Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Ибо Бог ни одного таланта не дал человеку для того, чтобы тот завернул его в платок и не пустил в дело, но ничтожнейший вассал (в глазах мира) столь же благодарен и любезен Богу, как и могущественнейший из государей или полководцев под солнцем, за вверенный ему талант и за то применение, какое он ему найдет. <…> Если бы даже вы, сэр [Фэрфакс], – да, если бы весь парламент и все королевство – освободили нас от этой службы или… приказали нам молчать и не предпринимать никаких действий, ни они, ни вы не могли бы освободить нас от наших обязанностей перед Богом или перед собственной природой. <…> А если кто-либо будет склонять ваше превосходительство поверить, что мы нарушители всякого порядка и формы и что именно так подобает на нас смотреть, мы желаем напомнить вашему превосходительству, что закон природы и народов, скрепленный нашими общественными указами и документами, может служить им ответом, оправдывая целесообразность избранных нами ныне средств. Ибо любая форма призрачна и подчиняется определенной цели. А безопасность народа выше всяких форм, обычаев и прочего, и право народа на безопасность оправдывает все формы или изменение этих форм ради его соблюдения, и никакая форма не обладает законностью, когда перестает обеспечивать сохранение или соблюдение его же873873
  «For God hath given no man a talent to be wrapped up in a napkin and not improved, but the meanest vassal (in the eye of the world) is equally obliged and acceptable to God with the greatest prince or commander under the sun, in and for the use of that talent betrusted to him. <…> For, Sir, should you [Fairfax] – yea, should the whole parliament or kingdom – exempt us from this service, or… command our silence or forbearance, yet could not they nor you discharge us of our duties to God or to our own natures. <…> And if by any one your Excellency should be suborned that we are transgressors of all order and form, and in that sense to look upon us, we desire to mind your Excellency that the law of nature and of nations, attested in our public declarations and papers, may be an answer to such for the justification of our present expedient. For all forms are but as shadows, and subject to the end. And the safety of the people is above all forms, customs, etc.; and the equity of popular safety is the thing which justifieth all forms, or the change of forms, for the accomplishment thereof; and no forms are lawful longer than they preserve or accomplish the same» (из письма к Фэрфаксу за подписью одиннадцати агитаторов, приложенного к манифесту «Дело армии» (The Case of the Army Truly Stated. Oxford, 1647), см.: Woodhouse A. S. P. Puritanism and Liberty. P. 437, прим.).


[Закрыть].

Здесь «безопасность народа» не является над-моральным принципом социализации (как во фразе «целесообразно, чтобы один человек умер за свой народ»874874
  Фраза из Евангелия от Иоанна 11:50. – Прим. ред.


[Закрыть]). Утверждение «любая форма призрачна» переводит обращение к «закону природы и народов» на язык апокалиптического rinnovazione. Человек не просто обязан сохранить свою личность, созданную с определенной целью; акцент переносится на саму цель и на «талант», который следует использовать при ее достижении. Многие из тех, кто читал эти слова, понимали «безопасность народа» не просто как материальное сохранение сообщества людей, преследующих эту цель, но как продолжающееся движение к цели, ради которой избран конкретный народ. «Любая форма призрачна» – это апокалиптический язык. Он говорит, что все земное прейдет перед концом, и содержит потенциальный антиномизм, так как вполне может свидетельствовать об исчерпанности всех первообразов. И тем не менее он остается аристотелевским в достаточной мере, чтобы его понял томист Савонарола. Контекст, в котором люди достигают своей конечной цели, – или восстанавливают свою prima forma, хотя это понятие могло показаться радикальным святым «нового образца» недостаточно антиномистическим875875
  Совершенно антиномистическое сознание могло склоняться к мысли, что в искупленном человеке состояние Адама до грехопадения будет не просто восстановлено, а превзойдено; см.: Rosenmeier J. New England’s Perfection: the Image of Adam and the Image of Christ in the Antinomian Crisis, 1634 to 1638.


[Закрыть], – это контекст апокалипсиса. «Цель» («end») аристотелевской телеологии по-прежнему совпадает с эсхатологическим «финалом» («end») пророческого времени.

