Текст книги "Уловка-22"

29. Пеккем

Прошел день, а Орр не давал о себе вестей, и сержант Уитком с похвальной быстротой и с надеждой в сердце бросил в папку трудных дел записочку с напоминанием самому себе послать через девять дней близким родственникам Орра официальное письмо за подписью полковника Кэткарта. Зато подал о себе весточку штаб генерала Пеккема. Йоссариан увидел толпу офицеров и рядовых в шортах и трусиках, сгрудившихся у доски объявлений, рядом со штабом эскадрильи. Толпа удивленно гудела, и Йоссариан не смог пройти мимо.

– Что такого особенного в этом воскресенье, скажи на милость? – шумел Заморыш Джо, наседая на Вождя Белый Овес. – Почему именно в это воскресенье у нас не будет парада, если у нас по воскресеньям вообще не бывает парадов? А?

Йоссариан, работая локтями, пробился сквозь толпу и завыл смертным воем, прочитав следующее лаконичное извещение:

«По причинам, от меня не зависящим, в это воскресенье большой дневной парад не состоится.

Полковник Шейскопф»

Доббс оказался прав. За океан посылали всех, даже полковника Шейскопфа, который сопротивлялся, как черт, используя все силы и всю мудрость, отпущенные ему матушкой-природой. В весьма подавленном состоянии духа он явился в кабинет генерала Пеккема, чтобы доложить о своем прибытии к месту дальнейшего прохождения службы.

Полный обаяния генерал Пеккем приветствовал полковника Шейскопфа и заявил, что он в восторге от его прибытия. Один лишний полковник в его штабе означал, что теперь он мог начать требовать двух дополнительных майоров, четырех дополнительных капитанов, шестнадцать дополнительных лейтенантов и неисчислимое количество дополнительных рядовых и сержантов, пишущих машинок, письменных столов, шкафов, автомашин и другое столь же необходимое оборудование и снаряжение, которое способствовало бы приумножению престижа генерала Пеккема и увеличило бы его ударную мощь в войне против генерала Дридла. Теперь у генерала Пеккема стало два полковника, в то время как у генерала Дридла их было пять, но четверо из них были строевыми командирами. Таким образом, почти без всяких интриг генерал Пеккем умелым маневром удвоил свою мощь. И если учесть, что генерал Дридл закладывал за воротник все основательней, будущее рисовалось генералу Пеккему в самом восхитительном свете, и он созерцал своего новенького полковника с лучезарной улыбкой.

Ко всем важным вопросам генерал Пеккем подходил с реалистических позиций. Во всяком случае, так он обычно заявлял перед тем, как публично учинить разнос своим ближайшим подчиненным. Это был красивый, розовощекий мужчина пятидесяти трех лет от роду. Он ходил в форме, сшитой на заказ, держал себя свободно и непринужденно. Волосы его отливали серебром, глаза были слегка близорукие, а губы – выпуклые и чувственные. Это был внимательный, приятный, утонченный, человек, чутко реагирующий на любые, даже самые ничтожные ошибки окружающих, только не на свои собственные. Все, что делали другие, он считал абсурдным. Будучи натурой тонкой и привередливой, генерал Пеккем придавал грандиозное значение всяким мелочам в области литературного стиля и вкуса. Он не преувеличивал, а «гипертрофировал» значение каких-то вещей. Он ходил не на концерт, а «в концерт». Неверно, что он сочинял меморандумы, в которых, набивая себе цену, требовал предоставить ему широкие полномочия и передать руководство боевыми операциями, – нет, он требовал «расширения своих прерогатив с тем, чтобы курировать военные операции». Язык меморандумов, написанных другими офицерами, всегда был «выспренним, ходульным или сомнительным». Чужие ошибки неизменно были «прискорбными». Его указания были «обязательны к исполнению». Он располагал не просто верными сведениями, а «информацией», полученной обычно из «хорошо осведомленных источников». Генерал Пеккем часто действовал с величайшей неохотой, но «подчиняясь диктату сложившихся обстоятельств».

