Текст книги "Уловка-22"

38. Сестренка

Йоссариан отказался вылетать на задания и с пистолетом на боку маршировал задом наперед. Он маршировал задом наперед, потому что то и дело оглядывался, желая убедиться, что никто не крадется за ним по пятам. Каждый звук за спиной заставлял его настораживаться, в каждом прохожем ему мерещился потенциальный убийца. Он не снимал руки с пистолета и улыбался одному лишь Заморышу Джо. Капитанам Пилтчарду и Рену Йоссариан сказал, что он свое отлетал. Капитаны Пилтчард и Рен вычеркнули его имя из списка бомбардиров, назначенных на предстоящий вылет, и доложили о случившемся в штаб полка.

Подполковник Корн беззаботно рассмеялся.

– Он не желает летать? Что вы, черт побери, хотите этим сказать? – спросил он, улыбаясь, в то время как полковник Каткарт отошел в дальний угол кабинета, размышляя над роковым смыслом фамилии «Йоссариан». – Почему это он не желает?

– Его друг Нейтли погиб в катастрофе над Специей, Может быть, поэтому.

– За кого он себя принимает? За Ахиллеса? – Литературная аналогия понравилась подполковнику Корну, и он решил ее запомнить, чтобы при случае повторить в присутствии генерала Пеккема. – Он обязан летать на задания хотя бы потому, что у него нет другого выбора. Возвращайтесь и скажите ему, что, если он не передумает, вы доложите о случившемся нам.

– Мы уже это ему сказали, сэр. Но он стоит на своем.

– А что говорит майор Майор?

– Он не попадается нам на глаза. Такое впечатление, что он вовсе исчез куда-то.

– Хорошо бы действительно его… исчезнуть, – проворчал из своего угла полковник Кэткарт. – Тем же способом, как они… исчезли этого малого, по фамилии Данбэр.

– О, есть масса других способов управиться с майором Майором. – самонадеянным тоном заверил его подполковник Корн и, повернувшись к Пилтчарду и Рену, продолжал: – Для начала будем с этим Йоссарианом помягче. Пошлите его на пару дней отдохнуть в Рим. Может быть, смерть того парня и вправду его немного травмировала.

На самом деле смерть Нейтли не просто травмировала, а чуть было не стоила жизни Йоссариану, ибо, когда он сообщил тяжкую весть нейтлевой девице, та издала пронзительный, душераздирающий вопль и попыталась зарезать его ножом для чистки картошки.

– Вruto![23]23
  Зверь (итал.)


[Закрыть] – в припадке истерической ярости выла она, а он, заломив ей руку за спину, выкручивал кисть до тех пор, пока она не выронила нож. – Вrutо! Вrutо! – Свободной рукой она молниеносно хлестнула его по лицу, до крови расцарапав щеку, и злобно плюнула ему в глаза.

– В чем дело? – завизжал он от жгучей боли и недоумения. Он отшвырнул ее от себя, и она пролетела через всю комнату к противоположной стене. – Что ты от меня хочешь?

Она снова набросилась на него с кулаками и, прежде чем он успел схватить ее за запястья и заставить утихомириться, сильным ударом разбила ему губы. Волосы ее дико растрепались, из пылавших ненавистью глаз ручьями бежали слезы, но она, как одержимая, наседала на него. Бешенство удесятеряло ее силы, а едва он пытался ей что-то объяснить, она свирепо рычала, ругалась и визжала:

«Вruto! Вruto!»

Йоссариан не ожидал, что она окажется такой сильной, и от неожиданности едва устоял на ногах. Ростом она была примерно с Йоссариана, и в течение нескольких жутких мгновений он был уверен, что она со своей безумной решимостью одолеет его, собьет на пол и безжалостно растерзает на части, – и все за какое-то гнусное преступление, которого он не совершал. Ему хотелось кричать о помощи. Наконец она ослабела и слегка попятилась. Воспользовавшись передышкой, Йоссариан принялся клясться, что вовсе не повинен в смерти Нейтли. Она снова плюнула ему в лицо, и он, охваченный злостью и отчаянием, брезгливо отпихнул ее.

– Что тебе от меня нужно? – завопил он с надрывом, в полном смятении. – Я его не убивал!

Неожиданно она ударилась в слезы и этим поставила Йоссариана в тупик.

