Текст книги "Лабиринты автобиографии. Экзистенциально-нарративный анализ личных историй"

Глава 5. «Авантюра саморазвития»: событие в структуре личных историй

Вокруг каждой жизни возникает мифология. Мы копим свои желания и мечты, пока все истории о ней не превращаются в притчи, имеющие скорее символическое, нежели буквальное истолкование.

М. Роботэм, «Подозреваемый»

Достаточно возвести что-либо в ранг воспоминаний, и оно уже воспринимается всерьёз.

Э. Канетти, «Провинция человека»

Самоструктурирование жизненного опыта, осмысление своей миссии в мире, самоудостоверение, позиционирование себя для других, «особствование» бытия (в терминах М. Хайдеггера) являются неотъемлемой составляющей чертой социальных практик взрослости. К событиям, переживаниям и урокам, вынесенным из собственного опыта, человек обращается тем чаще, чем осознаннее он относится к своей жизни, чем более осмыслена для него необходимость самодетерминации и активного участия в её творении.

Размышления о себе и своей жизни, создание личных историй выступает формой «заботы о себе» (Иванченко, 2009, Соловьев, 2006), предполагающей деятельное отношение к себе и своей жизни, следование добровольно принятому внутреннему выбору такого продуктивного способа существования, который субъект соотносит с собственным пониманием себя, своих возможностей и интенций. Именно поэтому в последние годы в психологии усиливается интерес к анализу событий жизни не абстрактно обобщённого субъекта как представителя своего времени, этноса, социальной, профессиональной или возрастной групп, а конкретного человека, проживающего жизнь «здесь-и-теперь» в качестве неповторимого экзистенциального приключения.

Жизненный путь каждой личности интересен не только и не столько тем, как в нём отражено всеобщее, сколько найденными лично ею смыслами, единичными способами события с миром, построением уникальной в своём роде внутренней реальности в пределах общих социокультурных и временных границ. Именно они, теоретически, способны нести в себе «принципиальную новизну» (Н. А. Бердяев) для других людей, субкультур и социума в целом.

Но как эта новизна может быть обнаружена, явлена другим? Процесс «самоявления» требует, во-первых, внутренней интенции, готовности личности открываться через диалог для других, во-вторых, он может осуществляться как ответ на «вопрошание» других, ищущих ответы на те же самые вопросы, что и она. Чтобы раскрыть систему личных смыслов для других, человек становится «знаком самого себя», дробя свою цельность «на множество относительных значений, составляющих семантику личной жизни, увиденной как текст повседневнотворимой биографии» (Тюпа, 1996, с. 7). Фактически, это процесс означивания собственных смыслов, их перевод из внутренне-континуального во внешне-дискретное состояние.

Распаковка собственных смыслов для других происходит опосредованным образом – через знак, слово, текст, выступающие «как факты объективации сознания» (Зинченко, 1997, с. 61). Проговаривая вслух самого себя, строя тексты о себе, человек не только упорядочивает и конструирует самого себя как часть современного ему мира, но и создаёт контуры себя-иного, пока отсутствующего в бытии, но могущего появиться как результат осуществления «идеального проекта» личности (С. Н. Булгаков). В известном смысле, презентируя себя для других в текстах о себе (являются они правдивыми или вымышленными), человек удостоверяет способ своего существования в социальном пространстве и одновременно верифицирует свои смыслы. Автобиографический текст, сколь бы официальным он ни был, всегда пристрастен, он несёт в себе отпечаток субъективной семантики личности, выражение отношения человека к себе и событиям своего существования, преломленное через систему общекультурных значений.

Ж. Женнет (1998) говорит, что любой текст может быть описан как риторическая амплификация некоего суждения. Эта мысль очень подходит к построению личной истории: первоначальное представление о себе в процессе самоповествования многократно расширяется. Анализируя высказывания о себе дошкольников, легко заметить, что они есть минимальное расширение фундаментального утверждения «Я есть», удостоверяемое именем, наличием родителей, принадлежностью себе игрушек, одежды и т. д. Со временем тексты самоудостоверения, разворачиваясь во временной перспективе, становятся автобиографическими и частично метафорическими самопрезентациями, сохраняя экзистенциал «Я есть» в своей основе.

