Текст книги "Девятнадцать минут"

– Радуйтесь, что ваша дочь хотя бы может видеть сны, – сказал мужчина, стоявший рядом с Джорданом; руки скрещены на груди, глаза красные. – Каждый раз, когда она плачет, подходите к ней, обнимайте ее, говорите, что от всего ее защитите. Лгите ей, как я лгал своей дочери.

По церкви пронесся ропот: «Это Марк Игнатио, отец одной из погибших». Стерлинг уже был расколот бездонной пропастью, из которой веяло холодом. Она отделяла тех, кто потерял своих детей безвозвратно, от тех, кто продолжал о них беспокоиться. Прежде чем эта пропасть зарастет, должно пройти много лет.

– Некоторые из вас, наверное, знали мою дочь Кортни, – продолжил Марк, отлепившись от стены. – Кто-то приглашал ее посидеть с ребенком, а кому-то она подавала бургер в закусочной, где подрабатывала летом. Думаю, многие знали ее в лицо, потому что она была очень, очень красивой девочкой. – И теперь вы, – он посмотрел на тех, кто сидел за столом, – предлагаете мне выработать новую норму? Верно, док? Еще вы, надо полагать, думаете, что когда-нибудь все это останется позади. Я смогу двигаться дальше. Я забуду про дочь, которая лежит в могиле, в то время как психопат, убивший ее, жив-здоров. – Марк повернулся к Джордану и обвиняюще произнес: – Да как вы только терпите сами себя?! Как вы можете спать, зная, что защищаете этого ублюдка?!

Взгляды всех, кто был в церкви, устремились на адвоката. Почувствовав испуг Селены, которая еще крепче прижала малыша к груди, он открыл рот, но не смог произнести ни слова. Из оцепенения его вывел звук чьих-то шагов по проходу: это Патрик Дюшарм встал со своего места, подошел к Марку Игнатио и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Марк, я не могу себе даже представить, какую боль вы испытываете. Вы, конечно же, имеете полное право находиться здесь и не скрывать своего горя. Но по законам нашей страны человек считается невиновным, пока его вина не будет доказана. Мистер Макафи просто делает свою работу. – Патрик похлопал Марка по плечу и, понизив голос, добавил: – Почему бы нам с вами не пойти выпить кофе?

Когда детектив вел отца Кортни к выходу, Джордан вспомнил, что хотел сказать.

– Я тоже живу в этом городе… – начал он.

Марк обернулся:

– Это ненадолго.

«Алекс» не было уменьшительным от «Александры», как все думали. Отец просто дал ей мальчишеское имя, так как всегда хотел иметь сына. Когда Алекс было пять лет, ее мать умерла от рака груди, и с тех пор отец растил ее один. Он был не из тех пап, которые учат детей кататься на велосипеде и пускать галькой «блинчики» по воде. Вместо этого он учил ее, как по-латыни будет «кран», «осьминог» и «дикобраз», а еще рассказывал ей, в чем суть Билля о правах. Чтобы привлечь к себе его внимание, она должна была добиться успеха в учебе: победить в конкурсе по правописанию или географии, получить несколько отличных оценок подряд, поступить во все колледжи, куда подавала заявку. Ей хотелось стать похожей на него – человека, которому, когда он шел по улице, все почтительно кланялись: «Здравствуйте, Ваша честь». Ей нравилось слышать, как у людей меняется голос в телефонной трубке, когда они узнают, что с ними разговаривает судья Кормье.

Отец никогда не сажал Алекс к себе на колени, не целовал перед сном и не говорил, что любит ее, но она ничего такого и не ждала, поскольку все это не сочеталось с его имиджем. Благодаря отцу она научилась сводить любое явление к фактам. И любовь, и родительскую заботу она привыкла понимать, а не чувствовать. А закон – это была основа отцовской системы ценностей. Всякое чувство, возникающее у человека в зале суда, имело объяснение. Эмоции допускались только в том случае, если не противоречили логике. Работая с клиентом, нельзя было руководствоваться тем, что у тебя на сердце. Иначе ты становился уязвимым.