А она плакала от горя, глубокого горя, обессилевшая, покорная, вовсе позабывшая о Йоссариане. Трогательная в своем несчастье, она сидела, низко опустив красивую, гордую, забубенную голову. Плечи ее обмякли, ярость улетучилась. Страдание ее было неподдельным. Громкие, мучительные рыдания душили и сотрясали ее. Она перестала замечать его, он ее больше не интересовал. Теперь он мог уйти без всякого риска. Но он предпочел остаться, чтобы утешить, ее и поддержать.

– Ну пожалуйста, ну не надо, – беспомощно бормотал он, обняв ее за плечи и вспоминая с тоской и болью, каким беспомощным и слабым он чувствовал себя в самолете, когда они возвращались после налета на Авиньон и Сноуден хныкал: «Мне холодно, мне холодно», а Йоссариан Отвечал: «Ну, ну, не надо, ну, ну». И это было все, что он мог тогда придумать. Вот и теперь, когда надо было ей посочувствовать, он только твердил: «Ну пожалуйста, прошу тебя, ну не надо».

Она прислонилась к нему и лила слезы до тех пор, пока не обессилела настолько, что больше не могла плакать. Он вынул из кармана носовой платок, и тут она вдруг вцепилась ему в глаза обеими руками и испустила победоносный вопль.

Йоссариан, полуослепший, бросился вон из дома. Он был сыт по горло этой чудовищной, абсурдной схваткой. Прохожие бросали на него удивленные взгляды. Он нервничал и прибавлял шагу, не понимая, что в нем привлекает всеобщее внимание. Он потрогал рукой саднящее место на лбу, пальцы стали липкими от крови, и тогда он догадался. Он провел платком по лицу и шее. До какого бы места он ни дотронулся, на платке появлялись свежие красные пятна. Все лицо кровоточило. Он поспешил в здание Красного Креста, поднялся по крутым беломраморным ступеням в мужскую уборную, там промыл свои бесчисленные раны, поправил воротник рубашки и причесался. Никогда прежде ему не приходилось видеть столь жестоко исцарапанной, избитой физиономии, как та, что смотрела на него из зеркала. Но какого черта эта девка навалилась на него?

Когда Йоссариан вышел из уборной, нейтлева девица дожидалась его, притаившись в засаде. Йоссариан скатился по лестнице, выскочил из дома и три часа бегал по городу, разыскивая Заморыша Джо: ему хотелось убраться из Рима прежде, чем она его снова настигнет. И только когда самолет поднялся, он почувствовал себя в полной безопасности. Но едва самолет приземлился на Пьяносе, Йоссариан увидел ее здесь. Переодетая в зеленый комбинезон механика, она дожидалась его с тем же ножом в руке как раз в том месте, где остановился самолет. Йоссариану удалось зашвырнуть ее в самолет, а Заморыш Джо связался по радио с контрольно-диспетчерским пунктом и запросил разрешение на полет в Рим. В римском аэропорту они выгрузили нейтлеву девицу на рулежную дорожку, и Заморыш Джо, не выключавший даже моторов, тут же взял курс обратно в Пьяносу. Когда они с Заморышем Джо возвращались в свои палатки, Йоссариан пристально и настороженно всматривался в каждого встречного. Заморыш Джо насмешливо взглянул на Йоссариана.

– Ты уверен, что все это тебе не померещилось? – спросил он, немного замявшись.

– Померещилось? Ты же все время был со мной и только что сам отвез ее в Рим.

– А может, мне тоже померещилось. Почему она хочет тебя убить?

– Я ей никогда не нравился. То ли потому, что я перебил Нейтли нос, то ли потому, что, когда я сообщил ей о его гибели, ей не на ком было выместить свою злобу. Как ты думаешь, она вернется?

В этот вечер Йоссариан отправился в офицерский клуб и задержался там допоздна. Возвращаясь к себе, он злобно косил глазами по сторонам. Когда он подходил к своей палатке, в темноте у тропинки выросла чья-то фигура. Йоссариан упал в обморок. Очнувшись, он понял, что сидит на земле. Он ожидал удара ножом и почти радовался, что этот смертельный удар наконец принесет ему желанный покой. Но чьи-то дружеские руки помогли ему встать. Это был пилот из эскадрильи Данбэра.

– Как дела? – прошептал пилот.

