Текст книги "Единожды солгав"

– Качели всё те же, представляешь? – проговорила она негромко. Миша, наверное, не ожидал, поэтому опустил глаза к её лицу. – Я на них каталась, и Виталика с Зоей катала. Зоя была совсем маленькой, совсем. Я держала её на руках, сидя на этих качелях, и смотрела на окна квартиры. – Алёна указала пальцем. – Если наступал вечер, в них зажигался свет. Но это совсем не значило, что можно было идти домой. Мама могла отругать, если мы появились не вовремя. Иногда, когда она совсем про нас забывала, приходила тётя Маша, и забирала нас к себе. Или шла ругаться с мамой. Но это было хуже, потому что после её ухода, мама ругала нас. К ней всегда приходили мужчины, разные. Мама была красивой… до поры, до времени. Я помню её красивой, другой не помню. Блондинкой с кудрями, с отменной фигурой. Зоя очень на неё похожа. У неё та же манера говорить, держать себя, одеваться. И представления о жизни похожие. – Алёна вскинула руки в нетерпимом жесте, сжала их в кулаки. – Она олицетворение этого места. А я его ненавижу.

– Мне не нужно было тебя сюда привозить?

– Я не знаю, – честно сказала она. Отвернулась от дома, чтобы не видеть его, перестать смотреть на окна квартиры, совсем, как та маленькая девочка, которой она себя помнила, в полной безысходности. – Возвращаясь сюда, я понимаю, что я плохой человек. Что со мной что-то не так… всё не так. Что это место выжгло внутри меня огромное дыру. – На глаза навернулись предательские слёзы. – И я ненавижу его, потому что иначе мне придётся ненавидеть её… Свою мать. Миша, это страшно – ненавидеть свою мать, какой бы она ни была. Я стараюсь её не помнить, иногда мне кажется, что я больше придумала, чем во мне осталось воспоминаний. Но я всё равно ненавижу.

Он положил руки ей на плечи и сжал их. Потом ткнулся губами в затылок Алёны, горячо подышал.

– Тогда прими это. Твоей вины в этом нет, ты была ребёнком.

Алёна сильно зажмурилась, дышала быстро и неглубоко, потому что воздух отказывался прорываться внутрь, ему мешал комок в горле, с которым Алёна никак не могла справиться. И только чувствуя горячие ладони на своих плечах, у неё получалось смирить охватившую её панику. В конце концов, открыла глаза, вытерла слёзы.

– Пойдём к тёте Маше, не хочу здесь больше стоять.

Тётя Маша оказалась дома, открыла им дверь, и ахнула. Совершенно искренне и запросто прижала руки к пышной груди, а затем кинулась Алёну обнимать. А та стояла, позабыв о том, что обещала самой себе недавно, и только принимала поцелуи и объятия. В голове снова мелькнула знакомая мысль: как бы сложилась её жизнь, вырасти она в этих объятиях? И чёрт с ней, с Москвой, с мечтами, с замужествами… Казалось, что она была бы счастлива и без этого, если бы её просто любили. Хоть немножко.

– Как я рада, что ты приехала, как я рада. Проходите. – Тётя Маша в некотором замешательстве, но в то же время с любопытством посмотрела на Михаила, а тот поспешил по-гусарски расшаркаться и представился. После чего добавил:

– Я друг Алёны.

– Друг? Очень хорошо, что друг. Проходите, проходите, сейчас будем ужинать.

Они прошли в тесную квартирку, Алёна остановилась у дверей в самую большую комнату и только наблюдала за Барчуком, как тот оглядывается, не стесняясь проявлять своё любопытство. А Алёне любопытно не было, она пыталась отдышаться, потому что, оказавшись в квартире тётки, неожиданно почувствовала себя защищённой от всех напастей. И о страшном доме, о матери и своём прошлом можно было не думать и не переживать, по крайней мере, так остро.

