Текст книги "Слово как улика. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас"

Глава 9
Что случилось с Дженни?

В июне 2005 года девятнадцатилетняя Дженни Николл исчезла из своего родного города Ричмонд в Йоркшире. Она была известной домоседкой, поблизости жили ее многочисленные друзья и коллеги, поэтому ее исчезновение стало полной загадкой для родных и близких. Несколько раз распространялись объявления с просьбой сообщить о ее местонахождении, в том числе душераздирающий призыв о помощи от ее родителей. Однако все было безрезультатно, за исключением того, что родители Дженни некоторое время продолжали получать SMS-сообщения с ее мобильного телефона. Полиция беспокоилась, что исчезновение Дженни могло быть недобровольным, и задавалась вопросом, не отправляет ли сообщения ее похититель. Был ли, например, некий день, когда стиль сообщений очевидным образом изменился?

Одним из способов выявления стилевых изменений является рассмотрение отдельных слов и словосочетаний, которые можно написать более чем одним способом, например I am и I’m («я [есть] »), two и 2 («два») и так далее. В контексте SMS-сообщений таких слов множество: av, hav и ave вместо have («иметь»), отбрасывание конечного g в словах с окончанием -ing, написание of вместо off, fone вместо phone («телефон») и так далее. Задачу поиска лексических альтернатив можно упростить, предприняв их классификацию (см. таблицу 9.1).

Таблица 9.1. Классификация альтернативных лексических вариантов

Я нашел в сообщениях несколько случаев использования разных вариантов написания одного и того же слова, например окончание -ing бывало написано и как -ing, и как -in, а слово have как have и ave. Я расположил 15 сообщений с телефона Дженни в хронологическом порядке, для того чтобы понять, существует ли в последовательности момент, после которого меняется существенное количество написаний. Теоретически, его наличие могло бы обозначать момент перехода от одного стиля языка сообщений к другому. Это, в свою очередь, могло стать подтверждением того, что сообщения написаны разными авторами. Однако мне следовало помнить о нескольких важных нюансах, включая следующие:

• Стиль писем и SMS-сообщений автора может меняться при изменении жизненных обстоятельств (переезд, означающий разлуку с семей и друзьями, смена работы и так далее), с началом приема курса медикаментов, при эмоциональном расстройстве, возникновении новых личных отношений и так далее. Тип сообщений и отношения с адресатом также играют важную роль и влияют на стиль сообщений.

• Определение разных языковых стилей на основе малых образцов само по себе чревато трудностями. Устойчивую языковую черту в малом текстовом образце нельзя полагать «постоянной» (на самом деле даже в крупных образцах речи из постоянных черт трудно извлечь пользу). Весьма вероятно, что, будь образец объемнее, эта черта встречалась бы в нескольких вариантах.

Затем я составил исчерпывающий список всевозможных встреченных текстовых дуальностей, приведенный в таблице 9.2. По причине размеров образца и типовой принадлежности текста выбор черт был основан на самих текстах, а не на каких-либо априорных критериях. Так, при сравнении друг с другом двух романов можно было бы перечислить множество дуальных черт, но в случае маленького корпуса SMS-сообщений ясно, что места для дуальностей в нем будет мало. И все же порой в мобильных сообщениях смешиваются стили написания, и не всегда можно быть уверенным в том, что́ перед нами: обычная вариация или дуальность, связанная с авторством. Изучив таблицу 9.2, вы увидите, что из 13 исследованных черт 8 отличали ранние сообщения от более поздних, а некоторые встречались и в более ранних, и в более поздних сообщениях.

Таблица 9.2. Список найденных дуальных черт

Помимо приведенных выше категорий были исследованы еще две орфографические черты: пропуск гласной между согласными (например, lve вместо leave – «покидать») и использование в словосочетании или предложении цифры, набранной встык (например, had2go вместо had 2 go – «была должна идти»).

