Текст книги "Божия коровка"

31. ПРИЛЕТИТ ВДРУГ ВОЛШЕБНИК

Мне было лет пятнадцать и я ехала в автобусе. А за пятнадцатилетними девочками в автобусах часто увязываются взрослые дяденьки. Я к тому времени уже привыкла и не удивилась, когда очередной опустил мне руку на плечо.

– Хочешь я тебе что-то покажу?

– Не хочу.

– Почему?

– Я уже видела неоднократно.

Действительно видела. Мне дяденьки так и норовили показать.

Тогда он полез в карман и достал коробок спичек. Положил его плашмя на ладонь. Потом, не меняя позы и не пользуясь второй рукой, поставил его на ребро и открыл. Закрыл и положил снова плашмя.

– Фокус, – сказала я. – У вас резинка в рукаве.

– Смотри еще раз.

Честное слово, никаких ниток и резинок не было – я смотрела с расстояния двадцать сантиметров. А потом дядечка вышел из автобуса, не предпринимая попыток продолжить знакомство.

…Моей дочери Маше было два месяца. Я вынесла ее в корзинке подышать воздухом во дворе. Поставила корзинку на край песочницы и села рядом. Вдруг один из прохожих свернул с тротуара и заглянул в корзинку:

– Интересная девочка. В России жить не будет.

– С чего бы это?

– Не знаю. Но не будет.

Самое интересное, я теперь уверена, что все сделаю, чтобы ее выпихнуть любым путем. Да и она умная – в России жить не будет.

Я не верю в волшебство, но очень хочу поверить, что оно есть. Это наивная такая, глупая вера, что нерешаемые проблемы может решить «крестная фея». Карету из тыквы, лакея из крысы, платье вообще ниоткуда. Но я все равно не верю.

Что это было?

Ольга: Некоторые вещи в своей жизни я объяснить не могу или могу объяснить присутствием Бога. Но есть ли в жизни волшебники? Ну такие… Как в сказке.

Эдуард: Когда в современном обществе человек встречается с чем-то необъяснимым, он реагирует двумя способами. Либо как человек верующий, необъяснимое – это Бог, и чем больше необъяснимого, тем больше Бога. У этой концепции есть один недостаток: если необъяснимое получает объяснение, часть Бога пропадает. Иногда Бог даже исчезает из жизни совсем и заменяется физикой, химией, психоанализом. Второй способ – считать, что в этом мире можно объяснить все. Многие именно так и воспринимают науку – как нечто призванное доказать, что ничего удивительного вокруг нас нет. Если вы удивляетесь, вы наивный болван.

Если не списывать все исключительно на Бога или научное знание, возникает пространство для волшебства. Мир иллюзиониста, феи-крестной, провидца. И они помогают нам не заключать Вселенную в тесные рамки, шире смотреть на окружающее.

В нашей общине живет студент, он настоящий фокусник, иллюзионист. Однажды я пошутил: «Ты хочешь, чтобы мы смотрели на тыкву и видели карету». Он ответил: «Нет, я хочу, чтобы вы посмотрели на себя и увидели принцессу или принца».

О.: Подожди-ка. Даже в самом сложном фокусе можно разобраться. Но, честное слово, рука того мужчины со спичечным коробком находилась в двадцати сантиметрах от моего носа. Негде было спрятать нитку, резинку, магнит. Он не касался коробка другой рукой.

Э.: И что?

О.: Тогда – он волшебник?

Э.: В том смысле, что твое зрение работало совершенно в другом режиме, нежели обычно.

О.: Ловкость рук?

Э.: Нет, ловкость работы с твоими чувствами.

О.: Эдуард, ты никогда не расковыривал в детстве машинку или головастика, чтобы посмотреть, как это работает?

Э.: Видишь ли, это разные вещи. Когда ты расковыриваешь машинку, ты занимаешься наукой. И, действительно, в ходе эксперимента можешь понять, как машинка устроена, потом собрать ее, и она будет работать. Волшебство – это головастик. Когда ты его распотрошила, он умер. Это не значит, что наука не может изучить внутренности головастика и докопаться до сути фокуса. Но как только она докапывается, волшебство умирает. Вот и думай, с чем тебе играть интереснее – с живым головастиком или с комочком слизи?

О.: По работе на телевидении я встречала много экстрасенсов. Все они утверждают, что у них есть «третий глаз» или они чакрами качают полезную информацию из космоса.

