Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Описание Джаннотти процедур голосования в Венеции было первым рассказом об этом предмете, написанным и изданным флорентийцем и для флорентийцев. Однако в общих чертах они, разумеется, были давно известны во Флоренции664664
  Gilbert F. The Venetian Constitution. P. 463–500.


[Закрыть]. Как мы помним, Гвиччардини не верил в их эффективность. Тайное голосование не могло устранить личных интересов и связей избирателей, и было бы лучше, если бы они открыто заявили о своем выборе, дабы сограждане могли наблюдать за их действиями и реагировать на них. Механистичность тайного голосования являлась, на его взгляд, одновременно слишком олигархической и недостаточно элитистской. Критика Гвиччардини содержит в себе очень важную мысль, что решения и virtù в конечном счете возникают только внутри сети человеческих отношений. Существенна не столько рациональность моего выбора на благо общества, сколько моя забота об этом благе, о которой я сообщаю другим в акте выбора. Восхищавшийся венецианской системой Джеймс Харрингтон должен был признать сильным следующий критический аргумент против этой практики: привычные и ритуализованные процессы не учили людей узнавать друг друга665665
  См. речь Эпимонуса де Гаррулы из «Океании» (The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland. P. 110): «The truth is, they have nothing to say to their acquaintance; or men that are in council sure would have tongues; for a council, and not a word spoken in it, is a contradiction. <…> But in the parliament of Oceana, you had no balls or dancing, but sober conversation; a man might know and be known, shows his parts and improve ‘em» («Дело в том, что им нечего сказать своим знакомым, иначе люди в совете, несомненно, говорили бы, ведь совет, в котором не произносят ни слова, представляет собой противоречие. <…> Но в парламенте Океании вы не увидите балов или танцев, а лишь трезвую беседу; человек может узнавать и быть узнанным, показывать свои качества и совершенствовать их»).


[Закрыть]. При тайном голосовании каждый выбирает между вариантами, которые кто-то за него определил. Даже если можно сделать его выбор безупречно рациональным, он лишен возможности обосновать его перед своими согражданами. Если бы венецианский Совет ничего не делал, а только выбирал магистратов и должностных лиц, он являл бы собой радикальное воплощение принципа, согласно которому многие не выполняли никаких функций, кроме обеспечения равенства и беспристрастности в выборе правящей элиты. Джаннотти не касается этих проблем, но из написанного им позже можно сделать вывод, что венецианский порядок укрепил в его сознании представление о политической деятельности, состоявшей исключительно в молчаливом и рациональном выборе между опциями, отобранными и предоставленными кем-то другим. Дабы в полной мере понять политическую теорию Джаннотти, следует обратиться к работам, где он, рассматривая проблему создания народного правления во Флоренции, опирался на венецианскую и другие идеи.

II

В нашем распоряжении есть два коротких трактата, сочиненных Джаннотти в период последней Флорентийской республики и осады Флоренции (1527–1530). Первый из них – образец уже знакомого нам жанра, рассуждение о преобразовании правления, которое, как явствует из приложенного к нему и написанного позднее письма, Джаннотти создал по просьбе гонфалоньера Никколо Каппони незадолго до того, как тот лишился власти и его сменила более радикальная правящая группа. Предположим, что текст «Письма к Каппони»666666
  Giannotti D. Discorso al… Gonfaloniere… Niccolo Capponi sopra i modi di ordinare la Repubblica Fiorentina // Giannotti D. Opere. Vol. III. P. 27–48.


[Закрыть] подлинный и оно не переписывалось в свете последующих событий. В этом случае взгляды Джаннотти на тот момент (допустим, конец 1528 года) носили столь явно аристократический характер, что их трудно отличить от тех, что выражены в «Диалоге» Гвиччардини. Феликс Гилберт назвал их типичными для либеральных ottimati, стремившихся сохранить власть элиты внутри системы народного правления. Джаннотти начинает с утверждения, что натуры граждан любой республики различны, и дабы поддержать существование республики, следует удовлетворить всеобщие ожидания (аристотелевская максима). Есть те, кто желает лишь свободы, и это многие; есть те, кто ищет почета (onore), являющегося наградой за большую рассудительность (prudenza), и таких меньше; наконец, есть такие, кто стремится занять самое высокое положение, которое единовременно может занимать лишь один человек. Эта вариация на тему традиционного разграничения между одним, немногими и многими была своего рода флорентийским клише. Оно уже встречалось у Гвиччардини, Макиавелли и Лодовико Аламанни, но те, кто изучал устройство Венеции, не считали необходимым прибегать к этой формуле. Состав граждан там столь однороден, что можно считать его членов равными. Однако, говоря о Флоренции с ее резкими разграничениями, где элита и те, кто к ней не принадлежал, противостояли друг другу (как принято было считать) внутри гражданского коллектива, намного важнее классифицировать различные типы граждан и представить смешанное правление как сочетание одного, немногих и многих, к которому неизбежно приводило использование данных категорий. Хотя Джаннотти не пишет о Венеции в терминах governo misto667667
  Смешанное правление (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], город начинает представать в таком свете, как только принципы и методы его устройства проецируются на Флоренцию.

Большой совет был восстановлен сразу же после падения Медичи в 1527 году, и Гилберт рассматривает discorso Джаннотти как одну из попыток урезать его полномочия в пользу аристократического cerchio668668
  Круг (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],669669
  Gilbert F. The Venetian Constitution. P. 498 (см. также примечание на этой странице).


[Закрыть]. Несомненно, так оно и есть, но следует отметить, что критика Джаннотти существующей системы направлена на ее чрезмерную узость и ограниченность. Гонфалоньер обладает слишком сильным влиянием на Синьорию. Совет десяти (секретарем которого он был) наделен слишком большим авторитетом в вопросах мира и войны и так плохо организован, что решения часто принимают один-два человека. Все это strettissimo и violento670670
  Узким кругом и насильно (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Как и Гвиччардини в «Диалоге», Джаннотти утверждал, что власть аристократии возможна лишь при условии равенства между нобилями, а его можно достичь лишь благодаря режиму libertà, который обеспечивается Большим советом. Его трехчастная классификация граждан требовала четырехуровневой иерархии правления, в точности совпадающей с моделью, которую он наблюдал в Венеции. Стремящиеся к свободе многие должны быть представлены (такая формулировка употреблена в итальянском оригинале) Большим советом, ищущие onore немногие – пожизненно избираемым сенатом. Роль одного отводилась, разумеется, гонфалоньеру a vita671671
  На всю жизнь (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Впрочем, к стяжанию высшей славы, которой официально мог быть облечен только один, всегда стремилось большее число людей. Поэтому гонфалоньеру должен был помогать совет procuratori672672
  Прокураторы, уполномоченные (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] – по аналогии с венецианским collegio, – состоящий из наиболее опытных чиновников, которые разделяли его первенство и надеялись законным образом занять его место, если оно вдруг освободится. Избранию членов сената, procuratori и гонфалоньера предстояло стать пожизненным. Несмотря на это, сущность libertà сохранялась за счет того, что все выборные процедуры оставались в руках Большого совета. Таким образом, предполагалась открытая конкуренция за принадлежность к элите, при которой люди были бы обязаны своим превосходством общественному признанию, а не личным симпатиям. Без сомнения, Джаннотти полагал, что за счет смертности вакантные места будут появляться достаточно часто, чтобы удовлетворить притязания молодых.

