Текст книги "Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас"

VII

На другой день, когда я входила в гостиную, до моего слуха долетели слова кузины, советовавшей моему отцу жениться ради моего блага.

– Что вы, в мои-то годы! Вы с ума сошли, Моника, – возражал отец.

– Тем хуже, – говорила Моника. – Акулы окружают вас и щелкают пастями. Смотрите, как бы они вас живьем не проглотили!

– Если и проглотят, то через три дня разведутся со мной. А с другой стороны, я не имею ни малейшего желания прыгать ни в чью пасть. Да и где вы видите чудовищ?

Заметив меня, отец сказал:

– Попроси, пожалуйста, ко мне гувернантку.

Со страхом я пошла к мадам и перед ее дверью на минуту остановилась, собираясь с духом, перед тем как постучать. Но дверь вдруг отворилась, и я увидела высокую костлявую фигуру гувернантки, закутанную в шаль.

– Что вам угодно, милочка? – спросила она со зловещей улыбкой. – Зачем вы крались к моей комнате? Как видите, я не спала. Отчего леди Ноллис сама не пришла шпионить за мной? Мне нечего скрывать. Войдите. Все входите, господа!

– Я не шпионю за вами, мадам. Зачем вы меня оскорбляете?

– Я говорю не о вас, милочка, а о леди Ноллис, которая ненавидит меня неизвестно за что. У каждого человека есть враги, когда-нибудь вы это узнаете.

Я прервала ее:

– Леди Ноллис – кузина моего отца.

– Она ненавидит меня. Она хочет мне навредить и для этого выбрала своим орудием такое невинное творение, как вы.

Мадам заплакала.

– Но за что же вас ненавидит леди Ноллис? – изумилась я.

– Ах, это целая история. Когда-нибудь вы все узнаете. Бывает совершенно беспричинная ненависть. Но мне надо одеться. Ступайте в классную, а я сейчас приду.

Сидя за пюпитром и читая книгу, я услышала шуршание шелкового платья у двери. Мне показалось, мадам подслушивала. Я подождала, но никто не входил. Тогда я открыла дверь, но за ней никого не было. Так же пусто было и в передней. Я подумала, что Ларужьер направилась прямо к кузине, но, взглянув в окно, увидела, как леди Ноллис одна гуляет по террасе. Тут мне пришла в голову мысль, что мадам беседует с отцом, и мне стало досадно, что она, пользуясь его доверием, могла лгать ему сколько ей заблагорассудится. Одним прыжком я очутилась в кабинете отца. Он сидел за письменным столом. Гувернантка стояла перед ним, плача.

– Вам следовало рассказать мне об этом с самого начала, – говорил он. – Все осталось бы по-прежнему. Но меня следовало предупредить.

Мадам все плакала, но тут отец прервался и спросил, что мне нужно.

– Ничего… Я пришла… Я искала мадам, которую жду уже полчаса.

– Она сейчас к тебе придет, – последовал ответ.

Действительно, гувернантка скоро вошла в классную. Я не обернулась и не подняла головы.

– Хорошая девочка, как вы внимательно читаете, – ласково проговорила она.

– Нет, мадам, я не девочка и не хорошая. Я не читаю, я думаю.

– Очень хорошо, – сказала она с усмешкой. – Думать – превосходное занятие. Но вы опечалены, милочка. Не злитесь на мадам за то, что она иногда болтает с вашим отцом. Это делается ради вашего же блага, и вам незачем вмешиваться в дела старших.

– В самом деле? – спросила я высокомерно.

– Матильда, не будем ссориться. Я хотела бы, чтобы вы во мне видели только друга. Любовь и дружба приходят сами собой. Я люблю всех, кто ко мне добр.

– И я тоже.

– Как мы с вами похожи. Но почему у вас такой усталый вид? Знаете что, отложим уроки до завтра.

Мадам сияла. Кажется, аудиенция окончилась для нее благополучно. После обеда, когда я разбирала новую пьесу, между отцом и леди Ноллис завязался оживленный разговор.

– Знаю, леди Ноллис, что вы имеете в виду. Это не делает вам чести.

– Да вы слепы! – воскликнула почтенная дама.

– Вы сами слепы, Моника. Ваш совет мне не нравится. Я не подлец и не предатель.

