Текст книги "Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского"

Глава 9
Антиох II (Теос)

Итак, в 262 г. до н. э. наследство Селевкидов получил Антиох II – в то время молодой человек лет двадцати четырех[482]482
  Wilcken, Pauly-Wissowa, i. p. 2455.


[Закрыть].

В нем, внуке Деметрия Полиоркета, чувственное начало проявлялось больше, чем в его отце. По крайней мере, сплетники нашли в нем более богатую тему для разговоров. Антиох II был безнадежным пьяницей; он долго спал в похмелье – только чтобы снова начать все вечером. Те, кого допускали к нему по официальным делам, редко находили его в трезвом виде. Отвратительные люди оказывали на него самое низкое влияние, как, например, киприот Арист и его брат Фемисон[483]483
  Phylarch. ap. Athen. X. 438 c; Aelian. Var. Hist. II. 41.


[Закрыть]. Фемисон принял имя и атрибуты Геракла и стал предметом постоянного культа. Когда его заносили в списки на общественных играх, его объявляли как Фемисона македонца, Геракла, царя Антиоха. Когда какой-либо высокопоставленный человек приносил жертву на его алтаре, он удостаивал его личным появлением, возлежа на ложе, покрытый львиной шкурой, со скифским луком и палицей[484]484
  Pythermus ap. Athen. VII. 289 f. Может быть, то, что на некоторых монетах Антиоха II фигурирует тип, изображающий Геракла, восседающего на скале с дубинкой в руках, – отнюдь не совпадение, Babelon p. lx, f.


[Закрыть]. Еще два человека занимали высокое место при дворе Антиоха – шут Геродот и танцор Архелай[485]485
  Hegesander ap. Athen. I. 19 c.


[Закрыть]. Лицо Антиоха на его монетах с полным, выдающимся подбородком и грубой челюстью говорит о чувственных элементах в его характере[486]486
  Эти характеристики менее очевидны на монете, воспроизведенной на иллюстрации I, чем на некоторых других.


[Закрыть]; однако мы правильно сделаем, если будем с осторожностью относиться к сплетням или в любом случае будем помнить, что об Антиохе II, может быть, говорили и что-то другое. Какое представление было бы у нас о Филиппе Македонском или Юлии Цезаре, если бы всем, что мы знали о них, были бы подобные досужие сплетни?

В Малой Азии правление второго Антиоха, судя по всему, до момента мира с Египтом было просто продолжением правления Антиоха I. Селевкидскому двору нужно было разобраться с рядом проблем: внутренние проблемы представляли малые княжества – Каппадокия, Вифиния, Пергам, горные племена Тавра и галаты, греческие города, а внешние – отношения селевкидского двора с Птолемеем и Антигоном. Невозможно заметить какого-либо изменения в политике, связанного с новым царствованием, за исключением того, что конфликт с Эвменом Пергамским, видимо, прекратился и было достигнуто соглашение, позволявшее правителю Пергама владеть своим расширившимся царством в качестве подчиненного или союзника Антиоха. С двумя династиями в Каппадокии отношения селевкидского двора продолжали оставаться дружественными. Дом Ариарата фактически был признан самым впечатляющим образом – отныне он был связан с домом Селевка брачными узами. Греческий царь признал в князе варваров брата. Именно в течение первых четырех или пяти лет правления Антиоха II[487]487
  Между 260 и 256 гг. до н. э., Reinach, Trois Royaumes, p. 17.


[Закрыть] Ариамна начали называть царем[488]488
  Syncell. i. p. 523.


[Закрыть]. И примерно в то же самое время его сын Ариарат, которого он сделал своим соправителем, женился на дочери Антиоха II Стратонике[489]489
  Eus. I. p. 251; Diod., XXXI. 19, 6.


[Закрыть]. Один пассаж у Страбона, судя по всему, говорит о том, что область Катаония была уступлена Антиохом новому каппадокийскому царству в качестве приданого своей дочери[490]490
  Strabo, XII. 534; cf. Reinach, Trois Royaumes, p. 18.


[Закрыть]. В случае с династией Понтийской Каппадокии следует отметить, что после ее основателя Митридата, которому наследовал его сын Ариобарзан в 266 г. до н. э.[491]491
  Reinach, Trois Royaumes, p. 161.


[Закрыть], цари перестают чеканить золотую монету – это указание на то, что они хотели приобрести дружбу дома Селевкидов, признав формально его сюзеренитет.

Об отношениях Антиоха с Вифинией мы ничего не знаем. Примерно в 250 г. до н. э. Никомед умер, и новые семейные раздоры раскололи царский дом. Он оставил супругу Этазету и несколько маленьких детей, но, кроме них, от прежней жены, фригийки Дитизелы, у него был взрослый сын по имени Зиаэл[492]492
  На его монетах – ΖΙΑΗΛΑ.


[Закрыть]. При правлении Этазеты Зиаэл был отстранен; он даже посчитал, что двор отца для него отныне небезопасен, и покинул страну. Никомед оставил свое царство детям Этазеты, в своем завещании поместив их под защиту Птолемея и Антигона, Византия, Гераклеи и Киуса. Однако теперь Зиаэл, который все это время жил у армянского царя, внезапно снова явился в Вифинию во главе отряда галатов-толистоагиев. Немедленно в стране начала бушевать гражданская война. Приверженцев Этазеты поддерживали войска из государств, под защитой которых находились ее дети. Однако Зиаэлу удалось завоевать сначала часть, а потом и все царство отца. Гераклея, которая принимала активное участие в противостоянии ему, была разорена галатами. Мы слышим о сыне Никомеда по имени Зипойт[493]493
  Polyb., IV. 50, 9. Тибоэт – видимо, еще один способ написать по-гречески то же самое вифинское имя.


