Текст книги "Удар молнии"

2) Белый... 16... 70... 140... вол. шатен... гл. карие. Оружие: нет

Мэри Холдингс

1) Белый... 30... 80... 180... вол. шатен... гл. гол. Ос. прим: нет... бритва

2) Те же приметы

3) Те же приметы

Дженет Рейли

1) Белый... 28... 110... 200... вол. шатен... гл. гол. Ос. прим: нет... бритва

2) Те же приметы

Из этого списка Энни сразу же исключила тех, кого с очевидностью насиловали разные мужчины, например, белый и черный, или лица, чьи приметы слишком явно не совпадают; это случайное совпадение, что вполне может быть в этом городе, где полно полоумных. Четверо, таким образом, твердо отпали, а против имени Анджела Феррари Энни поставила вопросительный знак: ее насиловали четырежды, но последний тип, судя по ее описанию, заметно отличался от первых трех, а вернее, от одного, потому что его приметы повторялись. Таким образом осталось восемь с половиной кандидатов.

Каждая из девяти женщин говорила, что насильник был белый, шатен, голубоглазый, без особых примет и с бритвой в кармане.

Шестеро отметили, что рост нападавшего был метр восемьдесят.

Четверо, что два метра.

Двое, что метр семьдесят.

Вес, согласно показаниям жертв, колеблется между семьюдесятью и девяноста килограммами, при этом большинство склоняется к девяносто килограммам.

Что касается возраста, то одной он показался двадцативосьмилетним, другой – между двадцатью пятью и тридцатью, трем – тридцатилетним, еще двум – тридцатидвухлетним и, наконец, двум оставшимся – между тридцатью и тридцатью пятью

Таким образом, можно было с большей степенью вероятности утверждать, что речь идет о белом мужчине примерно тридцать лет, ростом метр восемьдесят и весом в девяносто килограммов, голубоглазом шатене, без особых примет вроде татуировки или шрамов. Столь же очевидно, что он носит бритву и что, по крайней мере, однажды, в случае с Бланкой Диас, пускал ее в ход. Составив таким образом словесный портрет насильника, Энни передала его Бинки, засадив его за довольно нудную работу: надо было просмотреть на компьютере все зарегистрированные случаи насилия на предмет обнаружения мужчины или мужчин, которые отвечали бы этому портрету.

Далее она перешла к самим жертвам, пытаясь отыскать нечто общее, что превращало их в жертвы одного и того же преступления. Просмотрев массу записей, она составила из них еще одну таблицу.

Просмотрев внимательно таблицы, Энни сделала несколько заметок. Надо, чтобы Бианки и эти данные ввел в компьютер. Итак, большинство жертв белые; две – афро-американки; одна – пуэрториканка; все они католического вероисповедания; три замужем, четыре не замужем, две разведены; у пятерых нет детей, у одной – четверо, еще у одной – трое, у оставшихся – по два ребенка; по происхождению большинство из них – ирландки; возраст колеблется от девятнадцати до сорока шести, а в среднем, как у самого насильника, примерно тридцать.

Энни снова поглядела на таблицу.

Странно, что все они католички. Необычно и то, что ни в одном случае не было извращений. Обычно бывает иначе. Интересно, удастся ли Бинки Баулзу найти человека с бритвой в кармане, который бы соответствовал описанию и у которого на уме только обыкновенное насилие?

Нужна была дополнительная информация.

Энни снова взялась за досье, попутно делая заметки, и в конце концов составила еще одну таблицу, которую Бинки тоже предстояло ввести в компьютер.

Да, пестрая компания. Домохозяйки, студентки, работницы, почтальонша, переводчики. Кого только нет! Даже бывшая сотрудница бюро путешествий, Мэри Холдингс, живущая ныне на алименты. Трое – местные уроженцы, остальные – откуда только не понаехали. Образование – от начальной школы до магистра. Клубы и организации, увлечения – тоже диапазон, дай Бог. Взять хоть Анджелу Феррари. Что за женщина! Всего тридцать четыре года, семья, двое детей, степень магистра, да при этом еще такое количество общественных дел, с которым бы целая муравьиная колония не справилась. А Дженет Рейли? Девятнадцать лет, студентка-первокурсница, и такое количество разных внеклассных занятий, которого хватило бы на целый курс. И вот этот сукин сын... Дженет он изловил дважды. Анджелу четыре раза. Стоп, минуточку. Именно Анджела описывает этого типа по-разному. Откуда-то появился блондин двадцати одного года, ростом метр семьдесят пять, весом в семьдесят пять килограммов, с зелеными глазами и без оружия? Может, у нее просто в глазах потемнело? Или какой-нибудь другой сукин сын решил поиметь женщину, которую уже много раз насиловали? Мало ли таких, кто поспешает в стан победителей, стараясь примазаться к чужой славе?

