Текст книги "Единожды солгав"

– Я не приз, – сказала она ему с возмущением.

– Это ты сейчас это понимаешь. Ты повзрослела, наверное, поумнела, тебе захотелось почувствовать себя самостоятельной и независимой. А разве тогда ты не была удовлетворена лишь тем, как ты выглядела, и как сумела распорядиться своей красотой?

Алёна тоже поднялась из-за стола, не смогла больше усидеть, забрала пустые тарелки и отнесла их в раковину. Чувствовала, что от накатившего на неё негодования начинают трястись руки. А Барчуку сказала:

– Я не хочу это обсуждать.

Он неожиданно поймал её за руку и притянул к себе. И не смотря на то, что Алёна пыталась сопротивляться, получилось у него довольно легко. Притянул к себе и обнял за плечи. А Алёна отвернулась, не желая смотреть Михаилу в глаза.

– Мне очень хочется увидеть тебя настоящую. Любопытно, правда. Ты злая, расчётливая или испуганная?

Алёна помолчала, привыкая к ощущению тяжести на своих плечах от его руки, от жара, который она дарила.

– Вдруг всё вместе? – проговорила она негромко.

– Тоже интересный вариант.

– Для кого интересный?

Михаил неожиданно её встряхнул.

– Алён, ты можешь расслабиться, в конце концов? У тебя когда-нибудь были отношения без свадебных приготовлений?

Алёна неуютно повела плечами, словно пытаясь выйти из круга его рук.

– Не сомневаюсь, что у тебя их было с лихвой.

Михаил хохотнул, явно довольный собой. Потёр подбородок, Алёна невольно отследила этот его самодовольный жест. Очень захотелось пнуть его по лодыжке, от души так пнуть. Но Михаил в этот момент опустил взгляд к её лицу. Пожал плечами.

– Да, я предпочитаю поостеречься и сразу в загс не бежать.

– А то бы тебя там уже в лицо узнавали, – не удержалась Алёна от язвительности. – С периодичностью раз в неделю.

Он взял и хлопнул её по ягодицам, получилось звонко и весьма ощутимо. Алёна от неожиданности подпрыгнула, после чего возмущённо пихнула Барчука в живот. А он снова рассмеялся. И нахально заявил:

– Я могу быть очень верным и постоянным. Просто мне не везло.

– Почему-то мужикам всегда не везёт. А мы просто задыхаемся от везения.

– Ты сейчас злишься на всю мужскую половину человечества или конкретно на меня?

– На всю. И на тебя в том числе.

– А за что, можно узнать?

Алёна вздохнула. Помолчала, потом сказала:

– Потому что не понимаю, что у тебя на уме.

– На уме? – переспросил Михаил. И красноречиво хмыкнул. – Не так уж много всего. Ты, наверняка, не удивишься.

– А если кто-нибудь меня узнает? Вот просто узнает, Миша, что тогда будет?

Он нахмурился. Точнее, в недоумении сдвинул брови.

– Не понимаю.

– Я была проклятием именно в твоей семье.

Сказала это, и поняла, как сильно сглупила. Её слова можно было понять так, что она уже с его родственниками знакомиться планирует. Как Барчук и сказал: вечное ожидание замужества, причём, удачного.

Неизвестно, что подумал Михаил Сергеевич, всё-таки выдержал короткую паузу, после которой сказал:

– Тебе надо расслабиться. Знаешь, обычно людям советуют задуматься, наконец, о завтрашнем дне, а тебе нужно совершенно другое. Тебе надо пожить одним днём. И я готов тебе в этом помочь.

– Боюсь спрашивать – как.

– Ты вредная женщина, красота ты моя. Вместо того, чтобы просто обрадоваться, ты вредничаешь.

Алёна закинула голову, в лицо Барчуку посмотрела, напустила в глаза побольше тумана.

– Хочу знать, чему радоваться. А то вдруг не пойму и пропущу момент.

