Текст книги "Покрашенный дом"

– Некоторые вещи вовсе не обязательно видеть собственными глазами, – выстрелил в ответ Паппи. – Мы ж не видели Трота с кистью в руке, но совершенно счастливы считать, что это он красит дом, так?

Мама, улучив момент, спросила:

– Люк, с кем сегодня играют «Кардиналз»? – Это был ее стандартный вопрос, этим она почти напрямую хотела дать всем понять, что хочет поесть в спокойной обстановке.

– С «Кабз», – ответил я.

– Сколько у них игр осталось? – продолжала она.

– Только три.

– А Мьюзиэл далеко вперед вырвался?

– На шесть очков. У него триста тридцать шесть. У Баумхольца триста тридцать. Ему Стэна не догнать.

На этом этапе полагалось вступить отцу и поддержать жену в ее попытке увести разговор в сторону от более серьезных вопросов. Он прокашлялся и сказал:

– Забыл вам рассказать. Я тут в прошлую субботу столкнулся с Лу Джеффкотом. Он мне сказал, что у методистов появился новый питчер, он будет играть в воскресенье.

Паппи уже вполне остыл, чтобы заявить:

– Да врет он все. Они каждый год это говорят.

– Да зачем им новый питчер? – чуть улыбнувшись, спросила Бабка, и я решил, что мама сейчас рассмеется.

В воскресенье должен был состояться ежегодный Осенний Пикник – замечательное мероприятие, приводившее в возбуждение весь Блэк-Оук. После молитвы, обычно очень длинной, по крайней мере у нас, баптистов, мы собирались в школе, куда подтягивались и методисты. В тени под деревьями наши дамы раскладывали столько еды, что можно было бы накормить весь наш штат, а после весьма продолжительного ленча мужчины всегда играли в бейсбол.

Это была не совсем обычная игра, потому что на кон ставилось право потом хвастаться и похваляться весь год. Победители в этой игре высмеивали и вышучивали проигравших почем зря. Я не раз слыхал, как посреди зимы мужчины в «Ти шопп» подсмеивались друг над другом по итогам этого матча.

Методисты выигрывали этот матч последние четыре года подряд и все-таки каждый год распространяли слухи о своем новом питчере.

– А у нас кто будет за питчера? – спросил отец. Паппи из года в год был тренером команды баптистской общины, хотя после четырех поражений подряд на него уже начали ворчать.

– Ридли, наверное, – без колебаний ответил Паппи. Он думал об этом матче весь год.

– Да этого Ридли даже я переиграю! – заявил я.

– У тебя есть предложение получше? – резко спросил Паппи.

– Да, сэр!

– Я просто горю нетерпением, так хочу его услышать!

– Ковбой, – сказал я. Все заулыбались. А что, отличная мысль!

Но мексиканцы не могли участвовать в нашем Матче, и люди с гор тоже. Обе команды набирались только из всем известных членов обеих конгрегации – никаких наемных рабочих, никаких родственников из Джонсборо, никаких незаконных участников любого вида и рода. Вокруг Матча было накручено такое количество разных правил и условий, что, если записать все на бумаге, выйдет целая книга, потолще Библии! Судей приглашали из Монетта и платили им по пять долларов плюс все, что они смогут съесть за ленчем. По идее судей никто не должен был знать, но после прошлогоднего поражения возникли слухи, по крайней мере в нашей церкви, что они либо сами методисты, либо женаты на представительницах методистской общины.

– Да, это было бы просто здорово, – сказал отец, мечтательно представляя себе, как Ковбой гонял бы наших противников. Один страйк-аут за другим! И крученые мячи, летящие в них со всех сторон!

Разговор перешел на гораздо более приятные темы, и тут вступили женщины. Бейсбол был отринут в сторону – они заговорили о пикнике, о блюдах, о том, в каких платьях придут женщины из методистской общины, и так далее. Ужин спокойно подошел к обычному концу, и мы двинулись на веранду.

* * *

Я уже решил, что напишу Рики письмо и расскажу все о Либби Летчер. Я был уверен, что никто из взрослых этого не сделает – они были слишком озабочены сохранением тайны. Но Рики надо знать, в чем его обвиняет Либби. Ему же надо как-то на это реагировать. Если он обо всем узнает, то, может быть, сумеет как-то отпроситься в отпуск, домой, чтобы разобраться со сложившейся ситуацией. И чем раньше, тем лучше. Летчеры держались скрытно, никому ничего не говорили, насколько нам было известно, однако в Блэк-Оуке секреты хранить трудно.