Тётя Маша уже суетилась на кухне, задавала какие-то вопросы, а отвечал ей Миша, видимо, решив, что им стоит познакомиться поближе. Вскоре их усадили за стол, за чай с пирогами, помимо этого Михаил съел тарелку фирменной солянки и пару котлет. Ел, и кулинарные способности родственницы Алёны нахваливал. А на саму Алёну ещё и пожаловался:

– Никак готовить не любит.

Алёна кинула на него укоризненный взгляд, а тётя Маша, переодевшаяся к этому моменту в халат понаряднее да поцветастее, ради дорогих гостей, лишь руками развела.

– Так что ту сделаешь, Михаил Сергеевич, не приучил никто, человека рядом нужного не оказалось. Я вот себя сколько лет за это казню, что не взяла девочку к себе. – Вдруг безнадёжно махнула рукой, посетовала: – Так ведь не дали, негодяи!

– В этом вашей вины нет, – сказала ей Алёна. – Не в чем вам себя винить.

– Наверное, – вздохнула тётя Маша. – Так всё равно обидно. – Она потаращилась на Алёну, потом на Барчука, который с аппетитом жевал пирог, и спросила: – Так свадьба когда?

Миша жевать перестал, на Алёну посмотрел, а та несколько смущённо кашлянула. На родственницу взглянула с намёком.

– Мы об этом ещё даже не думали.

Тётя Маша выглядела обескураженной.

– Как же так? Ты же мне по телефону говорила, что замуж выходишь, платье покупаешь.

Михаил красноречиво хмыкнул, а Алёна незаметно пихнула его локтем. А тёте Маше пришлось улыбнуться.

– Уже не выхожу, и ничего не покупаю. И Миша… не тот человек.

Тётя Маша моргнула, воодушевления в её голосе поубавилось.

– Ах, вот как…

Барчук отхлебнул чая и бодро улыбнулся.

– Ничего страшного. Я куда лучше.

Алёна качнула головой, сетуя на его самодовольство, с тёткой переглянулась. Та же заулыбалась, Михаил ей, определённо, нравился. Рукой на них махнула.

– Ну и дай Бог. А раз не оценил, раз не сложилось, значит, так и надо. Может, поэтому и не срослось, что судьба другая?

– Судьба у него другая, это точно, – не удержался Миша. – Выдающаяся. Как выдала, так мало никому не показалось.

– Миша, перестань. В конце концов, нас это уже не касается.

Он голову повернул, на Алёну взглянул.

– Ты, правда, в это веришь? Что-то мне подсказывает, что ещё аукнется.

Алёна вздохнула, на тётю Машу посмотрела. Та, конечно же, ничего не понимала в их разговоре полунамёками, пришлось объяснить, в конечном счёте, её это тоже касалось. И когда Алёна закончила говорить, тётя Маша сидела с пылающими щеками, прижав ладонь к груди и, кажется, никак не могла справиться с дыханием.

– Да ты что? Зойка?

– Она больше не Зойка, – усмехнулась Алёна. – Со всем старанием строит из себя леди. Видели бы вы, какая стала, не подойди.

Тётя Маша продолжала хмуриться. Смотрела то на Алёну, то на Михаила. Затем головой покачала.

– Я ничего не понимаю. Приехала к тебе? Господи, да я думала она в городе. Она мне не звонила уже сто лет… да с похорон так и не звонила, но в этом ничего удивительного нет. А она, значит, к тебе подалась? Вот же прохвостка! С детства такая, из любой ситуации вывернется, что угодно в глаза наговорит, улыбается, а потом понимаешь, что одурачила.

Алёна вздохнула.

– Я не знала, что она такая. Догадывалась, конечно, интуиция подсказывала, но верить не хотелось, всё-таки сестра.

