Текст книги "Вспышка. Книга вторая"

Клео подняла брови.

– Милочка, судя по его тону, я думаю, он и так это понимает.

Дэлия молча продолжила паковать вещи. Спустя тридцать минут телефон зазвонил снова. Дэлия стиснула зубы, а потом сердито проворчала:

– Почему этот мерзавец не хочет оставить меня в покое?

– Ты не можешь ожидать этого от других, когда ты так красива, умна и к тому же являешься одной из самых кассовых кинозвезд в мире, – рассудительно проговорила Клео.

– Черт! – пробормотала Дэлия, чувствуя, как по ее щекам катятся так долго сдерживаемые слезы. – Не хватало, чтобы еще и ты начала выдавать мне всю эту чушь, – с притворной злостью проговорила она.

Когда на этот раз Клео вернулась, повесив трубку, на губах ее играла усмешка.

– Ну вот! – торжествующе проговорила она, стряхивая с рук воображаемую пыль. – Думаю, у меня все получилось. Сегодня мы его больше не услышим. – В ее больших темных глазах светилось удовлетворение.

Дэлия была заинтригована.

– Неужели? А что ты ему сказала?

– Всего понемножку, – туманно ответила Клео. – На этот раз я решила выдать ему сполна. Думаю, теперь мы сможем насладиться тишиной и покоем.

Но Клео ошибалась. Не прошло и часа с того момента, как она в последний раз повесила трубку, как послышался настойчивый звонок в дверь, кто-то непрерывно нажимал на кнопку.

Дэлия замерла, ее лицо стало белым как мел.

– Не может быть, чтобы это был он! – воскликнула она. – Он ведь во Франции.

– Разумеется, это не он, – успокоила ее Клео. – Полет занимает не меньше шести-семи часов. – Подойдя к переговорному устройству, она нажала кнопку «Говорите». – Кто там?

– Это Пэтси Липшиц, – послышался в ответ пронзительный голос. – Впусти меня. Мне необходимо поговорить с Дэлией.

– Минутку, – терпеливо ответила Клео.

В ту же секунду неумолимый звонок вновь зазвонил. И еще раз.

Клео снова нажала кнопку «Говорите».

– Придержи лошадей. Мне надо посмотреть, дома ли Дэлия.

– Я знаю, что она дома, – нахально проговорила Пэтси. – А теперь впусти меня.

Клео вопросительно взглянула на подругу.

– Черт! – Дэлия с отвращением бросила на пол несколько листов оберточной бумаги.

– Можно мне впустить ее?

– Придется, – пожала плечами Дэлия. – Насколько я знаю Пэтси, она будет звонить всю ночь, пока мы не дадим ей подняться. Лучше уж спусти ей лифт. А не то у нее случится сердечный приступ, если ей придется карабкаться вверх.

Пэтси Липшиц была агентом Дэлии, гигантской женщиной, которая носила необъятные гавайские сарафаны, а ее пухлые черты скрывали ум, которому могли бы позавидовать финансовые дельцы. Но это еще не все: у нее был природный дар вести переговоры. Ходили слухи о том, что она была лесбиянкой, но что касается ее отношений с Дэлией, то они были чисто деловыми.

– Будет сделано. – Клео взяла «под козырек», открыла лифт и, войдя в него, шумно закрыла за собой дверь. Через секунду до Дэлии донеслось ревматическое поскрипывание и лязганье идущего вниз лифта и радостные возгласы Клео, сопровождавшие каждый этаж: – Дамское белье… Лучшие платья… Товары по сниженным ценам!

Та же процедура повторилась, когда лифт поднимался вверх: Клео продолжала выкрикивать названия воображаемых отделов универмага:

– Галантерея… Мужская одежда… Продажа товаров в кредит!

Пэтси даже не стала дожидаться, пока дверь лифта полностью откроется. Стоило ей увидеть Дэлию, как она сразу же накинулась на нее.

– Что ты еще выдумала, отказываешься иметь дело с Жеромом? – завопила она. – Он позвонил мне и сказал, что ты его бросила и собираешь свои вещи!

