Текст книги "Охотники за нацистами"

Когда Лесс ровным тоном зачитал эти слова, подследственный заявил, что они лживы. «Я не имел отношения к убийству евреев, – сказал он. – Я не убил ни одного еврея лично и никому не отдал такого приказа». Именно это, добавил он, обеспечивало ему «относительное душевное спокойствие». «Я виноват, – признал Эйхман, – поскольку участвовал в эвакуации, и готов за это ответить».[428]428
  Lang, Sybill, 101–102.


[Закрыть] Потом он торопливо прибавил, что люди, которыми до отказа набивали поезда, отправлялись в «трудовые лагеря», а то, какая участь постигала их там, на востоке, выходило за рамки его компетенции.

Опровергая утверждения Эйхмана о неучастии в принятии судьбоносных решений, Лесс на многочисленных примерах показывал, как методично тот перекрывал пути к спасению для тех евреев, которым поначалу удавалось избегать депортации. В одном из сохранившихся документов Эйхман обвинял тайского посла в том, что последний держит при себе еврея-учителя «лишь для того, чтобы оградить его от трудностей».[429]429
  Там же, с. 142–144.


[Закрыть] Он призвал Министерство иностранных дел принудить дипломата «прервать дальнейшие трудовые отношения с евреем», что, как заключил Лесс, подразумевало его «депортацию с одним из ближайших эшелонов».

Своим подчиненным в Гааге Эйхман велел аннулировать разрешение на поездку в Италию, выданное голландской еврейке. Этого якобы потребовало итальянское правительство, которое в действительности вовсе не стремилось помогать Германии в «окончательном решении еврейского вопроса». Эйхман писал, что женщину следует направить на восток «для выполнения трудовой повинности».

– То есть в Освенцим, – уточнил Лесс.

– Это… это… была наша работа, – пробормотал подследственный, а преодолев первоначальную растерянность, вернулся к своим обычным заверениям: подобные решения не принимались им лично, он лишь следовал инструкциям. Не дай он такого распоряжения, это сделал бы другой человек, заняв его место. Люди, от которых действительно что-то зависело, находились на более высоких ступенях.

– Я вообще ничего не решал, – заключил Эйхман.

Бывший гестаповец всячески пытался доказать, что он не был убийцей ни на деле, ни в помыслах, однако настойчивость следователя не позволяла ему добиться сколько-нибудь значимого результата. Лесс пришел к выводу: все усилия подследственного направлены на то, чтобы скрыть «холодное изощренное коварство, с каким он планировал и осуществлял истребление евреев».[430]430
  Там же, с. 6.


[Закрыть] Предстоящее судебное разбирательство давало Эйхману возможность еще раз озвучить свои оправдания, и ему лишь оставалось надеяться, что аудитория, которая будет слушать его в зале и вне зала, окажется восприимчивей, чем Лесс.

* * *

«Мыслить – занятие опасное»,[431]431
  Arendt H. The Last Interview and Other Conversations, 128.


[Закрыть] – заявила философ Ханна Арендт в интервью, которое дала французскому правоведу Роже Эррера в 1973 году, за два года до смерти. Во всяком случае, она сама, еврейка, рожденная в Германии, действительно рисковала, принимаясь за цикл из пяти статей о суде над Эйхманом для «Нью-Йоркера», а потом и за книгу «Банальность зла»,[432]432
  Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме / Пер. с англ. С. Кастальского и Н. Рудницкой. М.: Европа, 2008.


[Закрыть] опубликованную в 1963 году.

Заявив, что обвиняемый выполнял функцию «главного конвейера»,[433]433
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil, 153.


[Закрыть] обеспечивающего транспортировку евреев в концентрационные лагеря, Арендт представила его как часть убийственного механизма, но не как демоническую личность. Такой взгляд вызвал одобрение одних читателей и резкое осуждение других, в первую очередь евреев, многие из которых объявили Арендт бойкот до конца ее жизни. Споры вокруг выдвинутого ею тезиса продолжаются по сей день. Каких бы позиций ни придерживались спорящие, в основе дискуссий о фашизме и природе зла зачастую оказывается предложенная Ханной Арендт оценка личностных качеств Эйхмана и мотивов его действий.