Когда Алекс училась на втором курсе, у отца случился инсульт. Сидя на краю больничной кровати, она сказала, что любит его, а он вздохнул: «Ох, Алекс, давай не будем». На похоронах она не плакала: он бы этого не хотел. Сейчас она спрашивала себя: жалел ли он, как теперь жалела она, что его отношения с ребенком не сложились иначе? Неужели он даже не мечтал о том, чтобы из наставника превратиться в отца? Как долго они с дочерью будут идти по параллельным дорогам, прежде чем окончательно потеряют надежду пересечься?

Алекс много прочла о том, как люди преодолевают горе, в частности те, кто пережил предыдущие случаи стрельбы в школах. Проводить исследования – это она умела, но стоило ей попытаться установить с Джози эмоциональный контакт, та смотрела на нее, как на совершенно незнакомого человека. Или начинала плакать. И в том и в другом случае Алекс терялась. Она страдала от чувства несостоятельности, а потом вспоминала, что ее чувства тут вообще ни при чем, что главное – это чувства Джози, и от этого Алекс становилось еще хуже.

Алекс осознавала всю иронию судьбы: она гораздо больше походила на отца, нежели могла подумать. В зале суда ей в каком-то смысле было комфортнее, чем дома. Там она знала, что сказать подсудимому, которого в третий раз поймали за рулем в нетрезвом виде, а не могла пять минут поддерживать разговор с собственным ребенком.

Через десять дней после трагедии в школе Алекс зашла в комнату дочери. Плотно задернутые шторы не пропускали солнечного света. Джози лежала, с головой закутавшись в одеяло. В первый момент Алекс захотелось раздвинуть шторы, но вместо этого она легла на кровать и обняла кокон, в котором пряталась ее дочь:

– Когда ты была маленькой, я время от времени приходила сюда ночью и спала с тобой.

Кокон зашевелился, показалось заплаканное лицо Джози.

– Зачем?

– Я никогда не любила грозу, – пожала плечами Алекс.

– А почему я этого не помню?

– Я возвращалась к себе до того, как ты просыпалась. Ведь предполагалось, что я у тебя крутая… Я хотела, чтобы ты думала, будто я ничего не боюсь.

– Супермама, – прошептала Джози.

– Но я боюсь потерять тебя.

Пару секунд Джози в упор смотрела на мать, потом ответила:

– Я тоже боюсь потерять меня.

Алекс села и заправила дочке за ухо прядь волос:

– Давай-ка выбираться отсюда.

Джози застыла:

– Я не хочу никуда идти.

– Дорогая, тебе это нужно. Это как физиотерапия, только для мозга. Надо заставить себя заняться каждодневными делами, и тогда со временем ты войдешь в привычный ритм.

– Ты не понимаешь…

– Джо, если ты даже не попытаешься, – возразила Алекс, – это будет означать, что он победил.

Джози резко подняла голову. Кто «он», объяснять было не нужно.

– Ты подозревала? – спросила Алекс, и ее собственный голос вдруг показался ей каким-то чужим.

– О чем?

– О том, что он на такое способен.

– Мам, я не хочу…

– Я все вспоминаю его маленьким мальчиком…

Джози, покачав головой, пробормотала:

– Это было давно. Люди меняются.

– Знаю. И все-таки у меня так и стоит перед глазами, как он протягивает тебе ту винтовку…

Глаза Джози наполнились слезами.

– Мы были маленькие! Глупые! – воскликнула она, не дав матери договорить, и с внезапной поспешностью откинула одеяло. – Кажется, ты хотела, чтобы мы куда-нибудь поехали?

Алекс посмотрела на дочь. Судья в такой ситуации продолжил бы гнуть свою линию. Но мама не должна была этого делать.

Через несколько минут Джози сидела в машине. Пристегнула ремень, потом отстегнула и пристегнула заново. Алекс ждала, пока дочь не убедится, что застежка надежно защелкнута.

По дороге Алекс говорила об обычных вещах: о нарциссах, которые уже высунули из-под снега на разделительной полосе свои смелые головки, о студенческой команде по гребле, которая тренировалась на реке Коннектикут, хотя в воде еще попадались льдинки, о том, что термометр в машине показывает больше пятидесяти градусов по Фаренгейту. Алекс сознательно выбрала длинную дорогу – в объезд школы. За всю поездку Джози только раз посмотрела в боковое окно. Когда они проезжали отделение полиции.