До того как отбыть в Корею, Рики раз рассказал нам об одном своем приятеле, парне из Техаса, с которым познакомился в учебном лагере для новобранцев. Парню было всего восемнадцать, но он уже был женат, и его жена была беременна. В армии его на несколько месяцев направили в Калифорнию, возиться с какими-то бумагами, чтобы не погиб на фронте. Записали ему в личное дело сложное положение в семье, так что теперь парень вернется в Техас еще до того, как его жена разродится.

У Рики теперь тоже было это самое сложное положение в семье, просто он об этом пока не знал. Вот я ему об этом и сообщу. Я смылся с веранды, сказав, что устал, и пошел в комнату Рики, где лежала моя дощечка для письма с изображением Великого Вождя. Я притащил ее на кухонный стол – там было светлее всего – и принялся писать большими печатными буквами.

Коротко рассказал о бейсбольном чемпионате, о борьбе за выигрыш, потом о приезде к нам аттракционов, и о Самсоне, и о смерчах, что обрушились на нас в начале недели. У меня не было ни времени, ни желания рассказывать о Хэнке, так что я рассказал ему только основные детали этой истории. Потом сообщил, что Либби Летчер родила ребенка, но не признался, что сам болтался рядом, когда этот младенец появился на свет.

В кухню с веранды вошла мама и спросила, чем я занимаюсь. «Пишу Рики», – ответил я.

– Молодец, – похвалила она. – Но уже пора спать.

– Да, мэм, – ответил я. Я уже исписал целую страницу и очень собой гордился. Завтра еще одну напишу. А потом, может, и еще. Я твердо намеревался написать самое длинное письмо, какое Рики когда-либо от меня получал.

Глава 22

Я уже приближался к концу длинного ряда хлопчатника, упиравшегося в густые заросли по берегу Сайлерз-Крик, когда услышал чьи-то голоса. Стебли здесь были особенно высокие, так что меня за их густой листвой было совершенно не видно. Мешок был наполнен наполовину, а я уже мечтал о поездке в город после ленча, о кино в «Дикси» с кока-колой и поп-корном. Солнце стояло почти прямо над головой; должно быть, время подходило к полудню. Я решил повернуть назад и идти обратно к прицепу, аккуратно собирая весь хлопок, и эффектно закончить день.

Услыхав голоса, я упал на одно колено и медленно и беззвучно уселся на землю. Мне долго ничего не было слышно, и я уже решил, что ошибся, когда до меня донесся голос девушки, едва доносившийся сквозь заросли к тому месту, где я сидел. Она была где-то справа, только я не мог понять, как далеко.

Я медленно поднялся, выглядывая сквозь стебли, но ничего не увидел. Тогда я снова пригнулся и начал пробираться вдоль этого ряда хлопка к его концу, оставив пока свой мешок. Я полз и замирал, полз и замирал, не производя ни звука, пока опять их не услышал. Она была через несколько рядов от меня и, думаю, пряталась за их листвой. Я замер на несколько минут, пока не услышал ее смех, приглушенный зарослями, и тут я понял, что это Тэлли.

Долгое время я стоял на четвереньках, раскачиваясь взад-вперед и пытаясь представить себе, что она там делает, спрятавшись в поле как можно дальше от прицепа. Потом я услышал другой голос, мужской, и решил подобраться поближе.

Нашел дырку пошире между стеблями и пролез сквозь первый ряд совершенно беззвучно. Ветра не было, листья и коробочки не шевелились и не шуршали, так что мне вновь пришлось замереть. И набраться терпения. Потом я пролез сквозь второй ряд и стал ждать, когда вновь раздастся чей-нибудь голос.

Долгое время они молчали, и я уже начал беспокоиться, что они меня услышали. Потом кто-то захихикал, вновь зазвучали оба голоса, и снова начался тихий, приглушенный разговор, который я едва слышал. Я растянулся плашмя и оглядел окрестности с земли, где стебли были толще всего, но не было ни листьев, ни коробочек. Я уже почти различал что-то в нескольких рядах хлопчатника от себя, может, темные волосы Тэлли, а может, и нет. Но решил, что я уже достаточно близко к ним подобрался.

