Текст книги "Авторитет права. Эссе о праве и морали"

Последние замечания в ответ на возражение на упрощенную концепцию авторитета помогают объяснить как силу парадоксов, так и способы их преодоления. Парадоксы, потороплюсь отметить, не представляют для упрощенной концепции авторитета никакой проблемы. С этой точки зрения команды законного авторитета – это житейские явления, которые являются причинами для действия. Они по большому счету сродни погоде или бирже, будучи явлениями, которые служат доводами в пользу определенных действий и против других. Человек отрекается от разума или лишается своей независимости, когда выполняет команды авторитета, не больше, чем когда следует за трендами на бирже.

Это решение не только избавляет от парадоксов, но и представляет их как простые ошибки. Если же, однако, авторитет как контроль над людьми представляет собой нормативную власть над ними, то мы можем объяснить соблазнительность парадоксов, не подвергаясь ее воздействию. Я исследую парадоксы, сформулированные Робертом Полом Вольфом. «Люди, – считает он, – могут лишиться независимости по собственному желанию. Иначе говоря, человек может решить подчиняться командам другого, даже не пытаясь определить для себя, является ли то, что велят сделать, добром или злом»[32]32
  Wolff, In Defense of Anarchism, p. 14.


[Закрыть]. В чем бы ни заключалась значимость второго предложения для проблемы независимости, верно, что признание авторитета неизбежно подразумевает отказ от права действовать на основе собственного суждения, взвесив все аргументы (причины). Оно подразумевает согласие с исключающей причиной[33]33
  Вольф заблуждается, говоря, что признание авторитета подразумевает отказ от права или попытки сформировать суждение, взвесив все аргументы. Исключается лишь возможность действия на основе этого суждения (если такое действие подразумевает опору на исключенные причины, не перевешенные другими причинами).


[Закрыть].

Вольф особо подчеркивает, что его точка зрения не вынуждает людей игнорировать приказы и команды в целом. Далее показана как сила, так и слабость его позиции.

Для независимого человека, строго говоря, нет такой вещи, как команда. Если кто-либо в моем окружении подает то, что по назначению является командами, и если он или кто-то другой ожидает выполнения этих команд, я учту этот факт при обдумывании ситуации. Возможно, я решу, что мне следует сделать то, что мне кто-то командует сделать, и даже возможно, что его команда в данной ситуации является фактором, который делает выполнение команды желательным для меня. Например, если я нахожусь на борту тонущего корабля и капитан приказывает людям сесть в спасательные шлюпки, а все остальные слушаются капитана потому, что он капитан, я могу решить, что в подобных обстоятельствах мне лучше делать так, как он велит, потому что беспорядок, созданный неподчинением, может нанести урон всем. Но поскольку я принимаю такое решение, я не подчиняюсь его команде, то есть я не признаю его авторитет над собой. Я мог бы принять такое же решение точно по тем же причинам, если бы один из пассажиров начал «приказывать» и ему в суматохе стали бы подчиняться[34]34
  Ibid, p. 15–16.


[Закрыть].

Вольф делает здесь два верных и ценных замечания.

1. Так как приказ всегда отдается с намерением, чтобы его восприняли одновременно как исключающую причину и причину первого порядка, у его адресата больше вариантов действий, нежели совсем игнорировать приказ или подчиниться ему, как и предполагалось. Он может счесть его имеющей силу причиной первого порядка, учитывая обстоятельства, в которых он был высказан, но отрицать, что он является исключающей причиной.

2. Это означает, что анархист может отрицать законность всех авторитетов, но при этом признавать важность указаний авторитета de facto. Он может считать такие указания причинами первого порядка, не соглашаясь с законностью авторитета. Ведь только признавая такие указания одновременно имеющими силу исключающими причинами, человек признает законность авторитета, который является их источником. Лишь такое признание равносильно подчинению авторитету, ведь только оно содержит необходимый элемент отрицания права действовать на основе собственного суждения, взвесив все аргументы.

