Текст книги "Танец с призраком"

Глава 10. Угрызения совести

Она ненавидела себя за то, что была с ним. За то, что его ласки так подействовали на неё. За то, что накурилась «травы» и её так «пробило» на секс. И в особенности за то, что утром, уже безо всякого допинга, вполне отдавая себе отчет в том, что делает, она осталась в постели Альфа.

Эва ехала домой на автобусе и смотрела в окно, но не видела ничего, кроме клочьев тумана. Туман стоял перед глазами. Она переводила взгляд, и туман следовал по той же траектории. Ясный день, вовсю светит солнце, а над дорогой параллельно автобусу плывет туман. Черт знает что.

В ушах у неё звучала фраза: «от меня словно отрезали половину». И еще одна, сказанная другим человеком: «загуляла где-нибудь девочка, подумаешь!». Небрежным таким тоном, насмешливым. Боже мой, как же он ловко умеет врать!

Эва была уверена, что Свен послушался Альфа и сейчас едет в аэропорт, чтобы сесть на самолет и лететь в Японию. Ей надо было добраться до своего общежития, привести себя в порядок и что-то срочно предпринять.

«Спокойно, спокойно, – внушала она себе. – Еще пять остановок. Путь в общежитие свободен. У меня есть немного времени».

Это действительно оказалось так. Даже дежурной по этажу не было на месте. К двери комнаты была прикреплена коротенькая записка с сообщением, кто звонил Эве и в котором часу. Так у них обычно делалось. Никаких знакомых она не встретила. Астрид, которая жила в соседней комнате, тоже не было с самого утра. Свен так и сказал. Свен… «Боже мой, что я натворила?! Нет, это потом, потом, а сейчас мне нужно бежать».

Эва стала лихорадочно собирать вещи. Надо было срочно убираться из этого города. Чемодан был давно собран, оставалась только сумка. Что за черт, не влезает в неё ничего!

Кое-как упихав всякие мелочи в сумку, Эва написала короткую записку для Астрид – мол, пришлось уехать домой на несколько дней раньше, чем планировала. Если Свен, вернувшись из Японии, будет её искать (конечно же, будет, как же иначе!), то у неё должен быть запас времени для того, чтобы успокоиться и подготовиться к разговору. Может быть, ничего страшного пока не произошло и можно всё исправить.

Проблема с заколкой заключалась в том, что Эва привезла её из Польши. Это вещь ручной работы. Мужчины ни черта в этом не понимают, и для Альфа это была обычная женская финтифлюшка из супермаркета. «Ты думаешь, только у твоей девчонки такая заколка?» В том-то и дело. В Стокгольме таких ни у кого больше нет.

Эва побежала в агентство по продаже билетов на паром: билет до Гданьска, который она купила на пятницу, ей нужно было поменять на ближайший рейс, лучше всего на сегодня. Но у них оказалось только на завтрашний вечер.

Эва помчалась обратно в общежитие, чтобы выполнить все формальности по выписке. По дороге ей привиделось, что у входа в общагу её поджидает Альф. Даже несмотря на то, что в общежитии ей бояться было нечего, она решила попроситься переночевать у своей сокурсницы, которую звали Хейди. Она жила в Сольне. Эва позвонила ей из ближайшего телефона-автомата. Хейди сказала, что можно ехать к ней хоть сейчас. Эва так и сделала.

Она даже не подумала о том, что воспользовалась идеей Альфа «зависнуть у друзей».

* * *

На следующий день Эва отправилась с вещами на вокзал, села в поезд и поехала в Нюнесхамн, где находился паромный терминал. Путешествие до Гданьска и далее до Варшавы ей не запомнилось. Преследовало ощущение погони. Оно началось в Стокгольме и не отпускало даже после того, как Эва высадилась в Гданьске. Никто не мог гнаться за ней (уж точно не в Польше), а ей казалось, что кто-то гонится. Когда она пыталась задремать, ей снился Стокгольм. Ей снился Свен. Она просыпалась и хотела плакать, но вокруг были люди.