– Но как можно дышать, когда в доме атмосфера, будто в преисподней?

Отец пожал плечами.

– Да, уверяю вас, запахом опасности пропитано все в замке, и меня удивляет, что вы смотрите на это дитя без малейших угрызений совести, а она… она перестала играть, – проговорила леди Ноллис и вдруг замолчала.

Отец встал и вышел с неудовольствием. Кузина неприязненно посмотрела ему вслед.

– Моника, пойдемте сюда, – быстро раскрывая дверь, сказал отец. – У вас, конечно, добрые намерения, и я вам благодарен, но надо же видеть вещи в истинном свете. Проходите.

Они заперлись. Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Наконец, я встала из-за рояля, подкатила кресло к камину, села в него и задумалась. Потом глаза мои закрылись, и я задремала. Разбудил меня голос кузины:

– Уже поздно. Идите спать.

Вместе мы поднялись по широкой лестнице.

– Отошлите Мэри, – сказала мне леди Ноллис. – Мне надо вам кое-что сообщить.

Мэри вышла. Моника проговорила:

– Завтра утром я уезжаю. Уехала бы сегодня, но уже поздно.

– О боже мой, какое несчастье! – сказала я. – Опять все станет как прежде.

– Поведение вашего отца, – продолжала кузина, – теперь, когда я открыла ему глаза, кажется мне таким экстравагантным, таким опасным, что я не желаю быть свидетельницей происходящего. Последний мой совет вам, Матильда: перестаньте быть ребенком, пора повзрослеть. Не дрожите же, слушайте. То, что я вам скажу, очень серьезно.

Я вся обратилась в слух. Она продолжала:

– Научитесь управлять собой. Будьте осмотрительны, осторожны и внимательны. Не вступайте в споры и ничего не говорите мадам Ларужьер о делах вашего отца. Не выпускайте ее из виду. Ко всему присматривайтесь.

– Да, кузина.

– Слуги ее, слава богу, не любят. Однако им вы тоже ничего не рассказывайте. Станут между собой ссориться и могут вас выдать.

Я взглянула на нее, обезумев от страха.

– И смотрите, Матильда, чтобы она к вашей пище не прикасалась.

Леди Ноллис была очень бледна. Сдавленный крик вырвался у меня из груди.

– Не пугайтесь. Я должна была вас предупредить. У меня есть подозрения. Возможно, они безосновательны. Но и отцу ничего не говорите. Он слишком необычный человек и никогда не будет благоразумным.

– Да что такое, мадам совершила какое-нибудь страшное преступление? – спросила я, трепеща.

– Нет, дитя мое. Я ничего подобного не говорила. Успокойтесь, ради бога. Я сказала только, что у меня против нее предубеждение.

– О, пожалуйста, не покидайте меня, не оставляйте, умоляю вас!

– Не проси, милая, я не могу остаться. Мы поссорились с твоим отцом. Мы сказали друг другу слишком жесткие слова, которых уже не вернуть назад. Поступайте же, как я вам советую, и в скором времени вы избавитесь от этой мегеры. А я вам по мере сил помогу.

Поцелуй, прощальные объятия – и кузина Моника уехала. Ноуль опять погрузился в мрачное безмолвие. Отец еще больше замкнулся, возможно, желая поскорее забыть о том луче, который осветил наш замок, когда нас посетила леди Ноллис. Что касается меня, то я страшно мучилась. Какая-то тяжесть теснила мою грудь. Я просыпалась с ней и засыпала.

Я придирчиво наблюдала за всеми действиями мадам, но ничего подозрительного не замечала. Она доверительно болтала со мной обо всем. Наша прогулка в аббатство Скорсдейл также стала темой постоянных разговоров. Не раз гувернантка предлагала мне вновь прогуляться туда, но я всячески уклонялась. Поскольку она продолжала настаивать, я обратилась к отцу и попросила, чтобы он запретил мне и мадам выходить за границы наших владений.

– Это что за новость? – спросил отец.

– Однажды мадам увела меня в аббатство Скорсдейл, и там какой-то человек наговорил мне дерзостей.

– Молодой человек?

– Да. Я полагаю, какой-то сын фермера, и такой бесстыдный. А мадам смеялась, когда я оскорбилась. А теперь она все время зовет меня снова в Скорсдейл и сердится, что я не соглашаюсь.

