Текст книги "Вода. Биография, рассказанная человечеством"

Труд Мора отражал зарождающуюся идею, что идеальное общество должно быть по сути освобождено от капризов природы. Идиллическому острову не угрожали ни наводнения, ни засухи; жителям не усложняли жизнь ни непокорные берега, ни сильные бури. Хотя книга претендовала на описание принципиально аграрного общества, однако «Утопия» Мора, как и «Государство» Платона, больше связана с нравственной психологией государственного управления, чем с физическими условиями, в которых приходилось действовать обществу. Сочинение Мора показывало, куда направляется политика Европы. Урбанизация, развитие торговли и рост благосостояния перенесли фокус внимания на человека.

По правде говоря, если бы американские общества пережили европейское вторжение, история воды могла сложиться совершенно иначе. В этот момент в отношениях, которые европейские общества развили со своим водным ландшафтом, не было ничего предопределенного.

Жители американских тропиков развили сравнительно сложные способы управления водой. Некоторые сообщения первых исследователей дают отрывочные свидетельства, как выглядел этот мир. Например, монах Гаспар де Карвахаль, путешествовавший в 1541 году по Амазонке вместе с конкистадором Франсиско де Орельяной, описал густонаселенную Амазонию со своеобразными городами по берегам и множеством признаков торговли.

Сообщества тропических лесов смогли выработать сложные пищевые системы и формы урбанизации, поскольку приспособились к особой гидрологии тропического леса. Основным источником дождей здесь является сосудистая система растений, которая испаряет водяной пар через устьица листа во время фотосинтеза. В отличие от аридного или семиаридного климата[51]51
   Аридный климат (лат. aridus «сухой, иссохший») – сухой климат. Семиаридный климат (лат. semi «полу-, наполовину») – полусухой климат. – Прим. пер.


[Закрыть] количество осадков, локально выпадающих в тропических лесах, больше зависит от транспирации (испарения воды растениями), а не от прямого испарения с поверхности земли. Деревья работают как огромный водяной насос: корни откачивают из почвы большое количество воды, а затем она испаряется в воздух. Затем вода возвращается в землю во время короткого, но интенсивного периода дождей.

Такое положение сделало практически невозможным развитие интенсивного богарного земледелия по типу европейского. Поэтому население Амазонии не просто одомашнивало растения и животных, как это было в Европе. У них была гораздо более сложная задача одомашнивания всего ландшафта. Реки отличались большой продуктивностью, давая до тонны рыбы с гектара. Люди использовали искусственные насыпи выше уровня разлива, чтобы создать пруды, где можно было сохранять излишки рыбы, а сами эти насыпи становились местом для выращивания плодовых растений, что дополняло водно-болотные угодья. Такая интенсивно управляемая экосистема обеспечивала большую численность населения. Например, в боливийской Амазонии остались следы гидравлической инфраструктуры размером в несколько сотен квадратных километров, созданной между концом XV и началом XVII века: прямые каналы и дамбы длиной до нескольких километров и постоянные запруды для ловли рыбы.

Некоторые исследования предполагают, что в начале XVI века доколумбово население континента составляло около 60 миллионов человек. Появление европейцев уничтожило почти все их следы. Сочетание невиданных ранее болезней (прежде всего оспы), рабства и принудительного труда катастрофически сократило население и разрушило общество. За столетие Амазония превратилась в редконаселенный лес, где несколько племен жили относительно простыми сообществами. Численность населения уменьшилась на 90 %, упав примерно до 6 миллионов человек.

Поскольку земледельцы возделывали участки по нескольку гектаров, исчезновение коренного населения означало, что за это столетие забросили более 50 миллионов гектаров. За несколько десятилетий леса и другая растительность восстановились. Повторный рост лесов был таким значительным, что это вызвало снижение содержания углекислого газа в атмосфере в XVI веке – примерно на 10 частей на миллион. Такое же количество углекислого газа добавила в атмосферу индустриализация в течение XIX века.

Итак, из Америки люди возвращались не с впечатлениями от сложных ландшафтов, а с сырьем. Благодаря притоку ресурсов золото к концу XVI века стало основой мировой экономики, и миф об Эльдорадо, мифической золотой стране где-то в лесах Амазонии, стал непреодолимым соблазном для многих конкистадоров, устремившихся к ее богатствам.