На этом этапе кажется, что за Большим советом сохранена единственная функция – поддерживать свободу, создавая общественные и политические условия формирования элиты. Однако Джаннотти вводит еще один принцип, согласно которому любая деятельность общества включает в себя три стадии, которые он называет consultazione, deliberazione и esecuzione673673
  Разработка предложений, принятие решения посредством обсуждения и исполнение (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],674674
  Ibid. P. 32–33.


[Закрыть]. Если мы поместим первые две рядом с deliberazione и approvazione Гвиччардини, может возникнуть явная неувязка. Однако в обоих случаях речь идет о различии между тем, чтобы предложить альтернативные стратегии действия, и тем, чтобы выбрать между такими возможностями. Мы знаем, что подобная дихотомия уже фигурировала у Гвиччардини, и многие прослеживаемые в «Политике» Аристотеля дистинкции между разными видами политической деятельности наводят на эту мысль, хотя непосредственного соотнесения мы там не наблюдаем. В контексте эпохи Возрождения она неизбежно связывалась с разграничением между типами политического мышления. Джаннотти затем добавляет, что consultazione надлежит сохранить за немногими, потому что только они наделены способностью к изобретению нового (invenzione) и не нуждаются в совете других675675
  Ibid. P. 32: «Tutti quelli che consigliano è necessario che sieno valenti, e di quel primo ordine, che scrive Esiodo, nel quale sono connumerati quelli che hanno invenzione per loro medesimi, e non hanno bisogno di consiglio d’altri»; «Все, кто участвует в обсуждении, должны быть выдающихся качеств, того первого разряда, о котором пишет Гесиод, к которому относятся те, кто сам способен изобретать новое и не нуждается в совете других».


[Закрыть] (хотя, по всей вероятности, советуются между собой). В глазах интересовавшихся венецианскими порядками флорентийцев идея молчаливого, принявшего форму привычной практики рационального выбора, которая заключалась в процедуре голосования, могла еще резче подчеркнуть различие между изобретением и отбором. Однако когда Джаннотти закрепляет deliberazione за многими, он (что, по-видимому, характерно для развития флорентийской мысли) ничего не говорит об интеллектуальных или нравственных качествах, за счет которых многие способны выбирать, притом что сами не могут инициировать предложения. Причина, по которой эта функция должна остаться за ними, заключается в следующем: если выбирать будут немногие или если consultazione и deliberazione окажутся в руках одних и тех же людей, искушения власти совратят их разум, их выбор будет определяться личными притязаниями и в конечном счете consultazione станет уделом даже не немногих, а еще меньшего числа наиболее честолюбивых. Здесь мы снова видим истоки доктрины о разделении властей. Следует отметить, во-первых, насколько ее появление сопряжено со страхом перед коррупцией и, во-вторых, сколь незначительную роль в ней сыграла какая-либо конкретная форма демократической теории.

Если предоставить consultazione немногим, рациональность будет гарантирована. Если сохранить за многими deliberazione, «будет обеспечена свобода, и те, кто окажется наделенными властью, получат ее за счет добродетели (virtù) республики, а не собственной самонадеянности и назойливости»676676
  Gilbert F. The Venetian Constitution. P. 41: «Il consiglio saria in pochi, cioè nei valenti; la deliberazione in molti; e perciò la libertà saria sicura, e quelli che avrebbero la autorità, l’avrebbero per virtù della repubblica, e non per loro presunzione e importunità»; «В совет войдут немногие, а именно самые выдающиеся; решения же будет принимать многочисленное собрание, и потому будет обеспечена свобода, и те, кто будет наделен властью, получат ее за счет добродетели республики, а не собственной самонадеянности и назойливости».


[Закрыть]. Исполнение можно предоставить немногим, и нет ничего предосудительного, чтобы те, кто предлагает ту или иную стратегию, отвечали за ее реализацию. Однако, проанализировав, что говорит по этому поводу Джаннотти, мы сделаем еще два открытия. Во-первых, композиция публичного действия, складывающаяся из consultazione, deliberazione и esecuzione, изображена как осуществляемая в первую очередь сенатом, который является органом немногих и rappresenta lo stato degli ottimati677677
  Представляет правление (lo stato) оптиматов (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Когда мы читаем, что deliberazione занимаются «многие, то есть сенат»678678
  Ibid: «…essendo le cose determinate da molti, cioè dal senato…»; «…поскольку решения принимают многие, то есть сенат…».


[Закрыть], мы понимаем, что в таком случае немногие – это procuratori или Совет десяти. В результате количественное различие между немногими и многими не совпадает с качественным разграничением между многими, которые стремятся добиться свободы в Совете, и немногими, которые стремятся добиться почета в сенате. Это различие внутренне присуще второй категории. Однако затем мы узнаём, чем это обусловлено. До сих пор анализ политического действия проводился исключительно в связи с решением вопросов мира и войны, которое Джаннотти, как и Гвиччардини, полагал важнейшей функцией правления после обеспечения внутренней свободы (если не еще более значимой). Дальше сената такие вопросы не шли. Но когда Джаннотти говорит о procuratori как создателях новых законов679679
  Ibid. P. 30: «Vorrei dare a costori una cura speciale di considerar sempre le cose della città, e i primi pensieri d’introdurre nuove leggi e correggere le vecchie, secondo che ricerca la varietà de’ tempi»; «Я хотел бы дать им особые полномочия, заключающиеся в обдумывании городских дел, разработке новых законопроектов и внесении исправлений в старые, в соответствии с требованиями времени».


[Закрыть], он дает понять, что решающее deliberazione должно происходить в Большом совете. Он обосновывает это более конкретно, чем в случае с Венецией, и причиной вполне могло быть обостренное беспокойство флорентийцев, что новый закон с легкостью может повлиять на распределение политической власти, – чего в Венеции, как предполагалось, случиться не могло. Впрочем, законодательная власть по важности уступала делам мира и войны, и чувство, что последние были вопросом prudenza, а prudenza свойственна немногим680680
  Ibid. P. 28: ottimati охарактеризованы как «quelli che il piú delle volte hanno prudenza, il premio della quale pare che sia l’onore come testimonio d’essa»; «те, кто чаще всего проявляет рассудительность, и представляется, что наградой за него становится почет, который и свидетельствует о его наличии».