Поблизости никого не было. Все остальные – Спруилы и Чандлеры – двигались назад к прицепу. Мексиканцы были далеко, отсюда не было видно ничего, кроме их соломенных шляп.

Хотя я сидел в тени, пот с меня тек ручьями. Сердце колотилось, во рту пересохло. Тэлли прячется в хлопчатнике с мужчиной, делает что-то плохое, а если нет, то зачем им там прятаться? Мне хотелось что-нибудь сделать, чтобы остановить их, но я понимал, что не имею на это права. Я был еще мальчишка, который просто шпионит за ними, вмешиваясь в их личные дела. Я подумал было убраться оттуда, но голоса меня остановили.

А потом рядом появился щитомордник, водяной щитомордник, которых полно в Арканзасе. Они живут около рек и ручьев, но иногда довольно далеко отползают от них, чтобы погреться на солнце и что-нибудь сожрать. Каждую весну, когда мы заняты севом, это самое обычное зрелище – видеть, как они ползут позади плуга или бороны. Они были толстые, черные, агрессивные и ядовитые. Их укус редко бывает смертельным, но я слыхал множество историй об ужасных смертях.

Если такой попадался, его просто убивали палкой, мотыгой или еще чем-нибудь, что окажется под рукой. Они не так проворны, как гремучие змеи, да и не атакуют сразу, как те, но все равно это гнусные и опасные создания.

Этот щитомордник полз вдоль ряда хлопчатника прямо ко мне и был уже меньше чем в пяти футах. Мы с ним оказались буквально лицом к лицу. Я был так поглощен подглядыванием и подслушиванием, что совершенно забыл обо всем остальном. В ужасе я испустил крик, вскочил на ноги и рванул прочь сквозь ряды хлопка.

Мужской голос позади меня произнес что-то более громко, но в этот момент я был больше озабочен змеей. Я упал на землю возле своего мешка для хлопка, надел его лямку на плечо и пополз в сторону прицепа. Когда я удостоверился, что щитомордник остался далеко позади, я остановился и прислушался. Ничего. Полная тишина. И никто за мной не гонится.

Я медленно выпрямился и осмотрелся. Справа, через несколько рядов от меня, повернувшись ко мне спиной, двигалась Тэлли – мешок для хлопка на плече, соломенная шляпа сдвинута набок; она спокойно продвигалась вперед, будто ничего не случилось.

А слева, продираясь сквозь заросли и пригибаясь, как шпион, появился Ковбой.

* * *

По субботам после ленча Паппи по большей части старался найти какую-нибудь причину, чтобы отсрочить нашу поездку в город. Мы съедали наш ленч, потом я проходил через все унижения мытья и отскребывания, а потом он находил себе какое-нибудь дело, потому что хотел заставить нас ждать. То в тракторе что-то ломалось и требовало немедленного ремонта. И он начинал ползать вокруг «Джона Дира» со своими старыми гаечными ключами, без конца рассуждая о том, что следует сделать немедленно для его починки и что надо купить в городе необходимые запчасти. Или вдруг оказывалось, что у грузовика как-то не так работает мотор и суббота после ленча – самое подходящее время с ним повозиться. Или что насос на колодце требует проверки. А иногда он усаживался за стол на кухне и занимался разной писаниной – правда, ее немного требовалось для ведения дел на нашей ферме.

В конце концов, когда все уже начинали беситься, он долго мылся, после чего мы все же отправлялись в город.

Маме не терпелось поглядеть на самого юного гражданина округа Крэйгхед, пусть он и был Летчером, так что пока Паппи возился в сарае с инструментами, мы загрузили овощами четыре коробки и отправились за реку. Отец воздержался от участия в этой поездке. Предполагаемый отец ребенка приходился ему братом, значит, сам он становился предполагаемым дядей новорожденного, а признать такой факт отец явно был еще не готов. Кроме того, я уверен, у него не было никакого желания снова вступать в пререкания с мистером Летчером.