Корреспондент «Нью-Йоркера» прибыла в Иерусалим незадолго до начала слушаний. Помощник прокурора Бах сразу же выразил желание с ней встретиться, но через два дня получил ответное сообщение, что она пока не готова разговаривать с представителями обвинения. Тем не менее он распорядился, чтобы ей дали возможность ознакомиться со всеми материалами дела, включая объемистые папки со стенограммами допросов, которые вел Лесс.

Арендт изучила их с большим вниманием и интересом. Ее задача заключалась не только в том, чтобы объективно осветить происходящее для читателей «Нью-Йоркера», но и в том, чтобы составить собственное представление о подсудимом. И она не намеревалась позволять никому, особенно обвинителям, влиять на ее точку зрения.

Кроме того, она, возможно, изначально стремилась прийти к такому заключению, которое вызвало бы максимально напряженную дискуссию. Десятью годами ранее она с большим успехом опубликовала книгу «Истоки тоталитаризма»,[434]434
  Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А. Д. Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А. Седова; Послесл. Ю. Н. Давыдова; Под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. М.: ЦентрКом, 1996.


[Закрыть] где показала, как Гитлер в Германии и Сталин в Советском Союзе при помощи террора и пропаганды создали системы, попирающие традиционные иудео-христианские ценности. В этом же труде много говорилось о причинах антисемитизма.

Интерес к этим темам является естественным следствием обстоятельств жизни автора. Арендт родилась в 1906 году, росла в Кёнигсберге и в детстве, как она позднее призналась в одном из интервью, крайне редко слышала слово «еврей». Отец умер молодым, мать была атеисткой. Вероятно, Ханна довольно долго не знала бы о собственной этнической принадлежности, если бы другие дети не «просветили» ее своими антисемитскими замечаниями. В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, Арендт бежала из Германии. «Если на вас нападают как на еврея, вы должны защищаться как еврей»,[435]435
  Arendt H. The Last Interview and Other Conversations, 20.


[Закрыть] – говорила она впоследствии.

Обосновавшись во Франции, эмигрантка помогала переправлять еврейских подростков из Германии и Польши в Палестину. После того как в 1940 году гитлеровские войска оккупировали Францию, Арендт снова пришлось бежать – на сей раз в Соединенные Штаты, где она начала новую жизнь.

Несмотря на свои прежние связи с сионистским движением, со временем Арендт стала резко критиковать политику Израиля и его лидеров, в первую очередь выходцев из Восточной Европы, занявших в молодом государстве основные руководящие посты. Следствием этого явилась личная неприязнь Арендт к главному прокурору Хаузнеру, которого она назвала «типичным галицийским евреем с ментальностью узника гетто».[436]436
  Lipstadt, 152.


[Закрыть]

Слушания начались 11 апреля 1961 года, и занятая им позиция сразу же вызвала критику со стороны Арендт. Хаузнер стремился продемонстрировать всем, что преступления, совершенные подсудимым, ужасны, что Эйхман ответствен за них лично и что он всегда был ярым антисемитом. Однако ум Ханны Арендт выстроил совершенно иную картину. В своем последнем телевизионном интервью философ объяснила: «Одна из моих главных задач состояла в том, чтобы разрушить миф о зле как о великой демонической силе».[437]437
  Arendt H. The Last Interview and Other Conversations, 130.


[Закрыть] Ранее она заявляла: «Если есть в мире человек, напрочь лишенный даже намека на демоническую ауру, то это герр Эйхман».[438]438
  Там же, с. 46.


[Закрыть]

В своих статьях, а позднее и в книге Арендт изобразила бывшего нациста как серого функционера с невысоким уровнем интеллекта. Отмечая его неспособность сказать хоть одно предложение, которое не было бы штампом, она пишет: «Чем дольше слушаешь Эйхмана, тем яснее становится, что неразвитость его речи тесно связана с неумением мыслить, особенно с позиции другого».[439]439
  Arendt, H. Eichmann in Jerusalem, 48–49.


[Закрыть]

Далее следует заявление, вызвавшее наиболее яростное негодование части аудитории: «Несмотря на усилия прокуроров, все видели: подсудимый вовсе не монстр. Более того, трудно было не заподозрить в нем клоуна».[440]440
  Там же, с. 54


[Закрыть] Этот вполне заурядный с виду человек являл собой яркий пример «банальности зла».