Руководствуясь методом анализа, примененным в предшествующем разделе этой главы, можно утверждать, что радикальный святой реагировал на ту же ситуацию, что Хантон и Паркер. В отсутствие каких-либо традиционных структур легитимности Хантон взывал к совести и небесам, Паркер шел путем предвосхищающего Гоббса натурализма, а последователь Макиавелли теоретически мог бы сослаться на противоборство virtù и fortuna. Однако наша модель предполагает, что наряду с аспектами фортуны, природы и Божьего Промысла мы можем различать – почти как продолжение последнего – момент апокалиптической благодати. Таким образом, армейский радикализм отвечал на весьма специфическую ситуацию, усвоив один из немногих языков, благодаря которым в ней можно было осмысленно действовать. Но совершенно ясно, что подобное объяснение будет не вполне адекватным. Апокалиптические убеждения военных способствовали (как и virtù нового правителя у Макиавелли) созданию ситуации, в которой потребность в них возрастала, и функционировали как независимая переменная. Перед нами не просто усилия ума, стремящегося упорядочить выходящую за рамки закона и хаотичную ситуацию, но новый уровень гражданского сознания, ищущий средств самовыражения. Ощущение призванности, присущее пуританскому святому, заставляло солдат чувствовать, что каждый из них обладает абсолютной личностью – «талантом» или «природой». О нем можно было говорить как о неповторимой связи всякого человека с Богом, ответственности или долге перед Ним или как о радикальном равенстве прав и полномочий, дарованных каждому, чтобы он мог этот долг исполнить. До этого момента модель Уолцера работает, и она продолжит работать, если мы добавим, что призванность, как акт действия благодати, следует рассматривать как воздействие на человека во времени и что понятое таким образом время необходимо мыслить с пророческой или апокалиптической точки зрения. Однако многое в наших размышлениях прояснится, если, опираясь на сказанное в предыдущей главе, мы станем утверждать, что английский «святой» совсем не был чужд унаследованных им законов и свобод. Наоборот, он настолько погружен в эти законы и свободы, что его призвание не освобождало его от них, но освобождало его для того, чтобы он мог преобразовывать их. Теперь мы понимаем, почему он чувствовал себя призванным восстановить свободы в их первозданном виде и настаивал, что первозданная форма подразумевала свободу народа быть самим собой в плане как природном, так и апокалиптическом. Мы видим, что убежденность человека в заключенной в нем от природы радикальной свободе усиливала его способность участвовать в радикальных действиях, вызванных радикальной критикой его законов и свобод в той форме, в какой они были унаследованы. «Народное соглашение»876876
  «Народное соглашение» – серия манифестов, опубликованных левеллерами и армейскими агитаторами между 1647 и 1649 годами и содержавших проект конституционных реформ на принципах народного суверенитета и республиканизма. – Прим. ред.


[Закрыть] утверждало антиномизм в отношении «Древней конституции». Наконец, хотя мы и не дошли еще до момента Макиавелли в английской мысли, перед нами нечто близкое к моменту Савонаролы, когда гражданское сознание, апокалиптическая убежденность и унаследованная вторичная природа находились в отношениях сложного взаимодействия. Более того, пророки были вооружены; им следовало лишь продолжать верить в себя.

Можно сказать, что радикалы 1647 года переживали момент – шла ли речь о кажущейся неминуемой близости подлинного Миллениума или же, в более духовном смысле, об освобождении, доходящем до обожествления человеческих способностей, – свободы, торжествующей над необходимостью. Казуисты, искавшие моральные основания для лояльности, в некоторых случаях приходили к вневременной ситуации, находясь в которой можно и должно было восстановить власть. Тогда же световидцы свободы оказались в апокалиптическом моменте, когда им предстояло с помощью меча и духа преобразовать законы и заново ввести свободу. Однако в Патни877877
  Полный текст этих дебатов можно найти у Вудхауса (Woodhouse A. S. P. Puritanism and Liberty).


[Закрыть] на первый план вышел спор левеллеров с собственными военачальниками, стремившимися показать, что первые по-прежнему находятся в рамках структуры необходимости, не обладая полной свободой выйти за ее пределы, и что такое положение распространяется даже на святого (как и пророк у Макиавелли вынужден носить оружие). Айртон при поддержке Кромвеля настаивал, что должны существовать обязательства, нарушить которые человека не заставят никакие внутренние убеждения, и определенные правовые структуры, против которых «закон природы» будет слабым доводом. По его словам, главный аргумент заключался в следующем: закон природы может предписывать, чтобы всякий человек получил ему причитающееся, но не способен установить, что именно полагается каждому878878
  Ibid. P. 54, 58, 60, 63.


[Закрыть]. Имущество, частные дела – Харрингтон впоследствии назвал их «достоянием фортуны» – должны распределяться в соответствии с человеческими решениями, а не с абстрактными универсальными принципами.

Закон Бога не дает мне имущества, не дает его и закон Природы, но имущество – человеческое устроение. У меня есть собственность, и я буду по-прежнему владеть ею. Имущество создается установлением879879
  «The Law of God doth not give me property, nor the Law of Nature, but property is of human constitution. I have a property and this I shall enjoy. Constitution founds property» (Ibid. P. 69).


[Закрыть].

Человек, утверждал Айртон, должен определяться через общество людей, если последнее по-прежнему будет существовать. Закон и собственность призваны обеспечить его социальными правами и статусом личности, если закон и собственность вообще дают какие-либо гарантии, – а чем он был бы без них? Однако общественным институтам, сделавшим людей тем, чем они являлись, самим надлежало быть делом человеческих рук. Следовательно, индивид должен уже рождаться в существующей структуре человеческого закона, который создал не он, и выполнять обязательства по отношению к этому закону. Речь шла об Англии, где собственность и обычай давали ответ на вопрос, как достичь такого состояния. Система общего права, в рамках которой человек жил, действовал и обладал самостоятельным бытием, была структурой, определявшей формы владения землей, ее наследования и передачи со ссылкой на древний обычай. Айртон допускал участие в гражданской жизни лишь того, кто унаследовал – или получил возможность оставить в наследство – минимальный земельный надел, который принадлежал ему на правах собственности. Если правда, как говорят880880
  Например, в работе: Macpherson C. B. The Political Theory of Possessive Individualism. Oxford, 1962. P. 107–159.