– Вот вся она в этом, – закивала тётя Маша. – Они с Томкой из-за этого и не ладили, терпеть друг друга не могли. Наорутся вдоволь, Зойка уж мать по всякому, а стены-то тонкие, а если уж окна открыты, вся улица слышит, а она после выходит, улыбкой сияет. И попробуй ей кто что скажи. А теперь вот значит как… с сестрой так поступить…

Алёна отвернулась, посмотрела за окно.

– Да какие мы сёстры…

– В том-то и дело, что ты ей сестра! Ты её приняла, ты ей помогла, а она что сделала? – Тётя Маша на стуле поёрзала. – Так и что, когда она обратно?

Михаил ухмыльнулся.

– По-моему, она туда уехала не для того, чтобы обратно возвращаться. Сделала себе партию… уж не знаю, насколько выгодную. Её теперь из Нижнего Новгорода бульдозером не вытащишь.

Тётя Маша на стуле выпрямилась, сидела, как изваяние каменное, и только моргала, судя по всему, что-то обдумывая. После чего удивлённо проговорила:

– Как же так? – На Алёну посмотрела. – Ты номер мне её дай, я позвоню, поговорю.

Алёна взглянула на тётку с непониманием и лёгким сочувствием.

– Тётя Маша, да оставьте вы её. Что вы ей сказать собираетесь? Пристыдить или жизни поучить? Ей наплевать на все слова, и мои, и ваши. Ничего она слушать не будет. У неё сейчас ясная и чёткая цель: выйти за Вадима замуж. И она мне сама призналась, что пойдёт ради этого на всё. Вот и пошла.

– Что ты имеешь в виду?

Ответить Алёне не дал Барчук, наверное, ему самому хотелось деликатную новость сообщить, со всей помпой.

– Забеременела. И теперь женишок от неё никуда не денется. На это, судя по всему, и был расчёт. Чтобы уж наверняка.

Тётя Маша снова молчала и моргала, смотрела на них. Алёна даже руку через стол протянула и накрыла ладонью её пальцы. У неё редко возникало желание прикоснуться к другому человеку, тем более, мало знакомому, но тут была другая ситуация, и человек не чужой.

– Не переживайте, – сказала она родственнице. – Уж кто-кто, а Зоя не пропадёт. Кто знает, может, Вадим и, правда, на ней женится.

– И поделом ему, – выдохнул Миша, за что удостоился ещё одного выразительного взгляда от Алёны.

Тётя Маша неожиданно руку свою освободила, и этой же рукой на Алёну с Мишей решительно махнула, останавливая их разговор.

– Подождите оба. Что значит, она не вернётся? Замуж выйдет за какого-то богатого и не вернётся? Так у неё же здесь муж!

Барчук едва чаем не поперхнулся, уставился на тётю Машу, а Алёна замерла. Переспросила:

– Как муж? Она замужем?

Тётя Маша головой покачала.

– Нет, не муж уже, бывший. Но дело-то не в этом, у неё же дочка тут. Алисочка, ей три годика только.

– Тётя Маша, вы что говорите?

– Так что есть, то и говорю. Пашка, муж-то бывший, непутёвый до ужаса, его посадят со дня на день. Либо убьют. Половине города денег должен, по друзьям-приятелям живёт, от этих самых… кредиторов скрывается. Зойка поэтому с ним и развелась, потому что замучили к ней ходить, денег требовать. А он как появится, так последнее из дома тащит. Играет, говорят, в автоматы эти проклятые. А Зойка с ребёнком у матери его в последнее время жили, она престарелая, больная, ухаживать некому, раз единственный сын вот таким уродился, вот и не гнала Зойку из квартиры, ухаживать за ней кто-то должен, хоть невестка и стервоза знатная попалась. А теперь что же получается? Пашка черти где скитается, Зойка в большой город подалась, нового мужа искать, да ещё беременная, как ты говоришь, а Алисочка как же? На кого она её оставила?

В кухне повисла тишина. Михаил на Алёну посмотрел, а та сидела в полной прострации.

– Тётя Маша, – проговорила Алёна, в конце концов, – вы почему мне раньше об этом ничего не сказали?

