Текст книги "Механизм чуда"

А что, если и правда наговорить на практиканта Петрушу? С ним не обязательно на самом деле встречаться. Хватит рассказа. Как шла, как столкнулась, как помог перейти дорогу, показал нужный дом, как узнал в школе, как случайно задержались после занятий. Как предложил встретиться. Как…

От волнения глотнула слишком много горячего, прыснула.

– Ты что? – недовольно повернулся Антон.

– Вспомнила, – прошептала Ева, вытирая подбородок. – Мне надо бежать.

– Куда?

Игру смело с экрана.

– Мы же на вечер договаривались.

– Ты вроде как занят… – пролепетала Ева, не понимая, зачем она затеяла этот разговор.

– Так сама виновата: сидишь, молчишь.

– Завтра проект защищать.

Она смотрела в угол на халат и чувствовала, как краснеет, как начинает дрожать голос, как руки, не зная, чем себя занять, порхают по подолу новой кофточки.

– Какой проект? Ты куда собралась? – по-хозяйски возмутился Антон.

Куда она собралась? На мифическую встречу с Петрушей – вот куда. Чтобы подействовало. Чтобы оторвался от компьютера и обнаружил наконец, что она тут. От волнения нехорошо булькнуло в животе. Проклятый чай! И кто только научил Ежика так его заваривать? И тут же в голову полезли воспоминания о его отце, который так странно, совсем не по-взрослому сидел на подоконнике.

– Есть хочется, – прошептала Ева.

– Идешь-то ты куда? – Антон пропустил ее слова мимо ушей. Подошел, коснулся руки.

Куда она идет? Быстро придумала! Быстро!

– Заниматься надо, – выдавила из себя Ева. Хорошо, вовремя сдержалась, чтобы не сказать, что идет в школу, что спецкурс по истории искусств.

– С новым преподом?

Слишком очевидно все скатилось к этой теме. Обидно. Зачем так сразу подозревать?

– Ладно, никуда не пойду, – дала она задний ход. Попыталась сесть. Не дали.

– Нет уж, ты иди, – Антон дернул ее за руку к двери. – А то ведь ждать будут.

Пока топталась на пороге, Ежик снова оказался в кресле, смотрел в экран на застывшего лорда.

– Нет никакого препода!

– Ираклия-то? – хохотнул он.

Не сработало! Ежик не стал ревновать. Он сделал то, чего так боялась Ева, – прогнал.

Она все-таки бухнулась на диван, останавливать ее никто не спешил. Истерика шарахнула по рукам и ногам, по гулкой голове. Теперь и она дышала тяжело, как глупый герой в игрушке.

– Значит, ты хочешь, чтобы я ушла?

– Да, – жестоко бросил Антон. Он не играл. Он сидел, глядя на бегущие по экрану строчки.

Ева поднялась. Просить, уговаривать – бессмысленно. Не повернется. Не простит.

– А книга! – задержалась она около двери. – Ты обещал книгу дать.

Это была зацепка. Это было спасение. Если взять книгу, то потом ее нужно будет отдать – это лишний повод встретиться. Антон отойдет. Покипит, покипит и отойдет. Станет добрым и пушистым.

– Какая книга? На улице темно! Где ты читать ее будешь?

– Дома! – не поняла шутки Ева.

– Я не библиотека.

– Отлично!

Перед глазами у Евы все прыгало. Нужно было срочно, сию секундочку придумать, что сказать. На язык лезли глупые комментарии и совсем детские обидные кричалки.

– Отлично! – повторила, чтобы не было лишнего. – Отлично!

– Заело? – не преминул заметить Ежик.

Надо решиться! Надо!

Она открыла дверь, выходя в коридор.

Коридор узенький. Вешалка. Куртки и пальто растопыриваются, загораживая проход. С подставки свешивается лисий хвост, пушистую лисью шапку не видно за шарфами. Из коридора темным призраком выходит мама Антона. На ней темный халат, и от этого кажется, что она настоящее привидение.

– Что у вас за шум?

– Мама, уйди!

Что умел делать Ежик – так это быстро перемещаться в пространстве. Со временем было еще не так очевидно.

– А что ты на меня кричишь? – возмутилась мама, но ушла.

Ежик стоял в дверях. Еве ничего не оставалось, как начать одеваться. Сапоги, куртка, в рукаве шапка. Шарф чуть не забыла. Молчание давило на плечи.