[Закрыть], неизбежно влекло Джаннотти в направлении аристократии. Это происходило даже в тот момент, когда он уже был гораздо большим приверженцем народного правления, нежели в период написания «Письма к Каппони».

Вероятно, причиной несомненной перемены в мышлении Джаннотти стала осада Флоренции 1528–1530 годов. После падения Каппони он оставался в городе до конца и, по всей видимости, как и Гвиччардини, испытывал смешанные чувства к предводителям радикально настроенных групп, одновременно осуждая их безрассудство и восхищаясь их мужеством. Он был невысокого мнения об их религиозности в духе Савонаролы или об их способе управлять городом. Однако еще до свержения Каппони оборона Флоренции заставляла задуматься о политическом вопросе, который мог послужить связующим звеном между ранними работами Джаннотти, где он с одобрением отзывается о венецианской системе, и его более поздними сочинениями, в которых он симпатизирует народу. Это был вопрос о гражданской милиции. Макиавелли и Гвиччардини одинаково противопоставляли Венецию как аристократический città disarmata Риму как воинственному, народному, беспокойному и расширяющемуся государству. У Джаннотти в «Венецианской республике» Трифоне также противопоставляет воинскую славу Рима миру и стабильности Венеции, явно отдавая предпочтение последней. И все же во Флоренции существовала традиция городского ополчения, а также произведения Макиавелли, с которыми Джаннотти был знаком. Как до, так и после падения Каппони республика занималась формированием гражданской милиции, которая, как считалось, совершила великие подвиги во время осады и стала частью легенды, которую Джаннотти и другие изгнанники бережно хранили в последующие годы. Будучи секретарем Совета десяти, он участвовал в организации этого войска. На эту тему написано discorso, которое, как принято считать, принадлежит Джаннотти и создано ближе к концу 1528 года681681
  Un discorso sconosciuto di Donato Giannotti intorno alla milizia / A cura di G. R. Sanesi // Archivio storico italiano. Ser. 5. Vol. 8 (1891) P. 2–27.


[Закрыть]. Оно составляет часть обширного корпуса литературы о возрожденной милиции, в контексте которого его следует интерпретировать. Впрочем, его можно также рассматривать как показатель происшедших перемен в мышлении самого Джаннотти.

В начале Джаннотти доказывает несостоятельность различных аргументов против создания гражданской милиции. Главный из них следующий: оружие противно природе флорентийцев, столь долго формировавшейся торговыми интересами, что слишком трудно будет приучить людей к военным занятиям682682
  Ibid. P. 14: «…non tanto perché da natura non hanno questa inclinazione, quanto perché, essendo la città lungo tempo vivuta tra gli esercizii mercantili, difficilmente si potria assuefare a uno esercizio tanto diverso e contrario»; «…не столько потому, что они не склонны к этому по природе, сколько потому, что город так долго жил торговлей, что с трудом теперь получится привыкнуть к столь иному, противоположному занятию».


[Закрыть]. Он отвечает, что следует ориентироваться не на вторичную природу, а на первичную: совершенно необходимо, чтобы город был вооружен, ибо каждому живому существу от природы свойственно защищать себя. Город не должен ощущать нехватку virtù, которая для этого и создана683683
  Ibid: «…dico che assolutamente la città si debbe armare: perché lo essere disarmato repugnia alla natura, ed alla autorità di tutti quelli che hanno trattato delli governi delle città. Repugnia alla natura, perché noi vediamo in ogni uomo particulare, essere d’appetito naturale di potersi difendere; ed a qualunche non sopliscano le forze di poterlo fare, pare che sia imperfetto, per mancare di quella virtù: la quale è ordinata dalla natura per conservazione di sé stesso»; «…скажу, что город обязательно должен быть вооружен, потому что отсутствие оружия противоречит природе, а также авторитету всех, кто изучал городские правления. Она противоречит природе, потому что мы видим в каждом человеке естественное желание себя защитить, а если кому-то не хватает на это сил, то он из‐за этого недостатка выглядит несовершенным: эта добродетель заложена в нас природой для самосохранения».


[Закрыть]. Некоторые люди вовсе не занимаются развитием своего интеллекта. Однако это обстоятельство не отменяет того факта, что от природы люди интеллектом наделены. Другое возражение состоит в том, что флорентийцы привыкли к другим делам. Здесь можно вспомнить пословицу: коль скоро привычка (assuefazione) обладает силой, способной действовать даже вопреки природе, она может добиться еще большего, действуя с ней заодно684684
  Ibid. P. 16: «E chi dicie che lo essersi assuefatto ad altri esercizii impediscie tale ordinazione, si inganna interamente: perché, essendo di tanta forza la assuefazione, che ella puote operare contro alla natura, tanto piú facilmente potrà in una cosa che è secondo la natura, cioè l’esercizio delle armi»; «А если кто-то скажет, что привычка к другим занятиям этому препятствует, он глубоко заблуждается, потому что если привычка обладает силой, способной действовать вопреки природе, тем большего она достигнет там, где она будет с природой заодно, а именно в военных занятиях».


[Закрыть]. Поэтому возрождение народного ополчения поможет флорентийцам вернуться к их собственной человеческой природе. И этого ответа достаточно, дабы убедить тех, кто считает гражданскую милицию несовместимой с гражданской жизнью. Иными словами, как утверждает Джаннотти, если людям свойственно носить оружие и естественно быть членами гражданского общества, то здесь не может возникнуть противоречия. Это не просто попытка формально примирить обе возможности. Джаннотти развивает свою мысль, заявляя, что служба в гражданской милиции – мощная, совершенно незаменимая, социализирующая и политизирующая деятельность. Она делает людей равными в том смысле, что все, кто несет службу, в равной степени подчиняются публичной власти, а частным привязанностям и принадлежности к той или иной группе, которые могут искажать и извращать гражданскую жизнь, здесь нет места, и они стираются685685
  Ibid. P. 17: «Ma vuol dire regolare gli uomini, e rendergli atti al potere difendere la patria da gli assalti esterni e dalle alterazioni intrinseche, e porre freno a’ licenziosi: li quali è necessario che ancora essi si regolino, vedendo per virtù della ordinanza ridotti gli uomini alla equalità, né essere autorità in persona, fuori che in quelli a chi è dato dalle leggi. <…> Non è adunque da omettere di introdurre tale ordinanza: la quale, oltre alle predette cose, toglie ogni autorità a chi per ambizione estraordinariamente cercassi riputazione; perché, sapiendo ciascuno chi egli abbia a ubbidire, non si può destinare alla ubbidientia di persona»; «Но это означает дать людям правила и сделать их способными защитить отечество от внешних нападений и внутренних распрей, и обуздать произвол: необходимо, чтобы те, кто склонен к произволу, исправились, видя, что благодаря новому порядку все люди сделались равными и что властью обладают лишь те, кому она дана законом. <…> Стало быть, надо непременно ввести такой порядок, ведь он, помимо вышеперечисленного, лишает власти тех, кто ищет особой славы ради честолюбия, потому что каждый, будучи должен повиноваться, не станет повиноваться отдельным людям».


