Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Я желал бы адресовать эти Рассуждения Честному благонамеренному Английскому Фригольдеру, у которого есть своя доля Terra firma и который поэтому заинтересован в сохранении Свободы; жителю страны, который любит Свободу больше Жизни и не продаст ее за Деньги; а именно у такого Человека больше всего причин бояться Постоянной Армии, потому что ему есть что терять; его более всех волнует Безопасность Корабля, в Трюме которого лежит Груз10661066
  «I propose to direct this Discourse to the Honest well meaning English-Freeholder, who has a share in the Terra firma, and therefore is concerned to preserve Freedom; to the Inhabitant that loves his Liberty better than his Life, and won’t sell it for Money; and this is the Man who has the most reason to fear a Standing Army, for he has something to lose; as he is most concern’d for the Safety of a Ship, who has a Cargo on her Bottom» (Defoe D. An Argument Shewing that a Standing Army, with Consent of Parliament, Is Not Inconsistent with a Free Government. P. 37–38).


[Закрыть].

Таким языком могли бы говорить Айртон во время дебатов в Патни или Свифт и Болингброк, восхвалявшие землевладение в 1711 или 1731 году. Самому Дефо мы можем приписать разве что ясное понимание следующего факта: раз земля перестала представлять ценность как гарантия службы вассалов, то должен происходить процесс обращения денег, дабы она могла приобрести ценность с точки зрения «аренды, ренты и тому подобного». Сделать же землю источником дохода от сдачи внаем не то же самое, что превратить ее в обычный рыночный товар. Он пытается доказать: когда службу вытесняет доход, палата общин может играть в сбалансированной конституции надлежащую роль, регулируя размер ассигнований бюджета. В «Чистокровном англичанине» он нанес первый сокрушительный удар по неохаррингтоновскому культу народного ополчения в строках (относящихся к Вильгельму I, с которым невыгодно сравнивается Вильгельм III):

 
Своим солдатам сей Иноплеменник
Платил Землей за неименьем Денег 10671067
  Дефо Д. Чистокровный англичанин. С. 39; «No Parliament his Army cou’d disband; / He rais’d no Money, for he paid in Land» (Defoe D. The True-Born Englishman: A Satyr. P. 60 (стихи 203–204)).


[Закрыть].
 

И весь трактат Дефо 1698 года написан с целью показать, что профессиональную армию легко контролировать, пока выплатой ей жалованья распоряжался парламент. Однако этот ответ не мог удовлетворить сторонников партии «страны», возражавших, что само существование постоянной армии развращало парламент и ослабляло его способность отказывать в ассигнованиях из бюджета или что власть денег давала исполнительной власти такие средства для коррупции других членов парламента, каких она не знала в прежние времена. Дефо признал, что природа войны и правления изменились:

Англия теперь находится в других Обстоятельствах, отличающих ее от прежней Англии в том, что касается Метода ведения Войны, Положения наших Соседей и нашего Собственного, и есть некоторые Причины, в силу которых Ополчение не подходит и, как я, вероятно, могу сказать, не может быть приспособлено для Целей современных Войн10681068
  «England now is in sundry Circumstances, different from England formerly, with respect to the Manner of Fighting, the Circumstances of our Neighbours, and of our Selves; and there are some Reasons why a Militia are not, and perhaps I might make it out cannot be made fit for the Uses of the present Wars» (Defoe D. An Argument Shewing that a Standing Army, with Consent of Parliament, Is Not Inconsistent with a Free Government. P. 38).


[Закрыть].

Он отрицал необходимость возвращаться к народному ополчению или к морали того периода, когда Англия еще не была торговой державой, а именно такую мораль, по мнению Флетчера и Толанда, должно прививать ополчение. Пока мы не видим никаких признаков того, чтобы Дефо, обращаясь к современной проблематике, предлагал некое новое понимание морали – он лишь настаивал на большей степени свободы. Учитывая это обстоятельство, освобождение народа было способно повлечь за собой установление нового порядка, менее устойчивого с моральной точки зрения, чем предшествующая ему «готическая» система. Дефо мог поносить последнюю за присущие феодализму кровопролитие и хаос, но ее уместно было защищать с позиций аристотелевской этики как самодостаточную и автономную. Поскольку он не смог предложить новую альтернативную этику, переход к торговой политии, должен был бы сопровождаться поисками новой формы макиавеллиевской virtù. Впрочем, все обозначенные Макиавелли критические категории оказывались к услугам тех, кто стремился обосновать следующий тезис: такая коммерческая virtù, еще не успев утвердиться, обречена на безнадежную коррупцию.