– Прекрасно, – ответил Йоссариан.

– Я видел, как ты упал, и подумал, что с тобой что-то стряслось.

– Мне стало плохо.

– В нашей эскадрилье прошел слух, будто ты отказался летать на задания.

– Верно.

– А потом к нам заходили из штаба полка и сказали, что слухи неверны и что ты просто дурачишься.

– Вранье.

– Как ты думаешь, они отпустят тебя подобру-поздорову?

– Не знаю.

– Как ты думаешь, они не отдадут тебя под суд за дезертирство?

– Не знаю.

– Ну, будем надеяться, что они тебя отпустят, – сказал пилот из эскадрильи Данбэра, скрываясь в тени кустарника. – Держи меня в курсе дела.

Несколько секунд Йоссариан смотрел ему вслед, а затем двинулся дальше, в свою палатку.

– Тссс! – послышался шепот. Впереди, шагах в пяти, прятался за деревом Эпплби. – Как дела?

– Прекрасно, – сказал Йоссариан.

– Говорят, тебя собираются судить за дезертирство перед лицом неприятеля. Но по-моему, они на это не пойдут, поскольку они не могут быть уверены, что им удастся состряпать против тебя дело. Да и перед новым командованием выступать с таким делом невыгодно. Кроме того, ты ходишь в знаменитостях, поскольку дважды зашел на цель у Феррары, Сейчас ты, пожалуй, первый герой во всем полку, так что, по-моему, можешь быть спокоен: они блефуют, и только.

– Спасибо, Эпплби.

– Мне просто хотелось тебя предупредить. Поэтому-то я и заговорил с тобой.

– Я это ценю.

Эпплби застенчиво поковырял землю носком ботинка.

– Мне жаль, Йоссариан, что мы подрались тогда, в офицерском клубе.

– Ничего. Все в порядке.

– Но ведь не я затеял драку. Я уверен, не ударь Орр меня по лицу ракеткой – ничего бы не было. Зачем он это сделал?

– Потому что ты у него выигрывал.

– А разве неясно было, что я у него выиграю? И разве это повод для драки? Правда, сейчас, когда он погиб, по-моему, уже неважно, лучший я игрок в пинг-понг или нет.

– Я тоже так думаю.

– И мне очень жаль, что мы подняли тогда такой шум из-за таблеток атабрина по дороге в Европу… Если тебе хочется подцепить малярию – дело твое.

– Ладно, это все ерунда, Эпплби.

– Ты знаешь, я сказал подполковнику Корну и полковнику Кэткарту, что, по-моему, они не должны заставлять тебя летать на задания, раз ты не хочешь, а они сказали, что не ожидали от меня такого заявления.

Йоссариан грустно улыбнулся:

– Да уж держу пари, что от тебя они этого не ждали.

– Ну и пусть, мне все равно. Черт возьми, ты сделал семьдесят один вылет. Этого вполне достаточно. Как ты думаешь, они отпустят тебя подобру-поздорову?

– Не думаю.

– Но ведь, если они тебя отпустят, им придется и нас отпустить. Верно?

– Вот поэтому-то они и не отпустят меня подобру-поздорову.

– Как ты думаешь, что они предпримут?

– Не знаю.

– А не могут они отдать тебя под суд?

– Не знаю.

– Боишься?

– Ага.

– А летать еще будешь?

– Нет.

– Ну ничего. Думаю, все обойдется, – убежденно прошептал Эпплби. – Надеюсь.

– Спасибо, Эпплби.

– Эй! – окликнул Йоссариана приглушенный повелительный голос, едва лишь скрылся Эпплби. За невысоким, облетевшим кустарником, росшим за палаткой, присев на корточки, прятался Хэвермейер.

– Как дела? – спросил он, когда Йоссариан подошел к нему.

– Прекрасно.

– Летать собираешься?

– Нет.

– А если заставят?

– Все равно – нет.

– Боишься?

– Ага.

– А под суд тебя не отдадут?

– Да уж, наверное, попытаются.

– Майор Майор куда-то пропал.

– Они его… исчезли?

– Не знаю.

– А что ты будешь делать, если они надумают и тебя… исчезнуть?

– Постараюсь им помешать.

– А не предлагали они тебе какую-нибудь сделку или что-нибудь в этом роде при условии, что ты будешь продолжать летать?

