Текст книги "Срази и спаси!"

Шарм ответил ему очень долгим взглядом.

– Угу, – сказал он.

– И опять-таки, полагаю, вы испытываете потребность остаться верным памяти вашей усопшей матушки, – не моргнув глазом вывернулся Прюдомм. – И я просто не способен выразить, ваше высочество, как все мы благоговейно чтили ее, пока она пребывала среди нас, да упокоится ее душа с миром. И я глубоко уверен, что она очень гордилась бы своим сыном и…

– Прюдомм…

– Слушаю, государь?

– Смените тему.

– Слушаю, государь. Кстати, ваше высочество, к вам посетитель. Я объяснил ему, что он должен прежде испросить аудиенцию через вашего секретаря, но он заявил, что будет ждать. Он производит впечатление чрезвычайно нахрапистого и, если мне дозволено так выразиться, крайне задиристого субъекта.

– Да неужели? Где же он сейчас?

– Когда я посмотрел туда в последний раз, он ждал во дворе внизу.

– Я его видел, – вмешался Венделл. – Тот самый волосатый верзила, который в гостинице вызвал вас на поединок.

– И он все еще жив? – осведомился Прюдомм.

Шарм направился к окну и поглядел вниз. И действительно, там по булыжнику расхаживал Медведь Макаллистер, а кучка гвардейцев опасливо следила за ним. С плеча у него свисал арбалет, а под мышкой он держал сверток – нечто длинное, завернутое в промасленную бумагу. Шарм пожал плечами:

– Пожалуй, схожу узнаю, чего ему нужно.

Он попрощался с Прюдоммом и спустился по лестнице. Венделл шагал рядом, а Энн следовала в нескольких шагах позади. Во дворе великан поздоровался с принцем очень уважительно, и Шарм ответил со всей приветливостью, какую сумел из себя выжать:

– Что привело тебя в Иллирию?

– Да так, оказался по соседству, – ответил Медведь. – Ну и подумал, почему бы заодно не вернуть его вам. – Он протянул Шарму сверток.

– Знаю! Это Разящий! – бросаясь вперед, закричал Венделл, выхватил сверток прямо из рук принца и сорвал бумагу. – Я знал, знал! Вот здорово! Такой мировой меч. Мой самый любимый из всех ваших мечей.

– Наши ребята нашли его в лесу, – сказал Медведь. – Засел в черепушке дракона. Ну, его выставили напоказ в гостинице. Брали по два медяка с рыла. А я вроде его конфисковал, чтобы вернуть вам.

– Я весьма доволен его возвращением. Благодарю тебя.

– Угу, спасибо, – сказал Венделл.

– Разумеется, за его возврат положено вознаграждение. Я очень рад, что твои друзья сумели его найти.

Медведь переминался с ноги на ногу.

– Угу. Да только, понимаете, я зашел поговорить с вами о другом. Да не о вознаграждениях, а о замке. Понимаете, мы ходили осматривать его.

– Прошли сквозь изгородь?

– Угу. Не знаю, откуда вы знаете, но, думается, что, спалив замок, вы разрушили чары. Через пару дней терновая изгородь начала засыхать и вовсе гибнуть. Мы взялись за топоры и пробрались через нее без помех. На этот раз она так и осталась порубленной. Те ребята занялись драконом, а я с корешами пошел прямо к замку. Хотели… э… посмотреть, что там и как.

– И забрать все, что там плохо лежит, – сказал принц.

– Ну, можно и так сказать. Но вышло очень удачно, что мы туда пошли, потому как нашли в винном погребе уцелевшую парочку виночерпиев. Спустились за новыми бутылками, да и задрыхли. И выходит, что проспали они двадцать лет в этом, ну, погребе, куда до них ни дракон, ни огонь не добрались. Совсем были сбиты с толку. Мы забрали их с собой. А вот от замка мало что осталось. Вы его, можно сказать, сожгли дотла.

– Термиты! Единственный способ избавиться от них…

– Вот, значит, почему! Ну, как бы то ни было, а мы спустились в надкладезную храмину.

– Какую еще храмину?

– Так ров-то наполняется ключевой водой, и там, где ключ бьет из-под земли, имеется старая надкладезная храмина. Новый замок на ней воздвигали, будто на фундаменте.