Дома ей полегчало, но не намного. Родители, конечно же, были рады её приезду, расспрашивали про Швецию, и Эва старалась изо всех сил, веселым голосом рассказывала об учебе, о том, как город красив, и так далее. Но фотографии она заранее спрятала – на многих из них был Свен или Альф, или оба. Родителям она сказала, что забыла фотоальбом в Стокгольме, но ей обязательно его пришлют.

* * *

Время шло, она понемногу успокаивалась, но одни и те же мысли приходили снова и снова. «Я сама виновата, я флиртовала с Альфом… дружески, конечно… в шутку… Я во всём виновата сама».

Три или четыре дня пролетели незаметно. Эва думала о том, что пора позвонить Свену, но рука не поднималась, и она решала, что сделает это на следующий день. «Хоть бы он позвонил сам, – думала она. – Тогда я точно буду знать, что всё в порядке и Альф не проболтался». Альф и не должен был проболтаться, иначе зачем он врал с три короба? «Девочка загуляла, не парься, она найдется». А впрочем, черт его знает. Теперь она знала, что он способен на всё.

Ужаснее всего было то, что Эва почти в равной степени тосковала по ним обоим. По Свену всё же немного больше, и к тоске добавлялось острое чувство вины. Он страдал, она это знала тогда и чувствовала сейчас. Это было невыносимо.

Эву преследовала мысль, что ей необходимо сделать выбор. Мысль была нелогичной, ведь Эва находилась в родительском доме, в полной безопасности, и всё, что от неё требовалось – набрать номер Свена, услышать его голос, подтвердить вранье про семейные проблемы (которое ему, без сомнения, уже передали – не мог же он её не искать, когда вернулся), и всё будет хорошо. Как раньше. Ну не может быть, чтобы Свен запомнил тот её давний рассказ о том, как она в прошлом году выбирала заколку в одном из варшавских магазинов, торговавших изделиями народных промыслов… Эве казалось, что он не слушал тогда, думал о своем байке или будущей гонке.

Что касается Альфа, то воспоминания о нем настигали Эву в самые неожиданные моменты: когда она шла по улице, ехала в автобусе, смотрела телевизор или разговаривала с родителями. Она столь поспешно убралась из Стокгольма с одной-единственной целью: лишь бы не быть с ним. Она боялась, что пока Свен в Токио, Альф сделает всё, чтобы встретиться с ней. Он будет маячить перед входом в общагу, попытается связаться с ней через сокурсниц, тем более что он с ними неплохо знаком. Он станет просить прощения за то, что произошло в прихожей, снова начнет объясняться в любви; она знала, что не устояла бы перед этим.

Она хотела его любви. Разумом не хотела, а телом – да. Если бы не это, она дождалась бы Свена. Они хоть попрощались бы перед долгой разлукой.

Когда воспоминания об Альфа становились совсем уж оглушающими, Эва напоминала себе, что ненавидит его – и как только напоминала, то и в самом деле ненавидела. Он ведь всё заранее рассчитал: что она «забалдеет» от сигарет с «начинкой» и с ней можно будет делать всё что угодно. Потом, на следующий день, он пытался её изнасиловать. Это было ужасно. Почему же теперь так ярко вспоминается, как ей было с ним хорошо?

Ей было с ним хорошо, черт возьми! Неужели нужно так мучиться из-за этого?

Нет, хватит. Альф в Стокгольме, и пусть там и остается; а Свен может приехать к ней, если она сделает всё как нужно. Требуется просто набрать его номер и оправдать свой внезапный отъезд; тогда ситуация сама разрешится (если, конечно, Альф не протрепался). Да что за черт, почему рука становится тяжелой как свинец, стоит её протянуть, чтобы снять телефонную трубку!