Она снова посмотрела на распечатку.

Лоис Кармоди. Изнасилована четырежды одним и тем же человеком.

Бланка Диас, сорокашестилетняя домохозяйка, мать четверых детей – трижды. Патриция Райан – трижды.

Вивьен Шарбон – трижды.

Анджела Феррари – трижды одним и тем же, четвертый раз – другим.

Сесили Бэйнбридж – дважды.

Мэри Холдингс – трижды.

Дженет Рейли – дважды.

Откуда эта охота за одной и той же женщиной?

Откуда?

Энни снова начала копаться в полицейских досье, пытаясь отыскать какие-нибудь признаки системы, отыскать связь. Все случаи насилия произошли в вечернее время. Правда, к Мэри Холдингс мерзавец заявился, формально говоря, утром следующего дня, седьмого октября, в пятницу, но фактически было еще совсем темно. Она снова перелистала досье Мэри. Первый раз ее изнасиловали в пятницу, десятого июня; следующий – в пятницу, шестнадцатого октября.

Ладно. Может, просто совпадение?

Теперь Дженет Рейли.

Первый раз – вечером во вторник, тринадцатого сентября, а второй – чуть больше недели назад, одиннадцатого октября, опять-таки вечером во вторник.

Так, так... Спокойно... По порядку. Надо сличить все даты. Нужен календарь. Где же он, черт возьми?

Энни выдвинула верхний ящик стола, пошарила внутри, нашла какой-то календарь, уже испещренный многочисленными пометками, вернула его на место и открыла записную книжку на первой странице, где были календари на этот и следующий годы. В соседней комнате был ксерокс. Энни сделала дюжину копий календаря, по одной на каждую жертву, и три про запас. Вернувшись за стол, она пометила именами жертв все копии и принялась обводить кружками даты. Добравшись до Анджелы Феррари, Энни заколебалась. Три даты не вызывали сомнений – одиннадцатое апреля, тридцатое мая и тринадцатое июня. Но в четвертый раз, двадцать восьмое июня, вроде, был другой, джокер, выражаясь карточным языком. Под этим числом Энни поставила знак вопроса и двинулась дальше.

Она снова выписала все имена на отдельный лист бумаги и, сверяясь с календарем, составила еще одну таблицу.

Лоис Кармоди: 7 марта, 4 апреля, 25 апреля, 9 мая. Понедельники.

Бланка Диас: 15 марта, 12 апреля, 3 мая. Вторники.

Патриция Райан: 23 марта, 20 апреля, 25 мая. Среды.

Вивьен Шаброн: 31 марта, 19 мая, 2 июня. Четверги.

Анджела Феррари: 11 апреля, 30 мая, 13 июня. Понедельники.

Джокер. Вторник.

Терри Купер: 1 мая, 19 июня. Воскресенья.

Сесили Бейнбридж: 7 мая, 4 июня. Субботы.

Мэри Холдингс: 10 июня, 16 сентября, 7 октября. Пятницы.

Дженет Рейли: 13 сентября, 11 октября. Вторники.

Так. Дни недели в каждом случае совпадают. Но что это должно означать? Может быть, этот подлец выбирает числа, предварительно изучив распорядок жизни своих жертв? Может, у Вивьен Шаброн по четвергам собрания в Союзе женщин Франции? А Лоис Кармоди играет в теннис по понедельникам? А у Дженет Рейли спевки по вторникам? Как бы это узнать?

Она снова пробежала глазами календарь.

Вивьен Шаброн первый раз изнасиловали в последний день марта, затем семь недель спустя, девятнадцатого мая, и в третий раз еще через две недели, второго июня. День один и тот же – четверг. Терри Купер: первое мая, затем семь недель спустя. Воскресенье. Патриция Райан: двадцать третьего марта, затем через четыре недели, двадцатого апреля, и еще через пять недель, двадцать пятого мая. Среда. Вроде, никакой системы. Но тут взгляд Энни упал на страничку календаря, помеченную именем Лоис Кармоди, первой в ряду жертв многократных изнасилований.