– И она очень старинная? – внезапно спросила Энн.

– Старинней некуда, барышня. Очень даже старинная. Можно сказать, древняя.

– Продолжай!

– Понимаете, я так думаю: замок построили на развалинах другого замка, постариннее. Забираешься в развалины и лезешь вниз к темницам и всякому там, а спускаешься-то на три, а то и на все четыре разных уровня, и вообще там полным-полно всяких ходов и каморок, и обвалившихся кирпичей и прочего такого. Почти никуда нам ходу не было: сплошные завалы из обломков и всякого другого хлама, ну да все равно видать, какая это древность, куда древнее остального замка, и, думается мне, туда незнамо сколько времени никто не спускался.

– Интересно!

– А вот теперь самое главное, – с торжеством продолжал Медведь. – В эту самую храмину мы залезли, правду сказать, потому лишь, что только туда и можно было залезть без долгих хлопот. А там на стене вырезаны всякие религиозные изображения, кресты и прочее такое. И в местах десяти, не меньше, изображены Граали!

– Ты уверен?

– А как же! Во всяком случае, что-то вроде кубка или там чаши. Ну, я вспомнил, как вы сказали, что искали Грааль, да и подумал, что надо бы вам сообщить.

– Ну, я очень тебе благодарен, Медведь, но, правду сказать, поиски эти вроде сошли на нет.

– А! Значит, вас в наших местах скоро не ждать?

– По-видимому, нет. А отчего бы тебе самому не начать поиски грааля? За него, наверное, что-нибудь выручить да можно.

– Логика тут есть, – пробормотала Энн себе самой. – Надкладезная храмина – как святилище. Грааль был символом плодородия. Вода символизирует жизнь, рождение, а кроме того, и крещение – как символическое рождение к жизни новой.

Медведь пожал плечами.

– Я подумывал, взять его – не взять. Вот только допередь мусор этот разобрать надо, а ребята не очень-то интересуются всякой стариной. Да и сам я тоже, коли на то пошло. А уж со всякими там магическими штуками, так и вовсе.

– Очень разумно.

– Я в честном бою с любым схвачусь, да и в нечестном тоже. Ну а колдовство там всякое, это не по мне.

– Я тебя понимаю.

– Да только вот в деревне все наперекосяк пошло, понимаете? Пока вы не полезли в этот замок, у нас все было чин чинарем. А теперь каждому захотелось узнать точно, что там, собственно, произошло-то? И какие будут отношения между Иллирией и Аласией?

– Политика не по моей части.

– Ну, эту кашу вы заварили, вам бы ее и расхлебать следовало.

Шарм посмотрел на него с досадой.

Медведь развел руками:

– Не то чтобы я смел указывать вашему высочеству, как вы должны поступать.

Принц покачал головой:

– Нет, Медведь, возможно, ты и прав. Дай мне обсудить это с министром информации. Не исключено, что он прольет какой-нибудь свет на ситуацию.

– Что ж, это по-честному.

Они встали, и Шарм хлопнул великана по плечу:

– Для крутого парня, Медведь, ты тот еще дипломат. И вроде бы становишься патриотом своей деревни.

Медведь поскреб в затылке.

– Похоже, ваше высочество, я просто понял, что рано или поздно, а человеку следует обзавестись друзьями.

– Правильно. Спасибо за сведения, Медведь.

– И спасибо за меч, – вставил Венделл.

– На здоровье!

– И не забудь заглянуть в казначейство за вознаграждением.

Медведь ухмыльнулся:

– Не забуду!

Когда волосатый верзила удалился, Энн сказала:

– Ну, он, бесспорно, сменил тон.

– Он совсем не глуп, – сказал Шарм. – Убедился, что ему нас не запугать, и прекратил запугивание.

– Вы отправитесь назад туда?

– Обдумаю попозже. Сегодня вечером у меня другие дела.

– Боже мой! После всего, что произошло сегодня, вы все еще думаете о девушке, которая потеряла туфлю? Почему бы вам просто не отправить ей ее обувь? С посыльным?

– Э… пригласить ее сюда – отличная реклама. Связь с общественностью и все такое прочее. Собственно говоря, придумал это Норвилл. Она будет со своей крестной матерью. Все обещает милую семейную картину.