[Закрыть]. Поскольку носящие оружие люди защищают одни и те же вещи, их ценности совпадают. Поскольку они приучены признавать одну и ту же власть, все они повинуются res publica. Поскольку общественная власть монополизирует силу, ни один частный гражданин не подчиняется другому, и таким образом укрепляются и обеспечиваются свобода и власть (authority).

Ополчение делает людей гражданами, как введенная Ромулом военная дисциплина сделала случайное сборище разбойников римлянами686686
  Un discorso sconosciuto di Donato Giannotti intorno alla milizia. P. 20: «…Romulo, il quale messe l’ordinanza in quella sua turba sciellerata ed assuefatta a ogni male: il che poi che ebbe fatto, tutti quelli uomini diventorno buoni; e quello furore che usavano nel male operare, lo convertirono in far bene»; «…Ромул, который установил порядок в том сборище разбойников, привыкших ко злу, добился своими преобразованиями того, что все эти люди стали добрыми, и ту ярость, которую они направляли на злодеяния, они перенаправили на добрые дела». Следует обратить внимание, что оружие служит изменению привычек, а virtù предстает как преобразованная в свою противоположность furore.


[Закрыть]. Однако у этого процесса есть своя динамика: чем больше людей мы вооружим, тем больше у нас появится граждан. Жители Флоренции, продолжает Джаннотти, делятся на три типа: те, кто способен заседать в Совете, те, кто способен только платить налоги, и те, кто ни на что не способен. Затем он обосновывает необходимость зачислять в народное ополчение представителей второй и первой категории. Beneficiati687687
  Получатели выгоды (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] – как в своих более поздних работах он называет относящихся к первому классу – слишком малочисленны. У тех, кто принадлежит ко второму типу, такие же материальные и эмоциональные интересы (отечество, имущество и семья), как и у тех, кто принадлежит к первому. Соответственно, у них должна быть аналогичная возможность защищать эти ценности. Если вы предоставили одним людям право ценой своей жизни оборонять свое имущество, отказать в этом праве другим, которые точно так же владеют собственностью, означало бы отнестись к ним хуже, чем к рабам. Город превратился бы в собрание господ и слуг, и последние занимали бы при этом более низкое положение, чем обитатели подчиненных городов и ближайших окраин688688
  Ibid. P. 18: «Sono alcuni che dicono che le armi non si dovriano dare se non a quelli che sono abili al consiglio, dubitando se elle si dessino a quelli altri che sono a graveza, essendo maggior numero, non rovinassino lo stato. Chi seguitassi tale oppinione, primamente armerebbe poco numero di uomini, e lasciando gli altri, che sono a graveza, disarmati, saria necessario che restassino mal contenti, e conscguentemente nimici della repubblica; talché quelli pochi che sarebbono armati, a poco altro servirebbono che a guardia dello stato contro a quelli, che rimanessino disarmati. <…> A’ quali se si togliessi anche il potere difendere le cose sue con la persona propria, sarebbano peggio che stiavi; di modo che la città sarebbe uno agregato di padroni e servi; e sarebbano in peggiore grado, che i sudditi e contadini»; «Некоторые говорят, что вооружить нужно лишь тех, кто может быть избран в совет, опасаясь, что если дать оружие всем остальным, кто платит налоги, они, будучи более многочисленны, приведут государство к гибели. Те, кто придерживается этого мнения, сначала вооружили бы небольшое количество людей, а оставив всех остальных, кто платит налоги, безоружными, добились бы их недовольства и, как следствие, превратили бы их во врагов республики; поскольку вооруженных людей будет мало, они мало что смогут сделать, кроме того, чтобы охранять государство от тех, кто остался безоружным. <…> Если их лишить возможности самим защищать собственное имущество, они станут хуже рабов; таким образом город превратится в собрание господ и слуг, и последние будут занимать более низкое положение, чем жители подвластных городов и ближайших окрестностей города».


[Закрыть]. Если оставить их без оружия, в городе начнется раскол, если вооружить – наступит единство. Отталкиваясь от этого, Джаннотти возражает против необходимости исключить из народного ополчения тех, кого подозревают в пособничестве Медичи. Он полагает, что дать им оружие означало бы воссоединить их с городом, жителями которого они являются. На данном этапе Джаннотти не говорит об этом прямо, но ясно, что ношение оружия и гражданские права во всей их полноте неразделимы: с одной стороны, отказывать людям в оружии, которое разрешено другим, было бы недопустимым отрицанием их свободы, с другой, те, кто состоял в гражданской милиции, нравственно созревали для участия в гражданской жизни, лишать их которой также невозможно. В написанной несколькими годами позже «Флорентийской республике» он, следуя той же логике, пришел к выводу, что доступ в Большой совет следует открыть всем, кто платит налоги, вне зависимости от того, занимали их предки магистратуры или нет.

Мы вернулись к тому моменту, когда стало очевидно: вооруженному государству следует быть народным. По этой причине Макиавелли предпочел Рим, а не Венецию. В венецианском диалоге Джаннотти есть эпизод, когда собеседник из Флоренции спрашивает, сколько в Венеции человек, способных носить оружие, и сколько gentiluomini, обладающих гражданскими правами689689
  Giannotti D. Opere. Vol. I. P. 45–46.


[Закрыть]. Ответ свидетельствует о несоразмерности – сорок тысяч и три тысячи соответственно, но он не сопровождается пояснениями ни относительно того, что это означает для венецианской стабильности, ни относительно использования Венецией наемных солдат. В целом довод в пользу ограниченной численности венецианского гражданского общества должен быть основан на предположении, что те, кто не относится к gentiluomini, – это либо живущие в городе чужеземцы, либо плебеи, занятые слишком низким ремеслом, чтобы их вообще можно было считать существами политическими. В случае Флоренции нельзя сослаться ни на то, ни на другое. Флорентийская действительность влекла Джаннотти – в еще большей степени, нежели Макиавелли, – к идеалу вооруженного народного правления, и он проецирует эту модель на флорентийские реалии, чего Макиавелли в своих «Рассуждениях» не делал. Из текста «Флорентийской республики» мы знаем, что Джаннотти признавал авторитет Макиавелли в вопросе военной и гражданской роли ополчения. Впрочем, следует отметить, что у теории, которую он формулирует в своем рассуждении о народном ополчении 1528 года, намного больше явных перекличек с Аристотелем, нежели с Макиавелли. Человеку от природы свойственно как защищать собственное добро, так и стремиться к общему благу в гражданской жизни. Если вернуть ему возможность делать первое, это поможет развить его способности заниматься вторым. Восстановление обеих способностей можно назвать riformazione в аристотелевском смысле, возвращением к первичной природе человека. Вот почему воинская служба является силой, преобразующей людей в граждан.