Понедельник, седьмого марта.

Понедельник, четвертого апреля. Интервал – четыре недели.

Понедельник, двадцать пятого апреля. Интервал – три недели.

Понедельник, девятого мая. Интервал – две недели.

Энни задумчиво посмотрела на календарь. Четыре недели, три, две... Если бы он подловил ее в четвертый раз, то через одну неделю?

Так, посмотрим Анджелу Феррари.

Первый раз – одиннадцатого апреля. Через четыре недели – значит, девятого мая. Но в тот день ничего не было. Через три недели после девятого мая – тридцатое того же месяца. Так, точно, тридцатое и есть. И еще через две недели – тютелька в тютельку, тринадцатого июня.

Ладно, запомним. Поехали дальше.

Сесили Бейнбридж: первый раз – в субботу, седьмого мая. Следующий – через четыре недели, в субботу, четвертого июня. Бланка Диас – тот же порядок: первый раз – пятнадцатого марта, следующий – через четыре недели, двенадцатого апреля, следующий – когда он пустил в ход нож – еще три недели спустя, третьего мая. Мэри Холдингс... тут, похоже, какие-то сбои. Первый раз ее изнасиловали в пятницу, десятого июня, а в следующий – только шестнадцатого сентября, тоже в пятницу. Так, подсчитаем. Через четыре недели было восьмое июня. Еще через три – двадцать девятое июля. Через две недели после этого – двенадцатое августа. Неделей позже девятнадцатое. И все по новой. Через четыре недели – шестнадцатого сентября, как раз, когда Мэри Холдингс вторично сделалась жертвой насилия. А в третий раз – ровно через три недели.

Дженет Рейли: в первый раз тринадцатого сентября, во второй – одиннадцатого октября, ровно через четыре недели.

Но если основа системы в этом – недельный цикл – то как в нее вписываются случаи с Вивьен Шаброн, Терри Купер и Патрицией Райан? Там, вроде, ничего похожего не просматривается.

Вивьен Шаброн: первый раз тридцать первого марта. Отсчитываем четыре недели – двадцать восьмого апреля. Ничего. Но через три недели – девятнадцатого мая, и в этот день он достал ее, а в третий раз – через две недели, второго июня!

Так. Так.

Терри Купер: первого мая, затем – через четыре недели, двадцать девятого – ничего, еще через три – девятнадцатого июня он ее подстерег.

«Ну а теперь ты, Патриция, не подкачай», – Энни обратилась к последнему листку календаря.

Патриция Райан: двадцать третьего марта. Через четыре недели – двадцатого апреля. Есть кружок. Еще через три – одиннадцатого мая. Ничего. Ладно, пусть так. Далее – двадцать пятого мая, дата обведена кружком, а это ровно через две недели после одиннадцатого.

Может, дело не в том, чтобы каждый раз сохранялся один и тот же интервал, важно только... А так может быть?

Чтобы выдерживался именно недельный срок, и тогда не имеет значения продолжительность пауз? Иначе не понятно, почему он нападал на них в разные дни, но в строго определенные для каждой из жертв? Что же это, подлец составил индивидуальное расписание? Для каждой свой срок и свой порядок, главное только не дублировать недельный цикл, определенный для каждой из жертв в отдельности. А так можно пропустить неделю, две, шесть, не важно. Остается только следить, чтобы не был нарушен общий цикл. Но какой в этом смысл? Что за безумца они ищут? Энни свела все данные воедино и составила еще один, последний календарь, так и озаглавив его «Общее».

Насилия начались в марте, и было их в этом месяце четыре, с четким интервалом в восемь дней. Лоис Кармоди – седьмого, Бланка Диас – пятнадцатого, Патриция Райан – двадцать третьего, Вивьен Шаброн – тридцать первого.

В апреле, четвертого, он снова подкараулил Лоис Кармоди, одиннадцатого – Анджелу Феррари, двенадцатого – Бланку Диас, Патрицию Райан – двадцатого и, в очередной раз, Лоис Кармоди – двадцать пятого.