Здесь уместно вспомнить о Локке. В «Двух трактатах о правлении», изданных (если не написанных) приблизительно за девять лет до начала вышеуказанной полемики, он утверждал: общества, сложившиеся лишь в результате проживания на свободной земле и ее возделывания, редко превращались в нечто большее, чем патриархальные семейные группы, в которых для обеспечения естественного права почти или совсем не требовалось никакого институционального правления10691069
  Locke J. Second Treatise // Locke J. Two Treatises on Government / Ed. by P. Laslett. Cambridge, 1960. P. 334–338 (параграфы 36–38); на русском языке см.: Локк Д. Сочинения: В 3 т. Т. 3 / Пер. Ю. В. Семенова (сверка Е. С. Лагутина). М., 1988. С. 281–284.


[Закрыть]. Ситуация решительно изменилась с изобретением денег. «Прихоть и соглашение» наделили воображаемой ценностью золото и серебро. Поскольку они отличались большей долговечностью, нежели действительно ценные для человека товары, их можно было хранить; ими измеряли меновую ценность товаров и земли, и ими же пользовались как средствами приобрести больше, чем требовалось человеку для удовлетворения его естественных желаний10701070
  Ibid. P. 342–344 (параграфы 46–50); Там же. С. 288–290. О «прихоти и соглашении» («fancy and agreement») см.: Ibid. P. 342 (параграф 46); Там же. С. 288. См. также параграф 37: Ibid. P. 335–336; Там же. С. 282–283.


[Закрыть] (в число которых, мы могли бы не без основания добавить, входила власть над другими людьми). Таким образом, деньги, эта отчасти воображаемая, а отчасти незыблемая сущность, служили предпосылкой развития более крупных сообществ, нежели чисто патриархальные, что требовало отношений обмена между естественными главами семей и племен, правлений, способных решать более сложные проблемы, чем те, какие могли возникнуть у Авраама с Лотом, и все более утонченных концепций прав собственности, дававшей основания для того, чтобы люди вообще жили в обществе. Из этих утверждений, которые мы находим в работах Локка, были сделаны некоторые очень далеко идущие выводы, и они вызвали яростные возражения10711071
  Macpherson C. B. The Political Theory of Possessive Individualism (chap. V); Dunn J. Political Thought of John Locke (chap. 15–20).


[Закрыть]. Если мы будем считать, что, с его точки зрения, постпатриархальные государства существуют лишь вследствие развития денежного обмена, возникает соблазн приписать ему следующее мнение: в основанном на денежной системе обществе управление государством сводится к регулированию отношений обмена, а человек принимает участие в процессе управления лишь для того, чтобы убедиться, что его имущество сохраняет свою меновую ценность10721072
  В этом отношении сходятся во мнениях представители школ Маркса, Штрауса и Фёгелина.


[Закрыть]. Можно также прийти к выводу, что Локк отказывал кочевым и патриархальным обществам прошлого в той совместно практикуемой гражданской добродетели, в основе которой, по мысли Аристотеля, Макиавелли, Харрингтона и Флетчера, лежала концепция имущества, теперь понимаемая скорее как аграрная. Можно предположить, что с точки зрения Локка человек в условиях политического правления жил в обществе, построенном на обмене, где добродетель была частным делом и проявлялась в отношениях, гарантированных правлением, но не предполагала участия в нем как в акте гражданской жизни, которая создает саму себя.

По причинам, изложенным выше, мы не станем рассматривать исходные намерения Локка, и у нас почти не будет повода изучить вопрос, как читатели Августинской эпохи могли воспринимать его произведения. Но у нас есть основания полагать, что гражданский идеал участия выражался в терминах аграрного типа собственности, которая признавалась фактом прошлого; что этот идеал основывался на социальной теории личности, где добродетель считалась гражданской и строилась на прочной материальной основе, которую нельзя было променять на нечто другое, не утратив самой добродетели; что современность (modernity) при таком подходе осознавалась как коррупция добродетели; и что этот идеал не предлагал никакой альтернативной теории гражданской или нравственной личности и соответствующей этики добродетели, которую было бы легко применить к новому обществу. Теперь нам предстоит проанализировать дискуссию, начало которой положил спор Флетчера и Дефо. При этом важно помнить, что значение слов «либеральный» и «буржуазный» – поскольку они пользовались особым успехом – смещаются в сторону частной жизни, к признанию того, что в обществе, основанном на торговле, отношение отдельного человека к своей res publica не может быть просто гражданским или добродетельным.

II

Как мы уже видели, ни Флетчер, ни Дефо не стремились просто противопоставить земле торговлю (и это должно предостеречь нас от того, чтобы искать в политических дискуссиях Августинской эпохи обыкновенного конфликта между дворянином и коммерсантом). Хотя и с противоположных сторон, оба они указывали на трудности создания адекватной истории перехода от одного принципа к другому. Обращение к проблеме истории требует макиавеллиевского подхода, и наиболее видным представителем неомакиавеллизма начала XVIII столетия был Чарльз Давенант, занимавшийся политической экономией10731073
  По-видимому, единственная работа о его биографии: Weddell D. Charles Davenant (1656–1714) – a Biographical Sketch // Economic History Review. Ser. 2. Vol. II (1958–1959). P. 279–288. См. также: Dictionary of National Biography.


