Текст книги "Уловка-22"

Кабинет Милоу находился в парикмахерской, а его заместителем оказался пухленький коротышка парикмахер. Сердечные приветствия пенились на его подобострастных губах так же обильно, как мыльная пена, которую он взбивал в чашечке, чтобы побрить Милоу.

– Ну, Витторио, – сказал Милоу, лениво развалившись в кресле. – Как вы тут без меня поживали?

– Очень плохо, синьор Милоу, очень плохо. Но теперь вы вернулись, и мы снова счастливы.

– Удивительно, какая уйма народу на улицах! Почему полны все отели?

– Да потому что много народу понаехало из других городов специально, чтобы увидеть вас, синьор Милоу. И еще потому, что приехали закупщики на аукцион артишоков.

Милоу взмахнул руками, как орел крыльями, и схватился за бритвенную кисточку Витторио.

– Что еще за артишоки? – спросил он.

– Артишоки, синьор Милоу? Артишоки – это очень вкусные овощи, их все любят. Пока вы здесь, вам обязательно надо попробовать артишоков, синьор Милоу. У нас растут лучшие в мире артишоки.

– В самом деле? – спросил Милоу. – А хорошо ли в нынешнем году идут артишоки?

– Я бы сказал, очень хорошо. Урожай был скверный.

– Вот как? – удивился Милоу и исчез. Он соскользнул с кресла с такой быстротой, что полосатая простыня, Прежде чем упасть на пол, несколько секунд хранила очертания его тела. Когда Йоссариан и Орр бросились за ним к дверям, Милоу уже не было и в помине.

– Следующий! – гаркнул заместитель мэра. – Кто следующий?

Йоссариан и Орр вышли из парикмахерской, не зная, куда себя девать. Покинутые Милоу, они пробирались сквозь веселые толпы в поисках ночлега. Йоссариан валился с ног от усталости. Голова его раскалывалась от тупой, одуряющей боли. К тому же его раздражал Орр, который раздобыл где-то два диких лесных яблока и шел, засунув их за щеки. Заметив это, Йоссариан заставил его выплюнуть дички. Затем Орр нашел где-то два лошадиных каштана и сунул их в рот. Но Йоссариан, заметив, что щеки у Орра опять раздулись, велел ему выплюнуть дички. Орр, ухмыльнувшись, ответил, что это не дички, а лошадиные каштаны и что они у него не во рту, а в руках. Но из того, что говорил ему Орр, Йоссариан не смог разобрать ни слова, потому что во рту Орра были лошадиные каштаны, которые он все-таки в конце концов выплюнул по настоянию Йоссариана.

В глазах Орра блеснули лукавые огоньки. Он потер лоб костяшками пальцев и хитро заржал.

– Помнишь ту девку? – спросил он сквозь смех. – Ты помнишь ту девку в Риме, которая лупила меня туфлей по башке?

Он выжидающе глядел на Йоссариана. Когда Йоссариан наконец осторожно кивнул головой, Орр продолжал:

– Разреши мне засунуть каштаны в рот, и я расскажу тебе, за что она меня била. Идет?

Йоссариан утвердительно кивнул, и Орр поведал ему фантастическую историю, почему девка в публичном доме, где жила подружка лейтенанта Нейтли, била его туфлей по голове, но Йоссариан не понял ни единого слова: рот у Орра был набит лошадиными каштанами. Поняв, что Орр его провел, Йоссариан зло рассмеялся.

Когда наступил вечер, им пришлось довольствоваться скверным обедом в грязном ресторане, после чего они добрались до аэродрома с попутной машиной и улеглись спать на холодном металлическом полу самолета, ворочаясь, дергаясь и мучительно стеная во сне. Не прошло и двух часов, как водители грузовиков начали с грохотом загружать самолет ящиками с артишоками и вытурили Йоссариана с Орром из машины. Пошел проливной дождь, и, когда погрузка кончилась, они промокли до нитки. Потом они снова втиснулись в самолет и свернулись клубочками на ящиках с артишоками, как анчоусы в консервной банке. Потом ящики запрыгали: это ни свет ни заря Милоу погнал самолет в Неаполь, чобы поменять артишоки на палочки корицы, ваниль, гвоздику и стручки перца. Весь этот товар он перебросил в тот же день обратно на Мальту, где, как выяснилось, он был заместителем генерал-губернатора.