Никогда он не забывал, что черное и белое – не цвета, и никогда не ошибался в употреблении слов «одевать» и «надевать». Он бойко цитировал Платона, Ницше, Монтеня, Теодора Рузвельта, маркиза де Сада и Уоррена Гардинга. Новые слушатели (в данном случае – такая неподнятая целина, как полковник Шейскопф) были бесценной находкой для генерала Пеккема, поскольку перед ним открывалась вдохновляющая возможность продемонстрировать свою блестящую эрудицию и пригоршнями метать перлы из сокровищницы каламбуров, острот, едких характеристик, проповедей, анекдотов, пословиц, эпиграмм, афоризмов и крылатых выражений. Галантно улыбаясь, генерал Пеккем ознакомил полковника Шейскопфа с обстановкой.

– Моя единственная ошибка, – заметил он с наигран ным добродушием и одновременно наблюдая, какой эффект производят его слова, – в том, что я никогда не ошибаюсь.

Полковник Шейскопф не засмеялся, чем весьма озадачил генерала Пеккема. Энтузиазм генерала несколько поостыл: обычно этот парадокс действовал без промаха. Генерала прямо-таки встревожило, что на непроницаемом лице полковника Шейскопфа не отразилось ни малейшего проблеска понимания. Лицо полковника внезапно напомнило генералу цветом и фактурой непочатую мыльную палочку для бритья. Возможно, полковник Шейскопф устал с дороги, великодушно предположил генерал Пеккем, полковник проделал длинный путь и попал в совершенно незнакомую среду. Отношение генерала Пеккема к подчиненным, будь то офицерский или сержантско-рядовой состав, отличалось духом терпимости и либерализма. Он часто указывал, что если работающие с ним люди идут ему навстречу, то он со своей стороны готов бежать им навстречу, но, добавлял он с хитрой улыбкой, его частенько приводит к тому, что мнения обеих сторон сталкиваются и одно из мнений разлетается вдребезги. Генерал Пеккем считал себя эстетом и интеллигентом. Когда люди с ним не соглашались, он убеждал их быть объективными. Вот и теперь генерал Пеккем решил отнестись к полковнику Шейскопфу со всей возможной объективностью. В генеральском взгляде можно было прочесть поощрение и великодушную снисходительность.

– Вы приехали к нам как раз вовремя, Шейскопф. Летнее наступление выдохлось благодаря некомпетентному руководству, не обеспечившему должного снабжения наших войск, и я отчаянно нуждаюсь в твердом, опытном, компетентном офицере, как вы, который помог бы мне выпускать меморандумы. Меморандумы – один из важнейших видов нашей работы. Читая их, люди узнают, что мы не покладая рук делаем большое, полезное дело. Я надеюсь, что вы хорошо владеете пером.

– Я в писанине не разбираюсь, – возразил полковник Шейскопф и надулся.

– Хорошо, пусть вас это не беспокоит, – продолжал генерал Пеккем, небрежно махнув рукой. – Вы будете попросту передавать порученную вам мною работу кому-нибудь другому и полагаться на удачу. Мы называем это «передоверять ответственность». Где-то на самом низком уровне высокоцентрализованной организации, которой я руковожу, сидят люди, которые делают всю работу, и дело идет вполне гладко без особых усилий с моей стороны. Я полагаю, это происходит оттого, что я – хороший работник. Фактически в своем огромном учреждении мы не делаем никакой особо важной работы, спешить нам некуда. С другой стороны, необходимо поддерживать у людей впечатление, что мы заняты по горло, и вот это – очень важная работа. Если вам потребуются дополнительные сотрудники, дайте мне знать. Я уже послал заявку на двух майоров, четырех капитанов и шестнадцать лейтенантов, чтобы у вас был свой аппарат. Поскольку мы не занимаемся никакой важной работой, очень важно, чтобы мы делали как можно больше этой не важной работы. Вы согласны со мной?

