Текст книги "Охотники за нацистами"

* * *

«Прежде чем обвинять граждан ФРГ в том, что они слишком холодно реагируют на разоблачение нацистских преступников, необходимо разобраться в реалиях эры Аденауэра, – пишет Арендт. – На каждой ступени западногерманской пирамиды власти стоит немало бывших нацистов. Не случайно в народе говорят: “Мелкая рыбешка ловится, а крупная продолжает делать карьеру”», – последнюю фразу Арендт выделила курсивом.[529]529
  Arendt H. Introduction // Naumann, B. Auschwitz, xvii.


[Закрыть]

Наиболее яркий пример того, что первые шаги нового правительства не были начаты с чистого листа, являет собой Ханс Глобке.[530]530
  См.: Biddiscombe P. The Denazification of Germany: A History 1945–1950, 212–13; а также другие источники, например: Eichmann to Testify on Dr. Globke’s Rolein Deportation of Greek Jews // JTA, January 31, 1961.


[Закрыть] При Гитлере он служил в Министерстве внутренних дел и занимался комментированием нюрнбергских расовых законов, лежавших в основе антисемитской политики нацистской Германии. То есть фактически Глобке подыскивал объяснения и оправдания геноциду евреев. Тем не менее в 1953 году он занял пост государственного секретаря: руководил ведомством федерального канцлера и был доверенным советником Аденауэра вплоть до ухода последнего с политической арены в 1963 году.

Бауэр неоднократно предпринимал попытки разобраться в нацистском прошлом Глобке. После того как имя госсекретаря было упомянуто в связи с делом Эйхмана, франкфуртский прокурор обратился за помощью к властям ГДР, которые располагали необходимыми документами. Но на все обвинения со стороны Востока правительство Аденауэра реагировало как на клеветническую кампанию в рамках холодной войны. Вскоре Бауэру пришлось передать материалы в прокуратуру Бонна, а там решили не давать делу ход.[531]531
  Информация получена в Еврейском музее Франкфурта на выставке, посвященной Фрицу Бауэру.


[Закрыть]

В 1963 году Верховный суд Германской Демократической Республики обвинил Глобке в военных преступлениях и преступлениях против человечества.[532]532
  См.: Bonn Denounces Globke Trial in East Germany as Communist Maneuver // JTA, July 10, 1963.


[Закрыть] Западногерманское правительство назвало этот процесс фарсом, заявив, что следствие по делу Глобке уже проведено и все обвинения признаны беспочвенными. Более того, имеются сведения о том, что нынешний госсекретарь ФРГ в свое время спас нескольких людей от преследования.

Конечно же, Восточная Германия вела привычную пропагандистскую игру. В ряды ее собственного руководства тоже затесались слуги рейха. Но в этом отношении ГДР было все-таки далеко до западного соседа. В период с 1950 по 1962 год следственные органы ФРГ рассмотрели дела тридцати тысяч недавних нацистов. Однако на скамье подсудимых оказалось только 5426 человек, из которых 4027 были оправданы и лишь 155 признаны виновными в убийстве.[533]533
  См.: Wittmann, 15.


[Закрыть] Это не удивительно, если учитывать те ограничения в западногерманском законодательстве, недовольство которыми неоднократно выражал Бауэр.

В 1958 году в Людвигсбурге открылся Центр по расследованию преступлений национал-социалистов. Его сотрудники могли проводить только предварительное следствие, а набрав материал, необходимый для возбуждения дела, обращались к прокурорам соответствующих регионов, которые зачастую бывали не заинтересованы в проведении процесса. Такая ограниченность полномочий препятствует работе Центра по сей день. «Мы до сих пор не можем непосредственно направлять дела в суд, – заявил заместитель директора Томас Вилль, – хотя должны иметь такое право».[534]534
  Из личной беседы автора этой книги с Томасом Виллем.


[Закрыть]

Тогда, в пятидесятые, правительство Аденауэра стремилось, с одной стороны, доказать серьезность своих намерений в отношении наказания нацистских преступников, а с другой – успокоить население, встревоженное тем, что расследования могут зайти слишком далеко. Поэтому полномочия следователей намеренно сужались.