– Не пропустишь, – пообещал Михаил. – А пропустишь, я тебе укажу на твоё явное упущение. По отношению ко мне. – Его ладонь в этот момент уже поглаживала спину Алёны, а сам Барчук продолжал смотреть ей в лицо, и не в глаза, смотрел на губы. Алёна так и стояла, откинув голову назад, и ничего удивительного, что уже сама мысленно Барчука поторапливала. А он продолжал что-то говорить, но голос становился всё тише, всё вкрадчивее, он сам всё ниже склонялся к ней, и Алёна в какой-то момент не выдержала, обняла его рукой за шею, притягивая его голову ниже, и поцеловала.

И в этот момент всё ушло. Проблемы, сомнения, разочарования. Всё случилось, как в прошлый раз. Когда после первого поцелуя всё отступило за невидимую грань, и можно было расслабиться, и, наконец, снять с себя маску, которая так осточертела ей за много лет. А с Барчуком можно было не притворяться. Да, её злило, даже выводило из себя то, что Михаил мнил себя знатоком её души, пытался поучать, но в то же время, нужды притворяться рядом с ним, у Алёны не было. Она не боялась, что он ужаснётся и станет её презирать, непонятно почему, но в нём Алёна была уверена. Да, Барчук преследовал свои интересы, и не только в отношении неё, но всегда и во всём. И, наверное, поэтому не старался разглядеть в людях и ситуациях только положительные стороны, он был готов ко всему. И идеальным, как Прохоров, совсем не был. Не стеснялся чёрных пятен на своей биографии, и легко принимал чужие недостатки. Скорее всего, поэтому Алёна и не стремилась, не старалась быть рядом с ним хорошей. Рядом с ним порой хотелось ругаться, кричать и злиться на весь мир, не проглатывая свои обиды и разочарования. А Барчук только слушал бы и кивал, причём выглядел бы довольным её срывом, почему-то Алёна была в этом уверена. Он всегда старался вывести её на чистые эмоции, какими бы они ни были.

Также было и с любовью. Или с сексом. Алёна даже не знала, как назвать то, что между ними происходит. Наверное, если она всё же назовёт это любовью, Миша рассмеётся. Не зло, не надменно, но ему будет смешно. Но как ни назови, а то, что между ними происходило, останься они наедине, безумно волновало. Кровь бурлила, все мысли покидали сознание, и все инстинкты и желания переключались в некую животную плоскость, и Алёне даже немного стыдно за себя становилось. Она всегда говорила себе, что секс не должен быть просто сексом, актом или инстинктом. Как и всем девушкам, ей хотелось любви, романтики, теплоты. Так, как было у неё с Вадимом. Но вся эта романтика и сладкие прикосновения никогда не лишали её возможности думать, терять голову, и, в конечном итоге, любовные отношения с Вадимом, даже в постели, превратились в хорошо отрепетированный спектакль, по окончании которого Прохоров оставался крайне доволен, а Алёна удовлетворена сыгранной ролью.

С Барчуком так не получалось. С ним случалось безумие, незапланированное, немного постыдное, но от этого настолько фантастическое, что после в душе и во всём теле ощущалась лишь пустота и трепет. Вот и сегодня всё случилось бездумно, всего несколько поцелуев, жарких, соскучившихся, и его руки уже под подолом её юбки, расстёгивают молнию и стягивают трусики. Алёна ещё попробовала протестовать, что-то сказать, по крайней мере, напомнить, что в этой квартире есть спальня, а в ней огромная кровать. Но ей закрыли рот поцелуем, настолько страстным и упоительным, что спустя пару минут она сама потянулась к пряжке его ремня. Надо сказать, что подобного с ней ещё не случалось. Кухня, обеденный стол, распахнутая балконная дверь, и гуляющий по комнате ветер. И она, голая, на столе, прильнувшая к разгорячённому мужскому телу, без единой мысли в голове. Может быть, сумев опомниться, всего на мгновение, и взглянув на происходящее со стороны, ей стало бы смешно, а они с Мишей показались бы глупыми и нелепыми, но с ним опомниться не получалось, и Алёне было совершенно всё равно, чем именно они занимаются. Любовью, сексом или играют в шахматы на раздевание. И только когда из груди вырвался стон, а руки безвольно скользнули по его груди, она открыла глаза и стала смотреть в его лицо. Миша навис над ней, упёрся руками в стол и наблюдал.