Пэтси жила на двух побережьях и с такой же легкостью носилась между Нью-Йорком и Голливудом, с какой другие люди курсировали между Манхэттеном и Вестчестером. Но в шоу-бизнес она попала из Бруклина, и атмосфера школы Эразмус Холл Хай, которую она там закончила, прочно засела в ее крови. Она была шумной, нахальной и несносной. Дэлия время от времени удивлялась, почему никто никогда не заставил ее поучиться хорошим манерам и почему ее до сих пор никто не пристрелил? В данный момент ее больше занимал именно второй вопрос. Судя по всему, Клео он тоже интересовал, поэтому она так быстро ретировалась.

– Ты правильно расслышала, – спокойно ответила Дэлия, когда огромная, рыжая от хны голова тяжело нависла над ней, и ловко шагнула в сторону. Когда Пэтси сердилась, она становилась похожей на бешеного носорога. – У нас с Жеромом все кончено.

Пэтси не желала этого слышать и пренебрежительно замахала толстой рукой со множеством колец. Бриллианты вспыхнули радужным огнем.

– Куколка моя, в этом городе и в этом бизнесе ничего никогда не бывает совсем кончено. Мы с тобой знаем, что все мы одна большая, несчастная семья, виновная в кровосмешении. – Порывшись в гигантской полотняной сумке, Пэтси достала тонкую сигару, сунула ее в рот и щелкнула хромированной зажигалкой «Зиппо». Сквозь облако отвратительного синего дыма покосилась на Дэлию. – Последуй моему совету и перестань паковать вещи. Подожди несколько дней и ты успокоишься.

– Я все решила, – упрямо ответила Дэлия. Пэтси опустилась на диван. Сбросив туфли, она положила ноги на журнальный столик.

– Я думаю, у вас сейчас просто трудный период. Сколько вы с Жеромом знакомы? Около семи лет? – Она взглянула в сторону Дэлии, ожидая подтверждения.

– Скорее, около восьми.

– Значит, у вас просто трудности восьмого года, – уверенно проговорила Пэтси. – Ничего такого, что нельзя было бы поправить небольшим любовным приключением.

– Мы с Жеромом не женаты, – напомнила ей Дэлия, усаживаясь на стоящий напротив нее диван. – Забыла?

– Но вы же жили вместе все это время, – категорически заметила Пэтси. – Если не вдаваться в семантику, жить вместе в течение восьми лет и быть женатыми – это практически одно и то же.

– Но это не одно и то же.

– Ну что ж, если ты принимаешь это так близко к сердцу, уйди из его личной жизни, но продолжай сниматься в его фильмах. – Голос Пэтси звучал громко и резко.

Дэлия не ответила. Она молчала, как оглушенная, и, несмотря на отчаянные попытки не расплакаться, из ее глаз выкатились две слезинки и медленно поползли по щекам. Ей следовало догадаться, что Пэтси ее не поймет.

– О черт, – с отвращением произнесла Пэтси. – Теперь ты собираешься меня растрогать. Ты не должна смешивать чувства и бизнес.

– Я ничего не могу с этим поделать.

– А надо бы. Излишне говорить, что сегодняшняя кассовая приманка завтра может превратиться в свою противоположность. Благодаря Жерому ты вошла в этот бизнес. Он сделал тебя звездой.

– Я тоже ему помогла, – напомнила Дэлия. – Я бесплатно снялась в его первой картине, а именно она принесла ему известность.

– Да, но теперь ты получаешь от него и других полтора миллиона. А это грошами не назовешь.

Дэлия фыркнула.

– Я никогда и не говорила, что это гроши.

– Отлично. Просто не хочу, чтобы ты об этом забывала. – Пэтси с минуту молчала, попыхивая сигарой. – Взгляни на это с другой стороны, куколка, – наконец сказала она. – В этом году у тебя есть фильм Вуди Аллена и новый фильм Жерома. Кроме того, Си-би-эс-видео платит тебе двести тысяч за кассету с упражнениями, а Джирмэк предлагает полмиллиона в год за рекламу их кондиционера для волос…

– Которым я не пользуюсь.