Реки Нового Света оказались природными дорогами, по которым можно было продолжать поиски золота внутри страны, а это способствовало расширению европейской торговли по всему миру.

РЕСПУБЛИКА МАКИАВЕЛЛИ

Первые республиканские эксперименты, возникшие после римского опыта, просуществовали недолго. Чтобы республика снова стала устойчивой господствующей формой общественной организации, потребовалось еще несколько столетий. Еще какое-то время управление ландшафтом продолжало оставаться прерогативой средневековых институтов. И все же идеи, а возможно, и институты, начали меняться. Первым испытательным полигоном стала Флоренция.

Первый республиканский опыт у Флоренции появился в XII веке – как и у многих других итальянских городов. По ходу XIV века эта структура рассеялась, и власть в конце концов сосредоточилась в руках Козимо Медичи, выдающегося деятеля итальянского Возрождения[52]52
   Козимо захватил власть уже в XV веке – в 1434 году. – Прим. пер.


[Закрыть]. Однако власть семейства Медичи была на короткое время прервана в конце XV века. Произошла интеллектуальная революция. За этой революцией стоял Никколо Макиавелли, работавший с 1498 по 1512 год секретарем Второй канцелярии (вторым канцлером); Вторая канцелярия отвечала за подконтрольные республике территории[53]53
   Флоренция изгнала Медичи и вернула республиканскую конституцию в 1494 году. Во главе республики встал Джироламо Савонарола. Макиавелли выдвинулся в 1498 году, после казни Савонаролы. – Прим. пер.


[Закрыть].

Макиавелли предчувствовал глубокие перемены, которые начали происходить в большей части Европы. Государство становилось мощным экономическим действующим лицом. Рост наемных армий и революция в военных технологиях увеличивали расходы на оборону. Показателен пример английского короля Генриха VIII. Для войн с Францией, которые он вел в 1511–1512 годах, король вчетверо увеличил государственные расходы, которые при его отце составляли менее одного процента национального богатства. В следующем году он их еще утроил. Дополнительные военные и административные расходы появлялись из-за морской торговли и содержания военного флота. Шло преобразование государственных финансов.

Макиавелли отмечал, что финансовые ресурсы – какими бы централизованными они ни были – сами по себе не обеспечивают военной мощи. Он рассуждал, что бедные люди часто побеждали богатых. Сила государства заключалась в его республиканской направленности, в том, что оно было экономической сущностью, способной сделать выбор, куда направлять ресурсы ради общественного блага. Он полагал, что «в республике все общество должно быть богато, а отдельные граждане – бедны»; иными словами, государство должно быть готово перераспределять ресурсы в интересах общества. Это было основной проблемой в сердце Римской республики.

Интерес политического деятеля к республиканскому Риму был необычен. В его время восхищение римским миром сосредотачивалось на имперском периоде. Макиавелли понимал неизбежность войны, разногласий и экспансии, которые пришли вместе с республикой, и считал, что величие римского республиканского проекта заключалось именно в уравновешивании напряженности между плебсом и сенатом. Он говорил о «великолепных последствиях» этих склок, о великой силе ландшафта и о великой добродетели привлечения тех, кто на нем жил. Такова одна из причин, по которой Макиавелли трудился над созданием военных сил, состоящих не из наемников, а из мобилизованных крестьян. Цель республиканского устройства можно было увидеть именно в противоречии между богатством немногих и потребностями многих, а не в поддержании какого-либо конкретного порядка.

Знакомство Макиавелли с проблемами воды основывалось на практике и в основном было связано с военными вопросами. В его книге «Искусство войны» есть несколько мимолетных комментариев, вдохновленных древнеримскими методами использования воды в наступательных и оборонительных целях. Водные проекты встречались на войне нередко. Возможность применить эти методы представилась в войне с Пизой – расположенным неподалеку торговым соперником Флоренции в устье реки Арно. Основная идея заключалась в том, чтобы отвести реку в два канала и оставить Пизу без воды. Тысячи рабочих трудились день и ночь. Проблема оказалась в том, что Арно, стесненный дамбой, стал течь быстрее, зарываясь в землю и оказавшись ниже уровня водозабора самих этих каналов. В итоге Макиавелли отказался от проекта. Но несмотря на неудачу, такая попытка использовать ландшафт в военных целях помогла ему осознать, что безопасность государства зависит от многих, кто в нем живет.