Я обнаружил, что пропуски гласных в словах вроде leave не были значимыми, а вот ситуация с пристыковкой цифры, заменяющей буквы (например, 2 вместо two), была значима. В ранних сообщениях главным образом встречались написания вроде want2go, а не want 2 go (want to go – «хочу пойти»). Было еще несколько случаев объединения двух и более слов в кластеры – выражения без пробелов между словами, в том числе suppose2go (suppose to go – «собираюсь пойти»). Такое написание ни в коем случае не индивидуально, многие люди используют его в своих SMS, но в то же время в более поздних сообщениях подобное встречалось реже. Средняя длина таких кластеризованных слов отчетливо снижалась в сообщениях, полученных после исчезновения Дженни, с 6,16 до 4,09 символов (букв и цифр). Сообщения до указанной даты (26 июня 2005 года) содержат длинные кластеры, такие как suppose2go, cu2moz (see you tomorrow – «увидимся завтра»), icant2day (I can’t today – «я не могу сегодня») и так далее, после же кластеры становятся в целом короче, например every1 (everyone – «каждый»), m8 (mate – «приятель») и так далее. Более ранние сообщения демонстрируют не просто более длинные (в среднем) кластеры, меняется и характер кластеров. Ранние кластеры обычно являются словосочетаниями и предложениями, а поздние обычно представляют собой одиночные слова либо, самое большее, пары слов. Так, среди ранних кластеров мы встречаем booked2go (booked to go – «запланировала пойти»), want2go (want to go – «хочу пойти»), have2get (have to get – «должна получить»), в то время как в поздних кластерах глагол в инфинитиве обычно отделен от главного глагола и частицы, например ave2 go (have to go – «должна пойти») (дважды). Более того, мы не находим таких словосочетаний, как pressent2moz (present tomorrow – «присутствует завтра»), and2will’s (and to Will’s – «и в “у Уиллса”») и таких фраз, как cu2moz (see you tomorrow – «увидимся завтра») и go2shop (go to shop – «пойти в магазин»). Таким образом, наблюдаются два разных способа кластеризации слов. В более ранних кластерах цифра обычно расположена посередине, обычно это «2». В более поздних кластерах справа от цифры стоит пробел. Я счел эту черту значимой.

Затем я рассмотрел объем каждого сообщения. Подсчет слов велся двумя способами: подсчетом собственно слов (например, cu2moz – это на самом деле три слова: see you tomorrow) и подсчетом кластерных формаций (здесь cu2moz считалось одним словом). При обоих способах подсчета выходило, что сообщения до 26 июня 2005 года были в среднем значительно короче, чем после этой даты. Таким образом, оказалось, что ранние сообщения были гораздо короче поздних. Эта черта также выглядит значимой.

В июне 2005 года девятнадцатилетняя Дженни Николл исчезла из своего родного города Ричмонд в Йоркшире… родители Дженни некоторое время продолжали получать SMS-сообщения с ее мобильного телефона.

Далее я рассмотрел среднюю длину слов. В какой-то степени это было уже сделано в рамках подсчета слов выше, но отличие средней длины слов оказалось значительным при кластерном подсчете (5,44 ранние/4,77 поздние) и незначительным при обычном (3,59 ранние/3,57 поздние). Последнее значение является низким, что, вероятно, отражает неформальную природу содержимого многих мобильных сообщений. В среднем низкая длина слова часто свойственна SMS-сообщениям.

Я задался вопросом о том, важен ли для данного дела языковой регистр. Если говорить упрощенно, то регистр – это степень формальности сообщения. В очень широком смысле можно сказать, что I am формальнее, чем I’m. Для целей нашего рассуждения можно сказать, что I am относится к более высокому регистру, чем I’m. Между более ранними и более поздними сообщениями заметных изменений регистра не наблюдается. Дело в том, что регистр в обоих случаях смешанный: в обоих наборах сообщений слова более формального регистра перемежаются словами менее формального регистра. Например, в более ранних сообщениях my («мой») обычно написано как my (в том числе myself – «меня саму»), что формально, в то время как I am в ранних сообщениях главным образом пишется как im, а в поздних – как i am, что более формально, в то время как my в поздних сообщениях пишется главным образом искаженно, как me (в том числе meself). Тот факт, что одна конструкция формальна в ранних сообщениях и неформальна в поздних, в то время как для другой конструкции верно обратное, вероятно, не является значимым. Как было указано выше, смешанные регистры в SMS-сообщениях одного и того же человека и даже в одном и том же сообщении – не редкость. Однако поскольку обе конструкции указывают на самого пишущего, интересна смена стиля при упоминании себя в более поздних сообщениях. К сожалению, важность этого трудно оценить в лингвистических терминах. Мы можем сказать только то, что my обычно фонетически более ударно, чем me (когда имеется в виду my), и то, что в I am ударение падает на глагол am, в то время как в I’m ударение падает на местоимение. Главное здесь то, что разницы в регистре между более ранними и более поздними сообщениями нет, но это и неудивительно, так как смешение регистров зачастую свойственно мобильным сообщениям. Поэтому регистр оказался незначимым. Однако мне все же показалось, что имела место смена стиля в сообщениях после 26 июня 2005 года. После отправки моего отчета меня проинформировали, что 30 июня 2005 года Дженни видели определенно последний раз.