[Закрыть], что левеллеры намеревались лишить избирательного права людей, настолько лишенных имущества, что они вынужденно жили в качестве слуг в чужом доме, это не сокращает разрыва между Айртоном и Рейнборо. Ведь Айртон полагал, что земле следует быть именно в полной собственности гражданина или в близком правовом статусе881881
  Woodhouse A. S. P. Puritanism and Liberty. P. 57–58.


[Закрыть]. Необходимо иметь возможность осмыслить ее как нечто передаваемое по наследству в соответствии с общим правом, которое в свою очередь состояло из обычаев, полученных в наследство с незапамятных времен. Ибо не существовало иного способа укоренить ответственного человека и гражданина (с рождения и до совершеннолетия и вступления во владение наследством) в структуре закона и собственности, которую он должен и намерен защищать882882
  Ibid. P. 66–67.


[Закрыть]. Сэр Роберт Филмер в Кенте, не привлекая к себе большого внимания, пытался сформулировать способ достичь того же отрицания естественной свободы, опираясь на теорию патриархализма883883
  См. предисловие Ласлетта к подготовленному им изданию: Filmer R. Patriarcha and Other Political Writings of Sir Robert Filmer.


[Закрыть]. Однако доводы Айртона явно звучали гораздо более понятно.

Следует подчеркнуть, что этот императив необходимости в значительной мере был скорее формальным, чем конкретным: он подразумевал обязательство уважать некую систему закона и собственности, а не конкретный, ныне существующий порядок. Айртон мог задумывать и разрабатывать дальновидные и необыкновенно разумные планы реформ884884
  См., например: «Heads of the Proposals»; Kenyon J. P. The Stuart Constitution, 1603–1688. P. 302–308. Полный текст: Rushworth J. Historical Collections of Private Passages of State. London, 1659–1701. Vol. VIII. P. 731–736.


[Закрыть], а определявшие поведение людей социальные структуры, как мы уже видели, должны были быть по необходимости рукотворными, создаваемыми самими людьми. Но то, как он настаивал на обязательной передаче земли по наследству на правах полной собственности, источнике «постоянного дохода», дающем человеку право участвовать в гражданской жизни, отчетливо показывает, что в конечном счете он стремился укоренить человека в обычае, в законе, действительно созданном людьми, но людьми далекого прошлого, чьи имена нам уже неизвестны. Доводы, изложенные им в Патни, с идеологической точки зрения объясняют, почему полтора года спустя он отверг одну из немногочисленных возможностей революционных действий, когда-либо представившихся английскому политику. Произвести в парламенте чистку, вместо того чтобы полностью распустить его и переизбрать, означало признать, что армия – в лице своих высших офицеров – всегда будет требовать легитимности, основанной на элементах традиционной конституции, и произведет чистку палаты общин с единственной целью – получить палату общин, которая будет легитимировать ее действия885885
  Kenyon J. P. The Stuart Constitution, 1603–1688. P. 294; Underdown D. Pride’s Purge. Oxford, 1971.


[Закрыть]. Подобный подход в целом вытекал из аргументации Айртона, утверждавшего, что сложившиеся социальные структуры, законы и институты создавали предварительные условия для осуществления политических устремлений людей.

Незавершенность революции 1648–1649 годов привела к тому, что ее апологеты пытались обосновать отступление от существующих порядков – нечто, в чем революции редко считают необходимым оправдываться. Так, главной темой декларации, изданной «Охвостьем»886886
  Так называют английский парламент, сохранившийся после изгнания из него неподконтрольных армии депутатов-пресвитериан (так называемая «Прайдова чистка») в 1648 году и существовавший до 1653 года. – Прим. ред.


[Закрыть] после казни короля, было то, что монархии не удалось – не только в рамках недавнего кризиса, но и на протяжении всей ее истории – обеспечить Англии политическую стабильность887887
  A Declaration of the Parliament of England, Expressing the Grounds of their Late Proceedings, and of Setling the Present Government in the way of a Free State. London, 22 March 1648/1649. P. 6, 14, 17; о палате лордов см.: Ibid. P. 20. См. также: The True Portraiture of the Kings of England… London, 1650.


[Закрыть]. Кроме того, необходимо было обосновать упразднение палаты лордов. На аналогичном основании оказалось легко заявить, что смешанная конституция, описанная в «Ответе на Девятнадцать предложений», не смогла достичь цели, которой должны служить сбалансированные правления, и ее следует заменить более совершенной формой. Более того, яростное неприятие наследственной или укоренившейся аристократии оставалось элементом армейских радикальных течений и пережило закат левеллеров. Однако оборонительный тон изданной «Охвостьем» декларации отсылает к главной теоретической дискуссии 1649 года и последующих лет – так называемой полемике о лояльности (Engagement controversy)888888
  Об этом см.: Wallace J. M. Destiny His Choice: The Loyalism of Andrew Marvell; работы Кв. Скиннера, указанные в прим. 2 на с. 525; Wallace J. M. The Engagement Controversy, 1649–52: an Annotated List of Pamphlets // Bulletin of the New York Public Library. Vol. 68 (1964). P. 384–405.


