Текст книги "Азъ есмь Софья. Тень за троном"

Поль ухмыльнулся:

– Рад буду, боярин.

Вот так и врастают в чужую землю. Корнями крепятся, семьями, детьми, внуками, для коих русский уже родным будет. Два-три поколения – и окончательно обрусеют Мельины.

* * *

Двадцать второго июня турки подошли к Вене.

Со стен на них спокойно смотрели комендант города герцог Мельфи и пан Володыевский. Яна не было. У него войска-то – сплошь кавалерия, а от таких за стенами толку чуть. Пришлось отойти подальше. Ударят, когда момент придет.

– Много их…

– И не таких видали, а и тех бивали, – на русский лад пожал плечами Ежи.

Маленький рыцарь чувствовал себя спокойным. Вот в Каменце – там да, там другое дело. За спиной была Бася, земля родная, там костьми лечь стоило. А тут что? Политические интересы?

Ну-ну…

Да сожри турки ту Вену три раза и все три поперек, у Ежи не заболит.

Затрубили трубы, и вперед выехал турок в расшитых золотом одеждах. Помахал белым флагом, вызывая на переговоры.

Герцог вздохнул и направился к воротам. Обязанности…

Хотя что там будет, наперед знал. Предложат сдаться, дело житейское. Он, конечно, предложение отвергнет, потому как его император за такое повесит, словно последнего вора.

А потом…

Потом останется только молиться Богу и почаще заряжать пушки.

Ежи остался на стене. Сощуренными глазами оглядывал окрестности. Постройки вокруг Вены снесли, чтобы облегчить работу ее защитникам. Попробуют турки волной накатиться – и расстреливать их будут что ту волну. Безжалостно и каждой пулей в цель. Только и они не дураки. Апроши рыть будут, траншеи ладить, редуты…

Могут, конечно, ринуться на приступ, чай, их двести тысяч тут будет. И взять крепость могли бы при таком раскладе. Да только это им несвойственно. Тогда ж, почитай, каждый пятый в землю ляжет. Куда им, собакам…

Внизу что-то отвечал комендант Вены. Потом парламентер развернулся и поскакал обратно.

Осада началась.

* * *

Приходилось ли вам приговаривать к казни свою любовницу? Мать своих детей? Просто любимую женщину?

Нет?

Тогда не понять вам страданий Короля-Солнца. А у него было оч-чень плохое предчувствие. Посланцы от Папы Римского прибыли более двух недель назад и торчали у короля, как гвоздь в неудобьсказуемом месте. Им-то что?

Сказано – искать и хватать, вот они и будут. Допрашивать с применением истинно христианских методов (дыба, вода, огонь), увещевать (вода, огонь, дыба), доискиваться правды…

Под эти поиски попало уже человек двадцать придворных, в том числе и герцог де Вивонн. А где герцог, там и его сестра.

Атенаис пока не трогали, но Людовик почти кожей ощущал свое бессилие. Рано или поздно, так или иначе… не будут ее покрывать. Не те людишки!

А скандал разгорелся шумный!

Его имя полощут на всю Европу, особенно голландцы стараются, словно не понимают, что Нидерландам будет только лучше под его милостивым владычеством! Ежели так дальше пойдет, второй Фронды не миновать.

Кто-то людишек подогревает, но кто? Зачем?!

Мысли были печальными.

– Мой друг, вы позволите?

В комнату скользнула темная тень.

Франсуаза Скаррон, маркиза де Ментенон. Она одна из первых согласилась побеседовать с посланниками Папы, она настаивала, что дети все равно невинны, в чем бы там ни подозревали их мать, она защищала малышек словно львица – и Людовик был ей благодарен. А еще она была достаточно симпатична. И – умна.

С ней можно было поговорить обо всем. Она кожей чуяла королевское настроение, и все чаще Людовик задумывался: где были его глаза? Рядом такая женщина, а он соблазнился на золотые кудри Атенаис.

Или та его правда приворожила?

– Мы рады видеть вас, Франсуаза.