Алекс остановила машину на парковке перед кафе. Улица была полна людей, решивших пройтись по магазинам в обеденный перерыв. Кто-то нес коробки на почту, кто-то разговаривал по телефону, кто-то заглядывал в витрины. Человек посторонний мог бы подумать, что город живет своей обычной жизнью.

– Ну? – спросила Алекс, поворачиваясь к дочери. – Как ты?

– Нормально. – Джози посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.

– Все не так страшно, как ты думала, правда?

– Пока не так.

– Моя дочка – оптимистка! – улыбнулась Алекс, – Возьмем по сэндвичу с беконом, латуком и помидорами и по салату?

– Сначала посмотрим меню, – ответила Джози, и они вышли из машины.

Внезапно ржавый «додж-дарт» пронесся по проезжей части на красный свет и, сделав резкий выхлоп, с ревом скрылся из виду.

– Придурок! – пробормотала Алекс. – Надо бы номер его записать! – И вдруг она поняла, что дочери нет рядом. – Джози!

Через секунду Алекс увидела дочь – лежащую на тротуаре, побелевшую, дрожащую всем телом. Алекс опустилась рядом на колени и помогла ей подняться:

– Это машина, всего лишь машина!

Все, кто был вокруг, исподтишка за ними наблюдали. Алекс заслонила дочь от взглядов. Снова она потерпела фиаско! Для хорошего судьи она повела себя на редкость нерассудительно. В Интернете ведь писали, что человек, переживающий горе, иногда делает шаг вперед и три назад. Зря только там не написали, что, когда в такой ситуации оказывается тот, кого ты любишь, это глубоко ранит и тебя тоже.

– Ну ладно, – сказала Алекс, обнимая Джози за плечи, – поехали домой.

Патрик привык жить, есть и даже спать без отрыва от расследования своего дела. В участке он держался как человек хладнокровный и все контролирующий, ведь он должен подавать пример тем, кто работает под его началом, но дома его начинали одолевать сомнения в каждом совершенном шаге. На холодильнике висели фотографии жертв, на зеркале в ванной был маркером начерчен график передвижений Питера в день преступления. Просыпаясь среди ночи, Патрик составлял списки новых вопросов. Что Питер делал дома, прежде чем отправился в школу? Что еще было у него в компьютере? Где он научился стрелять? Где взял оружие? Откуда в нем столько злобы?

Днем Патрик, внешне невозмутимый, продирался сквозь толщу информации, которую надо было обработать, и сквозь еще более массивный пласт фактов, которые надо было для начала собрать. Сейчас перед ним сидела Джоан Маккейб. Она только что израсходовала последнюю имевшуюся в кабинете упаковку бумажных платочков и теперь комкала в руке бумажное полотенце:

– Простите. Я думала, чем дольше об этом говоришь, тем проще становится.

– Боюсь, это не всегда так, – мягко ответил он. – Я очень благодарен вам за то, что вы нашли время ответить на вопросы о вашем брате.

Эд Маккейб был единственным погибшим учителем. Его кабинет находился на втором этаже, на пути в спортзал. Он имел несчастье выглянуть и попытаться остановить происходящее. Согласно школьным журналам, Питер Хоутон обучался у мистера Маккейба математике в десятом классе и получал хорошие отметки. Никто не помнил, чтобы между ними возникали какие-то конфликты. Многие даже вообще забыли, что Питер присутствовал на занятиях.

– Я и правда не могу сообщить вам ничего нового, – сказала Джоан. – Может, вам с Филипом поговорить?

– Это ваш муж?

Джоан подняла глаза на Патрика:

– Нет. Это партнер Эда.

Патрик откинулся на спинку кресла:

– Партнер? То есть…

– Эд был геем, – сказала Джоан.

Вероятно, этот факт что-то значил, а вероятно, и нет. Опыт подсказывал Патрику, что из случайной жертвы Эд Маккейб в одночасье мог превратиться в причину, подтолкнувшую Питера к преступлению.