Размышления на эту тему вполне могли пойти в другом направлении. Среди предложений Джаннотти, связанных с организацией народного ополчения, предусмотрена торжественная церемония в День святого Иоанна Крестителя. Вооруженные граждане, предводительствуемые своими военачальниками, посещают мессу, принимают перед алтарем присягу о повиновении и слушают речь, в которой явлен религиозный, равно как и гражданский, смысл их обязанностей690690
  Un discorso sconosciuto di Donato Giannotti intorno alla milizia. P. 26–27.


[Закрыть]. Подобные церемонии действительно проводились, и до нас дошли тексты нескольких речей, произнесенных перед ополченцами представителями учрежденного после Каппони режима691691
  Documenti per servire alla storia della Milizia Italiana… raccolti… e preceduti da un discorso di Giuseppe Canestrini // Archivio storico italiano. Vol. 15 (1851). P. 342–376 (речи Луиджи Аламанни и Пьера Филиппо Пандольфини); Albertini R. von. Das florentinische Staatsbeiwusstsein im Übergang von der Republik zum Parinzipat. S. 404–411 (речь Пьеро Веттори).


[Закрыть]. В каждой из них явственно звучит риторика Савонаролы: аристотелевская идея riformazione человека как гражданина простирается до личной святости и с религиозным пылом преподносится как rinnovazione. Флоренция избрана Богом, чтобы восстановить libertà692692
  Documenti per servire alla storia della Milizia Italiana… P. 355 (речь Пандольфини): «…questa libertà non è opera umana, tanti anno sono che la fu predetta, et vedesi nata et data a questo popolo miracolosamente…»; «…эта свобода не дело рук человеческих, она была дана свыше много лет назад, создана и вручена этому народу чудом…».


[Закрыть] и чтобы явить людей, строящих общественную жизнь в соответствии с христианскими ценностями. «Vivere a popolo, – сказано в одной из них, – non è altro che vivere da cristiano»693693
  Жить для людей – это не что иное, как жить по-христиански (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],694694
  Ibid. P. 356.


[Закрыть]. Так как народное ополчение учит людей быть гражданами695695
  Ibid. P. 354: «Chi exaerita il corpo, lo dispone ad ubbidire al consiglio, e fa l’appetito obbediente alla ragione; et cosí l’uomo diventa facile a sopportare il dolore, et disporsi a disprezzare la morte. L’obbedienza è necessaria in ogni cosa, et maxime in una republica. A buon cittadino niente piú si conviene, che sapere comandare et ubbidire»; «Те, кто тренирует свое тело, заставляет его подчиняться рассудительности и подчиняет желания разуму; так человеку становится легче терпеть боль и выработать в себе презрение к смерти. Подчинение необходимо везде, и особенно в республике. Для хорошего гражданина важнее всего уметь отдавать распоряжения и подчиняться».


[Закрыть], оно составляет часть процесса эсхатологического восстановления человека. Оно само по себе свято и творит чудеса, а вооружение не раз названо «одеянием» – sacratissima veste, incorruttibile veste dell’arme696696
  Священнейшее одеяние, нетленное одеяние воина (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],697697
  Ibid. P. 345 (речь Аламанни): «…et allor tutti insieme parimente si vestiron l’arme, et dieron forma a questa militar disciplina; alla quale oggi noi, dalla divina grazia illuminati, darem principio…»; «…и тогда они все вместе облеклись оружием и придали форму этой военной дисциплине, той самой, которой мы, озаренные божественной благодатью, сегодня дадим начало…». «Nessuno sia, non volendo offendere Dio, le leggi, la libertà et se medesimo, che si cinga questa sacratissima veste dell’arme con altra privata speranza che con quella di salvare la sua patria et i suoi cittadini» (Ibid. P. 347); «Пусть же никто, не желая поступать против Бога, законов, свободы и самого себя, не посмеет облечься священнейшим воинским одеянием с иной надеждой, кроме спасения своего отечества и его граждан». «…per salvatione et libertà di voi medesimi vi siate cinta questa incorruttibil veste dell’arme…» (Albertini R. von. Das florentinische Staatsbeiwusstsein im Übergang von der Republik zum Parinzipat. S. 409); «…ради спасения и вашей собственной свободы вы облеклись этим нетленным воинским одеянием».


[Закрыть]. Разумеется, основной здесь является мысль, что носящий оружие гражданин посвящает себя служению общему благу. Ему много раз объясняют, почему при этом он не должен бояться смерти. Кроме того, есть один важный фрагмент, где суровость и дисциплина солдатской жизни приравниваются к христианскому идеалу бедности. Мы узнаём, что бедность – исток любого искусства, ремесла и знания, известного людям, и что лишь любящие бедность искали свободы, основывали республики и свергали тиранов698698
  Documenti per servire alla storia della Milizia Italiana… P. 344 (речь Аламанни): «Oh! se fusse, o popolo mio Fiorentino, ben conosciuta da te quello che ella vale, et quanto sia da essere onorata la povertà, come ti faresti lieto di ritrovarti al presente in questo stato! Quanti pensieri, quante fatiche, quanti affanni si prendon gli uomini indarno, che si lascerieno indietro! Guarda pure quale arte, quale esercizio, quale studio lodevole oggi o mai furono in terra, et gli vedrai fabbricati tutti et messi avanti dalla povertà, unica inventrice di tutti i beni»; «О мой флорентийский народ, о если бы ты познал истинную ценность бедности, если бы познал, как она почетна, как бы ты возликовал, оказавшись сейчас в этом состоянии! Сколько напрасных мыслей, трудов, забот взваливают на себя люди, а ведь их можно было бы отбросить! Если ты посмотришь на достойные творения искусства, ремесла и науки, что когда-либо создавались на земле, то ты увидишь, что их все создала бедность, единственная изобретательница всех благ».


