Текст книги "Что-то случилось"

Никто не знает, что я сделал

Никто не знает, что я сделал. Все поражены, как у меня хватило мужества занять место Кейгла и продолжать работу над подготовкой к конференции. Никто не понимает, что мужественно продолжать работу было легче всего.

В конце концов я достиг желанной цели – произнес речь. Это нешуточный успех (и всем плевать. Как я убедился, очень скоро никто уже и не помнил, о чем я там толковал. Я-то надеялся, что кто-нибудь из начальства похвалит меня и предложит, чтобы в отделе информации мою речь отпечатали на мимеографе и разослали по всем отделениям нашей Фирмы, в рекламные издания и торговые палаты. Никто об этом и не заикнулся). По совету Артура Бэрона моя речь была очень коротка. Я говорил ровно три минуты. Кейгл, который открывал конференцию и представил меня участникам, не скупился на слова, его речь длилась пятнадцать минут. Грин говорил двадцать семь минут, нахально присвоив все время, которое я отвел его отделу в целом, он разглагольствовал с блеском и всем надоел. Потом я сделал ему комплимент:

– С удовольствием слушал вашу речь, Джек.

– Хотите получить текст? – ответил он. – Я давал ее отпечатать.

– Я как раз хотел попросить.

– Только смотрите сошлитесь на меня, если вздумаете что-нибудь отсюда цитировать. Я намерен это опубликовать.

Он уже ищет взглядом дичь покрупнее. (Пока что в этом году – я в его глазах мелюзга.) Махнув на меня рукой, он нацеливается на Горация Уайта, который от него отвернулся ради Лестера Блэка, а Блэк внимательно прислушивается к тому, что злобно нашептывает ему про меня Джонни Браун, – вот с кем придется в ближайшее время поговорить всерьез и вот кого я опасаюсь. Похоже, всех поражает, как быстро, уверенно и по-своему я начал распоряжаться в отделе.

Точно по плану я навожу порядок в своих делах. Вычеркиваю из списка пункт за пунктом.

Я сказал жене, что люблю ее.

Мы решили еще некоторое время держать Дерека дома (может быть, ему станет лучше. Может быть, врачи ошибались. В медицине что ни день, то новые лекарства и новые методы лечения) и нашли для него как будто подходящую няньку (первые две, которыми мы заменили прежнюю, не пожелали остаться, а от этой пахнет потом).

Я подарил дочери машину. Настроение у нее, похоже, поднимается. (Я купил жене новую машину с откидным верхом, какая ей нравилась, и пускай ездит, присматривает для нас новый дом. Это не то что поступить на службу, но, когда мы купим дом, надо ведь будет еще его обставить. Жена не хочет ехать без меня на курорт. Теперь у нашей семьи три автомобиля.) Дочь обещает в этом году сдать все экзамены за среднюю школу и объявила нам, что хочет поступить в колледж. Она говорит, она больше нам не лжет. (Возможно, она говорит правду.)

Я отправил Эда Фелпса на пенсию и уволил Рэда Паркера. (Рэд Паркер этого еще не знает. Шлет самые дружеские письма из Сент-Томаса всякий раз, как удирает туда с какой-нибудь дебилкой.) Каждую пятницу я теперь получаю отчеты о телефонных переговорах, и они точны, а не высосаны из пальца.

– Хоть одно хорошо, – снисходительно проворчал Браун, когда мы с ним возвратились в наш отдел, – можно больше не тратить время на эти дурацкие телефонные отчеты.

Я встал, готовый ко всему, и решительно посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, нельзя, – сказал я. – Извольте класть отчет мне на стол каждую пятницу к концу рабочего дня.

– Слюнтяй несчастный.

– И извольте не называть меня слюнтяем.

Наши взгляды скрестились. Мы ненавидели друг друга. Он сжал кулачищи, и у меня внутри все задрожало. Я думал, он сейчас же, не сходя с места, даст мне в зубы, как вдруг заметил, что и он бледнеет прямо на глазах, пожалуй, еще побыстрей, чем я. Он тоже испугался. Он разваливался на части, какие-то жилки дрожали, извиваясь, у его губ и выпяченной челюсти, точно червяки. Рассеивалась дымом его свирепая, вызывающая дерзость, я видел, он отступает от меня, уходит в какую-то даль, откуда ему уже не вернуться.

«Джонки! – чуть не закричал я. – Джонни Браун! Куда же ты?»

– Ладно, – пробормотал он, глядя в пол.

От прежнего Джонни Брауна не осталось и следа, точно по волшебству, он превратился в какого-то жалкого трусливого подхалима – лишь бы удержаться на работе, с которой ему теперь не справиться. И пришлось мне перевести его в другое отделение Фирмы, а на его место взять итальянца, который только что закончил Коммерческий колледж, жаждет сделать карьеру и притом боится меня.

Я теперь больше играю в гольф. (Попал!) И это у меня недурно получается.

Кейгл уволен, получил пенсию и свою долю от участия в прибылях Фирмы, и еще с ним заключили на два года договор как с консультантом на полставки, но за консультацией к нему никто никогда не обратится.