Строительство «Я для себя», отражённое в автобиографических и квазибиографических нарративах, – процесс вероятностный, возможностный (М. Н. Эпштейн). Происшествия жизни (встречи с людьми, переживание определённых обстоятельств, межличностные коллизии и пр.) открывают в каждом человеке такие миры, о которых он мог и не подозревать до столкновения с ними, «при этом возможность предстаёт не просто как ещё нереализованный потенциал, а, скорее, как невозможность полной реализации, как путь» (Тульчинский, 2001, с. 15).

Пристрастно осмысляя каждый прожитый отрезок и последовательно соединяя жизненные опыты в личную историю, человек выполняет принципиально важную функцию самоосознавания: в этой деятельности его «Я» постоянно разотождествляется с самим собой, создавая новые возможности для собственного развития. Выдуманная жизнь становится своеобразным посредником между тем, что человек в себе осознаёт и переосознаёт, и тем «проектом себя», который он мог бы осуществить в жизни. «Я могу быть» как «вечная неосуществимость» постоянно сохраняется под оболочкой «Я есть» (М. Н. Эпштейн). Повествование о себе не только упорядочивает самопредставления или инвентаризирует жизнь, но и даёт возможность реально пережить небывалость и несбыточность своего бытия.

Важнейшей единицей биографических текстов являются события, понимаемые как постоянно происходящие с человеком происшествия, действия или случаи в совокупности их значимых и незначимых для человека признаков.

По М. Н. Эпштейну (2000), в человеческой жизни встречается три типа событий:

1) поступки – события, которые свершаются с человеком по его собственной воле, в силу тех или иных принятых им решений с учетом имеющихся у него психологических ресурсов (выбор профессии, спутника жизни, места жительства, политической позиции и пр.);

2) случайности – происшествия, в которых могут быть обнаружены закономерности статистического, сверхиндивидуального порядка; для человека они выступают как события, в которых он является не субъектом, но как бы объектом «чуждой воли», жертвой некоего сверхличного стечения обстоятельств (аварии, катастрофы, эпидемии, игровые проигрыши и выигрыши, неожиданные встречи и т. п.);

3) свершения – события как результат определенной закономерности, с какой предшествующие поступки и деяния человека ведут к определенным происшествиям в его жизни; в таких событиях как бы завершается некое действие, начатое человеком по собственной воле, но затем вышедшее из-под его ведома и контроля; здесь человек предстает как объект того воздействия, которое прямо или косвенно вытекает из действий, предпринятых им как субъектом.

На основе работ последних лет (В. П. Зинченко, Б. С. Братусь, Ф. Е. Василюк, В. Н. Панферов и др.) мы полагаем, что этот перечень можно дополнить также категорией преодоления. Это – события индивидуальной жизни как результат смыслового взаимодействия с воображаемым семантическим полем судьбы, в котором человек становится субъектом того действия, которое было начато и случилось с ним поначалу не по собственной воле (например, неожиданные выздоровления от тяжелых болезней, «поступания вопреки», риск и авантюра, «обретения веры», трансцендентальные феномены и пр.).

При отборе и включении происшествий в автобиографический текст осуществляется превращение случившихся и сохранённых в «памяти души» (В. П. Зинченко) эпизодов в свои события («для-себя-события») за счёт вовлечённости в них, небезучастности к их значениям (М. М. Бахтин), а также за счёт амплификации – пристрастного наделения избыточным по отношению к ним содержанием. Эту избыточность создают собственные смыслы человека, отражающие его глубоко личное, ценностное отношение к происходящему, «превращающее проживание в переживание» (Зинченко, 2002, с. 271).

Анализируя особенности событий, составляющих автобиографические истории, стоит обратить внимание на несколько моментов, существенных для их понимании.

В первую очередь, это «событийные ожидания» или «экзистенциальная готовность» субъекта к событию – своеобразное состояние когнитивного и эмоционального напряжения, ожидания ситуаций, которые будто бы «должны свершиться» в жизни. Так, к примеру, любой социализированный субъект чуть ли не с дошкольного возраста знает, что на жизненном пути его «должны ожидать» влюблённость, создание семьи, профессиональная деятельность, утрата родителей и т. п., поэтому он заранее формирует отношение к этим будущим происшествиям как к событиям и избыточно внимателен к тем «зонам» повседневности, в которых вероятно появление этих происшествий.