[Закрыть], который обитал в качестве изгнанника в Македонии; несомненно, это был один из сыновей Этазеты, который бежал к своему опекуну, царю Антигону[494]494
  Memnon, 22 = F.H.G. iii. p. 537; Tzetzes, Chil. Iii. 950 f.; Plin. N.H. VIII. 144; Polyb., IV. 50, 1; cf. Reinach, Trois Royaumes, p. 100 f.


[Закрыть].

Отношения Селевкидов с двумя другими македонскими царствами продолжали оставаться при Антиохе II теми же, как и при Антиохе I, – дружба с домом Антигона и состояние войны с Птолемеем. Из-за еще одного брака отношения между династиями Антигона и Селевка стали еще сложнее. Деметрий, сын Антигона Гоната и Филы, в свою очередь, тоже нашел себе невесту при селевкидском дворе: это была Стратоника, дочь старшей Стратоники и Антиоха I, царевна, которая – такими сложными теперь стали родственные связи – была одновременно сводной сестрой и племянницей его матери и племянницей его отца[495]495
  Eus. I. p. 249; Justin XXVIII. 1, 2; Agatharchides, frag. 19 = F.H.G. iii. p. 196. Ошибку у Юстина (ad fratrem Antiochum, 1, 4) следует объяснить не так, как ее объясняет Белох, предполагая, что это относится к племяннику Стратоники Антиоху Гиераксу, но считая, что в своем источнике Юстин прочел, что Стратоника была названа (совершенно правильно) сестрой царя Антиоха II, который правил на момент ее брака.


[Закрыть].

Война с Птолемеем застряла на мертвой точке (по крайней мере в Малой Азии), война, в которой прибрежные греческие государства и соседние острова были и театром, и наградой за победу. Военное счастье продолжало колебаться, и какого-либо прогресса в войне заметно не было. В последние годы правления Антиоха I или в первые годы царствования его сына[496]496
  После постановления Ионийского союза (Michel, No. 486, см. p. 150), где среди послов фигурирует уроженец Эфеса.


[Закрыть] Эфес, торговый центр Малой Азии, перешел из рук Селевкидов в руки Птолемеев. Сам сын царя Птолемея, которого тоже звали Птолемей, командовал удерживавшим его гарнизоном – как мы понимаем, гарнизон этот состоял преимущественно из полудиких жителей Фракии[497]497
  Athen., XIII. 593 a.


[Закрыть]. Однако за этим существенным приобретением для Птолемеев быстро последовали такие же существенные потери. Милет, где, как мы уже видели, было почтительно посвящено изображение сестры Птолемея, примерно в это время попал под власть тирана по имени Тимарх. Предполагали, что этот человек был этолийским кондотьером, который когда-то высадился на берегу Малой Азии и победил какого-то командующего царя Птолемея[498]498
  Polyaen., V. 25; Frontin. Strateg. III. 2, 11; cf. Niese ii. P. 134, note 6.


[Закрыть]. Такое весьма возможно, и если это было так, то Тимарх должен был захватить Милет силой. В любом случае тиран Тимарх не считал, что подчиняется Птолемеям или Селевкидам. Вполне возможно, что в тот момент соперничество между двумя домами позволяло князькам поддерживать между тем свою независимость. В Эфесе юный Птолемей отказался подчиняться отцу и стал действовать в собственных интересах. Он и тиран Милета объединились[499]499
  Trog. Prol. XXVI.


[Закрыть]. Однако они не рассчитали сил, с которыми им приходилось иметь дело. Милет был снова захвачен Антиохом II, и теперь поток лести демоса обратился на дом Селевкидов. Прозвище Бог, которым потом был награжден Антиох, как говорили, впервые прозвучало в Милете[500]500
  App. Syr. 65.


[Закрыть].

Правление молодого Птолемея[501]501
  H. von Prott (Rhein. Mus. liii. (1898), p. 471 f.) отождествляет Птолемея, командовавшего в Эфесе, с тем Птолемеем, который фигурирует как соправитель в папирусах до 259–258 гг. до н. э., но после этой даты исчезает. Это кажется вполне вероятным. Однако, когда фон Протт идет дальше и отождествляет его и с Птолемеем, сыном Лисимаха, который на какой-то момент оказался на македонском троне, а также с Птолемеем, отцом верховной жрицы Береники, и говорит нам, что этот Птолемей последовал за своей матерью Арсиноей в Египет, где царь Птолемей усыновил его и признал своим наследником, он, как мне кажется, предлагает теорию, которая не подтверждается фактами. Столь значительное событие – то, что дом Лисимаха вновь так решительно вышел на первый план, – не могло не оставить следов даже в наших фрагментарных источниках. Птолемей из Эфеса в обоих этих случаях не мог упоминаться просто как сын своего приемного отца, раз его истинное родство было столь блистательным и политически значимым.