Две новые жертвы добавились в мае – Терри Купер и Сесили Бейнбридж. Всего за месяц семь случаев.

В июне новая вспышка сексуальной энергии – пять изнасилований. Появилась новенькая – Мэри Холдингс, взамен Лоис Кармоди, которую после четырех успешных акций, соответственно через четыре, три и две недели, оставили в покое.

В июле и августе была тишина.

Или, по крайней мере, в полицию никто не заявлял.

В сентябре – снова Мэри Холдингс, и очередная жертва – Дженет Рейли.

В октябре, на сегодняшний день, Мэри и Дженет.

Как понять июльско-августовское затишье?

И кто на очереди? Те, кого он изнасиловал пока два или три раза? А цель – четыре? Почему четыре? Или, может быть, они еще ничего не знают, и он уже в пятый раз изнасиловал Лоис Кармоди?

Слишком много вопросов, и один из них главный.

Почему именно эти женщины?

Почему?

* * *

В безветреный октябрьский полдень солнце, проникающее в инспекторскую через открытые окна, грело почти как в августе. Четверо детективов сгрудились вокруг стола Мейера, вслушиваясь в слова, слетавшие с ленты диктофона. Олли Уикс уже прокручивал пленку, однако и он был сейчас сосредоточен. А для Кареллы, Мейера и Хейза это было первое прослушивание, и каждый из них старался вспомнить, как звучит голос Глухого.

Разговаривали двое.

Дарси Уэллс и человек, называвший себя Кори Макинтайром.

* * *

Макинтайр: Красный сигнал означает, что диктофон включен, зеленый – что идет запись. Вы что-то начали говорить...

Дарси: Только, что ваши вопросы заставили меня задуматься Правда, теперь ведь и не вспомнишь, когда мне понравилось бегать. Знаете, что сказала моя мама?

Макинтайр: Ваша мама?

Дарси: Да, когда я позвонила ей? Она сказала...

Макинтайр: Вы звонили ей в Огайо?

* * *

– Вроде, немного занервничал? – вставил Олли.

– Тсс-с, – осадил его Карелла.

* * *

Дарси: ...не так уж часто интервьюируют.

Макинтайр: Она была рада?

* * *

– Точно, в штаны наложил от страха, скажу я вам, – упрямо продолжал Олли. – Девочка позвонила матери, чтобы сказать, кто пригласил ее поужинать.

– Будешь болтать или дашь нам дослушать? – раздраженно спросил Хейз.

– А, да все это ерунда, тут и слушать нечего. Она рассказывает о брате, потом еще болтовня насчет того, как потрясающе чувствуешь себя на дорожке... вот, пожалуйста.

* * *

Дарси: ...такое чудесное ощущение испытываешь... не знаю, понятно ли я говорю.

Макинтайр: Вполне.

* * *

– Да уж, этот парень все понимает, – сказал Олли. – Насчет бега он знает все.

– Ты когда-нибудь заткнешься? – прошипел Мейер.

– А на черта вам нужна вся эта чушь? Сейчас подойдет официант, спросит, что они будут пить, когда принести меню, а дальше... Вот, слушайте, если хотите. Этот малый опять все поддакивает, когда она рассказывает, какое необыкновенное чувство... Интересно вам?

* * *

Дарси: Словно снег идет где-то у меня в голове и покрывает белым весь мусор, смывает всю грязь, и все становится чистым, светлым и свежим. Вот что я чувствую во время бега. Словно во всем мире Рождество. И все было прекрасно.

Макинтайр: Да, понимаю.

* * *

– Тут он его выключил, – сказал Олли, – а потом снова включил. Но они по-прежнему играли в вопросы-ответы насчет бега, и один раз она назвала его «мистер Макинтайр», а ведь ты, Стив, сказал, что он был в это время в Лос-Анджелесе, так?

– Да.

– Я тут отметил место, которое действительно надо послушать, а все остальное можно пропустить. Для меня-то все это чушь собачья. Так как, можно прокрутить немного?

Не дожидаясь ответа, Олли включил перемотку. Он немного проскочил нужное место и принялся манипулировать кнопками, пока, наконец, не нашел, что хотел.

– Все, – сказал он. – Теперь слушайте.

* * *

Макинтайр: Ну что ж, Дарси, не знаю уж, как благодарить вас. Именно это мне и нужно было.