– Я же говорил, что тебе нужно расслабиться, – проговорил он, усмехнувшись.

– Ты помог, – согласилась Алёна в лёгком смущении. Попробовала сесть, но Михаил удержал её, и лежать перед ним голой на обеденном столе всё же было неловко. А он ещё и разглядывал её, ощупывал взглядом, водил ладонью по её телу, затем потянул за волосы. Алёне пришлось подчиниться, закинуть голову, а Барчук наклонился и прижался губами к её шее, даже сделал попытку укусить. Алёна прикрыла глаза и выдохнула, получилось с надрывом. И кожей почувствовала, как губы Миши раздвинулись в довольной улыбке. Затем он поднял голову и заглянул Алёне в глаза.

– О чём ты думала?

Она посмотрела на него, недовольная его вопросом. А ещё тем, что он вообще заставляет её что-то говорить и как-то формулировать свои мысли в этот момент.

– Ни о чём я не думала!

Он улыбнулся, весьма довольный собой.

– А теперь представь, что так будет каждый день. Что ты каждый день будешь думать только о том, что происходит здесь и сейчас. Судя по тому, как ты поддаёшься, – он многозначительно хмыкнул, – на мои уговоры, тебе будет нетрудно перестроиться.

– Всерьёз собираешься взять надо мной шефство?

– Если честно, горю желанием, – ответил он ей в тон.

Алёна всё-таки рассмеялась. А потом уже предприняла решительную попытку выбраться из-под его тела.

– И нацелены на результат, Михаил Сергеевич. – Обернулась на него и добавила: – Мне это очень нравится.

13 ГЛАВА

Принять тот факт, что в её жизни появился Михаил Барчук, было достаточно сложно. Речь даже шла не о новом мужчине, не о любви, не о страсти, которая, без сомнения, в их отношениях играла ключевую роль. Всё дело было в том, что это именно Михаил Барчук. И Алёна не могла так сразу ответить на вопрос, что именно в Мише так будоражит и волнует её кровь. При любой возможности, она наблюдала за ним украдкой, прислушивалась к его голосу и дыханию, и понимала, для себя понимала, что совершенно неожиданно оказалась на краю огромной пропасти. Это было незнакомое ощущение, и, если честно, не такое уж и страшное. Она довольно часто ловила себя на мысли, что смотрит в эту пропасть, будто пытается заглянуть в собственную душу, и искала в темноте и пустоте ответы. Наверное, потому, что её жизнь, череда её привязанностей к людям, и напоминали ей бездонную яму. Люди, даже важные для неё, появлялись и исчезали, будто шагали с обрыва, и думать о них, страдать, смысла не было. Никто никогда не возвращался, и Алёна приучила себя не заглядывать в эту пустоту, не ждать их. А теперь пыталась рассмотреть в этой пропасти себя саму. И где-то далеко внизу почему-то видела Мишу, и это пугало. Барчуку совершенно нечего было делать в её душе, даже на её донышке. Особенно там, ведь изгнать его с такой глубины будет очень непросто. Но он был там, был рядом, что-то делал, говорил, смеялся иногда, и на Алёну поглядывал со значением. А она притворялась спокойной и равнодушной, а сама украдкой наблюдала за каждым его движением и жестом.

Таких мужчин следовало бояться. Смешно, но ей об этом когда-то рассказал Валера. Что есть на свете мужчины, всё-таки есть, которые проходят по жизни женщины бульдозером, не предпринимая для этого особых усилий. Порой одной улыбкой, или единственной ночью, а женщина теряет покой и разум. И поэтому следует держаться от таких мужиков подальше.