Мама вела пикап, а я молился, и мы кое-как вполне благополучно преодолели мост. На другом берегу она остановила грузовик и выключила мотор. Пока она переводила дух, я решился. И сказал:

– Мам, мне тебе кое-что надо рассказать.

– Отложить нельзя? – спросила она, наклоняясь к замку зажигания.

– Нет.

Мы сидели в разогретом грузовичке, стоявшем на узкой грунтовой дороге в двух шагах от моста, и поблизости не было видно ни домов, ни других машин. И место, и время идеально подходили для серьезного разговора.

– Ну, что стряслось? – спросила мама, складывая руки на груди. Она, похоже, решила, что я совершил какой-то ужасный поступок.

У меня накопилось что-то очень много разных секретов. Хэнк и избиение братьев Сиско. Купание Тэлли в речке. Рождение ребенка у Либби. Но эти пока могут подождать. Я уже стал настоящим специалистом по хранению тайн. А вот последним непременно надо было поделиться с мамой.

– Мне кажется, Тэлли и Ковбой влюбились друг в друга, – сказал я, и мне тут же стало гораздо легче.

– Да неужели? – спросила она с улыбкой, словно я в этом ничего не понимаю, потому что еще ребенок. Потом улыбка медленно исчезла с ее лица – она обдумывала полученные сведения. А я пытался понять, не известно ли ей тоже что-то об этом романе.

– Точно, мэм.

– И почему ты так думаешь?

– Я застукал их в зарослях хлопка нынче утром.

– И что они там делали? – спросила она, вроде даже немного напуганная тем, что я мог увидеть нечто, что мне видеть не полагается.

– Не знаю, но они там были вдвоем.

– Ты их видел?

Я рассказал ей, как все было, начиная с услышанных голосов, потом про щитомордника и о том, как они разбежались. Подробности я опустил и, к собственному удивлению, ничего не стал преувеличивать. Ну, может, только размеры змеи, зато во всем остальном придерживался чистой правды.

Она выслушала меня и, кажется, здорово удивилась.

– А что они там делали, а, мам? – спросил я.

– Не знаю. Ты ведь ничего не разглядел, не так ли?

– Ага. Как думаешь, они там целовались?

– Вероятно, – быстро ответила она.

Она снова наклонилась к замку зажигания и сказала:

– Ну ладно, я поговорю об этом с твоим отцом.

И мы быстро поехали дальше. И через пару минут я уже не мог с уверенностью сказать, лучше мне стало или нет. Мама мне не раз твердила, что маленьким мальчикам не следует держать что-то в секрете от взрослых. Но всякий раз, когда я открывал ей какой-нибудь секрет, она только плечами пожимала и пересказывала все услышанное отцу. И никаких выгод от своей откровенности я не получал. Но это было все, что я мог сделать. Теперь взрослые знают про Тэлли и Ковбоя, пусть они и беспокоятся об этом.

Летчеры собирали хлопок вблизи своего домика, так что, когда мы подкатили и остановились, они тут же нас окружили. Миссис Летчер появилась из дома и сумела даже выдавить улыбку, а потом стала помогать нам выгружать коробки на их веранду.

– Наверное, вам хочется увидеть ребенка, – тихонько сказала она маме.

Я тоже хотел на него взглянуть, но понимал, что шансов у меня почти нет. Женщины ушли в дом. Я нашел себе местечко в тени рядом с грузовиком, где собирался посидеть в одиночестве, ни во что не вмешиваясь и просто поджидая маму. Мне совершенно не хотелось видеть никого из Летчеров. Тот факт, что мы теперь стали родственниками, пусть даже и не кровными, вызывал у меня тошноту.

Но тут трое их вышли из-за пикапа – трое пацанов во главе с Перси. Двое других были младше и меньше, но почти такие же длинные и крепкие, как он. Не говоря ни слова, они подошли ко мне.

– Привет, Перси, – сказал я, стараясь по крайней мере быть вежливым.

– Чего ты тут делаешь? – прорычал он. Его братья стояли по бокам от него, и все трое как бы выстроились фронтом против меня.

– Мама взяла меня с собой, – сказал я.

– Нечего тебе тут делать! – прошипел он сквозь стиснутые зубы. Мне захотелось смыться. Если правду сказать, мне хотелось удрать, поджав хвост.

– Я маму жду, – сказал я.