Отец утешил меня.

– Хорошо. Дальше границы не ходите. И, пожалуйста, оставь все свои дурные предчувствия. Нашей семье предчувствия только вредили.

В этот вечер отец сказал мне со своей обычной суровостью:

– Сегодня я получил письмо из Лондона, и мне придется уехать немного раньше, чем я тебе говорил. Мы расстанемся на некоторое время. Вместо мадам Ларужьер о тебе будет заботиться один наш родственник. Но и будучи под опекой, надеюсь, ты все-таки будешь чтить своего старого отца.

При этом он посмотрел на меня увлажненными глазами. Это было для меня ново. Сердце мое затрепетало. Я бросилась к нему на шею и заплакала. Отец тоже плакал.

– Вы говорите, что этот друг приедет за вами. Что ж, вы любите его больше меня?

– Нет, мое сокровище. Я сам его боюсь, и мне очень тяжело расставаться с тобой.

– И надолго? – продолжала допытываться я.

– Нет-нет, не беспокойся, – пытался утешить меня отец.

Но он вздохнул так тяжело, что я решилась задать ему еще несколько вопросов.

– Нет, дитя мое, не будем больше говорить об этом, и только помни, что я тебе говорил об этом ключе. – Он снова вынул его из кармана жилета. – Ты должна отдать его доктору Брайли.

Несколько дней спустя Брайли неожиданно приехал в замок. Дважды отец запирался с ним, и, когда он выходил, я видела, что он смертельно опечален. Я возненавидела доктора. Я связывала его присутствие с тоской отца.

Однажды, в дождливое серое утро, в коридоре у лестницы я встретилась с доктором лицом к лицу. Я сухо поклонилась ему и спросила:

– Мистер Брайли, могу ли я задать вам один вопрос?

– Конечно.

– Вы и есть тот самый друг, которого ожидал мой отец?

– О чем вы говорите?

– Друг, который должен его куда-то увезти.

Доктор отрицательно покачал головой.

– Тогда что это за друг? – продолжала я свои расспросы.

– Не знаю, мисс.

– А мне отец сказал, что вы знаете. Он надолго уедет? Ответьте, умоляю вас.

Доктор словно догадался о чем-то и, устремив на меня неподвижный взгляд, произнес:

– Вы ошибаетесь, мисс, я ничего не знаю. Мне сэр Августин не говорил ни о каком друге.

– Ради бога, доктор! – взмолилась я.

Тут он сделал нетерпеливое движение. Страшное подозрение охватило меня.

– Одно слово, – воскликнула я, – одно только слово! Он нормален?

– Вы хотите спросить, не сошел ли ваш отец с ума?

Лицо доктора вдруг озарилось улыбкой, и он поспешил сказать:

– Более светлого ума нет во всей Англии.

Между тем мадам около двух недель избегала разговоров со мной. Было ясно, что отец огласил ей свою волю, потому что с тех пор наши прогулки никогда не заходили дальше границ Ноуля.

VIII

Однажды осенним вечером, гуляя, мы с гувернанткой углубились в лес и не заметили, как опустились сумерки. Вдруг мы увидели под деревьями карету. Когда мы проходили мимо, кучер нагло посмотрел на меня.

– Господа мои устраивали пикник, а теперь мы возвращаемся, – пояснил он.

Мадам дернула меня за руку. Мы пошли дальше. Солнце уже село. Со всех сторон нас окружали голубоватые тени. Я увидела спускавшихся с холма трех мужчин. Один из них был высок и строен, в шляпе, надетой набекрень. Другой был меньше ростом и плотного телосложения. Увидев нас, они тотчас опустили сигары. Но третий продолжал курить; он нес корзинку, которая свидетельствовала о том, что эти незнакомцы действительно возвращаются с пикника. Это был господин вульгарного вида, таких изображают в карикатурах: кривые ноги, неопрятные отросшие волосы, голова как у быка, нос широкий и приплюснутый.

– Все идет как по маслу, – проговорил высокий молодой человек в белом пальто и заставил своего товарища посмотреть в нашу сторону.