Когда Валера ей об этом говорил, это напоминало страшную сказку, или, по крайней мере, небылицу. И Алёна смеялась, и над историей, и над впечатлительностью Валеры, и говорила, что никогда таких роковых красавцев не встречала. А оказывается, для того, чтобы запасть ей в душу, и красавцем быть не надо. Тем более, роковым. Внешность – это, наверное, последнее, о чём Михаил Сергеевич в своей жизни задумывался. А Алёна смотрела на него – днями, ночами, а особенно, по утрам, и понимала, что насмотреться никак не может. И любовь тут была совершенно не при чём. О какой любви может идти речь после недельного общения? Но Миша вдруг оказался особенным, нужным, в него хотелось вцепиться и никогда от него не отходить. Потому что рядом с ним было спокойно и тепло, и притворяться необходимости не было, снова играть какую-то роль. Но Алёна запрещала себе так поступать, вообще, реагировать на Барчука подобным образом. Необходимо было определить себе место рядом с ним, и она, в какой-то момент, решила, что место любовницы её вполне устраивает. Потому что ждать от этих отношений чего-то большего, казалось безумно глупым. Она – его пагубная страсть. Вот только так думает она, а что думает сам Михаил Сергеевич, ясно не было. Барчук не был любителем разговаривать по душам, по крайней мере, о себе.

Судя по его поведению, Алёна сделала вывод, что Миша тоже определил для неё роль и место рядом с собой. И оно совсем не отличалось от того, что решила она. Она ему нравилась, возможно, он даже признавал её профессиональные качества, и они были ему весьма кстати. Но куда больше ему хотелось заполучить Алёну в свою постель, что он и сделал. И повёл себя, как приличный мужчина, едва ли не через день намекнул, что готов проявить всю порядочность, что у него есть, и взять на себя полное содержание Алёны. Капризы, запросы, хорошая квартира и новые наряды. Алёна ждала чего-то подобного, особенно после того, как провела первую ночь в его доме, но всё равно предложение, пусть культурное, пойти к Барчуку не просто в любовницы, но и в содержанки, всерьёз задело. Когда-то это было пределом мечтаний. Если не выйти замуж за обеспеченного человека, то найти достаточно богатого любовника. Чтобы содержал и баловал. И Миша прекрасно знал о её прошлом, поэтому подошёл к этому вопросу деликатно, но Алёну всё равно его предложение всерьёз задело. Сердце, а может, и душу, пронзила обида, и она едва сдержалась, чтобы не возмутиться, а потом и не заплакать. Пришлось сделать глубокий вдох, и напомнить Михаилу Сергеевичу, что он предложил ей отличную зарплату, на которую она вполне способна себя прокормить и одеть.

Он спорить не стал. Только прищурился, разглядывая её, затем кивнул, и неприятная тема, казалось бы, была закрыта.

После расставания с Вадимом прошло две недели, очень маленький срок, но Алёне казалось, что огромный. Прощаться с мечтами, с планами на будущее, тем более, такими серьёзными, всегда трудно. А её жизнь изменилась по щелчку пальцев. И рядом уже был другой мужчина, к которому она приглядывалась и прислушивалась с душевным трепетом. И пока только раздумывала над тем, как ей не подпустить его слишком близко к себе. И все её чувства, время и мысли были заняты лишь этим. И воспоминания о Вадиме, о том, как она жила ещё совсем недавно, считанные недели назад, приводили мысли в беспорядок. Удивляло то, что Алёна одним днём, сама для себя, перечеркнула всё, чем дорожила. Наверное, ей казалось, что дорожила, и что ей хотелось прожить с Прохоровым, если не всю оставшуюся жизнь, то много лет, родить ему детей, верилось, что счастлива рядом с ним будет. Ведь, на самом деле, верила в это самое запланированное счастье. А теперь, наблюдая по утрам, как Миша ещё заспанный и взъерошенный садится за стол, тянется к огромной кружке с кофе, Алёна не понимала, как могла быть спокойной от того, что в её жизни всё равномерно и спланировано. Как могла целовать Прохорова так же запланировано, в одно и то же время выходить из спальни, чтобы поправить ему узел галстука, поцеловать, отправляя на работу, продумывая перед этим каждый свой шаг, слово и жест. Как Вадим любит, когда любит, как ему улыбнуться и в какую щёку поцеловать, приподнявшись босыми ногами на цыпочки. Ведь это всегда казалось ему милым и соблазнительным. И на это она собиралась потратить свою жизнь? На заученные ритуалы для Вадима Прохорова? А ещё на подготовку субботних обедов с его родителями и обсуждение с Анной Вячеславовной своих скрытых психологических проблем, которые негативно влияют на их с Вадимом совместную жизнь, и любимый сыночка нервничает и расстраивается. А это совсем нехорошо.