Э.: Когда экстрасенс утверждает, что воспринимает полезную информацию из космоса, очень хочется спросить, что именно? Радиацию, космическую пыль? Но звучит красиво. Гораздо красивее фразы: «Я лучше других разбираюсь в причинах и следствиях и могу предсказать последствия некоторых событий». В этом смысле, каждый из нас экстрасенс в своей области. И творит волшебство.

О.: Эдуард, я скажу тебе честно. Хотелось чего-то более однозначного. Волшебную палочку с функцией «авада кедавра». Магический предмет, заклинание, скатерть-самобранку.

Э.: Волшебная палочка существует, но она работает совсем не так, как мы привыкли думать. Настоящее волшебство – это преображение человека.

О.: Например?

Э.: Тайная вечеря. Иисус видит перед Собой тех, кто его предадут или разбегутся, но отдает Себя им в дар в таинстве Евхаристии.

О.: А более житейский пример?

Э.: То есть пример с Иисусом тебе не подходит?

О.: Подходит, но хочется про обычных людей.

Э.: Два человека любят друг друга. Это не программируется, это нельзя запланировать, но это самое большое чудо, которое преображает жизнь. И ни одна наука не сможет это объяснить.

О.: Поддержу тебя. Многие люди мечтают летать… И… Я, конечно, не могу сейчас шагнуть с балкона и полететь… Вернее, могу, но это будет недолго и плохо кончится. Тем не менее, каждый из нас испытывал чувство полета, когда был влюблен. Как на картине Шагала, когда двое парят над городом, взявшись за руки.

Э.: В переносном смысле…

О.: Нет, в самом реальном. Похоже, мы поменялись ролями… И теперь я убеждаю тебя в существовании волшебства.

Э.: Ура! Мы договорились.

32. «Я НЕ ТРУС, НО Я БОЮСЬ»

Как была бы прекрасная жизнь, если бы в ней не было иррациональных страхов. То есть таких, которые не объясняются повышенной реальной опасностью. Конечно, стоит бояться самолета, если находишься прямо на взлетной полосе, но сколько людей боятся гораздо больше, сидя внутри взлетающей машины.

Те мои знакомые, которые доверчиво пустились со мной в полет, по прибытии в аэропорт назначения клянутся самыми страшными клятвами, что больше никогда в жизни не повторят этот опыт. Потому что я сначала крещусь, потом громко читаю молитвы, потом хватаю соседей за руки, а потом могу завизжать. Особенно если случится (а она почти всегда случается) легонькая турбулентность. Если турбулентность серьезная, лучше не буду описывать тот кошмар, в который я погружаю ближайшие десять рядов.

Нет, я все знаю. Что самолет – самый безопасный транспорт. Что риск погибнуть в автомобильной аварии в десятки раз выше. Что летчик не самоубийца и у него тоже есть семья. Я все знаю, но ничего поделать не могу. И начинаю пить валерьянку стаканами за неделю до полета, а коньяк на протяжении. Напиться до беспамятства – единственное, что как-то мне помогает.

Еще я очень боюсь застрять в лифте, хотя это тоже совершенно безопасно с точки зрения формальной логики. Что такого? Приедут и достанут. Но сам факт, что я не могу покинуть эту коробочку самостоятельно и завишу от ремонтной бригады, вгоняет меня в состояние тяжелой истерики и даже панической атаки.

И не твердите мне, что современный наркоз в условиях стационара совершенно безопасен. Я в курсе. Одна моя подруга готова даже зубы лечить под общим наркозом. Ей нравится отключиться, поспать и снова включиться. Я же настояла, чтобы мне аппендикс удаляли под местным. Очень больно, кстати. Но мне так спокойнее.

Моя дочь совершенно не боится летать и обожает «воздушные ямы». Когда самолет швыряет как щепку, она смеется и поет песни. Зато она боится мух. Банальных мух. И ни за что не войдет в комнату, если по ней летает крошечная дрозофила.

Мне кажется, если каждый будет честным и рискнет об этом рассказать, у любого найдется совершенно идиотская фобия, способная довести до реального инфаркта.

Что это было?

Ольга: Эдуард… ээээ… у тебя есть фобии?

Эдуард: Ответ может тебя удивить. Я не в курсе. Есть какие-то вещи, которые вызывают во мне чувство некоторого внутреннего напряжения. Например, кататься на американских горках. Но это ведь фобией не назовешь? У меня нет иррациональных страхов.