– Я и забыла! – сказала Энн. – Вам ведь надо заботиться о своей репутации. Как-никак вы ПРИНЦ ШАРМ!

– В самую точку!

* * *

– Мы решили и дальше говорить, что двадцать лет состоим в браке, – поделилась Аврора с Энн. – История эта уже стала достоянием гласности, и она как будто всех убедила. Так к чему вызывать общественное недоверие, вдруг ее изменив? А потому мы с Гаррисоном сегодня вечером поженимся приватно. Сказать правду, это большое облегчение. После последнего фиаско я утратила вкус к пышным свадьбам.

– Еще бы! К тому же зачем вам без всякой нужды омрачать жизнь вашего ребенка пятном незаконнорожденности?

– Вот именно. И во всяком случае, Энн, я от всей души надеюсь, что ты примешь участие в церемонии. Ты была так добра ко мне с первой же минуты нашего знакомства, и я всем сердцем чувствую, что ты моя самая близкая подруга, да нет, моя единственная подруга во всем мире. Я была бы так счастлива, если бы ты согласилась быть моей свидетельницей на свадьбе.

Все это Аврора сказала с глубочайшей искренностью, совершенно забыв, как лишь несколько часов назад они с Энн грызлись, точно два гризли.

– Ах, Аврора, как мило, бесконечно мило с твоей стороны попросить меня об этом, – ответила Энн столь же искренне. – Ну разумеется, я буду твоей свидетельницей. Ты такая замечательная, такая чудесная подруга, что мне кажется, будто мы сестры.

Аврора потискала ее в объятиях.

– Ах, Энн, и мне кажется точно то же!

– Д-е-е-е-рь… – сказал Венделл.

Приглашенные к обеду собирались в салоне, примыкавшем к столовой. Венделл заглянул туда, увидел графа Норвилла, который нервно расправлял галстук, и принца Шарма, который облачился в свои лучшие шелка и расчесывал волосы щеткой, пока они не засияли немыслимым блеском.

– Наша информация об Аласии довольно скудна, – сообщил Норвилл принцу. – Ее жители аккуратно платят нам налоги, никаких хлопот не доставляют, так что не было никакой нужды внедрять туда информатора. Разумеется, теперь, став нашими подданными, они будут охвачены информационной сетью. Однако создание ее, как всегда в подобных случаях, потребует некоторого времени.

– Понимаю, – сказал Шарм.

– На случай, если вы ищете новых подвигов, государь, у меня есть дело о похищении разбойником очень миловидной девицы. Она не принцесса, однако происходит из очень богатой купеческой семьи…

– Ее правда похитили или она бежала с ним?

– Последнее отнюдь не исключено. Но суть в том, что ее близкие убеждены, будто она похищена, и если им ее возвратят, они окажутся в неоплатном долгу у короля.

– Не интересуюсь. Черт возьми, Норвилл, где она? Она опаздывает!

– Пока еще нет, – сказал Норвилл. – После назначенного часа миновало лишь несколько минут.

– Вы думаете, я ей понравлюсь?

– На балу вы ей нравились. Это было очевидно.

– Вы думаете, я и теперь ей буду нравиться?

– Могу лишь надеяться, что на этот раз она не станет выражать свои чувства с такой уж откровенностью.

– Да, конечно, но я хотел бы, чтобы вы обманулись в своей надежде. А самое замечательное в этой девушке, Норвилл, то, что я ни от чего ее не спасал, не избавлял от смерти, не выручал из какой бы то ни было беды. Она ничем мне не обязана, а это значит, что она, когда начала тереться об меня тазом, проделывала это исключительно…

– Из похоти, – докончил Норвилл.

– Ага. Чудесно, правда?

– Нет. И я вынужден указать, принц Шарм, что ни одна из девиц, спасенных вами, тоже ничем вам не обязана. За простое исполнение долга не следует ждать вознаграждения.

– Но вы же сами только что говорили, – вмешался Венделл, – что купеческая семья будет в неоплатном долгу у короля, если принц Шарм вернет им дочь.