– Это не важно. С такими волосами, как у тебя, они могли бы продавать мочу панды, и она пошла бы нарасхват. На свете не найдется ни одной женщины, которая не отдала бы десять лет своей жизни за то, чтобы иметь такую же гриву, как твоя. – Она медленно покачала головой. – Не важно, как ты к этому относишься, куколка, но деньги есть деньги. – Пэтси, прищурившись, оглядела Дэлию. – А значит, твой доход только в этом году составит три и три четверти миллиона долларов. Прибавь к этому программу Боба Хоупа и участие в качестве приглашенной звезды на две недели в новом шоу на Бродвее, и получишь ровно четыре миллиона. Не стоит ими бросаться.

– Я ничем не бросаюсь, – негодующе проговорила Дэлия.

– Если оставишь Жерома, ты именно так и поступишь. – Пэтси выразительно кивнула. – Ты потеряешь полтора миллиона долларов. И если это не называется бросаться деньгами, то тогда я не знаю, что называется…

– Пэтси, – устало проговорила Дэлия, – единственная разница между четырьмя миллионами и двумя с половиной заключается в том, что мне приходится платить больше налогов за четыре, чем за два.

– Налоги… черт, меня волнует твоя репутация, а не дядюшка Сэм. – Пэтси ткнула сигарой в сторону Дэлии, чтобы придать своим словам большее значение. – Послушай, куколка, ты подписала контракт с «Сен-Тесье Продакшнз», а это значит, что ты связана с ними обязательствами. И точка. Если ты не выполнишь свою часть договора, пойдет слух, что с тобой трудно работать, а тебе известно, как быстро распространяются в нашем бизнесе новости такого рода.

– Слух вообще не пойдет, если только его кто-то не пустит.

– Даже если мы трое будем молчать, новости такого рода все равно имеют обыкновение выходить наружу. Не успеешь ты и глазом моргнуть, как продюсеры будут дважды думать, прежде чем предложить тебе работу. Ты же не хочешь, чтобы такое произошло, правда? – Пэтси сделала паузу для пущей убедительности, затем понизила голос до тона доброй бабушки и даже улыбнулась: – Когда Жером мне позвонил, мы с ним долго и очень мило говорили. Знаешь, он по-прежнему сильно любит тебя.

Дэлия ничего не ответила.

– Поверь мне, в таких делах все могло бы быть гораздо хуже, – продолжала Пэтси. – Он красив, трудолюбив и честен, насколько это возможно. Это редкость для любых отношений, а для нашего бизнеса, где все готовы друг другу глотку перегрызть, особенно. Чего тебе еще надо?

– Кого-то, кто понимает, откуда я пришла и куда иду. Кого-то, кто думал бы обо мне, а не только о долларах и тысячах футов пленки.

– Но у тебя же больше никого нет, правда? Дэлия покачала головой и ответила с несчастным видом:

– Нет.

– Что и требовалось доказать! – торжествующе воскликнула Пэтси. – Ты все еще его любишь. А теперь послушайся моего совета, сними трубку и позвони ему. Ты же знаешь, он вообще-то вполне разумный человек. Он сказал мне, что готов простить твою… твою выходку, если ты…

– Нет, подожди минутку, Пэтси, – прорычала Дэлия. – Я вовсе не хочу, чтобы меня прощали. – Она наклонилась вперед и прищурила свои зеленые глаза. – Что тебе вообще наболтал Жером?

– Ничего. – Пэтси беспечно запыхтела сигарой. – Ну, он сказал, конечно, что у вас вышла небольшая размолвка. Но уверил меня, что все это несерьезно.

Голос Дэлии зазвучал, как остро отточенный нож:

– Он рассказал тебе, из-за чего все это произошло?

– Ну, он сказал, что это связано с финансированием фильма.

– Верно. – Дэлия кивнула. – Он хочет взять деньги у арабов, а я отказываюсь позволить ему опорочить этим мое имя.

– Арабы… какая разница? – Пэтси экспансивно взмахнула сигарой. – Это бизнес, куколка, поэтому постарайся не смешивать его с твоей личной, напыщенной моралью. В нашем бизнесе имеет значение только твой профессионализм. Никого не волнует, откуда взялись деньги, а только то, на что они пошли. И потом, этот фильм Жерома станет классикой.