[Закрыть]. Здесь мы видим влияние радикально настроенных францисканцев. Речь идет об идеале, побуждающем гражданина жертвовать удовлетворением личных потребностей ради общего блага. Воин, гражданин и христианин теперь слиты воедино, но, как это характерно для христианской мысли, восхваляется желание пожертвовать благами, а не невладение ими. Высказывания такого рода не противоречат утверждениям, которые снова напоминают нам о тезисе Аристотеля, что город опирается на mediocri – тех, кто и не слишком беден, чтобы быть гражданами, и недостаточно богат, чтобы впасть в себялюбие699699
  Ibid. P. 358–359 (речь Пандольфини): «…la mediocrità et il mezzo sendo ottimi in ogni cosa, manifesta cosa è che la mediocre possessione della fortuna è ottima [примечательно, что над фортуной здесь можно возобладать]; imperocché questi tali felicissimamente obbediscono alla ragione: ma se eccedono il modo in una o altra parte… è difficile obbedischino alla ragione. <…> Cosí si fa una città di servi et padroni, non di uomini liberi. <…> Adunque la città vuol essere di pari et simili quanto piú si può, et da questi la città è ben governata, et questi si conservano nella città; perché non desiderano le cose d’altri, né i loro beni son desiderati da altri. <…> Per la qual cosa è manifesta che la società e ottima, che si mantiene per uomini mediocri; et quelle città son ben governate, nelle quali son molti mediocri et possono assai»; «…поскольку усредненность и середина хороши в любом деле, ясно, что средняя фортуна лучше всего [примечательно, что над фортуной здесь можно возобладать]; поскольку такие люди радостно подчиняются разуму, но если они перейдут грань в ту или иную сторону… становится сложно подчиняться разуму. <…> Так ведет себя город слуг и господ, а не свободных людей. <…> Стало быть, в городе должно установиться равенство, насколько это возможно, и именно равные смогут хорошо им управлять, и их положение в городе устойчиво, потому что они не желают чужого и другие не желают того, что принадлежит им. <…> Поэтому ясно, что лучшее общественное устройство – то, которое основано на людях среднего сословия, и хорошее правление существует в тех городах, в которых много таких людей и они обладают большими полномочиями». Вся речь (discorso) Пандольфини представляет собой интересный образец революционного аристотелизма.


[Закрыть]. Бедность – это добродетель скорее для mediocri, чем для poveri.

Мысль Джаннотти не развивается таким путем. Он не расширяет аристотелевское гражданское общество до границ безоговорочной святости и эсхатологического видения, кроме разве что одного замечания, несколько раз встречающегося на страницах «Флорентийской республики». Он пишет, что республика и народное ополчение восстановлены и преуспели «вопреки мнению мудрых»700700
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 37, 46, 98, 141.


[Закрыть]. Гвиччардини, высказывая ту же мысль, почти приравнял веру к безумию. Джаннотти не думал, как Савонарола, что гражданин должен воплощать в себе христианские идеалы. Однако, в отличие от Макиавелли, он не считал христианские и гражданские ценности совершенно несовместимыми. Его тезис, что военная и гражданская жизнь схожим образом осуществляли и «преобразовывали» подлинную природу человека, не позволяет прийти к таким радикальным выводам, какие мы находим у последнего из двух предшественников. В определенном смысле именно то, что он продолжал использовать венецианскую модель, указывало на его разрыв с первым. Мы считаем падение Никколо Каппони моментом, когда радикальные последователи Савонаролы окончательно обособились от либеральных ottimati, таких как Гвиччардини. Впрочем, это одновременно и момент, когда эсхатологическая и «венецианская» модели республиканского будущего, изложенные в 1494 году Савонаролой и Паоло Антонио Содерини, размежевались. У Джаннотти, либерально настроенного аристократа, который до последнего оставался с республикой, не было ничего общего с Савонаролой. Ему оставалось лишь выражать идеалы 1494 года в терминах венецианской системы.

В совмещении венецианских принципов с идеей первостепенной роли Большого совета не было ничего невозможного. Джаннотти столкнулся с затруднениями иного рода. Возрождение гражданской милиции убедило его в необходимости народного правления. Однако теория, согласно которой такая форма власти должна опираться на вооруженное гражданское население (хотя ее можно было облечь в термины Аристотеля и даже Савонаролы), не могла избавиться от заметной макиавеллевской окраски – особенно в сознании человека, подобно Джаннотти, читавшего трактат «О военном искусстве» и знакомого с его автором. Вся традиция дискуссий в Садах Оричеллари, кружке, к которому принадлежали Макиавелли и Джанноти – и с которым Гвиччардини должен был быть так или иначе связан, – противопоставляла Венецию вооруженному народному государству, какое олицетворял Рим. Подход Макиавелли к innovazione и virtù содержит скрытую динамику, которую трудно примирить с аристотелевской концепцией гражданской жизни как реализации статичной природы человека. Однако автор «Флорентийской республики», хотя во многих отношениях эта книга близка Макиавелли, прямо заявляет, что он многим обязан Аристотелю, «у которого, словно из обильнейшего ручья, распространившего по всему миру обильные потоки учения, я взял основы своего краткого рассуждения»701701
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 12: «Aristotile, dal quale io come da uno abbondantissimo fonte, che ha sparso per tutto’l mondo abbondantissimi fiumi di dottrina, ho preso tutti i fondamenti di questo mio breve discorso…».


[Закрыть]. Это не пустая похвала. Венецианская модель начала обрастать вариациями – идеей Полибиева равновесия, механизированной добродетели, основных функций правления и дифференциации между составными частями политического действия. Эти концепции теперь следовало применить к теории правления, обозначаемого как popolare в том смысле, в каком это слово никогда не употреблялось в отношении Венеции. Становится очевидно, что «Флорентийская республика», фантазия изгнанника, навсегда отстраненного от политической жизни и принимающего желаемое за действительное, тем не менее заслуживает внимания как исторический образец политической мысли.

Цель сочинения, как сообщает автор в уже знакомых нам выражениях, состоит в том, чтобы разработать устойчивую, если не вечную форму правления для Флоренции702702
  Ibid. P. 2: «…ho deliberato ragionare in che modo si possa in Firenze temperare un’amministrazione che non si possa alterare senza extrema forza estrinseca»; «…я собираюсь путем рассуждений установить, как во Флоренции можно исправить форму правления, чтобы она не могла испортиться без мощного воздействия внешней силы».