– Ты мне позвонишь? – спросила тихо.

– Зачем?

Усмешка тянула его тонкие губы. Она невольно сделала шаг вперед, чтобы на прощание поцеловать в щеку, но он отклонился. Ударился в дверь, пропадая в комнате.

Ева щелкнула знакомыми замками, вышла на лестничную клетку. Все было непонятно и быстро. И главное, все было ужасно. Что там мог герой? Создавать петлю времени? Самая пора воспользоваться этой способностью.

Но петли времени не было. Не было и подходящей машины, чтобы эту петлю создать. Не было командарма Че с дельными советами. Не было Ксю с унылым поддакиванием. Была только Ева, ее огромное горе, которое не помещалось под тяжелым насупленным небом, и слезы, застилавшие глаза.

Она шла по улице и уже давно вертела в руках сотовый. Ждала звонка. Чтобы вернул. Чтобы успокоил. Он может! Он всесильный волшебник, способный творить чудеса. Но Антон не звонил. Только стояло в ушах тяжелое дыхание утомленного бойца из призрачного Лондона эпохи Джека-Потрошителя и Шерлока Холмса.

Она так внимательно смотрела на экран, так сосредоточенно гоняла курсор вверх-вниз по принятым звонкам, отдельно выделяя «Ежик», «Ежик», «Ежик», что, конечно, налетела на людей.

Они стояли там же, на полпути к дому Стива, в темном углу – ни один фонарь сюда не добивал. И она, ослепленная светом сотового, конечно же, их не увидела.

– Танк, что ли? – отпихнулись от нее.

– Сам танк! – выкрикнула зло, потому что слезы, потому что дышать нечем, потому что трясет от ярости к несправедливому миру.

И вдруг – челка, впадинка щеки, ворот коричневой рубашки под курткой, очки.

– Ой, простите, пожалуйста, Петр Павлович, – забормотала быстро, некрасиво хлюпая носом и неловко засовывая сотовый в карман. Промахнулась. Трубка шоркнула по плащевке и звонко упала на асфальт. Кто-то протянул руку.

– Хм… – произнес Петр Павлович. – Что-то я тебя не помню.

– Вы у нас сегодня урок вели, – прошептала Ева, принимая из рук Ираклия Васильевича свой телефон.

– Ааааа, – без энтузиазма отозвался практикант. – Сено-солома. Чего ревешь? Как там тебя?

В нем не было того, что отличало обыкновенного человека от учителя, – строгости, солидности. Он был… как все. И совсем-совсем не похож на учителя. Обыкновенный пацан из старших классов. И куртка у него такая же, как у старшеклассников, и смотрит так же. Недобро.

– Ева, – прошептала она. Истерика улетучилась.

– Обидел кто?

Ираклий жег взглядом. Были еще двое. Стояли, молчали. И самое страшное – улыбались.

– Нет, никто… Извините, – бормотала Ева, забыв, куда ей надо. Она пятилась – лишь бы спрятаться, уйти от этих глаз, от этого дурацкого совпадения.

Петр Павлович еще больше насупился, окончательно превращаясь в обиженного пацана.

– Погоди! Надо тебя проводить. Где ты живешь?

– Ой, не надо! – Все было слишком по-загаданному, а потому плохо, очень плохо.

Она метнулась туда-сюда и вдруг увидела табличку. Медная табличка с черными буквами. «Педагогический колледж № 60» У них здесь есть колледж?

– Ты уверена, что сама дойдешь?

– Она дойдет, – мягко произнес Ираклий Васильевич. Двое других засмеялись.

– Уверена, – дрогнувшим голосом отозвалась Ева и зашагала прочь.

Какой ужас! Какой позор!

– Не беги!

Петр Павлович догнал, пошел рядом, легко подстроившись под ее шаг.

– Далеко идти? – спросил недовольно.

– Близко, – буркнула, сама не понимая, на что злится.

– Я как-то не подумал, что теперь буду всех вас встречать, – в тон ей отозвался Петр Павлович. – Оно понятно – здесь в школе учитесь, здесь и живете. А чего нос повесила? С кем ругалась?

Сама с собой она ссорилась. С кем же еще? Не с Антоном же. Он бог, с ним не поссоришься. Он всегда прав. А она… всегда и во всем виновата.