[Закрыть]. Написанные им труды создавались в период с 1695 по приблизительно 1710 год. На протяжении этого времени он, как можно наблюдать, сначала соглашается с необходимостью продолжать Девятилетнюю войну (тогда уже близившуюся к концу), затем яростно вмешивается в «памфлетную войну», в которой временами играет весьма неоднозначную роль, и в попытку партии «страны» сократить масштабы военных действий, патронажа и финансирования государственного долга10741074
  См.: Swift J. A Discourse of the Contests and Dissensions between the Nobles and the Commons in Athens and Rome (предисловие Ф. Г. Эллиса, прим. 6).


[Закрыть], а потом снова соглашается с неизбежностью участия Англии в Войне за испанское наследство. Подобно большинству авторов рубежа веков и следуя за их предшественниками – ренессансными гуманистами, он менял мнения и союзников по причинам, проникнуть в которые, возможно, нам так не удастся. Однако за идеями Давенанта можно различить интеллектуальный фундамент, язык, на котором выражались предположения и проблемы, который был более последовательным, чем его действия, – он в значительной мере разделял их со многими другими авторами из обоих политических лагерей. Этот язык сложился в силу двойственности отношения к идущему от Макиавелли вопросу о войне и актуальной для Августинского периода проблеме коммерции. В большей мере, нежели Флетчера, Толанда или (на тот момент) Тренчарда, Давенанта занимала способность войны порождать развращающие денежные отношения или коррупцию. Хотя для нас его идеи важны главным образом потому, что он, не ограничиваясь проблемой торговли, рассматривал проблему кредита в контексте войны, которую вела Англия.

В 1695 году, как позже и в 1701‐м, отправной точкой для Давенанта становится угроза универсальной монархии, к которой якобы стремится французский король10751075
  The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… / Ed. by Sir Ch. Whitworth. London, 1771. Vol. 1: An Essay upon Ways and Means (1695). P. 4–10; Vol. IV: An Essay upon Universal Monarchy (1701). P. 1–42.


[Закрыть]. Он выступает против этой угрозы в духе, весьма напоминающем высказывания флорентийских республиканцев, направленные против миланских монархистов, или этрусский миф, противопоставленный мифу о Риме. Универсальная монархия посягает на гражданскую и религиозную свободу, ибо вся власть в ней сосредоточена в одних руках. Кроме того, он возражает10761076
  Ibid. Vol. IV. P. 29–37.


[Закрыть] испанскому историку Педро Мехии, утверждавшему, что империя Карла V способствовала развитию торговли. Наделенные универсальной властью правители, говорит Давенант, берут всю добродетель под свой контроль, а затем уничтожают ее. Они стягивают всю торговлю к центрам своего правления и тоже разрушают ее – войной, тиранией и депопуляцией10771077
  Ibid. P. 33–34, 40–41.


[Закрыть]. Лучше, чтобы существовало несколько центров религии, свободы, власти и торговли; всегда ограниченный капитал земли, идет ли речь о добродетели или о торговле, не должен быть сосредоточен в одном месте, но распределен таким образом, чтобы его обладатели могли поддерживать друг друга10781078
  Ibid. Vol. I. P. 348–349; Vol. IV. P. 36–39.


[Закрыть]. Республики – торговые сообщества, и правильно, если будет множество торговых республик, а не единый торговый центр мирового правительства.

Однако такие независимые республики и их соседи будут вести между собой не только торговлю, но и войну. Большинство республик стремится к расширению, а не просто к сохранению своей территории10791079
  Ibid. Vol. IV. P. 4–5.


[Закрыть]. Чем пристальнее мы всматриваемся в размышления Давенанта об отношениях между этими двумя понятиями, тем больше усматриваем в них сознательной неоднозначности. В большей части своих сочинений, особенно в тех, что относятся к межвоенному периоду 1697–1702 годов, он, по-видимому, стремится доказать губительность войны для торговой республики. Однако «война» понимается здесь именно как «военные действия, осуществляемые сухопутной армией, на содержание которой нужны средства общества». И даже в этом смысле она признается результатом происшедших в мире необратимых процессов:

Когда эта война прекращается, дело не в том, что угасла взаимная ненависть противников, и не в том, что люди не хотят решать разногласия сражением, но первой прекращает военные действия та сторона, где раньше заканчиваются деньги. <…>

Ведь война теперь иная, чем во времена наших предков; в коротких походах и ожесточенных боях исход зависел от мужества, но сейчас все искусство войны в некотором смысле свелось к деньгам, и сегодня более других уверен в успехе и победе не тот государь, чьи войска отличаются наибольшей храбростью, а тот, который лучше умеет найти средства, чтобы накормить свою армию, одеть ее и заплатить ей10801080
  «Whenever this war ceases, it will not be for want of mutual hatred in the opposite parties, nor for want of men to fight the quarrel, but that side must first give out where money is first failing. <…> For war is quite changed from what it was in the time of our forefathers; when in a hasty expedition, and a pitched field, the matter was decided by courage; but now the whole art of war is in a manner reduced to money; and now-a-days, that prince, who can best find money to feed, cloath, and pay his army, not he that has the most valiant troops, is surest of success and conquest» (Ibid. Vol. I. P. 15–16).