[Закрыть]. Эти дебаты открывают нам все разнообразие направлений, в которых могла двигаться мысль индепендентов, когда они отказывались от радикализма. Ведь лояльность означала не более чем обязательство перед существующим в настоящее время правительством, а предметом стоявшей за ней сложной и важной полемики служила проблема подчинения правительству de facto, но не de jure – тому, что обладало реальной властью, но не законными полномочиями. Говоря коротко, возобновился казуистический поиск авторитета, и то обстоятельство, что такая бесцветная тема породила столько значимых размышлений, свидетельствует о стойкости английского консерватизма в условиях катастрофы. Анализируя сложную стратегию этого спора, мы будем двигаться в направлении Гоббса, но мы также получим представление о некоторых условиях возвращения к макиавеллиевскому и республиканскому решениям проблемы.

Как в теории, так и в реалиях 1649 года править de facto означало делать это мечом. Проблема, стоявшая перед всеми участниками полемики, заключалась в точном определении условий, при которых власть человеческого закона потерпела поражение, уступив власти человеческой силы. Таким образом, необходимо было найти способы, позволяющие считать, что сила сама обеспечивает свое собственное справедливое обоснование (justification). Простейшая и наиболее очевидная стратегия состояла в том, чтобы апеллировать напрямую к Провидению: события произошли в соответствии с непостижимой волей Бога, и не Его созданиям следует противиться его орудиям. Однако этот довод оказывался уязвим для ряда возражений. Более того, для четко и разнообразно мыслящих умов того времени существовало слишком много соблазнительных направлений, в которых можно было его развивать. Например, он служил не более чем шагом от провиденциального к пророческому. Кромвеля, неоднократно утверждавшего, что он не смог бы взяться за дело, не чувствуй он себя призванным, окружали люди, стремившиеся истолковать его и свои роли в контексте исполняющихся пророчеств и грядущего апокалипсиса или Тысячелетнего царства. Впрочем, примечательно – и характерно для расколотого сознания святых, о котором мы говорили раньше, – что по мере того, как после 1653 года его власть росла, Кромвель перестал считать себя одним из действующих лиц в эсхатологическом сценарии. Он повторял, что его власть – это лишь власть констебля, обозначая таким образом, по мнению Ламонта, окончательный переход от божественной власти (как ее понимал Фокс) к «безбожной»889889
  Lamont W. M. Godly Rule. P. 136–162 (chap. 6).


[Закрыть]. Лорд-протектор сам охотно признавал по умолчанию, что правит de facto, а не de jure prophetico. Тем не менее, хотя риторика Давидова царства, содержавшая намеки на обновление всех первообразов, могла по-прежнему его привлекать890890
  Mazzeo J. A. Cromwell as Davidic King // Mazzeo J. A. Renaissance and Seventeenth-Century Studies. New York, 1964. P. 183–208; Wallace J. M. Destiny His Choice. P. 106–144 (chap. 3). Предметом анализа здесь становятся стихотворения Марвелла о Кромвеле.


[Закрыть], его настроения во многом объясняют, почему учение о том, что Англией теперь непосредственно правят ожидающие Христа святые, осталось уделом меньшинства.

Строго говоря, довод, основанный на власти de facto, никогда не смог бы в полной мере усвоить апокалиптическую перспективу и остаться прежним. Апокалиптика тяготела к антиномизму. Согласно этой концепции, любая человеческая власть была ниспровергнута или вскоре должна будет пасть. Грядет подлинное regnum Christi891891
  Царство Христа (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Проблему лояльности имело смысл обсуждать только в том случае, если это утверждение не считалось истинным, а свержение старого и появление нового режима произошли внутри продолжающегося человеческого времени. Когда речь шла о времени, первым стратегическим шагом становилась ссылка на Провидение. Однако если событие не являлось апокалиптическим, его нельзя было назвать уникальным, а следовало рассматривать лишь как одну из революций, которые периодически происходят, – в этом смысле характерен заголовок трактата Роджера Эшема «Беспорядки и революции правления» (Confusions and Revolutions of Government), одного из важных для этой полемики текстов892892
  Об Эшеме см.: Wallace J. M. Destiny His Choice. P. 30–38, 45–48, 54–58.


[Закрыть]. Если правления время от времени терпят крах, как восстановить власть? Или, говоря другим, но знакомым нам языком, к каким действиям эта затруднительная ситуация обязывает отдельного человека? В своем блистательном и скрупулезном исследовании необычайно самобытной мысли Эндрю Марвелла Джон М. Уоллес показал, что провиденциальная точка зрения на тот момент далеко не была исчерпана. Используя все краски и сложность поэтического мастерства, Марвелл смог воссоздать ощущение причастности человека к событиям, сама неоднозначность которых вызывала у него некоторую pietas893893
  Благочестие (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Если мы принимаем такую интерпретацию текстов Марвелла, то важно проследить, какие языки возникали и развивались в более низких регистрах его мысли и в рассуждениях других философов, указывая на то, что легитимность дала явную трещину? Если подобные трещины возникали в человеческих делах с большей или меньшей регулярностью, значит, в истории каждого государства можно найти время, когда власть в нем была основана не на законе, а на оружии. Убежденность, что все политии изначально несправедливы, выражалась – в том числе Энтони Эшемом и Марчмонтом Нидхэмом – уже в безусловно макиавеллиевских категориях. «Этот круг, внутри которого мы, к величайшему прискорбию, движемся», – писал Эшем894894
  Ascham A. Of the Confusions and Revolutions of Governments / 2nd ed. London, 1649. P. 73–74. Ср.: Nedham M. The Case of the Commonwealth of England Stated (1650) / Ed. by Ph. A. Knachel. Charlottesville, 1969.