– Хм-м-м, да, я это сказал. Отлично замечено, малый! Суть в том, что в политическом смысле вознаграждение это нечто совсем другое, чем в личном плане. И никакие подвиги не дают герою права выходить из границ элементарной порядочности.

– Девица Золия и госпожа Эсмерельда! – объявил лакей.

Все головы повернулись – и остались повернутыми.

Красота, как впоследствии заметит очень известный поэт в куда более позднюю эпоху, заключена в глазу смотрящего. Женщины оценивают красоту по другим меркам, чем мужчины. Женщины судят о красоте по классическому образцу: они находят ее в правильных чертах греческих статуй, в изящной безупречности линий лица и фигуры, в царственной осанке, в гордо вздернутом подбородке. Для них идеал женской красоты – ледяная богиня: предел желанности, но недостижимая.

Когда мужчины оценивают красоту, они подразумевают сексапильность.

Энн была красавицей.

Аврора была красавицей.

Золия была сексапильной.

Длинные огненно-рыжие волосы густыми мягкими волнами ниспадали до талии и ниже, колышась от движения заманчивых овалов ее задика – овалов, которые подчеркивались тугим шелком черного платья. Глубокий вырез открывал и плечи, и верхнюю половину высоких упругих грудей, разделенных дразнящей ложбинкой. На спине вырез спускался еще ниже, подчеркивая грациозный изгиб ее позвоночника. Талия у нее была на редкость тонкой, а длинные стройные ноги казались еще длиннее благодаря черным шелковым чулкам и четырехдюймовым каблукам. Глаза у нее были зелеными, точно первые весенние почки, а пухлые влажные губы складывались бантиком. Она смотрела только на принца Шарма и послала ему улыбку, завораживающую, как пение сирен.

– Что я тебе говорил? – сказал Шарм. – Хороша девочка, а?

– Очень даже ничего, – согласился Венделл.

* * *

Золия так волновалась, что ей казалось, будто сердце у нее вот-вот разорвется. «Даже если ничего не получится, – думала она, – все равно оно того стоит. Если я больше никогда не увижу его, все равно я буду счастлива до конца моих дней. Если я дольше и дня не проживу, то умру в экстазе!» Она ведь была здесь, в королевском замке Иллирии, по спецприглашению, чтобы вновь увидеть ПРИНЦА ШАРМА. Все происходило точно так, как предсказала ее крестная.

От одной мысли о крестной Золия радостно затрепетала. Эсмерельда была такой-такой несравненной. И не просто потому, что могла творить волшебство, она сама была волшебной. Она обладала тем магическим свойством – чарами, харизмой, называйте, как хотите, – которое сразу же пленило Золию, едва Эсмерельда явилась ей в первый раз. А уж когда она нежно обняла Золию и утешила ее, все горести будто куда-то исчезли, и мир наполнило теплое золотистое сияние.

Ей иногда казалось, что все сложилось бы по-иному, будь она круглой сиротой. Ну, формально она, конечно, и была круглой сиротой, так как ее мать и отец умерли. Но думала она совсем про другое сиротство. Думала она о брошенных детях, найденышах, лишившихся родителей в самом нежном возрасте и совершенно их не помнящих. Такие дети, как ей было известно, все лелеяли одну и ту же мечту. Когда-нибудь, грезили они, их настоящие родители найдут их и окажутся красивыми, богатыми и любящими и увезут их жить счастливо до конца дней где-нибудь еще.

Золия была лишена радости подобных грез. Ее отец продержался, пока ей не исполнилось восемь, так что у нее было достаточно времени узнать, что ее мать умерла, давая ей жизнь. Да-да, умерла, без всяких сомнений, ну и никак не могла вернуться за ней. А он говорил о покойнице с ожесточением, виня ее за то, что она не просто умерла, а умерла, так и не родив ему сыновей. Он женился во второй раз, надеясь обзавестись новыми детьми, создать, если удастся, мужскую династию, но через неделю лошадь лягнула его в лоб, на чем все и кончилось. А свежеиспеченная мачеха Золии не получила ничего, кроме еще одного рта, который нужно было кормить. И она решила компенсировать расходы трудом – трудом Золии: и девочка в один миг оказалась служанкой, на которую взвалили всю черную работу. И как будто этого было мало, так через несколько лет стало ясно, что Золия вырастет более красивой, чем ее сводные сестры, – гораздо-гораздо красивее. И если ревнивая зависть женщины внушает страх, то ревнивая зависть двух девочек-подростков еще куда ужаснее.

