у них была одна рок-звезда – на самом деле мелкая звездочка. Мужчина играл в группе, которую однажды сняли в фильме Сталлоне. Рок-звездун скончался от рака. С его перистыми коричневыми волосами, длинными ресницами и широкими, немного женственными губами, он выглядел после смерти, как сморщенная старуха. Хикс вытащил музыканта из ящика, сложил его пальцы в «козу», а затем приставил ее к своей голове. Он сделал фото, словно они тусуются вместе. Веки рок-звезды обвисли, так что он получился сонным и надменным.

Саша, подруга Хикса, рассказала, что у них в морге находился известный серийный убийца. Саша работала медсестрой в педиатрии, восемью этажами выше. Ей нравились его фотографии с известными мертвыми людьми. Она стояла первой в списке лиц, кому он рассылал их по имейлу. Саша считала Хикса веселым. Она говорила, что ему надо сниматься в «Дэйли шоу». Хикс тоже любил Сашу. У нее был ключ от склада фармацевтики, и субботними ночами она крала оттуда что-нибудь хорошее: маленькие окси или какой-нибудь особый медицинский кокс. Во время перерывов они находили пустую смотровую, и она, выбравшись из своего медицинского халата, карабкалась в кресло со стременами.

Хикс ничего не слышал о серийном убийце, поэтому Саша воспользовалась компьютером в комнате отдыха сестер и распечатала о нем новостные статьи. Отксеренный снимок был достаточно плох: лысый дед с узким лицом и полным ртом кривых зубов. Глаза в запавших глазницах выглядели яркими, круглыми и глупыми. Надпись описывала его как Чарльза Талента Мэнкса, посаженного в федеральный гадюшник более десяти лет назад за сожжение какого-то жалкого ублюдка на виду у дюжины свидетелей.

– Не такая уж большая шишка, – сказал Хикс. – Убил одного урода.

– О-хо-хо. Он хуже, чем Джон Вейн Стейси. Старик убивал детей всех видов. Всех видов, понял? У него был дом, где он занимался этим. Мерзавец развешивал на деревьях маленьких ангелов – по одному за каждого зарезанного ребенка. Это отвратительно. Какой жуткий символизм! Маленькие рождественские ангелы. Место называлось Домом саней. Понятно? Ты меня понял, Хикс?

– Нет.

– Он убивал их там! А возьми в расчет еще и сани Санты? Теперь ты понимаешь?

– Нет.

Он не улавливал, как Санта был связан с придурком вроде Мэнкса.

– Дом сгорел, но украшения остались. Они висят на деревьях, как напоминание.

Она дернула завязки своего халата.

– Серийные убийцы возбуждают меня. Только и думаю, на какое паскудство я пошла бы, чтобы они меня не убили. Сделай фото с ним и пришли мне по почте. И еще напиши, что ты сделаешь, если я не разденусь догола перед тобой.

Он не видел смысла спорить с такого рода рассуждениями. К тому же ему все равно нужно было делать свой обход. Если старик убил много людей, то Хиксу следовало сфотографировать его и добавить в коллекцию. Он уже снял несколько забавных фото. Но ему казалось, что будет прикольно иметь снимок с серийным убийцей, который продемонстрирует его темную серьезную сторону.

В лифте – уже без Саши – Хикс навел оружие на собственное отражение и грозно произнес:

– Или у тебя во рту будет этот ствол, или мой большой член.

Он репетировал свое послание Саше.

Все шло хорошо, пока его рация не ожила и не раздался дядин голос:

– Эй, тупица, если будешь играть с оружием, то в конце концов пристрелишь себя. Тогда мы наймем кого-нибудь другого, кто сможет делать эту чертову работу.

Он забыл, что в лифтах были камеры. К счастью, тут не имелось скрытых микрофонов. Хикс сунул свой пистолет 38-го калибра обратно в кобуру и опустил голову, позволяя краям шляпы скрыть его лицо. Примерно десять секунд он сражался с гневом и смущением, затем нажал на кнопку РАЗГОВОР, намереваясь сказать что-то реально грубое, чтобы заткнуть старого ушлепка. Но вместо этого ему удалось только выдавить «Вас понял» – причем тем самым прищемленным писклявым голосом, который он ненавидел.

Дядя Джим устроил его в охрану госпиталя, скрыв отчисление племянника из школы и арест за публичное пьянство. Хикс работал здесь только два месяца, но уже дважды был упомянут в приказах: один раз за опоздание, другой – за то, что не ответил по рации (в тот момент выпала его очередь сидеть в кресле со стременами). Дядя Джим сказал, что если он получит третий выговор до полного года выслуги, то ему дадут пинка.

У дяди Джима был безупречный послужной список – наверное, по той причине, что он сидел в своем офисе по шесть часов в день, наблюдая одним глазом за мониторами и другим – за мягким порно в «Скинамакс». Тридцать лет смотреть в телевизор – за четырнадцать долларов в час и полный пакет услуг! Вот к чему стремился Хикс. Но если он, получив третий выговор, потеряет работу охранника, ему придется идти в «Макдоналдс.» Это будет плохо. Устроившись в госпиталь, он покончил с гламурной работой у окна обслуживания автомобилистов, и ему не хотелось начинать с самой нижней ступени. Хуже того, ему нужно будет забыть о Саше и ее ключе к складу фармацевтики – о всех забавах, которым они предавались в кресле со стременами. Саше нравилась форма Хикса. Но вряд ли она посмотрит на него в одежде раздатчика «Макдоналдса».

Хикс достиг первого уровня подвала и сгорбившись вышел в коридор. Когда двери лифта закрылись, он повернулся, схватил свою промежность и затем послал воздушный поцелуй закрытым створкам двери.

– Пососи мои яйца, толстая гомосексуальная задница, – сказал он. – Спорим, что тебе это понравится.

В одиннадцать тридцать вечера в подвале не было оживленно. Большинство ламп отключили для экономии. Через каждые пятьдесят футов горела только одна лампа над головой – новое слово аскетизма госпиталя. Единственым пешеходом был случайный человек, забредший сюда через подземный переход с парковки на другой стороне улицы.

Кстати, там стояла припаркованной его призовая собственность – черный «Транс-Ам», с обивкой под зебру и синими неоновыми лампами на шасси. Когда он с ревом несся по дороге, его машина выглядела как НЛО из фильма «Инопланетянин». От автомобиля ему тоже придется отказаться, если он потеряет эту работу. Вряд ли он сможет платить по счетам, продавая проклятые бургеры. Саша любила трахаться с ним в «Транс-Аме». Она с ума сходила по животным, и обивка из фальшивой зебры возбуждала ее дикую сторону.