– Пилтчард и Рен предлагали устроить, чтобы я летал только «за молоком».

Хавермейер оживился:

– Послушай, это вроде бы неплохая сделка. Лично я согласился бы. Держу пари, что ты ухватился за это предложение.

– Отказался.

– Ну и глупо. – На вялой, туповатой физиономии Хэвермейера появилось сосредоточенно-хмурое выражение. – Послушай, парень, а ведь Пилтчард и Рен поступают несправедливо по отношению ко всем нам. Ты, значит, будешь летать только «за молоком», а мы, выходит, выполняй за тебя опасные задания? Так, что ли, получается?

– Так.

– Послушай, мне это не нравится, – воскликнул Хэвермейер, поднимаясь с земли и с оскорбленным видом подбочениваясь. – Мне это совсем не нравится. Они собираются подложить мне шикарную свинью только потому, что ты струсил, как желтопузая крыса, и не хочешь летать на задания.

– Разбирайся с ними сам! – сказал Йоссариан и настороженно потянулся к пистолету.

– Да нет, я против тебя ничего не имею, – сказал Хэвермейер, – хота и любви особой к тебе не питаю. Знаешь, я ведь тоже не больно-то радуюсь, что надо отлетать еще столько заданий. Нет, ли какого способа, чтобы и мне избавиться от них?

Йоссариан иронически хмыкнул и сказал шутя;

– Нацепи кобуру с пистолетом и маршируй со мной.

Хэвермейер задумчиво, покачал головой:

– Нет, на это я пойти не могу. Если я проявлю трусость, то навлеку позор на жену и малыша. Трусов никто не любит. А кроме того, мне хочется, чтобы после войны меня оставили в резерве. Резервистам платят пятьсот долларов в год.

– Ну тогда придется летать.

– И я так думаю. Послушай, а как по-твоему, есть надежда, что тебя освободят от боевых полетов и отправят домой?

– Нет, не думаю.

– На если тебя освободят и разрешат взять кого-нибудь с собой в Штаты, может, возьмешь меня? А? Таких, как Эпплби, ты не бери. Лучше возьми меня.

– Но какого дьявола они станут еще мне предлагать кого-то брать с собой?

– Мало ли что. Но, если все-таки тебе предложат, ты помни, что я просился первым. Не забудешь? И сообщай мне, как идут дела. Я буду ждать тебя здесь, в кустах, каждый вечер. Если они тебя не прижмут к ногтю, я, может, тоже брошу летать. Договорились?

Весь следующий вечер люди то и дело выныривали из темноты: их интересовало, как у него идут дела. Ссылаясь на тайное родство и приятельские отношения, о существовании которых он прежде даже не догадывался, они упрашивали его, чтобы он по секрету сообщил им последние новости. Когда он проходил по лагерю, летчики, которых он едва знал, появлялись как из-под земли и спрашивали, как дела. Даже летчики из других эскадрилий поодиночке прокрадывались под покровом темноты и выныривали, перед носом Йоссариана. После захода солнца, куда бы он ни направлял свои стопы, кто-то уже лежал в засаде, готовый вынырнуть из темноты в спросить, как дела. Люди сваливались ему на голову с деревьев, выскакивали из кустов, земляных щелей, зарослей бурьяна, из-за палаток, вылезали из-под машин. Даже один из его соседей по палатке вынырнул из темноты и прошептал: «Как дела?», причем умолял Йоссариана не говорить другим обитателям палатки, что он выныривал из темноты. Завидев очередную притаившуюся фигуру, шепотом приглашающую его подойти поближе, Йоссариан хватался за пистолет, опасаясь, что шипящая тень коварно обернется нейтлевой девицей или, того хуже, хмурым представителем законной власти, который излупит его дубинкой до потери сознания. Похоже было на то, что власти собирались предпринять что-нибудь в этом духе. Они явно не намеревались предавать его военно-полевому суду за дезертирство перед лицом неприятеля, потому что до лица ближайшего неприятеля было ни много ни мало – сто тридцать пять миль. Кроме того, именно Йоссариан разнес вдребезги мост у Феррары при вторичном заходе на цель. (При этом погиб Крафт. Когда Йоссариан пересчитывал покойников из числа знакомых, он всегда забывал приплюсовать Крафта.) Но ведь какие-то меры они были обязаны применить к нему, и вся эскадрилья мрачно ждала, что на Йоссариана обрушатся адские кары.