– А как насчет парадов? – перебил полковник Шейскопф.

– Каких парадов? – спросил генерал Пеккем, чувствуя, что его изысканные манеры не приносят желанных плодов.

– Я смогу проводить парады по воскресеньям? – раздраженно спросил полковник Шейскопф.

– Нет. Разумеется, нет. Как вам вообще пришла в голову эта мысль?

– А мне сказали, что я буду руководить парадами.

– Кто это вам сказал?

– Офицеры, которые посылали меня за океан. Они сказали, что я смогу гонять людей на парады, когда только захочу.

– Вам солгали.

– Но ведь это нечестно с их стороны, сэр!

– Очень сожалею, Шейскопф. Я готов сделать все, чтобы вам здесь было хорошо, но о парадах не может быть и речи. В нашем учреждении слишком мало сотрудников, чтобы выводить их на парады, а строевики поднимут открытый мятеж, если мы попытаемся заставить их маршировать. Боюсь, что вам придется несколько обождать, покуда мы не возьмем все под свой контроль. Вот тогда уж вы сможете делать с летчиками все, что вам заблагорассудится.

– А как насчет моей жены? – раздраженно спросил полковник Шейскопф, подозрительно глядя на генерала. – Я смогу послать ей вызов, это хоть можно?

– Жене? На каком основании, скажите на милость?

– Муж и жена должны быть вместе.

– Об этом тоже не может быть и речи.

– Но мне сказали, что я смогу ее вызвать.

– Вам и на этот раз солгали.

– Но они не имели права врать мне! – запротестовал полковник Шейскопф, и от негодования на глаза его навернулись слезы.

– Разумеется, они имели право, – отрезал генерал Пеккем с холодной и рассчитанной жесткостью. Он решил, не откладывая, испытать характер своего нового полковника. – Не будьте таким ослом, Шейскопф. Люди имеют право делать все, что не возбраняется законом, а закона против лжи не существует. Так что впредь не отнимайте у меня времени вашими сентиментальными пошлостями. Слышите?

– Так точно, сэр, – пробормотал полковник Шейскопф.

Полковник Шейскопф поник головой, вид у него был самый жалкий, и генерал Пеккем благословил судьбу, пос лавшую ему в подчиненные такого размазню. Генерал не мыслил себе вспыльчивых подчиненных. Одержав победу, генерал Пеккем смягчился. Он не тешился унижением своих подчиненных.

– Если бы ваша жена состояла в женском вспомогательном корпусе, тогда бы я, возможно, перевел ее к нам. Но это – максимум того, что я могу сделать.

– У нее есть подруга в женском вспомогательном корпусе, – сообщил полковник Шейскопф с надеждой в голосе.

– Боюсь, что этого мало. Пусть миссис Шейскопф, если желает, вступит в женский вспомогательный корпус, и я возьму ее сюда. Ну, а пока что, мой дорогой полковник, вернемся к нашей маленькой войне. Сейчас я вас вкратце ознакомлю с боевой обстановкой на нашем театре военных действий.

Генерал Пеккем встал и направился к вращающимся полкам, на которых лежали гигантские, ярко раскрашенные карты.

Полковник Шейскопф побелел.

– Но мы ведь не собираемся воевать! – в ужасе выпалил он.

– Ну конечно, нет, – дружелюбно рассмеявшись, снисходительно заверил его генерал Пеккем. – Уж мне-то вы можете поверить. Именно потому, что мы не лезем в бой, мы все еще сидим здесь, в Риме. Конечно, я тоже был бы рад перебраться во Флоренцию, чтобы поддерживать более тесный контакт с экс-рядовым первого класса Уинтергрином. Но Флоренция меня пока что не устраивает – близковато к линии фронта. – Генерал Пеккем поднял деревянную указку и провел резиновым наконечником линию от одного побережья до другого. – Вот здесь, Шейскопф, стоят немцы. Они прочно вкопались в горы и создали «Готическую линию». Вышибить их не удастся до будущей весны, хотя это не значит, что наши высокопоставленные олухи не попытаются сделать этого раньше. Таким образом, наша специальная служба располагает почти девятью месяцами для достижения цели. А цель наша состоит, в том, чтобы подчинить себе все бомбардировочные полки американских военно-воздушных сил. В конце концов, – сказал генерал Пеккем с бархатистым, хорошо отработанным смешком. – если уж бомбардировка вражеских позиций – это не специальная служба, то я вообще не знаю, для чего на свете существует наш Корпус специальной службы. Вы согласны?