Уже который раз за неделю при воспоминании об этом, Алёну передёргивало. Это казалось немыслимым, и, между прочим, неправильным, но её передёргивало. Не от отвращения, нет, а от скуки и бесперспективности. И Вадим сразу стал далёким и чужим. Не задевало даже то, что рядом с ним сейчас, без всякого сомнения, Зоя. Она спит в её постели, сидит за её столом, целует Прохорова в ту же щёку и улыбается ему… Уже немного зная младшую сестру, Алёна была уверена, что за тот месяц, что они прожили под одной крышей, Зоя всё это подсмотрела и запомнила. И выполняет всё в прежнем порядке. Поэтому Вадим так легко переключился с Алёны на более младшую её версию. Для него, по сути, в привычном укладе жизни ничего не изменилось, только женское тело, что согревает его постель, стало моложе и более упругим.

Но, надо сказать, что, всё ещё просыпаясь по утрам, открывая глаза, в первую секунду Алёна удивлялась тому, что находится не дома. Над головой балочный потолок, за окном Волга, птицы поют, а рядом с ней в постели другой мужчина. Всего одно мгновение, половинка, треть секунды, но она удивлялась, а потом у неё вырывался умиротворённый вздох, когда приходило понимание того, что никакого отчаяния, грусти или тоски в её душе нет. Значит, всё правильно, всё хорошо, и её жизнь не лежит в руинах. Она упала, да, но как та хрустальная ваза, полетевшая с антресолей, чудесным образом упала не об пол, чтобы разлететься вдребезги, а приземлилась на пушистый ковёр. Ни скола, ни царапины. Она цела, жива, и всё так же прекрасна.

Конечно, нет никакой определённости в том, что ждёт её в дальнейшем. Алёна привыкла действовать продуманно, намечать для себя цели и задачи. И все задачи были глобальными. Она всегда загадывала далеко вперёд. Ей хватило бесперспективной юности, когда она каждый день видела лишь затёртые тряпками подносы и ряды колченогих столиков в кафе. В той жизни у неё, на самом деле, будущего не было. Даже завтрашнего дня зачастую не было, нужно было работать, работать, и появляться на этой самой работе без опозданий. А чтобы как-то свести концы с концами, работать приходилось практически без выходных. Так о каком будущем могла идти речь? Потом появился Валера и научил её смотреть вперёд, заставил задуматься о завтрашнем дне. И не только о завтрашнем. Конечно, он же научил её врать, притворяться, выкручиваться из любой ситуации, этого не отнимешь и не забудешь. И при всей своей злости на бывшего товарища, или кем он ей доводился, Алёна уже сама давно не могла этого определить, она не могла не признать, что Валера сыграл решающую роль в её судьбе. Не совсем правильную, но огромную. Он заставил её повзрослеть, и захотеть чего-то большего, а не просто погибнуть в печальной битве за существование в Москве.

И вот она здесь, рядом с Мишей. Без всякого определения их отношений, снова без уверенности в своём будущем, по крайней мере, в том, что связано с Барчуком, но Алёна больше не ощущает себя листиком на ветру, который носит по аллее от одной парковой скамейки к другой. Она достаточно крепко стоит на ногах. И её даже не особо пугает то, что Миша всеми силами заставляет её забыть об ответственности и всяческих планах, хотя, сейчас самое время начать их разрабатывать, если уж она вновь оказалась на распутье. Барчук твердит, что ей необходимо расслабиться, и понять, какое это удовольствие – не знать, что будет завтра. А уж он готов позаботиться о том, чтобы ей всегда было интересно.