Его величество благосклонно кивнул. Маркиза присела в глубоком реверансе, чуть улыбнулась. Короля невольно царапнуло простое закрытое платье, убранные в узел волосы – ничего общего с веселой легкомысленной Атенаис. И все же…

Франсуаза была красива. Темные волосы, темные глаза, нежная мраморная кожа – недаром когда-то ее прозвали «прекрасной индианкой». А когда к красоте добавляются ум и внутренняя сила, женщину можно опасаться. Или просто – опасаться за свое сердце?

– Что-то не так с детьми?

– Ваше величество, я боюсь за них. Толпы осаждают мой дом. Пусть малышей сейчас там нет, но… это страшно. Люди кидаются грязью, кричат такое, что страшно повторить…

– Я пошлю войска, чтобы разогнать этих тварей.

– Гнев людской так просто не остудить, ваше величество. Они требуют маркизу де Монтеспан – и рано или поздно ее получат.

Людовик и сам это отлично знал. Но…

– Маркиза, вы понимаете, сколько значила для меня Атенаис.

Франсуаза не позволила себе улыбнуться, хотя отметила это важное «значила». Людовик уже отрекся от своей любовницы. На расправу он ее не выдаст, но…

– Народ настроен к ней очень… холодно. Вы сами помните Лекюера…

Помнил ли Людовик? Да, он не забыл священника, который отказался дать мадам де Монтеспан отпущение грехов. Еще и высказался в весьма нелицеприятных выражениях. Конечно, Великолепная Атенаис бросилась жаловаться возлюбленному, священника строго наказали, а толку?

Как люди ее не любили, так и продолжали, а теперь вообще возненавидели.

– Я не могу отдать ее на расправу, маркиза.

– Но этого и не надо, ваше величество. Есть ведь решение, которое устроит все стороны? И я не верю, что вы, с вашим блестящим умом, до сих пор его не приняли. Хотя, конечно, это безумно тяжело. Я вам так сочувствую, сир, просто безумно…

Судя по бараньему взгляду короля, решения он в упор не видел. Но не признаваться же?

– Какое бы решение я ни принял, маркиза все равно будет мертва…

Хоть суди сам, хоть отдай святошам – результат один.

– Ваше величество, но «мертва» и «мертва для мира» – это все-таки вещи разные? И дети смогут ее навещать, и вы проявите свое милосердие. А монастырь можно выбрать… подходящий?

Франсуаза смотрела невинно. А до Людовика доходило.

И то верно, монахиня – уже не человек. И позором на ее детей это не ляжет! Не будет Атенаис, будет сестра… Мария, например. Где-нибудь в глуши, там, где птица лишний раз не пролетает? И на него уже позор не падет, он не станет закрывать королевским именем чернокнижницу. И…

Какая же умница Франсуаза. Не зря он ей детей доверил!

– Вы правы, маркиза. И монастырь уже выбран.

Франсуаза присела в реверансе.

– Я и не сомневаюсь в вашей мудрости, сир. Так я могу объяснить это детям? Что их мама, в ужасе от подозрений, решила очистить свое имя единственным возможным путем и уйти от мира, чтобы на них не пало пятно подозрений?

– Да, разумеется.

– Благодарю вас, сир! Вы так добры…

Людовик галантно распрощался с дамой и вернулся к делам. Но сейчас ему было уже намного спокойнее. Скандал, конечно, разразится, но королевскую фамилию не затронет, а это уже отлично!

Умничка мадам де Ментенон.

Надо будет чаще с ней общаться. И как он ее раньше не заметил?

Франсуаза тоже была довольна. Ей удалось натолкнуть короля на хорошую мысль и устранить с дороги одно из главных препятствий. Она была так близко от трона, так близко от Людовика! Казалось, руку протяни! А вот воспользоваться властью не могла. Атенаис порвала бы горло любому, заподозрив в покушении на ее право или место. Сейчас же…

Интересно, какой монастырь выберет для любовницы его величество?

Франсуаза оценила бы иронию, знай она, что Людовик подумывает о парижском монастыре кармелиток, в котором уже жила его бывшая любовница Луиза де Лавальер. А что? Короля дамы уже делили, в соседних покоях уже жили, теперь будут делить иного жениха. Вечного.

Королю, хоть он и звался Милосердным, был свойствен легкий моральный садизм.