Полковник Шейскопф ничем не выказал своего согласия, но генерал Пеккем слишком упивался собственной болтовней, чтобы еще следить за реакцией Шейскопфа.

– В данный момент наше положение великолепно. Прибывают подкрепления – такие, как вы, например. Кроме того, в нашем распоряжении более чем достаточно времени для тщательной разработки стратегических планов. Вот объект нашей ближайшей атаки, – генерал Пеккем ткнул указной в остров Пьяноса и со значением постучал по буквам, выведенным жирным черным карандашом. Надпись гласила: «Дридл».

Полковник Шейскопф подошел к самой карте, покосился на карандашную надпись, и впервые с той минуты, как он переступил порог кабинета, на его грубой физиовемии забрезжил слабый отсвет мысли.

– Кажется, я понимаю! – воскликнул он. – Ну конечно, я понимаю! Наша первейшая задача – отбить Дридла у врага. Правильно?

Генерал Пеккем милостиво рассмеялся.

– Нет, Шейскопф. Дридл – на нашей стороне, и в то же время Дридл – наш враг. Генерал Дридл командует четырьмя бомбардировочными полками, которые мы должны захватить, чтобы успешно продолжать наше наступление. Опрокинув генерала Дридла, мы тем самым завладеем мощными воздушными силами и жизненно необходимыми базами, а затем перенесем операции на другие фронты. Кстати говоря, эта битва почти уже нами выиграна. – Генерал Пеккем приблизился к окну, еще раз рассмеялся и, скрестив руки, привалился к подоконнику, чрезвычайно удовлетворенный своим остроумием и эрудицией. Он играл умело подобранными словами и получал от этого острое наслаждение. Генерал Пеккем обожал слушать самого себя, особенно когда говорил о себе. – Генерал Дридл просто не знает, как со мной справиться, – похвалялся он. – Я вторгаюсь в сферу его юрисдикции со своими комментариями и критическими замечаниями, хотя, конечно, это абсолютно не мое дело. А он теряется и не знает, как на это реагировать. Когда он обвиняет меня в том, что я под него подкапываюсь, я без обиняков отвечаю, что моя единственная цель – привлечь внимание к его ошибкам, ликвидировать недостатки и тем самым усилить нашу военную мощь. Затем я невинно осведомляюсь, не возражает ли он против усиления нашей военной мощи. Ну, тут он ощетинивается, ворчит и наконец вопит в голос, но практически он совершенно беспомощен. Он просто-напросто отстал от жизни. Слава богу, он долго не продержится. – Генерал Пеккем беспечно рассмеялся и привел свой излюбленный, отлично вызубренный пример из классического наследия. – Иногда я кажусь себе Фортинбрасом, ха-ха, из шекспировского «Гамлета», который кружил-кружил вокруг да около, покуда все не рухнуло, а затем в конце концов выдвинулся на передний край и все прибрал к рукам. Шекспир – это…

– Я в пьесах не разбираюсь, – оборвал его полковник Шейскопф.

Генерал Пеккем взглянул на него с изумлением. Никогда доселе его ссылку на прославленного шекспировского «Гамлета» не втаптывали в грязь и не игнорировали с таким тупым безразличием. Его стало не на шутку занимать, что за типа подсунул ему Пентагон.

– А в чем вы разбираетесь? – ядовито спросил генерал.