Состояние умов было таким, что сотрудники людвигсбургского Центра ощущали по отношению к себе явную неприязнь. Подыскивая квартиру, они старались не говорить домовладельцу, где работают. Иногда таксисты отказывались везти их на службу – в здание девятнадцатого века, где раньше располагалась тюрьма. Со временем ситуация менялась, хотя и медленно. Центр работает и сегодня. Его сотрудникам удалось собрать внушительный архив исторических материалов о Третьем рейхе. Местные жители отзываются об этой организации в основном с одобрением и в какой-то мере даже с гордостью.

* * *

Освенцимский процесс вызвал всеобщее недовольство (одни просто инстинктивно не хотели, чтобы нацисты преследовались, другие, наоборот, считали, будто обвинители остановились на полпути), тем не менее его значение огромно. Он освещался в прессе настолько широко, что даже те жители Германии, которые проигнорировали сообщения о предыдущих процессах над нацистами, теперь были вынуждены уделить происходящему в зале суда хотя бы какое-то внимание. Изначально реакция публики в целом была негативной, однако постепенно люди переставали упорствовать в своем желании навсегда забыть о Третьем рейхе. Если по результатам социологического опроса 1965 года против новых процессов над нацистами было настроено 57 % населения, то в 1966 году эта цифра снизилась до 44 %.[535]535
  См.: Pendas, 253.


[Закрыть]

Ошеломив мир многочисленными свидетельствами ужасов Освенцима, франкфуртский процесс также явил собой редкий пример взаимодействия между странами, находящимися в состоянии холодной войны. Инициаторами этого прорыва стали Фриц Бауэр, гражданин ФРГ, и польский юрист Ян Зейн, который к тому времени уже организовал суд над преступниками Освенцима в своей стране (в результате чего был казнен первый комендант лагеря Рудольф Хёсс). Зейн неоднократно приезжал во Франкфурт, чтобы передать западногерманским коллегам свидетельские показания и другой материал, собранный в Польше.

Кроме того, он помог франкфуртцам в организации выставки «Освенцим: Фотографии и документы», которую открыли 18 ноября 1964 года (в разгар судебных разбирательств) с целью внушить молодому поколению, что «подобное никогда больше не должно повториться»,[536]536
  См. там же, с. 182–183.


[Закрыть] – так выразился Карл Теш, организатор мероприятия, пользовавшийся активной поддержкой со стороны Бауэра. Что же касается Зейна, то он привез во Франкфурт необходимые экспонаты из музея, расположенного на территории бывшего лагеря.

Чуть позже, в декабре 1964 года, Зейн организовал для западногерманской делегации судей, прокуроров, адвокатов и представителей правительства поездку в Освенцим, в ходе которой участники франкфуртского процесса смогли осмотреть место событий и убедиться в достоверности свидетельских показаний. То, что такой визит состоялся, было большим достижением в пору, когда в отношениях между Польшей и ФРГ еще не спала послевоенная напряженность. Чтобы преодолеть политические барьеры, Зейн и Бауэр вели переговоры с правительствами своих стран, надеясь, что планируемая поездка улучшит взаимодействие между двумя государствами не только в сфере преследования нацистских преступников, но и за ее пределами. «Пусть это поможет двум народам сблизиться», – говорил Зейн.[537]537
  См. там же, с. 179–180.


[Закрыть]

Франкфуртский процесс имел резонанс не только в политике. Драматург Петер Вайс написал пьесу «Дознание: Оратория в 11 песнях», которую назвали драматической реконструкцией разбирательства по освенцимскому делу. Зрители впервые увидели ее 19 октября 1965 года (всего через два месяца после завершения слушаний) одновременно в тринадцати театрах обеих Германий. В тот же вечер в Олдвичском театре Лондона Королевская шекспировская компания устроила чтение пьесы под руководством режиссера Питера Брука.