[Закрыть] в Эфесе также внезапно закончилось. Его фракийские воины, понимая слабость его позиции, устроили мятеж. Птолемей бежал со своей любовницей Ириной в великий храм Артемиды. Фракийцы, которых святость храма не смутила, последовали за ним туда и там убили его. Ирина держалась одной рукой за дверной молоток, чтобы вымолить защиту богини и для себя, а другой, забрызганной кровью ее любовника, сжимала священные реликвии, – и ее тоже убили[502]502
  Athen., XIII. 593 b.


[Закрыть]. Эфес снова перешел в руки Селевкидов[503]503
  Niese (ii. P. 135) относит именно к этому моменту завоевание Эфеса каким-то Антиохом, описанное у Фронтина (Strateg. III. 9, 10). Низе (ii. P. 135) цитирует Inscr. in the Brit. Mus. Nos. 403, 423, чтобы доказать, что Антиох II вынес суждение в споре между Приеной и Самосом и что это должно значить, что Самос в тот момент находился под его властью. Но в No. 423 вообще ничего не говорится о Самосе, и мне не очевидно, что в No. 403 Антиох упоминается с какой-то другой целью помимо датирования некоторых событий его царствованием, что было вполне возможно как раз потому, что в сфере его влияния находилась Приена.


[Закрыть]. Есть две отдельные заметки, которые наше незнание о делах того времени не позволяет нам связать друг с другом или с событиями той эпохи, но они, видимо, показывают, что в какой-то момент при Антиохе II деятельность дома Селевкидов распространялась и на Европу. Одна из них – утверждение, выписанное из Мемнона[504]504
  Memnon 23 = F.H.G. iii. p. 538.


[Закрыть], что в какой-то момент чуть не разразилась война между Антиохом и Византием. Северная лига, которая, как мы видели, сражалась с Антиохом I, видимо, все еще существовала, так как тогда Гераклия послала контингент из сорока трирем в Византий, и война «не дошла ни до чего большего, кроме угроз»[505]505
  Niese (ii. P. 137) связывает этот конфликт между Антиохом и Византием с войной, в которой Византий за некоторое время до этого подорвал мощь Каллатиса, города, который, как полагает Низе, находился под защитой Селевкидов. Если же, однако, Антиох вмешался в это как покровитель Каллатиса, кажется маловероятным, что Гераклея, метрополия Каллатиса, так яростно противостояла ему.


[Закрыть].

Другая заметка[506]506
  Polyaen., IV. 16.


[Закрыть] показывает, что селевкидский царь лично ступил на землю Европы. Он осаждал или захватил[507]507
  Чтения разнятся: ἐπολιό ρκει, ἐπόρθει.


[Закрыть] фракийский город Кипселы. Многие старые фракийские аристократы встали на его сторону. Возможно, Антиох поддерживал местных жителей против пришедших в страну галатов, которые основали в тех местах отдельное царство. В любом случае он по-царски принял фракийских князей, которые присоединились к нему[508]508
  «Дружеские связи» этих галатов с Византием, о которых пишет Низе (ii. P. 138), видимо, состояли в том, что варвары вымогали у греков все более и более тяжкую дань или же угрожали уничтожить поля (Polyb., IV. 46).


[Закрыть]. Когда фракийцы из Кипсел увидели, что их соплеменники сопровождают греческого царя, сверкая украшениями из золота и серебряными доспехами, они объявили, что готовы не только подчиниться, но и сражаться под его знаменами. (Против кого? Византия? Галлов из Тилиса? Войск Птолемея?)

У нас нет никаких подробностей по поводу того, как Антиох II обходился с греческими городами, если не считать освобождения Милета. В этом городе еще и сто лет спустя продолжал жить в воображении граждан день, когда Гиппомах, сын Афинея, эритреец, пользовавшийся благосклонным отношением царя при селевкидском дворе, явился, облеченный авторитетом царя, дабы восстановить свободу и демократию[509]509
  ἀπόγονος ὑπάρχουσα Ἱππομά[χου] τοῦ Ἀθηναίου, ὃς κατήγ[α]γεν τ[ή]ν τ[ε] [ἐλ]ευθερίαν καὶ δημοκρατίαν παρ[ὰ β]ασ[ιλέως Ἀντι]όχου το[ῦ] Θεοῦ, Haussoulier, Revue de Philol. xxv. (1901), p. 6.


[Закрыть]. Когда Рим пришел, чтобы править Азией, ионийские греки все еще величали Антиоха II Богом и обращались к декретам, которыми он даровал им конституцию, как будто бы своей свободой они действительно были обязаны ему[510]510
  Joseph. Arch. XII. § 125.


[Закрыть]. Тем не менее именно при Антиохе II мы видим, что самый процветающий и блистательный из ионийских городов – Эфес, после того как он был отобран у Птолемея, попал под непосредственный контроль царя. Высказывалось предположение[511]511
  Haussoulier, Revue de Philol. xxv. (1901), p. 20.


[Закрыть], что после развода Лаодика держала в Эфесе свой, отдельный двор. В любом случае на момент кончины Антиоха, видимо, существовал царский чиновник, о котором говорят, что он был «поставлен над Эфесом»[512]512
  ̔ο ̓επι τῆς ̓Εφέσου, Phylarch. ap Athen. XIII. 593 b. Мы не знаем, был ли это гражданский управитель или командующий царским гарнизоном.