Вот так красавица Золия оказалась вечной рабыней, которую ожидали только долгие тоскливые годы без единого просвета и даже без надежды спастись благодаря удачному браку, ее сводные сестрицы не собирались выпускать ее из дому, пока она не станет старой девой или пока они сами не выйдут замуж, что сводилось к такому же финалу.

И вдруг в вечер бала, когда Золия, оставшись дома одна, плакала у очага (она в те дни плакала очень часто – хроническая депрессия, знаете ли), как вдруг комнату заполнили разноцветные пляшущие огоньки, и она услышала слова, которым было суждено бесповоротно изменить ее жизнь.

– Держись за меня, малыш, и ты доберешься до самого верха!

И вот теперь она медленно шла вперед, не спуская глаз с принца и чуточку покачивая бедрами, как ее научила Эсмерельда. Она раздвигала плечи так, что ее груди приподнимались и выпячивались, давая возможность заглянуть в ложбинку между ними на тщательно рассчитанную глубину. «Способ заставить сердце мужчины забиться ниже пояса, малыш!» – повторяла Эсмерельда. Она же снабдила Золию платьями, среди которых были та-а-ки-е!

Теперь она продолжала идти к принцу Шарму, устремив взор в его невозмутимые голубые глаза. («Все время гляди ему в глаза, дорогая. В самую глубину: все эти оголтелые самцы на деле безнадежные романтики».) Когда она приблизилась к принцу, то не остановилась для реверанса, но медленно подняла руки. Шарм раскрыл объятия, и она упала в них, не отводя глаз от его лица, прижимаясь к нему всей длиной своего соблазнительного тела, почти подставляя губы его губам.

– О мой принц! – прошептала она.

– О моя прекрасная незнакомка, – прошептал Шарм.

– О, мой кишечник, – буркнула Энн.

– Ш-ш-ш! – сказала Аврора, глядя через плечо Золии глазами столь же холодными и недвижными, как трупное окоченение.

– С той минуты, как я потерял вас на балу в ту ночь, я чувствовал себя человеком, заблудившимся в пустыне без воды и надежды на спасение, – сказал принц. – Вокруг меня не было никакой жизни, лишь сыпучие унылые пески да ветер, стонавший над ними, повторяя ваше имя. А теперь передо мной будто возник оазис, и воды любви струятся из глубоких подземных источников!

– С той минуты, как я покинула вас на балу, – шептала Золия, – для меня перестало всходить солнце, и непроглядные черные ночи окружили меня подобно волкам, и рыскали, и рычали у моих дверей, а знобящий ветер запускал ледяные пальцы мне в грудь и сжимал мое сердце холодными беспощадными тисками. А теперь весенний ветерок повеял там, где прежде простирался только замерзший луг.

Она могла продолжать в таком духе очень долго, поскольку ее крестная загодя исписала листы и листы такой вот лабудой и заставила затвердить ее всю наизусть. Шарм отвечал тоже на редкость романтичными фразами – просто отличными, подумала она, если он и вправду импровизирует. Единственное, что ей было совсем не по вкусу, это необходимость прижиматься к нему. Когда мальчики прикасались к ней даже случайно, у нее словно мурашки по коже бегали. И она пожаловалась на это Эсмерельде в ночь после бала.

«Я знаю, дорогая, – сказала ее крестная фея. – Мужчины такие омерзительные твари! Но крайне важно, чтобы ты это терпела, чтобы продолжала и дальше притворяться, будто тебе нравятся его ласки, и даже провоцировать их. Это краеугольный камень всего нашего плана».

«Но когда я лягу с ним в постель, разве утром он не проникнется ко мне отвращением? Все говорят, что именно так и бывает».

«Да, есть и такие мужчины, – подтвердила Эсмерельда. – Но Шарм не из них. Он для подобного чересчур порядочный. Пойми же, ты имеешь дело с мужчиной, у которого есть все, чего бы он ни пожелал… почти все. И ты дашь ему то, чего он желает превыше всего, единственное, чего ему не предложит ни одна другая девушка в королевстве. Его врожденное чувство чести вынудит его сделать тебе предложение вступить с ним в брак».