Как и в республиканском Риме, если государство хочет преуспеть, то земледельцы должны вовлекаться в политический процесс и стать частью его военной защиты. Благодаря тому что государственный ландшафт активно задействовался, экономика заменила закон в качестве основы для принятия политических решений. Макиавелли переосмыслил роль государства как экономического действующего лица на службе стабильности республики. Целью была свобода.

Изменение ландшафта для управления водными ресурсами, повышения производительности сельского хозяйства или для защиты экономической деятельности от наводнений было политическим актом. Концепция государства по Макиавелли имела ключевое практическое следствие: предпочтение отдавалось богатым крупным государствам, а не бедным мелким. Феодальное государство с ограниченным контролем над небольшими ресурсами было фактически мертвым. Европе было суждено стать многогосударственной системой практически равных участников, и они все чаще сталкивались в неустойчивом равновесии из-за растущей конкуренции на мировой арене.

Глава 9. Суверенитет над водой

СПОР О РЕКЕ

Две политические новации Европы XVII века оказались долговечными и повлекшими крайне серьезные последствия: развитие современного территориального суверенного государства и рост либерализма. И то и другое было признаком мира, который быстро сворачивал в сторону торговли и все более глобальной конкуренции. Оба были тесно связаны с существенными изменениями в отношениях между обществом и водой.

Попросту говоря, либерализм – это система представлений, сосредоточенная на том, что основой политических действий являются свобода личности и частная собственность, а не общее благо. Концепция свободы, господствовавшая в XVII и XVIII веках, имела много общего с классической традицией, но отличалась тем, что мало касалась структуры государства – это не была в целом гражданская свобода. Свобода была свободой беспрепятственных действий, а не состоянием или гражданским статусом, как это было в Древнем Риме.

Развитие либеральной культуры в Европе надолго растянулось и сопровождалось глубокими политическими преобразованиями. Вплоть до XV века Европа в основном представляла собой раздробленный континент городов-государств, феодалов, поместий и церковных организаций. Несмотря на то что во многих регионах континента в течение Средних веков монархии консолидировали политическую и военную власть, локальные права на воду оспаривались в судах местных правителей на основании общераспространенной практики. Однако в воздухе висели перемены.

В течение XVI века торговые группы, вдохновленные только что полученной политической волей и способностью действовать, воспользовались расширением мира. Восточные равнины посылали зерно в западные города. Новый Свет отправлял сахар в Старый. Мировая торговля подпитывалась ресурсами. XVI век стал периодом коммерческого роста. Притязания на всеобщность со стороны церкви и императора, вызывавшие тени Рима, постепенно таяли в постоянных столкновениях с Дальним Востоком и Новым Светом. На новых торговых путях утверждались более крупные государства. Увеличившаяся миграция привела к обменам, в том числе обменам болезнями и знаниями.

Внешние товары появлялись в Европе сначала в морских портах, а для их распространения по континенту требовались внутренние водные пути. Поэтому все новые политические договоренности с неизбежностью проверялись на реках. Главным путем Северной Европы была река Шельда в Нидерландах. Первые сто километров она находилась на территории современной Франции. Затем попадала в Бельгию, соединялась у Гента со своим основным притоком, рекой Лис, поворачивала на восток к Антверпену, а затем на север, пересекая границу Нидерландов. Устье Шельды всегда было воротами к огромной территории: через каналы, ведущие к Маасу и Рейну, можно было попасть к обширным внутренним районам Германии.

В Высоком Средневековье[54]54
   Высокое Средневековье в Европе – период европейской истории, который охватывает примерно XI–XIV века. – Прим. пер.


[Закрыть] до моря доходили два рукава Шельды: Восточная Шельда и Западная Шельда. Дельта реки представляла собой сложную систему природных каналов, водоемов и заливов, защищенных внешними островами от приливов и отливов. В начале XV века морские корабли доходили только до берега: они не могли подниматься по реке. Главным торговым центром был Брюгге недалеко от морского края дельты. Однако со временем река изменилась.