В гостинице на Мальте номера для них тоже не оказалось. Зато на Мальте Милоу величали сэром майором Милоу Миндербиндером и в резиденции генерал-губернатора ему отвели гигантских размеров кабинет. Посередине кабинета стоял огромный стол красного дерева. На стене, облицованной дубовыми панелями, между скрещенными британскими знаменами висела бросавшаяся в глаза фотография сэра майора Милоу Миндербиндера в форме королевских валийских фузильеров. На фотографии у Милоу был колюче-пронзительный взгляд, побритые в ниточку усы и как будто высеченный из камня подбородок. Оказалось, что здесь Милоу произвели в рыцари и пожаловали чин майора королевских валийских фузильеров, а также назначили заместителем генерал-губернатора Мальты в знак признания его исключительных заслуг в деле торговли яйцами. Милоу великодушно позволил Йоссариану и Орру провести ночь на ковре в кабинете, но, едва он ушел, появился часовой в полном боевом снаряжении и, тыча им в спину острием штыка, выгнал Йоссариана и Орра на улицу. Падая от усталости, они добрались до аэродрома в такси, причем нахальный водитель содрал с них втридорога. Спать им пришлось снова в самолете, на сей раз загруженном потертыми джутовыми мешками, из которых сыпались какао и кофе нового урожая, источавшие одуряющий запах. Почувствовав приступ тошноты, Йоссариан и Орр сломя голову выскочили наружу и облевали шасси.

Утро началось с того, что прикатил Милоу, свеженький, как огурчик, и взял курс на Оран, где для них снова не оказалось номера в гостинице и где, как выяснилось, Милоу был вице-шахом. Здесь в распоряжение Милоу были представлены обширные покои в розовом, как лососина, дворце, но Йоссариану и Орру даже не разрешили переступить порог дворца, поскольку они были христианами и, следовательно, неверными. У ворот их остановили циклопического роста стражники с кривыми саблями наголо и прогнали прочь.

Орр, видимо, простудился: он сопел и шмыгал носом. Широкая спина Йоссариана ссутулилась и ныла от усталости. Йоссариану хотелось бы свернуть Милоу шею, но, поскольку тот как-никак был вице-шахом Орана, его персона была священна. Как оказалось, Милоу был не только вице-шахом Орана, но и калифом Багдада, имамом Дамаска и шейхом Аравии. Милоу был богом урожая и богом дождя в глухих отсталых уголках, где невежественные суеверные люди еще поклонялись столь жестоким богам. А в дебрях африканских джунглей, сообщил им Милоу с присущей ему скромностью, можно было обнаружить даже каменных идолов с усатым ликом, возвышавшихся над примитивным каменным алтарем, красным от человеческой крови. Где бы Милоу ни появился, повсюду его встречали с почестями, и триумфальные овации следовали одна за другой. Они снова пересекли Средний Восток в обратном направлении и вернулись в Каир, где Милоу по спекулятивным ценам скупил все имевшиеся на рынке запасы хлопка, которые не хотел брать ни один человек в мире. Этой операцией Милоу сразу же поставил себя на грань финансовой катастрофы.

В Каире наконец для Йоссариана и Орра в отеле нашлись номера с мягкими постелями, взбитыми пуховыми подушками и чистыми хрустящими простынями, а также шкафом с вешалками для одежды и ванной. Йоссариан и Орр до красноты напарились в дымящейся ванне и вышли вместе с Милоу из отеля, чтобы выпить по коктейлю и съесть филе «миньон» в отличном ресторанчике, где в вестибюле стоял биржевой телетайп. Когда Милоу осведомлялся у метрдотеля, что это за аппарат, телетайп как раз выстукивал биржевой курс хлопка. Милоу и не подозревал, что на свете существуют столь прекрасные аппараты.