Как я упоминал выше, на этот раз в моем распоряжении был очень небольшой образец речи, и я ощущал необходимость обращаться с результатами с осторожностью. Обнаруженные различия могли объясняться самыми разнообразными причинами. К стилистическим изменениям речи могут приводить перемены в жизненных обстоятельствах, изменения в отношениях и сильные эмоциональные потрясения. В контексте исчезновения все это вполне возможно: поздние сообщения вполне могли быть отправлены девушкой, ушедшей из дома, вступившей в новые отношения, злящейся на своих родителей и желающей, чтобы ее оставили в покое. Возможно, все отличия ранних сообщений от поздних объясняются изменениями в отношениях автора и адресата. Возросшая длина сообщений может озадачивать, если не принимать во внимание тот факт, что содержание более поздних сообщений совершенно отличается от содержания ранних и что два из более поздних были предположительно адресованы кому-то из родителей, а не одному из сверстников Дженни, что было нормой для ранних сообщений. К тому же, в то время как ранние сообщения касаются встреч с друзьями, планирования таких встреч, короткого обсуждения дня рождения друга, упоминания текущего местонахождения и так далее, то более поздние сообщения главным образом призваны объяснить ее долгое отсутствие дома, и потому их возросшая длина вполне оправданна. Однако в целом различия казались слишком многочисленными для того, чтобы считать это совпадением.

Два года спустя после работы над этим делом в Тиссайде состоялся суд на Дэвидом Ходгсоном. Он был признан виновным в убийстве Дженни, но, к несчастью, ее тело так и не было найдено, а Ходгсон продолжает отрицать какую-либо причастность к этому преступлению.

Глава 10
Дело о медицинской дезинформации

Похоже, в последние годы большие корпорации и организации, воспользовавшись преимуществами современных технологий, стали держать простых граждан (особенно выражающих недовольство) на почтительном расстоянии. Стало почти невозможно дозвониться до тех, кто принимает решения, а ожидание ответа на письменную жалобу может растянуться на месяцы и даже годы. Многие запросы и жалобы касаются жизненно важных сведений. И тем не менее, некоторые организации ведут себя скрытно, нередко вопреки духу закона, и многие из них выработали сложные лингвистические стратегии, позволяющие избежать предоставления потребителю необходимой для него информации. Эта глава иллюстрирует один из таких случаев и завершается рассмотрением некоторых подобных стратегий.

История дела

Один пациент крупной больницы Государственной службы здравоохранения, расположенной где-то в Соединенном Королевстве (назовем его мистер Энтони), пытался получить копию своей истории болезни, полагая, что серьезная операция, перенесенная им в 2003 году, не была необходима. Он считал, что если бы хирург, оперировавший его в 2003 году, должным образом ознакомился с его историей болезни в части, касающейся более ранней операции в 1995 году, то он не стал бы его оперировать и мистер Энтони не столкнулся бы с дальнейшими осложнениями медицинского характера.

После нескольких телефонных звонков и писем мистер Энтони так и не получил всех сведений, которых он добивался от больницы; более того, ему сообщили, что больше ничего не могут сделать. Тогда он обрисовал ситуацию в письме, направленном в отдел жалоб больницы и в итоге получил от главного врача ответ, по сути снимающий с больницы всякую ответственность.