[Закрыть]. Нет необходимости строить общую теорию городов и их свойств, ибо основные свойства (qualità) Флоренции уже определены теми, кто там живет. Но форма правления находится в таком же отношении к характеру города, как душа к телу. Если же душу человека поместить в тело животного или наоборот, они обусловят разложение и уничтожение друг друга – слово corruzione используется здесь не просто технически. Поэтому мы должны подумать о лучшей из существующих форм правления. Зададимся вопросом: обладает ли Флоренция качествами, которые позволяют городу соответствовать этой модели? Как можно ввести ее, не меняя коренным образом привычек и обычаев флорентийцев? Там, где выбор конкретной и единичной модели привел Гвиччардини к аналогии с лечащим больного врачом, Джаннотти проводит параллель с архитектором, который перестраивает дом, когда фундамент уже заложен. Это различие свидетельствует об относительном радикализме и настойчивом оптимизме надеющегося на возвращение беженца703703
  Ibid. P. 9–10: «È adunque il subietto nostro la città di Firenze tale quale ella è, nella quale vogliamo introdurre una forma di repubblica conveniente alla sue qualità, perché non ogni forma conviene a ciascheduna città, ma solamente quella la quale puote in tal città lungo tempo durare. Perciocché siccome il corpo prende vita dall’anima, così la città dalla forma della repubblica, tal che se non è conveniente tra loro, è ragionevole che l’una e l’altra si corrompa e guasti, siccome avverrebbe se un’anima umana fusse con un corpo di bestia congiunta, o un’animo di bestia con un corpo umano; perche l’uno darebbe impedimento all’altro, di che seguirebbe la corruzione… siccome anco fanno i prudenti architettori, i quali chiamati a disegnare un palazzo per edificare sopra i fondamenti gettati per l’addietro, non alterano in cosa alcuna i trovati fondamenti; ma secondo le qualità loro disegnano un edificio conveniente a quegli; e se hanno a racconciare una casa, non la rovinano tutta, ma solo quelle parti che hanno difetto; ed all’altre lassate intere si vanno accomodando»; «И, стало быть, предметом нашим является город Флоренция в его нынешнем состоянии, и мы хотим установить в городе форму народного правления, соответствующую его свойствам, потому что не любая форма подходит любому городу, но лишь та, что может в городе сохраняться долгое время. Как душа дает жизнь телу, так и форма общественного правления дает ее городу, и если между ними нет соответствия, разумно предположить, что и то и другое разрушится и испортится, потому что это будет подобно нахождению человеческой души в теле животного или души животного в теле человека, и поскольку они будут вредить друг другу, это приведет к порче… как делают благоразумные зодчие, которых зовут возвести здание, когда его фундамент уже заложен: оставляют фундамент неизменным, а здание проектируют так, чтобы оно ему соответствовало; и если им надо починить дом, то они ломают не его целиком, а лишь те его части, которые пришли в негодность, и строят свои дальнейшие действия, исходя из того, что осталось целым».


[Закрыть].

Джаннотти переходит к теоретическим изысканиям совершенно в духе Аристотеля и Полибия, на четвертую книгу труда которого он первым из рассмотренных нами авторов ссылается напрямую704704
  Ibid. P. 17.


[Закрыть]. В теории существуют три формы правления. Какую из них надлежит усвоить, зависит от того, свойственна ли virtù одному, некоторым или многим. Он не уточняет, что подразумевается под virtù, но из контекста понятно, что слово использовано в своем обычном этическом значении с той любопытной разницей, что virtù как качество многих «встречается в городах, отличающихся воинской доблестью, которая является свойством большинства»705705
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 13–14: «Queste tre specie di reggimento nascono da questo, perché in ciascuna città o egli si trova uno che è virtuosissimo, o pochi o molti virtuosi. <…> Ma dove i molti sono di virtù ornati, quivi nasce quella terza specie di governo chiamata repubblica, la quale amministrazione si è trovato in quelle città, che hanno virtù militare, la quale è propria della moltitudine»; «Эти три вида правления зависят от того, кому в каждом из городов присущи добродетели – одному, немногим или многим. <…> Но там, где добродетелью украшены многие, рождается та третья разновидность правления, называемая республикой, которая встречается в тех городах, что отличаются воинской доблестью, свойственной многим».


[Закрыть].

Так virtù одного или некоторых означает способность управлять, руководствуясь общим благом. Полезно узнать, имел ли Джаннотти с Макиавелли одинаковые основания утверждать, что эта способность может существовать среди многих, только если она облечена в военную форму. Однако Джаннотти не комментирует свое замечание, а продолжает объяснять, что сам по себе каждый из трех типов может существовать лишь в воображении. Нет никакой разницы между хорошей и дурной формой, кроме добродетели или коррупции находящейся у власти группы. Это означает, во-первых, что нельзя предотвратить упадок каждого из этих типов, если только правители не окажутся способны избежать нравственного разложения, коренящегося в их природе706706
  Ibid. P. 16: «…bene è vero, che nelle tre rette, quelli che ubbidiscono stanno subietti volontariamente; nelle tre corrotte, stanno paziente per forza; e perciò si pùo dire che le buone siano dalle corrotte in quello differenti. <…> Nondimeno a me pare… che questa differenza non sia propria, ma piuttosta accidentale, perché può essere che i subietti nella tirannide volontariamente ubbidiscano, essendo corrotti dal tiranno con largizioni ed altre cose, che si fanno per tenere gli uomini tranquilli e riposati. Non essendo adunque altra differenza tra i buoni e tra i corrotti governi che quella che è generata dal fine da loro inteso e seguitato, seguita che i buoni senza alcuna difficoltà, cioè senza intrinseca o estrinseca alterazione, si possono corrompere e divenir malvagii»; «…правда, что в трех хороших правлениях те, кто подчиняется, делают это добровольно; в трех дурных они терпят это насильно, поэтому можно сказать, что хорошие отличаются от дурных именно этим. <…> Тем не менее мне кажется… что эта разница не заложена в них изначально, а привнесена обстоятельствами, потому что при тирании люди подчиняются добровольно, будучи развращены тираном с помощью подарков и других действий, совершаемых для поддержания людей в спокойном и расслабленном состоянии. Из того, что между хорошими и дурными правлениями не существует иной разницы, кроме той, что рождается из поставленных и преследуемых целей, следует, что хорошие правления с легкостью, то есть без внутренних или внешних нарушений, могут испортиться и стать дурными».


[Закрыть]. Во-вторых, с точки зрения морали в реальном мире, где, как мы должны полагать, люди уже порочны, невозможно учредить какой-либо из этих типов правления в чистом виде707707
  Ibid. P. 18: «…tale introduzione è impossibile, perché essendo gli uomini piú malvagii che buoni, e curandosi molto piú de’ privati comodi che del pubblico, credo fermamente che nei tempi nostri non si trovi subietto che le possa ricevere, perché in ciascuna di quelle tre sorte si presuppongono gli uomini buoni: tal che avendo i subietti a ubbidire volontariamente a quello, se è uno, o a quelli, se son pochi o molti virtuosi, non saria mai possibile indurre a ciò gli uomini non buoni, i quali per natura loro sono invidiosi, rapaci e ambiziosi, e vogliono sempre piú che alle sua natura non conviene… Per la qual cosa non si potendo le buone repubbliche, e le malvagie non essendo convenevole introdurre, è necessario trovare un modo e una forma di governo, che si possa o sia onesto introdurre: questo modo e questa forma per questa via, si potrà agevolmente trovare»; «…установить их невозможно, поскольку в людях от природы больше дурного, чем хорошего, и они больше заботятся о личном благе, чем об общественном; поэтому я твердо убежден, что в наши времена никто не может их принять, потому что каждая из трех форм правления предполагает, что люди добры: если необходимо добиться добровольного подчинения одному, немногим или многим добродетельным людям, невозможно будет добиться этого от людей недобрых, которые по природе своей завистливы, алчны и честолюбивы, и их желания все больше превосходят то, что им подобает по природе… Поэтому, раз установить хорошие формы народного правления невозможно, а дурные не имеет смысла, нужно найти такой способ и такую форму правления, которые возможно было бы установить честным образом: этот способ и эту форму мы сможем без труда найти этим путем».