– В самом деле? – спросил он, когда метрдотель закончил свои пояснения. – И почем же нынче египетский хлопок?

Метрдотель назвал цифру, и Милоу закупил весь урожай.

Но Йоссариана напугали не столько закупки египетского хлопка, сколько связки незрелых красных бананов, которые во время их прогулки по городу Милоу обнаружил на местном рынке. И страх оказался не напрасным. Вскоре после полуночи, когда Йоссариан беспробудно спал, Милоу растолкал его и сунул ему очищенный банан. Рыдания подступили к горлу Йоссариана.

– Попробуйте-ка, – настаивал Милоу, тыча бананом в лицо Йоссариана. искаженное страдальческой гримасой.

– Вы мерзавец, Милоу, – застонал Йоссариан. – Дайте мне хоть немного поспать.

– Съешьте и скажите, как они на вкус, – упорствовал Милоу. – И не говорите Орру, что я вас угощал бесплатно. С него я возьму два пиастра.

Йоссариан покорно съел банан и, сказав Милоу, что бананы хороши, смежил веки, но Милоу снова растолкал его и приказал одеваться как можно скорее, чтобы немедленно лететь на Пьяносу.

– Сейчас вам с Орром придется погрузить бананы в самолет, – объяснил Милоу. – Мне сказали, что при погрузке надо остерегаться пауков.

– Слушайте, Милоу, а почему нельзя подождать до утра? Должен же я хоть немного выспаться.

– Поскольку бананы быстро портятся, мы не можем терять ни минуты. Только подумайте, как обрадуются ребята в эскадрилье, когда получат к столу бананы.

Но ребята в эскадрилье так и не увидели ни одного банана, ибо оказалось, что бананы хорошо шли в Стамбуле, а семена тмина по дешевке продавались в Бейруте, и, сбыв бананы, Милоу ринулся с тмином на борту в Бенгази. Когда шесть дней спустя, по окончании отпуска Орра, они высунув языки от усталости вернулись на Пьяносу с грузом первоклассных яиц из Сицилии, Милоу, заявив, что яйца из Египта, продал их в офицерскую столовую всего лишь по четыре цента за штуку. Почему так дешево? А для того, чтобы весь командный состав, входящий в синдикат, стал умолять Милоу как можно скорее отправиться в Каир, приобрести незрелые красные бананы, продать их в Турции, а взамен закупить тминное семя, которое пользуется спросом в Бенгази. И в результате каждый должен был получить свою долю.

23. Старик лейтенанта Нейтли

Единственным человеком в эскадрилье, которому довелось увидеть красные бананы Милоу, был Аарфи. Когда созревшие бананы начали поступать в Италию нормальным путем – через черный рынок, он получил парочку бананов от своего влиятельного дружка по молодежной организации, тоже служившего квартирмейстером. Это было в тот вечер, когда Аарфи вместе с Йоссарианом сидел в Риме в офицерской квартире, куда Неитли, отыскавший наконец после долгих недель печальных и бесплодных поисков свою красотку, заманил ее вместе с двумя подружками, пообещав всем троим по тридцати долларов.

– По тридцатке каждой? – протянул Аарфи, похлопывая и поглаживая рослых девиц с видом брюзгливого, скептически настроенного аукционщика. – Тридцать долларов за такой товар многовато. Кроме того, я вообще никогда за это не плачу.

– Разве я тебя прошу им платить, – поспешно ответил Нейтли. – Я заплачу сам. Я только хочу, ребята, чтобы вы взяли на себя двух остальных. Неужели вы меня не выручите?

Аарфи благодушно улыбнулся и отрицательно покачал своей толстощекой, круглой головой.

– В таких случаях еще никто не платил за старого доброго Аарфи. Когда мне понадобится, я сам найду… А сейчас я просто не в настроении.

– Сделай так: заплати за всех, а двоих выстави, – предложил Йоссариан.