[Закрыть].

Именно к царствованию Антиоха II принадлежит важная надпись, найденная восемнадцать лет назад (1884) в Дурдуркаре (близ древней Эризы)[513]513
  Michel, No. 40.


[Закрыть]. Это единственный имеющийся у нас документ, который говорит нам что-либо о почитании монарха, установленном в царстве Селевкидов. Города, как мы уже видели, предложили божественные почести Александру и его наследникам в первом поколении. И примеры таких гражданских культов встречаются в наш период. До 277 г. до н. э. существовал жрец Антиоха I в Илионе[514]514
  Ibid. No. 525.


[Закрыть]; Ионийский союз присоединил почитание Антиоха I, его сына и соправителя Антиоха и Стратоники к почитанию «бога Александра»[515]515
  Ibid. No. 486.


[Закрыть], а в Эритрах были устроены игры в честь Антиоха I после его кончины: здесь он почитался под своим божественным именем Сотер, Спаситель[516]516
  Ibid. No. 457.


[Закрыть]. В Смирне Стратонику почитали как Афродиту Стратоникиду, а ее сын Антиох II со временем присоединился к ней[517]517
  Ibid. No. 19.


[Закрыть]; Милет, как мы уже видели, приветствовал Антиоха II как Бога. Но все эти культы были установлены городами: их не организовывало имперское правительство. Нет упоминаний об имперском культе царя и царицы, если не считать надписи в Дурдуркаре, и поэтому часто предполагалось, что это была инновация, введенная Антиохом II. Однако того случайного факта, что единственный наш документ относится к его царствованию, недостаточно, чтобы высказать такое предположение. Может быть, так оно и было; с другой стороны, подобный культ вполне мог существовать уже в правление первого Селевка. Документ, о котором мы говорим, является рескриптом Антиоха II Анаксимброту, предположительно – сатрапу Фригии, переадресованным Анаксимбротом вместе с сопроводительным письмом начальнику округа Диониту. В рескрипте царя сказано, что почитание его уже установлено в нескольких сатрапиях его царства, что в каждой сатрапии имеется верховный жрец, по имени которого датируются юридические документы и чье пребывание в должности, таким образом, предположительно является годовым. Царь теперь решил установить подобное же почитание царицы Лаодики; для этого в каждой сатрапии должна была быть верховная жрица. Для сатрапии Анаксимброта была назначена верховная жрица Береника, дочь Птолемея, сына Лисимаха; может быть, ее дедом был великий Лисимах.

В последние годы правления Антиоха II мы видим, что в отношении держав внезапно произошел полный переворот. Унылая война между Селевкидами и Птолемеями, которую, кажется, все уже принимали как должное, закончилась. Она не только закончилась: за ней последовал близкий союз. В доме Птолемеев не все было ладно. Во многих случаях его успехи пошли на спад. Мы уже видели, что случилось в Эфесе и Милете. Другое разочарование затронуло Птолемеев сильнее. Мятежный наместник Кирены, Маг, единоутробный брат Птолемея, который был союзником Антиоха I, заключил соглашение с египетским царем около 258 г. до н. э. Его дочь от Апамы, Береника, была помолвлена с молодым Птолемеем, наследником египетского трона, – при таком соглашении царства Египта и Кирены должны были снова объединиться в одно. К несчастью для Птолемея, Маг, заключив это соглашение, практически сразу умер, и царица-мать Апама, которая, таким образом, пришла к власти, немедленно отказалась от договора и нашла своей дочери мужа при настроенном против Птолемеев македонском дворе. Деметрий Прекрасный, брат царя Антигона, пришел к власти в Кирене. Селевкидской царице-матери по-прежнему принадлежала верховная власть, ибо Деметрий, хотя формально и был мужем Береники, вступил в связь с самой Апамой. Кирена продолжала оставаться занозой в боку Египта[518]518
  Just., XXVI. 3. Апама из-за характерной для Юстина небрежности названа тут Арсиноей.


[Закрыть].

Предполагается, что Птолемей выступил с инициативой, предложив мир Антиоху. Судя по всему, он сделал это предложение привлекательным для Селевкидов. Птолемей предложил руку своей дочери, другой Береники, Антиоху, который со своей стороны должен был из-за этого разойтись с прежней своей царицей, Лаодикой. Рука Береники должна была принести с собой и более существенные выгоды: в народе царевну стали называть Фернофорой, приносящей приданое[519]519
  Jerome, in Dan. 11.


[Закрыть]. Каковы были эти выгоды – мы можем лишь предполагать. Вполне возможно, что речь шла о каких-то территориальных уступках. Сравнив приведенный у Феокрита список стран, находившихся под властью Птолемеев, с теми, которые перечислил Птолемей III (в своей надписи в Адулах), которые он унаследовал от своего отца, можно заметить, что Киликия и Памфилия, присутствующие в первом списке, отсутствуют во втором. Поэтому вполне возможно, что согласно этому договору Птолемеи отказались от притязаний на данный регион; возможно, им уже пришлось вывести оттуда войска.