Та лишь плечами пожала.

– Так меня Зойка попросила. Говорит, не хочу перед сестрой неудачницей казаться. Зачем, мол, тебе знать, расстраиваться? Ну, я и не сказала. Ты же через два дня уехать собиралась, и я, если честно, не думала, что вернёшься.

Алёна пристроила локоть на краю стола и закрыла лицо рукой. Даже не понимала, что чувствует в этот момент, и как ей реагировать на услышанное.

– Это просто какой-то бесконечный кошмар.

Это единственные слова, которые приходили на ум. И Алёна повторяла их до самой ночи, и проснулась с ними же. Никак не могла осознать, то, что узнала от тётки про младшую сестру. Зоя, получается, просто воспользовалась возможностью, точнее, ею, её неосведомлённостью, и сбежала из города. Оставила здесь свою прошлую жизнь, а главное, бросила ребёнка на произвол судьбы. И живёт спокойно в Нижнем Новгороде, собирается строить своё будущее, и даже родить нового ребёнка. Для более выгодного и обеспеченного отца.

– Что будем делать? Вернёмся домой?

Следующим утром они приехали на кладбище, взяли с собой тётю Машу, и теперь, стоя недалеко от могилы матери, наблюдая, как тётя Маша кладёт на могильный холмик купленные цветы, негромко переговаривались.

Миша задал вопрос, а Алёна от чувства безысходности зажмурилась. Но, в конце концов, кивнула.

– Да. Я хочу уехать домой. Боюсь, ещё что-нибудь узнать. Вообще, спать перестану.

Она снова смотрела на песок под своими ногами, а не на могилу матери. Никакого прощения и успокоения так и не пришло.

Тётя Маша смахнула тряпочкой пыль с фотографии у креста, что-то пошептала себе под нос, после чего перекрестилась, и направилась к ним. Расстроено дышала, головой качала, после чего пожаловалась:

– Всю ночь я не спала. Всё думала. Алёна, надо доехать до Зойкиной квартиры, узнать, как там и что. Покоя ведь я не найду.

Алёна в нерешительности взглянула на Михаила, а тот без всяких сомнений кивнул.

– Конечно. Съездим, посмотрим.

Особого желания окунаться в жизнь младшей сестры у Алёны не было. И если бы не тётя Маша, уже через пару часов, они с Мишей покинули бы город, и Алёна знала, что и на этот раз не обернётся. Пригласила тётю Машу с семьёй в гости, пообещала встретить, устроить им экскурсию по Нижнему Новгороду, и, вообще, организовать им отдых или отпуск. А вот вникать в Зоины проблемы никак не хотелось. Но спорить не стала. Молча слушала тревожное бормотание тётки, решив, что её добрые намерения куда важнее и правильнее её собственных нежеланий и внутреннего сопротивления.

Как оказалось, свекровь Зои жила на окраине города, в двухэтажном доме. Их строили давно, сразу после войны, и со времён постройки, судя по всему, не ремонтировали ни разу. С виду дома уже давно напоминали бараки. Алёна вышла из машины и остановилась, осматриваясь. А вот тётя Маша решительно направилась к одному из подъездов.

– Сходи с ней, – сказал Алёне Миша. – Мне там точно делать нечего.

Алёна считала, что и ей там делать совершенно нечего, но направилась за тёткой только из-за беспокойства за неё. Уж слишком взволнованной тётя Маша выглядела.

На второй этаж подниматься не пришлось, к тому же дверь в квартиру номер два на первом этаже, оказалась незапертой. Тётя Маша её толкнула, и вошла. А Алёна осталась стоять в дверях. Даже заглядывать внутрь не хотелось, с порога всё было прекрасно видно и понятно. Тесная квартирка со скрипучими, провалившимися полами, потемневшими от времени обоями на стенах и со стойким запахом грязи. Судя по всему, в квартире давно не наводили порядок, даже пол не мыли. Поневоле подумалось, как можно в таких условиях проживать с маленьким ребёнком. Алёна вздохнула. Стала прислушиваться к тому, что происходило. Тётя Маша прошла в комнату и с кем-то заговорила, причём на повышенных тонах. Хозяйка, судя по всему, визиту не обрадовалась, недовольно отзывалась на вопросы и претензии, а затем и вовсе громогласно заявила, чтобы все с её жилплощади выметались.