– В школе никто не знал, – добавила Джоан. – Думаю, он боялся, что это не будет воспринято спокойно. Всем знакомым Эд представлял Филипа как старого друга и соседа по студенческому общежитию.

Среди пострадавших была Натали Зленко. Она выжила, но ей пришлось делать операцию на печени. Насколько Патрик помнил, эта девушка возглавляла школьную ЛГБТ-организацию. Она получила пулю одной из первых, мистер Маккейб – одним из последних. Уж не был ли Питер Хоутон гомофобом?

– Я бы действительно очень хотел поговорить с Филипом. – Патрик протянул Джоан свою визитку.

Лейси Хоутон поставила перед Селеной чайник и тарелку сельдерея:

– Молока у нас нет. Я ездила в магазин, но… – Ее голос оборвался, и Селена попыталась заполнить паузу:

– Это очень хорошо, что вы решили со мной поговорить. Любая информация может помочь Питеру.

– Спрашивайте, – кивнула Лейси. – Отвечу на любые вопросы.

– Начнем с простого. Где он родился?

– В медицинской центре Дартмут-Хичкок.

– Роды прошли нормально?

– Абсолютно. Никаких осложнений. – Лейси слегка улыбнулась. – Во время беременности я каждый день проходила пешком по три мили. Льюис боялся, что я рожу на улице.

– Вы кормили его грудью? У него был хороший аппетит?

– Извините, но я не понимаю…

– Нам нужно установить, нет ли у него мозговых нарушений органического характера, – бесстрастно ответила Селена.

– Ах вот как… – слабым голосом отозвалась Лейси. – Да, я его кормила. Он рос здоровым. Правда, был немного меньше других детей своего возраста, но мы с Льюисом тоже не великаны.

– А как он развивался в социальном плане?

– Друзей у него было мало. Не то что у Джоуи.

– Джоуи?

– Это старший брат Питера. Между ними всего год разницы, Питер гораздо неприметнее брата. Его дразнили из-за маленького роста и из-за того, что он не такой спортивный, как Джоуи.

– Какие у них отношения?

Лейси посмотрела на свои сжатые руки:

– Год назад Джоуи умер. Погиб в автокатастрофе по вине пьяного водителя.

Селена перестала писать:

– Мне очень жаль.

– Мне тоже.

Селена чуть отстранилась. Она понимала, что это неразумно, но, если несчастье заразно, ей хотелось держаться от этой женщины подальше. Селена подумала о Сэме, которого, уходя, оставила спящим в кроватке. Ночью он сбросил с себя носок. Видя, как он шевелит пальчиками на ноге, кругленькими, как молодые горошины, Селена едва удержалась, чтобы не попробовать его карамельную кожу на вкус. Вот такая она – любовь: ты пожираешь человека глазами, ты упиваешься, глядя на него, ты как будто глотаешь его целиком. Любовь – это жизненная сила, заставляющая твою кровь пульсировать в жилах.

– Питер ладил со старшим братом? – спросила Селена, снова переводя взгляд на Лейси.

– О, он обожал Джоуи!

– Это он сам вам сказал?

– Не было необходимости говорить, – пожала плечами Лейси. – Он ходил на все футбольные матчи Джоуи и поддерживал его так же горячо, как мы с мужем. Когда Питер перешел в старшую школу, все стали ждать от него успехов, ведь он брат Джоуи.

Что, как Селена понимала, могло быть источником не только гордости, но и многих огорчений.

– Как Питер воспринял смерть брата?

– Был сокрушен. Много плакал. Часами сидел в своей комнате.

– После того как Джоуи погиб, ваши отношения с Питером изменились?

– Мне кажется, они стали теснее. Я была так подавлена… А Питер… он позволил нам на него опереться.

– А сам он на кого-нибудь, кроме вас, опирался? То есть поддерживал ли он с кем-нибудь близкие отношения?

– Вы имеете в виду девочек?

– Или мальчиков, – сказала Селена.

– Он еще не вышел из этого неловкого возраста… Я знаю, что он несколько раз пытался пригласить девочку на свидание, но, по-моему, из этого ничего не вышло.

– Какие оценки Питер получал в школе?

– Он не был круглым отличником, как Джоуи, но учился неплохо: на «В», иногда на «С». Мы всегда говорили ему, чтобы он не гнался за высокими отметками, а просто делал все, что может.