Днем Йоссариана избегали все, даже Аарфи. Йоссариан понял, что люди на виду, средь бела дня, – это одно, а в одиночку, под покровом темноты, – совсем другое. Впрочем, это его мало заботило. Когда он маршировал задом наперед, с рукой – на пистолете, его куда больше волновало, как и чем его будут стращать, умасливать и соблазнять капитаны Пилтчард и Рен после очередного срочного совещания с полковником Кэткартом и подполковником Корном. Заморыш Джо часто отлучался из части, и капитан Блэк был единственным, кто разговаривал с Йоссарианом. Приветствуя его, он неизменно называл Йоссариана старым мешком с костями. В конце недели капитан Блэк вернулся из Рима и сообщил Йоссариану, что нейтлева девица куда-то пропала. Сердце Йоссариана защемило, он почувствовал тоску и угрызения совести.

– Пропала? – откликнулся он равнодушно.

– Ага, пропала. – Капитан Блэк засмеялся. Его затуманенные глаза устало сощурились. Он потер кулаками мешочки под глазами. Щеки его покрывала редкая светло-рыжая щетина. – А я-то собирался тряхнуть стариной и отколоть в Риме какой-нибудь номер с этой безмозглой фифой, как бывало. Наш милый мальчик Нейтли небось бы перевернулся в гробу, ха-ха-ха! Помнишь, как я раньше изводил его? А теперь – все…

– И что ж о ней – ни слуху ни духу? – допытывался Йоссариан. Мысль о нейтлевой девице не выходила у него из головы. Он постоянно думал о том, как несладко ей теперь. Без ее свирепых, отчаянных атак он чувствовал себя одиноким и заброшенным.

– Там уже никого… Все. Крышка, – весело рассказывал капитан Блэк, имея в виду тот бордель в Риме и стараясь, чтобы Йоссариан хорошенько уяснил себе эту новость. – Неужели ты не понимаешь? Вся контора накрылась. И все сгинули.

– Сгинули?

– Ага. Их вытряхнули прямо на улицу. – Капитан Блэк от души расхохотался, на его тощей шее радостно запрыгал острый кадык. – Опустел наш шалашик. Военная полиция прихлопнула все заведение и вытурила шлюх. Вот комедия!

Йоссариан испугался и задрожал:

– Зачем они это сделали?

– А не все ли равно? – ответил капитан Блэк, беззаботно махнув рукой. – Вытурили их, всех прямо на улицу. Как тебе это нравится? Всю ораву.

– А сестренку нейтлевой девицы?

– Турнули, – засмеялся капитан Блэк. – Вместе с другими. Прямо на улицу.

– Но она же совсем ребенок! – горячился Йоссариан. – Что же с ней станется?

– Какая разница? – капитан Блэк равнодушно пожал плечами и вдруг удивленно вытаращился на Йоссариана. В глазах его засветилось хитроватое любопытство. – Послушай, в чем дело? Знай я, что ты будешь так переживать, я бы выложил тебе все это раньше. Эй, куда ты? Вернись! Вернись, я хочу посмотреть, какая у тебя морда, когда ты переживаешь.

39. Вечный город

Йоссариан отправился в самоволку на самолете Милоу. По пути в Рим Милоу, благочестиво поджав губы, укоризненно покачал головой и ханжеским тоном сообщил Йоссариану, что ему за него стыдно. Йоссариан утвердительно кивнул. Расхаживая задом наперед с пистолетам на боку и отказываясь летать на боевые задания, говорил Милоу, Йоссариан ломает дешевую комедию. Йоссариан утвердительно кивнул. Это некрасиво по отношению к товарищам из эскадрильи, не говоря уже о том, что он причиняет немалое беспокойство вышестоящему начальству. Даже его, Милоу, он поставил в очень неудобное положение. Йоссариан снова утвердительно кивнул. Летчики начали роптать. Йоссариан думает только о спасении собственной шкуры, а в это время такие люди, как Милоу, полковник Каткарт, подполковник Корн и экс-рядовой первого класса Уинтергрин, лезут из кожи вон, чтобы приблизить час победы. Летчики, сделавшие семьдесят вылетов, начали роптать, поскольку теперь они обязаны сделать восемьдесят. Есть опасность, что кое-кто из них тоже нацепит пистолет и начнет ходить задом наперед. Боевой дух падает с каждым днем – и все по вине Йоссариана. Страна в опасности. Йоссариан поставил под угрозу свое традиционное право на свободу и независимость тем, что осмелился применить это право на практике.