При селевкидском дворе произошли незамедлительные изменения. Лаодика исчезла. У ее сыновей, Селевка и Антиоха, появился соперник – ребенок, которого родила Антиоху Береника. Возможно, теперь резиденция двора стала более постоянной и располагалась в Сирийской Антиохии, ближе к царству Птолемеев, вместо Малой Азии, где сильны были позиции Лаодики. Дружеские услуги между династиями в любом случае стали теперь обычным делом. Врач Клеомброт с Кеоса, которого, возможно, послали из медицинской школы в Александрии, был награжден Птолемеем сотней талантов, поскольку он успешно вылечил Антиоха[520]520
  Plin., VII. § 123. Эта история ошибочно отнесена к другому персонажу – Эрасистрату, Plin. XXIX. § 5.


[Закрыть]. Бочки с нильской водой систематически доставлялись Беренике в ее новую резиденцию[521]521
  Athen., II. 45 c.


[Закрыть]: было отмечено[522]522
  Mahaffy, Empire of the Ptolemies, p. 171.


[Закрыть], что нильская вода славилась тем, что способствовала плодовитости[523]523
  Plin., VII. § 33.


[Закрыть].

Все, казалось, шло гладко. Но брошенная царица не была женщиной, которая могла бы спокойно сидеть и терпеть унижение. Она яростно старалась вернуть себе прежнее положение, и наконец ей это удалось, ибо, если политика привязывала Антиоха к Беренике, сердце его, как говорили, принадлежало Лаодике. В 246 г. до н. э. Береника сидела одна в Антиохии, а царь был за Тавром – он снова жил с прежней царицей. Затем он внезапно скончался в Эфесе[524]524
  Eus., I, p. 251.


[Закрыть]. Лаодика (так, по крайней мере, считали) прервала жизнь царя с помощью яда, чтобы восшествие ее детей на престол больше не зависело от капризов мужа[525]525
  App. Syr. 65; Val. Max. IX. 14; Plin. VII. § 53; Jerome in Dan. 11, 6.


[Закрыть].

Мир в Азии, столь недавно достигнутый, внезапно испарился.

Глава 10
Селевк II (Каллиник) и Селевк III (Сотер)

ВОЙНА ЛАОДИКИ

Селевкидское царство перестало быть единым. В нем было две царицы-соперницы, обе мужественные, решительные женщины, как было принято у македонских царевен: Лаодика за Тавром, Береника – в Сирии. Сын Береники, который, возможно, был провозглашен царем в Антиохии, конечно, был еще ребенком в колыбели; старший сын Лаодики, Селевк, был юношей, приближавшимся к порогу совершеннолетия[526]526
  Он был достаточно взрослым, чтобы несколько лет спустя лично участвовать в войне. Сказано, что около 240 г. до н. э. его младшему брату Антиоху было четырнадцать (Just., XXVII. 2, 7). По такому подсчету в 246 г. ему было восемь.


[Закрыть].

Селевк был провозглашен царем в Эфесе и Малой Азии, чтобы поддержать свое право против ребенка Береники. Лаодика, как рассказывали[527]527
  Val. Max. IX. 14; Plin. VII. § 53.


[Закрыть], прибегла к хитрости: она переодела некоего Артемона, который был очень похож на царя Антиоха, и положила его на царское ложе до того, как стало известно о смерти царя, чтобы в присутствии вельмож двора он мог торжественно заявить, что сын Селевк – его истинный наследник. Лаодика провозгласила своего сына царем, но вскоре бразды правления оказались в ее руках.

Конечно, дальше должна была начаться гражданская война между двумя царицами-матерями. В самом царстве Лаодика, старая царица, была сильнее; за спиной Береники стояла вся мощь Египта. Все зависело от того, сможет ли Лаодика нанести удар достаточно быстро. Даже в Антиохии у нее были свои сторонники, среди них – некий Генней или Кеней[528]528
  Jerome ad Dan. XI. 6 упоминает Икадиона и Геннея; последний – видимо, тот же самый, что Кеней у Валерия Максима.


[Закрыть], один из главных магистратов города. Ей пришла в голову смелая мысль – похитить ребенка соперницы. Посланники Лаодики, возможно поспешно прибывшие в Антиохию с теми же вестниками, что сообщили новости о смерти царя, организовали заговор. Он удался: юный царевич исчез.

В таком крайнем положении Береника проявила отвагу львицы. Думали, что ребенка унесли в определенный дом. Береника немедленно вскочила на колесницу, взяла в свои руки копье и поскакала туда. По дороге ей встретился Кеней. Царица метнула в него копье и промахнулась. Не растерявшись, Береника бросила в него камень, сбивший врага с ног. Отчасти враждебная толпа собралась у закрытых дверей, где, как думали, был царевич. Но она разбежалась при приближении разъяренной царицы. И здесь история обрывается[529]529
  Val. Max. IX. 10.


[Закрыть]. Другой автор[530]530
  Polyaen., VIII. 50.


[Закрыть] рассказывает ее с более позднего момента. Судьба царевича остается загадкой: неизвестно, жив ли он или мертв. Очевидно, народ в Антиохии был настолько на стороне Береники, что убийцы не осмелились бы признаться в том, что они сделали. К этим чувствам и обратилась Береника. Она обратилась к народу с мольбой, и буря общественного негодования была так сильна, что виновным магистратам пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Ребенка показали народу как маленького царя и окружили всеми полагающимися почестями; у них все еще было достаточно власти, чтобы оставить ребенка себе. Однако им пришлось прийти к какому-то соглашению с царицей и позволить ей устроиться в той части царского дворца в Дафне[531]531
  Just., XXVII. 1, 4.