– Значит, он станет классикой без меня. – Дэлия решительно вздернула подбородок. – Я не стану участвовать в фильме, который снимается на деньги арабов. Дискуссия закончена. – Она откинулась на спинку дивана и, сложив на груди руки, холодно посмотрела на Пэтси. – А я то думала, что ты лучше, чем кто-либо, понимаешь это. Или ты забыла о том, что ты – еврейка?

Пэтси рассвирепела.

– То, что ты родилась в Израиле, еще не дает тебе права считать себя в большей степени еврейкой, чем я! – Потом горячо добавила: – Вы, уроженцы Израиля, это еще не вся Иудея, если хочешь знать.

– А я этого никогда не говорила; это твои слова. Но я выросла, лучше зная арабскую проблему, чем ты. Это мой брат был разорван их бомбой, а не твой.

Голос Пэтси принял примирительный тон.

– Я знаю это, куколка… Дэлия огрызнулась:

– Ради Бога, перестань называть меня «куколкой»! Я – не твоя «куколка». К твоему сведению, у меня есть имя – Дэлия. – Она откинула назад голову тем особенным движением, которое показывало, что она очень расстроена.

Пэтси внимательно посмотрела на нее. Она знала, когда заходит слишком далеко, и сразу начала отступать.

– Пусть будет так, Дэлия, – быстро согласилась она, снова принимаясь за свое. – Дэлия, постарайся быть разумной…

– Нет, это ты постарайся быть разумной! Отправляйся домой и поразмышляй над тем, что я тебе только что сказала. Хоть один раз попытайся поставить себя на мое место. А еще лучше возьми на пару месяцев отпуск и поезжай в Израиль. А когда вернешься, вот тогда можешь говорить мне, что я могу и чего не могу делать для своей веры.

– Тогда почему ты сейчас не там? – резко парировала Пэтси. – Если память мне не изменяет, ты уже много лет вольготно живешь в нашей стране. Если в тебе так сильны произраильские настроения, почему бы тебе не вернуться обратно и не поселиться там навсегда? Или на самом деле ты не создана для такой жизни?

– Почему я не там? – тихо переспросила Дэлия. скорее для себя, чем для Пэтси. В глазах ее появилось отсутствующее выражение. – Это очень хороший вопрос. – Она медленно кивнула своим мыслям. – Он и мне дает пищу для размышлений. – Она поднялась на ноги. – Пожалуйста, Пэтси, иди домой. Отправляйся обратно в постель. Мне еще надо столько всего упаковать.

– Дэлия…

– Разговор окончен, – холодно промолвила Дэлия. – Или я должна напомнить тебе, что в качестве моего агента ты обязана поддерживать меня и работать только на меня? Я что-то не припоминаю, чтобы тебя нанимали представлять интересы Жерома Сен-Тесье.

Пэтси пораженно уставилась на нее.

– Я… я вижу, что ты расстроена, – поспешно проговорила она. – Знаешь что, кук… Дэлия. Думаю, мне лучше уйти, чтобы ты могла спокойно обо всем подумать. – Она наклонилась за своими туфлями и, с трудом натянув их на распухшие ноги, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла как гримаса. – Что скажешь, если мы снова поговорим обо всем через пару дней, когда обе успокоимся?

После того как Пэтси исчезла так же внезапно, как и появилась, Дэлия почти улыбалась. Она прекрасно понимала причину поспешного ухода Пэтси. Все сводилось к самому низменному знаменателю – долларам и центам. Причитающиеся Пэтси комиссионные с двух с половиной миллионов составят кругленькую сумму в четверть миллиона, и с Жеромом, и без. Пэтси прекрасно понимала, что для нее важнее. Она не собиралась жертвовать курицей, которая несла для нее золотые яйца, – и уж особенно из-за споров на религиозные или политические темы.