[Закрыть].

Макиавелли пространно высказывался против такой точки зрения, но Давенант не видит смысла в его контраргументах. Причина не столько в его интересе к теории сражений как таковой, сколько в его убеждении – которого не разделял Макиавелли, издали недружелюбно наблюдавший за Венецией, – что воюют между собой торговые общества, располагающие деньгами, нужными для поддержания армии в боевой готовности. Впрочем, говоря о содержании сухопутных войск, Давенант всегда подчеркивает его пагубные последствия. Он неизменно объясняет их тем, что содержание ложится на общество бременем дополнительного государственного долга. Голландцы, отмечает он, употребляя выражения, заставляющие вспомнить Харрингтона, справляются с такой ситуацией лучше англичан: будучи обществом, всецело построенным на торговле, зажатые между морем и своими врагами, они могут постоянно оставаться в долгу друг у друга и вести умеренную жизнь, в силу чего этот долг остается в пределах разумного10811081
  The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… / Ed. by Sir Ch. Whitworth. Vol. IV. P. 67, 142, 253–255 (неверная нумерация), 390–391.


[Закрыть]. Однако у англичан, занимающихся отчасти торговлей и отчасти землей, деньги на содержание армии ссужают в основном располагающие землей джентри10821082
  Ibid. Vol. I. P. 61, 77, 269, 276; Vol. II. P. 296–297.


[Закрыть]. Коррупция достигает максимума, когда долг концентрируется в руках людей, обладающих возможностью направлять своих представителей в парламент10831083
  Ibid. Vol. I. P. 79.


[Закрыть]. В то же время есть торговцы, которым надо брать в долг, дабы поддерживать и расширять свои частные предприятия. Они обнаруживают, что из‐за публичного долга деньги повышаются в цене и поэтому им приходится сталкиваться со спекуляциями и колебаниями общественного доверия10841084
  Ibid. P. 155–156, 268–269; Vol. III. P. 329.


[Закрыть]. Но как бы плоха сама по себе ни была ситуация, когда одна группа людей оказывается в долгу у другой, в Англии она развивается по наихудшему сценарию. Учреждение общественных фондов привело к расширению класса профессиональных кредиторов. Они обладают достаточной властью и заинтересованы в том, чтобы поддерживать условия, приводящие к росту публичной задолженности, содержанию постоянной армии даже в мирное время и превращению Лондона из торгового центра для всего королевства в самостоятельное предприятие, у которого все королевство в долгу10851085
  Ibid. Vol. IV. P. 217–218.


[Закрыть]. Они стремятся поставить остальных земельных джентри в такое зависимое положение, что парламент может вскоре оказаться бессмысленным и бессильным. В результате возникают раздоры, но те, кто контролирует кредит, умеют и их обратить себе на пользу. Чем менее уверенно чувствует себя общество – включая общую готовность торговать, – тем больше правительство зависит от их желания продолжать ссужать ему деньги и тем больше членов парламента подвержены коррупции, поэтому они по мере собственных возможностей всячески поощряют раздоры. В «Правдивом портрете современного вига» (The True Picture of a Modern Whig) Давенант нарисовал устрашающую карикатуру на людей такого рода, намеренно показав, что они обладают практически неограниченной властью разрушать конституцию. В конце диалога сообщники обсуждают планы прекратить выделять средства из казны и закрыть парламент10861086
  Ibid. P. 127–180, 183–266. Диалог состоит из двух частей.


[Закрыть], и это должно напомнить, что теоретически у них нет никаких причин не питать такого умысла, так как его осуществление обеспечит им возможность распоряжаться всем богатством и неограниченным общественным влиянием. Все стало зависеть от публичного кредита, но публичные долги превратились в своего рода движимое имущество. Те, кто владеет этим имуществом и контролирует его, могут владеть всем и взять все под свой контроль – включая, как начинает казаться, общественное сознание и умы людей. Ранее он писал:

Из всех существ, живущих лишь в воображении людей, нет более причудливого и приятного, чем Кредит; его невозможно добиться силой, он зависит от наших страстей – чаяний и страхов, не раз он подворачивается, когда его не ищут, и часто иссякает без причины, и, однажды потеряв, едва ли можно полностью его вернуть.