Одним из побочных эффектов водоотводных систем, защитивших Нидерланды от наводнений малого ледникового периода, стало блокирование множества отдельных водотоков в дельте. Поэтому приливные воды вынуждены течь через меньшее количество узких мест в дельте с большей силой, размывая и расширяя при этом каналы дельты. Самое серьезное изменение произошло на Западной Шельде: отдельные узкие каналы слились в один большой, прокладывая и углубляя новые, непрерывный водный путь между Антверпеном и морем. Ко второй половине XV века им уже могли воспользоваться морские суда.

Благодаря таким переменам Антверпен стал самым важным портом в Европе. Это был один из крупнейших портов, когда-либо построенных обществом: ни одно из мест не брало на себя такую большую долю мировой торговли, как Антверпен. На его рынках купцы торговали английскими сукнами, итальянскими предметами роскоши, продуктами питания с севера, немецкими и французскими винами, португальскими пряностями. Такой глобальный поток товаров все больше определял индивидуальный успех, однако этот новый предпринимательский энтузиазм вызвал и политическую реакцию.

Когда перевозки перешли на судоходный западный рукав, предметом спора стали транзитные пошлины, собирать которые ранее не было причин. Конфликтовали Антверпен и Зеландия – провинция на побережье, где находилось устье Шельды. Первый желал, чтобы проход был свободным, вторая хотела брать деньги. Зеландия утверждала, что будет использовать эти средства, чтобы финансировать содержания дамб и насыпей, которые защитят реку. С точки зрения Антверпена углубленный канал предоставила сама природа, и у Зеландии нет никаких причин брать плату за проход там, где раньше ее не взимали.

В прошлом такие конфликты подпадали под юрисдикцию судов, погрязших в римском и церковном праве, которые объявили бы реку общественной собственностью (res publica) и собственностью государства. Естественно, проблема заключалась в том, что, для того чтобы такое решение работало, требовалось суверенное государство. В принципе папа и император оставались высшими властями западно-христианского мира. Однако на практике их способность реализовывать какие-либо нормы к этому времени давно сошла на нет.

Некоторое время владетелем Шельды и земель в ее устье было герцогство Бургундское, принадлежавшее Габсбургам. За это время Антверпену удалось без особых помех обеспечить выход к морю. Однако со временем это равновесие нарушилось. С 1560-х годов Католические короли превратили борьбу за территориальный контроль в религиозный конфликт с протестантскими Нидерландами. В 1566 году Филипп II отправил армию, чтобы подавить восстание северных провинций. Это в свою очередь спровоцировало революцию под предводительством Вильгельма Оранского, положившую начало Восьмидесятилетней войне в 1568 году. Политическое единство, обеспечившее Антверпену беспрепятственный доступ к Шельде, окончательно рухнуло весной 1572 года, когда голландские повстанцы взяли под контроль устье реки. К 1581 году северные провинции объявили о независимости, создав Республику Соединенных провинций Нидерландов.

Вместе с экономикой Европы менялась и политика. И Зеландия, и Голландия увидели возможность воспользоваться выгодами роста мировой торговли и установили режим импорта-экспорта, чтобы поддерживать движение по Шельде и получать выгоду от пошлин и перевалки товаров на мелкие речные суда. Антверпен, полагавшийся на морские корабли, прибывавшие в его порт, а не на вспомогательные суда, оказался отрезанным.

Этот вопрос с Шельдой сохраняется и по сей день: Антверпен, один из крупнейших портов в мире, отделен от устья реки государственной границей с конкурирующей морской державой, лежащей ниже по течению. Даже сегодня бельгийский порт Антверпен, расположенный в 80 километрах от побережья (ближе к сердцу Европы), по-прежнему второй по величине контейнерный порт Европы после голландского Роттердама.

КРИЗИС И КРАХ

Переход к территориальному национальному суверенитету стал, пожалуй, самым важным политическим событием в современной истории. Это, безусловно, имело решающее значение для взаимоотношений общества с водой. Европейское государство стало необычным гибридом, синтезом различных традиций, в основе которых лежало неразрешенное противоречие. Ранние государства древности были, конечно, территориальными, но в основном теократическими обществами. Вместе с тем, греческие и римские государства делали упор на частные блага и индивидуальную способность действовать в рамках гражданского договора, но полис, или civitas, оказался в первую очередь совокупностью людей, а не территорией. Римское право было правом чело-века.