– Варианта три, – уже рассуждал Петр Павлович. – С родителями, с подругой, с парнем. Идешь домой, значит, не с родителями. Крутила в руке телефон – ждешь звонка. От подруг звонков не ждут, им сами звонят. По всему выходит, ты поругалась с парнем. Это ерунда. Подростковая любовь быстро затягивается.

– Не ерунда! – выкрикнула Ева, бросаясь к подъезду.

– Ну, вот и дошли, – из темноты отозвался Петр Павлович. – Бывай, мелкая!

Хотелось еще что-нибудь сказать, потому что это он, практикант Петрушка, во всем виноват. Из-за него она поссорилась с Антоном. Из-за него в глупой голове Че родилась не менее глупая идея с ревностью. И вообще.

В кармане возмущенно завибрировал телефон. Испугалась – Антон. Что же она тянет?

От неожиданности начала искать телефон в сумке, хотя он лежал в кармане куртки. И сам карман светился, выдавая спрятавшегося.

– Мать! Ты что, спишь?

Пушкин!

– Сашка! – заорала Ева, потому что это была верная связь с Ежиком. Как же она сразу об этом не подумала?

– Спокойно, девушка, – холодно отозвался Пушкин. – Не надо столько эмоций. У нас одному в трубку тоже так гаркнули – он теперь со слуховым аппаратом ходит.

– Тебе принести слуховой аппарат?

– Себя принеси. У меня днюха. Приглашаю в субботу на тусняк.

– Ой, поздравляю! – выпалила Ева, чувствуя, как все сразу наладилось. Как все стало отлично!

– Ты что, совсем с ума сошла? Кто ж раньше времени поздравляет? Это же плохая примета. У нас одного препода поздравили, он на следующий же день в больницу загремел.

– А во сколько? Кто еще будет? – торопилась Ева – не было ей дела до всех знакомых неугомонного Пушкина.

– Вы как под копирку, – проворчал Пушкин. – Кузьмин тоже все волновался, кто будет. Наши будут. И никого чужого. Поняли? Адрес у Тохи возьми, он знает. Бывай!

Отключился. Она даже не успела ему сказать, что не может ничего узнать у Тохи, что теперь друзья Ежика перестают быть ее друзьями. Или не перестают? Что-то она запуталась. И устала. Ева заторопилась домой. Там уже пришла мама. Вернулся с работы папа. Сейчас они будут пить чай. И не эту горькую бурду, где чая больше, чем воды, а нормальный. Когда чай настаивается в фарфоровом заварнике, через ситечко разливается в чашки, разбавляется водой, кладется сахар. На тарелке ждут бутерброды с лососем и колбасой. Папа с хрустом будет резать вафельный торт. Спрашивать о школе… Ой, только не о школе. И чай, и бутерброды от этого станут невкусными. Но она все выпьет и съест, потому что очень голодная и очень хочет домой.

Глава четвертая
Принцип неопределенности

Пушкин сиял. Рядом с ним сидела тихая скромная девушка. Угадайте, как ее звали.

– Натали, – с гордостью представлял Пушкин. – Та самая!

Девушка бледнела и приклеивалась взглядом к полу.

– Знаешь, был такой случай, – с ехидной улыбочкой начал Стив. – Парень в нашей школе познакомился с девушкой. Звали ее Наташа. А его как раз Шурик. Стихи еще писал.

– Да пошел ты! – потемнел лицом Пушкин. – За такие шуточки, знаешь, что бывает?

– Знаю. Гроб и похоронная музыка.

Ежик всепонимающе щурился. Даже ему смотреть на увлеченного Пушкина было забавно.

– Давно вы знакомы? – бесцеремонно просил он, проходя мимо Евы. Не замечая, головы не поворачивая, не здороваясь.

– Вечность! – Пушкин осклабился. Зубы у него были мелкие и щербатые.

– Тогда это надолго, – хмыкнул Антон.

Стив изобразил на губах похоронный марш.

– Отвяли! Оба! – рявкнул Пушкин и схватил Натали за руку.

– И пусть у гробового входа, – провыл Ежик, отбегая подальше к комнатам, – младая будет жизнь играть…

– Заткнись! – рванул по коридору Пушкин, но споткнулся о выходящего Ра.

– И равнодушная природа! Ой!

– Пушкин? – Ра не удержал равновесия и растянулся вдоль плинтуса.