«Поведение, достойное настоящего агента», – подумала Дэлия. Она вздохнула, качая головой. Так всегда бывает с агентами. Можно не сомневаться, они пойдут на что угодно: будут кувыркаться, устраивать фейерверки и даже продадут собственную мать, если это понадобится для того, чтобы получить свои комиссионные. И именно это и сделала сейчас Пэтси. Она отступила только потому, что ее комиссионные оказались в опасности, а вовсе не из-за своих идеалов, касающихся Израиля или ее религии.

Два часа назад зашло солнце, и в большой комнате, напичканной коммуникационным оборудованием стоимостью в полмиллиона долларов, стоял полумрак: управляемые электронным устройством шторы цвета шампанского из шелка-сырца скрывали сверкающий огнями Манхэттен. Наджиб Аль-Амир никогда не переставал поражаться этому зрелищу, и это был один из тех крайне редких дней за все время его пребывания в Нью-Йорке, когда он отгородился от мерцающих городских огней. Он смотрел видеопленку одного из первых фильмов с участием Дэлии Боралеви под названием «Иметь и удержать» на большом проекционном телевизионном экране «Сони» и еще три другие одновременно идущие пленки на других встроенных рядом телемониторах и не желал, чтобы панорама, открывающаяся из окна – пусть даже на мгновение, – отвлекала его орлиный взор от экранов.

На одном из мониторов поменьше шла пленка, представлявшая собой подборку крупных черно-белых планов из всех старых фильмов с участием Тамары.

На экране прямо под ним демонстрировались фотографии из газет, записанные на видеопленку интервью и выпуски новостей, на которых был запечатлен Дэни Бен-Яков.

На третьем, самом нижнем экране, без конца повторялись те редкие моменты, когда удавалось сфотографировать или заснять на пленку Шмарию Боралеви. Большинство изображений были зернистыми и расплывчатыми, поскольку снимались с большого расстояния.

Эти бесчисленные кадры разжигали ненависть Наджиба. Подогревали его затухающую жажду мести, в которой он поклялся много лет назад.

В напряженном молчании он смотрел на экраны.

Нажав кнопку на позолоченной панели дистанционного управления, встроенной в кожаный диван цвета слоновой кости, на котором он сидел, Наджиб погрузил звуконепроницаемую комнату в неестественную тишину. Звук ему был не нужен. Достаточно одних изображений.

Его взор почти не отрывался от Дэлии. Ее красота казалась магической. Какие необыкновенные скулы и бездонные глаза, доставшиеся ей от знаменитой матери, и какая решительная, агрессивная форма подбородка и гордая манера высоко держать голову! Их она, несомненно, унаследовала от отца.

Тамара, эта королева тридцатых годов, с белыми, как у ангела, волосами, обладала неестественной, поразительной красотой. Из-за знаменитых светлых глаз в сочетании с необычайно высокими славянскими скулами ее лицо казалось самым прекрасным из всех других.

Грубая красота и сдержанные манеры ее мужа Дэни, бывшего посла в Германии и Великобритании, делали его в прошлом мечтой любого агента, занимающегося подбором актеров. По слухам, он был связан с Моссад.[5]5
  Израильская разведывательная служба.


[Закрыть] Красивый, сильный и опасный – тревожное сочетание.

И, наконец, старик. Не любит сниматься. Такой простой и обыкновенный, что, куда бы он ни отправился, его везде по ошибке можно принять за одинокого туриста. Человек, которого дед Наджиба однажды спас от неминуемой смерти. И который одно время регулярно приезжал в оазис и с помощью подарков завоевал их дружбу. Он был главой той проклятой общины неверных, которая совершила набег на их деревню и убила его сестру.

Его сестру. Иффат.

Наджиб попытался мысленно воссоздать ее образ, но прошло слишком много лет, и она оставалась всего лишь неясным, ускользающим от него, безликим пятном. С каждым прошедшим годом она все дальше и дальше исчезала из его памяти, пока не превратилась просто в воспоминание, не имеющее лица.

И все эти евреи. Если бы не они, сегодня Иффат была бы жива.

По лицу его ходили желваки.