– Тогда моя разозлится: подружкам я дал деньги ни за что, а ее за ту же сумму заставлю работать, – ответил Нейтли, опасливо поглядывая на свою даму, которая буравила его сумрачным взглядом и что-то бормотала себе под нос. – Она говорит, что если я и вправду ее люблю, то должен именно ее отправить домой, а тех оставить у себя.

– А у меня идея! – хвастливо объявил Аарфи. – Давайте продержим их всех до комендантского часа, а потом пригрозим, что, если они не отдадут нам свои денежки, мы выставим всех троих на улицу, где их наверняка арестуют. А еще лучше – пригрозим, что вышвырнем их в окошко.

– Аарфи! – ужаснулся Нейтли.

– Я только хочу вам помочь, – застенчиво сказал Аарфи.

Он всегда старался помочь Нейтли, поскольку у Нейтли отец был богатым и влиятельным человеком, занимавшим высокое положение, и, следовательно, после войны мог бы помочь Аарфи.

– Подумаешь, какие цацы! – пробрюзжал Аарфи, оправдываясь. – Когда я был школьником, мы часто проделывали такие штучки. Помню, однажды мы заманили двух дурех-старшеклассниц в загородный дом нашей молодежной организации и делали с ними, что хотели. Мы продержали их там часов десять, а когда они стали скулить, слегка набили им морды. А потом выгребли у них все деньжата, а заодно и жевательную резинку и прогнали. Эх, ребятки, и здорово мы, бывало, веселились в нашей молодежной организации! – воскликнул Аарфи, размякнув от этих дорогих его сердцу воспоминаний. На его мясистых щеках заиграл горячий, жизнерадостный румянец.

Но в данную минуту Аарфи ничем не мог помочь Нейтли, поскольку девица, в которую Нейтли был влюблен без памяти, надулась и начала поносить своего поклонника все более визгливым и угрожающим голосом. К счастью, в этот момент ворвался Заморыш Джо, и все пошло хорошо, если не считать, что минуту спустя ввалился пьяный Данбэр и начал обнимать хихикающих девок – всех подряд. Теперь было четверо мужчин и трое девиц, и все семеро, оставив Аарфи в квартире, взгромоздились в извозчичью пролетку, которая, пока девицы требовали деньги вперед, ждала у обочины тротуара. Нейтли занял двадцать долларов у Йоссариана, тридцать пять – у Данбэра и семнадцать – у Заморыша Джо и галантно-торжественным жестом вручил девицам девяносто долларов. Они сразу растаяли и дали извозчику адрес. Лошадка, цокая копытами, повезла их в другой конец города, где мужчинам прежде не доводилось бывать, и остановилась на темной улице напротив высокого облезлого дома. По крутой скрипучей деревянной лестнице с длинными пролетами они поднялись на четвертьый этаж и вошли в блистательные чертоги где их ждал волшебный букет молодых гибких бесстыжих девиц. Казалось, что букет прямо на глазах разрастается, становится все ярче и пышнее. Сначала в тускло освещенной, обшарпанной коричневой гостиной находились только три знакомые им девицы. Затем из разных коридоров в гостиную притащились еще две красотки, потом – еще три и остались в гостиной поболтать, затем – еще парочка. Стайка из четырех девиц, поглощенная разговором, проследовала через комнату. Трое из них шли босиком, а на четвертой на каждом шагу подворачивались серебряные бальные туфельки, явно с чужой ноги. Затем появилась еще одна, доведя таким образом количество членов ассамблеи до одиннадцати, причем все девицы, кроме одной, были в чем мать родила. Заморышу Джо стало невмоготу. Он окаменел. И вдруг с пронзительным воплем стремглав кинулся к дверям за своим фотоаппаратом, который оставил в квартире для сержантско-рядового состава. Но затем Заморыш Джо замер на всем скаку и издал еще один отчаянный вопль: его охватило ужасное, леденящее душу предчувствие, что весь этот красивый, соблазнительный, роскошный и цветистый языческий рай исчезнет бесследно, если он хоть на мгновение оставит его, потеряет из виду. Заморыш Джо остановился в дверях и сплюнул. Каждая жилка, каждая вена на его лице и шее надулась и неистово пульсировала.