– Пушкин, Пушкин, – прошипел Стив, сгибаясь от смеха.

– Это классика! Она бессмертна! – орал из комнаты Ежик между глухими звуками – Пушкин пытался отомстить за шутку.

– Ай!

Квартира дрогнула от очередного падения. В коридор выбрался Антон.

– И пал поэт, невольник чести… – тяжело отдуваясь, пробормотал он.

– И… равнодушная… природа… – сквозь приступы смеха икал Стив.

– Саша? – Натали одарила всех испуганным взглядом и убежала спасать Пушкина. – Саша!

Ева готова была и дальше смотреть этот спектакль, но тут перед ней встал Ра. Или не Ра?

– Ева! – все-таки Ра радостно распахнул объятия. – Сколько не виделись!

– Столько не живут! – она увернулась от жизнерадостного бога.

Мельком глянула на Ежика. Стоит, ухмыляется. Глаз хитрый. Когда Ева вошла, коротко кивнул. Приблизиться не дал, сразу сделал шаг назад, руку поднял. Про объятия с поцелуями и говорить нечего. Может, подарить все это Ра? Терять уже нечего.

– Хорошо выглядишь! – доверительно сообщил Ра. – А я о тебе думал.

– Врет! – раздался недовольный голос из другой комнаты. – Он думал о газовом паяльнике. И немножко про адаптер К-лайн.

Ева покосилась на Ежика. Стоит. Не уходит.

– Ребята! – Ра пропустил это замечание мимо ушей. – Смотрите! Это Ева!

Антон тут же забылся, потому что на Еву посмотрело три пары совершенно одинаковых глаз. Ра и еще две его копии. Как там говорил Пушкин, три египетских бога… Близнецы. Невероятно!

– И не подумай, что у тебя, мать, троится в глазах, – выпрямился после долгого смеха Стив. – Хотя боги могут и не такое. А вы, – повернулся он к божественным братьям, – осторожней. Это все-таки Ева.

Антон демонстративно хохотнул, уходя вглубь квартиры.

– Это мои братья. – Ра был искренне рад чему-то. Наверное, дню рождения Пушкина. – Птаха ты уже знаешь. А это Гор.

Они все же отличались друг от друга. Птах был чуть шире лицом. У Гора – нос с горбинкой. А Ра… Ра просто был и улыбался, показывая все свои зубы.

– Красивая, – уронил Гор, глянул на братьев и рассмеялся.

– Богиня! – фыркнул Птах.

Ра побледнел.

– Они мне уже стул сломали, – пожаловался выбравшийся из комнаты Пушкин. – Если каждый сломает по стулу, то сидеть будем на полу. И есть тоже на полу. Чего-то у тебя глаза желтые, заболеваешь?

– Чем? – С Пушкиным всегда надо было держать ухо востро, но тут Ева пропустила удар.

– Желтухой. Слышала о такой? Билирубин в крови повышенный, вот и желтеешь. Ты сходи проверься.

– Куда?

– В морг, подруга, в морг. – Пушкин поднырнул холодной рукой ей под локоть. – Как тебе Наташка?

– Ничего так. – Ева дернулась. Не хватало еще, чтобы ее Пушкин за руки хватал. В такие моменты обычно и появляется Антон.

– А чего вы с Тохой – поссорились?

– С чего ты взял? – Ева сама не поняла, почему стала отнекиваться. Но в любом случае обсуждать с Пушкиным ничего не хотелось. Так можно было стать героем еще одной байки.

– Он сильно удивился, когда я сказал, что тебя тоже пригласил.

– Как будто ты меня не можешь пригласить?

Пушкин вдруг важно напыжился, подбоченился. Бросил быстрый взгляд через плечо.

– Он умеет громко кричать. Чего, говорит, всяких-разных звать. Но я его послал. Потому что ты мне друг! Ага?

– Ну да. – От такого комплимента Ева растерялась. Еще неизвестно, хорошо ли быть другом Пушкина. – А что кричал?

– Говорил, ты дура. Связалась с каким-то хмырем. Что, правда? Ты с другим встречаешься?

– Совсем что ли? – Ева отпихнула от себя Пушкина. – Вы тут будете придумывать, а я виновата.