О.: Ты просто утешение любого психотерапевта. Человек без глупых страхов.

Э.: Может быть, психотерапевт нашел бы у меня какие-то фобии. Я просто их не вижу. Ты можешь точно определить свои, я – нет.

О.: Если бы у тебя была фобия, ты бы ее узнал непременно. Ее нельзя не узнать, когда встретишь. Объясняю. У меня взрывной характер, я нервная, мои реакции на события часто бывают преувеличены, но в них наблюдается логика. Однако в том, что со мной происходит в полете, никакой логики нет.

Даже когда я в обычной ситуации предъявляю миру свой норов, я все равно сумасшедшая в свою пользу. Когда в дело вступает фобия, я перестаю быть собой. Это меня пугает, я не понимаю, откуда это взялось?

Э.: Не буду оригинален. Наверное, фобии провоцируются неприятными ситуациями в прошлом, которые так глубоко легли, что их и достать непросто. Но можно. Представь себе, что ты находишься в темноте и вокруг силуэты чудовищ. Ты их не видишь толком, но ощущаешь – они есть. У тебя есть два выхода – навсегда выбежать из комнаты или… Какой второй?

О.: Настучать чудовищам по мордам.

Э.: Не-ет… Свет зажечь. И увидеть, что нет никаких чудовищ, а есть вешалка, стул и комод. Для того чтобы избавиться от страха, необходимо встретиться с ним лицом к лицу.

О.: Мои фобии, все как одна, проистекают из страха потери управляемости. Я не контролирую ситуацию в самолете, в застрявшем лифте и под общим наркозом. И должна полностью положиться на других людей.

Э.: Следовательно, твой способ лечения – научиться доверять окружающим. Поначалу в более простых вещах.

О.: Но мне кажется, что если я не проконтролирую, то другой обязательно напортачит.

Э.: Довериться – это как раз передать ответственность другому и встретить результат. Каким бы он ни был.

О.: Как ты представляешь себе не очень удачный результат полета или операции?

Э.: Я его хорошо представляю. Поэтому советую тебе выбирать хорошую больницу и хорошего хирурга, а также не летать самолетами «Кукуево Авиа». А выбрав, не нервничать. Потому что твои нервы не прибавят пилоту и хирургу мастерства и удачи.

О.: Ох, а я хочу покомандовать хирургом. Честно.

Э.: Вот поэтому тебе и нужен общий наркоз. Учись делать жесты доверия. Когда ты сидишь в ресторане, ты ведь не бегаешь на кухню, чтобы проверить свежесть продуктов?

О.: Не бегаю. А зря. Но в России бывают и не такие фобии. Некоторые просто боятся выходить из дома. Криминальная обстановка напряженная.

Э.: Но это правда. В Квебеке, наоборот, существует фобия полной безопасности. Ты же сама была потрясена девушкой в ночном парке…

О.: Ой, можно я сама расскажу? Гуляем мы, значит, темным осенним вечером в парке, практически в лесу. Не с тобой, с другим монахом – из Вьетнама, ты знаешь. Фонарей в лесу нет. Гуляем, монах и я, в глубине лесного массива, никого вокруг, мы одни. Идем и разговариваем. Но я периодически молча боюсь маньяков. Внезапно шаги по гравию, навстречу нам бежит девушка… Ничего такого, Эдуард, просто совершает пробежку вечернюю. В темноте, одна. Увидела нас, сказала «бон суар» и дальше побежала, не дрогнув. Мы с монахом тоже дальше пошли, причем я – потрясенная. А девушка – нет.

Э.: Вот именно. Фобии зависят от контекста – личного и общественного.

О.: Но у нашего-то человека фобии можно граблями собирать…

Э.: Естественно.

О.: Я же не могу не реагировать на то, что маньяки на детей стаями нападают. Возникает желание дочь вообще наручниками к себе пристегнуть. И гулять ночью в московском парке мне в голову не придет.

Э.: Да, не стоит. А здесь я однажды говорил с молодой женщиной, которая получила образование эксперта-криминалиста. Она жаловалась, что в Квебеке ей совершенно нечего делать, нет никаких интересных преступлений, и вообще преступлений мало.

О.: Не раздражай нас. Мы тоже так хотим.

Э.: Послушай, но ведь ты же знаешь, кем поначалу заселялся Новый Свет…

О.: Частично каторжниками.