То, что с Мишей будет интересно и заскучать он не даст, Алёна не сомневалась. Хотя бы потому, что Барчук бабник и врун, как выяснилось. Чего он, кстати, не стеснялся, а поэтому не видел необходимости притворяться правильным и благородным. И, кстати, даже гордился тем, что не является праведником и джентльменом. Не прошло и двух дней с момента появления Алёны в офисе компании, и вступлении её в должность, как у кабинета Михаила Сергеевича она застала миловидную брюнетку, что расхаживала по приёмной с воинственным видом. Конечно же, никто с Алёной по поводу этой дамы откровенничать не стал, с чего бы? Но услышав требовательный тон гостьи и то, как она общалась с личным секретарём Барчука, весьма фамильярно, явно они были хорошо знакомы, становилось понятно, что женщина явилась не с деловым предложением. Алёна ещё минуту постояла в дверях приёмной, разглядывала брюнетку, после чего возмущённо фыркнула себе под нос, и вернулась в свой кабинет. За те полторы минуты, что потребовались на дорогу, успела мысленно составить заявление на увольнение по собственному желанию. Потому что это самое желание имелось, и оно было огромным. И Алёна даже написала это самое заявление, в пылу возмущения, размашисто подписала и положила на край стола, решив, что отнесёт Барчуку на подпись, как только дорогая гостья покинет его приёмную.

Правда, идти к большому начальнику на поклон не пришлось, он появился на пороге её кабинета сам, под конец рабочего дня, зашёл и плотно прикрыл за собой дверь. По-дурацки подмигнул. У Барчука, вообще, в арсенале было много дурацких словечек, жестов и привычек. Но смеяться над ним как-то не получалось, даже когда Миша вёл себя откровенно глупо, как подросток, Алёна всё равно продолжала за ним наблюдать с каким-то непонятным, ненужным ей трепетом. И на себя за это злилась. Вот и в тот день он появился в её кабинете, улыбнулся и сообщил, что работу пора заканчивать, потому что вечер, потому что пора ужинать, а он жутко голодный, и, вообще, он здесь босс и приказывает с этой минуты весь вечер лениться.

– Вне работы ты мне не босс, – с намёком на злорадство сообщила ему Алёна. – Так что, работу я закончу, а делать буду, что захочу.

– А что ты хочешь? – с огромным интересом поинтересовался Барчук.

– Придти домой, лечь на диван и лежать.

– Заманчивая перспектива. Только сначала поужинаем. На сытый желудок лежится куда приятнее, поверь моему опыту.

Алёна устремила на Барчука многозначительный взгляд.

– Я хочу полежать одна. На голодный желудок. Устрою себе разгрузочный вечер.

– От меня разгрузочный?

– И от тебя тоже, – не удержалась она.

– А я не люблю ужинать один.

Алёна возмущённо фыркнула.

– Не сомневаюсь. И также не сомневаюсь, что ты легко найдёшь себе компанию. И на «полежать», и на «поесть».

Барчук почесал в затылке. Одна из привычек, которая Алёну раздражала. В принципе раздражала, во всех. Но почему-то не в нём.

– Давай ты мне скажешь, что тебя бесит, и мы, наконец, пойдём есть, – предложил он, в конце концов. – Только конкретно и по делу. Потому что жрать хочется так, что за ушами трещит.

Алёна кинула на него ещё один выразительный взгляд, и Михаил Сергеевич послушно исправился:

– Очень хочется есть.

Алёна выпрямилась на стуле, на Барчука смотрела. Он тоже на неё смотрел, выжидательно, даже брови заинтересованно вскинул. А Алёна вдруг поняла, что сказать ей ему, по сути, нечего. Кто она такая, чтобы предъявлять ему претензии? Хоть про брюнеток, хоть про блондинок, хоть про рыжих?

Расстроено выдохнула. С кресла поднялась и потянулась за сумкой.

– Пойдём ужинать, – проговорила она.

– И всё-таки, что ты хотела мне сказать? – спросил он, когда они спускались в лифте.

– Что ты потаскун, – себе под нос выдохнула Алёна, но Михаил Сергеевич всё равно услышал. Повернулся к ней, снова принялся её разглядывать, с большим интересом. В его взгляде разгорался огонь любопытства. Он даже посмел ухмыльнуться.

– Ты Каринку видела?