Последние двадцать лет были необычайно добры к Наджибу Аль-Амиру: красивый сын оазиса превратился в холеного импозантного мужчину с прирожденной царственной осанкой, не оставлявшей сомнений в его близости к властным структурам или необычайном богатстве. Его лицо было суровым и гордым, с черными, подернутыми влагой глазами, от которых ничто не ускользало, а его кожа – гладкой и без морщин – благодаря комфорту, который его окружал. И только густые волосы выдавали возраст: на висках уже поблескивала седина. Он зачесывал волосы назад, на манер иранского шаха. Его шелковая пижама и халат в тон, так же, как носки и домашние туфли, сделанные на заказ, были бы уместны в любой резиденции Пехлеви. Впрочем, как и его состояние. По последним оценкам оно находилось в интервале между четырьмястами и пятьюстами миллионами долларов, и, что самое главное, Наджиб фактически контролировал еще многие миллиарды благодаря сверхъестественному деловому чутью, прочным связям с друзьями-арабами и той власти, которой обладал его дядя Абдулла над приверженцами Ислама. И еще благодаря богатейшим нефтяным запасам, спрятанным глубоко под песками Ближнего Востока.

Находясь в относительно молодом возрасте сорока двух лет, Наджиб стал феноменом двадцатого века, пиратом международного финансового мира. В любую минуту он мог иметь в своем распоряжении миллиарды нефтедолларов. Как следствие этого ему приходилось менять временные пояса с такой же легкостью, с какой другие люди добирались до работы, находящейся на расстоянии четырех миль от дома. В зависимости от настроения он мог это делать быстро или неторопливо, с высокомерным безразличием к расписанию авиалиний. Не зря же в его распоряжении был личный «Бо-инг-727-100», оборудованный дополнительными топливными баками, который служил ему командным пунктом. Будучи чем-то средним между летающим дворцом и обыкновенной студией, он вмещал столько предметов роскоши, что, окажись там Аладдин, тот покраснел бы от стыда. В самолете была огромная спальня с кроватью необъятных размеров (оборудованная привязными ремнями), компактная кухня гурмана, гостиная, в которой с удобствами могли бы разместиться двадцать человек, а также тщательно сбалансированная ванна «джакузи», вмещавшая троих. Путешествовать на высоте тридцати пяти тысяч футов, сидя в такой ванне под массажными струями воды, и взирать сквозь иллюминаторы на море облаков – что может сравниться с таким полетом? И потом, разумеется, было еще два самолета «Лир», целый флот вертолетов и двухсотшестидесятифутовая яхта с бассейном и вертолетной площадкой, которую он держал в Средиземноморье.

Был еще загородный дом высоко в горах Ливана, напоенных ароматом цветов, мавританский дворец в Танжере, собственный охотничий заповедник в Кении площадью в двадцать тысяч акров, частный остров близ побережья Турции, две стоящие рядом виллы на юге Франции, особняк в Беверли-Хиллз, который когда-то принадлежал Тамаре и который он, повинуясь непонятному капризу, приобрел для себя, и квартиры в Токио. Да, потом еще был его городской дворец: состоящее из четырех корпусов сооружение на Трамп-Тауэр, где он укрылся в настоящий момент. Это было одно из самых престижных и бессовестно роскошных мест Манхэттена, а может быть, и всего мира – у его ног со всех четырех сторон переливался огнями Нью-Йорк. Если «джакузи» в самолете заставила бы Аладдина покраснеть, то при виде находящегося в доме бассейна, высоко над Центральным Парком, он просто задохнулся бы от зависти.

Вначале эти ощутимые преимущества богатства приходили медленно, но, после того как Наджиб сделал свой первый миллион, он очень быстро открыл для себя магическую силу денег и их головокружительную прогрессию. Один миллион легко обернулся десятью, а десять миллионов почти без всяких усилий превратились в сто миллионов. Как если бы он был наделен даром Мидаса,[6]6
  Мидас – царь Фригии в 738–696 гг. до н. э. Согласно греческому мифу, Мидас был наделен способностью обращать в золото все, к чему бы он ни прикасался.