Э.: Выходит даже криминальный менталитет может быть повернут в другую сторону. Люди приезжали сюда в надежде новой жизни и постепенно они преобразовали свою жизнь. Мне кажется, в российском контексте проблема не в том, что ничего нельзя изменить, а в том, что мы уже не верим в возможность перемен.

О.: Опыт, Эдуард.

Э.: Иногда даже криминальные элементы понимают, что так жить нельзя. Вот тебе пример. Много лет назад в одном из храмов Рима украли статую Иисуса Пражского, одежда которого была украшена драгоценными камнями, дарами верующих. И вот – статуя исчезла.

О.: Добрые католики унесли на память?

Э.: Возможно и добрые… Кюре сходил в полицию, полиция ничего не нашла. Тогда он встретился с лидером местной мафии и объяснил, как плохо красть из Божьего дома. На следующее утро Пражский Иисус вернулся в том же, в чем и ушел. Как он проник в запертый храм, так и осталось неизвестным.

О.: То есть надо убеждать и разъяснять?

Э.: Не только убеждать, но и показывать действием.

О.: Существуют ли какие-то фобии, которые свойственны всему социуму?

Э.: Прежде всего, это фобия недостатка.

О.: Что это?

Э.: Иррациональная боязнь нехватки ресурсов. Голода сейчас в России нет, но если сегодня в газете или интернете разнесется слух о девальвации рубля, завтра полки магазинов опустеют.

О.: Можно я тебе историю расскажу из своей жизни? Когда случился кризис 2008 года, я на всякий случай запасла крупу и муку. Сложила в корзину на балконе. Потом это все съел жучок, а мне было стыдно, что я извела столько хороших продуктов.

Э.: Типичная фобия недостатка. Еще бывает фобия боязни будущего и обожествления прекрасного прошлого. Раньше все было прекрасно, теперь все плохо, а потом будет еще хуже. Современному обществу также свойственна фобия старости. Если бы ее не было, разорились бы фармацевтические компании и пластические хирурги.

Все хотят выглядеть на двадцать пять, но все равно не получается. Напомню пример из семидесятых годов прошлого века, когда Александров снял фильм с Любовью Орловой «Скворец и Лира». В нем довольно пожилая актриса сыграла роль молодой девушки. Этот фильм молва окрестила…

О.: «Склероз и климакс»… Эдуард, но девочки в любом возрасте хотят выглядеть хорошо!

Э.: Девочки, но кто же вам сказал, что хорошо можно выглядеть только после десяти круговых подтяжек? Вы, девочки, как с ума все посходили. Человек выглядит хорошо в зависимости от того, что у него происходит внутри, а не снаружи. Ты сама мне об этом говорила. Наращивайте внутреннюю красоту и благородство – в старости пригодится гораздо больше косметологии.

О.: Эге. Хочется вызывать восхищение, а будешь вызывать уважение.

Э.: Восхищение без уважения недорого стоит, а настоящее уважение всегда производит восхищение.

О.: Бывают ли фобии, связанные с верой в Бога?

Э.: Конечно. Когда Бога считают злым тираном.

О.: О, конечно. Знаю такую фобию. Не милосердный отец, а хозяин раба. Надсмотрщик, который с утра обходит барак в концлагере с нагайкой.

Э.: Не стоит милосердие и справедливость воспринимать как жестокость и суровость. Это язычество. И не стоит взваливать на Бога все, за что мы сами ответственны на этом свете. Он не полиция и не конституция. Порядок в своей жизни мы должны наводить сами и не смешивать Бога с тем, что проистекает из наших отношений с Ним.

О.: Я бы добавила – не надо размахивать Богом как дубиной, если тебе кто-то не нравится.

Э.: Если мы верим, однажды это случится с каждым из нас. Бог лично обратится к нашей душе и скажет: «Я здесь. Повторите теперь то, что вы обо мне говорили, а потом я сам расскажу о себе». Ожидается немало сюрпризов.

33. «КАК КРЕПНЕТ НРАВСТВЕННОСТЬ, КОГДА ДРЯХЛЕЕТ ПЛОТЬ…»

Эта строчка Мольера очень точно и изящно определяет ханжество. Я бы лишь добавила, что ханжество может постичь человека в любом возрасте, независимо от состояния здоровья и цифры в паспорте.