В основу произведения легли выдержки из свидетельских показаний. Один из персонажей, едва не погибший от рук прославленного лагерного садиста Богера, говорит:

 
Когда меня сняли с «качелей»,
Богер сказал:
«Вот теперь мы подготовили тебя
к вознесению на небо».
Меня отвели в одиннадцатый блок
и бросили в камеру.
С часу на час
я ожидал расстрела.
Сколько я был там дней,
не помню.
Нижняя часть туловища
превратилась в сплошной нарыв.
Почти все время я валялся без сознания
Вместе с группой заключенных
меня привели потом в баню.
Когда мы разделись,
каждому из нас на груди
написали синим карандашом лагерный номер.
Я понял,
что это смертный приговор.
Мы стояли голые, построившись в ряд, и ждали.
Пришел рапортфюрер.
Он спросил, сколько заключенных
надлежит сегодня списать
как расстрелянных.
После его ухода нас опять пересчитали.
Оказалось на одного человека больше, чем надо.
В лагере я, как правило,
всюду становился последним.
Меня выпихнули из строя
и дали одежду.
Я ждал, что меня отведут обратно в камеру,
чтобы расстрелять со следующей партией,
но санитар-заключенный забрал меня в лазарет.
Вот так случалось,
что кому-то везло и он оставался в живых.
Среди немногих счастливчиков
оказался и я.[538]538
  Вайс П. Дознание / Пер. Н. Бунина и Е. Григорьева // Вайс П. «Дознание» и другие пьесы. М.: Прогресс, 1981.


[Закрыть]
 

Бернхард Шлинк, родившийся в 1944 году, принадлежал к послевоенному поколению. Начиная с 1960 года молодые немцы ставили под сомнение то, как жили и во что верили их родители, а в 1968 году солидарно со своими сверстниками из других стран Европы и США вышли на улицы, чтобы открыто выразить недовольство действующей властью. Если в других государствах студенческие волнения были вызваны войной во Вьетнаме, нарушением гражданских прав и тому подобными причинами, то нестабильная ситуация в ФРГ объяснялась, кроме всего прочего, особым историческим фактором.

«События 1968 года нужно рассматривать как явление интернациональное, но в Германии их необходимо понимать еще и как своеобразный итог франкфуртского процесса»,[539]539
  Здесь и далее высказывания Бернхарда Шлинка цитируются по стенограмме его интервью автору этой книги.


[Закрыть] – утверждает Шлинк. Профессор права и известный писатель, он не сомневается в значимости суда над преступниками Освенцима: «Это разбирательство произвело на меня и моих ровесников гораздо более глубокое впечатление, чем дело Эйхмана. Конечно, за тем, что происходило в Иерусалиме, мы тоже внимательно следили: в газетах писали об этом каждый день. Но Освенцимский процесс был для нас гораздо ближе». Поскольку подсудимые не носили высоких чинов, немецкая молодежь тех лет задавалась вопросом: каково же тогда было их начальство?

Ответ Шлинк пытался найти в автобиографии Рудольфа Хёсса, которую тот написал по настоянию Яна Зейна незадолго до казни. Юного Шлинка до глубины души поразил тон воспоминаний освенцимского коменданта: «Он писал о себе как о служащем, поглощенном выполнением сложного задания». Когда в лагерь поступила большая партия евреев из Венгрии, Хёсс занервничал. «О боже! Где же мы их разместим, как будем убивать, как сожжем?» – так запомнились его слова Шлинку.

На будущего писателя лагерный комендант произвел впечатление «технократа», бесстрастно решавшего задачи, которые ставил перед ним преступный режим. «Эта книга привела меня в ужас», – говорит Шлинк. В ней ощущалась та «подлинность», какой не было в показаниях других нацистов, попадавших на скамью подсудимых позднее и изо всех сил пытавшихся себя обелить.

Еще один вопрос, мучивший молодых немцев шестидесятых годов, заключался в том, какую роль играли в национал-социалистическом государстве их родители, другие родственники и старшие знакомые. Раньше, в годы детства Шлинка, об этом просто молчали. «Но под нажимом моего поколения, – пишет он, – многое вышло наружу». Открылось немало темных тайн.

Тенденция к самоисследованию, наметившаяся в германском обществе после франкфуртского суда и затронувшая в первую очередь молодежь, заметно усилилась десятилетие спустя, когда по телевидению показали американский мини-сериал «Холокост»[540]540
  Реж. М. Чомски.