Дарси: Правда?

Макинтайр: Честное слово. Не желаете ли еще кофе?

Дарси: Нет, спасибо, мне пора. Который час, между прочим?

Макинтайр: Без четверти десять.

* * *

– Вот он называет время, – сказал Олли. – Очень мило с его стороны.

* * *

Дарси: ...не думала, что так поздно. Мне еще нужно немного подготовиться к завтрашнему экзамену.

Макинтайр: Если хотите, я доброшу вас до общежития.

* * *

– Вот, слушайте, – вставил Олли.

* * *

Дарси: Да нет, зачем же?

Макинтайр: Я оставил машину здесь, рядом, около Джефферсон-авеню. Давайте дойдем до гаража...

Дарси: Ну что же, большое спасибо.

Макинтайр: Сейчас, только расплачусь.

* * *

– Здесь он выключил диктофон, – сказал Олли.

– Больше ничего нет?

– Есть. Но этот малый сказал, где гараж, так что найти его не так-то трудно. Как по-вашему? Прямо за углом, рядом с Джефферсон. Сколько там гаражей?

– Мы уже прочесали целую дюжину, – сказал Хейз.

– Что ж, тем лучше, меньше осталось. Вы телефонные книги смотрели?

– Да, в этом городе нет ни одного Макинтайра.

– Стало быть, он просто использовал имя этого парня из Калифорнии, так?

– Похоже на то.

– Больше он его не будет использовать.

– Почему это?

– А вот послушайте, – Олли указал на диктофон. – Похоже, он снова включил его перед самым убийством. Прямой репортаж. Этот малый явно полоумный.

* * *

Дарси: А памятник-то будет виден. Здесь так темно. Макинтайр: Да нет, там есть фонари. Дарси: Напрасно фонарь с собой не взяли. Макинтайр: Варвары. Но ничего, там есть фонарь.

* * *

– Как ты думаешь, где они?

Тсс-с...

* * *

Дарси: А кому, кстати, памятник-то?

Макинтайр: Джесси Оуэнсу.

Дарси: Неужели правда? Но ведь он, вроде, из Кливленда.

Макинтайр: Так, стало быть, имя вам известно?

Дарси: Ну конечно. Он всех обставил... когда это было?

Макинтайр: В 1936 году. На Олимпиаде в Берлине.

Дарси: Точно. Выставил Гитлера со всеми его расовыми теориями полным дураком.

Макинтайр: Десять ноль шесть на сотке. А на двухстах установил мировой рекорд. Заодно и четыреста метров выиграл.

Дарси: Не говоря уже о прыжках в длину.

Макинтайр: А вы и впрямь его знаете.

Дарси: А как же, я все-таки бегунья.

* * *

– А теперь главное, – сказал Олли.

Послышался шум борьбы, тяжелое дыхание, какой-то странный скрежет, глухой стук, еще и еще один, снова прерывистое дыхание, и снова звуки яростной схватки.

– Он душу из нее вынимает, – сказал Олли. – Посмотрели бы вы на нее, когда мы нашли ее.

В этот момент раздался резкий щелчок.

– А это еще что такое? – спросил Мейер. – Он выключил диктофон?

– Нет, сэр, – ответил Олли.

– Но мне послышалось...

– Тебе не послышалось. Он свернул девчонке шею.

Беззвучно шелестела лента диктофона. Десять секунд, двадцать. Затем послышался звук быстро удаляющихся шагов. Хлопнула дверь машины. За ней другая. Звук включенного двигателя. И сквозь его шум – голос Макинтайра:

– Привет, ребята, это снова я. И не в последний раз. Правда, о Кори Макинтайре вы больше не услышите. До встречи.

Тишина.

Детективы переглянулись.

– Теперь все? – спросил Хейз.

– Все, – ответил Олли.

– Похоже, он хочет, чтобы его поймали, – заметил Мейер.

– Мне тоже так кажется, – согласился Олли, – иначе зачем ему оставлять нам пленку, где говорится о гараже? И к тому же потом, когда у нас будет кто-нибудь на серьезном подозрении, можно сличить голоса. Первое, что нам надо сделать...

– Нам? – поинтересовался Карелла.

– Конечно, нам, – продолжал Олли. – Мне не нравится, когда всякие поганцы убивают девушек. Я буду работать с вами.