Увы…

* * *

Осада Вены проходила спокойно и даже как-то буднично. Турки подкапывались под стены, сверху их обстреливали, но методы противодействия были давно известны, так что сильного ущерба нехристям нанести не удавалось. Так, потрепать нервы.

Для обеих сторон в осаде были и свои плюсы – и свои минусы.

Плюс для австрийцев – выигранное время, невзятый город, недокорм в турецкой армии, да и союзники могут подойти в любой момент. Минусы? Так у них тоже нервы не железные, людей намного меньше, и припасов решительно не хватает. Продлись осада полгода – сапоги варить придется.

Плюс для турок – минимальный расход людей, все-таки регулярной армии оставалось не так и много, поражение в Польше янычарам на пользу не пошло. Минус – то же время. Поди прокорми такую толпень? А еще животные… фураж никто не отменял.

Сложная ситуация. Но пока обе стороны тянули время.

Тем временем собиралось Воинство Священной Лиги. Священная Римская Империя отжалела аж сорок тысяч войска. Венецианская республика на пару с Мальтой – двадцать. Поляки были представлены Яном Собесским. Слали письма и к русским, но царь отговаривался. Мол, мы как только, так и сразу… а брачный договор уже подписан? Ах, нет еще?

Ну, тогда извините. Утром деньги – вечером стулья. Намеки, что так договор никогда и не подпишут, русских тоже не пугали: люди целее будут. Тем более что Алексей Алексеевич ушел в поход, а царевна Софья торговаться умела. В ее фирме без частичной предоплаты не работали, и триста лет, отмотанных назад, на ее мнение никак не повлияли. Знаем мы таких… котов Леопольдов. Сначала попользуется, а потом лапками разведет: «Денег нету, ребята, давайте жить дружно?» И что? Заказывать его киллеру?

Всех не перестреляешь.

Так что император, скрежеща зубами, писал в Эскуриал и в Португалию. Дело двигалось, но с таким скрипом… Турки двигались намного быстрее. Ян выступил бы под стены Вены, если бы ему не ударили в спину.

Дело в том, что турецкая армия была громадна. Двести тысяч – это много, очень много. И всей толпой идти не могла. Была растянута-рассеяна вдоль коммуникаций. Но несколько отрядов, в которые, кстати, входили и остатки татарской конницы, мечтающие поквитаться за польский и крымский разгромы, шли достаточно быстро. А еще были валахи, венгры и молдаване под командованием Имре Текели. Им идти было куда как ближе. Габсбургов они терпеть не могли, а потому согласились на предложение турецкого султана.

Сулейман спешил к Вене, а войска Имре продвигались тихо, вдоль польских границ. И в нужный момент – ударили. Легкие, мобильные, конные и оружные. Мало того что они ударили – еще, вот кошмар-то, вот беспорядок, начались опять волнения в Чехии. Еще не высохла там кровь, пролитая во время Тридцатилетней войны.

Чего уж говорить – в начале века там было более двух с половиной миллионов людей. Сейчас – не более восьмисот тысяч. И оставшиеся не хотели поквитаться? За свою свободу? За навязанных на шею иезуитов? Да там стоило только спичку поднести – и полыхнуло.

Имре и поднес.

И в тылу у Леопольда вспыхнула самая страшная война – партизанская.

Войска Имре передвигались по землям Чехии невозбранно, их встречали с радостью, а провожали с грустью. Тем более дисциплину Текели установил железную. И то сказать – не было у него в войске наемников с большой дороги, коим бы пограбить и потешиться. Люди Ракоци, люди Зринских, люди самого Текели, валахи – все, кто сам натерпелся от Габсбургов.

Солдат Леопольда давили, травили, выцеливали из дубрав и рощ – одним словом, им в спину стрелял каждый куст. А потому необходимая помощь к осажденной Вене просто не пришла. Леопольд вынужден был бросить часть союзных войск под командованием Яна Собесского на усмирение бунтующей провинции – иначе рисковал остаться аккурат с одной Веной.

Ян не возражал, ему вовсе не хотелось класть своих людей за чужие интересы. А вот погоняться за негодяями, которые мутят народ?

О, это сколько угодно!

Так и получилось, что под стены Вены вышло совместное австрийско-венецианское войско под командованием графа Эрнста фон Шатермберга.