Он весьма похож на ту славу или репутацию, которую человек может стяжать благодаря мудрости в управлении государственными делами или мужеству и сноровке на поле боя, – и во многих отношениях сближается с ними. Искусный политик или умелый полководец может, по несчастной случайности, оплошности или из‐за неудачи, подвергнуться позору и утратить теперешние популярность и авторитет, но со временем они вернутся к нему, если он и в самом деле человек выдающихся способностей, наделенный капиталом достоинства. Так и Кредит, хотя он может на некоторое время ослабнуть, а его возобновление потребует усилий, иногда немалых, в какой-то мере может вернуться, если для него есть хороший и надежный фундамент10871087
  «of all beings that have existence only in the minds of men, nothing is more fantastical and nice than Credit; it is never to be forced; it hangs upon opinion, it depends upon our passions of hope and fear; it comes many times unsought for, and often goes away without reason, and when once lost, is hardly to be quite recovered. It very much resembles, and, in many instances, is near akin to that fame and reputation which men obtain by wisdom in governing state affairs, or by valour and conduct in the field. An able statesman, and a great captain, may, by some ill accident, slip, or misfortune, be in disgrace, and lose the present vogue and opinion; yet this, in time, will be regained, where there is shining worth, and a real stock of merit. In the same manner, Credit, though it may be for a while obscured, and labour under some difficulties, yet it may, in some measure, recover, where there is a safe and good foundation at the bottom» (The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… / Ed. by Sir Ch. Whitworth. Vol. I. P. 151 (Discourses on the Public Revenues [«Рассуждение об общественных доходах»], 1698).


[Закрыть].

Давенант вступает в область социологии знания. Он объясняет эпистемологию общества, которое живет за счет денежных инвестиций. Кредит, или репутация, – новая форма, которую естественным образом принимает древнее представление об опытности человека в новом обществе, где деньги и война ускорили все процессы. Люди должны постоянно переводить свою оценку общего блага в действия, связанные с инвестициями и спекуляцией, а поэтому политическая позиция теперь зависит скорее от восприятия будущего, а не от памяти о прошлом. В данном случае Давенант пишет вскоре после мирного 1697 года и изображает благотворное и разумное действие кредита. Это условия, в которых индивиды способны вполне реалистично оценить друг друга и общее положение дел, и тогда

люди почувствуют себя спокойно и безмятежно; взаимная выгода вызовет у них желание помогать друг другу. Они обнаружат, что ни одна торговая нация никогда не могла прокормиться или вести дела, используя только наличный капитал, что доверие друг к другу и умение положиться на другого необходимы для установления и поддержания связей между людьми, подобно послушанию, любви, дружбе или беседе. А когда каждый человек на опыте узнает, как он слаб, когда зависит лишь сам от себя, он станет охотно помогать другим и просить помощи у соседей, что, конечно, постепенно снова приведет к поддержанию кредита на плаву10881088
  «men’s minds will become quiet and appeased; mutual convenience will lead them into a desire of helping one another. They will find, that no trading nation ever did subsist, and carry on its business by real stock; that trust and confidence in each other, are as necessary to link and hold a people together, as obedience, love, friendship, or the intercourse of speech. And when experience has taught each man how weak he is, depending only upon himself, he will be willing to help others, and call upon the assistance of his neighbours, which of course, by degrees, must set credit again afloat» (Ibid. P. 152).


[Закрыть].

Здесь обозначены основы гражданской морали, оправдывающей инвестиции и торговлю, и намечается отождествление коммерческой этики с христианской. Кредит превращается в уверенность, во взаимное доверие и возможность положиться на другого именно тогда, когда люди понимают, что их благополучие зависит от взаимной поддержки. Они осознают: в одиночку им не выстоять, они части одного целого и – если использовать выражение, которое было призвано развеять царившую в ХX веке финансовую панику, – им нечего бояться, кроме страха. Можно сказать, что из того естественного состояния, о котором говорит Гоббс, они переходят в состояние, описанное Локком. Однако именно независимый человек добродетели, обладающий самоуважением, обеспеченным владением недвижимостью, стремится «зависеть лишь сам от себя», черпать силу из своей самостоятельности и быть гражданином. В течение столетия после Давенанта Монтескьё и другие социальные теоретики придут к выводу: спартанская, римская или «готическая» добродетель, основанная на том, что совершенно обособленные друг от друга люди владели землей, была бесчеловечно суровой. Лишь с распространением коммерции и ремесел сформировалось общество, способное к доверию, дружбе и христианской любви. Противопоставление гражданской и христианской добродетели, заданное Макиавелли, повторилось в форме предположения об историческом переходе от эпохи морали, базировавшейся на недвижимом имуществе, к эпохе нравственности, основанной на имуществе движимом.

Однако эпистемологические основания новой морали, изображаемой Давенантом, очень хрупки, и полностью осуществить переход ему так и не удается. Кредит, понимаемый как доверие друг другу, «требует хорошей репутации» и «зависит от наших страстей – надежд и страхов»; и это происходит потому, что объекты такой оценки кредитоспособности не вполне реальны. Здесь лишь отчасти подразумеваются мнения о реальных людях и вещах, которые мы высказываем вслух и которые определяют наши действия; в рамках этой теории общества золото и бумага выступают как символический посредник, служащий для выражения чувств и претворения их в действия, так что они приобретают самостоятельную, но по сути фиктивную ценность. Сам язык, на котором мы общаемся, материализовался и превратился в объект желания, поэтому передаваемые его средствами знания и смыслы подверглись искажению и отчасти утратили свою рациональность. Институт долга и публичного биржевого капитала обратил языковые сигналы в рыночные товары, поэтому те, кто способен повлиять на их стоимость, – как Том Дабл, политик и трейдер из «Правдивого портрета современного вига», – могут свободно контролировать и подделывать «речевую коммуникацию».