– Ольга, да что ж ты говоришь такое? – Тётя Маша расстроилась не на шутку. – Такое приключилось, а ты даже не сообщила!

– А как я должна сообщать? У меня телефонов нету, а письма мне рассылать некому. И желания нет. Ты зачем ко мне пришла?

– Как зачем? Зойка сбежала, а я и знать ничего не знаю!

– Сбежала, потому что зараза твоя племянница! Скажешь, что ты об этом не знала? Бросила меня с ребёнком, вещички ночью собрала и уехала. И знать я не знаю куда, ясно тебе?

– А Пашка где?

– Тоже где-то черти носят.

Алёна всё же рискнула войти в квартиру, сделала несколько шагов и остановилась в дверях в комнату. Заглянула. Ничего особо гнетущего не увидела, в комнате почти не было мебели. Только старая стенка «Русь», старенький телевизор в углу на древней тумбочке и продавленное мягкое кресло с засаленными подлокотниками, в котором и сидела хозяйка квартиры. Грузная, седая женщина с недовольным лицом. Она хмурилась и подслеповато щурилась, глядя на тётю Машу.

– А где ребёнок? – спросила у неё Алёна.

Женщина повернула голову и уставилась на неё. Смотрела долго, после чего нехорошо усмехнулась.

– Явилась, не запылилась. Меня спрашивает: где ребёнок!

Тётя Маша махнула на женщину рукой.

– Господь с тобой, Ольга, совсем ты слепая стала. Это же не Зойка, а сестра её старшая. Я от неё и узнала, что Зойка вас с Алиской бросила.

Алёну всё разглядывали и разглядывали, а после просто равнодушно отвернулись. А тёте Маше хозяйка квартиры кивнула.

– Бросила, – подтвердила она. – Словом не обмолвилась, мерзавка. Ночью вещички собрала и уехала. Девчонка утром орёт и орёт, я в комнату заглянула, а нет никого. Сбежала. Только записку оставила, что теперь Пашкина очередь дитё растить. Вот так вот.

Алёна зажмурилась от этого рассказа, настолько невыносимо было. Потом глаза открыла и напомнила свой вопрос:

– Так, где сейчас девочка? С отцом?

– С каким отцом? Где он, отец-то? – Женщина лишь отмахнулась. – Встретились две бестолочи непутёвые, ещё дитё народили. Да и не хотел Пашка на вашей Зойке жениться, – вдруг мстительно заявила она и кинула на тётю Машу красноречивый взгляд.

А та вдруг рассердилась, приняла воинственную позу.

– А ребёнка сделать несовершеннолетней девчонке он хотел? Вот пусть и несёт ответственность!

– Тогда что вы от меня хотите? Ищите его и спрашивайте.

– Ольга, ты куда Алиску дела?

– Да никуда я её не девала. Милицию вызвала, сказала: так, мол, и так, родители сбежали, а я что могу сделать? Она маленькая, её кормить надо. А мне нечем, на одну пенсию живу. Я инвалид. Вот они её и забрали.

– В детдом? – ахнула тётя Маша и снова прижала ладонь к сердцу.

– Да кто ж знает, – пожала плечами добрая бабушка.

Разговаривать дальше смысла не имело. Они вышли из квартиры, Алёна и подъезд поспешила покинуть. Вышла на свежий воздух, и сделала глубокий вдох. Чувствовала откровенную брезгливость от случившегося разговора, и от всей этой ситуации в общем. Пока она стояла и пыталась справиться с собой, тётя Маша уже начала пересказывать Михаилу то, что смогла узнать. Потом к Алёне повернулась.