Детективы внимательно посмотрела на него.

– Вот потеха-то, – сказал Олли. Прозвучало это не слишком обнадеживающе.

Глава 9

Дневной выпуск самой популярной городской газеты появился в киосках в половине двенадцатого. Название во всю первую полосу: «Третье убийство».

Под заголовком фотография Дарси Уэллс на фонарном столбе. Чуть ниже несколько строк: «Девятнадцатилетняя Дарси Уэллс, первокурсница и лучшая спортсменка университета Конверс, стала третьей жертвой Дорожного убийцы».

Эта газета всегда придумывала убийцам клички, которые могут прийтись по вкусу широкой публике: тут следовали лондонским образцам, где подобного рода стиль давно в ходу. Полиции это не нравилось. Такие фокусы не слишком помогают понять психологию убийцы, скорее, осложняют работу, порождая обвал телефонных звонков или писем от всяких полоумных, представляющихся то «Грозой сиделок», то «Секачем», то «Киллером 32 калибра» или кем-то еще с легкой руки газетчиков. Теперь нашли имя и их клиенту. «Дорожный убийца». Верх остроумия. Только работать мешают. Статья напоминала дешевый детектив, наскоро слепленный ремесленником:

«Сегодня, едва рассвело, полицейские из Восемьдесят третьего участка обнаружили третью жертву целой серии убийств, совершенных, в чем никто уже не сомневается, одним и тем же человеком. В каждом случае это молодая девушка. В каждом случае это звезда университетского спорта. В каждом случае жертву обнаруживают на фонарном столбе со сломанными шейными позвонками в разных концах города. По городу бродит Дорожный убийца, и никто, в том числе и полиция, не знают, когда он нанесет очередной удар».

Дальше в деталях описывались убийства Марсии Шаффер и Нэнси Аннунциато, а на шестой полосе публиковался очерк о Дарси Уэллс и беседа с ее родителями, проживающими в Коламбусе, штат Огайо. Сведения для очерка были явно почерпнуты из личного дела девушки, хранившегося в канцелярии университета Конверс. Собственно, говорилось только о ее школьных годах да спортивных успехах. В полосу была заверстана фотография Дарси на школьном выпускном вечере, а подпись под фотографией гласила: «Жертва номер три Дарси Уэллс».

Беседа с родителями проходила по телефону, около девяти утра, скорее всего, сразу после того, как дежурному по Восемьдесят третьему сообщили, что обнаружен труп девушки, повешенной на фонарном столбе. Журналист, разговаривавший с Робертом Уэллсом и его женой Джессикой, сообщил, что был первым горе-вестником и что в течение пяти минут мать и отец во весь голос рыдали и не могли сказать ни одного слова. Но он с упорством бульдозера донимал их и наконец кое-что вытащил. Родители со слезами на глазах рассказывали о доброй, трудолюбивой девушке, которая, несмотря на свое увлечение спортом, вполне прилично закончила школу, да и в университете учится неплохо. Едва сказав «в университете», они снова разрыдались, осознав, что больше уже нет никакого университета, что их дочь стала третьей жертвой безжалостного Дорожного убийцы.

Старший брат Дарси, Бозли, или Баз, Уэллс работал программистом в местном отделении «АйБиЭм». «Дома, – сказал он, – у нее не было постоянных поклонников, но ее любили, она была популярна, и у нее было много друзей». Насколько было известно родителям, и в университете у дочери не было постоянного друга. Они сказали, что недавно к ней обратились с просьбой об интервью из журнала «Спортс ЮЭсЭй». Они, вроде, готовили материал о подающих надежды молодых спортсменках. Кажется, интервью было назначено именно на тот вечер, когда Дарси убили. Имени журналиста Уэллсы не запомнили. Газетчик по собственной инициативе позвонил в нью-йоркскую редакцию «Спортс» и там ему сказали, что ничего не знают о планах подготовки такого материала.

"Таким образом, – заключал автор газетную публикации, – вполне можно допустить, что Дорожный убийца, чтобы не вызвать подозрений у своих будущих жертв, выдает себя за сотрудника «Спортс ЮЭсЭй».

«Что да, то да», – подумал Олли, проглядывая статью.

