Текст книги "Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 5: Экзамены"

38

На следующий день милиция выпустила всех задержанных спортсменов, вручив каждому уведомление в подписке о невыезде. В Малаховской КПЗ не было места для такого скопища народа. Да и потерпевшая стала путаться в показаниях. И если факт насилия она не отрицала, то число ребят, воспользовавшихся моментом, сократилось сначала до пяти, а затем и вовсе до трёх человек. К тому же, с одним из них у неё уже давно были интимные отношения, двоих других она, похоже, тоже знала не как товарищей по институту. Во всяком случае, все опрошенные рассказывали, что в своих связях гимнастка-старшекурсница была крайне неразборчива.

Совершенно разбитый после вчерашней пьянки и ночи в предвариловке, ещё до обеда во вторник Савченко получил из рук Зубилиной уведомление о предстоящем заседании бюро комитета комсомола. Гена вызывался на него по общественному обвинению. В повестке было указано, что собрание намерено рассмотреть «поведение, не подобающее комсомольцу». Под эту формулировку можно было засунуть и вчерашнюю пьянку, и заявление гимнастки, даром, что волейболист не при делах, и резкое мнение Савченко по поводу потерпевшей. Да, он так и заявил в милиции, что старшекурсница сама виновата, что согласилась пойти сначала к ребятам в комнату, с ними выпивать, позволять себя лапать, а затем отправиться на дачу и там танцевать стриптиз. Ей ли было не знать, что тяжелоатлеты, так часто принимающие запрещённые возбуждающие препараты, заводятся от любой приподнятой юбки. А уж танцы с раздеванием – это прямая провокация. Вот почему каждому из созерцателей захотелось не только видеть полуголую гимнастку. Понятно, что если бы на каждого желающего было по девушке, то наверняка никакого криминала и не произошло бы. Но гимнастка, на определённый момент, осталась на даче одна; подруг увели в общагу другие, умеющие уговаривать. Оказавшись добровольно от вполне понятных предложений, студентка нарвалась на разбушевавшуюся мужскую природу. Скольким из студентов удалось удовлетворить свои животные потребности должен был выяснить теперь следователь Малаховского отделения милиции.

– С. ка, – прошипел волейболист, закрывая за Зубилиной дверь. Сев на кровать, третьекурсник стал детально изучать содержание писульки. Срочное заседание комсомольского актива было назначено 29 января на 14 часов. Явка для Гены обязательна. В конце письма стояло несколько подписей: выведенные отменными почерками отличников Зубилиной и Попинко и узнаваемой комсорга Костина. – Уроды, – Гена взлохматил грязную голову: – могли бы обойтись и без меня. И вообще… – Интуитивно он почувствовал внутри себя холодок. Сразу захотелось выяснить, почему Цыганок избегает его уже вторую неделю. Понятно, что во время сессии многие слетали с шурупов. Особенно первокурсники. Однако, в его положении стоило пойти на поклон для того, чтобы хоть как-то прояснить обстановку. Если Светка что-то знает, то скажет ему. Зря он, что ли, целовал её, и даже не раз?

Сгоняв в душ и на обед, Савченко поднялся на четвёртый этаж в самую дальнюю по коридору комнату. Дверь ему никто не открыл. Пнув её, для верности, юноша выругался и пошёл обратно к себе. Вывернув из рукава в основной коридор, он увидел Поповича и Попинко. Заметив Савченко, они нехотя поздоровались.

– Гена, ты когда бросишь пить? – морщась спросил Андрей, характерно махнув рукой перед носом.

– Ирочке своей посоветуй, как надевать тебе гондоны, – хмыкнул волейболист. Попинко от такой грубости замер. Попович сжал кулаки.

– Пошли, Андрей, – предложил он, – с этим уродом мы будем разговаривать только на заседании комитета.

– Манал я ваш комитет. Так Вальку и передай.

– Значит, отчислять тебя из института мы будет заочно. Так и знай! – отрезал Саша и пошёл.

– За что это отчислять? Эй, Попик, а ну скажи за что? – Гена схватил Андрея, удерживая. Попинко выдернул руку.

– За кражу, за предательство и за то, что товарищ ты, Савченко, говняный.

Разинув рот, Гена не сразу смог что-то ответить.

– Что, ссышь, когда страшно? – обернулся Попович. Никогда и ни с кем в институте Саша не позволил бы себе подобной грубости. Но хамство волейболиста переполнило всю чашу терпения штангиста.