– Вот и я о том же, – грустно согласился Пушкин. Грустил он недолго, взгляд его снова стал хитрым. – Хотя, знаешь, нас еще классики предупреждали: ни в чем нельзя быть уверенным. Смотри, Тамара у Лермонтова во сне встречалась с демоном. И все вокруг ни слухом, ни духом. Так что ты бди. Змеи там всякие. Деревья с яблоками.

В коридоре появился Антон. Пожелание «бдить» он услышал.

– Иди ты со своими советами, – коротко отозвалась Ева.

Антон презрительно дернул губами и ушел обратно в зал.

– Пойду! – вздохнул Пушкин. – А то я Наташеньку давно не видел!

Ева смотрела на дверь. Чего Антон ходит? Чего ищет? Почему молчит?

В зале накрыли стол, возле него суетилась невысокая полная женщина. Антон сидел рядом с плошкой салата и деловито перекладывал оливье на тарелку.

Захотелось уйти. Что он, в самом деле, себе позволяет? Не было сказано ничего такого, чтобы он обижался.

– Как там Ираклий поживает? – прошамкал Антон – он уже успел сунуть в рот ложку салата.

– А как там твои стрелялки? Остались еще враги у лорда?

Ответ получился неубедительный. Ева смутилась и убежала на кухню.

– Ева! – обрадовался Ра, вскакивая. Жизнерадостный он какой-то сегодня. – Проходи к нам!

Под «мы» подразумевался тщедушный, слегка сутуловатый парнишка с оттопыренными ушами. Он сидел на низенькой табуретке и являл собой слегка уменьшенную копию виновника торжества.

– Это Сашин младший брат! – представил ушастого Ра – он сегодня специализировался по представлению братьев.

– Лермонтов, что ли? – вырвалось у Евы.

– Почему Лермонтов? – обиделся младший. – Я Сидорчук, Юра!

Ева с Ра переглянулись.

– А папу случайно не Сергей Александрович[2]2
  Подразумевается Сергей Александрович Есенин, русский поэт начала двадцатого века.


[Закрыть] зовут? – раздраженно спросила Ева, тут же забывая о литературном собрате Пушкина, потому что Ра потянул ее за собой.

– Пойдем! Я покажу тебе нашу машину!

– Забрось Евку куда-нибудь подальше! – прокомментировал Антон их проход через коридор. – Чтобы не вернулась.

Ра не стал задерживаться и придумывать ответ.

– Разойдитесь! Разойдитесь! – растолкал он братьев.

Это было… это было нечто странное. Знакомая уже железная рамка была обмотана проводами разных цветов. Во все стороны торчали пружинки. Снизу к раме была привязана точно такая же рама. От нее тянулся провод к розетке.

– Шедевр! – коротко прокомментировал один из братьев – Ева в них опять запуталась. Выделяла только Ра, он держался к ней ближе всех.

– И как он… она должна работать?

Увиденное разочаровало. В фильмах все это выглядело не так мелко. Масштабней, что ли. Это должна была быть высокая стойка с ручками, чтобы за них можно было держаться. Или огромный прозрачный шар, вдоль сферы которого бегали бы разряды. Или настоящая автомашина с перестроенным двигателем. Чтобы хотя бы кресло было, где сидеть. А тут – две рамки и проводки.

Ра азартно объяснял – при активном поддакивании одного из братьев и таком же активном молчании другого, – как должно создаваться статическое напряжение, как миллиарды положительно заряженных протонов понесутся вперед, как растолкают равнодушные нейтроны, как тело расщепится на атомы, чтобы потом собраться в том же виде в другом месте.

– Надо встать внутрь этой рамки, – торопился Ра. – Смотри!

Он сдернул сложную конструкцию с ручки шкафа и попытался напялить Еве на голову, чуть не сбив маленький цилиндр, который она прикрепила к волосам. Маленький цилиндр с летными очками. Короткая юбка в клеточку. Очень стильно, очень красиво. Для кого? Никто же не видит!

– Да иди ты! – попыталась защитить свой наряд Ева. – Еще же не работает!

– Скоро заработает! – вклинился, кажется, Птах. Это был тот самый голос, что прервал восторги брата в коридоре.

– Ну да, – сразу загрустил Ра – он фантастически быстро менял настроение. – Осталось немного доделать и провести полевые эксперименты!

– Давай уже быстрее, – утомленно произнесла Ева, – хочется куда-нибудь отсюда убраться.

– Я знаю, что надо! – воскликнул Птах и убежал. Ра тряхнул конструкцией, полюбовался, как нижняя рамка плавает под верхней.