– У него были какие-нибудь особенности развития, препятствующие обучению?

– Нет.

– Чем он увлекался? Что делал после уроков? – спросила Селена.

– Слушал музыку, играл в видеоигры. Как все подростки.

– А вы играли в эти игры? Слушали эту музыку?

По лицу Лейси промелькнула тень улыбки.

– Тщательно этого избегала.

– Вы контролировали то, какие сайты он посещает в Интернете?

– Мы разрешали ему туда заходить, только если это нужно для учебы. Мы много раз объясняли ему, с какими опасностями можно столкнуться в Сети, но у него есть голова на плечах. Мы… – Лейси замолчала и отвернулась. – Мы ему доверяли.

– Вы следили за тем, что он скачивает?

– Нет.

– А оружие? Вы знаете, где он его достал?

Лейси сделала глубокий вдох:

– Льюис охотится. Однажды он взял Питера с собой на охоту, но Питеру не особенно понравилось. Ружья лежали в специальном сейфе…

– А Питер знал, где ключ.

– Да, – пробормотала Лейси.

– А пистолеты?

– Пистолетов у нас в доме не было. Не представляю себе, где он мог их взять.

– Вы осматривали его комнату? Заглядывали под кровать, в ящики и так далее?

Лейси твердо встретила взгляд Селены:

– Мы уважали право нашего сына на частную жизнь. Я считаю, ребенок должен иметь личное пространство, и… – Она замолчала и сжала губы.

– Что?

– Иногда, если начнете искать, – тихо продолжила Лейси, – то можете найти то, чего совсем не хотите найти.

Селена подалась вперед, упершись локтями в колени:

– Лейси, когда это с вами произошло?

Лейси подошла к окну и выглянула за занавеску:

– Не знаю, поймете ли вы. Ведь вы не знали Джоуи. Он был одним из лучших учеников, спортсменом. За неделю до выпускного его убили. – При этих словах ее пальцы затеребили оборку на шторе. – Кто-то должен был зайти к нему в комнату, разобрать вещи, избавиться от того, что мы не собирались хранить. Я довольно долго с этим тянула, но все-таки заставила себя. И в одном из ящиков комода нашла наркотики: немного порошка в обертке из-под жвачки, а еще ложку и иглу. Я залезла в Интернет и выяснила, что это героин. Порошок я высыпала в унитаз, а шприц выбросила на работе. – Вся красная, Лейси повернулась к Селене. – Самой не верится, что я вам это говорю. До сих пор я никому не говорила, даже Льюису. Не хотела, чтобы он или кто бы то ни было другой плохо думал о Джоуи. – Снова сев на диван, Лейси призналась: – Я боялась найти у Питера то же самое, поэтому не трогала его вещи. О том, что можно найти нечто худшее, чем наркотики, я даже не подозревала.

– Когда он сидел в своей комнате, вы отвлекали его? Стучались, заглядывали к нему?

– Конечно. Я каждый день заходила пожелать ему спокойной ночи.

– И что он делал в это время?

– Сидел за компьютером, – ответила Лейси. – Почти всегда.

– А вы не видели, что на экране?

– Нет, он сворачивал все окна.

– Как он вел себя, если его внезапно прерывали? Не выглядел ли смущенным, раздраженным, виноватым?

– Почему у меня возникает такое ощущение, что вы его судите? Вы разве не на нашей стороне должны быть?

Селена, не отводя глаз, спокойно ответила:

– Миссис Хоутон, я просто хочу получить от вас факты. Без них нам не разобраться в произошедшем.

– Он был как все подростки, – сказала Лейси. – Ему не нравилось, что я целую его, но особенно смущенным он не казался. И у меня не создавалось впечатления, будто он что-то прячет. Вы это хотите знать?

Селена положила ручку. Если собеседник начинал защищаться, разговор лучше было завершить. Но Лейси без наводящих вопросов продолжила:

– Я не видела никакой проблемы. Не догадывалась, что Питера что-то беспокоит. Не думала, что он хочет покончить с собой. Я ни о чем таком не подозревала. – Она заплакала. – Всюду семьи погибших… А я не знаю, что им сказать. Хочется сказать, что я тоже потеряла ребенка. Только это произошло давно.