Алёна молчала, разглядывала своё искажённое отражение в металлических дверях лифта. Миша хмыкнул, так и не дождавшись от неё ни ответа, ни какой-либо реакции. Затем сказал:

– Она больше не придёт. Я купил ей машину. Будет ездить мимо, и мысленно крыть меня матом. А, может, и вслух. Она может.

Лифт остановился, Алёна вышла первой и направилась к дверям, на Барчука не оборачиваясь. Знала, что он продолжает ухмыляться, выглядит довольным, наверное, считает, что она его приревновала. Может, и приревновала, неприятно делить мужчину с кем-то ещё, даже если он тебе ещё ничего не обещал, но, на самом деле, в эту минуту Алёну волновала другая мысль: а чем Миша откупится от неё, когда придёт момент? Машиной, квартирой, деньгами? И ей, видимо, надлежит остаться подарком довольной, и больше его не волновать и не тревожить своими появлениями в его вольной жизни.

По всей видимости, нужно морально подготовить себя к такому исходу их отношений. Чтобы потом не ахать, не лить слёзы и не хвататься за голову. Или за разбитое сердце.

Сегодня было воскресенье. Это совсем не означало, что Миша не сорвётся в город по делам, но сегодня они впервые проснулись вместе не по звонку будильника. То есть, Алёна проснулась первой, Барчук ещё спал, повернувшись к ней спиной и обхватив руками подушку. А она некоторое время лежала и разглядывала его. Не привыкала, нет. Привыкать как раз было страшно. Но её взгляд скользил по его шее, широким плечам, по коротким, тёмным волоскам на затылке, и отчего-то хотелось заплакать. Дурацкое состояние души, которого Алёна раньше никогда не испытывала. Непонятного умиления, теплоты внутри, когда хочется без конца прикасаться, заботиться и… Алёна зажмурилась, затем села на кровати. Не хватало ещё в Барчука влюбиться. По-настоящему, со страстью. В этого равнодушного, непробиваемого медведя-гризли. Который безумно любит заглядывать своими любопытными, бесстыдными глазами к ней в душу, что-то там высматривать, а после с упоением рассказывать, как она неправильно воспринимает эту жизнь. В свою душу Михаил Сергеевич сам заглядывать не любил, и другим не позволял. Наверное, всерьёз рычать начнёт, если Алёна только рискнёт попробовать, а ему, значит, всё можно. Эксперименты над ней проводить, перевоспитывать, поучать.

Кстати, почему она не сопротивляется, не даёт ему отпор? Это всего лишь Барчук, с его необузданной фантазией.

Не подумав накинуть на себя халат, в одной ночной рубашке, Алёна спустилась по лестнице на первый этаж. За ту неделю, что она здесь, можно сказать, жила, в доме никогда никого постороннего не было. Несколько жителей деревни, что занимались хозяйством, уборкой и готовкой, никогда не оставались до вечера и не появлялись раньше обеда. Алёна ни с кем, кроме мужчины, который когда-то встречал их с Вадимом у ворот, так и не встретилась. Мишу такой образ жизни, в тишине и определённом одиночестве, по всей видимости, вполне устраивал, вечерами он никого, кроме неё, видеть не желал. И утром всё обстояло также. И Алёна, при всей своей нелюбви к готовке, уже неделю готовила Михаилу Сергеевичу завтраки, вчера даже блинчики пекла, что ещё совсем недавно казалось ей немыслимым занятием. В городе для выпекания блинчиков у неё была Варвара Павловна, а здесь приходилось заботиться о любимом мужчине самой.

Из гостиной ей навстречу кинулся лабрадор палевого цвета, радостно тявкнул и закрутил длинным хвостом. Алёна пса потрепала по голове, попросила:

– Тише, Макс.

А из комнаты неожиданно послышался незнакомый мужской голос, а после короткий свист:

– Макс, иди ко мне.

Пёс кинулся от Алёны прочь, повизгивая от радости, а она, позабыв, что одета весьма нескромно, шагнула к дверям гостиной, не понимая, кто мог без разрешения объявиться в доме.