– Пипец котёнку. Больше с. ать не будет, – пробормотал Гена, когда ребята скрылись на лестнице.

39

Сессия заканчивалась пересдачей для тех, кто получил плохую оценку. Исправлять разрешалось не только двойки, но и тройки. В практике вузов были даже пересдачи экзамена в надежде получить пятёрку. Однако двоечников всегда было большинство, и атмосфера в последние дни царила нервная. Сегодня уже 29 января. Лишь только завтра студенты разъедутся на каникулы, оставляя эти же коридоры и классные комнаты на две недели в забвении, позволяя стенам института побыть в тишине, столам и стульям отдохнуть от тяжести тел, рук, сумок, ручек и даже листков. В отдыхе нуждаются не только люди. Всякое место общественного пользования должно, время от времени, уснуть, замереть, помолчать, чтобы перезарядиться новой, несущей энергией. Скученность и торопливость порождают синдром той белки в колесе, какую ничто не радует и какой никто не нужен. И хотя сегодня студенты общались всё ещё громко и эмоционально, общая усталость уже читалась на лицах, а мечты о двух неделя забвения высказывались через фразу. Молодёжи нужны были санки, лыжи, коньки, бани, застолья с пирогами и блинами, вареньем и мёдом, а, главное, – отдых. Многочасовые прогулки в тишине леса, поля, деревни или города. Частые перекусы. Долгий сон. Батарейки должны быть перезаполнены на всю мощь, чтобы потом питать своей энергией человека, которому уже через четырнадцать дней вновь предстоит вступать в непростой отрезок времени на долгие шесть месяцев. Тот, кто придумал каникулы, был гением. Осознавая это, пока же студенты из Малаховки тянули последние дела в институте на тех мини амперах, что позволяли двигаться. Но среди всей этой энергоугасающей массы были те, для кого экзамены или оформление нужных бумаг для предстоящих практик казались ничем в сравнении с внеплановым заседанием комсомольского актива.

Два первых часа работы комсомольцев ушли на проработку тех студентов, что «отличились» в массовом изнасиловании. Дело в милиции закрыли, так как потерпевшая забрала заявление. Штангист, которого она хотела наказать, предложил гимнастке жениться на ней. А так как свадьбы и была конечной целью, двух остальных подозреваемых девушка оправдала: их участие было дистанционным и познавательно-образовательным. Это же подтвердила и судмедэкспертиза, найдя в организме юной обманщицы следы лишь одного биоматериала. Точнее говоря, много следов, но одинаковой субстанции.

Полюбовное разрешение вопроса укрепило сердечную мышцу парторга Печёнкина лучше всякой карбоксилазы и, выйдя из больницы только для того, чтобы присутствовать на заседании бюро комсомола, Владимир Ильич сначала сёк повинные головы бузубагаев, затем, устав строжиться, обещал сирым и босым воспитательный момент для укрепления их праведнических убеждений. В том, что каждый из прошедших через лобное место раскаивается в содеянном и клянётся – не пить, не драться и даже не смотреть в сторону женщин до тех пор, пока не выпустится из института – сомнений на тот момент не было ни у одного из присутствующих. Ведь формулировка замечания, занесённого в личное дело, звучала для любого, как свист сабли над головой: «Вследствие аморального поведения, осквернившего честь комсомольца и подорвавшего доверие партии, вынести такому-то пете иванову общественно-дисциплинарное порицание и поставить на вид, с занесением в учётную карточку, что при повторном нарушении подобного характера наказание будет избранно со всеми вытекающими последствиями для характеристики студента по окончании института». Переводя с канцелярского суржика на разговорный студенческий, Костин обещал каждому виновному кирдык, песец, хану, каюк и кранты. Секретарь заседания Чернухина рисовала грустную картину вечного нетрудоустройства меченных характеристикой «морально неустойчив». Президент студенческого совета Галицкий рассказывал про тот крючок, на который подцепили всех ребят разом, и тот котёл, в каком их смогут сварить в случае, если они оступятся и позволят себе даже уголовно ненаказуемый мат. Владимир Ильич Печёнкин, Наталья Сергеевна Горобова, Василий Николаевич Ломов и Иван Иванович Орлов пока молчали. Каждый из сидящих в кабинете понимал, что руководители здесь не просто для контроля, и что основным делом сегодня является не порицание пьянчужек и гуляк. Когда в комнату вошёл Гена и сел на стул, поставленный посреди кабинета, следом за ним прошли и разместились на рядах вдоль стен студенты Стальнов, Добров, Шумкин, и Катя Глушко, которую под руку привёл муж Андронов. Несмотря на сильный токсикоз девушка согласилась свидетельствовать по делу воровства её часов. Николай Капустин, продавец с рынка и ещё один свидетель, начал рассказ о том, как перед Новым годом он за тридцать рублей купил у Савченко серебряные часы невесте Марине, а потом отдал их Малкумову. Когда Армен вручил подарок Кашиной, Глушко сразу же узнала свою вещь, но не захотела портить всем праздник. Катя и теперь не стала бы выносить дело на рассмотрение, если бы случай воровства её часов был единичным. Доказательством противному стала открытка, украденная в колхозе у Шумкина, а также запись районного милиционера. В деле об ограблении кабинета декана Горобовой в ноябре было указано, что вор, совершивший преступление, был не только высокого роста и физически сильным, но и с огромным размером ноги. Высоких и сильных ребят в институте физической культуры училось не мало, но сорок шестой размер обуви, из всех потенциально подходящих под описание преступника, был только у Савченко. Да и кутил он перед праздником понятно теперь за какие деньги, не отказывая себе в покупках, какие на одну стипендию не купишь. Всплыли и повадки волейболиста одалживать у ребят и не отдавать долг.