По мнению Арендт, действия Эйхмана объяснялись не убеждениями и не ненавистью к евреям, а обыкновенным карьеризмом, жаждой продвижения по нацистской служебной лестнице: «Его единственным мотивом было желание возвыситься, к чему он и стремился с чрезвычайным усердием».[441]441
  Там же, с. 287.


[Закрыть] Иначе говоря, он отправлял бы на смерть миллионы людей любой другой расы и любого другого вероисповедания, если бы они оказались в том положении, в какое нацистский режим поставил евреев.

А в зале суда прокуроры представляли совершенно другую картину. Они доказывали, что Эйхман был убежденным приверженцем нацистской доктрины, и показывали, к чему это привело. Многочисленные свидетели излагали факты жизни и смерти в концлагерях. Всплывали ужасающие детали, благодаря которым мир получил более полное представление о холокосте. Выжившие рассказывали о том, как погибли их близкие. В зале то и дело раздавались вскрики и всхлипывания.

И только Эйхман, как отмечал Хаузнер, «не выказывал никаких чувств». За исключением тех моментов, когда ему предоставлялось слово, человек, назвавший себя «мелким транспортным служащим», «сидел в своей стеклянной будке молча и совершенно неподвижно».[442]442
  Hausner, 325–332.


[Закрыть]

Обвинение подготовило фильм о холокосте и, прежде чем показать его на открытом заседании суда, пригласило на просмотр самого Эйхмана и его защиту. Бах уже видел этот материал и теперь внимательно наблюдал за реакцией подсудимого. Глядя на груды трупов в газовых камерах, бывший гестаповец сидел совершенно спокойно, однако в какой-то момент возбужденно заговорил с тюремным надсмотрщиком. Как выяснилось, Эйхмана привели в зал в сером костюме, хотя он желал каждый раз представать перед судом в темно-синем, и ему это обещали. Позднее Бах с презрительной усмешкой вспоминал, что заключенный заявил протест в связи с этим мнимым нарушением, однако ни слова не сказал о самом фильме.

На суде много говорилось о «сортировке» изможденных и испуганных узников, прибывавших поездами в Освенцим. Запомнившийся Баху свидетель, инженер по профессии, рассказал, что его жене и дочке офицер СС приказал идти налево, а ему самому направо. Когда мужчина спросил, куда идти сыну, эсэсовец, быстро посовещавшись со своим начальником, сказал: «Пусть догоняет мать». Отец забеспокоился, что мальчик ее не найдет, ведь за ней уже прошла сотня людей. Сын быстро затерялся в толпе, а пальтишко дочки некоторое время еще горело вдали все уменьшающимся красным пятнышком. Больше тот человек свою семью не видел никогда.

В фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» (1993 г.) есть похожий эпизод с девочкой в красном пальто. Бах убежден, что режиссер включил его в картину под влиянием изученных материалов дела Эйхмана.

За две недели до выступления в суде этого свидетеля помощник прокурора как раз купил своей двухгодовалой дочке красное пальто. «Выслушав его рассказ, я некоторое время не мог вымолвить ни слова», – вспоминал Бах. Он сделал вид, будто ищет какую-то бумагу, и только через несколько секунд овладел собой настолько, чтобы задать свидетелю вопрос.

Широко публиковавшаяся фотография Баха, на которой он сидит, глубоко задумавшись, в зале суда, была сделана как раз в те минуты. «До сих пор, где бы я ни был: на футбольном стадионе, на улице или в ресторане, – мое сердце начинает громко биться, если я вдруг увижу маленького ребенка в красном пальто», – признался Бах во время нашей беседы полвека спустя.

Подобные свидетельские показания не поколебали уверенности Ханны Арендт в том, что действия Эйхмана объяснялись исключительно его должностными обязанностями, а не личностными взглядами. На одном из заседаний Хаузнер процитировал слова, которые обвиняемый сказал своим подчиненным в конце войны: «Я запрыгну в могилу смеясь. Мысль о том, что на моей совести смерть пяти миллионов евреев, приносит мне огромное удовлетворение».[443]443
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem, 46.


[Закрыть]

По воспоминаниям прокурора, Эйхман сначала попытался возразить, будто сказал не «евреи», а «враги рейха», однако потом признался одному из судей, что в действительности подразумевал именно евреев. В любом случае, когда подсудимому зачитывали его же собственные слова, он, как подметил Хаузнер, «выглядел совершенно обескураженным, а в какой-то момент даже запаниковал».