Старик – хозяин борделя, присутствовавший на этой ассамблее, – наблюдал за Джо с веселым торжеством. Старик восседал в своем потертом голубом кресле, краденое одеяло с маркой «Армия США» укутывало его худые, как палки, ноги. Он был под хмельком. Нейтли почувствовал явную неприязнь к этому старому греховоднику, порочному, нечестивому, лишенному всякого патриотизма человеку. Старик отпускал обидные шуточки в адрес Америки.

– Америка, – сказал он, – проиграет войну, а Италия ее выиграет.

– Америка – самая сильная и самая преуспевающая нация в мире, – объявил Нейтли с горячностью. – А что касаетсяся американских солдат, то по мужеству они не знают себе равных в мире.

– Совершенно верно, – любезно согласился старикашка, и в голосе его послышались насмешливые интонации. – А вот Италия – одна из наименее преуспевающих наций на земле. Что же касается итальянских солдат, то они не знают себе равных в мире по трусости. Вот поэтому-то дела нашей страны в этой войне идут так хорошо, а вашей так скверно.

Нейтли удивленно загоготал, затем, шокированный собственной невежливостью, виновато покраснел.

– Простите, что я над вами смеялся, – сказал он вполне искренне и продолжал почтительно-снисходительным тоном: – Но ведь Италия была оккупирована немцами, а теперь – нами. И после этого вы утверждаете, что дела у вас идут хорошо?

– Конечно, утверждаю! – весело воскликнул старик. – Немцев гонят отсюда в шею, а мы, как были здесь, так и остались. Через несколько лет вы тоже уйдете, а мы по-прежнему останемся. Как видите, Италия и вправду очень бедная и слабая страна, но именно это и делает нас такими сильными. Итальянские солдаты больше не умирают на поле боя, а немецкие и американские продолжают умирать. Я сказал бы, что дела у нас идут как нельзя лучше. Да, я совершенно уверен, что Италия выживет в этой войне и будет существовать даже после того, как ваша страна погибнет.

Нейтли не верил ушам своим. Ему сроду не приходилось слышать столь чудовищных речей, и он невольно удивлялся, почему до сих пор не упрятали этого предателя-старикашку за решетку.

– Америка не погибнет никогда! – крикнул он запальчиво.

– Так уж и никогда? – поддел его старикашка. – Рим пал, Греция пала, Персия пала, Испания пала. Все мелкие державы рано или поздно погибали. Почему же вы думаете, что ваша страна представляет собой исключение? Как вы думаете, сколько лет будет существовать ваша страна? Вечно? Не забудьте, что сама земля обречена на гибель. Через двадцать пять миллионов лет или что-то в этом духе померкнет солнце.

Нейтли беспокойно заерзал.

– Ну знаете, это довольно длительный срок. Целая вечность.

– Что вы называете вечностью? – посмеиваясь, допытывался настырный старикашка. – Миллион лет? Полмиллиона? Лягушачье племя, например, существует около пятисот миллионов лет. Можете ли вы сказать наверняка, что Америка со всей ее силой и преуспеянием, с ее солдатами, с ее самым высоким уровнем жизни на земле будет существовать так же долго, как лягушачье племя?..

Нейтли так и подмывало дать по этой ехидной морде. Он пристально осмотрелся, словно хотел призвать кого-нибудь на помощь, чтобы защитить будущее своей страны от несносной клеветы. Но, к его огорчению, Йоссариан и Данбэр были слишком увлечены девицами, устроившись в дальнем углу комнаты, а Заморыш Джо вообще исчез из поля зрения.