Может быть, именно из-за этих ожиданий, иногда не оправдывающихся, возможно нарративное искажение собственного опыта: к примеру, если на жизненном пути человека не случилось «большого и светлого чувства», он либо принимает за него что-то другое, либо оправдывает его отсутствие некими обстоятельствами жизни, либо вообще выдумывает его в историях о собственной жизни, презентируемых другим, и т. п.

Признаки и значения ряда жизненных ситуаций, в принципе, изначально знакомы субъекту по текстам, освоенным в социализации. Особое значение несут тексты, выполняющие функцию прецедентных, то есть такие, в которых для субъекта в первой/образцовой форме выступают значения будущих значимых случаев. Их функция, среди прочих, состоит в предварительной «разметке», «программировании», «форматировании» ещё не состоявшегося в социокультурном пространстве жизненного пути, его семантизации с помощью общекультурных средств.

Фактически, такие тексты в каком-то смысле принуждают человека ожидать наступления определённых случаев и содержат в себе ряд ответов на ещё не сформулированные им вопросы, хотя не обязательно на те, которые поставит перед ним его собственная жизнь. Но в реальном проживании жизни человек не всегда схватывает в явлениях и предметах в качестве ключевых именно те признаки, которые заповеданы культурой, обществом. Релевантными для него могут стать совершенно иные признаки с их значениями происходящего, которые субъект волен помещать в любые персональные контексты, считая имеющими отношение именно к нему.

Рассказываемый, сотворяемый текст автобиографии выполняет функцию своеобразного зеркала, в котором автор может многократно увидеть себя как иного. История, рассказанная о себе и своей жизни, есть нечто принципиально иное, чем сама жизнь, нечто одновременно и избыточное и недостаточное по отношению к ней. Автокоммуникация, совершаемая в автонаррации, размыкает границы между реальным миром и миром текста, позволяет через текст увидеть то, что, может быть, не открывается человеку в мире реальном. Авторские проекции в биографические истории обладают, на наш взгляд, сильным эффектом последействия, что даёт основание использовать их в качестве терапевтического средства.

Каждый последующий жизненный этап вбирает в свой смысловой состав возможности предыдущих, что объясняет принципиальное нарастание возможностей с возрастом. Человек постоянно растёт как потенциальное существо, и его жизнь до старости не утрачивает «зова и горизонта» (М. Н. Эпштейн), хотя после пересечения границы сорока лет (кризиса среднего возраста) он растёт, заведомо зная, что не сможет полностью реализоваться и часть своих возможностей унесёт с собой. Вероятно, именно поэтому феномен «придуманных жизней», состоящих из реинтерпретированной смеси реальных и вымышленных событий, мы в консультативной практике наблюдали у людей преимущественно старше сорока лет (Сапогова, 2013). И хотя образование новых потенциальностей идёт параллельно осуществлению жизненных возможностей, внутренний мир взрослого человека заполнен несостоявшимися возможностями, часто теми, которые и вообще не подлежат воплощению.

Соотнесение осознаваемых потенций и внутренних интенций человека с реально имеющимся комплексом пережитых и индуцируемых им жизненных событий по мере взросления становится предметом внутреннего герменевтического анализа и основанием для создания личностной герменевтики. Видимо, поэтому построение биографических реконструкций на разных этапах личностного становления практически всегда сопровождается процессами смысловой амплификации.

Мы определяем её как субъективный ментальный процесс намеренного расширения и обогащения содержания включаемого в биографию факта (события текста) за счёт придания значений и значимости тем нарратизируемым событиям, признакам определённых ситуаций или вскрывшимся аспектам своей личности, которые ею изначально не обладали, и смещения фокуса восприятия определённых жизненных происшествий с периферии в центр самосознания (Винокур, 1997; Соколов, 1998; Ферро, 2007; Aging and Biography…, 1996; Kenyon, Randall, 1997; Randall, Kenyon, 2001; Randall, McKim, 2008 и др.).