[Закрыть], которую можно было оборонять, с отрядом галатских телохранителей.

Для планов Лаодики все оборачивалось не очень удачно. Все зависело от того, чтобы раздавить Беренику до того, как на ее защиту прибудут войска египтян. И, закрывшись во дворец в Дафне, Береника могла выиграть время. Государство Птолемеев на тот момент было в таком положении, что могло нанести серьезный удар. Проблема Кирены наконец решилась, к удовлетворению Птолемеев. Молодая царица, Береника, дочь Мага, узнала об отношениях своего мужа Деметрия с ее матерью и, выказав характерный дух своей семьи, приказала убить его в постели Апамы прямо у нее на глазах. Затем она возобновила свою прерванную помолвку с наследником трона Птолемеев. Примерно в то же время, когда другая Береника, ее кузина, выдерживала осаду в Дафне, старый царь Египта умер; правительство перешло в молодые и энергичные руки. На трон вступил Птолемей III: он женился на Беренике из Кирены и приготовился к тому, чтобы со всеми силами своего царства встать на защиту своей сестры. В то же самое время за борьбой двух цариц с замиранием сердца следило все царство Селевкидов. Многие греческие города Азии[532]532
  Невозможно сказать, какие именно, за исключением Магнесии-на-Сипиле; в их числе не были Смирна или Магнесия-на-Меандре (Michel, No. 19), Милет (Haussoullier, Revue de Philol. xxv. (1901), p. 125 f.), Эфес (Flinders Petrie Papyr.). Позиции Лаодики были сильны в Малой Азии; может быть, речь скорее идет о городах Сирии.


[Закрыть] были за Беренику и призвали свои гражданские силы[533]533
  Just., XXVII. 1, 5.


[Закрыть]. Войска стали отправляться из их гаваней или двигаться по дороге в Антиохию. Беренике нужно было только сидеть в своей крепости и ждать.

Надежды Лаодики на успех, казалось бы, почти рухнули. Но даже в этом положении она преуспела. Казалось невероятной глупостью со стороны Береники подставить себя под удар – чтобы ее немедленно устранили. Однако ее уговорили поверить клятве ее врагов, а ее врач Аристарх, который руководил ею, на самом деле был орудием в руках Лаодики. И здесь нам рассказывают еще об одном странном происшествии, которое придает всей истории этих событий какой-то мифический оттенок. Как говорят, служанки Береники, после того как сделали все возможное, чтобы закрыть царицу собственными телами, – и многие из них пали, – скрыли ее тело и поставили одну из них, которая была ранена, но не смертельно, на ее место, чтобы до прибытия египетского царя сохранить иллюзию того, что царица и ее сын все еще живы[534]534
  Polyaen., VIII. 50; Just., XXVII. 1, 7.


[Закрыть].

Между тем Лаодика укреплялась в Малой Азии. Милет поспешно объявил о своей преданности Селевку II: его посольство одарило юного царя лавровым венком, собранным в священных пределах храма в Дидимах[535]535
  Haussoullier, Revue de Philol. xxv. (1901), p. 126.


[Закрыть]. Многие другие греческие города поступили так же. Однако атака Птолемея III имела ужасное воздействие на разделенное царство. Он явился во главе своей армии в Сирии до того, как о гибели Береники и ее сына стало точно известно, и во многих местах его считали скорее союзником, нежели завоевателем[536]536
  Polyaen., VIII. 50.


[Закрыть]. Когда государства, которые взялись за оружие для защиты Береники, узнали, что уже слишком поздно, у них не осталось выбора: они скомпрометировали себя и должны были присоединиться к нему[537]537
  Just., XXVII. 1, 8.


[Закрыть].

Великие события последующих лет затемнены характером наших источников. В их туманном описании мы видим завоевание Азии, которое пошло гораздо дальше древнего вторжения Тутмоса и даже напоминает триумфальный марш Александра. Однако если мы посмотрим ближе, то у нас, думаю, возникнет более скромное впечатление о подвигах Птолемея Эвергета. Война, которую современники называли «Войной Лаодики» (Λαοδίκειος πόλεμος)[538]538
  Inscr. in the Brit. Mus. No. 403, l. 134.


[Закрыть], делится на два театра – война на суше и война на море. Из них война на море действительно была более важна, и здесь успехи Птолемея были более прочными. Именно на море власть Птолемеев была сильна: им действительно уже удалось обеспечить себе несколько опорных пунктов на берегах и островах Леванта, а Птолемею Эвергету удалось довести до предела традиционную политику его дома. На побережьях Финикии, Ликии и Карии Птолемей уже господствовал; он обладал Кипром и федерацией Киклад[539]539
  Michel, No. 1239.


[Закрыть]. Морская война Птолемея III завершила труды его отца и деда. То, что было потеряно в последнее время, – берег Киликии, например, и Эфес – он возвратил. Граница власти Птолемеев шла еще дальше вдоль берегов. Даже приобретения дома Селевка во Фракии, от которой он был немедленно отрезан силой, господствующей на море, перешли к Египту.