В переписке определенно обнаруживалось несколько несоответствий. В своем письме от 22 апреля 2003 года главный врач сообщал мистеру Энтони, что тот уже получил полную историю болезни. Однако, по утверждению мистера Энтони, в полученных документах операция 1995 года не упоминалась. Он написал об этом, но получил ответ лишь 16 октября 2003 года. В нем сообщалось, что персонал больницы как раз работал над «отправкой копий запрошенной истории». Из этого ясно следовало, что мистер Энтони не мог получить полную историю болезни в апреле. При более внимательном изучении апрельского письма выяснилось, что оно это подтверждает, так как в нем написано: «Мы уведомили вас о том, что отправили вам копии ваших медицинских записей… согласно вашему запросу». Отсюда можно сделать вывод, что существуют определенные документы, о которых мистер Энтони не знал, и что больница строго следовала его «непрофессиональному» запросу, в котором он, весьма вероятно, не упомянул определенные документы, так как, возможно, не знал о них – отсюда слова «согласно вашему запросу».

Весьма часто крупные корпоративные организации, имея дело с частным лицом, пользуются безобидными на вид фразами вроде «согласно вашему запросу», для того чтобы не предоставлять сведений, по-видимому не упомянутых в его письме-запросе. Хотя любой здравомыслящий человек в данном случае понял бы, что мистер Энтони говорил и об этих документах тоже.

Такое происходит, потому что большинство жалующихся – обычные граждане, не обладающие специальными знаниями, касающимися работы крупных организаций, особенностей хранения историй болезни и на самом деле слабо представляющие, как устроена бюрократическая машина, с которой они имеют дело. Более того, судя по апрельскому письму, главный врач отделял историю болезни (medical records) от медицинских записей (medical notes), чего мистер Энтони не мог принять во внимание. Хотя в некоторых случаях различие между историей болезни и медицинскими записями бывает значимым, главврач воспользовался возможным пробелом в осведомленности мистера Энтони и заявил, что все его запросы были удовлетворены, очевидно, для того, чтобы избежать выдачи определенного рода документации. Однако хотя словосочетание «медицинские записи» может показаться безобидным и неспециальным, подобное его использование – в качестве указания на документацию, не входящую в «историю болезни», – ясно говорит о том, что главный врач использует его в строгом терминологическом значении, возможно, как способ отказать мистеру Энтони в доступе к сведениям, включенным в историю болезни, а не в медицинские записи.

Организации могут темнить, задерживать, запутывать, прибегать к специальному языку, звучащему как повседневный, и вообще играть в корпоративные игры, почти не боясь быть привлеченными к ответственности.

Профессионалы, работающие в таких организациях, умеют защищать деятельность своей организации подобными лингвистическими стратегиями. Когда главный врач пишет в апрельском письме: «Мы также сообщаем, что существуют другие документы, касающиеся лечения в 1995 году… не раскрытые… поскольку вы их не запрашивали», – это звучит лицемерно, так как выясняется, что лечение мистера Энтони в 2000 году было связано медицински и исторически с его лечением в 1995 году, и, следовательно, эти более ранние документы относились к сведениям, которые он запрашивал. Любопытно использование в этом контексте глагола «раскрывать» (disclose): «… эти документы не были раскрыты…», так как словосочетание «раскрывать запись» используется куда реже, чем словосочетание «раскрывать сведения» (disclose information). Поиск в интернете показывает, что последнее встречается почти в 60 раз чаще первого[19]19
  Поиск в Google 27 мая 2008 года выдал 30 100 результатов на запрос disclose a record и 1 720 000 результатов на запрос disclose information. – Прим. авт.


[Закрыть].