Я познакомилась с этой дамой, когда она уже была успешной начальницей. Кстати, при этом довольно симпатичной, с хорошей фигурой и с дружескими связями в высоких политических кругах. Она всегда и все знала первой, никаких иллюзий относительно человечества не питала и выражалась порой крайне зло и цинично.

Не один сотрудник пострадал от ее злого языка. Она умела выискивать самую больную точку и безошибочно попадать в нее метким словцом.

Как говорится, ничего святого. Особенно злобно она потешалась над религиозными чувствами и сексуальными запретами. Она не понимала привязанностей, только интересы. Когда интересы иссякали, привязанность заканчивалась.

А однажды окружающие узнали, что она истово держит пост. Просто на мясо смотреть боится. И что она в храм ходит. Ну ходит и ходит, казалось бы, личное дело каждого. Но у нее поменялась манера общения.

Нет, доброй она не стала. Пожалуй, гораздо злее, только вместо слабых мест она стала выискивать грехи и обещать кары небесные. Жене изменяешь? В невенчанном браке живешь? В церковь не ходишь? Молитвы с утра по часу не читаешь? Гореть тебе в аду. При обещании адских сковородок лицо ее становилось вдохновенным.

Как показало короткое расследование, дама вошла в фан-группу священника, известного своими людоедским высказываниями в стиле «кто не с нами, то против нас». Пороть прилюдно, сажать, бить прикладом по голове грешников.

Героиня моего рассказа воцерковилась и сыплет цитатами из Библии с той легкостью, с которой раньше – матерные словечки. Только вот оскал улыбки стал совсем пугающим.

Что это было?

Ольга: Ты меня извини, но некоторых священников нельзя выпускать из семинарии и давать выступать публично. А некоторым дамам лучше не воцерковляться. Будет хуже. Когда на злость ложится ханжество, наступает полное затмение.

Эдуард: Это вопрос?

О.: Ты задумался над тем, как поаккуратнее ответить?

Э.: Помнишь роман «Анна Каренина»?

О.: Да.

Э.: Почему от Анны отвернулось все общество? Потому что она нарушила закон? Нет. Она нарушила негласные правила, что, с точки зрения этого общества, совершенно непростительно. Нарушила некую форму театральности. В современном обществе ханжество еще и получило достойное определение – политкорректность. И люди в ней крепчают, когда некоторые вещи их уже не касаются…

О.: Подожди. Мне кажется, что политкорректность и ханжество – разные вещи.

Э.: Я постараюсь объяснить, почему я их связываю. Но сначала разберемся с религиозным ханжеством, которое предполагает некий идеальный образ жизни и если человек в него не вписывается, его пытаются вернуть любыми путями. Причем совершенно неважно, что он думает, согласен он или не согласен. Самое главное, чтобы правила соблюдались внешне. Например, пост. Ханжу не интересует, кто и что ест дома, важно, чтобы в ресторане было постное меню.

О.: Да ладно бы меню. Очень часто религиозные люди навязывают светским свои правила. Например, гомосексуалистам. Они могут быть вообще атеистами, они явно избегают церковной общины, они не брали на себя никаких обязательств, но за ними бежит некто с хаем и воем и пугает.

Э.: Еще можно упрекать в блуде, если брак невенчанный. Ханжу в принципе не интересует смысл отношений, ему нужно, чтобы ситуация формально выглядела «как положено» и его не раздражала. Истинно верующий человек, даже если он не согласен с отсутствием практики в Церкви, с супружеской изменой, однополыми отношениями, он попытается войти в диалог и услышать другую сторону. И действовать будет апеллируя к достоинству, обращая, а не клеймя. Но это не значит оправдывать блуд и гомосексуальность любой ценой.

Теперь о политкорректности. Очень часто политкорректность – это тоже самое, что и ханжество. Она не озабочена внутренним состоянием другого.

Приведу простой пример. В Западном мире теперь нет инвалидов. Есть люди с трудностями передвижения, трудностями зрения, трудностями слуха…

О.: Трудностями мышления…

Э.: При этом, если перед тобой инвалид, твоя обязанность ему помочь. А когда у человека «трудности», он, получается, может сам себе помочь. Ну трудности у него, а у кого их нет?

В Великобритании нельзя в парламенте сказать: «Вы лжете!». Надо сказать: «Вы экономичны с истиной».

О.: Если бы ты заранее не перевел, я бы ни за что не догадалась.

Э.: Еще распространенный пример. Нельзя назвать человека «негром». Чернокожий карибского или африканского происхождения. От этого расистское отношение, если оно есть, не меняется автоматически.