На душе у Нейтли скребли кошки. Его девица грациозно возлегала на тугой, пружинистой софе с выражением ленивой скуки. Из-за ее полнейшего равнодушия к нему Нейтли совсем пал духом. Вот точно так же сонно и вяло посмотрела она на него во время их первой встречи на квартире сержантско-рядового состава, когда рядовые резались в очко, – посмотрела и отвернулась. Сколько раз потом с такой отчетливостью, сладостью и горечью вспоминал он этот взгляд. Ее безвольный рот был слегка приоткрыт, будто она собиралась произнести «О», и одному богу было известно, на чем она остановила ленивый, как у коровы, подернутый дымкой, апатичный взгляд. Старик спокойно дожидался ответа, наблюдая за Нейтли с гнусной улыбкой. Нейтли ввязался с ним в спор не только из решимости опровергнуть порочную логику и клеветнические утверждения, но и желая привлечь к себе внимание и вызвать восхищение этой скучающей флегматичной девицы, в которую он был так страстно влюблен.

– Ну… честно говоря, я не знаю, сколько просуществует Америка, – отважно продолжал он. – Я так полагаю, если рано или поздно погибнет мир, то и Америка не вечна. Но зато я знаю точно: сейчас мы выживем, и наш триумф будет продолжаться долго, очень долго.

– Но все же, как долго? – подначивал старикашка в порыве злорадного воодушевления. – Надеюсь, не дольше, чем проживет лягушачье племя?

– Во всяком случае, гораздо дольше, чем проживем мы с вами, – неудачно выпалил Нейтли.

– Только и всего-то! Это не так уж много, если учесть, что вы слишком храбры и легковерны, а я слишком стар.

– Сколько же вам лет? – полюбопытствовал Нейтли.

– Сто семь. – Заметив досаду Нейтли, старикашка добродушно захихикал: – Я вижу, вы не верите?

– Я не верю ни единому вашему слову, – ответил Нейтли. Застенчивая улыбка тронула его губы. – Я твердо верю только в одно: эту войну Америка выиграет.

– Что вы все твердите выиграет да выиграет, – усмехнулся шальной, замызганный старикашка. – Надо знать, какие войны можно проигрывать, и уметь это делать – в этом вся штука. Италия столетиями проигрывала войны, а тем не менее посмотрите, как отлично у нас идут дела. Франция выигрывает войны и никогда не вылезает из кризиса. Германия проигрывает и процветает. Возьмем, к примеру, недавнее прошлое нашей страны, Италия победила Эфиопию и тут же влипла в неприятнейшую историю. В результате победы мы стали страдать такой безумной манией величия, что помогли развязать мировую войну, выиграть которую у нас не было ни малейшего шанса. Зато теперь мы снова проигрываем войну, и все оборачивается к лучшему. И мы наверняка снова пойдем в гору, если ухитримся, чтобы нас хорошенько расколошматили.

Нейтли смотрел на него с нескрываемым недоумением.

– Теперь я в самом деле не понимаю, о чем вы толкуете. Вы рассуждаете, как ненормальный.

– Наоборот. Я самый нормальный. Я был фашистом при Муссолини, а теперь его свергли и я – антифашист. Я был до фанатизма настроен пронемецки, когда немцы пришли сюда, чтобы защитить нас от американцев. Теперь, когда сюда пришли американцы, чтобы защитить нас от немцев, я – фанатичный проамериканец. Позвольте заверить вас, мой юный разгневанный друг, что у вас в вашей стране не найдется более преданного сторонника в Италии, чем я. Разумеется, пока вы здесь остаетесь.

– Так вы хамелеон! – воскликнул Нейтли, не веря своим ушам. – Вы – флюгер! Бесстыжий, неразборчивый приспособленец!

– Мне сто семь лет, – учтиво напомнил старикашка.

– Неужели у вас нет никаких принципов?

– Конечно, нет.

– И морали?

– О, я человек суровой морали, – с иронической серьезностью заверил его старый негодяй, похлопывая по бедру пухлую брюнетку, примостившуюся на подлокотнике его кресла.

– Не верится… – проворчал Нейтли.