Всё будет хорошо. Всё наладится. Свен приедет к ней летом, как они и планировали, а история с Альфом останется в прошлом. Альф вряд ли протрепался. Это не в его интересах, и он легко утешится с любой девчонкой. Мало ли что он тогда шептал во время секса… Мол, он сразу, в первый день влюбился в неё и больше ни с кем не хочет быть. Эва слышала, как он врал Свену – так убедительно, с такой легкостью! У него на всё вопросы находились ответы. У Эвы не было причин верить его словам.

Наконец Эва уговорила себя, что не стоит мучиться из-за Альфа: то, что он ей так понравился, надо оставить в прошлом. Просто яркий сексуальный опыт и не более того.

Тогда она в первый раз набрала номер Свена, но никто не ответил на звонок. Вечером она опять повторила попытку, но результат был прежним. По расчетам Эвы, Свен должен был уже вернуться в Стокгольм. Однако почему-то он не подходил к телефону. А больше ей звонить было некому – не Альфу же, чтобы узнать, почему телефон Свена не отвечает?

* * *

А дни шли дальше. Эва уже две недели находилась дома. Начиналось лето. Школьная подруга Беата зашла в гости и предложила пойти на прогулку. Эва с радостью согласилась.

Гуляя с подругой по улицам, по набережной Вислы, Эва замирала, заслышав приближающийся звук мотора какого-нибудь мотоцикла, и одергивала себя. Нет, Свен не приедет без звонка. У него есть и адрес, и телефон, но он не звонит. Это означает, что ему всё известно. Он просто не хочет звонить. Она на его месте точно не стала бы.

Заколка, которую Свен нашел на полу в квартире Альфа. «Эва была у тебя?» – спросил он тогда друга, который вовсе и не был ему другом больше. В тот момент Эва была готова лишиться чувств от стыда.

Она думала об этом, возвращаясь вечером домой, и прямо на улице внезапно поняла, каково истинное положение дел. Оно нарисовалось перед Эвой со всей четкостью, и обманывать себя дальше, надеясь на что-то, потеряло смысл.

Свену известно, что произошло между ней и Альфом. Заколка и еще что-то убедили его, даже если Альф не признался ни в чем. Было что-то, что открыло ему правду и не оставило ни единого сомнения. Но что именно – Эва не могла догадаться, как ни пыталась. Не предмет, не человек… что-то другое. Когда Альф, блефуя, предложил поискать Эву под кроватью, Свен просто ушел. Теперь она понимала, что в ту самую секунду он уже всё знал – и пощадил её великодушно. Не захотел унижать себя и её. Она оказалась недостойной, он это понял и предоставил её самой себе.

Если так, то это конец.

Свен всё решил. Он ни разу не снял трубку, когда Эва звонила ему. Может быть, он вообще переехал в другую квартиру. Эва не знала, как должна вести себя телефонная линия в Швеции, если в квартире, которая сдается в аренду, временно нет жильцов. Какие должны быть гудки – длинные или короткие? Или, может быть, в таких случаях включается сообщение, что телефонный номер не используется? Узнать ей было не у кого.

Глава 11. Афтершок

«Лучше бы я её никогда не встречал», – думал Альф, проснувшись под утро. Он лежал, глядя в потолок, зная, что не сможет заснуть. Мысли об Эве, воспоминания о той ночи… Весь вечер он пил виски, чтобы притупить боль. Помогло только на пару часов.

Несколько дней назад, когда он решил, что непременно попробует переспать с Эвой, забив на все соображения дружбы, которые его связывали со Свеном, он не думал о том, что будет дальше. А дальше вышло так, что он стал желать эту девушку еще больше; но её с ним больше не было, равно как и не было никакой надежды на её возвращение.

Альф знал, что сделал бы то, что сделал, даже если бы кто-то отмотал для него ленту времени назад и предложил подумать еще раз, прежде чем решаться. Он влюбился в эту польскую девчонку, такую необычную, не из их круга, яркую и в то же время не вполне еще умеющую пользоваться своими чарами – и он попытал счастья. Кстати, он прямо говорил ей, что сделает это, когда её бойфренда не будет рядом.