Он сидел в машине рядом с Кареллой. Минут десять назад они выехали из участка и сейчас направлялись в сторону центра. Хейз устроился сзади. Ему не нравилось, что Олли занял его обычное место, но в то же время Ко-релле он не завидовал. Недаром тот опустил окно. Ему сейчас необходимо проветриться.

– Слушайте, – Олли принялся читать вслух. – «Если суть дела действительно в этом...»

– В чем в этом? – осведомился Хейз.

– Кто-то прикидывается репортером из «Спортс», – пояснил Олли и вернулся к чтению. – «Если суть дела действительно в этом, то полицейским, которые, похоже, совершенно не знают, что делать, стоит принять это во внимание. А может, им посоветовать всем молодым спортсменкам в университетах и колледжах не раскрывать объятия всяким репортерам и обозревателям».

Альф Мисколо из Восемьдесят седьмого уже отпечатал и размножил по поручению лейтенанта Бернса циркулярное письмо во все университеты и колледжи города и теперь раздумывал, не стоит ли его разослать и по школам.

– Тут еще кое-что есть, – продолжал Олли. – Этот парень, вроде, вспомнил, что от него не советов полиции ждут, а беседы с папочкой и мамочкой. Слушайте. "Под конец нашего разговора миссис и мистер Уэллс снова разрыдались. От их горя гудели провода, связывающие наш город с Коламбусом, штат Огайо, и это горе разделяем мы все, и это горе обретает голос: «Отыщите Дорожного убийцу».

– Нет слов, – проговорил Хейз.

– На соседней странице, – продолжал Олли, – фотографии двух других. Выглядят они на этих чертовых столбах прямо-таки как рождественские украшения. Вообще, вся эта дрянная газета заполнена историями об убийствах. Тут есть даже ссылки на легавых из Нью-Йорка, которые расследовали убийства, совершенные бандой «Сыновья Сэма», и на парня, который писал о них в тамошних газетах. Заголовок «Психологическое сходство». Странно, что они не вспомнили Джека Потрошителя. Если уж после этого наш клиент не забьется в нору, тогда и не знаю, что его может загнать туда. Хорошо еще, родители не вспомнили имени. Иначе Кори Макинтайра из Лос-Анджелеса просто по стене размазали бы.

Олли сложил газету и швырнул ее на заднее сиденье. Упав на колени Хейзу, она соскользнула на пол.

– Ладно, дай срок, и они все забудут, – проговорил Хейз.

– Хочешь быть полицейским, – не унимался Олли, – ну так и иди в полицейские. А если ты репортер, то заткни рот и не суйся не в свое дело. Ты хоть помнишь, куда мы едем? – спросил он Кареллу.

– Помню, не беспокойся.

– Вы по каким гаражам уже прошлись?

– У меня тут список, – откликнулся Хейз.

– Тот, куда мы едем, совсем недалеко от ресторана прямо за углом.

– Да, мы, по-моему, все объехали в радиусе пяти кварталов.

– А нужный, наверное, пропустили, Рыжий?

Хейз не любил, когда его называли Рыжим. Уж лучше Лефти. А еще лучше Большой Бык.

– Меня зовут Коттон, – ласково напомнил он.

– Дурацкое имя, – парировал Олли.

В душе Хейз с ним согласился.

– Пожалуй, я все же буду называть тебя Рыжим, – настаивал Олли.

– Хорошо. А я буду называть тебя Филлисом.

– Филлисом? А это-то ты откуда взял? Филлис? Тут можно припарковаться, – обернулся он к Карелле.

– Вижу.

– Это я на всякий случай. Если вы, ребята, умудрились не найти гараж рядом с рестораном, то кто знает, может, и парковку провороните.

Карелла остановился. На тот случай, если какому-нибудь чересчур ретивому патрулю придет в голову пополнить дневную добычу штрафных талонов, он поставил на крышу мигалку. Все трое вышли из машины, и Карелла запер дверцы. От приятелей из Шестьдесят первого он слышал историю о том, как у них увели машину прямо от винной лавки, пока они допрашивали хозяина по поводу недавнего вооруженного ограбления.

– Так, где это мы? – осведомился Олли. – Ресторан на углу Альстер и Саус Хейли?

– Альстер и Баус.