[Закрыть], явно подразумевая anakuklōsis895895
  Циклы смены политических режимов (др.-греч.). – Прим. ред.


[Закрыть] Полибия. При этом он не пытался предлагать ни законодателя, ни республику как средство избавления от скорби, которой полны его сочинения. В центре концепции Эшема по-прежнему стояло сочетание Провидения и природы. Подобным же образом Марвелл – хотя из проведенного Уоллесом анализа мы видим, что это лишь одна из сторон его мышления, – вводит в свою «Горацианскую оду» ряд не менее узнаваемых образов Кромвеля как макиавеллиевского государя-законодателя, схожего с Ромулом в своем умении по необходимости действовать противозаконно и жестоко. В «Оде на первую годовщину правления… Кромвеля» Марвелл рисует Оливера как одновременно подобного Давиду реставратора власти пророков и античного законодателя, способного одним творческим актом разрешить противоречия времени896896
  Mazzeo J. A. Cromwell as Machiavellian Prince in Marvell’s «Horatian Ode» // Mazzeo J. A. Renaissance and Seventeenth-Century Studies; Idem. Cromwell as Davidic King; Wallace J. M. Destiny His Choice (chap. 2–3); Raab F. The English Face of Machiavelli. P. 144–146; Pocock J. G. A. The Onely Politician. P. 284–285.


[Закрыть]. Не стоит забывать, что Давид имел некоторое сходство с Ромулом, если говорить о его неоднозначных отношениях с Саулом до помазания на царство и с сыновьями Саруи после него. В ряде случаев макиавеллиевское и пророческое видения не так уж далеки друг от друга.

Однако момент, когда властвовал меч, действовал ли при этом государь, законодатель или пророк – персонажи из галереи Макиавелли, – мог быть и моментом людей, правомерность действий которых определялась совсем иначе; мы уже отчасти сталкивались с чем-то подобным, говоря о Генри Паркере. Согласно jus gentium897897
  Право народов (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть], завоеватель был способен воспользоваться этим же моментом, а его меч служил доказательством, что небеса на его стороне, поэтому противиться ему запрещалось, даже если он действовал жестоко и вопреки закону. Этот тип завоевателя напоминал не столько Вильгельма Нормандского, сколько библейского Нимрода, древнего тирана, чья власть не была неугодна Богу898898
  Об этих и других типах завоевателя см.: Wallace J. M. Destiny His Choice. P. 22–28, 98–102, 132–134.


[Закрыть]. Впрочем, Нидхэм и другие авторы могли считать jus conquestus899899
  Право завоевания (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть] коллективным достоянием армии, тех носящих оружие англичан, которые своим завоеванием доказывали свое естественное и данное Провидением право на власть в подобных обстоятельствах. Отсюда, разумеется, достаточно шага, чтобы приравнять завоевателей к святым, но шаг в другом направлении привел бы к salus populi, государственному интересу и естественному состоянию, на чем мы уже останавливались; подобный тип аргументации, как продемонстрировал в серии работ Скиннер, с самого начала означал разрыв с провиденциальной стратегией в полемике о власти de facto900900
  См. выше, прим. 2 на с. 525.


[Закрыть], – разрыв был критически значим, так как с ним сопряжен контекст, в котором Гоббс завершил, опубликовал и, скорее всего, задумал своего «Левиафана» (Leviathan, 1651). Этот труд оказался наиболее радикальным из всех появившихся в революционной Англии сочинений с точки зрения изображения человека, существующего в момент почти полного отсутствия закона и искусственно восстанавливающего власть из состояния всеобщего отказа от исполнения обязательств. По своей структуре описанная позиция коренным образом отличалась от постановки проблемы у Макиавелли, и может показаться, что благодаря этому обстоятельству последний стал играть в английской мысли второстепенную роль.

Однако можно заметить, что спор о власти de facto усилил значимость некоторых элементов макиавеллизма. Новый государь, законодатель и цикл правлений словно возникали в момент меча; но республике не суждено было утвердиться – как это могло бы произойти в теории – просто как de facto средству стабилизации. Одно из самых интересных открытий в этой долгой истории заключается в том, что классическая республика появилась в английской мысли как активистский идеал, когда de facto «момент меча» соприкоснулся с радикализмом и аномизмом армии, чья наполовину совершённая революция ускорила постановку этой концептуальной и политической проблемы.

Один из участников дебатов в Патни, выступавший против левеллеров, – полковник Натаниэль Рич, впоследствии весьма консервативный приверженец «пятой монархии»901901
  «Люди пятой монархии» (Fifth Monarchists) – милленаристская пуританская секта, существовавшая в период 1640–1660‐х годов. – Прим. ред.