Чертов Свен заявился совсем некстати. Если бы не он, Эва не сказала бы того, что сказала, и не уехала бы домой так стремительно. У них было бы еще несколько ночей… дней… При мысли о том, как у него могло бы быть хорошо с Эвой, не вздумай Свен повидаться с ней по дороге в аэропорт, Альфа охватывало совершенно нереальное состояние. В такие моменты он ненавидел Свена до такой степени, что мог бы его убить, попадись он ему под руку – за то, что тот ему всё испортил. О том, что он сам что-то испортил, ему думать не хотелось.

Он поехал в театральную общагу на следующий вечер. А мог бы поехать и в тот же, если бы хватило духу. Он мог бы задержать Эву или хотя бы попытаться выяснить, сгоряча она ему сказала те слова или в самом деле ненавидит. Но это он думал так сейчас. А в тот день он валялся дома до поздней ночи и жрал виски прямо из горлышка. Сильно болело перевязанное запястье, которое он повредил на тренировке днем раньше, а на лбу красовалась нашлепка из двух пластырей: во время той дикой сцены в прихожей Эва, пытаясь вырваться, мотнула головой и рассадила заколкой ему бровь. Когда она выскочила на лестницу, он не бросился её догонять, а стоял, прижав ладонь к правому глазу, и тупо смотрел, как на пол падают капли крови. Много времени прошло, прежде чем он смог начать соображать и пошел промывать рану – а в ванной рассек и без того больную руку о зеркало. Просто врезал по нему и рассек.

Рука пройдет, бровь заживет. Но как заглушить боль от слов, что Эва бросила ему в лицо?

Он поехал к ней в общагу потому, что Свен позвонил из Токио: голос у того был напряженный, чужой, но Альф списал это на усталость после перелета и беспокойство из-за Эвы.

– Извини, я замотался, совсем забыл про это, – ответил он ему тогда.

В трубке он услышал короткие гудки и подумал, что связь прервалась по техническим причинам. Он стал собираться с мыслями, придумывать, что скажет Эве, когда увидит её. Звонить он не хотел.

Был рабочий день, и Альфу нужно было отправляться в магазин своего отца, но он позвонил и отпросился у менеджера, сказав, что хочет взять отгул по болезни – мол, возился с байком, повредил руку, она еще не зажила. Менеджер начал было сетовать: работы выше крыши, насчет отгула надо предупреждать заранее. Но Альф не стал его слушать. Само собой, «старик» ему это припомнит, непременно возьмется ездить по ушам. «Стариком» он называл за глаза своего отца.

Приехав в общежитие театрального колледжа, Альф стал ждать возле стойки, где дежурная, дама средних лет, отвечала на международный звонок. Когда Альф задал вопрос про Эву, она сказала:

– Прямо какой-то аншлаг из-за этой девушки. Только что из Японии звонили. Ваша знакомая уехала домой, в Польшу.

– Как? – опешил Альф. – Но ведь она планировала это сделать только через несколько дней?

– У неё что-то дома случилось, – ответила дежурная. – Она была вынуждена уехать срочно.

Альф спросил, нельзя ли ему узнать номер телефона Эвы в Варшаве. Но в этом ему отказали. Наверное, он не слишком твердо сказал, что является её близким другом. «Близкий друг, а номера телефона она тебе не оставила?» – читалось в глазах дежурной.

Он ушел оттуда. Только когда он доехал до дома, ему пришло в голову, что можно было попытаться узнать телефон Эвы у кого-нибудь из её соседок по общежитию. Но и этого он не стал делать сразу – опять жрал виски и страдал. Он тосковал по Эве и знал, что всё кончено. Она не будет с ним. Она уехала, чтобы поставить точку, лишить его шанса на примирение.

Вечером позвонил Лейф и сказал, что Свен разбился во время заезда. Во время разговора с ним Альф как раз приканчивал бутылку виски и сперва даже не понял, что ему говорят.