Любопытным образом для нас осветился еще один момент этой войны. Командир селевкидского эскадрона на берегах Азии послал домой листок папируса, где рассказывается о его операциях. Этот листок – или куски его, изношенные, но еще частично читаемые, – однажды попали в руки современных археологов.

Там, где письмо начинает быть понятным, рассказывается о захвате какого-то города отрядом сил Птолемея: очевидно, это один из городов Киликии. Какая-то партия среди жителей, видимо, пришла к соглашению с войском завоевателей, и город был взят ночью, неожиданно. В него поставили гарнизон, чтобы удерживать город под командованием офицера по имени Эпиген. Затем, после пробела, документ, видимо, говорит об отряде из пяти кораблей на службе Селевкидов: они, действуя по указке «сестры» (то есть Лаодики), собрали все деньги, какие только могли, вдоль берега и разместили их в (Киликийской) Селевкии – всего 1500 талантов. В Селевкии командовал селевкидский управитель Киликии (ὁ ἐν Κιλικίᾳ στρατηγός) Арибаз, и его целью было передать эти собранные средства Лаодике в Эфес. Однако до того, как он успел это сделать, город Солы и подчиненные стратеги Киликии, начальники округов, перешли на сторону Птолемея и вместе с войсками Птолемея под командованием Пифагора и Аристокла атаковали Селевкию. Город – и даже его цитадель – были взяты штурмом. Арибаз попытался скрыться за Тавром, однако попал в руки местных племен, которые жили вокруг перевалов; они отрубили ему голову и доставили ее в Антиохию.

Остальная часть документа рассказывает об операциях на сирийском, а не киликийском берегу, в которых автор письма, судя по всему, лично принимал участие. Отряд Птолемея из стольких кораблей, сколько, как считалось, могла вместить гавань (Сирийской) Селевкии, отправился в море в первую ночную стражу. Как предполагает Келер, местом его отплытия был Саламин на Кипре. Примерно в три часа на следующий день он нанес удар на сирийском берегу в Посидии – это крепость примерно в двадцати милях к югу от Селевкии. Тут флот остался на ночь, а на следующей заре отправился к Селевкии. Здесь его приняли с распростертыми объятиями. Жрецы, магистраты, народ, войска гарнизона в праздничных одеждах стекались на дорогу к гавани, чтобы встретить его. Из Селевкии отряд Птолемея пошел на саму Антиохию, до которой в то время можно было добраться по воде. В Антиохии стояли значительные военные силы, и начальники округа, «сатрапы» соседней страны, судя по всему, собрались в стенах города. Судя по всему, сначала Антиохия пыталась сопротивляться. Но вид войск Птолемея убедил жителей, что это безнадежное занятие. Антиохия, как и Селевкия, приняла завоевателей. Процессия из первых людей города, сатрапов, командующих, жрецов и магистратов в сопровождении «юношей из гимнасия» и народа, все в венках, пришли навстречу войскам Птолемея. «Они привели всех животных для жертвоприношения на дорогу за воротами; некоторые пожимали нам руки, а некоторые приветствовали нас аплодисментами и криками». Тут документ обрывается, показывая, что главный город селевкидской Сирии оказался в руках Птолемея[540]540
  Flinders Petrie Papyri (Mahaffy), Part II. No. 45; Köhler, Sitzungb. Der könig. Akad. zu Berlin, 1894, p. 445 f.; Wilcken, Griechische Papyri, p. 52.


[Закрыть].

Что касается войны на суше, главным нашим источником является Monumentum Adulitanum – камень с надписью, который видел в Адулах в Абиссинии в VII в. н. э. Косьма Индикоплов: он оставил нам копию надписи[541]541
  Michel, No. 1239.


[Закрыть]. Это был памятник, поставленный каким-то чиновником Птолемеев в отдаленном гарнизоне на Красном море: здесь было рассказано о завоеваниях царя. Там описано, как он отправился в Азию с пешими воинами, и конями, и кораблями, «и со слонами», как не преминул заметить чиновник (его главным делом в Адулах, судя по всему, было обеспечить их поставку), «из страны троглодитов (то есть с берега Красного моря) и Эфиопии, которых его отец и сам он первыми приказали поймать в этих местах и привести в Египет, и тренировать для службы на войне», как он «стал повелителем всей страны по эту сторону Евфрата (то есть Северной Сирии), Киликии, Памфилии, Ионии, Геллеспонта и Фракии, и всех войск в этих странах, и индийских слонов, и сделал всех мелких князей в этих странах своими подданными», и как затем он пересек Евфрат и вторгся в далекий Иран.

Следует заметить, что до перехода через Евфрат не упоминается ни одна страна, которая не была бы открыта для атак с моря. Сухопутные войска Птолемея никогда не переходили Тавр. Обеспечив путь через Северную Сирию (сама Антиохия, как мы уже видели, была взята в результате атаки с моря), они направились на восток. В Малой Азии – до сих пор скорее она, а не Сирия была базой Селевкидов – двор Лаодики и Селевка был в безопасности от завоевателей, если не считать берега. И даже берег был лишь отчасти захвачен флотом Птолемеев. Действительно, Эфес, где еще располагалась Лаодика в тот момент, когда полководец Птолемеев писал свое письмо, уже давно попал в руки Птолемея, и селевкидский двор отступил, несомненно, на безопасное расстояние – в Сарды. Однако Милет и Смирна остались в союзе с Селевкидами.