– Но дело ведь не в этом, – заговорил Гор. Наверное, он долго молчал – голос был хрипловатый.

– Нормально все будет работать! – заупрямился Ра, как будто старый спор продолжил. – Надо проверить расчеты.

– Я о другом. – Гор отклеился от шкафа, около которого стоял во время демонстрации машины времени. – Что такое стимпанк?

О! Ева уже была готова к такому разговору.

– Тоска по несостоявшемуся прошлому! – отрапортовала она.

– Это тоже, – не стал спорить Гор. – Но на самом деле это желание человека подчинить себе машины. Сейчас многое за человека делает техника. В какой-нибудь Корее собирают компьютер и даже не представляют, по какому принципу он работает. Клепают схему – и все. Киберпанк в действии – машина управляет человеком. А должно быть наоборот: человек обязан понимать, что он делает!

Ева невольно скосила глаза на телевизор. Старенький, большой, с объемным кинескопом, в черном пыльном корпусе. Мысленно попыталась представить, куда идет сигнал, как он преобразуется в картинку, как этот сигнал передается по воздуху, как откормленный ведущий впихивается в тонкий провод… Голова закружилась.

– …надо понимать. Тогда ты начнешь управлять не только техникой, но и самой жизнью. Иначе ваш стимпанк – антураж один.

Он ткнул в сторону странной конструкции, похожей на ружье, что висела у Пушкина за дверью. Нечто железное – длинная трубка с шаровидным утолщением, с ручкой от пистолета и спусковым крючком, спрятанным за защитный полукруг. По центру скотчем была прикручена железная коробочка, со всех сторон украшенная шестеренками. Выпуклое стекло внутри рождало мысль об оптическом прицеле. Раструб странного ружья был конусовидно расклешен и имел угрожающие зазубрины.

– Ты не понимаешь! – стал защищать оружие Ра. – Антураж рождает дух движения. Как форма в армии.

– Униформа в первую очередь отключает мозги.

– Соответствующая обстановка рождает мысль.

– Ну, и какая у тебя мысль?

– Мы не должны быть рабами машин.

– Хиппарь недобитый!

– При чем тут эти, с немытыми волосами?

– Для большинства – это ретро. – Ра кивнул на Еву. Вот и до ее костюмчика руки дошли. – Ретро сейчас в моде. Винтаж. – Гор щелкнул по гулкой трубе.

– Ты предлагаешь лечь под выхлопную трубу машины и помереть?

– Я предлагаю разобраться. Вы что-то делаете и сами не понимаете что! Надо сначала читать букварь, а потом учебники. Где ваш букварь? Вы и в отношениях ничего не понимаете, потому что букварь не читали, а сразу в профессора лезете.

– А ну, верни! – крикнули в коридоре.

– Вот что нужно! – ворвался в комнату невероятно довольный Птах. В руках он держал несколько вилок и ножей. – Вешаем на отвес. Они создадут резонатор.

– Куда понес? – возмущалась полная женщина. – Чем вы есть будете?

– Уже кормят? – Ра легко переключился с научной темы на бытовую.

– Да идите вы!

Птах растерянно посмотрел на свою добычу. Столовые приборы радостно позвякивали.

– Тогда после обеда сделаем, – решил он.

Звонок в дверь прозвучал, когда все уже сидели за столом. Полная женщина оказалась мамой Пушкина с Лермонтовым. Говорила она с одышкой, тяжело. И так же тяжело передавала тарелки с салатами на стол. Божественные братья сели рядом, тут же перепутавшись. Очень не хватало Маши-Саши. Они со своей трогательной любовью скрашивали любое мероприятие. Антон сидел ближе к двери. Когда Ева с Ра пришли, мест на этом конце стола не осталось. Ра ушел к братьям, а Еве пришлось садиться рядом с Пушкиным. От этого он стал сиять еще ярче. И тут этот звонок. Он заставил всех какое-то время смотреть друг на друга, спрашивая, не его ли забыли пригласить.

– Небось, мой папаня завалился, – сварливо, но все равно довольно произнес Пушкин и стал выбираться из своего дальнего края стола. – Вот ведь люди – дикие существа. Им, чтобы появляться на свет, до сих пор нужны папа и мама. Вся цивилизованная вселенная уже давно размножается из пробирки, а мы все по старинке. У нас был парень, он утверждал, что его вообще зачали инопланетяне…

– Да иди уже, – с тяжелым вздохом произнесла мать, подталкивая свое болтливое чадо к двери, в которую весьма настойчиво звонили.