Давенант мог помыслить кредит, прочно основанный на сопереживании и репутации, и он предлагал свои средства борьбы с обстановкой, при которой процветал Дабл. Англия должна как можно скорее отказаться от ведения войны с использованием сухопутной армии, финансируемой за счет публичного долга. Сами долги следует уплатить, а закладные на доходы будущих поколений – выкупить. Дельцы и спекулянты обязаны прекратить нарушать равновесие «Древней конституции» патронажем, разжиганием розни между фракциями в парламенте и другими формами коррупции10891089
  Главным трудом Давенанта на эту тему была работа «Рассуждение о правах на жалованье и на его возобновление» («Discourse upon Grants and Resumptions» (1699): The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… Vol. III. P. 1–298). О значимости этого текста см.: Swift J. A Discourse of the Contests and Dissensions between the Nobles and the Commons in Athens and Rome. P. 16–27 (предисловие Ф. Г. Эллиса).


[Закрыть]. Тогда вера людей друг в друга и республику снова послужит «основанием» для «капитала достоинства», укрепленного пониманием подлинных принципов торговли. Давенант в своих размышлениях опирается на идеи республиканизма и Макиавелли. В этом смысле интересно отметить, что Англия как торговая нация явно похожа на Венецию, а не на Рим; ей надлежит избегать войны на terra firma и услуг наемников. Если мы выстроим связь между его нападками на постоянную армию и панегириками Тренчарда, Толанда и Флетчера в адрес народного ополчения, то увидим: задача ополчения – не война с внешними врагами и походы, оно существует для сохранения гражданской, а не имперской добродетели. Необходимо оставить в силе принцип, согласно которому оружие (и все, что с ним связано) находится в руках подданных. Тем не менее существовал один тип войны, который можно было назвать подходящим для Англии как торговой республики, менее олигархической, чем Венеция, и потому обязанной – как отмечал Макиавелли – стремиться к расширению и развивать сопутствующую ему virtù. «Море диктует законы развитию Венеции, но развитие Океании диктует законы морю». Харрингтон не уточнил, какое именно развитие он имел в виду: возможно, расширение сельскохозяйственных угодий за морем – как Давенант и другие представители неохаррингтоновского подхода писали теперь о римской колонизации и ее применимости к Англии, Ирландии и обеим Америкам10901090
  The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… Vol. II. P. 1–76 («On the Plantation Trade»); Moyle W. Essay on the Roman Government // Robbins C. Two English Republican Tracts (см. введение на с. 26–27), а также: Idem. The Excellent Use of Colonies // William and Mary Quarterly. 3rd ser. 1966. Vol. 23. № 4. P. 620–626.


[Закрыть]. Однако по меньшей мере с 1621 года представители партии «страны» в палате общин беспрерывно настаивали на ведении войны с Испанией или Францией на море в противовес войне на суше, за которую страна расплачивается очень высокими налогами на землю. У Давенанта можно найти в зародыше многие аргументы, которые будут развивать другие памфлетисты из числа партии «страны» и тори: войну следует вести на море, ибо это нанесет ущерб французской и испанской торговле, а значит, пойдет на пользу английской; моряки не представляют такой угрозы для конституции, как офицеры и солдаты постоянной армии10911091
  The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… Vol. I. P. 408.


[Закрыть]; в итоге подобная война не приводит к государственному долгу и его порочным последствиям. Сложность заключалась в том, что флот был государственной службой, а торговля оказывалась в руках акционерных обществ, тесно связанных с центральным банком, двором и кредитной системой. Однако высказывания в пользу вмешательства в торговлю и guerre de course10921092
  Корсарская война (франц.). – Прим. ред.


[Закрыть] на море были характерны для партии «страны» и несли на себе отпечаток идей Макиавелли.

Рассматривал ли Давенант силы торговли и флота как формы выражения virtù, устремленной к расширению территории или нет, но его отношение к торговле самой по себе столь неоднозначно с точки зрения морали, что и взгляды Макиавелли на virtù, и по весьма схожим причинам. Торговля необходима, дабы наделить землю ценностью; она необходима для сохранения республики и добродетели отдельного человека:

…Потому что все страны располагают определенным капиталом, который идет на сельское хозяйство, труд, ремесла и фабрики. Он составляет живительную влагу республики, и если она иссякнет, это приведет к истощению, болезни, а затем и гибели политического организма (который, подобно человеческому, подвержен недугам и смертен); и как лишь пища способна поддерживать жизнь в человеческом теле, восстанавливая ущерб, ежечасно наносимый ему временем, так и нация не может просуществовать долго, не получая время от времени помощи и пополнения запасов из‐за рубежа, которые как нельзя лучше обеспечиваются хорошо организованными и разветвленными Торговыми Отношениями10931093
  «for all countries have a certain stock with which their tillage, labour, arts, and manufactures are carried on. And it is the radical moisture of the commonwealth, and if it be quite drawn away the body politic becomes consumptive, hectical, and dies at last (being subject to diseases and death itself, like human frames); and as human bodies are not to be kept alive but by receiving in of nourishment, to repair the hourly decays which time produces, so nations cannot subsist long unless they receive from time to time reliefs and refreshments from abroad, which are no way so well to be administered as by the help of a well governed and extended Traffic» (The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… Vol. II. P. 75 («On the Plantation Trade», 1698)).


[Закрыть].

Впрочем, чуть ниже он писал:

Сама по себе торговля, несомненно, губительна; она приносит то богатство, которое ведет к роскоши; она порождает мошенничество и алчность, уничтожает добродетель и простоту нравов, развращает народ и прокладывает дорогу тому пороку, который всегда заканчивается рабством, у чужестранцев или своих. Ликург, создав самый совершенный образец правления, изгнал ее из своей республики. Но, учитывая обстановку и условия других республик, это зло в нашем случае становится неизбежным. Мы будем постоянно подвергаться атакам и нападениям, имея такой флот, в котором нет необходимости без такой обширной торговли. Однако если нельзя полностью подчинить торговлю безопасности нации, здесь следует поддерживать ее не более, чем это было в Спарте: и благодаря ей мы никогда не сможем почувствовать себя в безопасности, если только не устроим ее так, чтобы увеличить число кораблей и количество моряков10941094
  «Trade, without doubt, is in its nature a pernicious thing; it brings in that wealth which introduces luxury; it gives a rise to fraud and avarice, and extinguishes virtue and simplicity of manners; it depraves a people, and makes way for that corruption which never fails to end in slavery, foreign or domestic. Lycurgus, in the most perfect model of government that was ever framed, did banish it from his commonwealth. But, the posture and condition of other countries considered, it is become with us a necessary evil. We shall be continually exposed to insults and invasions, without such a naval force as is not to be had naturally but where there is an extended traffic. However, if trade cannot be made subservient to the nation’s safety, it ought to be no more encouraged here than it was in Sparta: And it can never tend to make us safe, unless it be so managed as to make us encrease in shipping and the breed of seamen» (Ibid. P. 275; «Essay upon the Probable Methods of Making a People Gainers in the Balance of Trade», 1699).


[Закрыть].

Примерно в то же время в статье под названием «О выгоде для Англии торговли с другими странами» Давенант рассматривал историю этого явления.

Мы едва ли сможем вести такую жизнь, как наши предки, хоть и склонны к этому. Мощь наших соседей на суше и на море так устрашающе растет, что, возможно, нам следует некоторое время оставаться настороже, располагая таким обширным флотом, для содержания которого недостаточно лишь местного урожая и дохода нашей страны.

Поэтому нам надлежит прибегнуть к тем искусственным средствам, которые могут доставить промышленность и хорошая организованная торговля. Если мы сможем устроить так, чтобы никогда не воевать с другими странами, мы можем довольствоваться лишь Иностранной Торговлей, которая не только приносит деньги, необходимые для выплаты людям жалованья, но и воспитывает тех самых людей, которые должны нас защищать.

Человечество кормилось своим трудом и произведениями земли, пока коррупция не породила обман, алчность и силу; но когда сильные начали покорять более слабых и когда для поддержания силы понадобилось политическое правление, они строили города, проводили военные учения и утверждали свое господство, и когда таким образом множество людей оказалось замкнуто в более узком пространстве, они не могли удовлетворить всех своих потребностей тем, что имели в своем распоряжении, под рукой, поэтому они вынуждены были искать средств вдали от себя, и так родилось то, что мы именуем Торговлей, которая сначала представляла собой лишь обращение товаров. <…> [Далее следует фрагмент о происхождении денег.]

Правда, при создании великих империй едва ли принимались в расчет интересы торговли: их создала сила, и сила же поддерживала их существование, а все их богатство состояло из трофеев, добытых в завоеванных странах; мысли людей были заняты главным образом Войной и ее искусством, ибо они знали, что власть всегда притягивает к себе богатство, а железо добывает золото и серебро из других краев.