– Все это истинная правда! Ей-богу! Когда немцы вступали в город, я приплясывал на улице, как молоденькая балерина и до хрипоты кричал: «Хайль Гитлер!» Я даже размахивал нацистским флажком, который вырвал у одной славной девчушки, когда ее мама отвернулась. Но вот немцы оставили город, и я выскочил на улицу с бутылкой отличного брэнди и корзиной цветов, чтобы приветствовать американцев. Бренди, конечно, предназначалось для меня самого, а цветы – чтобы осыпать наших освободителей. Помню, в головной машине ехал суровый, чванливый пожилой майор: я угодил ему красной розой прямо в глаз. Великолепный бросок! Видели бы вы, какую он скорчил рожу!

Нейтли так и ахнул:

– Майор де Каверли!..

– А вы его знаете? – восторженно воскликнул старик.

– Какое милое совпадение!

Нейтли не слушал его: он был слишком огорошен.

– Так это вы ранили майора де Каверли! – воскликнул вне себя от негодования. – Да как у вас рука поднялась?

Старый черт и бровью не повел:

– Вы лучше спросите, мог ли я удержаться? Видели бы вы этого надменного старого болвана, который восседал в машине с таким важным видом, будто он всемогущий бог. Он сидел, не поворачивая своей дурацкой и торжественной морды. Это была такая соблазнительная мишень. Я вмазал ему прямо в глаз розой сорта «американская красавица». По-моему, вполне подходящий снаряд, а?

– Это ужасно! – крикнул Нейтли возмущенно. – Это злодейство, преступление. Майор де Каверли – начальник штаба нашей эскадрильи.

– Ах вот оно что! – издевательски проговорил старикашка. Он с плутоватым раскаянием ущипнул себя за остренький подбородочек. – Прошу вас поверить, что я действовал совершенно беспристрастно. Когда в город въезжали немцы, я пребольно уколол веткой эдельвейса здоровенного молодого обер-лейтенанта.

Больше всего Нейтли смущало и даже пугало то, что этот противный старикашка не способен был даже понять всю низость своей хулиганской выходки.

– Да как вы не понимаете, что вы наделали! – бушевал Нейтли. – Майор де Каверли – благородный, чудесный человек, им восхищаются все.

– Он старый болван, который не имеет права вести себя, как молодой болван. Где он теперь? Что с ним сталось? Умер?

Нейтли ответил почтительно, с мягкой печалью в голосе:

– Никто не знает… Он исчез…

Нейтли обернулся на своих приятелей и обнаружил, что Йоссариан и Данбэр, как и Заморыш Джо, исчезли. При виде озадаченного лица Нейтли старикашка разразился оскорбительным смехом. Нейтли вспыхнул, щеки его заалели. Несколько мгновений он беспомощно озирался, а затем ринулся в ближайший коридор на поиски Йоссариана и Данбэра, намереваясь рассказать им об удивительном случае – о том, что произошло между старикашкой и майором де Каверли, но в коридоре все двери быт заперты. Ни под одной дверью не пробивался свет. Было уже слишком поздно. Помрачневший Нейтли прекратил поиски. Вскоре он понял, что самое лучшее – вернуться к своей возлюбленной и поговорить с ней о будущем. Но когда он появился в гостиной, его девица уже ушла спать. Нейтли решил было возобновить бесплодную дискуссию с забубенным старикашкой. Однако тот встал с кресла и, извинившись с утрированной вежливостью, оставил Нейтли в гостиной, где ему предстояло ночевать в одиночестве на крохотном ухабистом диванчике – все девицы к тому времени уже разошлись кто куда.

На следующее утро Нейтли проснулся чуть свет, с болью в затылке, с трудом соображая, куда он попал.

Нейтли был чувствительным парнем с приятной наружностью. У него были темные волосы, доверчивые глаза, счастливое детство и обеспеченные родители. Неизменно вежливый, мягкий по натуре, он прожил свои девятнадцать с лишним лет без душевных травм, потрясений и неврозов. Для Йоссариана все это было лишним доказательством ненормальности Нейтли.