Стараясь не прислушиваться к болтовне Милоу, Йоссариан сидел на месте второго пилота и утвердительно кивал. Из головы у него не выходили нейтлева девица, Крафт, Орр, Нейтли, Данбэр, Малыш Сэмпсон, Макуотт, а также разные бесталанные, сирые и убогие люди, с которыми ему довелось встречаться в Италии, Египте, Северной Африке и в других районах мира. Сноуден и сестренка нейтлевой девицы тоже мучили его совесть. Йоссариан, кажется, догадался, почему нейтлева девица не только считала его ответственным за смерть Нейтли, но даже хотела его убить. Так ли уж, черт побери, она неправа? И она, и другие несчастные имеют полное право обвинять Йоссариана, и не только Йоссариана, за ту противоестественную трагедию, которая обрушилась на них, как, впрочем, и сама она наверняка повинна в несчастьях, причиняемых, например, ее сестренке, да и другим детям. Кто-то что-то должен предпринять. Каждая жертва – преступник, каждый преступник – жертва, и кто-то наконец должен подняться во весь рост и разорвать эту, ставшую привычкой, мерзкую цепочку, которая угрожает каждой живой душе. Как бы ни велика была: жажда богатства, как бы ни велико было желание бессмертия, никто не смеет строить свое благополучие на чьих-то слезах.

– Ты раскачиваешь лодку, – сказал Милоу.

Йоссариан снова утвердительно кивнул.

– Ты подыгрываешь противнику, – сказал Милоу.

Йоссариан утвердительно кивнул.

– Полковник Кэткарт и подполковник Корн были очень добры к тебе, – продолжал Милоу. – Не они ли наградили тебя орденом за последний налет на Феррару? Не они ли произвели тебя в капитаны?

Йоссариан утвердительно кивнул.

– Не они ли кормили тебя и каждый месяц платили тебе зарплату?

Йоссариан снова утвердительно кивнул.

Милоу нисколько не сомневался, что, пойди Йоссариан к ним, повинись, отрекись от своих заблуждений, пообещай выполнить норму в восемьдесят вылетов, и они сменят гнев на милость. Йоссариан сказал, что подумает, и, когда Милоу выпустил шасси и самолет пошел на посадку, он, затаив дыхание, стал молиться за благополучное приземление. Прямо-таки смешно, какое отвращение стала у него теперь вызывать авиация.

Когда самолет сел, перед Йоссарианом предстал Рим – весь в развалинах. Восемь месяцев назад аэродром бомбили. Сейчас обломки белых каменных плит сгребли бульдозером в приплюснутые кучи: они громоздились по обеим сторонам выхода с летного поля, обнесенного колючей проволокой. Возвышался полуразрушенный остов Колизея, арка Константина рухнула. Квартира нейтлевой девицы подверглась разгрому. Девицы исчезли, осталась одна старуха. На ней было напялено несколько свитеров и юбок, голова обмотана темной шалью. Скрестив руки на груди, она сидела на деревянном стуле возле электрической плитки и кипятила воду в помятой алюминиевой кастрюле. Когда Йоссариан вошел, она громко разговаривала сама с собой, но, заметив Йоссариана, начала причитать.

– Пропали! – запричитала она, прежде чем он успел ее о чем-либо спросить. Держа себя за локти, она раскачивалась, как плакальщица на похоронах, и стул под ней поскрипывал. – Пропали!

– Кто?

– Все. Бедные девочки.

– Куда же они делись?

– Кто знает. Их выгнали на улицу. Все пропали. Бедные, бедные девочки.

– Но кто их выгнал? Кто?

– Эти подлые высоченные солдаты в твердых белых шляпах с дубинками. И наши карабинеры. Они пришли со своими дубинками и прогнали их прочь. Они даже не разрешили им взять пальто. Бедняжки… Они выгнали их прямо на холод.

– Их что, арестовали?

– Они выгнали их. Просто выгнали.

– Но если они их не арестовали, почему они с ними так поступили?