Торговля начала практиковаться, развиваться и обрела постоянные формы благодаря маленьким государствам, которых окружали соседи намного сильнее их самих, поэтому первыми торговцами, о которых мы читаем, были финикийцы, афиняне, сицилийцы и родосцы, и приносимая ею польза долгое время поддерживала эти республики в борьбе с очень сильными врагами10951095
  «We shall hardly be permitted to live in the way our ancestors did, though inclined to it. The power of our neighbours, both by land and by sea, is grown so formidable, that perhaps we must be for some time upon our guard, with fleets too big to be maintained merely by the natural produce and income of our country. We must therefore have recourse to those artificial helps which industry and a well governed trade may minister. If we could so contrive it, as never to have a foreign war, we might content ourselves with less Foreign Traffic, which not only brings in the money that must pay the men, but breeds up the very men that must defend us. Mankind subsisted by their labour, and from what the earth produced, till their corruptions had brought in fraud, avarice, and force; but when the strong began to invade the weaker, and when strength was to be maintained by policy, they built cities, disciplined men, and erected dominions; and when great numbers were thus confined to a narrower space, their necessities could not be all answered by what was near them, and at hand; so that they were compelled to seek for remoter helps, and this gave rise to what we call Trade, which, at first was only permutation of commodities. <…> It is true, in forming very great empires, the concerns of trade seem not to have been much regarded: As force began them, so force maintained them on; and what wealth they had, came from the spoil of conquered nations: War, and its discipline, was the chief object of their thoughts, as knowing that riches always follow power, and that iron brings to it the gold and silver of other places. Trade was first entertained, cultivated, and put into regular methods, by little states that were surrounded by neighbours, in strength much superior to them; so the original traders we read of, were the Phoenicians, Athenians, Sicilians and Rhodians; and the helps it yielded, did support those commonwealths for a long time, against very potent enemies» (The Political and Commercial Works of… Charles D’Avenant… Vol. I. P. 348–349; «Discourses on the Public Revenues…», II, I, 1698).


[Закрыть].

Далее Давенант разъясняет, как великие империи поглощали торговые республики. В итоге все мировые богатства были собраны в одном месте – как и ограниченный человеческий запас virtù у Макиавелли – но теперь они рассеяны по свету, хотя им вновь угрожает новая универсальная монархия. Таким образом, становится ясно, что торговля, как и virtù, является преобразующей силой, которая нарушает естественный порядок – не вторую природу, от которой мы получаем в наследство наш сформированный традицией характер, а естественную экономику первобытной эпохи, в которой труд каждого человека удовлетворяет потребности другого индивида. Торговля и насилие находятся между собой в такой же связи, как курица и яйцо; точнее, если обмен и торговля пришли вослед грабежу и обману, и то и другое породила роскошь – стремление иметь больше, чем необходимо. Отношения между торговлей и коррупцией все более усложняются: торговля влечет за собой войну, война – долг (в конечном счете губительный для торговли); роскошь порождает, с одной стороны, грабеж или войну, с другой – обмен или торговлю, которая приносит деньги – используемые как наделенный воображаемой ценностью посредник обмена. В свою очередь, деньги, из золотой монеты превращаясь в оформленный на бумаге кредит, приводят к общественному долгу, а значит, и коррупции. Как следствие, торговля оказывается неразрывно связанной с конфликтом; это форма властных отношений между конечными и занимающими конкретное пространство республиками, одновременно причина и следствие их особого характера. Порождая маленькие республики, коммерция порождает свободу и процветание, но одновременно служит и причиной их упадка.

Однако если у Макиавелли virtù определяла как силу внутри и вне республики, так и добродетель внутри республики, то торговля – форма власти вне республики – вносит в ее внутреннее существование материальный, а не моральный вклад. На языке примитивной экономики можно удовлетворительно выразить естественные добродетели. Определенная добродетель может заключаться в том, чтобы честно отдавать избыток чего-то необходимого для поддержания жизни в обмен на излишек какого-то другого товара. Однако торговля определяется в категориях роскоши – в желании иметь больше, чем необходимо, иметь то, в чем нет нужды. Она дает силу, без которой в конкурентном и опасном мире республика может погибнуть; и она порождает коррупцию, но не приносит с собой никакой собственной добродетели, чтобы противостоять этой коррупции. Давенант неоднократно уверяет нас, что существует добродетель, которую законодатели и правители могут поощрять как средство борьбы с коррупцией, но добродетель эта – бережливость10961096
  См., например: Ibid. Vol. I. P. 389–392. На с. 390 обращает на себя внимание языковое сходство с трудами Гвиччардини: «But sometimes there are diseases so deeply fixed, that it is impossible to root them out; and in such a case there is nothing left, but to keep the distemper under, by natural and easy remedies»; «Но иногда случаются недуги, столь глубоко укоренившиеся, что избавиться от них невозможно, и тогда не остается ничего, кроме как естественными и простыми средствами противодействовать заболеванию».


[Закрыть], отрицание роскоши, стремление воздержаться от того, чтобы иметь больше, чем следует, стремление в условиях искусственной экономики роскоши жить по законам экономики естественной. Торговец должен быть бережливым, но он не будет более бережливым от того, что он торговец. Людям коммерции следует проявлять бережливость, если они хотят вести войну, не поддаваясь коррупции; однако уже нельзя ожидать, что они достигнут такой степени бережливости, что смогут вовсе обходиться без войны и торговли, поэтому доступные им возможности избежать коррупции ограничены.