По мнению Ханны Арендт, подобные неосторожные заявления свидетельствовали только об одном: Эйхман был хвастлив, и это его погубило. Оказавшись в Аргентине, стране, ставшей тихой гаванью для многих нацистов, он почувствовал себя настолько вольготно, что в 1957 году даже согласился несколько раз встретиться с Виллемом Сассеном – голландским журналистом, который сотрудничал с нацистами.

Выдержки из этих бесед голландец продал журналу «Лайф». Вероятно, Эйхман в какой-то момент предполагал, что публикация таких интервью поможет ему представить события в выгодном для него свете. Однако самовозвеличивающий тон, каким он беседовал с Сассеном, явно противоречил тактике преуменьшения собственного значения, избранной им для суда. Эйхман заявил, что разговоры происходили «в непринужденной атмосфере бара»[444]444
  Hausner, 348.


[Закрыть] и не несут в себе достоверной информации, хотя некоторые записи он просматривал и исправлял. Приняв его возражения к сведению, суд решил не использовать эти материалы в качестве доказательств.

С точки зрения Арендт, то, что Эйхман так рисковал, подтверждало сделанный ею вывод. «Именно из-за склонности к бахвальству он и был пойман»,[445]445
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem, 47.


[Закрыть] – подчеркивала она. По ее мнению, обвиняемый имел обыкновение в каждой конкретной ситуации говорить то, что считал выгодным, не думая о далеко идущих последствиях. Таким приспособлением и объясняется его деятельность в Третьем рейхе. «Глуп Эйхман не был, – писала Арендт. – Одним из величайших преступников тех лет он стал вследствие крайнего безрассудства, отнюдь не тождественного глупости».[446]446
  Там же, с. 287–288.


[Закрыть]

Другое заявление, приведшее противников Арендт в ярость (ее даже стали упрекать в ненависти к собственному народу), касалось того содействия, которое оказывали нацистам еврейские советы на оккупированной территории. Они должны были предоставлять для транспортировки в концлагеря требуемое число людей. В ходе судебных слушаний свидетели, вызванные обвинением, сообщали, что нацисты до последнего обманывали евреев, заставляя тех, кто уже отправлен на Восток, писать домой письма, как хорошо им живется и работается. Вопреки здравому смыслу, всем очень хотелось в это верить, и они верили.

Но Ханну Арендт такие объяснения не удовлетворили. Она обвинила глав еврейских общин в том, что они намеренно участвовали в обмане собратьев, надеясь спасти себя. «То, какую роль сыграли эти люди в уничтожении собственного народа, стало для евреев самой темной страницей в и без того темной истории»,[447]447
  Там же, с. 117.


[Закрыть] – пишет Арендт. Из ее рассуждений не явствует, что она понимала, насколько тяжело было председателям еврейских советов противостоять неослабевающему гнету со стороны нацистов, которые требовали предоставления все большего и большего числа людей, сопровождая эти требования угрозами усиления карательных мер и обещаниями (почти всегда пустыми) пощадить хотя бы небольшую часть гетто.

Это был один из самых болезненных вопросов, какие затрагивались в зале суда. «Трагедия, которую пережили загнанные в тупик главы еврейских общин, открылась во всей наготе»,[448]448
  Hausner, 341.


[Закрыть] – вспоминал Хаузнер. Особенно ярким оказался пример Рудольфа Кастнера, лидера венгерского еврейства. Он отправил в Освенцим более 400 000 людей, но при этом вел с Эйхманом переговоры, результаты которых Ханна Арендт с присущей ей иронией оценила так: «Ровно 1684 спасенных и примерно 476 000 жертв».[449]449
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem, 118.


[Закрыть] Выжить удалось самому Кастнеру, его семье и другим, как он их называл, «видным» евреям. Чтобы избранные счастливцы имели возможность выехать в Швейцарию, Кастнер собрал для нацистов большой выкуп. Сам он впоследствии обосновался в Израиле и занял высокий пост в Министерстве торговли и промышленности.

В 1953 году израильский журналист Малкиэль Грюнвальд, уроженец Венгрии, обвинил Кастнера в сотрудничестве с нацистами. Чтобы защитить репутацию государственного служащего, власти подали на Грюнвальда в суд за клевету. Журналист был оправдан, а о Кастнере судья сказал, что тот «продал душу дьяволу».[450]450
  Lowenfeld J. Rudolf Kastner Gets a New Trial // Yom Ha Shoah, April 26, 2011.