Но птицы летят быстрее, чем идут войска.

* * *

– Готовы ли царские покои?

Софья носилась по Кремлю ураганом. Вот-вот должна приехать Ульрика-Элеонора, а у них еще тут крокодил не ловился!

– Да все готово, Сонюшка. Успокойся.

Тетка Анна, которая надзирала за приготовлениями, смотрела ласково.

– Да я и не беспокоилась.

Соня немножко лгала.

На правах свекрови ее сегодня уже помучила боярыня Морозова, выговаривала за бесплодие.

Не брюхата ли ты, невестушка? Нет? А коли что с Ванечкой случится, род без наследника по твоей вине останется… может, ты и вообще бесплодна?

Долго Софья слушать ее не стала, но осадочек никуда не делся.

У Шан опять же…

Да, девушка полностью покорна и мила, но… гадюки – они тоже тихие и милые. И тенденция в поведении малявки была весьма неприятна.

Пять истерик за последние двенадцать дней. Можно понять девчонку – осталась без служанок и евнухов, которых вежливо отослали на родину… Ну как – отослали? Уехать они точно уехали. А вот куда доедут?

В зависимости от политической ориентации данного персонажа. Вот евнухов точно надо передавить, большую часть, а служанок можно и оставить. Поживут в Дьяково, а там и к делу пристроим. Язык преподавать или еще что полезное… Замуж выдадим.

У Шан оказалась окружена русскими и принялась действовать.

Слезы, крики, скандалы… Все прекращалось в присутствии Федора. Братец гладил невесту по голове и чувствовал себя большим и сильным рыцарем. А как еще, если девушка (пусть девочка, но надолго ли) бросается тебе со слезами на шею, лепечет что-то благодарное, затихает в твоих руках…

Так и озлишься, что воспитывала в братьях ответственность.

Любовница пока помогала отвлечь Федю, но У Шан настроилась на долговременную осаду. Активно изучала язык, интересовалась христианской верой, перенимала обычаи – так что боярыни были в восторге.

Тетки радовались – мол, помощница будет.

А Софья видела другое.

Долговременную интригу. Не привыкать этой девочке, она среди таких росла. Она будет выжидать и год, и два, и пять лет – и ударит. Рано или поздно, но в уязвимое место.

У вас паранойя?

Это еще не значит, что за вами никто не следит.

Возможно, Софья преувеличивала возможности малявки, но все, все в ней кричало о том, что в царскую семью вползла змея. И избавиться сейчас от нее нет никакой возможности, нужна хотя бы пара наследников.

Что остается?

Терпеть и ждать. И искать противовесы. В виде Ульрики-Элеоноры. Еще не приехавшая принцесса уже обречена на дружбу с Софьей. Хороша ли она, плоха ли – царская семья должна быть безупречна. Приятно и то, что на стороне Софьи играет время. У Шан пока рожать детей не может, а вот Ульрика – вполне. И воспитывать своих детей надо в нужном духе. Да и у китаянки детей заберут сразу после рождения.

Конечно, девушка будет сопротивляться, кто бы спорил. Но… традиция. Такая приятная и нужная штука! Или даже без традиций – отправить их с Федей куда-нибудь по делам, а ребенка оставить с кормилицами. Не тащить же малыша в дальние дали без всяких условий?

Ладно. Время что-нибудь придумать еще есть.

Эх, сложно это.

Так что Софья готовилась к приему очередной невестки и просчитывала последствия. Вариантов было много. Ульрика окажется еще одной У Шан, Ульрика окажется неким вариантом Любавы, Ульрика окажется редкостной стервой…

Царевне заранее было грустно, а доставалось окружающим.

* * *

– Мой повелитель, позволено ли будет мне…

Сулейман раздраженно махнул рукой. Гуссейн-паша тут же отбросил льстивый тон и заговорил деловито и серьезно.

– На подкрепление выступило около пятидесяти тысяч человек. Чуть поболее, но все равно много. И скоро они будут здесь. Тогда исход боя станет… сомнительным.