– А вот мы тебе щас надерем задницу! – сказал Перси, и все трое сжали кулаки.

– За что?

– За то, что ты Чандлер, а ваш Рики вон что сделал с Либби!

– А я-то тут при чем?

– Все равно! – Самый мелкий из них смотрел на меня особенно злобно. Он щурился и кривил губы, словно скалился на меня, и я решил, что он будет бить первым.

– Трое на одного – нечестно, – сказал я.

– А с Либби было честно?! – крикнул Перси и, как кот лапой, ударил меня в живот. Удар был такой, словно лошадь лягнула, и я с воплем свалился на землю.

Я не раз дрался в школе – обычные потасовки на спортплощадке, которые быстро пресекались учителями еще до того, как дело доходило до серьезных повреждений. Миссис Эмма Инос, учительница третьего класса, однажды прописала мне три удара розгой за попытку побить Джои Столкапа, и Паппи страшно этим гордился. И Рики тоже не очень-то со мной считался, когда мы боролись, боксировали или просто возились. Так что в драке я не был новичком. Паппи любил подраться, и когда я упал, то вспомнил его. Кто-то пнул меня ногой; я ухватился за эту ногу, и тут мы все свалились в кучу, получилась мешанина из мальчишеских тел, маленьких разъяренных бойцов, пинающихся, кусающихся и ругающихся в пыли. Я схватил одного из них за волосы, пока остальные двое колотили меня по спине. Я был твердо намерен свернуть ему шею, но тут Перси врезал мне прямо по носу. На секунду я ослеп, а они, вопя как дикие звери, опять навалились на меня.

Потом я услышал женские крики с веранды. Ну, слава Богу, наконец-то! Миссис Летчер прибыла на место битвы первой и тут же принялась вытаскивать своих пацанов из кучи, ругая их и расшвыривая в разные стороны. Мама в ужасе смотрела на меня. Моя чистая одежда теперь была в пыли и грязи, из носа текла кровь.

– Люк, с тобой все в порядке? – спросила она, хватая меня за плечи.

Глаза у меня слезились, тело начинало ныть. Но я кивнул ей, дескать, все в порядке, никаких проблем.

– А ну срежь мне розгу! – заорала миссис Летчер на Перси. Она еще возилась с двумя младшими, продолжая их ругать. – Как не стыдно бить маленького мальчика?! Он вам ничего не сделал!

У меня тем временем вовсю пошла из носу кровь, она стекала по щеке и капала на рубашку. Мама уложила меня на землю и заставила откинуть голову назад, чтобы остановить кровотечение, и пока она этим занималась, Перси принес прут.

– Я хочу, чтобы ты это видел! – заявила миссис Летчер, обращаясь ко мне.

– Не надо, Дарла, – сказала мама. – Мы лучше поедем.

– Нет, я хочу, чтобы ваш мальчик видел это, – сказала та. – Перси, повернись и наклонись!

– Не, ма, я не буду... – промямлил Перси, явно напуганный.

– Наклонись! Или я отцу скажу! Я тебя научу, как себя вести! Избил мальчика, а он к нам в гости приехал!

– Нет! – ответил Перси, и она ударила его прутом по голове. Он вскрикнул, а она полоснула его прутом по уху.

Потом заставила его нагнуться и ухватиться за коленки. «Отпустишь – неделю подряд буду тебя пороть!» – пригрозила она ему. Он уже плакал, когда она начала его пороть. Мама и я стояли, пораженные ее злостью и жестокостью. После девяти или десяти ударов Перси начал скулить. «Заткнись!» – рявкнула на него мать.

Руки и ноги у нее были такие же тонкие, как этот прут, но если ей недоставало силы, она с лихвой искупала это быстротой движений. Удары следовали как пулеметная очередь, быстрые и сильные, щелкающие, как хлыст пастуха. Десять, двадцать, тридцать ударов, и Перси уже завывал: «Хватит! Пожалуйста, хватит! Я больше не буду!»

Но порка все продолжалась. Это уже было не наказание, гораздо хуже. Когда у нее устала рука, она швырнула Перси на землю, и тот свернулся в клубок и заплакал. К тому времени остальные двое тоже лили слезы. Она схватила среднего за волосы. Назвав его Рэйфордом, она тоже велела ему нагнуться. Рэйфорд медленно наклонился и ухватился за свои коленки. И явно с трудом пережил то, что за этим последовало.