В коридоре послышались удивленные возгласы, короткий смех, что-то зашуршало.

Все замолчали, забыв, кто о чем говорил, и переглянулись.

Первым в комнату вошел огромный букет бордовых роз. Его распирало во все стороны от тугих бутонов. Казалось, он вот-вот взорвется, забрызгав всех лепесточной кровью.

– Здравствуйте!

Из-за букета вынырнула лисья мордочка Александра Николаевича.

Снова наступила тишина.

– Ты зачем пришел? – грубо спросил Антон.

– А поздравить? – неожиданно мелко засуетился отец Антона. Он уже весь появился в комнате, отчего букет стал как будто меньше. На пол была поставлена высокая коробка, а все присутствующие оказались награждены внимательным колючим взглядом.

– Не переживай, я ненадолго, ненадолго!

– Что вы! Проходите! – активно зазывал нового гостя Пушкин.

– Здрассьте, – раскланивался Александр Николаевич с опешившими гостями. – Позвольте мне сначала сделать подарок. Да, подарок.

– Да! – заулыбался Пушкин, глядя на букет.

«Неужели он ему цветы подарит?» – испугалась Ева.

– Я долго думал, что подарить, – медленно, как в былинном зачине, заговорил Александр Николаевич. – Подарить дорогие часы? Так в темном переулке могут ударить по голове и отнять.

– Могут, – быстро согласился Пушкин.

– Подарить деньги? – не отвлекался Александр Николаевич. – Еще неизвестно, на что он их потратит.

– На ерунду, на ерунду, – тут же встроился в былинный ряд Пушкин.

– И я решил, что подарю тебе нечто более ценное!

Все, как по команде, уставились на коробку.

– Я дарю тебе пример! – торжественно произнес Александр Николаевич. – Научу, как обходиться с дамами. За этим столом сидит всего одна дама, которую я знаю, и я хочу подарить ей цветы.

Букет ткнулся в сторону салатниц и тарелок.

– Ева Павловна! Это вам!

Ева не могла оторвать взгляда от тугих бордовых головок. Они приближались. Александр Николаевич пролезал за стульями, подбираясь ближе. Букет оттянул руку.

– А чтобы было, куда цветы поставить, – вот вам ваза.

Из коробки появилась огромная ваза, расписанная голубыми розанами и завитками. Ваза тоже стала приближаться. Она неловко встала между вилок, ножей и стаканов.

– А также вас я поздравляю с рождением сына. – Папа Антона протянул матери пышный букет гвоздик. До сих пор они как-то прятались за розами. – И вас тоже – будем знакомы. – Одинокая розовая гвоздика, как микрофон, ткнулась в Наташу. Девушка стала медленно краснеть. – Извините, я не знал, что вы здесь будете, а то бы непременно подготовился. Да, подготовился. – Гвоздика подергивалась, давая понять, что не мешало бы ее взять. – А это так, мелочь. В следующий раз – непременно. – Наташа подняла руки к лицу.

– Бери! Чего добру пропадать! – крикнул Пушкин, и все снова заговорили, знакомые стали приветствовать Александра Николаевича. Он нашел себе место рядом с матерью Пушкина и галантно налил ей сок из пакета.

Ева поймала взгляд Ежика. Смотрел он довольно. Словно только что на рынке выторговал миллион. И если до этого Ева придумывала, как бы половчее отказаться от подарка, то теперь решила брать.

– Нет, я не понял, – буркнул сидевший рядом Пушкин. – Ладно – цветы. А ваза-то как мимо нас прошла?

– Может, мне все это у вас оставить? – прошептала Ева, с трудом представляя, как заявится домой с подарками.

– Бери, бери! – переставил вазу Еве на колени Пушкин. – Человек старался, покупал, слова придумывал. Александр Николаевич серьезный мужчина, он так просто ничего делать не будет.

Ева сунула букет в вазу и задвинула ее подальше к окну, за штору. Но розы выпирали, сбрасывали с себя ткань, глядели завитками глаз. Смотрел и Ежик. Он сменил гнев на милость, подвинулся, пустил отца и теперь весело с ним о чем-то разговаривал. Выглядел счастливым. Отец тоже улыбался.