В гостиной обнаружился молодой человек. Совсем молодой, лет двадцати, причудливо подстриженный, весьма демократично одетый, в сильно потёртые джинсы и растянутую футболку. Он сидел на диване, вытянув ноги в пыльных кроссовках на светлом ковре, и Алёна невольно уставилась на его ноги, а не на лицо. Ковёр было жалко, это было чисто женским инстинктом, захотелось попросить незваного гостя разуться. Кем бы он ни был. Молодой человек тем временем повернул голову, наверное, почувствовав ещё чьё-то присутствие, и на Алёну уставился. Без особого удивления во взгляде, принялся её разглядывать, без всякого стеснения.

– Привет, – сказал он, позабыв улыбнуться. Алёна решила тоже с улыбками повременить, но отозвалась:

– Привет. – И поинтересовалась: – Ты кто?

Парень ухмыльнулся. Нахально и подозрительно знакомо.

– А ты кто?

От этого вопроса стало немного неудобно. Вспомнила, что на ней лишь ночная сорочка, и прикрыла грудь рукой. А ещё раз приглядевшись к молодому человеку, догадалась, кто перед ней. Антон, сын Миши. Барчук упоминал о том, что у него есть взрослый сын, но особо на эту тему не распространялся. Сообщил, и тут же сменил тему. Алёна тогда не стала задавать лишних вопросов, а потом и сама позабыла. Антон не появлялся ни дома у Миши, ни в офисе, никто о нём не упоминал, и она забыла. И вот он объявился, без всякого предупреждения. Или это её забыли предупредить?

– Я скажу отцу, что ты приехал, – проговорила она негромко и гостиную покинула.

Миша так и спал. Крепко, сладко, и будить его было жаль, но пришлось. Алёна присела на постель возле него, поджав ноги, и потрясла Барчука за плечо.

– Миш, твой сын приехал.

Он проснулся не сразу, пришлось ещё раз его потрясти, после чего Барчук перевернулся на спину, сонно вздохнул, и переспросил, не открывая глаз:

– Что?

– Антон приехал. Сидит в гостиной.

Михаил открыл глаза. На Алёну уставился совершенно трезвым, проснувшимся взглядом. И радости в этом взгляде было мало. Поинтересовался:

– Который час?

– Девять.

– Рановато он.

Алёна наблюдала за тем, как Барчук неохотно поднимается, и, судя по его опустившимся плечам, казалось, что он на них тонну-другую поднимает.

– Мне подождать здесь? – спросила она.

Миша оглянулся через плечо, удивлённо посмотрел.

– Зачем? Пойдём завтракать.

Ни возражать, ни о чём-то спрашивать Алёна не стала. Поднялась, накинула на себя халат, завязала его потуже на поясе и запахнула на груди. Предчувствие было нехорошим, но она пообещала себе, что не во что вмешиваться не станет.

– Я приготовлю завтрак, – проговорила она негромко, когда спустилась вслед за Мишей на первый этаж. Прошла через гостиную на открытую кухню, кинула взгляд на Антона, который поднялся при виде отца. Играл с Максом, бросал тому мячик, и Алёна опять же поймала себя на мысли, что играть с собакой лучше на улице, а не в доме, где много мебели с зеркалами и других бьющихся предметов. Но говорить опять ничего не стала. Украдкой наблюдала за Мишей и его сыном. Никто друг к другу обниматься не бросился.

– Ты что-то рано, – вместо приветствия проговорил Барчук. Смерил сына проницательным взглядом, буквально ощупал того с головы до ног.

– Встал пораньше, – сообщил Антон, откровенно косясь на Алёну у плиты, и посмеиваясь.

– Или ещё не ложился, – сказал Михаил. Прошёл через комнату и распахнул балконные двери, что вели на идеально постриженную лужайку перед домом.

– Решил тебя проведать. Как живёшь, что у тебя нового. Смотрю, нового много. И всё очень интересно.

Михаил на это заявление промолчал, и Алёна последовала его примеру, проигнорировала. Вместо этого принялась готовить кофе. А у гостя поинтересовалась:

– Тебе кофе или чай?

– Кофе, – с готовностью отозвался Антон. – Нужно поддерживать в себе бодрость духа.