Лицо того выражало нерешительность. Тогда высокий пожал плечами, загородил нам дорогу и, прижав шляпу к груди, пьяным голосом начал:

– Вы как раз вовремя, мадам. Еще пять минут, и мы уехали бы. Мадам, благодарю вас за подаренную радость от встречи и за удовольствие, которое вы доставили нам знакомством с вашей подопечной. Красотка, не бойтесь. Друг мой – большой ловелас. Стоит только на него взглянуть – и дело с концом. Разве вы не находите, моя принцесса, что он хорош собой? Ну, а когда вы узнаете его поближе, то оцените по достоинству.

– Мадам, скажите им, кто я, – испугавшись, прошептала я.

– Матильда, дайте я с ними поговорю, – ответила мне гувернантка.

Все трое окружили нас.

– Сохраняйте спокойствие, – проговорила мадам, – видите, они пьяны. Что вам угодно, господа?

Они подошли еще ближе. Тут я увидела, что один из этих негодяев, который с нами пока не говорил, был тот самый, которого мы встретили в Скорсдейле.

– Бежим, – сказала я, хватая Ларужьер за руку.

– Успокойтесь, – только и повторяла она.

– Послушайте, – начал мужчина в белом пальто, – вы должны нам подчиниться, потому что вы наши пленницы. Не дрожите так, моя милочка. Клянусь рогами дьявола, не стоит меня бояться. Не угодно ли вам пройти сюда?

Я бросилась бежать, но он схватил меня за талию и бесстыдно притянул к себе. Поскольку я сопротивлялась, то во время борьбы он зажал мне рот платком.

– Отнесем ее в карету. Ишь, какой лакомый кусочек. Бери ее за ноги.

Но тут в лесу раздались чьи-то голоса. Надежда окрылила меня. Я стала рваться изо всех сил.

– Лесничий, – воскликнула мадам. – Двое лесничих. Мы спасены. О, слава богу!

И она стала звать вместе со мной на помощь. Мерзкие руки отпустили меня. Я пробежала несколько шагов и увидела бледное лицо лесничего, который целился из ружья.

– Не стреляйте! – закричала я. – Они убьют нас.

– Скорее запри ворота парка на замок! – закричал лесничий помощнику, но негодяи уже ехали в карете.

– Мадам, присмотрите-ка за мисс, а я расправлюсь с мерзавцами, – обратился лесничий к гувернантке.

– Нет-нет, я не в состоянии, – простонала мадам, – я умираю.

Но все-таки раздался выстрел. Мы же благополучно добежали до дома. Отец в тревоге ждал нас в передней. Он вышел из себя, когда узнал о происшествии, и побежал с несколькими слугами в парк в надежде задержать злодеев. Три часа он не возвращался. Мне казалось, что прошла целая вечность. Тревога моя усилилась, когда вернулся один из лесничих, – оказалось, что он тяжело ранен. Кроме того, его избили. Отцу так и не удалось настигнуть карету.

Мадам была очень взволнована. Она благодарила Небеса за то, что мы избежали опасности. Но, когда я осталась с ней наедине, она стала выговаривать мне.

– Как можно было вести себя так безрассудно! Если бы вы послушались меня, ничего серьезного не случилось бы. Разве можно вступать в споры с пьяными! Их разозлила ваша непокорность, и слава богу, что нас спасли лесничие… иначе бог весть какому страшному насилию мы могли подвергнуться!

– Ах, мерзавка! – ворчала между тем Реск. – Прежде в Ноуле никогда не бывало ничего подобного.

Слова экономки меня смутили. Я вспомнила о нашей прогулке в Скорсдейл и о встречах с тем вульгарным субъектом тогда и теперь, и подозрение, что гувернантка состояла в заговоре против меня с какими-то таинственными личностями, быстро переросло в уверенность. Она ненавидит меня, думала я, и ей хочется нанести мне какое-нибудь смертельное оскорбление. Отец раскается, но будет уже поздно. Вспомнила я, кстати, и о предупреждении леди Ноллис. Но тщетно я умоляла отца избавить меня от этой женщины – он не внял моим просьбам. В тот же день я получила письмо от кузины: ей хотелось бы приехать в Ноуль.

– Я тоже получил любезное письмо от Моники, – сказал отец. – Я ее все равно люблю, бедняжку, хотя порой ей в голову приходят странные мысли… Однако, Матильда, я хотел бы поговорить с тобой. Пойдем ко мне в кабинет.