[Закрыть] 1978 года, изображающий жизнь еврейской семьи и амбициозного юриста, который вступает в СС и становится военным преступником.

Открытие собственного прошлого не может произойти в один момент. Это сложный процесс, который развивался в Германии в значительной степени благодаря усилиям Бауэра. Молодой Шлинк восхищался им, как и многие другие студенты-юристы.

Однако Петер Шнайдер, еще один член молодежного движения 1968 года, впоследствии ставший крупным писателем, узнал о Бауэре и его роли в Освенцимском процессе только в восьмидесятые годы, когда работал над романом о сыне печально известного лагерного доктора Йозефа Менгеле.[541]541
  Информация получена в личной беседе автора этой книги с Петером Шнайдером.


[Закрыть] Тем не менее франкфуртские судебные разбирательства шестидисятых годов произвели на Шнайдера сильнейшее впечатление. Знакомство с материалами дела в той форме, в какой представил их Петер Вайс, автор «Дознания», стали важной ступенью личностного развития молодого человека, который вскоре оказался в авангарде протестного движения 1968 года.

Шлинк в шестидесятые годы не был активным участником демонстраций, однако та эпоха заронила в его душе семена, которые проросли десятилетия спустя. Самое известное произведение писателя – роман «Чтец», написанный в 1995 году и сразу же ставший бестселлером (после публикации романа на английском Шлинка пригласили на американское телевидение в «Шоу Опры Уинфри»).

Сюжет книги таков: пятнадцатилетний юноша, от чьего лица ведется повествование, влюбляется в трамвайную кондукторшу вдвое старше себя. Между ними завязывается роман, но потом женщина исчезает. Проходят годы. Герой, будучи студентом юридического факультета, приходит на заседание суда, где слушается дело бывших надсмотрщиков концентрационного лагеря. На скамье подсудимых молодой человек видит свою возлюбленную. Фабула проста, но в нравственном отношении картина не так однозначна, как может показаться. Вместе с автором мы идем извилистыми тропами вины и предательства.

«Чтец» – не автобиографический роман в строгом смысле слова, хотя автобиографические мотивы в нем присутствуют. В Гейдельберге, в старших классах гимназии, у Шлинка был любимый учитель английского языка, во время войны служивший в СС. Восторженный ученик предпочитал верить, что такой замечательный человек не мог быть замешан ни в чем недостойном. Но когда учитель уволился, Шлинк узнал нечто, заставившее его горько разочароваться. Какие именно сведения он получил, писатель до сих пор говорить не желает: информация попала к нему конфиденциально. В любом случае он оказался в ситуации, знакомой многим тогдашним молодым людям. «Это часто бывало: ты кого-то любишь, кем-то восхищаешься, – подытоживает Шлинк, – а потом делаешь открытие. Многим пришлось пережить такое с гораздо более близкими людьми: с отцом или дядей». Подобные разочарования – тоже часть наследия Освенцима и той эпохи, которая его породила.

* * *

Уезжая в заграничную командировку, Ян Зейн, директор краковского Института судебной экспертизы, обыкновенно передавал своей младшей коллеге Марии Козловской ключи от всех ящиков стола, кроме среднего, где хранились личные документы. Но однажды, отправляясь во Франкфурт (это было в конце 1965 года), он изменил своей привычке. «В тот раз, последний, он отдал мне ключ и от среднего ящика тоже, – сказала Мария и, как будто продолжая размышлять над странным поступком начальника, прибавила: – Теперь у меня были все ключи».[542]542
  Из личной беседы автора книги с Марией Козловской.


[Закрыть]

Этот случай так запомнился Козловской, потому что из Франкфурта Зейн не вернулся. 12 декабря 1965 года, перед тем как лечь в постель, он попросил своего телохранителя (приставленного к нему польской компартией еще и затем, чтобы наблюдать за его общением с иностранцами) сходить за сигаретами. Когда телохранитель вернулся, 56-летний Зейн был уже мертв.