То есть опять мы не меняем внутреннее, мы меняем внешнее. Между тем, если поменять внутреннее, внешнее изменится обязательно.

В проповеди Святого Бернара об Иоанне Крестителе говорится, что Иоанн не только сиял, но и горел. Далее он говорит о том, что существует блеск пустоты и блеск ценности. Если внутри человека истина, он не может не светить. Когда человек внутренне меняется, он меняется и внешне. И навязывание своих взглядов тут не работает, только сострадание.

О.: Почему религиозными ханжами чаще всего становятся люди злые?

Э.: По одной простой причине – злой человек убежден в своей правоте и превосходстве. Он будет навязывать свое мнение любыми средствами и в светском, и в духовном плане.

О.: Вот теперь смотри. Религиозными ханжами сами по себе не становятся. Сначала находят «гуру», в просторечии – батюшку. Который сделает из просто злой женщины или мужчины фанатика.

Э.: На самом деле, это не он превратит, он даст им то, что они ждали. Возможность на религиозной почве реализовать свою ненависть и злобу. Когда две персоны ханжеского звания сливаются в одну, рождается Змей Горыныч, у которого одну голову рубишь, восемь новых появляется.

Если им вдруг попадется батюшка, который напомнит ханже, что он должен заняться своим внутренним миром, его назовут извращенцем, который ничего не понял в христианстве.

О.: Все бы ничего, если бы не было заразно. Ханжи возбуждают друг друга, привлекают новые глупые силы, в результате в обществе начинает доминировать филиал психиатрической больницы. Где больные изобретают свое собственное агрессивное христианство. Недавно моя приятельница спорила с таксистом, который ей доказывал, что Богородица не могла быть еврейкой. Да и Иисус Христос тоже никакого отношения к этой нации не имел.

Э.: Сказала бы, что Иисус был русским евреем, эмигрировавшим в Израиль. С мамой. Может быть, ее собеседнику стало бы легче.

О.: Но ты согласен со мной, что безумие и невежество заразны?

Э.: Конечно. Но нам, верующим, не стоит забывать, что главным в христианской вере является образ Христа. Причем не тот образ, который мы себе нарисовали, исходя из наших благих побуждений такого толка, как у Бармалея в фильме: «Сейчас я им прикажу, чтобы они были счастливы, и если только они не будут счастливыми…».

Источником опыта является Писание, и в нем нет такой сцены, чтобы Христос шел со своими учениками, увидел кого-то и спросил строго: «Когда в храме последний раз был?»

Наоборот. Из сцены с самарянкой у колодца ясно – она живет с шестым мужчиной и не в браке. Первое что делает Христос, просит у нее воды. Если переписывать Евангелие согласно нашим ханжам, первые слова должны были быть: «Живешь невенчанная? Грех какой!».

Или римский легионер, который просит об исцелении своего раба и говорит: «Господи, я недостоин, чтобы ты вошел под кров мой…». Эта фразу мы произносим на каждой мессе. Этот человек римлянин, то есть враг. Но каковы слова Христа? «Даже в Израиле я не нашел такой веры». Согласно людям «правильным», Он, видимо, должен был сказать, погрозив пальцем: «Еще не обрезался?».

Видимо, они считают, что Христос в этот момент, что называется, себя не помнил. Не надо Бога приклеивать к нашему сознанию, надо на Него смотреть и свой опыт соотносить с Ним.

Хотя абсолютно очевидно, что вести себя как Христос на сто процентов мы не сможем никогда, но подражание Христу означает действие во Христе по мере наших способностей.

О.: О чем ты говоришь, у нас скоро костры на площадях запылают.

Э.: Что-то я не помню, чтобы Христос жег кого-то на костре. Вот и ответ. Может быть именно поэтому Достоевский в качестве страшной метафоры ханжества предложил образ Великого Инквизитора в «Братьях Карамазовых». Истинный Бог явился миру, Инквизитор понимал, кто перед ним, но сказал: «Зачем ты пришел нам мешать?». Истина ханжу не интересует.

О.: Каков может быть ответ?

Э.: Очевидно тот, который дал Христос в романе. Он подошел и поцеловал Великого Инквизитора. Признал его достоинство, даже если он ошибается.

О.: Не мой случай.

Э.: Но именно это оказалось для Великого Инквизитора невыносимым.

О.: Но ты же только что мне и всем разрешил не быть Богом.