Воспользовавшись корпусом профессиональных текстов (Cobuild), я обнаружил, что слово «сведения» (information) на самом деле является самым частым спутником слова «раскрывать» (disclose). Слово «документы» (records) не встречалось со словом «раскрывать» ни разу. Можно также заметить, что в предложении, содержащем глагол «раскрывать», употреблен страдательный залог – «они не были раскрыты». В этом предложении не говорится, кем они не были раскрыты – это называется бессубъектный страдательный залог. Использование бессубъектного страдательного залога позволяет автору, главному врачу, дистанцироваться от того, что не было «раскрыто». Более того, поскольку слово «раскрывать» гораздо чаще употребляется вместе со словом «сведения», оно указывает на то, что главному врачу было известно об имевшем место «нераскрытии» сведений. Использование страдательного залога, особенно бессубъектного, позволяет ему дистанцироваться от этого. Это также очевидно по другим словосочетаниям, использованным главным врачом в апрельском письме, например: «Как я понимаю, вы не упоминали каких-либо иных документов». Отсюда следует, что автор не знает наверняка, а лишь «понимает», возможно, при посредстве третьего лица. Подобным же образом звучит и фраза «Я с сожалением узнал, что мои выводы для вас неприемлемы». Здесь говорится, что главный врач «узнал» это не напрямую от мистера Энтони, а от кого-то еще. Все эти обороты указывают на то, что главный врач пытается дистанцироваться от жалобы мистера Энтони. В завершающем предложении главный врач пишет:

К сожалению, в данных обстоятельствах я должен заключить, что мы больше ничего не можем добавить к разрешению этого вопроса к вашему удовлетворению.

Здесь по-прежнему используются дистанцирующие стратегии, например, слова «я должен заключить» указывают на то, что автор сделал все, что в его силах, хотя этому отчасти противоречат слова «больше ничего не можем добавить к разрешению этого вопроса», указывающие на то, что главный врач не знает в точности, что могло бы этот вопрос решить. Однако мистер Энтони абсолютно ясно указал, как решить вопрос: показать ему всю историю болезни.

В письме от 8 октября главный врач пишет:

Мистер Смит, главный консультант, возглавлявший, как вы знаете, местное собрание по урегулированию споров, отсутствовал в связи с отпуском… по его возвращении мы продолжим рассмотрение ваших замечаний.

Меня удивило, что автор говорит «отсутствовал в связи с отпуском». «Был в отпуске» подразумевает, что указанный человек отсутствует. Возможно, конечно, что он был в отпуске и уже вернулся, но официально все еще «отсутствует». Тогда это указывает на то, что автор, возможно, не хочет указывать, что главный консультант, в общем-то, доступен для разговора, и тогда это способ отсрочить доступ к истории болезни мистера Энтони, которая в любом случае станет доступна к моменту написания главным врачом письма от 16 октября – всего неделю спустя.

Мистер Энтони также запросил копию видеозаписи собрания по урегулированию споров, так как предполагал, что на этой пленке содержатся важные сведения о его лечении. Говоря об этой видеозаписи, главный врач утверждает, что она предназначена для упрощения подготовки заметок по встрече и что впоследствии такие записи подлежат удалению.

Вот что он пишет:

По завершении работы с материалом пленки, согласно принятой практике, стираются и используются повторно.

Главный врач не утверждает, что пленки действительно были стерты, но лишь что такова практика. Как и словосочетание «отсутствовал в связи с отпуском», словосочетание «стираются и используются повторно» избыточно. Зачем «стирать» пленку, если она будет «использоваться повторно»?

В завершение этого вопроса автор зачем-то добавляет:

К сожалению, мы не можем предоставить вам копии записей.

Но это уже и так ясно из сказанного выше. Возможно, это означает, что пленки либо их копии все же существуют. Я выдвигаю такое предположение, будучи знакомым с любопытной областью лингвистики под названием «максимы речевого общения Грайса»[20]20
  Grice, P. (1975). ‘Logic and Conversation’. Cole and Morgan (1975), стр. 41—58. – Прим. авт.


[Закрыть].

Эта занятная теория рассматривает вопрос о том, сколько сведений предоставляет говорящий/пишущий и каково качество этих сведений. Говоря неформально, в отношении этих пленок мне кажется, что главный врач возражает чуть больше необходимого (количественно), в то время как качественный аспект слабоват. «По завершении работы с материалом пленки, согласно принятой практике, стираются и используются повторно. К сожалению, мы не можем предоставить вам копии записей». На мой взгляд, было бы более естественным, если бы главный врач начал с выражения сожаления и продолжил объяснением, например: «К сожалению, мы не можем предоставить вам копии пленок, так как они были использованы повторно, как это обычно делается». Мне кажется, что главный врач подбирает слова слишком тщательно.