Напротив, к XVII веку главным героем международного конфликта было политически единое территориальное государство. В то же время подъем торгового сословия и современного банковского сектора сделал отдельных лиц – одиночек или партнеров – двигателем зарождающегося капитализма. Чтобы приспособиться к такому социальному развитию, государство создало сложные институты, которые лучше подходят для управления экономикой, основанной на правах собственности и в конечном счете на верховенстве закона. Эти институты оказались особенно непригодными, когда дело дошло до управления водами, которые пересекали территориальные границы, хотя эти воды были необходимы для поддержания торговой экономики. Именно в этих обстоятельствах Голландская республика пыталась отстоять свою независимость.

При других обстоятельствах события на Шельде могли остаться локальным явлением. Однако переход к национальному государству происходил во время всеобщего кризиса. Создание богатства в XVI веке казалось бесконечным, но процесс закончился крахом. Если бы война была болезнью, то XVII столетие стало бы для нее периодом максимальной лихорадки. Томас Гоббс считал, что война и разрушение являются естественным состоянием человеческого общества, призывая Левиафана – государство – устанавливать порядок. Неудивительно: первая половина XVII века, должно быть, казалась концом света.

В это время люди много умирали, часто насильственной смертью. Растущее соперничество за территорию привело к войне. Церковь по-прежнему контролировала огромное количество земель и людских ресурсов и заключила сделку со Священной Римской империей, чтобы защитить свои интересы; это привело к тому, что главной мобилизующей силой этого столетия стала религия. Армии росли. В Священной Римской империи увеличили налоги, чтобы финансировать войны.

Когда Карл V развернул Испанию против протестантов, немецкие князья отреагировали мобилизацией. Из-за Тридцатилетней войны и сопутствующих эпидемий Священная Римская империя потеряла более четверти населения. На восстановление численности ушло не менее полувека. Сократилось население Италии и большей части Испании. Непосредственные причины этих и множества других конфликтов были разнообразными и обычно обнаруживались в политике того времени, а именно в конфликте между протестантами и католиками. Но происходило и еще кое-что.

Этот кризис не ограничивался Европой. В середине века Китай потерял около половины населения при переходе от династии Мин к династии Цин, а площадь обрабатываемых земель снизилась с восьми миллионов гектаров до менее чем трех миллионов. Некоторые считают эту ситуацию мировым кризисом.

Первой весьма существенной фазой малого ледникового периода был минимум Шпёрера, длившийся примерно с середины XV до начала XVI века. Но еще хуже был минимум Маундера с 1560 по 1720 год[55]55
   Так называются периоды низкой солнечной активности (уменьшение числа солнечных пятен), и пока неизвестно, существует ли причинная связь между ними и похолоданием. Автор несколько ошибается с датировкой минимума Маундера – сейчас его датируют 1645–1715 годами. – Прим. пер.


[Закрыть]. Температура во всем мире была примерно на полградуса ниже средней нормы XX века. Европейские температуры были существенно меньше – примерно на два градуса ниже среднего. В этот период сильные штормы затопляли прибрежные районы Дании, Германии и Нидерландов. Между 1620 и 1621 годами замерз Босфор. В 1630 году затопило Багдад. Арктические паковые льды настолько разрослись, что инуиты могли добраться на лодках-каяках из Северной Америки до Шотландии. На земле месяцами лежал снежный покров – более мощный, чем когда-либо зафиксированный в истории до или после этого. В 1658 году вода между Ютландией и островом Фюн замерзла так, что по ней могла пройти армия. Весна и лето были холодными и влажными.

Причины существования такого отрезка внутри малого ледникового периода сейчас горячо обсуждаются. Возможно, меньшее количество пятен, наблюдаемых на поверхности Солнца, коррелирует с меньшим излучением солнечной энергии. Свою роль могла играть и вулканическая активность: в 1595 году произошло извержение вулкана Невадо-дель-Руис, в 1600 – катастрофическое извержение вулкана Уайнапутина в Перу; в середине XVII века наблюдался еще десяток извержений.