В качестве амплифицирующих контекстов могут выступать текущие интересы субъекта (Klinger, Barta, Maxeiner, 1980), актуальные личные стремления (Эммонс, 2004), персональные проекты (Little, 1983, 1993), встающие с возрастом жизненные задачи (Cantor, Norem, Langston, Zirkel, Flleson, Cook – Flannagan, 1991), стремление к самоэффективности (Bandura, 1997), обнаружение и раскрытие новых личностных характеристик (Малкова, 2005), образов «Я» («возможных селф»), новых версий самого себя (Большев, 2002; Markus, Nurius, 1986 а, 1986 б; Markus, Ruvolo, 1989) и т. д.

Осуществляя амплификацию, личность качественно продвигает себя к «самопроясняющемуся становящемуся» (Власова, 2010, с. 199), к «Я-есть» – переживанию (Бьюдженталь, 1998; Кочюнас, 1998) и, вероятно, эффективнее осуществляет процессы смысло– и целеполагания. Смысловая амплификация выводит тексты о себе за границы просто «биографического бытописательства», используемого в повседневных дискурсах, или «бестеллеризации биографии», характерной для социальных самопрезентаций, и часто тяготеет к духовному, экзистенциальному, метафизическому и даже трансцендентальному контекстам истолкования человеком самого себя и объяснения своей становящейся всё более понятной судьбы (Сапогова, 2013).

Чем взрослее становится человек, тем более значимыми для него выступают необходимость утверждения себя в собственных смыслах и закрепления накопленных в опыте и подтвердивших свою значимость жизненных выводов. Биографию можно считать принятой субъектом ментальной репрезентацией самого себя и собственного жизненного пути (Хеннингсен, 2000), в которой, среди прочего, он черпает ресурсы для самоудостоверения и саморазвития.

Амплификация содержания историй о себе может совершаться двояким образом. С одной стороны, её образует поступательное смыслообретение, смыслопостроение, смыслообразование (Вайзер, 1998; Ганжин, 1997; Мадди, 2005; Чиксентмихайи, 2011), возникающие как результат когнитивной рефлексии, интерпретации и символизации собственного жизненного пути. С другой стороны, вполне закономерно предположить, что никакой однажды обретённый смысл не вечен, поскольку он существует только для конкретного момента жизни конкретного человека (в форме смысла этого мгновения существования), и когда-то для человека возникает необходимость отчуждения некоторых ранее работающих на личностный рост смыслов, освобождения от них, то есть происходит смыслоутрата и, может быть, даже волевое смыслоуничтожение, смыслоотчуждение – отказ от реализации ранее найденных смыслов (Осин, Леонтьев, 2007).

Последнее, хотя и может казаться парадоксальным, выступает как способ своеобразной «очистки», освобождения сознания от осознанных как выступавших объектом веры фикционных идей, неработающих клише и стереотипических паттернов действия, неправильно выбранных жизненных модусов, неоправдавших себя проектов самоактуализации и пр. Осознание того факта, что некоторые смыслы исчерпали свой ресурс и актуальную необходимость, распахивает новые горизонты развития, высвобождает личность из под груза принятых ранее долженствований и экзистенциальных проектов саморазвития, что само по себе способствует личностному росту, а потому косвенно также может быть отнесено к амплификации.

И смыслопостроение, и самоосвобождение от исчерпавших себя смыслов, как кажется, рождают не только ощущение нахождения в жизненном потоке саморазвития, но и специфическую иллюзию управления собственной жизнью, необходимую взрослой личности.

Кроме того, по мере осознания уникальности и единичности некоторых обстоятельств собственной жизни, для которых в опыте не отыскивается семиотических ресурсов и не обнаруживается социокультурных прецедентов, человек помещает её событийные ряды (цепочки событий) именно в амплифицирующие пробные контексты, тем самым позиционируя себя на шкале не только индивидуального, но и исторического времени. В этом плане, на наш взгляд, смысловая амплификация может быть сопоставлена с процессами моделирования и умственного экспериментирования, направленными на собственную личность и образующими своеобразную герменевтическую «игру в жизнь», затеянную субъектом с самим собой и актуализирующую воображаемые вероятностные модели его существования.