Если перефразировать утверждения Вольфа таким образом, то станет ясно, что в них есть рациональное зерно. Он прав, полагая, что законный авторитет подразумевает отрицание права действовать на основе оценки всех аргументов. Но перефразирование также показывает, в чем он неправ. Он негласно и правильно допускает, что рассудок никогда не оправдывает отказ от независимости, то есть права и обязанности действовать на основе собственного суждения о том, что надлежит делать, с учетом всех обстоятельств. Я назову это принципом независимости[35]35
  Очевидно, что этот принцип независимости как таковой является не моральным, а рациональным.


[Закрыть]. Он также негласно и неправильно предполагает, что это равносильно ошибочному принципу отсутствия имеющих силу исключающих причин, а именно: нет никакого оправдания тому, чтобы не делать то, что надлежит делать с учетом всех причин первого порядка. Я назову это отрицанием авторитета.

Эта путаница естественна, если считать все причины по существу причинами первого порядка и упускать возможность существования причин второго порядка. Если все имеющие силу причины являются причинами первого порядка, то утверждение о том, что принцип независимости подразумевает отрицание авторитета, является очевидной истиной, поскольку то, что надлежит делать с учетом всех факторов, равносильно тому, что надлежит делать, взвесив причины первого порядка. Но поскольку в принципе могут существовать и имеющие силу причины второго порядка, принцип независимости ни в коей мере не требует отрицания любого авторитета.

Вопрос о законности авторитета тогда ставится так, как он предположительно ставился всегда: исследование оснований, которые в определенных обстоятельствах оправдывают восприятие некоторых высказываний определенных лиц в качестве исключающих причин. Нет никакого короткого пути, позволяющего сделать такое исследование излишним, показав, что сама концепция законного авторитета несовместима с нашими представлениями о рациональности или морали.

2
Притязания права

МОЖНО ЛИ тот самый абстрактный анализ авторитета из предыдущего эссе применить к праву? Есть ли у нас какие-либо основания ожидать, что понятие авторитета сыграет важную роль в понимании нами права или в формировании нашего к нему отношения? Сначала нужно попытаться преодолеть два предварительных возражения.

1. Широко распространено мнение о том, что право обладает авторитетом de facto или действенным авторитетом. Его анализ задействует эти концепции, но необязательно задействует концепцию законного авторитета. Это ошибка. Считать правительство правительством de facto – значит допускать, что его притязания на то, чтобы быть правительством de jure, признает достаточное количество достаточно влиятельных людей, чтобы обеспечить ему контроль над определенной территорией. Лицо обладает действенным авторитетом или авторитетом de facto лишь тогда, когда люди, для которых оно является авторитетом, считают его законным авторитетом. Обычно, хотя и необязательно всегда, это подразумевает, что это лицо претендует на наличие законного авторитета. Достаточно, чтобы другие считали его законным авторитетом. Это условие, возможно, придется смягчить. Может быть, не нужно, чтобы население искренне верило, что лицо, обладающее действенным авторитетом, является законным авторитетом; достаточно, чтобы по любым причинам они открыто признавали, что верят в это. Кроме того, мы вполне можем обнаружить ситуации, когда лишь часть населения признает авторитет соответствующего лица, при условии что она достаточно заметна или значима, чтобы позволить ему навязать свое правление другим. Причины, по которым такое население признает авторитет того или иного лица, различаются и не имеют отношения к анализу понятия авторитета de facto. Население может признавать законный авторитет лица на том основании, что это лицо контролирует ситуацию (и что любая попытка изменить ход вещей приведет к хаосу и т. д.). Но это не означает, что контроля достаточно и что признание претензии на законный авторитет не является логически необходимым условием существования авторитета de facto. Нам не нужно вникать в точные предпосылки наличия действенного авторитета. Вероятно, они различаются в зависимости от вида действенного авторитета: юридического, политического, духовного и т. д. Общим для всех видов действенного авторитета является то, что они подразумевают веру некоторых в наличие у соответствующего лица законного авторитета. Таким образом, объяснение действенного авторитета предполагает объяснение законного авторитета[36]36
  Этот подход, по сути, использован в большинстве современных исследований авторитета. Если он на первый взгляд кажется противоречивым, то лишь потому, что он скорее подразумевается, а не прямо формулируется во многих популярных обзорах авторитета de facto. В целом признается, что авторитет не может быть основан исключительно на силе или угрозе применения силы, что он зависит от влияния, признания и т. д. Дальнейший анализ покажет, что эти понятия предполагают претензию на авторитет и ее признание.