Золия кивнула. Она безгранично доверяла крестной.

«И помни, радость моя, как только вы с ним поженитесь и мы твердо обоснуемся в замке, – Эсмерельда наклонилась к ней, – тебе больше не придется терпеть его прикосновений».

Это обещание ободрило девушку, и теперь Эсмерельда, наблюдая за ними через обеденный стол, была вполне довольна тем, как Золия исполняла свою роль. Девочка – прирожденная актриса! В эпизоде, когда она потянулась через принца за солонкой, задев его кончиками грудей, у него буквально глаза на лоб вылезли. Попался на крючок и уже не сорвется!

Эсмерельда обвела взглядом стол, обдумывая свой следующий ход. Паж… да, с ним стоит поговорить. Надо будет после обеда занять его – может, парочка-другая волшебных фокусов? – чтобы держать подальше от его господина. Граф, конечно, шут гороховый, но морализирующий шут может оказаться опасным для плана. Придется и для него что-нибудь придумать, пока принц не сумеет увлечь Золию в укромный уголок для решающего хода.

Остальные гости значения не имели. К счастью, король был слишком занят, чтобы удостоить обед своим присутствием. Вельможные гости и дворцовая шушера препятствия не составят, а две заезжие принцессы, хотя и достаточно привлекательны на манер высокопорядочной соседки в окне напротив, составить конкуренцию Золии явно не могли.

Эсмерельда пригубила вино и улыбнулась Норвиллу:

– Ах, граф, скажите мне, что вы думаете о нынешней политической ситуации?

На другом конце стола Аврора яростно пронзала вилкой кусок рыбы на своей тарелке.

– Эта шлюха! – шипела она. – Эта потаскуха! Эта стерва! Если она затеет какие-нибудь штучки, я ее убью!

Энн изобразила легкую усмешку:

– Успокойся! Нет причин так волноваться. Не все ли тебе равно, если принц потеряет голову из-за какой-то наглой сучки вроде Золии?

– Золия! При чем тут Золия? Я говорю про крестную! Она та самая голубая фея, которая наложила на меня чары!

Эти слова послужили весьма эффективной затычкой для разговора. Энн повернула голову, чуть не вывихнув шею, а сидевшие за ней королева Руби и Мандельбаум наклонились над столом, чтобы лучше рассмотреть Эсмерельду.

– Она фея? Ты уверена?

– Конечно, уверена! Посмотрю я, как ты забудешь женщину, которая в один прекрасный день попытается тебя… э… не важно.

– Что-что?

– Ну, скажем, я бы не рекомендовала тебе нанимать ее сторожить цветочки невинности.

– Что-что? – сказала Энн.

– Забудь. Просто эта баба интриганка, махинаторша и прохиндейка чистейшей воды. В Аласии она то и дело к чему-нибудь подбиралась. Только втереть очки папочке ей так и не удалось. Она все время пыталась выцыганить у него какой-нибудь политический пост, так что в конце концов у них вышла жуткая ссора, и она прокляла нас всех.

– Проклятие было то еще! – заметила королева Руби. – Видимо, она обладает незаурядной силой.

– Совсем не обязательно, – сказал Мандельбаум. – Чары она наложила очень грубо. Подключила всю силу из волшебного леса, чтобы подпитывать их. Подозреваю, она собиралась быстренько их снять, а затем обнаружила, что не знает, как это сделать. Когда волшебство леса истощилось, фее пришлось его оставить.

– Вот только своих интриг она не оставила! Теперь она заявляется сюда и старается приобрести влияние при дворе через принца Шарма. Она властолюбива до помешательства. Ну, я ее осажу! – Внезапно Аврора уронила вилку. – О-о! О нет.

– Что случилось?

– А что, если она все еще охотится на меня? Через двадцать лет она вновь появляется в день моей свадьбы!

– Простое совпадение, – сказала Энн. – Шарм разыскивал эту девку три месяца до того, как в первый раз услышал о твоем существовании.

– Все равно я не стану рисковать. Попрошу Гаррисона распорядиться, чтобы принц держался от этой девчонки подальше. Да и вообще она не в его вкусе.