Козловска говорит, что краковские коллеги, потрясенные и глубоко опечаленные случившимся, поговаривали, будто Зейну помогли умереть. Правда, большинство сотрудников Института, включая саму Козловску, сочли эту версию необоснованной. Директор много курил, и у него были серьезные проблемы с сердцем. Вероятно, причиной смерти стал инфаркт. Но тогда почему же перед отъездом Зейн, вопреки обыкновению, передал Козловской все ключи? Было ли это предчувствием?

Несколько раз Зейну присылали анонимные письма с угрозами, отпечатанные на машинке или состоящие из вырезанных букв. На немецком были только некоторые из них, но Козловской казалось, что и те, которые написаны по-польски, составлены немецкоязычными людьми. Вероятно, кому-то не нравилось, что директор краковского Института судебной экспертизы так упорно преследует палачей Освенцима и других военных преступников.

При этом у себя на родине Зейн был гораздо менее широко известен, чем Бауэр в Германии. Вести в суде освенцимское дело генеральный прокурор Гессена поручил более молодым коллегам, однако открыто участвовал в общественных дискуссиях и неоднократно выступал на телевидении, говоря о необходимости воздать по заслугам тем, кто ответственен за массовые убийства. Когда слушания начались, Бауэр заявил: «Этот процесс должен показать миру, что новая Германия, новая демократия желает защитить достоинство каждого человека».[543]543
  Цит. по: Steinke, 218.


[Закрыть] Впоследствии он не скрывал своего возмущения тем, как ведут себя на суде обвиняемые: «Если бы хоть один из подсудимых… обратился к свидетелям, которые выжили, потеряв всех своих близких, с простым человеческим словом… в зале стало бы легче дышать».[544]544
  См. документальный фильм «Фриц Бауэр: Смерть в рассрочку» (Fritz Bauer: Tod auf Raten; реж. Илона Циок, 2010).


[Закрыть] Но это слово так и не было произнесено.

Бауэр стремился навести порядок в рядах западногерманских судей и прокуроров, среди которых оставалось немало бывших нацистов. Возмущенный тем, что люди его поколения как будто равнодушны к такого рода преемственности, он уделял все больше внимания общению с молодежью и легко находил с нею общий язык: в гостиных или в барах нередко подсаживался к студенческим компаниям и вел с ними длинные беседы, потягивая вино и выкуривая сигарету за сигаретой. В 1968 году, когда молодежное движение достигло апогея в своем развитии, клеветники обвинили Бауэра в подстрекательстве к насилию.[545]545
  См.: Steinke, 263.


[Закрыть]

Слова и поступки гессенского прокурора многим приходились не по нраву. Он получал гораздо больше угрожающих писем, чем Зейн. Недоброжелатели даже звонили ему, хотя его номер не публиковался в справочнике. «Выходя из своего кабинета, – признавался он, – я попадаю в чужую враждебную страну».[546]546
  Там же, с. 257.


[Закрыть] Пока шел освенцимский процесс, на стене дома, где жил Бауэр, кто-то начертил свастику. Ее стирали, но она каждый раз появлялась снова. У себя в квартире прокурор держал пистолет калибра 6,35 мм, из соображений безопасности к нему приставили телохранителя. 14 октября 1966 года в газете «Франкфуртер рундшау» написали о предотвращении запланированного покушения.[547]547
  См. Wojak, 443.


[Закрыть]

Но Бауэра ничто не останавливало. Он продолжал открыто говорить о необходимости проведения новых процессов над бывшими нацистами, утверждая, что Германия по-прежнему охвачена «жгучим антисемитизмом».[548]548
  Там же, с. 445.


[Закрыть] В 1967 году благодаря Бауэру на Франкфуртской книжной ярмарке появилась «Коричневая книга», опубликованная в ГДР в 1956 году. Она содержала имена примерно 1800 высокопоставленных жителей ФРГ, которые, по имеющимся у автора сведениям, занимали руководящие должности в Третьем рейхе. Правительство Западной Германии объявило книгу клеветнической и запретило ее распространение, однако Бауэр добился отмены запрета.[549]549
  Информация получена в Еврейском музее Франкфурта на выставке, посвященной Фрицу Бауэру.