[Закрыть] ему во всем сопутствовала удача. Никогда прежде история не знала периода, столь благоприятного для делания денег, чем период конца 50-х – середины 70-х годов. Внедрение средств связи и информационных систем на базе микропроцессоров и ненасытная потребность мира в нефти открыли неограниченные возможности в мировой торговле. Люди через каждые несколько недель поднимались в космос, наука развивалась семимильными шагами. И весь мир неожиданно стал досягаемым: реактивные самолеты свели трансконтинентальные полеты к пяти часам, а с обычного телефонного аппарата можно было связаться с любым абонентом в мире – многомиллионные сделки можно было обсуждать, просто набрав нужный номер.

Казалось, для Наджиба Аль-Амира нет ничего невозможного.

Наделенный необычайным даром предвидения и сверхъестественной способностью делать ставку на победителей, он оказался признанным авторитетом в игре, где проворачивались сделки на многие миллионы долларов. Наджиб был одним из первых, кто стал вкладывать деньги в исследования космоса и ядерные технологии, он предвидел развитие японских технологий еще до их появления. Казалось, он совершенно точно знает, когда надо покупать нефтяные танкеры, а когда их продавать. За что бы он ни брался, его расчеты всегда оказывались безупречными.

В 1963 году он заключил первую из сделок, которая впоследствии стала его знаменем и позволила быстро получить первые сто миллионов долларов. Добившись эксклюзивного права на экспорт нефти для двух небольших, но богатых нефтью эмиратов, Наджиб полетел в Нью-Йорк, где обратился к степенным американским банкирам с просьбой о займе. Имея в арсенале эти нефтяные контракты, он легко занял сорок миллионов долларов, которые использовал на приобретение флотилии нефтяных танкеров; два года спустя он уже строил самый крупный супертанкер в мире на судоверфи – совладельцем которой был – в Японии. И тут он наткнулся на золотую жилу.

Нефтяные шейхи были замкнутыми людьми, с подозрением относящиеся к иностранцам, которые приходили заискивать перед ними и выкачивать у них нефть. Отличавшийся большой хитростью Наджиб выступил в роли Посредника между шейхами и представителями нефтяных корпораций. Когда крупнейшие нефтяные компании Великобритании и Америки выразили желание заключить торговые соглашения с арабскими странами, они обнаружили, что им следует обращаться к нему. Таким образом он нашел один самый крупный источник дохода и свое подлинное призвание. Его ежегодные комиссионные от организации таких сделок – без необходимости вкладывать хотя бы один цент из собственных денег – составляли многие миллионы долларов и принесли ему прозвище Мистер Пять Процентов. И эти миллионы он тратил на инвестиции, за которыми следовали повторные инвестиции.

Деньги порождали еще большие деньги. А деньги в достаточном количестве давали подлинную власть. Вскоре у него в руках было столько власти, что его стали обхаживать сильные мира сего; он был на короткой ноге как с кремлевскими лидерами, так и с политическими воротилами в Вашингтоне. Одно время он владел не менее чем сорока разнообразными компаниями от малых до средних размеров и тогда-то и начал формировать их в единый мощный конгломерат.

К 1965 году, сколотив капитал в первые четверть миллиарда, Наджиб быстро приближался к отметке в полмиллиарда долларов. К 1970-му он стал самым известным арабом в мире, имя которого не сходило со страниц газет. Его улыбающееся лицо стало таким же знакомым, как лицо шаха или короля Саудовской Аравии. Принадлежащий ему летающий дворец с его позолоченными вентилями, душевым кабинетом и бесценными персидскими коврами прославился тем, что каждые несколько часов совершал стремительные посадки в разных аэропортах, где Наджиб заключал одну сделку за другой, после чего отправлялся практически на другой конец света, чтобы отпраздновать успехи на борту роскошной яхты. Его жизнь казалась открытой книгой. После того как он расстался со своей женой Ясмин – брак длился двенадцать лет, а развод обошелся ему в пятьдесят миллионов долларов, – все газеты в Нью-Йорке, Сиднее, Лондоне и даже Москве пестрели заголовками о нем. От внимания прессы не ускользали и его отношения с некоторыми из самых блестящих и желанных женщин мира.