Сулейман кивнул. Глупцом он не был, книг тоже прочитал достаточно, а потому понимал: как только придет войско, они окажутся в печальном положении. Бить их будут и из города, и за городом. Его братец так и попал – в Каменце. А тут вот сам Сулейман может оказаться в ловушке.

И что делать?

– Дозволено ли будет скудоумному…

– Гуссейн!

– Мой повелитель, я бы советовал сейчас собрать войска в единый кулак и пойти на штурм. У нас достаточно людей и пушек, мы возьмем город в два дня.

– А сколько при этом потеряем?

– Не менее четверти.

– Вот видишь…

– Неужели моему повелителю так угодны янычары?

Угодны ли?

Спору нет, сила они хорошая. Но неуправляемая настолько, что Сулейман бы их кому хочешь сбыл. Еще и приплатил бы. А тут…

В глазах мужчины мелькнуло понимание.

– Ты предлагаешь…

– Мой повелитель, я не смею…

Глаза Сулеймана стали холодными, и Гуссейн-паша поклонился.

Да, именно это он и предлагает. Начать обстрел, под прикрытием послать на стены янычар, пусть полягут одни, но по их телам пройдут другие. Вена богата, добыча будет королевской.

К тому же – будем честны – повелителю ведь не угодно двигаться далее и воевать всю жизнь? Австрии вполне хватит, можно будет даже дать кусочки свободы тем, кто изнывал под игом Леопольда. Пусть верят в своих богов, пусть ставят храмы… Опять же, можно назначить род Текели вассальным правителем и выдать ему ярлык…

Мозаика складывалась легко. Дело было за последним кусочком – взять Вену. Потери будут громадными? Так что ж! Пусть будут. Или – не громадными?

Последние слова визиря медом пролились на сердце султана.

– Правда ли это?

– Я готов отвечать своей седой головой, мой повелитель. Если завтра не… я сам выпью яд!

Сулейман решился.

– Завтра с утра начнется штурм.

Гуссейн-паша поклонился, пряча в глазах хитрые искорки.

* * *

И штурм начался.

Более всего Вена походила на шестиконечную звезду. С одной стороны в крепость втекал ручей Вин, с другой ее прикрывал дунайский канал, но оттуда нападений и не было. К чему?

Куда как удобнее обстрелять крепость с той стороны, где ручей не мешал поближе подтащить пушки. А вот приступ начался, наоборот, со стороны ручья. Переправиться через него не так сложно, но укрепления там поменьше. Толщина стен Вены вообще кое-где доходила до двух метров. Шансы были, и очень хорошие.

Герцог Мельфи метался по стене, стараясь разорваться, но быть везде. Под обстрелом, чтобы подбодрить людей, с той стороны, где турки словно сумасшедшие лезли на стену…

На них скидывали бревна, лили кипяток, слышались крики и стоны раненых и умирающих, но останавливаться ни одна из сторон не собиралась.

Приказ султана был прост и понятен: умри, но не отступи. Да и некуда отступать-то! Сзади янычар поддерживал пушечный огонь, так что дезертиров могли просто пристрелить свои.

Пушек у турецкого войска хватало, так что двусторонняя атака была весьма и весьма неприятна. Отвлечешься с одной стороны – там под прикрытием пушек подберутся да взорвут ее. Отвлечешься с другой – так там или взорвут, или залезут…

Ежи Володыевский меланхолично отметил, что атака идет по всем правилам, и понадеялся, что уцелеет. Будь что будет, но от пуль прятаться он не станет. Иначе Басе в глаза посмотреть не сможет.

Но этого и не потребовалось.

Про домик у стены, купленный чуть ли не полгода назад, Ежи не знал. И про планы государя – тоже.

Кто б ему доверился, зная почти болезненную порядочность шляхтича?

А вот покупателям только и осталось, что углубить подвал домика, доведя его почти до стены, заложить в подкоп побольше черного пороха, добавив для верности еще и динамита, – и в нужный момент поджечь фитиль.

Какой момент нужный?

Так все согласовано с Гуссейном-пашой.

Недаром переписывались Алексей Алексеевич и великий визирь Гуссейн-паша. Не султан, нет, ни к чему султану входить в такие мелочи. А вот Гуссейн-паша интересовался, и сильно. Взятием Крыма. Сведениями, полученными от бежавших татар… И приходил к выводу, что есть у русских какое-то оружие. Что-то такое – точно есть.