В глазах Мандельбаума мелькнули смешливые искорки, Энн пожала плечами:

– Сомневаюсь, чтобы Шарм подчинился такому распоряжению. Скорее это только толкнет его в ее объятья.

– Извините меня, – вмешался Мандельбаум. – Я не хочу сказать ничего дурного, принцесса, но разве в вашем положении можно чернить репутацию другой девицы? Я задаю этот вопрос из чистой любознательности.

– Это совсем другое, – сухо ответила Аврора. – Я была помолвлена.

– Совершенно верно! – бросилась на защиту Энн. – Помолвленные могут позволить себе это с полным правом.

– Ни в коем случае! – сказала королева Руби. – Энн, не понимаю, где ты набралась такого вздора!

– Ну, может быть, и не с полным правом, но все-таки это менее дурно, чем было бы, если бы они не были помолвлены. Ну, вы понимаете, о чем я.

– Моя дорогая, я вижу, нам придется поговорить очень серьезно!

– Чудесно! Полагаю, вы все это время оставались образчиком целомудрия!

– Мы с Мандельбаумом просто друзья, – отрезала королева Руби.

– Ну, я не стану сидеть сложа руки, ждать, чтобы что-нибудь произошло! – заявила Аврора и швырнула салфетку на стол. – Пойду скажу этим двум корыстным тварям, что мне их козни известны и я позабочусь, чтобы принц узнал обо всем. Я обязана сделать для него хотя бы это. – Она наклонилась к Энн. – И меня ты не проведешь, Маленькая Принцесса! Кусок рыбы на своей тарелке ты разодрала на кусочки, меньше конопляного семечка, и ни единого не положила в рот.

Энн посмотрела на свою тарелку и поднесла вилку ко рту, затем снова ее положила и обняла блондинку за плечи.

– Аврора, – зашептала она ей на ухо, – если тебе действительно дорог принц Шарм и если ты действительно моя подруга, то лучшее, что ты можешь сделать, это выйти замуж елико возможно быстрее и елико возможно без шума.

Автора посмотрела на нее с недоумением.

– Просто поверь мне, – сказала Энн. – Забудь про крестную фею. Это было двадцать лет назад. Оставь все как есть.

Аврора поколебалась, а затем приняла решение.

– Ты не знаешь эту бабу, как ее знаю я. – Она встала и прошла вдоль длинного стола. – Граф Норвилл, не могу ли я поговорить с вами наедине?

– Разумеется, принцесса.

– Ах, к чему такие тайны, пупочка, – сказала Эсмерельда. – Не сомневаюсь, что знаю, какую историйку ты нацелилась наплести. И не сомневаюсь, что истинный джентльмен предоставит мне возможность прямо и честно изложить, как было дело.

– Не вижу, почему бы и нет, – сказал Норвилл, недоуменно переводя взгляд с одной на другую.

– Прямо! – повторила Аврора. – Какое новое понятие для тебя! Все, к чему ты причастна, всегда прямо, как штопор. Ты и эта проблядушка, которую ты наняла соблазнить принца!

Глаза Эсмерельды сверкнули, но ее голос остался ровным.

– Чувствуем себя немножко не в себе сегодня, а, белобрысая? Может, спазмы станут полегче, когда ты подрастешь. А пока почему бы тебе не прилечь и не вздремнуть долго-долго? Я могла бы тебе помочь.

Аврору трясло от еле сдерживаемой ярости. Она прошипела сквозь стиснутые зубы:

– Только попробуй, лахудра! При иллирийском дворе есть чародеи, которые поджарят тебя, как кусок грудинки, и отправят твою силу в трубу, как клуб дыма. Едва они заметят хоть намек на колдовство, как чары тут же превратят тебя в шкварки. И они сумеют нейтрализовать любые чары, какие бы ты ни наложила на Шарма, так что забудь свои мелкие происки!

– Чары, какими Золия околдовывает мужчин, никакого отношения к колдовству не имеют, – сказала Эсмерельда. – Может, до тебя это допрет, когда ты подрастешь.

– Кстати, о Золии, где она? – спросил Норвилл.

Они посмотрели через стол. Золия и принц тихонько ускользнули, оставив два пустых кресла и нетронутые тарелки с десертом.