[Закрыть]. О fortuna не сказано ничего. Хотя Джаннотти признает, что многим обязан Полибию, он не использует ни концепцию круговорота, определяющего смену различных форм правления, ни мысль, что в чистом виде каждая из этих форм приходит в упадок в силу преобладания в ней одной конкретной разновидности добродетели. Мы явно находимся в том христианском мире, с точки зрения которого к истории – измерению человеческого грехопадения – риторически все эти идеи равным образом применимы.

Теперь на сцене появляется теория смешанного правления (governo misto или stato misto), принимающая очертания, явно более близкие модели Аристотеля, нежели Полибия, и более близкие христианской, а не эллинистической мысли. Концепция governo misto рассчитана на падших и обладающих несовершенным разумом людей. В каждом городе есть несколько типов граждан с различными желаниями. Есть богатые и влиятельные, которые хотят властвовать. Их всегда немного, и выделение из «немногих» «одного» происходит лишь потому, что есть мера власти и превосходства, которая единовременно может быть закреплена лишь за одним человеком. Есть множество неимущих, не желающих ни властвовать, ни подчиняться какой-либо менее универсальной власти, чем власть законов. Наконец, есть mediocri, которые, помимо того что стремятся к libertà в только что обозначенном смысле, располагают достаточным состоянием, чтобы в придачу стремиться к onore – проще говоря, к тому, чтобы получить вдобавок свою долю власти708708
  Giannotti D. Opere. Vol. II. P. 18–19: «…i grandi, perché eccedono gli altri in nobiltà e ricchezze, vogliono comandare non ciascuno da per sé, ma tutti insieme, perciò vorriano una forma di governo nella quale essi solo tenessero l’imperio; e tra loro ancora sempre alcuno si trova che aspira al principato e vorrebbe comandar solo. I poveri non si curano di comandare, ma temendo l’insolenzà de’ grandi, non vorriano ubbidire se non a chi senza distinzione a tutti comanda, cioè alle leggi, e però basta loro esser liberi, essendo quegli libero che solamente alle leggi ubbidisce. I mediocri hanno il medesimo desiderio de’ poveri, perché ancora essi appetiscono la libertà; ma perché la fortuna loro è alquanto piú rilevata, perciò oltre alla libertà, desiderano ancora onore. Possiamo adunque dire che in ogni città sia chi desidera libertà, e chi oltre alla libertà onore, e chi grandezza, o solo o accompagnato»; «…гранды, превосходя остальных в знатности и богатстве, хотят управлять не каждый сам по себе, а все вместе, поэтому они бы предпочли такую форму правления, при которой власть была бы только у них, и среди них всегда найдется кто-то, кто будет стремиться к абсолютной власти и захочет повелевать безраздельно. Бедные не хотят управлять, но, боясь наглости грандов, предпочли бы подчиняться лишь тем, кто повелевает всеми без различий, то есть законам, поэтому им достаточно быть свободными и подчиняться только законам. Людей среднего положения отличает то же желание, что и бедных, потому что они тоже стремятся к свободе; но поскольку их состояние гораздо больше, они желают не только свободы, но и почестей. Стало быть, можно сказать, что в каждом городе одни желают свободы, другие – свободы и почестей, а третьи – власти, безраздельной или совместной».


[Закрыть]. Именно последние отвечают аристотелевскому определению граждан как тех, кто управляет и управляем, и хотя бы по этой причине ошибочно приписывать им роль «немногих». Разумеется, grandi наделены многими «олигархическими» чертами. Чуть позже, в полном соответствии с аристотелевской традицией, оказывается, что mediocri могут быть столь многочисленны, что полностью вбирают в себя категорию «неимущего большинства». Между численными и качественными категориями у Джаннотти нет идеальной соразмерности – в ней и нет необходимости. На данном этапе важно, что мы исследуем желания людей, а не их добродетели. Эти desideri называются также umori, что указывает на нечто не подчиняющееся разуму. Они иррациональны, так как несовместимы, ибо желание одних властвовать нельзя сочетать с нежеланием других подчиняться чьей-либо власти, никак их не изменив. Вероятно, формально этого можно добиться, установив власть законов или включив всех граждан в категорию mediocri, которые одновременно управляют и управляемы. Впрочем, важно, что Джаннотти, как христианин, как последователь Аристотеля или как сторонник Макиавелли, убежден, что полностью избавиться от umori невозможно. Следовательно, смешанному правлению никогда не удастся стать идеально уравновешенной системой709709
  Ibid. P. 19–20: «A volere adunque istituire un governo in una città, dove siano tali umori, bisogna pensare di ordinarlo in modo che ciascuna di quelle parti ottenga il desiderio suo; e quelle repubbliche che sono cosí ordinate si può dire che sono perfette, perché, possedendo in esse gli uomini le cose desiderate, non hanno cagione di far tumulto, e perciò simili stati si possono quasi eterni reputare. A’ desiderii di queste parti similmente non si può soddisfare, perché bisogneria introdurre in una città un regno, uno stato di pochi ed un governo di molti, il che non si può immaginare, non che mettere in atto, salvo che in Genova, dove innanzi che Messer Andrea Doria le avesse con grandissima sua gloria renduta la libertà, si vedeva una repubblica ed una tirannide»; «Если мы хотим учредить правление в городе, подверженном таким настроениям, то нужно стараться все устроить так, чтобы исполнились желания каждой из групп; те республики, что устроены таким образом, могут считаться образцовыми, потому что люди, получая то, чего желают, не имеют причин чинить беспорядки, и поэтому подобные государства можно считать почти вечными. Желания этих групп людей просто невозможно удовлетворить, потому что в городе придется одновременно установить монархию, правление немногих и правление многих, что нельзя ни помыслить, ни исполнить, за исключением разве что Генуи, где до того, как мессер Андреа Дориа сделал ее свободной, увенчав себя великой славой, сосуществовали республика и тирания».


[Закрыть].