В этой игре личностью модельно созидаются проблемные и в той или иной степени желательные экзистенциальные ситуации, проигрывая которые во внутреннем плане сознания, она не только планирует направления самоизменения, но и лучше постигает собственную подлинность. В таких моделирующих контекстах происшествия, люди, человеческие качества, идеи обретают потенцию и – иногда – импульс стать иными, явить личности её новые смысловые грани.

Осуществляя вероятностную амплификацию, личность вольна отвергать одни создаваемые в ней «образы Я» и принимать в качестве целей саморазвития другие. Сами по себе эти вероятностные игры ничем травматичным субъекту не грозят, поскольку до принятия волевого решения о самоизменении он всегда остаётся «по эту сторону» герменевтического круга: «сокровенный смысл этой ситуации – в том, чтобы феномены обрели свое лицо не в аутическом погружении в себя, а в пограничном, т. е. реальном существовании» (Шугуров, 2001, с. 174).

Исходя из сказанного, будем говорить о трёх способах амплифицирования биографических эпизодов: содержательно расширяющей (центробежной) амплификации – моделирующем увеличении контекстов жизнеописания и вложенных во включаемые в него события смыслов; содержательно сужающей (центростремительной, фокусирующей) амплификации – моделирующей конкретизации жизнеописания, сосредоточении его вокруг главного, основного модуса существования, своеобразном «стягивании» смыслов в точках бифуркации; содержательно вероятностной амплификации – творческом экспериментировании, расширении личностного потенциала и поля жизненных возможностей, герменевтической «игру в жизнь». В первом случае мы можем иметь дело с эффектом «обогащения смысла», во втором – с эффектом «оскудевания смысла», и в третьем – с эффектом «перенасыщения смысла» (Шаев, 2009), придания некоему сверхзначимости, превращения его в idée fixe.

В отношении наиболее творческой разновидности амплификации – вероятностной – необходимо добавить, что её порождает не только жизнетворческая мотивация как таковая, но, вероятно, даже в большей степени, наличие развитого воображения, обеспечивающего свободное передвижение сознания в широких социокультурных пространствах, мыслимых как конгруэнтные способностям и интенциям человека. Может быть, выполняя именно это назначение, воображение лучше всего демонстрирует свою природу как высшей психологической функции.

Особенно это касается упоминаемой О. И. Генисаретским плазматической функции воображения (от др.-греч. «plasma» – изваяние, вымысел), способной высвечивать внутреннюю перспективу, «освещать светом ценностной оправданности обширные пространства воображаемого и созерцаемого»: «плазматическая функция и есть то в воображении, что связывает каждое аксиоматическое состояние (вместе со стягиваемыми ими ценностными чувствованиями) с взаимным обращением способностей, задействованных в жизнедеятельном опыте личности. Плазматическая функция проявляется во всех наиболее развитых и возвышенных слоях творческого самоосуществления человека, надстраивающаяся над сознанием и волей, над любыми их способностями, и обычно обозначаемых терминами с предикатом “духовный” ‹…› Порождаемый образ-замысел заряжен энергией ожидаемого удовлетворения и как бы “сам хочет” воплотиться в жизнь, а образно удовлетворенная забота о ней, в свою очередь, вызывает потребность в усилии по осуществлению обретенного замысла» (Генисаретский, 2012).

Рассматривая связь воображения и вероятностной смысловой амплификации, отметим ещё один любопытный факт: ещё в 20-е годы XX в. русский философ и историк И. М. Гревс ввёл понятие путешественности, понимая её как фундаментальную основу человеческого пребывания в жизни и культуре. И если первоначально это понятие имело вполне очевидное наполнение (путём экскурсий обеспечить соприкосновение индивидуального сознания с историей, культурными и творческими артефактами, концептами миросозерцания, структурой и значениями повседневности и пр.), то позже оно наполнилось более широкими экзистенциально-психологическими значениями и стало рассматриваться как деятельное погружение личности в мир, в бесконечно разнообразную психокультурную среду, растворение в ней, «широкое плавание человека в мире» и, вместе с тем, «проецирование в мир себя человеком, воодушевлённое шествие человека в мир» (Генисаретский, 1993). Внутреннее «хождение по миру» приводит к амплификации: «происходит космизация человека и спиритуализация мира», способствующие тому, что личность развивает в себе человечность (там же) или, как мы упоминали выше, осуществляет «заботу о себе».