Слушая обвинения и доводы, Гена сидел с поникшей головой и поднял её лишь тогда, когда заговорил Галицкий. Гораздо большим грехом, совершённым Савченко, Юра считал даже не кражу. Что такое нужда знали большинство студентов, и по этой причине они частично могли бы оправдать то, что, украв часы, а потом перепродав их, молодой волейболист хотел, может, наесться чего-то от души. Соблазнов, на что бедному потратить деньги, всегда много. Это богатым ничего не нужно и не важно. Но вот как было понять и принять то, что Гена «заложил» парторгу целую группу? Присутствие Печёнкина, пожалуй, в первый раз было на заседании бюро комсомола ожидаемым. Только его показания могли решить – идти в деле Савченко до конца или же опять простить его.

Гену окружали со всех сторон его же товарищи, кто, сидя на стульях, кто, стоя, так как мест не хватало. И каждый старался не смотреть на него, словно не хотел пачкаться даже взглядом. Потому не было в парне привычных наглости и бравады. Он коротко признал кражу, а на вопрос об экзамене ответил, обозвав себя неприличным словом. То, что его не простят, Савченко ещё три дня назад понял по глазам Светы Цыганок, опухшим от слёз. Перед волейболистом, как кадры киноленты, пробегали лица всех, кого он встречал в последние дни: суровое, как стиснутое болью, декана Горобовой, растерянное – второго декана Ломова, серое – куратора их группы три-один Русанова, высушенное – парторга Печёнкина, обескровленное – медсестры Ивановой, бледное – преподавателя Джанкоева, подёрнутое туманом отчаяния – поварихи Марины, осунувшееся – комсорга Костина, чрезмерно вздрагивающее – Поповича, хмурое – Соснихина, страдающее – Ячека, наконец, застывшее, как цемент, – ректора Орлова. Поэтому, когда Костин зачитал предложение об отчислении Савченко из института, Гена не видел числа поднятых рук, голосовавших «за», и плохо расслышал вердикт «единогласно». В голове его всё смешалось, и гудел набат. И с каждым ударом колокола волейболист Гена Савченко становился словно ниже ростом. Если лучшая награда – та, что заслуженная, самое страшное из наказаний, какое только может быть, это непрощённая вина. И уже сейчас Гена знал, что как бы ни сложилась его жизнь дальше, и кем бы он ни стал позднее, весь остаток жизни он будет пробовать сбросить с себя надетое ярмо предателя и изо всех сил будет стараться избавиться от приговора, уличавшего его в подлости.

Деньги на дорогу Савченко до его родного Севастополя преподаватели МОГИФКа, скинувшись, собрали тут же.

40

«А свадьба пела, пела, пела, пела и гуляла…», неслась из столовой песня, гремя басами по этажам, а затем скатываясь переливами с единственной центральной лестницы и ударяя в двери каждой комнаты общежития. И не было в нём ни одного человека, кто не знал бы про торжество за закрытыми дверями. Оставь их открытыми, поток студентов, желающих поздравить молодых, стал бы бесконечным.