Но за все это богатство и положение приходилось платить страшную цену, и в действительности книга его жизни была раскрыта миру только на тех страницах, на которых он сам этого желал. Те, кто имел с ним дело, замечали лишь обаяние ведущего роскошный образ жизни гедониста[7]7
  Приверженец удовольствия как высшей цели


[Закрыть] или холодную работоспособность не знающего жалости воротилы. Но была и третья сторона, неизвестная другим, которую он оберегал от посторонних глаз не менее тщательно, чем строил свое состояние. Несмотря на баснословное богатство и имевшиеся в его распоряжении миллиарды долларов, Наджиб не принадлежал самому себе.

Миллионы людей во всем мире завидовали его власти и богатству, но никто не догадывался о том, что он всего лишь марионетка. Наджиб Аль-Амир, покоритель женщин, человек, который, казалось, никому не давал отчета, причисливший себя к пятерке самых богатых людей на земле, в действительности был полностью подвластен Абдулле – самому страшному из авторитетов. Чем дальше, тем яснее Наджиб понимал, что в этом наводненном акулами океане большого бизнеса его, крупнейшую из акул, легко мог поразить гарпун. Для этого достаточно просто публичного заявления Абдуллы. Если когда-либо он навлечет на себя гнев Абдуллы, вся его империя рухнет и все, ради чего он работал, превратится в кучу пепла.

Это было шатким основанием для любой конструкции, особенно для такой, на которую поставлено полмиллиарда долларов. И со временем он стал проклинать тот дьявольский договор, который заключил с Абдуллой и избавиться от которого не видел возможности. Клятва, скрепленная кровью, которую он так охотно дал в юности, связывала его по рукам и ногам.

Не стоило отрицать, что его тайная связь с Абдуллой сослужила хорошую службу. Она дала ему почву под ногами для начала карьеры, а деловая подготовка и связи, которыми он обзавелся в Гарварде – также благодаря Абдулле, – открыли перед ним нужные двери, как это и предвидел его дядя. Но Абдулла не только создал почву для финансирования темной империи; он также пожинал часть урожая, и более мрачного жнеца не было на свете. С недавних пор ненасытная страсть пугала Наджиба. Казалось, власть, которой обладал лидер террористов, ударила ему в голову. Абдулла начал упиваться кровопролитием и безрассудным риском. Несмотря на небольшую численность, созданный Абдуллой Фронт Освобождения Палестины являл собой мощный и страшный инструмент, и с силой Абдуллы нельзя было не считаться.

Согнув длинные пальцы, Наджиб задумчиво постучал ими по губам. Вот уже десять минут мысли его блуждали, и он не замечал зрелища, разворачивающегося на телевизионных экранах. Усилием воли он заставил себя собраться и сосредоточиться.

Закат Боралеви и Бен-Яковов был близок.

Наконец-то все вставало на свои места. Спустя три десятилетия ожиданий исполнения своего давнего обета отомстить семье Шмарии Боралеви настало время действовать. Именно тогда, когда он уже поверил в то, что Абдулла забыл о нем, он получил приказ приступить к делу.

Члены семьи Шмарии Боралеви должны были быть уничтожены один за другим.

И как бы в подтверждение того, что сама судьба благоприятствует ему, всего несколько часов назад раздался телефонный звонок. Наджиб находился в гардеробной рядом со спальней, где одевался к обеду. Бросив взгляд на огонек, мигающий на многоканальном телефонном аппарате, он сразу же понял, что звонивший набрал его самый конфиденциальный номер. Всего несколько человек знали его, и это была строжайшая из многочисленных тайн империи.

Нажав на мигающую кнопку, он включил противоподслушивающее устройство и поднес трубку к уху.

– Да? – отрывисто проговорил он.

– У меня есть новости, – произнес знакомый голос с бруклинским акцентом.

Он почувствовал внезапное возбуждение, от которого закружилась голова, и торопливо выглянул из спальни, чтобы убедиться в том, что в пределах слышимости нет никого из слуг. Специальная противоподслушивающая система, которую он установил, позаботится о том, чтобы любой, кто снимет параллельную трубку в каком-либо другом месте квартиры, не услышал ничего, кроме неразборчивого бормотания.