Продолжая эту идею в контексте анализа личных историй, отметим, что порождение и созерцание персонально ориентированных воображаемых миров в «легендах о себе» также обеспечивает личности способность непосредственно переживать себя как Иного, создавая своеобразные феномены – чувства-события, эмоционально-ценностные интонации, самоценные аксиоматические состояния, и с их помощью выстраивать новые и желанные жизненные перспективы и стратегии. Таким образом, вероятностное амплифицирование «есть символ всякого сознательно-творческого изменения, любого духовно – выявляющегося сдвига жизни, не желающей стоять на месте и призванной к самораскрытию» личности, условие «всеобщего подъёма цельной психики» (там же). Именно вероятностная амплификация обеспечивает человеку комфортное переживание внутренней динамики собственного жизненного пути («жизнь не стоит на месте, в ней всё время что-то происходит»), даже в отсутствии большого числа новых событий и случаев. В этом плане она также является хорошим средством преодоления экзистенциальных вакуумов.

Осуществляемое содержательно вероятностной амплификацией расширение жизненных пространств личности позволяет предвосхищать построение новых ценностных качеств самой личности, а также преобразования и обновления её жизни, среды, габитуса. Фактически, это внутренняя работа по производству субъективности (Гваттари, 1991), «автопоэзиса» (Матурана, Варела, 2001), самопроизводства человеком самого себя как универсального и одновременно уникального субъекта. Как считал Ж. Делез, в её основе лежит «схематизм сцепления внешних и внутренних сил, во взаимодействии которых складываются наличные формы человечности» (Генисаретский, 2012).

В широком философско-психологическом понимании смысловая амплификация может быть отнесена к герменевтическим феноменам и, в традициях Э. Гуссерля, Х. Г. Гадамера, М. Хайдеггера, рассмотрена в качестве значимого состояния бытия человека. Её источником выступают предконтексты, предзнания, которые выполняют функцию своеобразного триггера или ментального прецедента, порождающего или стимулирующего сам процесс отбора некоего значимого содержания во всём том, что вообще происходит в жизни субъекта. Предконтексты образуются за счёт ресурсов первичной и вторичной социализации, накапливаемого жизненного опыта субъекта и компонуются в кластеры событийных ожиданий или событийных готовностей субъекта к принятию определённого содержания определённых событий. Это своеобразное состояние интуитивного, когнитивного и эмоционального напряжения в отношении тех ситуаций и обстоятельств, в которых, по мнению субъекта, «должны свершиться» необходимые события его жизни.

Пройдя через горнило первичной социализации, большинство людей предполагают, что их жизненный путь событийно очерчен и их не минуют, к примеру, влюблённость, создание семьи, выбор и осуществление профессиональной деятельности, утрата родителей и т. п. Но, помимо этого, событийные ожидания обусловливают тот факт, что из всей совокупности в принципе возможных в жизни происшествий человек ожидает также свершения ряда происшествий, которые, исходя из накапливающего опыта прожитой им жизни, считает прямо или косвенно относящимися к нему. Например, респонденты в нашей практике консультирования довольно часто сообщают, что в какой-то момент жизни осознали/поняли/решили, что у них никогда не будет семьи, близких друзей или детей, что они рано утратят интерес к избранной ранее профессиональной деятельности, не смогут найти «своего места» в жизни, совершат преступление или добьются успеха, покинут родные края, станут «перекати-полем», рано умрут и пр.

Таким образом, предконтексты заранее формируют пристрастное отношение субъекта к этим будущим происшествиям как к потенциально имеющим статус события в индивидуальной жизни, и человек становится избыточно внимателен к тем «зонам» повседневности, в которых вероятно их появление. Может быть, именно из-за этих ожиданий, иногда не оправдывающихся, возможно нарративное искажение собственного опыта: к примеру, если на жизненном пути человека не случилось «большого и светлого чувства», он либо принимает за него что-то другое, либо оправдывает его отсутствие некими обстоятельствами своей жизни, не связанными с этим напрямую, либо вообще выдумывает его в историях о собственной жизни, презентируемых другим и т. п. Опыт консультирования показывает также наличие достаточного числа личностно отобранных мифологем и «легенд о себе» у людей среднего и старшего возраста.