– Ладно, неважно. В любом случае танцевать надо оттуда, от ресторана. Пойдем на угол, ближайший к Джефферсон, а там разойдемся и будем прочесывать подряд все гаражи с обеих сторон. Ведь он сказал: «На углу, около Джефферсон». Так?

– Так-то так, – откликнулся Карелла. – Но «на углу» может означать что угодно.

– На углу – это на углу. Как, Рыжий, прав я?

Хейз поморщился:

– Олли, я же сказал тебе, что не люблю, когда меня называют Рыжим.

– Ну а если я буду называть тебя Коттоном, это тебе понравится?

– Да.

– Ладно. Только, скажу тебе, если бы у меня было такое дурацкое имя, то лучше бы меня называли как-нибудь иначе. Что скажешь, Стиви-малыш? Я прав?

Карелла промолчал.

Детективы двинулись по улице к ресторану.

– Шикарное местечко, – заметил Олли. – У этого малого куча денег, если перед тем, как придушить, он угощает здесь своих девчонок. Ну как, ребята, пошли со мной? Я покажу вам, как надо находить гаражи.

Они прошли квартал от угла, потом еще полквартала к северу, в сторону Джефферсон. В этот гараж Карелла с Хейзом вчера заходили. Тогда они разговаривали с коротышкой пуэрториканцем по имени Рикардо Альбареда, который не мог вспомнить ни девушки в бордовом платье, ни мужчины в темно-коричневом костюме, с коричневым галстуком и в коричневых башмаках. Мало того, они, благодаря приметливому официанту, дали и другие приметы: рост метр семьдесят пять – метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов, карие глаза, шатен, усы. И все равно Альбареда ничего не смог вспомнить.

Он и сегодня был на дежурстве. Обычно он работает в дневную смену, но вчера ему пришлось подменить заболевшего друга. Вернулся домой только в два ночи, а к восьми снова на работу, так что устал страшно. Все это он выложил детективам на своем странном англо-испанском наречии.

– Послушай-ка, – начал Олли, – ты работаешь в этом поганом гараже, понимаешь по-английски? И эти двое здесь были, и я хочу, чтобы ты сию же минуту вспомнил это, иначе я всю душу из тебя вытрясу. Ясно?

– Если я умею вспомнить их, то умею, – сказал Альбареда. Передернув плечами, он посмотрел на Кареллу.

– Мы его вчера целый час допрашивали, – сказал он. – Не может вспомнить, что тут поделаешь?

– То вчера, а то сегодня, – пояснил Олли. – И сегодня здесь, – он повернулся к Альбареде, – детектив Олли Уикс, а он не любит, когда ему говорят нет, если только не хотят нарваться на неприятности. Можно, например, загреметь только за то, что плюешь на тротуар.

– Я не был плевать на тротуар.

– Вот как дам тебе сейчас по зубам, так ты кровью захаркаешь весь тротуар, а это нарушение закона.

– Слушай, Олли, – начал было Хейз.

– Рыжий, не вмешивайся! Итак, – снова повернулся он к Альбареде, – вчера, без четверти десять. Девушка в бордовом платье, сегодня ее фотографию напечатали все газеты, ее убили, это ты понимаешь, идиот? И с ней был мужчина, примерно вдвое старше ее. С усами, вроде твоих, ясно, Панчо? А теперь давай, вспоминай.

– Я не упоминал никого с такими усами, что у меня, – сказал Альбареда.

– А как насчет девушки в бордовом платье?

– И ее не упоминаю.

– Что, у вас было так много девиц в бордовом без четверти десять? И что ты делал в это время, Альбареда, что даже не заметил девушку в бордовом? Разглядывал «Плейбой» в туалете?

– Да мы тут имеем много девушка в бордовом, – как бы извиняясь, сказал Альбареда.

– И все они были здесь без четверти десять? Ну, эти, в бордовом?

– Нет, не в тот вечер. Я вообще говорю.

– А кто еще с тобой был здесь вчера? Или только ты один, латинос несчастный?

– Два. Нужно было три, но...

– Ну да, ну да, твой приятель заболел и пошел домой. Так кто еще здесь был?

– ...поэтому нас было два.

– Почему поэтому?

– Потому что еще один, другой, должен был быть, но он тоже заболел.

– Прямо-таки эпидемия, а? И что же с вами всеми приключилось, болезные вы мои? Ну ладно, кто с тобой дежурил вчера?