Каким-то непостижимым образом чертов Свен умудрился во время гонки сойти с трассы и врезаться в какую-то стену, а теперь валяется в японской больнице с кучей переломов, сотрясением мозга и прочими сопутствующими «радостями». Что за стена на гоночной трассе? Как надо было вести мотоцикл, чтобы врезаться в неё?

Это было чересчур для его перекошенных мозгов, и он завалился спать на диване, не раздеваясь и даже не погасив свет.

В таком виде его застал наутро отец, который пришел задать несколько вопросов.

– Пап, дай мне прийти в себя, мозги совсем не варят, – попросил Альф. – Я вчера чуток перебрал.

Отец предусмотрительно захватил с собой таблетки от похмелья. Он развел одну в стакане воды, дал Альфу выпить и дождался, пока тому полегчает. Затем он сообщил:

– Я собираюсь лететь в Токио, если Лейф скажет, что ему нужна помощь. Деньги я уже выслал.

– А какая еще помощь? Свен же в больнице? – спросил Альф.

– Когда врачи дадут добро, его нужно будет транспортировать сюда. Из противоположной точки земного шара.

– Когда это будет?

– Я жду, что скажет Лейф. Завтра консилиум, и у него появится новая информация.

До Альфа дошло, что неплохо было бы и ему поинтересоваться, в каком состоянии Свен.

– Он пришел в сознание, – ответил отец. – Но восстанавливаться придется очень долго. Теперь ты мне вот что скажи: что ты натворил?

– Я?! Когда?

– Прямо перед тем, как они с Лейфом уехали в Токио. Ты сорвался в Стокгольм после контрольного заезда. Почему ты это сделал?

– Да так. Пап, я не буду больше ходить в клуб. Меня там всё достало.

Отец поморщился, словно Альф сморозил несусветную глупость, не имеющую к тому же ни малейшего отношения к делу, и сказал:

– Я спрашиваю про другое. Почему твой друг, как только пришел в сознание, сказал, что знать тебя не хочет? Что ты натворил?

– Слишком много вопросов, – взбеленился Альф. – Говоришь, он не хочет меня знать? Наверное, очень сильно стукнулся головой. Бывает.

– Из-за чего вы поссорились?

– Ничего мы не поссорились! Он искал свою девушку. Я обещал помочь. Но она уже ехала. Всё!

– Здесь что-то не так, – сказал отец. – У меня есть причины думать, что ты замешан в какой-то некрасивой истории.

– Не надо вешать на меня всех собак! Если он влетел в стену или свалился в канаву, или отшиб себе мозги, почему вечно я виноват? Пап, ты вообще помнишь случай, ну хотя бы один, чтобы виноват был он, а не я?

– Ну смотри, – сказал отец, вставая и собираясь уходить. – Тебе жить с тем, что ты натворил.

Когда он ушел, Альф опять повалился на диван. «Теперь они найдут Эву, – думал он, имея в виду отца и Лейфа. – Им-то в общаге дадут номер её домашнего телефона. Они всё очень скоро узнают».

Но пока они ничего не знали, и Альф решил, что им придется очень сильно постараться, чтобы узнать что-либо от него самого; а вот он, если ему удастся воспользоваться ситуацией, пожалуй, сможет достать через них номер телефона Эвы или адрес. Возможно, она пошлет его к черту; но он должен попытаться.

Альф не боялся гнева отца, и чувства Свена его мало заботили. Он только не хотел, чтобы им стало известно, что Эва сказала напоследок. «Я тебя ненавижу». Как это возможно, если за полчаса до этого она любила его, изнемогала от удовольствия в его объятиях? Это мучило Альфа, сводило с ума, и он ни о чем другом не мог думать. А еще ему рисовалось, что очень скоро Эва и Свен снова будут вместе. Она узнает, что он в больнице, и, конечно же, примчится, как только его перевезут в Стокгольм. От этой мысли Альфу хотелось биться головой о стену.