Тем не менее, по большей части, состояния этих готовностей касаются так называемых нормативных жизненных событий, как бы предусмотренных социокультурными обстоятельствами хронотопов, в которых живёт человек, а остальные события могут маркироваться в рамках семантики жизненных случайностей (Сапогова, 2013). В отношении них, на наш взгляд, формируются экзистенциальные ожидания, экзистенциальные готовности к встрече с ещё неизведанными аспектами существования.

Экзистенциальные ожидания мы понимаем как конкретизирующиеся и объективирующиеся в процессе жизни формы идеального проектирования возможного для данного человека типа желаемого события, ожидания именно его в контексте уже свершившихся для него жизненных происшествий. В феноменологическом плане экзистенциальные ожидания соотносятся с такими феноменами, как надежда и алармизм, выступающими как иррационально – эмоциональные предвосхищения, вероятностно-возможностные представления образов будущих жизненных ситуаций. Одновременно в них заложен некий до конца не осознанный самим субъектом принцип самоорганизации, жизненный «модус», индивидуально отстроившийся в процессах рефлексии и упорядочивания «опытов быстротекущей жизни» (А. С. Пушкин). Последнее мы связываем с процессами самопрограммирования жизни, с известным феноменом «самоисполняющихся пророчеств».

Экзистенциальные ожидания раскрываются через переживаемое субъектом чувство, что нечто желаемое может сбыться, исполниться в его жизни – это «чувство возможного», «чувство “если”», способное придать направление дальнейшей жизни субъекта и своеобразный «онтологический импульс» (Тульчинский, 2001), сообщающий ещё не случившимся, но желаемым и наполненным смыслом событиям будущего дополнительную энергию, чтобы сбыться, придающий желаемому почти целевой статус («Да будет…!»). Таким образом, субъект совершает творческую конструктивную работу в отношении собственной жизни (акты жизнетворчества), сам строит её будущие реальности. Биографирование в этом смысле ориентировано не только на совокупность всего того, что уже состоялось в жизни, но и того, что в принципе могло бы в ней быть, и даже растущий объём несвершившихся в жизни фактов нарративно устанавливает значение тех, что свершились (Битов, 1999; Тульчинский, 2001; Эпштйн, 2001).

Рефлексируя и интерпретируя прошедшие события и обстоятельства своей жизни из последующих точек существования, человек переживает интуитивное расширение тех мыслей и чувств, которые сопровождали происшедшее. Это связано как с психологической наполненностью временной дистанции, отделяющей происшедшее событие от его сегодняшнего восприятия, так и с новыми контекстами саморазвития человека, его проектами «вытягивания» себя в будущее, соотнесёнными с освоенными новыми социальными практиками. Стремление модельно выстроить и увидеть себя как Иного, Другого позволяет легче переживать лиминальные периоды жизни, осознавать или строить логику своего жизненного пути, отыскивать возможность разрешения внутренних проблем и противоречий, преодолевать страх утекающего времени жизни, познавать и переживать свою подлинность, самобытность (Сапогова, 2010, 2013).

Обсуждая герменевтическую природу смысловой амплификации, помимо указанных выше предконтекстов, стоит упомянуть и аспект позиционирования субъектом самого себя в рассказы о себе, поскольку возрастающее и дифференцирующееся по мере взросления знание о своих особенностях также подключается к восприятию текущих происшествий и процессам их трансформации в жизненный опыт и события текста. Речь идёт о том, что в автонарративе отражаются не просто происшествия жизни, а «Я-этого происшествия», «Я-этого события», и разные характеристики собственного «Я» субъекта смешиваются с содержанием происшедшего, образуя новые семантические единства (автографемы).

Можно полагать, что в жизненный опыт забирается, а впоследствии сохраняется и символизируется не всё содержание события, которое было доступно субъекту в момент его переживания или наблюдения, а лишь то, что он соотнёс со своим «Я», счёл относящимся к нему. В этих единствах пропорция элементов «примешивания» (аппроксимации) субъективной пристрастности может быть разной.