[Закрыть] и притом враг протектората, – враждебно встретил предложение предоставить право голоса бедным. Он не только приводил обычный довод, что они воспользуются властью, дабы полностью отменить все права на собственность, но выдвигал и гораздо более реалистичный аргумент – что в итоге несколько влиятельных людей, в зависимость от которых бедняки, безусловно, попадут, будут пользоваться недолжным авторитетом. Так, по его словам, случилось при закате Римской республики, и нет смысла свергать короля, дабы заменить его императором902902
  Woodhouse A. S. P. Puritanism and Liberty. P. 64: «I remember there were many workings and revolutions, as we have heard, in the Roman Senate; and there was never a confusion that did appear (and that indeed was come to) till the state came to know this kind of distribution of election. That is how the people’s voices were bought and sold, and that by the poor; and thence it came that he that was the richest man, and [a man] of some considerable power among the soldiers, and one they resolved on, made himself a perpetual dictator. And if we strain too far to avoid monarchy in kings [let us take heed] that we do not call for emperors to deliver us from more than one tyrant»; «Я помню, что в римском Сенате, как нам известно, происходило много событий и революций и никогда не было беспорядка (и того, что грозило настоящим беспорядком), пока в государстве не утвердилась подобная система выборов. Так голоса покупались и продавались – продавались бедными, и поэтому получилось, что самый богатый человек и тот, кто пользовался достаточным авторитетом среди солдат и кого они выбирали, делался бессменным диктатором. А если мы слишком стараемся избежать монархии, в которой правят короли [обратим внимание на эти слова], не следует искать императоров, чтобы избавиться от больше чем одного тирана».


[Закрыть]. Речь Рича примечательна тем, что она свидетельствует о присутствии в сознании по меньшей мере одного офицера классической ассоциации республиканской свободы и народной армии, которая, как мы видели, была типична для флорентийской мысли (хотя Рич оценивает подобную перспективу скорее отрицательно, чем положительно). Однако мы уже знаем, что представители армии могли обосновывать свое вмешательство в политику, ссылаясь на то, что они составляют «не просто наемные войска», а объединение свободных граждан-солдат. Если сформулировать этот тезис в духе Макиавелли, он подразумевал бы превращение Англии в народную республику. Подобный язык был чужд Сексби и Рейнборо. Впрочем, можно указать время и место, когда и где после подавления левеллеров такая идеология усиленно насаждалась человеком, занимавшим удобную для обращения к широкой публике позицию.

Этим автором был не кто иной, как Марчмонт Нидхэм903903
  В связи с переоценкой деятельности Нидхэма см.: Pocock J. G. A. James Harrington and the Good Old Cause: A Study of the Ideological Context of His Writings // Journal of British Studies. 1970. Vol. 10. № 1. P. 36–39. См. также: Frank J. The Beginnings of the English Newspaper. Cambridge, Mass., 1961; Nedham M. The Case of the Commonwealth of England Stated (введение).


[Закрыть], журналист, с необыкновенной виртуозностью, которая сочеталась с поразительным отсутствием искренности или последовательности, успешно жонглировавший ключевыми понятиями времен Гражданской войны и «Охвостья». Он добился освобождения из тюрьмы, где оказался за свой роялизм в предыдущий период деятельности, и взялся за написание трактата «Защита дела Английской республики» (The Case of the Commonwealth of England Stated), который был опубликован в 1650 году. В трактате он утверждает необходимость подчинения власти de facto, используя элементы, сближающие его сочинение с трудами Макиавелли; при этом аргументы, которые приводит автор, советуя покоряться мечу завоевателя, во многом опираются на предшествовавшие «Левиафану» работы Гоббса. Режим «Охвостья» вознаградил Нидхэма: он был назначен редактором нового правительственного еженедельника «Политический Меркурий» (Mercurius Politicus), который возглавлял много лет. Летом 1650 года он приступил к размещению на его страницах редакционных статей, сначала позаимствованных из «Защиты дела Английской республики», а затем, когда этот материал оказался исчерпан, и других передовиц, не выходивших в составе книг. Ими он перебивался до середины 1652 года, то есть в период, когда состоялись битвы при Данбаре и Вустере, когда радикальный пыл в войсках – несмотря на подавление левеллеров, – по-видимому, еще далеко не остыл. Статьи писались с последовательно радикальных и демократических позиций. Нидхэм отвергал притязания пресвитерианского духовенства на власть в соответствии с jure divino904904
  Божественное право (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть] и объявлял их кознями Антихриста905905
  Mercurius Politicus. № 99 (22–29 апреля 1652). P. 1553–1556; № 114 (5–12 августа 1652). P. 1785–1789.


[Закрыть]. Он предполагал освободить шотландский народ от власти предводителей кланов906906
  Ibid. № 65 (28 августа – 4 сентября 1651). P. 1033–1034; № 73 (23–30 октября 1651). P. 1161.


[Закрыть]. Главное, эти редакционные статьи сложились в первое в Англии пространное описание республиканской демократии на классическом языке Античности и Макиавелли. Демократическим правление можно назвать лишь в том случае, если оно строится на ношении народом оружия907907
  Ibid. № 103 (20–27 мая 1652). P. 1609–1613.


[Закрыть] и быстрой смене – Нидхэм называет ее «революцией», а Харрингтон позднее назовет «ротацией» – представителей и магистратов, избираемых народом908908
  Ibid. № 74 (30 октября – 6 ноября 1651). P. 1173–1175; № 78 (27 ноября – 4 декабря 1651). P. 1237; № 79 (4–11 декабря 1651). P. 1255–1256; № 91 (26 февраля – 4 марта 1652). P. 1442 («Revolution»).


[Закрыть]. Он неоднократно выражал желчное недоверие к наследной аристократии и сенатам, которые, когда их недостаточно регулярно распускают, становятся неотличимы друг от друга909909
  Ibid. № 70 (2–9 октября 1651). P. 1100–1101; № 72 (16–23 октября 1651). P. 1142–1143; № 73 (23–30 октября 1651). P. 1158; № 84 (8–15 января 1652). P. 1334, 1337; № 86 (22–29 января l652). P. 1365–1368; № 89 (12–19 февраля 1652). P. 1409–1413.