– Найти бы надо Алиску-то, Алёна. Не чужая ведь она нам, всё-таки родная кровь. – И снова заахала. – Что же это делается, как же это – вот так взять и уехать, дочку бросить? Такого я от Зойки не ожидала.

– Я тоже, – призналась Алёна.

Найти ребёнка оказалось не так трудно. Особенно, если за дело взялся Михаил Барчук. Он сделал несколько звонков, кто-то позвонил ему, Миша вышел из машины и минут десять разговаривал по телефону. С кем и о чём именно, Алёна не знала, но сев обратно на водительское сидение, Миша уже знал куда ехать и к кому обратиться. Хотя, Алёна и без его звонков знала куда, в этом маленьком городишке вариантов немного. Но зато, когда они приехали в детский центр, их встретили и разрешили на девочку посмотреть. Тётя Маша плакала, сетовала, что ничего с собой они не привезли в этой суматохе, ни игрушки, ни конфетки, а Алёна стояла чуть в стороне и за всем наблюдала с глухо бьющимся сердцем. В комнате, в которую их проводили, пахло хлоркой и глаженым бельём. Это самое белье, застиранные простыни, были сложены большими стопками на столе в углу. На больших окнах старенькие занавески, диван с потрескавшейся обивкой, деревянные детские стульчики и большой шкаф вдоль стены, с потрёпанными детскими книжками и игрушками, которые уже прошли через столько детских рук. Всё это было знакомо и страшно, и Алёна никак не могла справиться с брезгливостью, хотя, вокруг было чисто и прибрано, но её трясло от дискомфорта. А потом привели девочку. Хрупкая, худенькая, с тёмными волосами, забранными в хвостики на затылке. Она таращила на взрослых глазёнки и хваталась за руку воспитателя. Правда, потом подошла к тёте Маше и позволила взять себя на руки. Алиса была похожа на Зою. И на неё саму. Глаза, губы, нос. Только стеснялась, молчала и разглядывала в удивлении всех, в основном Михаила. Тот ребёнку улыбнулся, подмигнул, чем девочку, кажется, напугал, а потом отошёл с воспитательницей в сторонку, о чём-то с ней заговорил.

– Это что же теперь будет? – спросила тётя Маша, когда они покинули детский центр, вернув девочку на попечение воспитателей.

– Ничего хорошего, – оповестил их Миша. – Я поговорил, официально от ребёнка никто не отказывался, так что её даже удочерить не смогут. Проведёт детство в детдоме, если родители не одумаются.

– Да как же так? Надо с Зойкой поговорить! Алёна, надо с ней поговорить, надо её заставить!..

– Что заставить, тётя Маша? Признаться Вадиму и его родителям, что у неё есть ребёнок? Да она никогда этого не сделает. А если и сделает, то вряд ли для Алисы это что-то изменит в лучшую сторону. Что это за мать, которая бросила ребёнка и уехала строить новую жизнь?

Тётя Маша расстроено слушала её, а когда они в этот же день прощались, неожиданно сказала:

– Я завтра же пойду в опеку. Или в милицию. Куда надо, туда и пойду. Что это такое, при живых родственниках ребёнка в детдом? Я заберу. Ничего, вырастим. Больше я такую ошибку не совершу.

– Не отдадут им ребёнка, – сказала Алёна Мише, когда они уже мчались по трассе в сторону Нижнего Новгорода. Всё больше молчали, думали, и Алёна была уверена, что думают об одном и том же.

– Если только дочке её. У них полноценная семья. Но тут другое… Чтобы узаконить удочерение, или даже опеку, для спокойной жизни, нужно хорошенько встряхнуть обоих родителей. Иначе жизни не будет никому. А тётя Маша твоя при всём желании этого сделать не сможет.