[Закрыть] Правительство обжаловало это решение. В 1957 году, когда тяжба все еще продолжалась, Кастнер был убит в Тель-Авиве. Вскоре после этого суд официально его реабилитировал.

Однако в обществе оценка деятельности погибшего так и осталась неоднозначной. По мнению обвинителей Эйхмана, в частности Баха, который в свое время помогал отстаивать интересы Кастнера, факт ведения переговоров о выкупе избранных членов общины лишь показывал, насколько низких методов придерживался нацистский чиновник. Действия руководителей еврейских советов рассматривались прокурорами Эйхмана как вынужденные, а Кастнер был в их глазах героем, спасшим множество жизней.

Арендт же утверждала, что, если бы не помощь лидеров местного еврейства, нацистам было бы гораздо труднее организовать депортацию такого огромного числа людей. На оккупированных территориях царили бы «хаос и разруха», но «количество жертв вряд ли достигло бы 4,5–6 миллионов».[451]451
  Arendt H. Eichmann in Jerusalem,125.


[Закрыть]

* * *

«Банальность зла» вышла в свет в 1963 году, и на автора сразу обрушился шквальный огонь критики. Обвинители, конечно же, не могли согласиться с ее оценкой личности подсудимого. «То, что он якобы просто подчинялся приказам, – вздор», – заявил Бах. Руководство рейха не назначило бы Эйхмана ответственным за «окончательное решение еврейского вопроса», не имея гарантий его абсолютной преданности делу геноцида. Помощник прокурора подчеркивал, что Эйхман не умерил своего рвения даже тогда, когда война фактически была проиграна и нацистское руководство уже начало заметать следы холокоста. Однако полемизировать с Арендт в прессе и на других общественных площадках Бах предоставил другим.

Контратаку возглавил Майкл Масманно – судья Нюрнбергского процесса, выносивший приговоры руководителям айнзацгрупп – специальных подразделений, которые проводили массовые казни в Восточной Европе до введения в эксплуатацию газовых камер. После поимки Эйхмана Масманно написал книгу «Специальные команды Эйхмана», а на суде в Иерусалиме выступил в качестве свидетеля обвинения.

Отвечая на вопросы адвоката Серватиуса, он ссылался на показания, которые давали в Нюрнберге высшие чиновники рейха. Так, Геринг «недвусмысленно дал понять, что по части истребления евреев Эйхман имел почти неограниченные полномочия… и мог по собственному усмотрению отправлять людей на смерть».[452]452
  Musmanno M. The Eichmann Kommandos,16.


[Закрыть] Это прямо противоречило позиции подсудимого, который упорно уверял, будто не имел права единолично принимать какие-либо решения.

По словам Масманно, любившего эффектные обороты речи, на Нюрнбергском процессе «имя Эйхмана снова и снова звучало в показаниях свидетелей, как шум ветра в стенах покинутого дома или стук веток о крышу, возвещающий приход гостей с того света».[453]453
  Averbach A., Price, Ch. The Verdicts Were Just: Eight Famous Lawyers Present Their Most Memorable Cases, 98.


[Закрыть]

Возможность высказаться во всеуслышание Масманно получил, когда редактор газеты «Нью-Йорк таймс» предложил ему опубликовать рецензию на «Банальность зла», заранее зная его мнение о книге. Как и следовало ожидать, в своем отзыве он выразил категорическое несогласие с Арендт, уверяющей, «будто Эйхман в глубине души не был фашистом, будто, вступая в национал-социалистическую партию, он не знал о планах Гитлера, будто гестаповцы помогали евреям переправляться в Палестину и даже сам Гиммлер (Гиммлер!) испытывал к ним сострадание».[454]454
  Musmanno M. No Ordinary Criminal // New York Times, May 19, 1963.


[Закрыть]

По заявлению Масманно, из всех, кто присутствовал в зале суда, одна Арендт прониклась сочувствием к обвиняемому и поверила его самообеляющей лжи. Те страницы книги, в которых говорилось, что Эйхман неоднократно посещал Освенцим, но газовых камер якобы не видел, вызвали со стороны рецензента особенно язвительную реакцию: «С тем же успехом можно утверждать, будто человек много раз бывал у Ниагарского водопада, но не замечал воды».