Селена обняла маленькую женщину и произнесла именно те слова, которые, как она знала, были нужны Лейси Хоутон:

– Вы не виноваты.

Руководствуясь своеобразным чувством юмора, директор предоставил соседние кабинеты для занятий группы по внеклассному чтению Библии и встреч общества геев и лесбиянок. Собрания проводились по вторникам, в половине третьего, в кабинетах 233 и 234. Днем в кабинете 233 вел уроки математики Эд Маккейб. В группу по внеклассному чтению Библии ходила Грейс Мерто, дочка местного священника. Она была застрелена в коридоре, ведущем в спортзал, у фонтанчика с питьевой водой. Натали Зленко, президент школьной ЛГБТ-организации и автор фотоальбома своего класса, лежала в больнице.

В первый год учебы в старшей школе Натали зашла на собрание в кабинет 233, чтобы посмотреть, одна ли она такая на планете или есть кто-нибудь еще, и с тех пор перестала скрывать свою ориентацию.

– Мы имен не называем, – произнесла Натали таким слабым голосом, что Патрику пришлось наклониться к раненой.

Над изголовьем кровати нависла ее мать. Когда Патрик вошел и сказал, что хотел бы задать Натали несколько вопросов, женщина запротестовала:

– Уходите, или вызову полицию.

Патрику пришлось напомнить, что он и есть полиция.

– Имена мне не нужны. Я прошу, чтобы вы помогли присяжным разобраться в случившемся. – Натали кивнула и закрыла глаза; Патрик спросил: – Питер Хоутон когда-нибудь приходил на собрания?

– Один раз.

– Может быть, он сказал или сделал что-то такое, что вам запомнилось?

– Он ничего не сказал и не сделал. Точка. Один раз пришел и больше не появлялся.

– Такое часто бывает?

– Нередко, – ответила Натали. – Иногда люди оказываются не готовыми открыто заявить о своей ориентации. А некоторые придурки заходят только для того, чтобы узнать, кто гей, кто лесбиянка, и потом издеваться над нами.

– Случай Питера, по-вашему, относится к первый или ко второй категории?

Натали долго молчала. Глаза были закрыты. Патрик выпрямился, решив, что она уснула.

– Спасибо, – сказал он матери, и в этот момент Натали произнесла:

– Питера начали доставать задолго до того, как он объявился на нашем собрании.

Пока Селена беседовала с Лейси Хоутон, Джордан сидел с малышом. Сэм категорически не желал засыпать без кого-нибудь из родителей. Однако после десяти минут езды на машине он всегда вырубался, как боксер, отправленный в нокаут. Поэтому Джордан укутал малыша и пристегнул детское сиденье ремнем. Уже выехав из гаража, он заметил, что все четыре шины его «сааба» порезаны: колеса заскребли ободьями по асфальту.

– Черт! – пробормотал он, когда Сэм на заднем сиденье снова завыл.

Отстегнув ребенка, Джордан занес его в дом и устроил в переноске-кенгуру, которую Селена носила дома. Потом позвонил в полицию, чтобы заявить об акте вандализма. Что легко решить проблему не удастся, Джордан понял, когда дежурный не попросил его назвать фамилию, поскольку уже знал ее.

– Разберемся, – сказал полицейский, – но сначала мы должны помочь белке спуститься с дерева.

Послышались гудки. Если бы на копов можно было подать в суд за то, что они пофигисты и засранцы!

Каким-то чудом, вероятно, сработали гормоны стресса, Сэм уснул, но, когда зазвонил дверной звонок, вздрогнул и опять заревел. Джордан рывком открыл дверь Селене.

– Ты разбудила малыша, – укоризненно произнес он.

– Не надо было запираться, – возразила она и, достав ребенка из кенгуру, заворковала: – Ты мой сладенький человечек! Привет! Пока я ездила по делам, папа вел себя невыносимо?

– Мне порезали шины.

Селена посмотрела на мужа поверх головы малыша:

– Да, умеешь ты располагать людей к себе. А копы – дай угадаю – что-то не торопятся принимать у тебя заявление?