[Закрыть].

2. Авторитет анализировался применительно к лицу, имеющему авторитет, и его авторитетным высказываниям. Такой анализ, в принципе, мог бы применяться к законодателю и его законодательным актам. Но не все нормы права устанавливаются нормативными правовыми актами. Нормы обычного права или правовые обычаи (customary rules) могут иметь юридическую силу. Могут ли они быть авторитетными, не будучи установленными авторитетным органом или лицом? Можно говорить непосредственно об авторитете самого права. Авторитет лица был объяснен через его высказывания: оно обладает авторитетом, если его высказывания являются защищенными причинами для действий, то есть причинами для совершения указываемых ими действий и для игнорирования (определенных) противоположных соображений. Право обладает авторитетом, если существование закона, требующего определенного действия, является защищенной причиной для совершения этого действия, то есть закон является авторитетным, если его существование является причиной для совершения такого действия. Иными словами, закон является авторитетным, если его существование является причиной для соответствующих действий и для исключения противоположных соображений. Под «причиной» здесь понимается имеющая силу или оправданная причина, поскольку именно через нее определяется законный авторитет права. Как мы уже поняли, норма права обладает действенным авторитетом, если субъекты, на которых распространяется ее действие, или некоторые из них считают ее существование защищенной причиной для ее соблюдения.

Эти уточнения показывают, что имеет смысл ссылаться на авторитет права и что если его анализ включает понятие действенного авторитета, то он также включает понятие законного авторитета. Вероятно, этого достаточно, чтобы показать, что понятие авторитета неразрывно связано с понятием права. Действительно, понятно, что для определения правильного отношения к норме права мы должны исследовать, имеет ли эта норма права для нас авторитет, который нам следует признать. Но нужно ли нам обращаться к понятию авторитета при объяснении природы права? Важна ли эта концепция не только для определения наших правовых обязанностей, но и для понимания нами права? Ответ утвердительный, ведь притязание права на законный авторитет является его существенной чертой.

Возможно, это звучит уж очень загадочно, но на самом деле имеет достаточно точный смысл. Нам следует сосредоточиться на обстоятельствах, при которых неподобающее поведение составляет или не составляет правонарушение. Сначала нам нужно установить, что закон претендует на то, что существование правовых норм является причиной для их соблюдения. Это не следует путать с ложным утверждением о необходимости соблюдения закона, продиктованного признанием обязательной силы, действительности закона. Само собой разумеется, что закон допускает соблюдение по иным причинам (удобство, предусмотрительность и т. д.). Если считать решения, оглашаемые в зале суда, рупором закона[37]37
  Почему это законно, объясняется в эссе 3 и других эссе части II.


[Закрыть], то иногда он приветствует опору на другие (например, независимые моральные) причины для выполнения требований закона. Но допустим, что для выполнения требований закона нет достаточных причин, помимо самого закона. Допустим, что с учетом всех обстоятельств (помимо существования закона) совершать требуемое действие не стоит и что эту точку зрения разделяют как субъекты права, так и судья. Несовершение этого действия в данных обстоятельствах представляет собой правонарушение. Означает ли это, что закон требует действовать вопреки разуму? Нет, это просто означает, что закон считает себя, то есть существование соответствующей правовой нормы, причиной, которая перевешивает все остальное и создает достаточные основания для требуемого действия. Объяснить необходимость соблюдения даже в отсутствие прочих причин для этого можно тем, что сам закон представляется такой причиной. Не имеет значения, продиктовано ли соблюдение закона признанием этого притязания. Важна лишь природа самого притязания.