Что?

Да кто ж такие секреты раскрывает?

Но, дав полунамеками понять, что войска Великого султана будут искать себе новую цель не на Руси, Гуссейн-паша получил понимание и одобрение со стороны царя. Переписка завязалась оживленнее, и паша намекнул, что, может быть, русских тоже позовут воевать супостата.

Алексей Алексеевич ответил в том смысле, что обязательно позовут, но кто там супостатом будет – еще больший вопрос.

Слово за слово, письмо за грамотку – так и завязалась гроздь союзничества.

Гуссейну-паше не нужна была Русь. Далеко и холодно. А вот Австрия, Венеция… самый раз!

Алексей Алексеевич сначала сомневался, но Софья заметила, что в политике врагов нет. Союзников тоже. Есть инструменты и есть те, кто их использует. Не хочешь стать первым? Учись быть вторым.

Понятное дело, что Гуссейн-паша собирается нашими руками решить какие-то свои проблемы. Работа у человека такая. Визирем вообще жить несладко. С одной стороны – вечно недовольный народ, с другой – такой же султан. И хорошо, если султан хоть неглупый. А то…

Так что переписка продолжилась к обоюдному удовольствию, и уже под Веной Гуссейн-паша получил письмо от одного из «троянских коньков». Мол, вы штурм начните, а мы для вас вот эти ворота-то и откроем.

Выкуп?

Наши отряды отпустите без выкупа, сами понимаете. Остальных хоть с кашей ешьте.

Жестоко?

А вот не нравились почему-то русским подданные Леопольда. Смотрят, как на тварь, слова сквозь зубы цедят, свято уверены, что «рюсски отшень глюп…». Ну так и не обессудьте, сами напросились.

Взрыв?

Ну и взрыв, и что? На войне всякое бывает, может, это турки постарались. Это у них надобно спрашивать. А коли не верите, ищите чудаковатого голландца Якоба Визеля, пусть отчитывается.

Найти не можете?

Бывает.

И «Якоб Визель», и его «сыновья», сменив внешность и переодевшись, направились в другой дом, также купленный на царские деньги. Только тот уж никто не подорвет.

Тяжко это было.

Даже царевичевым воспитанникам – тяжко. Почитай, год прожить в чужой стране, говорить, как они, думать, как они, двойной жизнью жить, предательство готовить…

Хотя это кому предательство, а кому и триумф.

Леопольду они ничем не обязаны, а вот государь их из сточной канавы достал, отмыл, выучил – так что ж они, добром за добро ему не отплатят?

Мысль о том, что они предают христианский город в руки мусульман, то есть нехристей, мужчин тоже не посещала. Что нехристи, что католики. Разве Якоб иногда переживал по этому поводу, но стоило ему пройтись по улицам Вены – и турки начинали казаться меньшим злом. Не дай бог Москве такой стать!

Так что один из «троянских коньков» поджег фитиль – и ушел. Кто там будет обращать внимание на мальчишку на улицах города? Особенно когда войско что есть сил отбивает штурм турецких янычар, а те лезут словно обезумевшие…

А через пятнадцать минут и громыхнуло.

Да как!

Часть стены просто осыпалась наружу – и в образовавшийся пролом через пару минут хлынула волна турок.

Не янычары, нет.

Один из отборных полков, который жалко бросать на стены. Это не тупое пушечное мясо, сюда Гуссейн-паша чуть ли не лично каждого человечка подбирал. Вот их и поставил ждать, пока стена рухнет от взрыва. Остальное было делом техники: расширить пролом, ворваться внутрь и начать резню. Жестокую и беспощадную.

С этой минуты итог боя был предрешен. Ни одна крепость не выдержит предательства.

* * *

Сулейман въезжал в Вену победителем.

Не важно, что победа была предрешена заранее и обеспечена предательством. Важно другое: Вена лежит у ног покорной одалиской. Да, при штурме полегло более тридцати тысяч человек. Но янычар не так жалко.

– Кто командовал обороной?

– Герцог Мельфи, мой повелитель.