По пути, однако, мысли отца приняли другой оборот, потому что, сев за письменный стол, он зажег лампу, и напрасно я ждала, что он мне скажет что-нибудь. Я сидела и молчала, по обыкновению, забившись в уголок – нечто вроде ниши рядом с камином. Тут же стоял большой готический шкаф. Я взяла книгу и стала читать. А отец перебирал бумаги и предавался размышлениям. Мало-помалу я задремала.

IX

Когда я проснулась, в кабинете стояла кромешная тьма. Отец забыл про меня и ушел. Я оцепенела от холода и от неловкой позы и не сразу вспомнила, где нахожусь, но какой-то шум заставил меня окончательно пробудиться. Я услышала шорох платья, сдерживаемое дыхание, треск паркета под чьими-то шагами и в испуге еще глубже забилась в свой уголок. Блеснул свет. Дверь отворилась, но, вместо того чтобы увидеть призрака с факелом, я разглядела мадам Ларужьер. На ней было то же серое платье, что и днем, но она была без обуви. Плотно сжав губы, она осматривалась кругом, высоко держа свечу.

Затаив дыхание, я смотрела на нее. В слабом свете свечи она казалась мне страшной колдуньей. Боязнь, что она увидит меня, перешла в панику. Но она подошла к письменному столу отца и повернулась ко мне спиной. В руках у мадам были ключи, которые она стала подбирать к замку ящика. Наконец, она открыла ящик и вынула из него кипу бумаг. Прислушавшись, не идет ли кто-нибудь, она стала их читать. Что эта ведьма сделала бы, если бы заметила меня, невольную свидетельницу ее преступления? Она, как гиена, ринулась бы на меня.

Ларужьер все читала, и пытка эта длилась около получаса. Наконец, она вздрогнула, быстро вернула все на место, заперла ящик, потушила свечу и выскользнула из комнаты. Другая на моем месте подняла бы тревогу, но я долго не могла встать с места: холодный пот заливал мой лоб, в ушах звенело.

На другой день меня свалила лихорадка, но у меня все-таки хватило сил подняться, пойти к отцу и рассказать ему все, что я видела. Отец поверил мне не сразу. Когда же он убедился, что я говорю правду, то спросил:

– А она ничего не взяла?

– Я не видела, чтобы она что-нибудь забирала.

– Хорошо, детка, смотри же никому не говори об этом, и даже кузине Монике. Не особенно тебе повезло, однако, с мадам Ларужьер. Пора тебе от нее освободиться. Позвони.

Я позвонила, вошел лакей.

– Попроси ко мне мадам Ларужьер, – распорядился отец.

Та не заставила себя ждать.

– Послушайте, – спокойно сказал ей отец, – отдайте, пожалуйста, мне ключ, который подходит к этому столу.

Мадам побледнела, губы ее скривились, я думала, что она упадет в обморок. Но нет, она подняла голову и глухим голосом, со страшной гримасой на лице, сказала:

– Я не понимаю, почему вы меня так оскорбляете, мистер Руфин.

– Отдайте мне поддельный ключ, – стоял на своем отец.

– Кто смеет меня обвинять?!

– Я. Вчера вас видели в этой комнате. Вы открывали ящики и читали мои письма. Если вы отдадите мне поддельные ключи или отмычки, то я рассчитаю вас без скандала. А если нет – я приму другие меры. Вас обыщут и посадят в тюрьму. Дело ясное. Отпираться не имеет смысла. Я сейчас же позову людей.

Он протянул руку к сонетке, но мадам остановила его.

– Я сделаю все что вам угодно, – сказала она и залилась слезами.

Наконец, она вынула из-за корсажа требуемый ключ. Отец взял его и, убедившись, что он легко открывает замок, спросил:

– Кто его сделал? Ключ новенький. Прошу вас ответить.

Но преступница решила молчать: торг уже состоялся. Она предпочла изобразить приступ полнейшего отчаяния.

– Да, я обещал вам свободу, – сказал отец. – Можете уезжать. Даю вам ровно час. Если вы найдете себе другое место, не обращайтесь ко мне за рекомендацией. Будьте так добры, уйдите.

Мадам быстро отерла слезы и низко поклонилась. Дойдя до дверей, она обернулась и бросила на отца мрачный взгляд – она еще колебалась. Наконец, с презрительной улыбкой мадам удалилась.