Что же касается заявлений о взаимодействии еврейских советов с нацистами, то Масманно, как и многие другие читатели, счел негодование Арендт направленным не по адресу: «Эйхман действительно принуждал отдельных квислингов[455]455
  Видкун Квислинг (1887–1945) – премьер-министр Норвегии, активно сотрудничавший с фашистской Германией. В ряде европейских стран его имя воспринимается как синоним слова «коллаборационист».


[Закрыть] и лавалей[456]456
  Пьер Лаваль (1883–1945) – деятель французского коллаборационистского «правительства Виши», премьер-министр Франции с 1942 по 1944 год.


[Закрыть] к “сотрудничеству”, угрожая им смертью, однако это лишь усугубляет его вину».

Отзыв Масманно, как и сама книга Арендт, произвел сенсацию. Завязавшееся противоборство двух видных фигур разделило общество на два лагеря. В следующем номере «Нью-Йорк таймс» автор «Банальности зла» ответила своему критику, опубликовав отзыв на отзыв.[457]457
  Letters to the Editor: Eichmann in Jerusalem // New York Times, June 23, 1963.


[Закрыть] В этом же выпуске были напечатаны страстные письма читателей, выражающие подчас диаметрально противоположные мнения.

То, что в качестве рецензента редакция пригласила именно Масманно, само по себе показалось Ханне Арендт странным. Еще до написания «Банальности зла» она раскритиковала его взгляды на тоталитаризм в целом и на личность Эйхмана в частности, назвав их «опасным бредом». Поскольку ни редактор, ни сам рецензент не посвятили читателей в историю этой полемики, Арендт вдобавок обвинила их в «вопиющем нарушении норм журналистской профессии». Сам же отзыв, с точки зрения Арендт, представлял собой рецензию на «книгу, которая никогда не была ни написана, ни опубликована». Иными словами, ее оппонент до неузнаваемости исказил смысл книги.

Масманно ответил, что сам он ничего не искажал, а лишь счел своим долгом указать на «множество искажений, которые допустила мисс Арендт, рассуждая о деле Эйхмана». Сторонники автора «Банальности зла» увидели в отзыве на книгу «свидетельство полного упадка культуры рецензирования» и «грубое извращение идей» вследствие «неумения воспринимать иронию». Голоса из противоположного лагеря восхваляли Масманно за стремление «расставить все по своим местам», а Арендт обвиняли в том, что она «из кожи вон лезет», оправдывая Эйхмана, и при этом «не знает или не хочет знать исторических фактов».

Полемикой на страницах «Нью-Йорк таймс» дело не ограничилось. Якоб Робинсон, выступавший на Нюрнбергском процессе консультантом судьи Роберта Джексона по еврейскому вопросу, а позднее служивший юрисконсультом израильской делегации в ООН, посвятил критике идей Арендт целую книгу, которая вышла в свет в 1965 году под названием «Выправление кривды: суд над Эйхманом, трагедия еврейского народа и книга Ханны Арендт». С дотошностью юриста и ученого он проанализировал «Банальность зла» в мельчайших подробностях, почти ничего не оставив без возражений.

В первую очередь Робинсон, конечно же, заявил, что роль Эйхмана в истреблении евреев отнюдь не преувеличена обвиняющей стороной. Портрет подсудимого, нарисованный Арендт, «не может не поражать» своей неадекватностью. Подлинный Эйхман, как показывают сохранившиеся документы, был «человеком неукротимой энергии, мастером коварства и обмана, большим знатоком своего дела, отдававшим все силы одной цели – “очищению” Европы от евреев, – иными словами, он был фигурой, идеально подходившей на роль координатора основных антисемитских программ нацистской Германии».[458]458
  Robinson J. And the Crooked Shall Be Made Straight: The Eichmann Trial, the Jewish Catastrophe, and Hannah Arendt’s Narrative, 58–59.


[Закрыть]

Далее Робинсон заявил, что «ошеломлен» тем, как Арендт «искажает исторические факты»,[459]459
  Там же, с. 147.