– Вот именно.

– А чему ты удивляешься, если взялся за это дело?

– Как насчет капельки супружеского понимания?

– В клятве, которую я тебе давала, про понимание ничего не говорилось, – пожала плечами Селена. – Если хочешь устроить вечеринку жалости, накрой стол для одного.

Джордан провел рукой по волосам:

– Тебе удалось что-нибудь вытянуть из матери? Например, что у Питера были психические отклонения?

Переложив Сэма из одной руки в другую, Селена стряхнула с себя куртку, после чего расстегнула блузку и села на диван, чтобы покормить сына.

– Психических отклонений не было, зато был брат.

– Серьезно?

– Да. Погиб в автокатастрофе по вине пьяного водителя. А до того был идеальным сыном – во всей Америке лучше не найти!

Джордан плюхнулся рядом с ней:

– Это можно использовать…

Селена закатила глаза:

– Погоди использовать. Можешь ты хоть иногда побыть не адвокатом, а просто человеком? Джордан, в этой семье все было беспросветно – никаких шансов. Мальчишка превратился в пороховую бочку. Родители проморгали его, пока горевали по старшему сыну. Питеру не к кому было прийти за поддержкой.

Джордан посмотрел на жену, и по его лицу расплылась улыбка.

– Отлично! – сказал он. – Наш клиент начинает вызывать к себе сочувствие.

Через неделю после трагедии было решено приспособить здание начальной школы в Маунт-Лебаноне, которую, когда число детей в городе сильно сократилось, отдали администрации, под временный дом для старшеклассников Стерлинга, чтобы они могли окончить учебный год.

В день возобновления занятий Алекс вошла в комнату Джози:

– Тебе не обязательно идти на занятия сегодня. Если хочешь, можешь еще пару недель посидеть дома.

За несколько дней до этого всем ученикам разослали письменные уведомления о том, что школа возобновляет работу. Поднялась паническая волна телефонных звонков. Ты выйдешь? А ты? Пошли слухи, что кого-то мать не пускает, а кого-то переводят в Сент-Мэри. Все интересовались, кто будет вести математику вместо мистера Маккейба. Джози не звонила никому из своих друзей. Потому что боялась услышать их ответы.

Возвращаться в школу она не хотела. Она не представляла себе, как пройдет по коридору – пусть и не по тому самому. Не знала, как нужно действовать. Точнее, лицедействовать, поскольку, если подчиняться своим истинным чувствам, это будет слишком мучительно. И вместе с тем Джози понимала: вернуться в школу надо, там ее место. Только те ребята, которые тоже пережили этот кошмар, понимали, каково это – просыпаться утром и с тоской осознавать, что твоя жизнь больше не будет прежней. Каково это – утратить уверенность в том, что под ногами твердая почва. Если ты дрейфуешь в неизвестном направлении вместе с тысячей других людей, можно ли считать себя потерянной?

– Джози? – окликнула ее мама.

– Все нормально, – солгала она.

Алекс вышла из комнаты, а Джози принялась собирать книжки. Ей вдруг пришло в голову, что тест по катализаторам так и не состоялся. А она уже забыла весь материал. Но вряд ли миссис Дюплессье окажется настолько коварной, чтобы дать контрольную сразу после перерыва. Ведь в эти три недели время не остановилось. Оно все изменило.

В тот последний день по дороге в школу Джози ни о чем особенном не думала. В голове сами собой сменяли друг друга мысли о тесте, о Мэтте, о домашней работе, то есть о простом и привычном. Нормальное утро, ничем не отличавшееся от других. Сегодняшнее казалось таким же. И где была гарантия того, что оно тоже не закончится трагедией?

Спустившись в кухню, Джози, к своему удивлению, увидела, что мама уже надела деловой костюм.

– Ты возвращаешься на работу?

Алекс оглянулась, не выпуская из рук лопаточку:

– Я… я просто подумала, что если ты… то и я… В случае чего ты в любое время можешь связаться со мной через секретаря. Клянусь, Джози, я перезвоню тебе в течение десяти минут…

Джози опустилась на стул и закрыла глаза. Хотя сама она до вечера уходила в школу, ей почему-то представлялось, что мама будет сидеть дома и ждать ее. Разве не глупо? Так ведь никогда раньше не было. Почему же теперь она, Джози, ожидала перемен? «Потому, – шепнул ей внутренний голос, – что все остальное изменилось».