Однако мы можем видеть, что мистер Энтони так и не получил всю историю болезни, так как в своем письме от 16 октября главный врач пишет:

…мне сообщили [кто? в каком контексте?], что вы уже получили полный доступ ко всем документам, соответствующим данным обстоятельствам.

Это указывает на то, что существуют записи, которых мистер Энтони не получил; он получил только «соответствующие». Без сомнения, существует некая директива больницы или министерства здравоохранения, регулирующая, что и каким обстоятельствам соответствует, но откуда мистеру Энтони об этом знать? Слова главного врача указывают на то, что, возможно, существуют документы, ему, мистеру Энтони, не выданные, поскольку эти документы не соответствуют «данным обстоятельствам». Но он не указывает ни того, что это за документы, ни того, что это за обстоятельства, а главное – не сказано, как мистеру Энтони получить документы помимо тех, что у него уже есть. Более того, фразу «Ваш запрос на получение других записей в любой физической, электронной и иных формах, разрешенных Законом о защите данных, был рассмотрен…» можно истолковать в том смысле, что Закон о защите данных запрещает, в случае мистера Энтони и «в данных обстоятельствах», доступ к определенным записям, в то время как на самом деле это предложение (как я его прочел) означает всего лишь то, что Закон о защите данных вводит ограничения относительно форм этих записей (физической, электронной и так далее). В сочетании со словами «…мне сообщили, что вы уже получили полный доступ ко всем документам, соответствующим данным обстоятельствам» это добавление может ввести читателя в простительное заблуждение насчет наличия в Законе о защите данных неких ограничений: может показаться, что автор пишет о соблюдении им Закона о защите данных и что этот закон обязывает его ограничить доступ мистера Энтони к остальным записям.

Нет сомнений в том, что мистер Энтони столкнулся с волокитой и обтекаемыми формулировками главного врача упомянутой больницы, использовавшего языковые стратегии, призванные скрыть правду, которую мистер Энтони имел полное право знать, и записи, которые он имел полное право просмотреть, что не позволило своевременно решить жизненно важные вопросы, касающиеся здоровья и благополучия мистера Энтони. По меньшей мере, этому учреждению недостает прозрачности. Крупные организации умеют прятаться за правилами, предписаниями и процедурами, непрозрачными для посторонних. Даже процесс общения с ними затрудняется современными технологиями (например, телефонными системами со сбивающим с толку набором вариантов ввода: «Если вы хотите то-то, пожалуйста, нажмите 1, 2, 3» и так далее). Организации могут темнить, задерживать, запутывать, прибегать к специальному языку, звучащему как повседневный, и вообще играть в корпоративные игры, почти не боясь быть привлеченными к ответственности. К счастью, подробный лингвистический анализ позволяет выявить лингвистические стратегии, используемые некоторыми корпорациями. В данном случае стратегия складывается из четырех составляющих: 1) использование обычного языка, который также является техническим в контексте деятельности организации; 2) подталкивание с помощью двусмысленности к ложным выводам о существовании законодательства, регулирующего или ограничивающего то, к каким сведениям потребитель имеет право доступа; 3) определение категорий с помощью семантических терминов, неизвестных потребителю и 4) попытки избежать подразумеваемого значения путем буквального толкования терминов. Эти стратегии изложены в таблице 10.1.

Распространенные лингвистические приемы достижения указанных выше стратегических целей включают: двусмысленность лексики и выражений, отчасти с использованием полисемии, бессубъектного страдательного залога, употребление длинных многосоставных предложений, нередко с опущенными глаголами или дополнениями, а также придаточными предложениями с неоднозначным подчинением.

Таблица 10.1 . Список стратегий достижения неинформативности

Ясно, что больница нарушила все основные правила использования простого английского языка и применила лингвистические средства институционального злоупотребления.

Мистер Энтони подал в суд на больничный трест, и в последнюю минуту больница согласилась разрешить спор полюбовно. Надеюсь, что судебная лингвистика сыграла в этом свою небольшую роль.