Нейтли с детства прививалось отвращение к таким людям, как Аарфи. Его мать, происходившая из старинного семейства, называла таких «пронырами», а людей типа Милоу отец Нейтли называл «рвачами», но что это значит на деле, Нейтли так и не удалось узнать, ибо ему и близко не позволялось подходить к подобным типам. Насколько Нейтли мог припомнить, в многочисленных домах его родителей – в Филадельфии, Нью-Йорке, Мейне, Палм-Биче, Саутгемптоне, Лондоне, Довилле, Париже и на юге Франции – его всегда окружали леди и джентльмены, которые не были ни «пронырами», ни «рвачами».

– Помни всегда, – часто напоминала ему мать, – что ты – Нейтли. Ты – не Вандербильд, чье состояние заработано вульгарным капитаном буксира, не Рокфеллер, чье богатство накоплено с помощью грязных нефтяных махинаций, не Рейнолдс и не Дьюк – они нажились на продаже легковерным людям продуктов, от которых появляются раковые опухоли. И, разумеется, ты – не Астор, чья семья, не сомневаюсь, до сих пор еще сдает комнаты. Ты – Нейтли, а Нейтли еще не сделали ничего ради денег.

– Твоя мать хочет сказать, сынок, – как-то вежливо вмешался отец, – что старое состояние лучше вновь приобретенного и что недавно разбогатевшие никогда не пользуются таким уважением, как недавно обедневшие. Правильно, дорогая?

Нейтли всегда восхищала в отце способность обходиться короткими изящными формулировками. Отец Нейтли постоянно изрекал подобные мудрые и глубокомысленные сентенции. Краснолицый и горячий, он напоминал сыну подогретый кларет, хотя Нейтли любил отца, но не любил подогретого кларета. Когда разразилась война, семья Нейтли решила, что их сын должен пойти в армию, поскольку он слишком молод для дипломатической службы и поскольку отец Нейтли располагал надежной информацией, что гибель России – дело нескольких недель или месяцев, после чего Гитлер, Черчилль, Рузвельт, Муссолини, Ганди, Франко, Перон и японский император подпишут мирный договор и заживут в вечном счастии и согласии. Именно по совету отца Нейтли пошел в авиацию. Пока он безмятежно учится на пилота, полагал отец, русские капитулируют, будет подписано перемирие, и Нейтли-младший, который к тому времени станет офицером, будет общаться с одними лишь джентльменами.

А вместо этого Нейтли-младший очутился вместе с Йоссарианом, Данбэром и Заморышем Джо в Риме, в публичном доме, терзаясь от любви к равнодушной девке. Наутро, после одинокой ночевки в гостиной, он все-таки разыскал ее. Не успели они как следует устроиться в постели, как в комнату без предупреждения ворвалась двенадцатилетняя сестренка нейтлевой девицы. Пришлось одеться и спуститься вниз позавтракать. Сестренка увязалась за ними, и, когда они втроем чинно завтракали в ближайшем кафе, Нейтли чувствовал себя гордым главой семейства. Но на обратном пути нейтлева подружка заскучала и, не желая тратить попусту время с Нейтли, решила прошвырнугься по улице со своими двумя товарками.

Нейтли вернулся в кафе и угостил девочку шоколадным мороженым, отчего она заметно повеселела. Когда они вернулись в бордель, утомившиеся Йоссариан и Данбэр валялись в гостиной в обществе изможденного Заморыша Джо, на помятой морде которого застыла туповатая, блаженная, победоносная улыбка. С этой улыбкой он и появился поутру в гостиной, приковыляв из своего обширного гарема походкой человека, которому переломали все кости.

Распухшие губы и синяки под глазами Заморыша Джо привели старикашку-хозяина в восторг. Одетый в ту же изжеванную рубаху, что и накануне, старик тепло приветствовал Нейтли. Обтрепанный, непристойный вид старика глубоко удручал Нейтли. Всякий раз, когда он входил в публичный дом, ему хотелось, чтобы этот беспутный старик надел бы новую рубашку из магазина «Братья Брукс», побрился, причесался, облачился в пиджак из твида и отрастил бы щеголеватые седые усы, такие же, как у отца Нейтли.