Герцога, увы, живым взять не удалось. Сопротивлялся до последнего, чуть ли не зубами глотки рвал, а потом захрипел, за сердце схватился…

Убить смогли бы, а вот откачать – не было специалистов, не ходят лекари на штурм крепостей.

Ежи Володыевского одолели хитростью. И самого лихого фехтовальщика можно окружить да сеть набросить.

Теперь маленький рыцарь сверкал глазами, а Гуссейн-паша сортировал пленников.

Кого – на выкуп.

Кого – на рабские рынки.

Кого – вообще гнать за стену.

Последнее – стариков, крестьян, которых по причине страхолюдства не удалось бы и слепому продать…

Ежи, кстати, о готовящемся предательстве не знал, и сообщать ему никто не собирался. Слишком непредсказуемой могла быть его реакция. Вплоть до отъезда в родимые края. А к чему лишаться такого кадра?

А потому…

Уже ночь пала, когда к загону с пленниками пришел Гуссейн-паша. Вену отдали на ночь янычарам – и сейчас оттуда доносились крики и хохот. Там резали, грабили, насиловали, а воины могли только сжимать кулаки. Но что они сделают? Они проиграли. Бежать из рабского загона можно, но кому ты поможешь? Свою бы шкуру спасти…

Тем неожиданней для Ежи было то, что его вытащили из загона и повели к шатру великого визиря. Султан праздновал, а Гуссейн-паша работал. Там вежливо показали саблю и объяснили, что при малейшей попытке напасть неверный лишится головы с помощью этого полезного предмета.

Ежи в ответ образно послал своих охранников в пеший эротический тур, был оборван затрещиной и впихнут в шатер с напутствием: «язык отрежу».

Языка было жалко. Но и кланяться Ежи не собирался. Впрочем, визирь и не требовал. Кивнул слугам, так что Ежи быстро усадили на ковер и подвинули поближе чашу с вином, чтобы шляхтич мог дотянуться связанными руками.

– Пейте, ясновельможный пан. Я рад, что вы живы.

Ежи так удивился, что послушно поднес чашу к губам. И верно – вино. Гуссейн-паша наблюдал за ним с легкой улыбкой.

– Правоверные это не пьют, но вам сейчас надо. Вы целы?

– Да, вполне. Зачем вы меня позвали сюда?

– Вы служите русскому государю. А мы ему не враги.

– Зато моей родине вы враги! Никогда не забуду, как горел Каменец! – Ежи сверкнул глазами.

– Это хотел сделать султан Мехмед, за что и поплатился. Жизнью. Разве этого мало?

Ежи задрал голову, намекая, что вообще-то да! Мало! Вот коли бы всех султанов перевешать, да лучше с визирями…

Гуссейн-паша наблюдал за мужчиной с легкой улыбкой. Воин, что тут скажешь? Не политик, не дипломат – воин. И хорош на своем месте, просто не надо его нагружать излишними сложностями жизни.

– Вы сейчас пойдете и разыщете по загонам всех своих людей. А через несколько дней мы вас отпустим с условием никогда не возвращаться на эту землю.

– Что?!

Ежи был искренне удивлен. Как так?! Так не бывает!

Ему и в голову не приходило, что Гуссейн-паша сейчас отрабатывает полученный аванс. Вену взял?

Оплати!

– Мы вернем вам коней и оружие. Но вы уедете на родину. Здесь не ваша война.

Вот эти слова отозвались в Ежи медным колоколом. Что верно, то верно. Не их. Где были все эти австрияки, когда на польскую землю враг пришел? Ни один не помог, ни одного не коснулось – и голову не повернули!

Подумаешь – поляки. Пусть их воюют, лишь бы до нас не добрались! И не пришел бы Ежи сюда воевать, кабы не приказ государя. Надобно было кого послать на подмогу – почему бы и не Ежи.

– Я дам вам фирман повелителя, с которым вы пройдете мимо наших войск.

– Султан приказал…

– Да. Он тоже не хочет ссориться с русским львом. Два великих государя легче договорятся между собой, чем с трусливым шакалом, который бросил людей и сбежал, пряча свою вонючую шкуру. Ваш государь воевал сам – и султан оценил его храбрость.

Ежи тонул в восточной патоке, но главное понял.