[Закрыть] оценивая деятельность еврейских советов на оккупированных территориях. Он пространно изложил историю этих организаций, используемых нацистами для управления гетто. С его точки зрения, они делали успешные попытки «в любых обстоятельствах физически и духовно поддерживать жизнь общины», хотя и «не оказывали нацистам открытого противодействия, поскольку были убеждены в том, что оно лишь усугубит положение».[460]460
  Там же, с. 160–162.


[Закрыть] Кроме того, Робинсон призвал читателей не путать еврейские советы с еврейской полицией, которая подчинялась нацистам напрямую и использовалась при депортации населения.

Эти аргументы показались неубедительными не только Ханне Арендт. Симон Визенталь, как и она, осудил тенденцию к замалчиванию фактов, связанных с деятельностью еврейских советов и еврейской полиции. Он заявил, что объективная оценка роли самих евреев вовсе не преуменьшает вины нацистов. «Мы очень мало сделали, чтобы воздать по заслугам тем, кто сотрудничал с нацистами, – пишет Визенталь. – Нас нельзя в этом упрекать, и все-таки однажды придется взглянуть правде в глаза».[461]461
  Wiesenthal, 231.


[Закрыть]

Те, кто соглашался с Визенталем, оказались в меньшинстве. Гораздо более популярную точку зрения высказал Робинсон: «И юридически, и морально члены еврейских советов являются сообщниками нацистов в той же мере, в какой торговец является сообщником вооруженного грабителя, когда под дулом пистолета отдает ему деньги из кассы».[462]462
  Robinson, 159.


[Закрыть]

В том, что касалось самого Эйхмана и того зла, которому он служил, голоса противников Арендт также звучали громче, нежели голоса ее сторонников – по крайней мере, в интеллектуальных кругах, где ее зачастую воспринимали как изгоя. В художественном фильме «Ханна Арендт» (реж. Маргарете фон Тротта, 2012) показано, насколько едкой была полемика, которую автору «Банальности зла» приходилось вести с бывшими друзьями и коллегами.

И все же нельзя сказать, чтобы ее взгляды вовсе не встретили никакого сочувствия. Даже некоторые из агентов израильской разведки, участвовавшие в похищении Эйхмана, отчасти с нею согласились. «Она по-своему права, – сказал Рафи Эйтан, руководитель группы «Моссада» в Буэнос-Айресе. – Я тоже не почувствовал в нем ненависти к евреям. Это действительно банальность зла. Если бы ему велели убивать французов, он убивал бы их точно так же».[463]463
  Цитируется по стенограмме личной беседы Рафи Эйтана с автором этой книги.


[Закрыть]

Дискуссия о том, что же представляет собой Эйхман, продолжается уже несколько десятилетий. В 2011 году немецкий философ Беттина Стангент написала о нем книгу,[464]464
  Stangenth, B. Eichmann vor Jerusalem: Das unbehelligte Lebeneines Massenmörders.


[Закрыть] проведя собственное углубленное исследование сохранившихся материалов, в частности стенограммы интервью, которое он дал в Аргентине голландскому нацисту Виллему Сассену. В 2014 году эта книга, «Эйхман до Иерусалима: Неизученные факты из жизни знаменитого убийцы», была опубликована на английском языке. В ней приводится множество свидетельств, подтверждающих точку зрения, ранее высказанную Робинсоном и его сторонниками.

Стангент утверждает, что Эйхмана нельзя считать посредственным бюрократом, которому случайно досталась роль важного винтика в машине массовых убийств. Он был ярым антисемитом и, находясь «в плену тоталитаристского образа мыслей», вовсе не ограничивался простым исполнением приказов. «Идеология, отрицающая ценность человеческой жизни, может очень привлекать человека, если он принадлежит к расе самопровозглашенных господ, которым позволено отрицать все традиционные представления о добре и справедливости»,[465]465
  Stangneth, B. Eichmann Before Jerusalem: The Unexamined Life of a Mass Murderer, 222.


[Закрыть] – пишет Стангент.

Немецкая исследовательница признает заслугу Арендт как философа, положившего начало дискуссии, столь необходимой на раннем этапе изучения проблемы холокоста. Автор «Банальности зла» «достигла главной цели, к которой стремились все мыслители со времен Сократа, – создала спор, рождающий истину», однако предмет ее исследования «подстроил ей ловушку намеренно лживым рассказом о себе». «В Иерусалиме, – уверяет Стангент, – Эйхман надел маску, которую Арендт не распознала. Тем не менее она остро ощущала, что поняла изучаемый феномен не так хорошо, как надеялась понять».[466]466
  Там же, с. 23.