Какой бы ни была причина похолодания, крестьянам по всей Европе пришлось приспосабливаться к более короткому и менее надежному вегетационному периоду. Производительность сельского хозяйства снизилась. Отношение количества собранных к количеству посаженных семян упало с семи в начале XVI века до трех на протяжении большей части XVII столетия. Цена на зерно поднялась вчетверо. Количество голодных лет в пересчете на десятилетие резко возросло на протяжении большей части столетия, в то время как средний рост людей снизился примерно на полтора сантиметра – признак недоедания. Налоговые поступления упали. Государства ослабли. Последовали нужда, голод, напряженность, социальные волнения. При отсутствии религии, справедливости, богатства неурожай мог вызвать бунты, и Фрэнсис Бэкон заметил: «Людям нужно было молиться о хорошей погоде».

Политический кризис XVII века неотделим от изменений условий окружающей среды. Судебные показания протестантов после восстаний 1641 года в Ирландии говорят о необычной погоде; то же самое можно найти в китайских документах, касающихся смены династии. Нужно уточнить, что изменения климата нельзя твердо отделить от человеческих ошибок. Например, в документах XVI и XVII веков сообщается о ряде катастрофических наводнений на Висле в Польше. Однако изменилось и землепользование вокруг реки. Рост населения привел к тому, что между XIV и XVI веками посевные площади в бассейне реки удвоились. Преднамеренное разрушение дамб во время войн XVII века тоже становилось причиной катастрофических наводнений, так что изменение климата не было единственной причиной этого кризиса. И тем не менее, если впадина малого ледникового периода длилась около пяти столетий, то первая половина XVII века оказалась самым суровым ее отрезком.

Напряженность, вызванная новыми агрессивными территориальными государствами, амбициями растущего класса торговцев и предпринимателей и быстро меняющейся окружающей средой, не могла не проявиться в общих европейских водах.

СЛАВНЫЕ ТОПИ

Реакция на меняющиеся условия означала, что голландский опыт осушения был в почете. Повсюду. Голландские и фламандские эмигранты разнесли опыт мелиорации по всей Европе: от Италии, где голландские специалисты давали советы по дренированию в Тоскане и Папской области, до Франции, где в 1628 году герцог д’Эпернон попросил инженера Яна Андрианзоона Леегватера[56]56
   Следует добавить, что Леегватер (Leeghwater) – это почетное прозвище Яна Андрианзоона, означающее «Осушитель вод». – Прим. пер.


[Закрыть], известного осушением озера Вормер в Нидерландах, осушить болота около Кадийяка южнее Бордо. Частные контракты на такие работы, типичные для Нидерландов, распространились также на несколько рек в Центральной и Восточной Европе. Эти первые опыты привели к мелиорации значительной части территории большинства германских государств в XVII и XVIII веках.

Однако, возможно, самые масштабные последствия из всех осушительных работ, вдохновленных Голландией, возникли после осушения территорий в восточной части Англии. В начале XVII века сменившие Тюдоров Стюарты унаследовали огромный дефицит от войн королевы Елизаветы. Чтобы расплатиться, короне пришлось продать большую часть своих земель. Когда не стало земли, пришлось вводить таможенные налоги и новые пошлины, чтобы компенсировать разницу. В итоге королевская власть обратила внимание на водный ландшафт: осушение казалось многообещающим инструментом для создания более продуктивных угодий. Когда стремление найти новые земли, движимое жаждой прибыли, столкнулось с иной моделью владения, основанной на общинной собственности, вопрос стал глубоко политическим.

В основе дела лежали Фенские болота (или Фенланд) – 250 тысяч гектаров низменных, сезонно затопляемых заболоченных земель на востоке Англии. Первоначальный план осушения этих топей разработал Корнелиус Вермюйден, голландский инженер из Толена, который в основном работал в Зеландии. В 1621 году его наняли для ремонта бреши в насыпи на Темзе восточнее Лондона, а затем он быстро перешел к руководству различными проектами. Хотя сам он участвовал в проекте осушения болот не на постоянной основе, идеи Вермюйдена оказали большое влияние на его разработку.

В рамках этого проекта самым крупным болотом, предназначенным для осушения, была Большая топь (или Бедфордский уровень) – около 120 тысяч гектаров. Работами занималась Bedford Level Corporation (компания Бедфордского уровня) – частная компания, основанная Фрэнсисом Расселом, 4-м графом Бедфордом, который в 1630 году начал этот проект. Вермюйден стал главным инженером компании. Предприятие было достаточно простым: за свои деньги инвесторы получали треть осушенных земель. Примечательно, что одним из инвесторов был король Карл. Он надеялся, что реализация проекта добавит королевству огромный участок земли, целую новую страну. Карл даже представлял строительство нового города на этом месте, названного в его честь.