– В парадах, – с воодушевлением ответил полковник Шейскопф. – Я могу разослать оповещение о парадах?

– Оповещение разослать можно, парады назначать нельзя. – Генерал Пеккем, хмуря брови, снова уселся в кресло. – Разослать оповещение можно при условии, что это не будет мешать вашей главной задаче, которая заключается в агитации за передачу военных операций под эгиду нашей специальной службы.

– А могу я назначать парады, а потом их отменять?

Генерал Пеккем просиял.

– Блестящая идея! Немедленно приступайте к рассылке еженедельных объявлений, отменяющих парады! Можете даже не трудиться назначать их. Представляю себе чудовищное замешательство в стане Дридла! – Генерал Пеккем снова начал излучать доброжелательство. – Да, Шейскопф, – сказал он, – мне кажется, вы действительно попали в точку. В самом деле, какой строевой командир станет с нами ссориться, если мы оповестим его людей, что в ближайшее воскресенье не будет парада? Тем самым мы лишь подтверждаем широкоизвестный факт. Но скрытый смысл этого мероприятия великолепен. Да, да, Шейскопф, это прямо-таки великолепно. Ведь тем самым мы даем понять, что при желании мы могли бы назначать парады. Вы мне начинаете нравиться, Шейскопф. Отправляйтесь к полковнику Карджиллу, представьтесь ему и расскажите, чем вы будете нас заниматься. Я уверен, вы понравитесь друг другу.

Минуту спустя полковник Карджилл ураганом ворвался в кабинет генерала Пеккема и набросился на него в припадке трусливой, кроличьей ярости.

– Я здесь служу дольше, чем полковник Шейскопф, – пожаловался он. – Почему не мне поручили отменять парады?

– Потому что у Шейскопфа есть опыт по части парадов, а у вас нет. Если хотите, можете отменять представления концертных бригад ОСКОВ. В самом деле, почему бы вам этим не заняться? Только вообразите, во скольких частях и подразделениях ежедневно не бывает концертов ОСКОВ. Подумайте, во скольких подразделениях не может побывать известный актер или музыкант? Да, Карджилл, я думаю, вы попали в точку. По-моему, вы открыли для нас новую сферу действий. Пусть полковник Шейскопф под вашим наблюдением занимается отменой концертов. Так ему и передайте. А после того, как вы его проинструктируете, пусть зайдет ко мне.

– Полковник Карджилл говорит, будто вы хотите, чтобы я под его наблюдением занимался концертными бригадами, – пожаловался полковник Шейскопф.

– Ничего подобного я ему не говорил. Сугубо между нами, Шейскопф: я не в восторге от полковника Карджилла. Он чванлив и к тому же медлителен. Я попрошу вас не спускать с него глаз и заставлять его пошевеливаться.

– Он лезет не в свои дела и не дает мне работать, – примчался с протестом полковник Карджилл.

– М-да… занятный тип, этот Шейскопф, – согласился генерал Пеккем. – Не спускайте с него глаз и постарайтесь выяснить, годен ли он вообще на что-нибудь.

– Ну вот, а теперь он лезет в мои дела! – кричал полковник Шейскопф.

– Пусть это вас не беспокоит, Шейскопф, – сказал генерал Пеккем, мысленно поздравляя себя с тем, как он умело обуздал Шейскопфа при помощи своего стандартного приема: оба его полковника уже сквозь зубы разговаривали друг с другом. – Полковник Карджилл завидует вам, поскольку вы так блестяще справляетесь с парадами. Он боится, как бы я не поручил вам наблюдать за узором бомбометания.

Полковник Шейскопф навострил уши:

– Что значит «узор бомбометания»?