Их отпускают. Можно ехать домой и жаловаться государю. Алексей Алексеевич поймет. А коли нет – повинную голову и меч не сечет.

Но… повинную ли?

– Вы нас просто отпускаете?

– Не просто так, нет. Вы погостите у нас около месяца. Этого будет достаточно, чтобы передать письмо вашему государю и получить ответ.

– Ах, вот оно как… за выкуп, значит?

Гуссейн-паша спрятал улыбку.

Ни к чему Ежи Володыевскому знать о переговорах между ним и русским государем. Султану – Вену. Русскому – его людей.

Но – репутация.

Русские не могут позволить себе ввязываться в свары с Австрией, никак не могут. А потому Гуссейном-пашой уже пущен слух, что крепость в нужный момент взорвали его люди. Что русский государь выкупит свои войска из плена за дорогую цену. Султан знает, этого достаточно.

Конечно, никакого выкупа не будет. Но привезти его – привезут. Слухи пойдут, что и требуется. И Ежи уедет домой, к своей семье… о чем это он?

– Мой друг остается здесь. Я не могу его бросить.

– Пан Собесский. О, он блистательный воин. Но вы ошибаетесь. Скоро он тоже вернется на родину.

Ежи не верил, но и крыть было нечем. Тем более визирь непрозрачно намекал, что рыцарь в ответе за своих людей, что присягу он не приносил Леопольду и служить ему не обязан, что коли он тут голову сложит во имя неясно чего – русский государь не одобрит. И вообще… Коли так, отправьте гонца, пусть принесет вам ответ государя?

На последнее Ежи, конечно, не согласился. И провести ночь в шатре визиря – тоже. Отправился обратно в наспех устроенные загоны. Утром он пойдет искать своих людей. Если этим нехристям можно верить.

Можно ли?

* * *

– А ну навались!

– Еще раз!

– Ух, е…

Государева дорога была сбита в рекордные сроки и полностью оправдывала не родившуюся еще поговорку про дороги и дураков. Да и как не оправдать? Пройти из Архангельска Белым морем в Онежскую губу, оттуда волоком в Выгозеро, потом в Онежское озеро, да и по Свири в Ладогу… Тут люди нужны, и люди – особые. Те, кто с деревом, с кораблем отродясь знается.

Но даже с такими – каторга.

Строили наспех, кое-как. Дерево сырое, тащить тяжко, то одно, то другое ломается, несколько десятков человек уже эту дорогу полили своей кровью. Пара смертельно, остальные – так, по мелочи. Государевы деньги тут не утешают. Они хоть и обещаны уже, но здоровье-то кто вернет?

Корабли разобрали на части – и тащат. Кое-где едва ли не на руках. Люди идут сами. Кто-то падает, кто-то матерится, но идут.

Потому что Орешек разгрызать надобно. Эти две крепости – Нотебург и Ниеншанц – как кость в горле на реке Неве. И надобно это сейчас делать, покамест войска шведские связаны войной с Кристианом. Там и флот сейчас, а на Неве – так, остаточки.

Если ударить в спину, можно много людских жизней сберечь.

Подло?

В войне сие слово неуместно. Десанты на наш берег высаживать, да селения русские разорять – не подло? А шведы частенько этим грешили, пользуясь тем, что не до них русским государям.

Вот за это Алексей отца очень корил, хоть вслух и не высказывался. Соня знала…

Толку, что Алексей Михайлович сына хотел королем польским сделать? Тоже – король! Морда чистая, а зад в навозе! Польшу воюем, а чтобы оборотиться да посмотреть, кто твои тылы разоряет, да о людях позаботиться…

На юге сейчас хоть жить начали, а то существовали от набега до набега. Теперь вот еще шведов вразумить и финнов – и можно будет жить спокойно.

Вот уж каких планов себе не ставил Алексей Алексеевич, так это постоянно воевать. Колоссы – они часто на глиняных ногах стоят. А ему нужно крепкое государство, кое он в наследство детям и оставит. Пусть не сильно Русь землями прирастет, да те, что он примучит, крепко за его руку держаться будут.

С тем он войско на Нотебург и вел.

– Государь, дозволишь ли пред твои светлые очи гонца допустить?