Притязание права на законный авторитет – это не просто претензия на то, что нормы права являются причинами для их соблюдения. Оно подразумевает претензию на то, что они являются исключающими причинами для игнорирования причин для несоблюдения. По большей части я не буду обращать внимание на этот аспект заявляемой правом претензии на авторитет в следующих эссе. Но здесь, возможно, уместно высказать несколько замечаний. Многие правовые системы содержат доктрины, специально предназначенные для того, чтобы позволить людям не выполнять требование, которое в ином случае было бы обязательным, если они считают, что у них есть на это веские причины. Права на свободу совести или сознательный отказ по убеждениям являются не чем иным, как яркими примерами подобных доктрин. Во многих странах закон позволяет обвинителям по своему усмотрению принимать или не принимать эти соображения во внимание. Но во всех правовых системах узаконение таких неправовых причин носит ограниченный характер и само строго регламентируется законом: неправовые причины не оправдывают отступлений от требований закона, если только та или иная правовая доктрина не допускает подобного оправдания.

Можно решить, что закону надлежит признавать все аргументы, имеющие отношение к делу, а если это не так, то в этом заключается его моральный изъян. В каком-то смысле то, что закон подчас не разрешает судам признавать весомость определенных аргументов, действительно является моральным изъяном. Пусть так, но это неизбежное зло. Вероятно, многие аргументы, которые в настоящее время не признаются, например, английскими судами, должны ими признаваться. Однако практически невозможно узаконить все соображения, имеющие значение для тех дел, которые регулирует закон. Если право обладает моральным авторитетом, то тогда необходимо утвердить этот авторитет, доказав, помимо прочего, что лучше не позволить судам руководствоваться определенными соображениями, чем вообще не иметь права.

Практическая неспособность права в полной мере учитывать все причины, влияющие на субъект, особенно видна, когда издержки от обеспечения надлежащего признания таких причин или вероятного злоупотребления такими нормами права в случае ненадлежащего исполнения, как представляется, перевешивают преимущества. Это может происходить во многих ситуациях. Если сосредоточить внимание на отдельных делах, зачастую возникает ощущение, что доводы в пользу того, чтобы считать конкретный случай исключением из правила, преобладают и что людям – или хотя бы судам – нужно дать полномочия на признание таких исключений, то есть общие полномочия на освобождение от требований закона по основаниям, касающимся сложности или справедливости. Возможно, в отношении определенных правовых проблем это оправданно. Но во многих областях это лекарство окажется хуже, чем сама болезнь. Возможно, лучше допустить сложность в некоторых случаях, чем породить значительную неопределенность во многих. Неопределенность расстраивает ожидания, мешает планированию, способствует злоупотреблению законом, поощряя попытки сыграть на его размытых границах, и очень часто обеспечение соблюдения таких законов подразумевает вмешательство в чужие дела. В вопросах, где эти аспекты важны, а серьезные затруднения или несправедливость редки, определенность ценится высоко, а судам обоснованно отказано в полномочиях освобождать от соблюдения правовых норм. В результате возможна ситуация, когда в конкретном случае не были учтены очень веские причины для уклонения от требуемого законом действия. Еще одной причиной непризнания служит недосмотр. Авторы законопроекта, возможно, не осознавали, что существуют или в будущем могут возникнуть очень неотложные причины для отступлений от него в определенной категории случаев, на которые распространяется его действие. Медлительность реформ и процессы законотворчества зачастую не дают вносить поправки в закон даже после того, как многие осознали его недостатки.

Я упомянул практическую невозможность и недосмотр в качестве причин неспособности закона в полной мере учитывать все причины, которые могут влиять на дело. Эти наблюдения призваны объяснять, но не оправдывать. Здесь не утверждается, что такая аргументация всегда или хотя бы иногда обосновывает авторитет права. Я вернусь к этому вопросу позднее в части IV[38]38
  Речь идет не только об обосновании. Необходимо разграничивать вопросы: «Прав ли закон (или законодатель), претендуя на подобный авторитет в данных обстоятельствах?» и «Есть ли у индивидуума моральное обязательство по признанию такого авторитета?». Иногда утвердительный ответ на первый вопрос будет сочетаться с отрицательным ответом на второй.