– Не знаю, – всхлипнула старуха. – Не знаю. Кто обо мне позаботится теперь, когда все бедные девочки пропали? Кто за мной присмотрит?

– Но ведь должна быть какая-то причина, – настаивал Йоссариан. – Не могли же они просто так ворваться и выгнать всех на улицу!

– Без всякой причины, – всхлипывала старуха, – без всякой причины.

– Какое они имели право?

– «Уловка двадцать два».

– Что? – Йоссариан оцепенел от страха, и по телу его пробежал холодок. – Что вы сказали?

– «Уловка двадцать два», – повторила старуха, мотая головой. – «Уловка двадцать два». Она позволяет им делать все, что они хотят, и мы не в силах им помешать.

– О чем вы, черт побери, толкуете? – растерявшись, яростно заорал на нее Йоссариан. – Да откуда вы знаете, что на свете существует «уловка двадцать два»?

– Солдаты с дубинками в твердых белых щляпах только и твердили «уловка двадцать два», «уловка двадцать два».

– А они вам ее показывали, эту «уловку»? – спросил Йоссариан. – Почему вы не заставили их прочитать вам текст этой «уловки»?

– Они не обязаны показывать нам «уловку двадцать два», – ответила старуха. – Закон гласит, что они не обязаны этого делать.

– Какой еще закон?

– «Уловка двадцать два».

– О, будь я проклят! – с горечью воскликнул Йоссариан. – Опять этот заколдованный круг! – Йоссариан остановился и печально огляделся. – А где же старик?

– Ушел. – замогильным тоном сказала старуха.

– Ушел?

– Ушел в лучший мир, – сказала старуха и тыльной стороной ладони коснулась лба. – Вот здесь у него что-то сломалось. Он то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство.

Йоссариан повернулся и побрел по квартире. С мрачным любопытством он заглядывал в каждую комнату. Вся стекленная утварь была разбита вдребезги людьми с дубинками. Портьеры содраны, постели свалены на пол. Стулья, столы и туалетные столики опрокинуты. Все, что можно сломать – сломано. Разгром был полный. Никакая орда вандалов не могла бы учинить большего разорения. Все окна были разбиты, и тьма чернильными облаками вливалась в каждую комнату сквозь высаженные рамы. Йоссариан ясно представлял себе тяжелую, всесокрушающую поступь высоких парней в белых шлемах – военных полицейских. Он представлял себе разнузданное зловещее веселье, с каким они громили все вокруг, их лицемерное, не ведающее пощады сознание своей правоты и преданности долгу. Бедные девочки – они все пропали. Осталась только плачущая старуха в выглядывавших один из-под другого мешковатых коричневом и сером свитерах и черной головной шали. Но скоро и она пропадет.

– Пропали… – горевала она, когда он вернулся. – Кто теперь меня приютит?

Йоссариан пропустил этот вопрос мимо ушей.

– У Нейтли была подружка, о ней что-нибудь известно?

– Пропала.

– Эко мне известно. Но что о ней слышно? Кто-нибудь знает, куда она девалась?

– Пропала.

– А ее сестренка, что с ней случилось?

– Пропала, – монотонно твердила старуха.

– Вы понимаете, о чем я говорю? – резко спросил Йоссариан, глядя старухе прямо в глаза, чтобы убедиться, не бредит ли она. Он повысил голое: – Что случилось с сестренкой, с маленькой девочкой?

– Пропала, и она пропала, – сердито ответила старуха. Она стала подвывать громче. – Выгнали с остальными вместе. Выгнали на улицу. Даже не дали ей надеть пальто.

– Куда она ушла?

– Не знаю, не знаю.

– Кто же о ней позаботится?

– А кто позаботится обо мне?

– Ведь, кроме вас, она никого не знает?

– А кто присмотрит за мной?

Йоссариан бросил старухе в подол деньги – удивительно, как часто люди, оставив деньги, думают, что тем самым они исправили зло! – и вышел на лестничную площадку. Спускаясь по ступенькам, он поносил на чем свет стоит «уловку двадцать два», хотя знал, что таковой нет и в помине. «Уловка двадцать два» вообще не существовала в природе. Он-то в этом не сомневался, но что толку? Беда была в том, что, по всеобщему мнению, этот закон существовал. А ведь «уловку двадцать два» нельзя было ни потрогать, ни прочесть, и, стало быть, ее нельзя было осмеять, опровергнуть, осудить, раскритиковать, атаковать, подправить, ненавидеть, обругать, оплевать, разорвать в клочья, растоптать или просто сжечь.