За длинным столом, построенным из маленьких, по центру зала сидели, с одного конца, шесть пар расписавшихся сегодня молодожёнов. Взрослые – Блинов и Кочубей, Джанкоев и Иванова, Михайлов и Зайцева – окружили торец. Молодые, Штейнберг и Станевич и Андронов и Глушко, сели рядом. Продавец с рынка, тоже будущий студент МОГИФКа, Николай Капустин и его избранница повариха Марина были напротив. Рядом с коллегой и подругой села Люба, старшая повариха. Около неё гордо устроился фельдшер Николай из совхоза Астапово. Эрхард, разыскав его, поставил стул около. Лысков сел рядом с Сильвестром Герасимовичем. На другом конце стола расположились руководство института и преподаватели постарше, кто смог прийти. Центральное место занимала чета Орловых. Валентина, оставив приёмных детей на Кирьянова и Сычёву, выглядела необыкновенно торжественно. Она удачно спрятала бледность под пудрой и румянами так, что худоба после болезни шла ей. Наряды Орловой и Бережной сшила Михеева. Галина Петровна то и дело улыбалась, обращая внимание Бражника на красоту соседок. Мужья женщин не обходили их вниманием, выражая чувства то поглаживанием руки, то долгим взглядом, словно и они были молодые супруги. Впрочем, любовь царила повсюду. Из студентов, приглашённых на праздник, были старосты Зубилина, Попович и Попинко. Комсорга Костина заменял Галицкий. Масевич и Чернухина были дружками Кати Глушко и Иры Станевич. Свидетелями Игната и Юлика взяли Армена и Мишу Ячека. Молодые то и дело шутили, с нежностью глядя на милые лица. Парторг Печёнкин, впервые явивший супругу коллективу, то и дело говорил какие-то добрые слова, которые, как казалось многим, и знать не мог. С самого начала было решено не кричать традиционного «Горько!».

– Потому как на столах сегодня у нас всё сладкое, – главная повариха тётя Катя оправдывала отсутствие водки. Из алкоголя стояло только шампанское. Из пяти купленных бутылок открыли три. Бокалы подняли Ада Бережная, Гера Андреевна, чета Печёнкиных и Михайлов. Джанкоев и Бережной вообще не пили. Орловы оба не могли себе позволить. Блинов соблюдал диету. За три месяца, что они жили с Людмилой Ивановной Кочубей, Сергей Сергеевич значительно потерял в объёме. Его живот и некогда бычья шея тонули в рубашке. Её купили в декабре, а за прошедший январь ректор по хозчасти «растаял» ещё на пять кило. О чём он гордо хвастал перед Любой. Старшая повариха, как все люди, любящие поесть, мечтала похудеть. Совхозный фельдшер был с ней не согласен:

– Мужчина – не собака, на кости не кидается.

– Ешь и рот себе не заговаривай, – кисло улыбалась Марина.

– Ешь, пока рот свеж. Завянет – ни на что не потянет, – присоединялась к ней Катя. Обе девушки маялись ранним токсикозом. Особенно плохо было Глушко, вернее, теперь уже Андроновой; из всех невест, только она сразу поменяла фамилию. Штейнберг соглашался и грустил. Глядя на то, как его Ирочка уплетает всё подряд, Юлик сильно сомневался в том, что жена беременна. Хотя… Сам он поесть очень любил, так что, вдруг и ребёнок в него. «Конечно, он в меня, в кого же ему ещё быть! – конькобежец осознанно жевал постный винегрет, а жене подкладывал кусок холодца потолще и пожирнее.

Праздник вышел удачным. А уже на следующий день все, кто остался на каникулы в Малаховке, поехали в Москву смотреть Открытый чемпионат по лёгкой атлетике и болеть за Лизу Воробьёву. Воспитанница Рудольфа Александровича повторила свой личный рекорд, выполнив норматив мастера спорта СССР теперь уже на официальных соревнованиях. Забегая вперёд, скажу, что праздновать этот успех Лиза будет лишь через два месяца, когда из больницы в Жуковском выпишут Толика Кириллова. Всё это время она будет навещать и поддерживать товарища. А вот с Добровым, так и не проникшимся ни жалостью, ни пониманием, Воробьёва надолго прекратит все отношения. Стаса, совершенно неуправляемого и непохожего на себя, Бережной заставит пройти повторное обследование, и нейрохирурги подтвердят опасения Рудольфа Александровича в том, что с головой у парня не всё ладно. Доброва освободят от тренировок, чтобы начать сложное и долговременно лечение.