[Закрыть]. Политика Римской республики представлена здесь с точки зрения воинствующего плебса, Афины – редкое по тем временам явление – ставятся выше Спарты910910
  Ibid. № 71 (9–16 октября 1651). P. 1126; № 73 (23–30 октября 1651). P. 1158; № 84 (8–15 января 1652). P. 1335; № 88 (5–12 февраля 1652). P. 1394; № 91 (26 февраля – 4 марта 1652). P. 1445.


[Закрыть], а Венеция, обычно идеал смешанного правления, названа воплощением «несменяемой аристократии»911911
  Ibid. № 70 (2–9 октября 1651). P. 1100; № 73 (23–30 октября 1651). P. 1158; № 84 (8–15 января 1652). P. 1338.


[Закрыть]. Любая форма власти в республике, не сдерживаемая равновесием и быстрой сменой должностей, является, как мы узнаем, «монархической», представлена ли она одним человеком или несколькими912912
  Ibid. № 72 (16–23 октября 1651). P. 1143; № 87 (29 января – 5 февраля 1652). P. 1385; № 92 (4–11 марта 1652). P. 1457–1462; № 100 (29 апреля – 6 мая 1652). P. 1569–1573. В особенности см. последний текст.


[Закрыть].

Нидхэм, писавший после левеллеров и высмеивавший их, нащупал новый способ выражать демократические идеи на английском языке – тип речи, у которого уже была длинная и сложная история. В данном случае важно, что он описывал vivere civile e popolare, основанную на классическом идеале вооруженного гражданина и макиавеллиевском идеале вооруженного и воинственного народа. Поступал он так потому, что эта модель предоставляла систему понятий, подходящих для формулировки притязаний, которые армия как революционное движение еще способна была выдвинуть от своего имени. Одновременно этот не самый замечательный журналист развивал – по-прежнему с достаточно демократических позиций – доктрину о de facto власти, необходимость которой обусловлена неспособностью армии до конца реализовать свои революционные требования. В редакционных статьях, позаимствованных из «Защиты дела Английской республики», сказано, что армия и народ опираются на jus conquestus, которого они ищут в jus gentium913913
  Ibid. № 17 (26 сентября – 3 октября 1650). P. 277–278; № 18 (3–10 октября 1650). P. 293–296; № 19 (10–17 октября 1650). P. 309–312; № 20 (17–24 октября 1650). P. 325–326; № 21 (24–31 октября 1650). P. 341–343; № 22 (31 октября – 7 ноября 1650). P. 357–359; № 23 (7–14 ноября 1650). P. 373–374; № 24 (14–21 ноября 1650). P. 389–390 (английские короли); № 25 (21–28 ноября 1650). P. 407–408; № 26 (28 ноября – 5 декабря 1650). P. 423–425 (Нимрод и цари Израиля); № 27 (5–12 декабря 1650). P. 439–440; № 28–30 (12 декабря – 2 января 1651) – о необходимости покоряться власти оружия в целом; № 31 (2–9 января 1651). P. 503–504 – о том, что государство рождается из повиновения; № 35 (30 января – 6 февраля 1651). P. 567–568 – о том, что народу-завоевателю грозит опасность потерять свободу; № 75 (6–13 ноября 1651). P. 1189–1191; № 93 (11–18 марта 1652). P. 1457–1460; № 98 (15–22 апреля 1652). P. 1540.


[Закрыть]. Однако доводы Нидхэма в пользу власти de facto тяготели к оправданию покорности любому правительству, наделенному действительной властью. Когда этой властью стал протекторат Кромвеля, а представители армии, к которым Нидхэм обращался в «Политическом Меркурии», оказались в оппозиции, он попал в неловкое положение, а истории английского макиавеллизма предстояло начаться с чистого листа.

III

На основе известных нам фактов об обстоятельствах публикации «Республики Океании» Джеймса Харрингтона в конце лета или осенью 1656 года, можно предположить, что непосредственным фоном для нее послужило растущее недовольство некоторых армейских кругов курсом протектората, осуществляемым с 1654 года914914
  См. подробнее: Pocock J. G. A. James Harrington and the Good Old Cause.


[Закрыть]. Имеются сведения, смутно указывающие на связи Харрингтона с бывшими офицерами и некоторыми другими противниками захвата власти военным командованием, которое было чуждо войскам по духу. Новое руководство не выказывало никаких признаков намерения создать часто переизбираемый парламент, что было важным требованием с 1647 года, а армия оказалась в подчинении власти лорда-протектора как главы исполнительной власти. В 1656 году вполне могли ходить слухи о планах некоторых военных грандов из числа сторонников протектората, вылившихся в «Покорнейшую петицию и совет» (Humble Petition and Advice) весной 1657 года915915
  Текст документа: Kenyon J. P. The Stuart Constitution, 1603–1688. P. 350–357.