– Был у нас такой случай, – начал Пушкин, – один парень не любил своего отца. Жили они вместе, но он его ненавидел.

– И однажды темной ночью зарезал? – закончила за него Ева.

– Нет, почему. Он вырос и уехал. Отец до сих пор его найти не может.

Шли из гостей гурьбой. Сначала засобирался Александр Николаевич, но потом вспомнил, что надо проводить Еву с тяжелой вазой. С Евой вызвался идти Ра. Пушкин, похлопывая себя по наетому пузу, тоже решил пройтись. Божественные братья гремели составными частями машины времени. Антон вместе со всеми оказался на улице. Ра тащил коробку. Ева неловко перекидывала букет из руки в руку. Цветы шуршали. Антон не оборачивался.

Вот бы землетрясение. Или ураган. Чтобы всех смыло. Чтобы они остались вдвоем. Просто поговорить.

Но вокруг все было знакомо. Темная улица, темные дома. Никаких изменений.

Ева представила, как улица медленно погружается во мрак. Как от голых кустов начинает ползти туман. Как плачут влажные осенние стены домов. Шаги гулко отдаются в переулке. Туман сужает улицу, делает неровной мостовую, превращает фонари из электрических в газовые. Еве показалось, что она внутри игры. Что лорд-защитник шагает, сжимая в одной руке арбалет, а в другой ружье. То самое, что висело у Пушкина на шкафу. А еще Ева чувствовала, что она ничего не понимает ни в ролевой бродилке, ни в том, что происходит. Словно кто-то без ее согласия закрутил маховики желаний – и вот уже уплыл в сумрак Антон, вышел вперед Ра, жестко улыбнулся Александр Николаевич. И это было неправильно. Но как все починить? Как сделать так, чтобы стало понятно? Прочитать букварь? Он еще не написан…

– А возможны ли вообще ваши перемещения? – бурно размахивал руками Пушкин. – Вот вы все строите. А что строите? Понимаете?

– Понимаем, – сухо отзывался один из братьев. Кажется, Гор, он был самым спокойным и рассудительным. – Я боюсь, что ты не понимаешь законов относительности.

– При чем здесь относительность? – кричал Пушкин. – Относительность относительно чего? Этого столба? Того столба?

– Относительность – это важная вещь. – Гор шагал, не глядя по сторонам, и в особенности на собеседника. – Только она способна вытянуть вас из той бездны, в которую вы стремительно проваливаетесь. Это же она доказала существование черных дыр, физические законы в которых нарушаются.

– Как нарушаются? – Пушкин стоял около столба, про который спрашивал, и сверлил его пустым взглядом.

– Этого тебе пока никто не скажет, но ученые доказали, что в нашем мире возможен временно-пространственный сбой. Как одно из следствий закона относительности. Гравитационное красное смещение или замедление времени в гравитационном поле. Время замедляется только для предметов, в этом поле находящихся. У тебя получается машина времени в чистом виде.

– А возвращаться как? – спросил у столба Пушкин.

– По принципу неопределенности Гейзенберга.

– Кого? – У Пушкина был вид, как будто он сейчас начнет биться о бетонное основание фонаря.

Ра фыркнул и пошел вперед, увлекая за собой Стива с Наташей.

– Пускай у нас имеется любое количество частиц физических тел в совершенно одинаковом состоянии. Возьмем две частицы и будем измерять координаты импульса. Так вот, измерения выстроятся не одинаково, а по закону распределения вероятностей. Произведение среднеквадратического отклонения координаты и среднеквадратического отклонения импульса будет не меньшим или равно половине константы – константа в данном случае это постоянная Планка. Закон открыт в 1927 году. Можете туда отправиться и все уточнить.

С шумом, стенаниями и охами Пушкин обвалился на землю, изогнувшись вокруг столба. Наташа испуганно вскрикнула:

– Ему плохо?

– Ему хорошо, – расхохотался Ра, размахивая коробкой.

– Ну, что же ты, вставай! – склонилась над Пушкиным Натали.

– Артисты, – шепнул Александр Николаевич, проходя за спиной Евы. – Болтуны. Умные слова знают, а как применить их к жизни – не догадываются. Остаются у них в голове одни переменные.

Она вздрогнула. За всеми этими умными высказываниями о существовании папочки забылось.