Наверное, стоит сказать и о том, что в недалёком будущем случится с другими героями этой книги. Серик Шандобаев женится на Тане Маршал в начале следующего лета, а после учёбы увезёт русскую девушку в далёкую столицу Киргизской республики. Ира Кашина станет женой Армена Малкумова, но оба останутся в Москве. Брак Попинко и Масевич выйдет недолгим. У Андроновых и Капустиных в начале сентября родятся прекрасные малыши, девочка и мальчик, и расти они будут, как брат и сестра. А вот Юлик Штейнберг наследника дождётся ещё не скоро. Ира-фигуристка родит его мужу лишь много лет спустя после свадьбы, что не помешает ребятам жить счастливо. Галицкий и Стальнов, как любые выпускники вузов большой страны, пойдут служить Родине. Николина часто будет вспоминать о Юре и Володе, о чём-то жалея, чего-то желая. Какое-то время новости о них и приветы для неё Лене будет передавать Виктор Кранчевский, пока, по окончании аспирантуры, он не уедет в Бийск. Москвичка Маша поедет за мужем, и не совсем как жена за декабристом. Ведь доктору наук Виктору Кранчевскому в родном городе предложат возглавить спортивную кафедру при местном Университете, а Марии Кузнецовой стать старшим преподавателем химического факультета. Молодым специалистам из Москвы дадут свою трёхкомнатную квартиру, и уже скоро у трёхлетней Ляли Кранчевской появятся сестрёнка Лёля, а за ней братик Юра. Крёстным пацана станет, конечно же, верный друг семьи Галицкий. Да и со Стальновым ребята связи не потеряют. Тогда как Миша Шумкин и Стас Добров добровольно исключат все общения с бывшими товарищами по даче. Её, к слову сказать, Королёвы продадут ещё в этом же, 1982 году. Исключенный из института Гена Савченко в последний момент сдаст билет, купленный ему педагогами МОГИФКа, и подаст заявление на работу в московскую милицию. Спортсмена-разрядника примут в ряды блюстителей порядка без разговоров, ведь никаких записей о дисциплинарных нарушениях в его личном деле не окажется. Об этом позаботится Владимир Ильич Печёнкин. Избегая огласки любого происшествия в стенах МОГИФКа, парторг института уговорит руководство отпустить Савченко с чистой личной картой. И уже скоро кто-то из студентов расскажет Свете Цыганок, что видел Потомушу постовым в подмосковном городе Одинцово и от него же узнал, что Гене дали служебную квартиру. Однажды Гена, повзрослев и поменявшись, приедет в Малаховку с покаянием перед Светой и попросит её руки. Цыганок признается бывшему волейболисту и будущему майору милиции в любви. Тогда как Зубилина и Попович долго не смогут рассказать друг другу о своих чувствах. Лена-гимнастка будет ждать Сашу-штангиста из армии, но он про это узнает лишь спустя многие-многие годы. Рита Чернухина останется одна, уедет к себе в Мордовию и след её затеряется. Также навсегда после окончания института выпадет из поля зрения друзей смешной рыжий гимнаст Миша Ячек. Симона Сычёва и Толик Кирьянов поженятся, когда юноша вернётся из армии, и у них будет крепкая и многодетная семья. Миша Соснихин пройдёт обе практики, учебную и производственную, в Загорском детском доме, там же найдёт себе избранницу и станет появляться в Малаховке только чтобы навещать мать Марию Николаевну. Оля Бубина уедет работать по контракту в Индию и не вспомнит про то, что когда-то училась в Малаховке. Виктор Малыгин, хотя и вернётся в родные Чебоксары, через несколько лет бросится обратно в подмосковный посёлок, поселится здесь с любимой женой Верой навсегда и долгие годы они будут продолжать дружить семьями с Сашей Поповичем.