[Закрыть]

* * *

Опираясь преимущественно на стенограммы допросов Эйхмана, а также его показания в суде, Ханна Арендт, очевидно, приняла за чистую монету уверения бывшего гестаповца в том, что он якобы занимал подчиненное положение и не испытывал личной ненависти к евреям. На его примере автор «Банальности зла» стремилась продемонстрировать то, как эффективно тоталитарная система использует посредственного человека, не имеющего собственных убеждений. Кроме того, Арендт выказала явное высокомерие, представив свое понимание личности Эйхмана и его роли в истории как единственно верное.

При этом она была права, утверждая, что ее идеи порой до неузнаваемости искажаются враждебно настроенными оппонентами. На протяжении десятка лет после выхода нашумевшей книги она отражала их атаки, давая интервью немецкому и французскому телевидению. Ее тезисы располагали к двусмысленному толкованию, и, повторяя то, что изначально было неверно понято, она не исправила положения. Так, в одном из первых интервью[467]467
  См. Arendt H. The Last Interview and Other Conversations, 26–27.


[Закрыть] Арендт продолжала настаивать: Эйхман был «шутом», и, читая стенограммы его допросов, она «хохотала».

Впоследствии, однако, она выразила свою точку зрения яснее. Беседуя с немецким историком Иоахимом Фестом, автор «Банальности зла» подчеркнула, что, называя поведение Эйхмана «банальным», она вовсе не подразумевает ничего хорошего – совсем наоборот. Она стремится разоблачить фальшь, которой он окружил себя, беря пример с бывших соратников, уверявших на Нюрнбергском процессе, будто они просто исполняли приказы и не несут за свои действия никакой личной ответственности. «Это чудовищно глупо. Складывается совершенно комическая ситуация»,[468]468
  Там же, с. 50–51.


[Закрыть] – говорила Арендт, отнюдь не имея в виду, что все комическое весело.

Между тем она продолжала называть Эйхмана «обыкновенным функционером», чьи поступки далеко не в первую очередь определяются идеологией. То, что ее оппоненты объявляют этого человека монстром и дьяволом во плоти, представляется ей не просто заблуждением, но заблуждением весьма опасным, поскольку оно обеспечивает гражданам нацистской Германии своего рода алиби: «Если вы оказались во власти чудища невиданного, на вас лежит гораздо меньшая ответственность, чем если бы вы поддались обыкновенному человеку эйхмановского масштаба».[469]469
  Там же, с. 44–45.


[Закрыть] Будучи в этом убежденной, автор «Банальности зла» упорно отрицает концепцию демонической сущности Эйхмана и ему подобных.

Дав настолько глубокое обоснование собственных взглядов на личность иерусалимского подсудимого, Арендт должна была, по меньшей мере, несколько охладить пыл своих разгневанных оппонентов в этом вопросе. Однако спор о содействии нацистам со стороны евреев не утратил своей остроты. Правда, в поздних интервью Арендт все же отмечает, что лидеры еврейских советов находились в положении «жертвы» и, как бы спорно они себя ни вели, их нельзя уравнивать с подлинными палачами. Говоря так, философ косвенно признала излишнюю резкость некоторых своих первоначальных оценок.

И все-таки даже в «Банальности зла» есть момент (читатели порой упускают его из виду), доказывающий, что Арендт, вопреки мнению многих ее критиков, вовсе не выступает обвинителем жертв. Как отмечал Бах, процесс над Эйхманом был организован именно в Израиле в том числе и для того, чтобы показать молодежи, каким образом нацисты до последнего поддерживали в своих узниках иллюзорную надежду.

Упомянув расхожее мнение, согласно которому евреи «шли на смерть, как овцы», Арендт тут же пишет: «К сожалению, этот факт часто превратно истолковывают, забывая о том, что представители других народов в аналогичных условиях вели себя так же».[470]470
  Там же, с. 10–11.


[Закрыть] В данном отношении прокуроры иерусалимского процесса и автор «Банальности зла» придерживаются сходных взглядов.

Сегодня, по прошествии полувека после выхода книги, собранные сведения позволяют нам констатировать, что Эйхман воплощал в себе и те черты, на которые указывала Арендт, и те, о которых говорили ее противники.