– «Узор бомбометания»? – повторил чрезвычайно довольный собой генерал Пеккем, добродушно подмигивая. – «Узор бомбометания» – это термин, придуманный мною несколько недель назад. Он, собственно говоря, ничего не означает, но вы удивитесь, узнав, как быстро привилось это выражение. Видите ли, я сумел всех убедить, что самое важное, чтобы бомбы рвались как можно ближе друг к другу, ибо тогда снимки воздушной разведки получаются очень четкими. На Пьяносе есть один полковник, которого, по-видимому, больше вообще не беспокоит, накрыл он цель или промазал. Его заботит только узор. Давайте сегодня слетаем на Пьяносу и немножко развлечемся. Пусть полковник Карджилл побесится от зависти. К тому же сегодня утром я узнал от Уинтергрина, что генерал Дридл полетит на Сардинию. Дридл сойдет с ума, когда узнает, что я инспектировал одну из его баз, в то время как он отправился инспектировать другую. Мы сможем даже поспеть к предполетному инструктажу. Им предстоит бомбить беззащитную деревушку и превратить ее в груду щебня. От Уинтергрина я узнал, – кстати, Уинтергрин сейчас – экс-сержант, – что это абсолютно никому не нужное задание. Его единственная цель – задержать подход немецких подразделений на тот случай, если мы вздумаем наступать на этом участке, однако никакого наступления там даже не планируется. Вот что получается, когда мы доверяем ответственные посты жалким посредственностям. – Генерал Пеккем томным жестом указал на гигантскую карту Италии: – Смотрите, эта горная деревушка настолько ничтожна, что ее даже не обозначили на карте.

Они прибыли в полк полковника Кэткарта слишком поздно и потому не слышали, как во время предварительного предполетного инструктажа майор Дэнби настаивал:

– Но она там есть, уверяю вас. Вот здесь, здесь.

– Где здесь? – вызывающе спросил Данбэр, притворяясь, что не видит.

– Точно в том месте, где на карте дорога слегка, поворачивает. Неужели вы не видите на своих картах поворота?

– Нет, не вижу.

– А я могу показать, – вызвался Хэвермейер и ткнул в нужную точку на карте Данбэра. – А на этих фотографиях деревня и вовсе хорошо видна. Мне все ясно. Цель задания – сшибить всю деревушку под откос, чтобы из ее обломков получился завал на дороге, который немцам придется расчищать. Верно?

– Верно. – сказал майор Дэнби, вытирая носовым платком вспотевший лоб. – Я рад, что хоть кто-то начинает понимать. По этой дороге из Австрии в Италию должны пройти две бронетанковые дивизии. Деревушка построена на таком крутом склоне, что все обломки жилых домов и прочих строений в результате бомбардировки посыплются вниз и завалят дорогу.

– Ну и что, черт побери, от этого изменится? – пожелал узнать Данбэр, в то время как взволнованный Йоссариан следил за ним со смешанным чувством страха и благоговения. – Немцам потребуется какая-нибудь пара дней на расчистку

Майор Дэнби попытался избежать словопрений.

– Очевидно, для штаба кое-что изменится, – ответил он примирительным тоном. – Думается, поэтому они и отдали приказ о налете.

– А жителей деревушки предупредили? – спросил Макуотт.

Обнаружив, что даже Макуотт оказался в рядах оппозиции, майор Дэнби испугался:

– По-моему, нет.

– Неужели не сбросили листовки с предупреждением о предстоящей бомбардировке? – спросил Йоссариан. – Разве нельзя было предупредить жителей, чтобы они заблаговременно убрались подальше?

– По-моему, нельзя. – Майора Дэнби снова прошиб пот. Глаза его беспокойно шныряли из стороны в сторону. – Листовки могут попасть к немцам, и тогда они выберут другую дорогу. Я, правда, в этом не уверен. Я только предполагаю.

– Они даже не пойдут в убежище, – с горечью доказывал Данбэр. – Завидев наши самолеты, они высыпят на улицы и будут махать нам руками. Вся деревня выбежит – старики, дети, собаки. Господи Иисусе! Неужто нельзя оставить их в покое?

– А почему бы нам не нагромоздить завал где-нибудь в другом месте? – спросил Макуотт. – Почему обязательно здесь?