– Мне кажется, они сказали что-то о том, что подышат свежим воздухом, – сладким голосом объяснила Эсмерельда. – Я не стала бы беспокоиться о Золии, граф. Не сомневаюсь, что принц Шарм позаботится о ней.

* * *

Иллирийский замок был очень большим. Он был воздвигнут на пологом холме, который возвышался футов на сто над столицей Иллирией в окружении лавок и жилых домов, складов, школ и спортивных площадок, гостиниц и церквей, пивных и пивоварен, конюшен, контор, пекарен, кафе и театров – всего того, что делало ее самым столичным городом в двадцати королевствах. В свою очередь, столица Иллирия находилась практически в самом географическом центре страны Иллирии, и во все стороны от нее разбегались вполне приличные мощеные дороги.

Однако при подъезде к столице все взоры к себе приковывал замок. Чудовищный, огромный, сложенный из серых и черных камней, он был построен шесть веков назад. Впрочем, с тех времен сохранились лишь некоторые части, остальные же в большинстве своем были совсем новыми. И в нем проживала не только королевская семья, но помещений и двориков вполне хватало для королевского правительства и рабочих кабинетов несметного числа высокопоставленных чиновников, потребных для управления страной такой величины, как Иллирия, не считая покоев для заезжих вельмож, бесчисленных каморок для слуг и ремонтных рабочих, а сверх всего, в нем квартировал вооруженный гарнизон, солдаты которого несли охрану и поддерживали общественное спокойствие и порядок. Несомненно, в свое время замок мог похвастать единым архитектурным стилем, некоей стройностью в системе помещений и коридоров. Но века пристроек и перестроек превратили его в лабиринт тупиков, задних лестниц и потайных комнат, которые вовсе не предназначались в потайные, но оказались в таком отдалении от центральной части, что полностью стерлись в людской памяти.

– Какая миленькая! – сказала Золия, когда они вошли в одну из таких комнат. – И до чего уютно старомодная!

– Самое оно, верно? – сказал Шарм. – Королева Беллинда обставила эту комнату, чтобы писать в ней стихи, любуясь на город. Когда сто сорок лет назад воздвигли новую южную башню, ей осталось любоваться только глухой стеной, и писать стихи она перебралась куда-то еще. А тут все осталось так, как было при ней.

– Я догадывалась, что эти кружева и бархат выбирали не вы. А стихи она писала хорошие? Для возлюбленного?

– Писала она их для своих детей. И, кажется, вполне на уровне, если вы любите поэзию. Легенда гласит, что она подарила томик своему младшему сыну, который засунул его в грудной карман, отправляясь на битву. Стрела поразила его прямо в грудь, но застряла в стихах и только чуть оцарапала кожу.

– Так значит, поэзия спасла ему жизнь!

– К несчастью, царапина воспалилась, и он все равно погиб от сепсиса. Прихоть войны.

– М-м-м-м, – произнесла Золия неуверенно. Листки крестной не подготовили ее к такому разговорному гамбиту. Но она решила продолжать на свой страх и риск:

– Полагаю, мы можем извлечь урок из этой истории!

– Класть в нагрудные карманы тома потолще?

– Не доверять удаче. Полагаю, юный воин отлично провел время в битве после своего чудесного избавления от смерти и почувствовал себя неуязвимым. Стал чересчур самонадеянным и не позаботился смазать царапину целебным бальзамом. Ему следовало бы воспользоваться своей удачей, а он ею злоупотребил.

– Угу.

Золия опустилась на козетку и широко раскинула юбки. Блеснули черные чулки, обтягивающие ее икры. Шарм сел рядом с ней, как она и ожидала.

– Вот, предположим, девушка поехала бы на бал – не принцесса, а обыкновенная девушка, и познакомилась бы с просто чудесным мальчиком. Это была бы удача. Предположим, мальчик пригласил бы ее на обед. Хороший признак, доказывающий, что он умеет пользоваться своей удачей. Ну, мне кажется, этой девушке выпал ее счастливый случай, и она тоже его не упустила. Но от нее зависит, чтобы этот мальчик не обманулся в своих ожиданиях. Мои рассуждения верны, не правда ли?