[Закрыть]. Эти замечания высказаны лишь с целью перечислить разновидности аргументов, обычно используемых для объяснения и доказательства того, что закон иногда не учитывает сильные и веские причины, ведь проблема не в том, как оправдать эти факты, а в том, как их истолковать.

Упомянутые соображения являются типичными исключающими причинами. Допустим, есть закон, требующий от человека φ-ния. Допустим также, что есть очень убедительная причина – R – для того, чтобы воздержаться от φ-ния в конкретном случае. Закон требует, чтобы человек не реагировал на эту причину. Чем это обусловлено – тем, что он претендует на наличие абсолютного веса, который превозмогает R, или тем, что претендует на статус защищенной причины, исключающей R? Следует поискать стандартные причины, по которым закон отрицает R. Это причины, которые суды называют основанием, чтобы не оправдывать того, кто действует в силу R и нарушает закон или оказался в сходных ситуациях. Я утверждаю, что это те самые причины, которые я упоминал выше, и прочие связанные с ними причины. Некоторые из них, таким образом, будут аргументами о том, что если разрешить всем действовать в силу R, то это в целом приведет к более плохим последствиям из-за уровня неспособности делать это надлежащим образом (люди будут часто ошибочно полагать, что в их ситуации существует R и т. д.).

Но то, что попытки действовать в силу определенной причины (R) в отношении φ-ния с большей вероятностью, ввиду уровня неспособности делать это надлежащим образом, причинят больше вреда, чем пользы, не служит причиной для неφ-ния. Это причина для нереагирования на R. Косвенным образом она ослабляет доводы в пользу φ-ния, но непосредственно служит исключающей причиной – причиной для исключения R. Аналогичным образом то, что, хотя правило, предусматривающее φ-ние, следует изменить (поскольку с учетом всех факторов φ-ть не следует), его не следует менять здесь и сейчас и не мне это делать, является не причиной для φ-ния, перевешивающей причины для неφ-ния, а скорее причиной, по которой мне следует игнорировать эти причины для неφ-ния. Существенная исключающая особенность правила заключается именно в том, что оно сопротивляется постоянным изменениям. Оно защищено от притязаний на необходимость пересмотра с целью возможного изменения в каждом случае, к которому оно применяется[39]39
  Ср.: Joseph Raz, Practical Reason and Norms (2nd ed, Oxford, 1999), ch. 2.


[Закрыть]. Подобное регулирование приемлемого метода пересмотра правил основано не на вере, что до момента пересмотра причины для совершения требуемого действия перевешивают все несовместимые причины, а на более рациональном и менее мистическом убеждении, что до момента пересмотра представляется оправданным исключать такие несовместимые причины.

И еще одна, последняя оговорка: верховенство права (rule of law) исключает не все прочие причины, а только те из них, которые сами не получили юридического признания. Нам следует воспринимать закон не как набор разрозненных норм, каждая из которых выполняет собственную отдельную и независимую функцию, а как набор (потенциально несовместимых или усиливающих друг друга) причин, которые в совокупности определяют требования закона.

Если этот анализ верен, то право претендует на авторитет. Право представляется органом авторитетных стандартов и требует от всех тех, к кому они применяются, признания их авторитетности. Этот тезис, конечно, не нов. Так или иначе, мы привыкли считать, что право претендует на авторитет. Цель этого и предыдущего эссе заключалась в том, чтобы объяснить это распространенное представление, дать ему точное значение и поддержать его, поместив в более широкую парадигму природы авторитета и других общеизвестных фактов, относящихся к праву. И в процессе этого была сформулирована и представлена центральная проблема этой книги. Поскольку право претендует на авторитет, следует ли признать эти притязания? Оправданны ли они? Существует ли обязанность подчиниться авторитету права, а если нет, допустимо ли это вообще? Зависит ли законность авторитета права от юридического признания права на особое мнение?