– Не знаю, – с горестным видом ответил майор Дэнби. – Я не знаю.

– В чем дело? – спросил подполковник Корн, ленивой походкой входя в инструкторскую. Он держал руки в карманах, выгоревшая рубашка сидела мешком.

– О, все в порядке, подполковник, – нервно ответил майор Дэнби, стараясь сделать вид, будто ничего не случилось. – Мы просто обсуждаем задание.

– Они не хотят бомбить деревню, – выдал всех Хэвермейер и заржал.

– Подонок! – сказал Йоссариан.

– Оставьте Хэвермейера в покое! – отрывисто приказал подполковник Корн. В Йоссариане он узнал того пьяницу, который нахамил ему в офицерском клубе накануне первого налета на Болонью, и поэтому счел за благо переадресовать свое неудовольствие Данбэру. – Почему вы не хотите бомбить деревню?

– Это жестоко, вот почему.

– Жестоко? – переспросил подполковник Корн с холодной насмешливостью. Его не более чем на миг напугала нескрываемая лютая враждебность Данбэра. – Вы считаете менее жестоким пропустить эти две немецкие дивизии, чтобы они обрушились на наши войска? На карту поставлены жизни американцев, вы это знаете? Или вы хотите, чтобы пролилась американская кровь?

– Американская кровь и так льется. Но эти люди тихо, мирно живут у себя в горах. Какого черта они должны из-за нас страдать?

– Вам, конечно, легко говорить, – издевательским тоном сказал подполковник Корн, – на Пьяносе вы как у Христа за пазухой. Вам безразлично, пройдут или не пройдут эти немецкие подкрепления.

От замешательства Данбэр побагровел и ответил, заметно оробев:

– А почему нельзя сделать завал в другом месте? Разве нельзя просто разбомбить склон горы или само шоссе?

– А слетать еще разок на Болонью не желаете? Это было сказано вполне спокойно, но вопрос прогремел, как выстрел. В комнате нависла неловкая, грозная тишина. Стыдясь самого себя, Йоссариан горячо молился, чтобы Данбэр держал язык за зубами. Данбэр опустил глаза, и подполковник Корн понял, что бой выигран.

– Кажется, вы не испытываете особого желания еще разок навестить Болонью? – продолжал он с нескрываемым презрением. – Учтите: мы с полковником Кэткартом приложили много сил, чтобы получить для вас этот «полет за молоком». Но если вам больше хочется лететь на Болонью, Специю и Феррару, то это мы можем организовать в два счета. – Его глаза угрожающе поблескивали за стеклами очков без оправы, на квадратном тяжелом подбородке темнела щетина. – Только дайте мне знать, и я вам это тут же устрою.

– Я готов, – бойко откликнулся Хэвермейер и опять хвастливо заржал. – Мне нравится летать на Болонью, прямо с горизонтального полета заходить на цель, засунув башку в прицел, и слушать, как вокруг рвутся снаряды, Мне только весело делается, когда после полета на меня набрасываются с руганью и обзывают всякими похабными словами. Даже рядовые до того распаляются, что костерят меня на чем свет стоит. Того и гляди, двинут в зубы.

Подполковник Корн, не глядя на Хэвермейера, ласково потрепал его по щеке и сухо обратился к Данбэру и Йоссариану:

– Клянусь вам всеми святыми, никто больше нас с полковником Кэткартом не переживает из-за паршивых итальяшек, что живут в той деревушке. Не забывайте: войну начали не мы, а Италия. И агрессорами были не мы, а Италия. Продолжайте инструктаж, Дэнби. И позаботьтесь, чтобы они уяснили себе всю важность получения на снимках кучного узора бомбометания.

– О нет, подполковник, – выпалил майор Дэнби и часто-часто замигал. – Для данной мишени это не годится. Я приказал им класть бомбы на расстоянии двадцати метров друг от друга, чтобы перекрыть дорогу на всю длину деревни, а не в одном только месте. При рассеянием бомбометании завал получится более эффективным.