– Поехали, – шепотом сказала мне мама. – Ты можешь лечь в кузове.

Она помогла мне туда забраться, а миссис Летчер тем временем притащила третьего своего отпрыска, волоча его за волосы. Перси и Рэйфорд валялись в пыли, словно жертвы побоища, которое сами же и затеяли. Мама развернула грузовик, и мы поехали прочь, а миссис Летчер принялась лупцевать младшего. Потом сзади раздались громкие голоса, я привстал и увидел, что мистер Летчер бежит вокруг дома, а следом за ним несется свора его детей. Он орал на свою жену, а та, не обращая на него внимания, продолжала порку. Когда он наконец добрался до нее, то схватил ее за руку. Повсюду мельтешили их дети, все они либо вопили, либо плакали.

Потом позади нас поднялась пыль, и они скрылись из виду. Я лег на дно кузова и попытался устроиться поудобнее. А потом стал молиться, чтобы мне никогда больше не пришлось появляться у них на ферме. Мне больше совсем не хотелось видеть ни одного из них, никогда в жизни. И еще я молился, долго и усердно, чтобы никто и никогда не узнал, что Летчеры и Чандлеры теперь родственники.

Мое возвращение домой стало настоящим триумфом. Спруилы уже вымылись и были готовы ехать в город. Они сидели под деревом и пили чай со льдом вместе с Паппи, Бабкой и отцом, когда мы подкатили и остановились футах в двадцати от них. Я со всей театральностью, на какую был способен, встал в кузове и с огромным удовлетворением стал любоваться тем шоком, который они испытали, увидев мое состояние. Так я и стоял – побитый, весь в крови и в пыли, одежда порвана, но ведь стою на своих ногах!

Потом я слез на землю, и все столпились вокруг. Мама выскочила вперед и стала сердито рассказывать:

– Вы не поверите, что случилось! Они втроем напали на Люка! Перси и еще двое напали на него, пока я была у них в доме! Маленькие негодяи! Мы им еду привозим, а они такое устраивают!

Тэлли тоже мне сочувствовала, мне даже показалось, что она хочет до меня дотронуться, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.

– Трое? – переспросил Паппи. Глаза у него так и сверкали.

– Да, и все они гораздо крупнее Люка, – сказала мама. Так начала рождаться легенда. Рост и сила нападавших будут теперь расти день ото дня.

Бабка занялась моим лицом – изучала нос, на котором был небольшой порез. «Может оказаться, что он сломан», – пробормотала она, и я ощутил прилив гордости, услышав это. Однако я вовсе не хотел, чтобы она занялась моим лечением.

– Так ты не убежал? – спросил Паппи. Он тоже подошел поближе.

– Нет, сэр! – гордо заявил я. Я бы убежал, конечно, если б была такая возможность.

– Он не убежал, – сердито сказала мама. – Он там вовсю брыкался и царапался, не меньше, чем эти негодяи.

Паппи аж расцвел. Отец тоже улыбнулся.

– Я к ним завтра съезжу и прикончу этих мерзавцев, – заявил Паппи.

– Никуда не надо ездить, – сказала мама. Она разозлилась, потому что знала, как Паппи любит подраться. Но ведь она выросла в доме, где были одни девчонки. И в драках ничего не понимала.

– Ты хоть раз кому-нибудь врезал? – спросил Паппи.

– Они все ревели, когда мы уезжали, – ответил я.

Мама закатила глаза.

Хэнк пробрался сквозь собравшихся и нагнулся надо мной, изучая полученные повреждения. «Говоришь, их трое было, а?» – прорычал он.

– Да, сэр, – ответил я и кивнул.

– Хороший урок для тебя, парень. Крепче будешь.

– Да, сэр.

– Если хочешь, я могу тебе показать кое-какие приемчики – как себя вести, когда на тебя трое наваливаются.

– Пойдем-ка, я тебя помою, – сказала мама.

– Кажется, у него нос сломан, – сказала Бабка.

– Ты в порядке, Люк? – спросила Тэлли.

– Ага, – ответил я как можно тверже.

И меня повели как настоящего победителя.