Однако мне до сих пор не удалось взять на работу еврея. Наша Фирма – Фирма Равных Возможностей Для Всех – принимает на службу и сама обслуживает всех, без различия рас и национальностей, но я не знаю, где мне найти подходящего еврея. (А Грин нашел – на прежнее мое место – и платит ему больше, чем платил мне. Надеюсь, он не слишком пробивной.)

Машинистки Марты у нас больше нет. (Но всюду, где я ни работал, непременно оказывался хоть один человек, который медленно сходил с ума, и теперь я жду, скоро ли Управление персоналом и Господь Бог пошлют нам следующего.)

В нашу Фирму пришел некто по фамилии Грей, он был крупным чиновником в каком-то правительственном учреждении, а теперь займет пост как раз между Блэком и Уайтом. («Серому» самое место между «Черным» и «Белым»!) Кажется, в списке наших фамилий представлена уже вся цветовая гамма, хотя среди нас, вероятно, найдутся еще красные, ха-ха, почти всех одолевает тоска зеленая, и все мы, по сути, желтые, потому что предатели и трусы.

Каждый раз, как у меня хорошенько срабатывает кишечник, моя одинокая геморроидальная шишка начинает кровоточить. Наверно, следует снабдить ее парой, чтоб не скучала.

Теперь, когда я приступил к исполнению своих новых обязанностей, я и вправду слышу голоса. Я слышу:

– Вы хороший администратор, Слокум.

– Вы хорошо справились с этим делом, Слокум.

– Я доволен, что вы с первых шагов стали управлять твердой рукой.

– Под вашим началом отдел и впрямь развивает бурную деятельность, Слокум.

– А вы очень ловко сплавили Кейгла, верно, Слокум?

– Я никогда еще не видал, чтобы ваш отдел так энергично работал, Слокум.

– Мне нравится, как вы начали распоряжаться.

– Рад, что вы легко входите в роль.

(Я легко вхожу в роль.)

– Кто это?

– Слокум.

– Познакомьтесь, это Боб Слокум, один из лучших наших работников, – вот как представляют меня теперь Артур Бэрон и Гораций Уайт.

Теперь, когда Артур Бэрон приглашает нас с женой ужинать, я у него встречаюсь с администраторами куда более высокого ранга. (Попал!) Уже дважды меня приглашал в свой гольфклуб «Круглый холм» Гораций Уайт, причем один раз с нами играли его бесцветная сестра и ее супруг. Она строила мне глазки. (Попал!) Маятник моей судьбы, качаясь, достиг сейчас подъема. Я играл и в вашингтонском клубе «Горящее дерево», куда меня пригласил один наш клиент, и некий чиновник при некоем члене правительства бездарно рассказал при мне анекдот вот с такой бородой. Я засмеялся. (Попал!) Я хохотал во все горло.

– Моя фамилия Слокум. Боб Слокум.

– Загляните ко мне, когда будете в Вашингтоне.

Я играл в гольфклубе «Кипящие ключи» в Западной Виргинии, когда ездил в качестве представителя нашей Фирмы на всеамериканскую конференцию по рекламному делу. Быть может, когда-нибудь, если я стану и дальше преуспевать в гольфе и на службе, мне даже удастся играть в шотландском клубе св. Андрея. (Попал!) Мне не хватает моего мальчика. Машинистка Марта окончательно сошла с ума в самое удачное для меня время, так что я смог премило все уладить. Я стал распоряжаться, прямо как балетмейстер.

– Позвоните медикам, – властно дирижировал я, – позвоните в Управление персоналом. Вызовите охрану. Позвоните в Транспортный отдел и велите немедленно прислать машину с шофером.

Марта сидит перед своей машинкой, оцепенелая как истукан, не сдвинешь ее, ни слова не добьешься. Она глуха ко всем уговорам, яростно отталкивает руки, когда ей пытаются помочь, и, похоже, вот-вот начнет вопить. Я выжидаю поодаль, состроив весьма уверенную мину. Когда кто-нибудь подходит к ней ближе, лицо Марты искажают безмерное недоумение и страх. Очень быстро являются медицинские сестры.

– Как вы себя чувствуете, милая? – мягко спрашивает старшая.

Зрителей собралось уже немало, командую всем я. Марта послушно встает, улыбается, в улыбке чуть заметно сквозит дьявольское удовлетворение: она довольна, что сумела привлечь опасливое внимание множества людей и они так встревожены и заботливы.

– Ничего, ничего, милая.

– Пойдемте, милая.

– Вот так, вот и славно, милая.

– Вот ваша сумочка, милая. И ваша книжка.

– Хотите отдохнуть, милая?

– Есть у вас соседка или подруга, милая? Может быть, мы кому-нибудь позвоним?

– Не хотите ли прилечь, милая, пока мы ждем машину?

– Вот так, прекрасно, милая.

– До свидания, Марта.

– До свидания, Марта, дорогая.

– Пока, дорогая, до скорого.

– Вы ничего не забыли?

– Не беспокойтесь, милая. Мы все соберем и вам доставим.

– Обращайтесь с нею помягче, – настойчиво прошу я. – Она замечательная женщина.

Когда ее увели, я услышал аплодисменты: я так ловко все это уладил.

Никто не смутился.

Всем, видно, понравилось, как я стал командовать парадом.