На улице было холодно и темно, тусклый промозглый туман колыхался в воздухе и сочился по шершавой облицовке каменных домов, по пьедесталам памятников. Йоссариан поспешил к Милоу, чтобы покаяться и отречься от заблуждений. Он сказал, что просит извинения, и, сознавая, что лжет, пообещал сделать столько боевых вылетов, сколько пожелает полковник Кеткарт, если только Милоу использует все свое влияние в Риме, чтобы установить местопребывание сестренки нейтлевой девицы.

– Ей всего двенадцать лет, она же еще ребенок, Милоу, – взволнованно объяснил Йоссариан. – Мне хочется отыскать ее, пока не поздно.

Тот встретил его просьбу милостивой улыбкой.

– У меня как раз есть то, что тебе надо, – двенадцатилетняя девственница, совсем еще ребенок, – объявил он бодро. – Правда, на самом деле этому ребенку всего лишь тридцать четыре, но строгие родители держат свою дочь на диете с низким содержанием протеина. И вообще…

– Милоу, речь идет о маленькой девочке, – нетерпеливо, с отчаянием в голосе перебил его Йоссариан. – Как ты не понимаешь! И главное – я хочу ей помочь. Ведь у тебя самого дочери. Она еще ребенок. Она оказалась совсем одна в этом городе, за ней некому присмотреть. Я хочу спасти ее от беды. Неужели ты не понимаешь, о чем я говорю?

Милоу все понял и был растроган до глубины души.

– Йоссариан, я горжусь тобой, – воскликнул он прочувствованным тоном. – Серьезно, я горжусь. Ты даже не представляешь себе, до чего я рад, что тебя волнуют не только сексуальные проблемы. Ты человек принципа. Разумеется, у меня есть дочери, и я понимаю тебя, как никто в мире. Мы ее найдем. Не беспокойся. Пойдем и разыщем эту девочку, даже если для этого нам придется перевернуть весь город. Пошли.

И Йоссариан вместе с Милоу Миндербиндером в скоростной служебной машине синдиката «М. и М.» отправились в управление полиции, где смуглый, неряшливый полицейский комиссар с тоненькими черными усиками и в расстегнутом мундире приветствовал Милоу с таким неприличным подобострастием, будто Милоу был неким элегантным маркизом.

– А-а, марчезе Милоу![24]24
  Маркиз (итал.)


[Закрыть] – воскликнул донельзя польщенный комиссар. – Почему же вы не предупредили меня о своем приходе? Я бы устроил в вашу честь роскошный банкет. Входите, входите, марчезе. Вы у нас такой редкий гость.

Милоу понял, что нельзя терять ни минуты.

– Привет, Луиджи, – сказал он, кивнув с такой небрежностью, что это могло показаться невежливым. – Луиджи, мне нужна ваша помощь. Это мой друг. Ему нужно найти одну девочку.

– Девчонку, марчезе? – спросил комиссар и озадаченно поскреб себе щеку. – В Риме уйма девчонок. Найти девчонку для американского офицера – пустяковое дело.

– Нет, Луиджи, ты меня не понял. Речь идет о двенадцатилетнем ребенке, он хочет найти эту девочку как можно скорее.

– А-а… Ну теперь я понял, – смекнул комиссар. – Для того чтобы это найти, потребуется некоторое время. Но если ваш друг подождет на конечной остановке пригородного автобуса, куда приезжают молоденькие девочки из деревень в поисках работы, то я…

– Да нет, Луиджи, никак ты нас не поймешь, – оборвал его Милоу так грубо и нетерпеливо, что полицейский комиссар вспыхнул, вскочил и, вытянувшись в струнку, начал смущенно застегивать пуговицы мундира. – Эта девочка – старый друг семьи, и нам хочется ей помочь. Она еще дитя. И сейчас бродит где-то в городе одна-одинешенька. Мы хотим разыскать ее, пока кто-нибудь ее не обидел. Теперь ты понял? Луиджи, это для меня очень важно. У меня дочь такого же возраста, и для меня нет ничего важнее, чем спасти сейчас это бедное дитя; пока не поздно. Ты мне поможешь?