[Закрыть]

Пост канцлера в ту пору занимал Курт Георг Кизингер, вступивший в Национал-социалистическую партию в 1933 году. В годы войны он работал в Министерстве иностранных дел, в отделе пропаганды. В стране, где высшую государственную должность занимал бывший нацист, царила атмосфера, категорически не соответствующая духу выступлений Бауэра.

Генеральный прокурор Гессена подчеркивал: он не осуждает соотечественников за то, что они не смогли свергнуть режим Гитлера. И все же многие, по его мнению, несут личную ответственность за произошедшее. В одном из последних интервью Бауэр сказал, что, если в стране воцарился бесчеловечный режим, никто не обязан быть героем, но каждый обязан «оказывать злу хотя бы пассивное сопротивление, уклоняться от совершения преступлений»: «Мы считаем такое неповиновение долгом любого гражданина и преследуем бывших нацистов на основании этого нашего убеждения. Подобные процессы – вклад в победу над преступными режимами прошлого, настоящего и будущего».[550]550
  Цит. по: Wojak, 453.


[Закрыть]

1 июля 1968 года, за пару недель до своего шестьдесят пятого дня рождения, Бауэр был найден мертвым в ванне. Смерть наступила приблизительно за сутки до того, как тело нашли. Сразу же возникли версии об убийстве и самоубийстве, однако судебный медик счел их необоснованными. Как и Зейн, Бауэр был заядлым курильщиком. К тому же он страдал хроническим бронхитом и, по данным, представленным на посвященной ему выставке 2014 года, иногда принимал снотворное одновременно с алкоголем. Предупреждения врачей прокурор игнорировал. Однажды репортер спросил его:

– Сколько сигарет в день вы выкуриваете?

Бауэр ответил вопросом на вопрос:

– Сколько времени уходит на одну?

– Минут пять, наверное.

– Тогда разделите восемнадцать часов на пять минут.[551]551
  Цит. по: Steinke, 272.


[Закрыть]

Как бы то ни было, не все согласились внести Бауэра в список жертв вредных привычек. Некоторые из тех, кто не поверил официальной версии, получили возможность высказаться в документальном фильме, снятом в 2010 году Илоной Циок. Прежде всего подозрение вызывает то, что тело не было подвергнуто вскрытию. Рольф Тифенталь, племянник Бауэра, признает: «Строго говоря, это не доказано, но у него было много врагов, которые могли просто убить его или заставить покончить с собой. Оснований имелось более чем достаточно».

Смерть Фрица Бауэра, как и его жизнь, до сих пор остается в Германии предметом споров. Организаторы посвященной ему выставки, которая открылась в 2014 году в Еврейском музее Франкфурта-на-Майне, очевидно, приняли официальное заключение судебной экспертизы. Илона Циок в своем фильме никого открыто не обвиняет во лжи, поскольку «для этого нет достаточных доказательств». Но на прямо поставленный вопрос: «Считаете ли вы, что Бауэра убили?» – она ответила: «Да».[552]552
  Из личной беседы с автором книги.


[Закрыть]

Роберт Кемпнер, немецкий еврей, эмигрировавший в США и участвовавший в Нюрнбергском процессе на стороне обвинения, сказал на похоронах Фрица Бауэра: «Он был величайшим представителем Федеративной Республики. В отличие от тех многих, кто страдал близорукостью, он знал, как помочь Германии, и помогал ей».[553]553
  См. документальный фильм «Фриц Бауэр: Смерть в рассрочку».


[Закрыть] В еженедельнике «Цайт» написали: «Для восстановления нашей репутации за рубежом он сделал больше, чем мы заслуживаем».[554]554
  Wojak, 455.


[Закрыть]

До недавнего пробуждения интереса к личности Фрица Бауэра многие немцы ничего о нем не знали, как и поляки о Яне Зейне. Инициатора польских Освенцимских процессов сегодня помнят немногие, если не считать сотрудников Института судебной экспертизы, названного его именем. Кажется, никто не заметил, что два выдающихся юриста, которые объединили усилия, чтобы бывшие нацисты предстали перед судом во Франкфурте, умерли в этом же городе с промежутком в два с половиной года при обстоятельствах, не выясненных по сей день. Возможно, теории заговоров ошибочны, но зловеще странное совпадение не может не бросаться в глаза.