Ему было неведомо, что Свен, придя в сознание, сказал Лейфу кое-что еще – что не хочет знать не только Альфа, но и Эву. Поэтому её никто не искал (посчитали, что дел и без того полно, и это дела срочные, от них зависит жизнь человека, который к тому же в данный момент находится на расстоянии более восьми тысяч километров от дома; а свои личные проблемы этот человек будет решать сам, когда оклемается), и ей было неизвестно про аварию.

* * *

Как только врачи дали «добро», Свена перевезли из Токио в Стокгольм и положили в местную клинику для продолжения лечения. Альф его не навещал, даже не пытался: не хочет видеть – не надо, потом поговорим, если сведет случай. Хокан из байкерской тусовки ходил в клинику и рассказал Альфу, что парень поправляется, учится ходить на костылях, но о том, чтобы в этом сезоне сесть за руль мотоцикла, ему придется забыть: как-никак черепно-мозговая травма и несколько переломов.

– У него варит черепушка-то? – спросил Альф.

– Варит, – подтвердил Хокан. – Но голова то и дело кружится.

– А, ну это нормально. Пройдет.

– Врачи тоже говорят, что пройдет. А ты-то сам чего, не собираешься к нему?

– Нет.

– А что так?

– Да так.

– Вы же были не разлей вода?

– Были. А теперь нет. Ладно, мне пора.

* * *

В один из вечеров, когда Альф сидел дома и собирался смотреть ящик, к нему в гости пришла мама. Он давно не появлялся у родителей, лишь звонил иногда, и она начала беспокоиться. Маму Альф любил: она была его другом. К отцу он в последнее время относился холодно: тот его подозревал (пусть и за дело, ну и что с того?), и Альф не собирался спускать ему этого с рук, считая, что «старик» сам должен сделать первый шаг к примирению.

В мотоклуб он больше не ездил. Ему казалось, что многие там его ненавидят; он ненавидел их в ответ, даже не разбираясь, обосновано ли это. Он ненавидел всех, кроме матери и Эвы. У него в сердце жила не только ненависть, но и очень много любви, вот только излить свою любовь он не мог. И его, словно в трясину, затягивало в безысходность. Он ничего не мог придумать, лишь с ужасом ждал того дня, когда кто-нибудь ему сообщит: Свен и Эва снова вместе. По этой причине Альф избегал посещать не только мотоклуб, но и байкерскую тусовку: новости такого рода могли прийти как раз через общих друзей.

Было лето – первое лето за многие годы, когда он сидел вечерами дома. Его отсутствию на ночных «покатушках» все удивлялись. Как-то раз Альфу позвонил Стуре и поинтересовался, когда он наконец объявится, тем более что намечалось выяснение отношений с одной из байкерских группировок. Альф ответил, что занят делами. «Ты давай пока сам рули нашими, – добавил он. – На крайняк, если будет драка, я приеду. Но только чтобы морду кому-нибудь набить».

Несмотря на хорошие отношения с матерью, сегодня Альф был рассеян и почти не слушал, что она говорит. Она говорила то, что обычно: они должны помочь Свену, потому что у него нет отца, а его мать живет в другом городе, и всё такое прочее. Это всё было понятно и не интересовало Альфа. Его родители всегда помогали Свену и его матери. Он не задавался вопросом, почему. Хотят – пусть помогают. Не хватало еще забивать себе этим мозги. Вот уже много дней его ничего не интересовало, даже то, что у него почти не осталось денег. Он всё еще работал в магазине отца, но собирался уволиться. Он четыре раза прогулял работу, а в остальное время делал то, что ему поручали, спустя рукава.

Мать подошла к Альфу и ласково спросила:

– В кого ты такой уродился?

– Не знаю, надеюсь, что в отца, – рассеянно ответил Альф, думая о своем. – Если, конечно, у тебя не было в то время других парней.

Мать вздрогнула, словно он её ударил.

– Кто тебе передал эти сплетни?!

– Какие сплетни, мам?

Альф ничего не понял, только увидел, что обидел мать своими словами. Он извинился, объяснив, что задумался о своем байке или чем-то подобном.

В тот вечер она ему ничего не сказала.