– Я перестроила свой график так, чтобы забирать тебя после занятий. А если возникнет какая-то проблема…

– Знаю. Звонить секретарю.

Алекс села напротив дочери:

– Милая, чего ты ждала?

Джози подняла глаза:

– Ничего. Я давно перестала ждать. У тебя блины подгорают. – С этими словами она вышла из кухни и направилась в свою комнату, где зарылась головой в подушку.

Джози не знала, что с ней не так. Может, после случившегося у нее внутри поселились два человека? Маленькая девочка, которая не переставала надеяться, что все это был только сон, и реалистка, которая не находила себе места от боли и срывала злобу на всех, кто попадался под руку. При этом Джози не знала, какое из двух «я» возьмет верх в данный момент.

Слава богу, у нее была мама, которая едва умела вскипятить воду, однако по случаю возвращения дочки в школу затеяла блины. В детстве Джози мечтала жить в таком доме, где первый школьный день начинается с яичницы, бекона и сока, а не с кукурузных хлопьев и бумажных салфеток. Выходит, она получила то, чего хотела. Маму, которая сидит рядом, когда Джози плачет. Маму, которая временно оставила работу, чтобы ее оберегать. А она, Джози, что сделала? Оттолкнула мать, сказав между строк: «Ты никогда не интересовалась моей жизнью, если на нас не смотрели посторонние. Так, может, не стоит и начинать?»

Вдруг послышался рев мотора подъезжающей машины. «Мэтт», – чуть было не подумала Джози, но остановила себя, и в этот момент каждый ее нерв болезненно натянулся. До сих пор ей не приходило в голову, что теперь придется добираться до школы не так, как раньше. Ведь раньше ее всегда подвозил Мэтт. Конечно, мама собирается ее отвезти. Но почему Джози до сих пор об этом не задумывалась? Боялась? Не хотела?

Из окна спальни она увидела, как из своего побитого «вольво» вылезает Дрю Жирар. Пока Джози спускалась со второго этажа, из кухни вышла Алекс, держа в руках датчик дыма, упавший с потолка. Дрю стоял в луче солнечного света, прикрывая глаза свободной рукой, вторая по-прежнему была на перевязи.

– Мне, наверное, надо было сначала позвонить…

– Все хорошо, – сказала Джози.

У нее закружилась голова. В эту же секунду она отметила про себя, что птицы вернулись из тех мест, где зимовали.

Дрю перевел взгляд с Джози на Алекс:

– Я подумал, может, надо ее подвезти…

Внезапно рядом с ними возник Мэтт. Джози даже почувствовала его руку на своей спине.

– Спасибо, – ответила Алекс, – но сегодня я отвезу ее сама.

В Джози опять проснулся монстр.

– Нет, я лучше поеду с Дрю, – заявила она, снимая рюкзак с балясины, которой оканчивалась лестница. – Встретимся после занятий на парковке.

Не глядя на мать, Джози подбежала к машине и стала ждать, когда Дрю тронется с места и выедет на дорогу.

– Твои родители тоже так себя ведут? – спросила Джози, закрыв глаза, когда они помчались по улице. – Тоже продохнуть не дают?

Дрю на секунду повернулся к ней:

– Ага.

– Ты разговаривал с кем-нибудь?

– Вроде полиции?

Джози покачала головой:

– Вроде нас.

Дрю переключил передачу:

– Я пару раз ходил в больницу к Джону. Он не помнит, как меня зовут. Забывает слова вроде «вилка», «расческа» или «лестница». Я у него тупо сидел и нес всякую чушь, типа кто у кого выиграл в хоккей, и все это время спрашивал себя, знает ли он вообще, что больше не сможет ходить. – На светофоре Дрю опять посмотрел на Джози. – Почему не я?

– Что?

– С чего мы оказались такими везучими?

У Джози не было ответа на этот вопрос. Она повернула голову к окну, делая вид, что завороженно наблюдает за собакой, которая тащит на поводке хозяина.