[Закрыть]. Сочинение представляло собой совершенно антиреволюционный шаг, сопровождавший закат правления Кромвеля. В тексте предлагалось превратить должность лорда-протектора в титул наследного монарха и учредить назначаемую «Другую Палату», чтобы поддерживать равновесие между «одним человеком» и однопалатным «парламентом», которые и должны были составлять конституционное устройство. Этот ход явно возвращал к форме правления, описанной в «Ответе на Девятнадцать предложений» четырнадцатью или пятнадцатью годами ранее, что подтверждается и тем, что «три сословия» действительно упоминаются в «Покорнейшей петиции и совете»916916
  Ibid. P. 353 (clause 7).


[Закрыть]. Ожесточенное сопротивление – как укреплению постоянной аристократии, так и любой форме возврата к исторической конституции – стало основным мотивом пережившего предыдущую фазу республиканизма, который отныне прочно ассоциировался с выражением «старое доброе дело», за которое боролась Армия «нового образца». Можно предположить, что аргументы, предвосхищавшие возможное содержание «Покорнейшей петиции и совета», послужили почвой для развития оппозиционной литературы в предшествующее лето. Так или иначе, не случайно в июне 1656 года Нидхэм издал свои статьи из «Политического Меркурия» за 1650–1652 годы отдельной книгой под названием «Превосходство свободного государства» (The Excellency of a Free State). Впрочем, выход тома свидетельствовал о явном просчете. Нидхэм не особенно стремился смягчить гневные выпады против возврата чужеродных элементов монархии и аристократии (есть свидетельства, что позже он сожалел об этом поступке, повлекшем за собой нежелательные ассоциации с «Республикой Океанией»917917
  Pocock J. G. A. James Harrington and the Good Old Cause. P. 38–39.


[Закрыть]). Почти одновременно, также не случайно и также несвоевременно, сэр Генри Вейн написал свой «Исцеляющий вопрос» (Healing Question), единственную из работ, которая подверглась преследованиям со стороны властей. Армия была здесь представлена как справедливый завоеватель, как «народ Божий», ныне переживающий прискорбный раскол. В тексте формулировались предложения о том, как восстановить причитающуюся армии возвышенную роль и статус правящих в Англии святых918918
  Judson M. The Political Thought of Sir Henry Vane the Younger. Philadelphia, 1969.


[Закрыть].

Однако «Республика Океания» – одно из произведений, что выходят за рамки своего непосредственного контекста. Историческая значимость книги Харрингтона в том, что она служит вехой, отмечающей момент смены парадигмы. Здесь в корне реинтерпретируется английская политическая теория и история в свете понятий, почерпнутых из гражданского гуманизма и республиканских идей Макиавелли. Непосредственным поводом к пересмотру послужило стремление обосновать военную республику в Англии как режим popolo armato919919
  Вооруженный народ (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть]. Однако проведенного нами пространного анализа политических языков или способов артикуляции политического сознания, доступных англичанам, достаточно, чтобы убедиться: языку vivere civile было нужно одержать победу в тяжелой борьбе с соперничающими альтернативами. Мы не ожидаем, что Харрингтон, взяв на себя роль английского Макиавелли, разыграет драматическое столкновение добродетели и фортуны или же выступит обвинителем своих братьев, вонзая меч в нравственное сознание англичан и заставляя их оплакивать эту рану. Столь почетная миссия позже выпала Гоббсу. Целью Харрингтона, по-видимому, было920920
  Автор готовит издание политических произведений Харрингтона, к которому и отсылает читателя [The Political Works of James Harrington / Ed. by J. G. A. Pocock. New York, 1977. – Прим. ред.]. См. также: Pocock J. G. A. The Ancient Constitution and the Feudal Law. P. 124–147 (chap. VI).


[Закрыть], во-первых, опровергнуть возможность возвращения к традиционной «Древней» или «сбалансированной» конституции и показать, что ее основания никогда не отличались надежностью, а теперь полностью уничтожены; во-вторых, живя во время, которое можно назвать «моментом после Савонаролы», он стремился показать, что преодоление древних обычаев и практик было скорее светским, чем апокалиптическим процессом (нам не стоит забывать, что одно не исключало другого), который, однако, не обязательно предполагал правления святых. Пытаясь решить первую из задач, он изложил гражданскую историю военного дела921921
  «Oceana: Second Part of the Preliminaries», цит. по: The Oceana and Other Works of James Harrington / Ed. by J. Toland; см.: P. 57–72.


[Закрыть], основанную на теории Макиавелли, считавшем ношение оружия важным как с точки зрения распределения власти, так и для поддержания гражданской добродетели. Обращаясь ко второй задаче, он сформулировал теорию гражданства, которая в совокупности с первой группой аргументов представляла англичанина как гражданина, а Английскую республику – как ближе всего стоящую к Богу в сравнении с любой олигархией святых, которые на деле были самозванцами. В первом отношении его теория стала связующим звеном между уверенностью Айртона в необходимости собственности и убежденностью Рейнборо в возможности свободы. Харрингтон нашел способ описать английского землевладельца как классического гражданина, вернувшегося на землю с Парнаса922922
  «Известия с Парнаса» Траяно Боккалини (Венеция, 1612–1613) были одним из любимых произведений Харрингтона, к которому он часто обращался.


[Закрыть]. Во втором – он занимал место непосредственно рядом с Гоббсом, переживая удивительный и значительный момент эволюции пуританского милленаристского сознания. Однако, если учитывать долгосрочное историческое значение «Республики Океании», текст предстает в несколько ином свете, о чем мы еще скажем подробнее в последующих главах.