– Завал как таковой нас не волнует, – сообщил подполковник Корн. – Полковник Кэткарт хочет получить хорошие, четкие фотоснимки, которые не стыдно будет послать в вышестоящие инстанции. Не забудьте, что генерал Пеккем прибудет сюда на основной инструктаж, а вы ведь знаете, как он неравнодушен к узору бомбометания. Кстати, майор, вам бы следовало поторопиться и убраться отсюда до его прихода. Генерал Пеккем вас не выносит.

– О нет, подполковник, – услужливо поправил майор Дэнби, – это генерал Дридл меня не выносит.

– Генерал Пеккем вас тоже не выносит. Фактически вас никто не выносит. Кончайте свое дело, Дэнби, и исчезайте. Инструктаж проведу я.

– …Где тут майор Дэнби? – спросил полковник Кэткарт, прибывший на основной инструктаж вместе с генералом Пеккемом и полковником Шейскопфом.

– Едва завидев вашу машину, он попросил разрешения уйти, – ответил подполковник Корн. – Он подозревает, что генерал Пеккем его не любит. А инструктаж все равно собирался проводить я. У меня это получится лучше.

– Чудесно, – сказал полковник Кэткарт. – А впрочем, нет, – секундой позже поправился он, припомнив, как выступил подполковник Корн в присутствии генерала Дридла на инструктаже перед налетом на Авиньон. – Я буду инструктировать сам.

Полковник Кэткарт вбил себе в голову, что он один из любимцев генерала Пеккема. Взяв руководство инструктажем в свои руки, он швырял в лицо чутко внимающих ему подчиненных отрывистые фразы с бесстрастной, твердой, грубоватой интонацией, заимствованной им у Дридла. Он знал, что, стоя на помосте в своей рубашке с расстегнутым воротником, черными с проседью волосами, он выглядит весьма колоритно. Он несся по волнам собственного красноречия, непроизвольно утрируя свойственные генералу Дридлу отдельные неправильности в произношении, и его нисколько не пугал неизвестный полковник, прибывший вместе с генералом Пеккемом, пока он вдруг не вспомнил, что генерал Пеккем ненавидит генерала Дридла. Тут его голос осекся, а всю его самоуверенность как ветром сдуло. Сгорая от конфуза, он еле ворочал языком и едва соображал, что говорит. И тут он вдруг безумно испугался полковника Шейскопфа. Еще один полковник на этом участке фронта означал нового соперника, нового врага, еще одного ненавистника. А этот к тому же был, очевидно, жесткий малый. Страшная догадка осенила полковника Кэткарта: а вдруг полковник Шейскопф уже успел подкупить всех находящихся в зале, чтобы они застонали хором, как тогда, перед налетом на Авиньон? Удастся ли ему утихомирить их? Какими синяками и шишками все это чревато? Полковника Кэткарта объял такой страх, что он уже был готов призвать на помощь подполковника Корна. Кое-как он сумел взять себя в руки и провести сверку часов. Сделав это, он понял, что выиграл свой бой, поскольку теперь он мог закончить инструктаж, когда ему заблагорассудится. Критический момент остался позади. Ему хотелось с торжеством и злорадством рассмеяться в лицо полковнику Шейскопфу. Он с блеском вышел из трудной ситуации и завершил инструктаж вдохновенным эпилогом, который – он ощущал это каждой клеточкой своего тела – явился мастерской демонстрацией красноречия и хорошего тона.

– Итак, – воззвал он, – сегодня у нас весьма почетный гость, генерал Пеккем из специальной службы, человек, который снабжает нас бейсбольными битами, комиксами и развлекает нас выступлениями концертных бригад ОСКОВ. Генералу Пеккему посвящаю я предстоящий налет. Идите и бомбите – во имя меня, во имя родины, во имя бога и во имя великого американца генерала Пеккема. И позаботьтесь влепить все ваши бомбы в пятачок!