Не нужно было туда ездить. Эта мысль засела у Алёны в голове, и она никак не могла от неё избавиться. Всё думала о том, что узнала о жизни сестры, о маленькой девочке, так похожей на неё, что Зоя просто бессердечно бросила, оставила за бортом своей новой жизни. Они с Мишей вернулись домой, но никакого спокойствия и воодушевления с собой не привезли. И дело было даже не в ней, ведь это старые полы её жизни они вскрывали, Миша тоже ходил задумчивый и встревоженный. Вечерами Алёна садилась рядом с ним, брала за руку, и, казалось, что всё налаживается. Они негромко разговаривали, обо всём, что приходило в голову. Обо всём, но только не о поездке. Алёна прижималась к нему, виском к виску, и когда оба замолкали, начинала думать, думать, и мысли не радовали.

– Тётя Маша звонила, – сказала она в один из вечеров. – Расстроенная. Ничего у них не получается.

– И не получится, я предупреждал.

– Может, ты поможешь?

Барчук вздохнул, пожал плечами.

– Можно попробовать. Но сейчас всё достаточно сложно, тем более ситуация такая.

Алёна понимающе кивнула, затем добавила:

– Просит с Зоей поговорить. А я смысла не вижу. Меня она слушать точно не станет, только хуже может сделать, выкинуть чего-нибудь, лишь бы себя выгородить.

Миша промолчал, Алёна погладила его по плечу, потом спросила:

– Много от меня проблем, да?

Он вдруг усмехнулся.

– Нет от тебя никаких проблем. Просто у тебя вдруг оказалось много родственников. А ты уверяла, что одна в целом свете. Видишь, как иногда можно ошибиться.

– Никто мне не нужен, – сказала она. Обняла его покрепче и закрыла глаза. – Только ты. – Он усмехнулся, а Алёна с улыбкой продолжила: – Будем жить здесь вдвоём, можно вообще в город не выезжать, и с людьми не встречаться. Я буду счастлива.

– Ты умрёшь со скуки.

– Вот ещё. Я, может, об этом всю жизнь мечтала?

– Обо мне?

– О тебе.

Он коснулся указательным пальцем кончика её носа, заглянул в глаза.

– Это хорошо. Потому что я не мечтал, и не очень представляю, что нужно делать.

– Я тоже, – призналась она. – Но, может, и не нужно ничего делать? Будем просто жить. – И тут же объявила: – Это ты захотел жить вместе, неси теперь ответственность.

Михаил усмехнулся.

– Приложу все свои силы. И ответственность. Буду заботиться, беречь… что там ещё делают?

– Очень смахивает на клятвенную речь.

– Почти. Скажешь что-нибудь в ответ?

Алёна смотрела ему в глаза.

– Никогда не умела признаваться в любви. Можно, я тебя просто поцелую?

– Я бы сказал, нужно.

Алёна прижалась губами к его губам в крепком поцелуе. И всё-таки сказала:

– Люблю тебя. Ты самый лучший мужчина на свете.

– Главное, чтобы ты через год не передумала, – засмеялся он. – Когда привыкнешь к самому лучшему на свете, глаз-то замылится.

Алёна улыбнулась, чувствовала, как тепло затапливает, и от счастья хочется кричать и даже плакать. Но кричать было нельзя, Варвара Павловна уже отправилась спать, и пугать её не следовало. Вместо этого Алёна снова прижалась к Мише, и они замолчали, сидя на плетёном диване на веранде. За окнами уже темно, и только круглая луна, и лунная дорожка на воде. Скоро осень окончательно вступит в свои права, листва с деревьев облетит, зарядят дожди, а потом и вовсе придёт зима. А они всё так же вечерами будут пить чай, сидя рядом, и разговаривать о том, что произошло за день. Вдвоём.

– Миша, – осторожно позвала Алёна, и замолчала, неожиданно перепугавшись того, что собиралась ему сказать.

А он вдруг кивнул.

– Да, давай её заберём.