О потере Эфеса, видимо, можно узнать из истории, которую рассказывает Филарх[542]542
  Athen., XIII. 593 c.


[Закрыть]. Двор располагался в каком-то другом месте (не в Эфесе), о котором не говорится: безусловно, это должны были быть Сарды. Однако Эфес все еще находился в руках Лаодики, поскольку Софрон, правитель города (ὁ ἐπι τῆς ̓Εφέσου), был призван на аудиенцию к царю. Каким-то образом он вызвал неудовольствие Лаодики, и она решила с ним расправиться. Однако среди служанок Лаодики была Даная, дочь того знаменитого придворного Леонтиона, который блистал среди соратников Эпикура. Даная всегда была рядом с царицей и знала о всех ее планах. В былые дни Софрон был ее любовником. Когда Софрон предстал перед царицей, Даная сидела рядом с нею. Во время разговора Лаодики с Софроном Даная поняла правду: Лаодика хочет его убить. Она сделала ему быстрый, незаметный знак. Он все понял. Софрон притворился, что в целом согласен со всем, что предлагает Лаодика, но просит еще два дня на размышление. Лаодика согласилась. В следующую ночь Софрон бежал в Эфес, спасая свою жизнь. Тогда Лаодика поняла: это дело рук Данаи. Немедленно старая дружба растаяла в огне мстительной ярости. Даная предстала перед Лаодикой, как преступница, но на все вопросы царицы она отвечала презрительным молчанием. Ее увели, чтобы сбросить со скалы. Выходя, она сказала фразу, которую окружавшие ее люди сочли достойной увековечения: «В обычной своей жизни люди мало обращают внимания на религию – и в этом они правы. Я спасла человека, которого любила, и вот какую награду я получаю от Сил, что стоят над нами. Лаодика убила своего любимого, и считается, что она заслужила все свои почести».

Итак, Софрон бежал в Эфес. Город был небезопасным местом, пока им владела Лаодика. Возможно, именно Софрон теперь призвал войска Птолемея. В любом случае через несколько лет мы видим город занятым гарнизоном Птолемея, а командующим одного из флотов Птолемея числится некий Софрон[543]543
  Trog. Prol. XXVII; следует читать Antigonus Andro proelio navali Sophrona vicerit (C. Müller) вместо рукописного Antigonum Andro proelio navali ophrona vicerit.


[Закрыть].

Юный царь Селевк, судя по всему, рано встал во главе армии за Тавром, чтобы защитить или отвоевать Сирию и восточные провинции[544]544
  См. Приложение K.


[Закрыть]. В его отсутствие и в отсутствие войск, последовавших за ним, дела у сторонников Селевкидов на побережье пошли совсем плохо. Например, Смирна была атакована не только флотом Птолемея, но и своей соседкой, Магнесией на Сипиле, где было большое военное поселение, объявившее, что является противником Лаодики и Селевка: его обитатели разорили поля Смирны[545]545
  Smyrnaean Inscr. (Michel, No. 19), l. 1–3; l. 42, 43.


[Закрыть]. Но все-таки Смирна держалась и в этом регионе власть Селевкидов осталась неприкосновенной. Колония в Магнесии была вынуждена вернуться к старому союзу, и спустя какое-то время она была включена жителями Смирны в их собственное государство[546]546
  Smyrnaean Inscr., l. 19, 20.


[Закрыть].

В обмен на верность царь осыпал Смирну своими милостями. Он дал обычное обещание, что город останется автономным и не будет платить дань[547]547
  Michel, No. 258, Smyrnaean Inscr. l. 11, 12.


[Закрыть]. Он также гарантировал ему владение всей территорией, которой он уже владел, и обещал вернуть то, чем он владел раньше. Более того, он сам был горячо заинтересован в том, что было главным интересом города, – в великом храме Афродиты Стратоникиды. Для Смирны было бы очень выгодно, если бы она сама могла укрыться за святостью своего храма, если ее можно было считать «священной и неприкосновенной» (ἱερὰ καὶ ἄσυλος). Она могла достичь этой выгоды только в той степени, в какой независимые державы тогдашнего мира и все, у кого были физические возможности нарушить эту святость, могли согласиться уважать ее. Теперь целью Смирны было достичь такого признания. Она начала с того, что получила предсказание дельфийского оракула в пользу своих притязаний. Вооруженный пророчеством, город обратился к селевкидскому царю. Сам Селевк горячо встал на сторону своего верного города. Он написал письма ко всем городам греческого мира, «к царям и правителям, городам и народам»[548]548
  Smyrnaean Inscr. l. 11.


[Закрыть], прося их признать храм Афродиты Стратоникиды убежищем, а Смирну – городом священным и неприкосновенным. Один из ответов ему сохранился: от города Дельфы, который, поскольку именно оттуда происходил первоначальный оракул, естественно, был благоприятен. Он поручает феорам, которые были посланы по греческим городам, дабы пригласить их жителей на Пифийские игры[549]549
  Ассулье предполагает, что игры, о которых идет речь, состоялись в 238 г. до н. э. Может быть, это были и предыдущие игры, 242 г.


[Закрыть], выразить особую благодарность царю Селевку как за его благочестие в повиновении оракулу, так и за почетное обращение с греческим городом[550]550
  Michel., No. 258.


[Закрыть].