Проект столкнулся со значительными техническими трудностями, однако все они были не такими серьезными, как бунты, вспыхнувшие среди местных жителей. Хотя обитателей Фенланда обычно рисовали неимущими варварами, они были если не богатыми, то достаточно зажиточными. Они могли вполне комфортно проживать на болотах. Экономика маршей обеспечивала летние пастбища, рыбу и птицу, топливо, тростник для крыш, корзин и покрытия полов, и все это рассматривалось как общее достояние.

Общее достояние, которое римляне называли res communis, не подлежит чьему-то владению. Совместное управление болотами прекрасно подходило для среды, продуктивность которой зависела от живой экосистемы. Однако для мелиорации требовались частные инвестиции, и поэтому она была невозможна без какой-нибудь формы собственности – особенно в стране, где государство оказалось банкротом. Последовавший конфликт был, как иногда утверждают, не столько борьбой между экономикой маршей и капиталистическим сельским хозяйством (в принципе жители Фенланда вполне могли согласиться на переход к коммерческому земледелию), сколько спором о том, кто получит выгоду.

Осушение сделало местных жителей гораздо более зависимыми от новой инфраструктуры, огораживания давали доступ к участкам нескольким владельцам, исключив других, которым теперь приходилось жить на гораздо меньших кусках земли. К тому же обещанные улучшения в системе мелиорации оказались кратковременными. Компания обязалась поддерживать всю дренажную структуру за свой счет, но это оказалось экономически невозможным. В итоге большая часть осушенных земель освобождалась от воды только летом; это давало возможность пасти скот, но не выращивать урожай.

Пытаясь спасти проект, в 1638 году король Карл отодвинул Бедфорда и забрал предприятие себе, вернув на работу Вермюйдена (которого отстранили во время первых протестов). Однако у Карла никогда не было достаточных ресурсов, чтобы осуществить свой грандиозный план. Последующая экспроприация собственности, проведенная короной ради получения денег, еще больше усилила напряженность. Вражда росла, временами переходя в насилие. Революция была на подходе.

Радикалы, вдохновленные общинной экономикой болот, яростно выступали против огораживаний и приватизаций, преобразивших английские болота. История болот и многочисленных огораживаний XVII века вдохновила радикальные утопические движения, например движение диггеров (или истинных левеллеров), которых позже впутали в гражданскую войну. Такие люди, как лидер истинных левеллеров Джерард Уинстенли, проводили аграрные уравнительные реформы, пытаясь вернуться к природе и общинной жизни. В конце концов Английская революция стоила Карлу головы, и монархия уступила место Английскому содружеству (или Английской республике) – единственному недолговечному республиканскому опыту в истории Англии. Первоначальный успех Содружества укрепил надежды на личную свободу. Его последующий крах частично передал наследие тому, что последовало за ним, – удивительно стабильному сочетанию республиканской традиции и либеральной мысли.

ВЕСТФАЛЬСКИЙ МИР И ПОДЪЕМ КОММЕРЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА

Вернемся на континент. Войны 1570-х и 1580-х годов разрушили потенциал Антверпена. Некогда выдающийся порт на Шельде теперь оказался в изоляции. Чтобы продолжать работу, торговцам пришлось переехать в недавно основанную Республику Соединенных провинций, которая готовилась стать доминирующей морской торговой державой.

Поскольку испанские эмбарго разрушали торговлю, а португальцы доминировали на путях в Азию, голландцы стали искать альтернативные пути. Выдающие картографы, такие как Виллем Баренц и Герард Меркатор (в честь которых названы море и картографическая проекция соответственно), считали, что ответом является северо-восточный проход в Тихий океан. Голландские исследования Арктики обеспечили стране китобойный промысел, но не этот проход. В конце концов голландцы создали в 1602 году Голландскую Ост-Индскую компанию, чтобы напрямую конкурировать с испанцами и португальцами за южноазиатские маршруты. Эта компания наряду со своим английским аналогом (Британской Ост-Индской компанией, созданной в 1600 году) стала основой для европейской торговой экспансии.