Судьбы взрослых героев тоже стоит коротко описать. Наталья Сергеевна и Сильвестр Герасимович останутся добрыми друзьями. Лысков никогда не женится. Однажды он сменит на посту Удалова и станет заведующим кафедрой анатомии. Тофик Мамедович Джанкоев поедет следом за женой Татьяной Ивановной в Тюмень, где медсестра института станет главной медсестрой новой городской больницы. Фельдшер Николай из совхоза Астапово возьмёт в жёны повариху Любу и на старости лет станет отцом. Галина Петровна будет досматривать за Панасом Михайловичем Бражником до конца его непродолжительной, с этого момента, жизни. Золотой останется жить в зелёном доме до конца своих дней, тоже без хозяина не столь длинных. Осиротеют и Орловы: через несколько лет после того как Иван Иванович и Валентина Геннадьевна станут родителями Тани и Тараса, девочка умрёт от врождённого заболевания. Тамара Ивановна Хломенок очень скоро перестанет кормить студентов на уроках физиологии вкусными бутербродами, так как узнает, что её соседка Капустина продаёт ей ворованную колбасу. Сама Лола выйдет замуж за какого-то крутого директора завода из Грозного и с сыном переедет туда. Там и сгинет, не то сама, не то от руки мужа, История останется тёмной, и даже сын Лолы и Николая Капустина, уже став взрослым, не прольёт на неё свет. Завхоз Мирон погибнет как-то, попав под электричку. Бывшая дежурная общежития тётя Аня займётся выращиванием цветов, которые будет продавать на малаховском рынке рядом с милой старушкой, что многие годы торгует там зеленью. Иваныч ещё долгие годы прослужит дежурным на входе в общежитие. Главная повариха тётя Катя с удовольствием уйдёт на пенсию и оставит студенческую кухню на помощниц Марину и Любу. Людмила Ивановна Кочубей и Сергей Сергеевич Блинов переедут жить в Малаховку в квартиру Бражника и будут верными институту и его коллективу до тех самых пор, пока МОГИФК не переименуют в МГАФК – государственную академию. И так как «гафкать» получится не у всех, то постепенно, по той или иной причине, некогда прославленное высшее учебное заведение останется без сделавших ему имя знаменитых и вписанных в историю института ректора Николая Николаевича Орлова, декана педагогического факультета и доктора педагогических наук Василия Николаевича Ломова, преподавателей с учёной степенью Рудольфа Александровича Бережного и Николая Николаевича Русанова, строгого и ответственного на своём посту парторга Владимира Ильича Печёнкина, милых преподавательниц по гигиене Ольги Петровны Мешковой и по биохимии Галины Петровны Михеевой, славного педагога и тренера по лёгкой атлетике Евгения Александровича Молотилова.

Имён всех, кто трудился в МОГИФКе на протяжении многих лет не упомнить. И в книге моей фамилии и судьбы выписаны по желанию автора. Однако мало что из придуманного выдумано. А главное, практически всё соответствует славной эпохе великой страны, канувшей в лета вместе со многими её именами, традициями и перспективами, её духу и правде того времени.

Но и сегодня, дорогой читатель, если вам придётся побывать в Малаховке, вы можете встретить людей, наворачивающих круги вокруг озера летом по тропинкам, а зимой по лыжне. Молодёжь, загорающую перед летней сессией у институтского забора с учебниками. Преподавателей, спешащих на занятия.

Также несутся с Казанского вокзала в сторону Малаховки электрички, забитые в часы пик. Остался и небольшой рынок. Посёлок расширился, перестроился, парк вокруг озера превратился в Зону отдыха. Вход на территорию института отныне закрыт для посторонних. И всё же… Стоит лишь попасть вглубь за забором и пойти по зелёным коридорам из елей и туи, и вы услышите радостный лай собаки, так похожей на кокера Золотого. Зайдя в здание института вам будет знаком каждый уголок, описанный в этой книге. А где-то в аудитории, отвернув полочку парты, вы, возможно, прочтёте надпись, выточенную одним из влюблённых: «И+Ю=Л». И на этажах общежития вы, несмотря на многочисленные ремонты, сделанные с той поры, уловите едва ощутимый запах вольной жизни, который каждый из моих героев записал в свои конспекты на дорогах к пьедесталу. Записал, кто на бегу, а кто с усердием, выдержав главные для каждого экзамены жизни и достигнув каждый своей высоты. Записал, чтобы помнить про них всегда и передать через них грядущим поколениям силу и веру нашего Малаховского студенческого братства и рассказать в них о том, что является теми основами спортивной тренировки и методами физической культуры, без которых не было, нет и не будет ни славных чемпионов, ни здоровой нации.

Всё это было! Всё это с нами! Слава великому Спорту!