X

Весь Ноуль радовался отъезду гувернантки. Только у отца было серьезное и печальное лицо. Он ни разу не упомянул о мадам Ларужьер. Тоска с новой силой овладела им.

– Жаль, – как-то проговорил он, – что Моника не так благоразумна, как следовало бы, а между тем твоя прямая обязанность, Матильда, восстановить его репутацию.

– Чью репутацию? – спросила я удивленно.

– Сайласа, – ответил отец. – По всем законам бытия он переживет меня и станет законным представителем нашего рода. Неужели ты не принесла бы ни малейшей жертвы, чтобы смыть пятно, которое и на твоем имени, Матильда?

Я расцвела от энтузиазма, и отец, одобрительно посмотрев на меня, продолжил:

– Риска, кажется, нет никакого. Но предположим даже, что он есть. Согласилась бы ты принести жертву?

– Без малейшего колебания.

– Ты достойна Руфинов. Испытание не за горами. Хватит ли у тебя сил?

– Если вопрос касается чести.

– Скоро произойдет большая перемена. Я уже получил письмо из Лондона. Мне придется тебя покинуть. В мое отсутствие, пожалуйста, оставайся верна долгу и не позволяй Монике говорить о твоем дяде дурно. У меня есть причины защищать его, хотя я с ним не переписываюсь, особой симпатии к нему не питаю и никогда не питал. Меня обижает, что он так безропотно и апатично, будучи невиновным, переносит клевету – самую страшную, какую только можно себе представить. Лично я сказал ему все что мог. Я открыл ему свой кошелек. Он сам избрал дорогу, на которой споткнулся. Казалось бы, какое мне до него дело? Раз он подчинился игу клеветы, он страдает больше, чем я. Но я понимаю долг иначе. Репутация и принадлежность к древней фамилии составляют наследие особого рода. Оно священно и нерушимо. Горе тому, кто его утрачивает.

Никогда еще отец не говорил со мной так долго. Потом он быстро прибавил:

– Ты, Матильда, и я подадим пример миру. Хорошо, Матильда, я доволен тобой, можешь идти.

Отец предстал передо мной в новом свете. До тех пор я даже не подозревала, что в этом слабом теле пылает такая страстная душа. Когда я с ним расставалась, следы внутренней боли еще отражались на его лице, преображая его. Глаза отца сверкали, и щеки пылали румянцем.

Едва я легла, как услышала звонок. Не знаю почему, но я встрепенулась. Лакей звал в коридоре миссис Реск. Впрочем, я вскоре опять заснула, и снова звонок разбудил меня. Энергичные шаги экономки раздались в коридоре.

– Вы не спите, мисс? – спросила она, отворяя дверь.

– Что, отец болен?

– Нет, ему только нужна маленькая черная книжечка, которую я взяла вместо вашего молитвенника и принесла сюда.

Она ушла, я снова заснула и была разбужена страшным треском, который сопровождался криком миссис Реск. Крики раздавались один за другим, все более и более пронзительные.

– Мэри, слышите? – воскликнула я. – Что это такое, боже мой!

Мне казалось, что дом сотрясается от крыши до фундамента. Я вскочила и стала кричать:

– Спасите! Спасите! Убивают!

В то же время трезвонил колокольчик и слышались отчаянные крики миссис Реск.

– Отца убивают! – воскликнула я, обезумев от ужаса.

Мэри была бледна как смерть. Я, ничего не понимая, выскочила в коридор.

– Спасите! Спасите!

– Ради бога, помогите! – кричала экономка. – Я держу его! Боже мой, невозможно сдвинуть с места.

Прибежали несколько слуг. Дверь уступила их общим усилиям.

– Что случилось, Мэри?

Мне мерещились всевозможные ужасы. В одной рубашке бросилась я на крик. Наконец, миссис Реск появилась на пороге комнаты отца. Страшная, с блуждающими глазами, она простерла ко мне руки.

– Нет, мисс, не входите сюда. Идите спать. Вам здесь не место, голубка. Вы потом узнаете, узнаете все.

Кто же, однако, приехал к моему отцу? Увы! Гостем, которого так давно ждали, другом, с которым он должен был вместе предпринять таинственное путешествие, – этим незваным гостем была смерть.