Текст книги "Охотники за нацистами"

Глава 11
Отрезвляющая пощечина

Мы были слабы, и потому нам приходилось идти на сильные меры. А самая сильная мера заключалась в том, чтобы отправиться туда, где сосредоточена вражеская мощь, и сказать правду.[555]555
  Из интервью Сержа Кларсфельда автору этой книги.


[Закрыть]

С. Кларсфельд

Беата Кларсфельд была не из тех, кого с детства готовили на роль революционера.[556]556
  Информация о детстве и юности Беаты Кларсфельд получена из следующих источников: Klarsfeld, B. Wherever They May Be! 3–23; Klarsfeld S., Vidalie A. Latraquedescriminelsnazis, 11–13, 31–32; личная беседа автора настоящей книги с Сержем и Беатой Кларсфельд.


[Закрыть] Она родилась в Берлине 13 февраля 1939 года, за несколько месяцев до вторжения германской армии в Польшу, и, конечно же, плохо помнит войну. Помнит только, как совсем незадолго до поражения рейха читала в детском саду стишки, прославляющие фюрера.

Отец Беаты, Курт Кюнцель, был призван на военную службу и до 1940 года служил во Франции, а в 1941 году его перевели на Восточный фронт. Там он, к счастью, заболел двусторонней пневмонией, благодаря чему вернулся на родину и стал служить бухгалтером в военном учреждении. После нескольких месяцев британского плена Кюнцель вывез жену и дочь в деревню, где они укрывались во время бомбежек германской столицы войсками союзников. В конце 1945 года семья вернулась в Берлин. Девочка пошла в школу, а после уроков играла с друзьями в прятки на развалинах.

По ее собственным воспоминаниям, в младших классах Беата была старательной и дисциплинированной ученицей. «О Гитлере нам в те дни ничего не говорили», – вспоминает она. То, что происходило в годы его правления, и родители, и учителя обходили молчанием. Не будучи членами НСДАП, мать и отец Беаты в свое время голосовали за Гитлера, как и многие их соотечественники. «При этом они ни в коей мере не чувствовали себя ответственными за преступления нацистов», – отмечает дочь. Более того, они были единодушны с соседями и знакомыми, которые оплакивали свои потери, не выражая «ни капли понимания или сочувствия по отношению к другим народам». Вместо честного анализа событий недавнего прошлого подрастающая Беата слышала одно: «Мы проиграли войну и теперь должны работать».

В отличие от родителей, поддерживавших Христианско-демократический союз, который возглавлял канцлер Аденауэр, Беата уже подростком стала сторонницей социал-демократов. Правда, на ее выбор повлияло не столько понимание их платформы, сколько «молодое открытое лицо Вилли Брандта, так не похожее на лица других политиков». У Беаты развивалось типичное для молодых людей неприятие того, что она называла «душной атмосферой» родительского дома. Отец много пил, а мать убеждала девушку заняться поиском подходящего мужа, но Беата, окончив коммерческое училище, устроилась стенографисткой в крупную фармацевтическую фирму, чтобы накопить денег и начать самостоятельную жизнь.

В 1960 году, в возрасте двадцати одного года, она приехала во Францию – поучить язык и подзаработать. Несмотря на то что ей пришлось «спать на отвратительном чердаке, кишащем пауками», Беата вскоре влюбилась в Париж: он показался ей живее и элегантнее Западного Берлина.

11 мая 1960 года, через два месяца после приезда, она стояла в метро, на станции «Порт-де-Сен-Клу», и вдруг заметила, что на нее смотрит темноволосый молодой человек. «Вы англичанка?» – спросил он. Как Беата узнала впоследствии, это была уловка. Так французы частенько знакомились с немецкими девушками: отрицательный ответ использовался в качестве отправной точки для флирта. Серж Кларсфельд получил номер телефона Беаты Кюнцель прежде, чем сойти на своей остановке (возле Института политических исследований, где он дописывал дипломную работу, планируя стать профессором истории).

В тот же день в Буэнос-Айресе израильская разведка приступила к операции по похищению Эйхмана. Тогда ни Беата, на Серж об этом, конечно же, не знали, но в 2013 году, сидя в парижской квартире своего сына и вспоминая пройденный путь, они не могли не признаться, что совпадение кажется им весьма примечательным. Двое снискавших славу (или, в зависимости от точки зрения, печальную известность) непримиримых преследователей нацистов, познакомились в день начала знаменитой аргентинской операции «Моссада».

* * *

Через три дня состоялось первое свидание Беаты с Сержем. Они посмотрели фильм «Никогда в воскресенье»,[557]557
  Романтическая комедия режиссера Жюля Дассена (Греция, 1960).


[Закрыть] а потом сели на лавочку в Булонском лесу и стали разговаривать. Именно тогда Беата узнала, что Серж – еврей, чей отец погиб в Освенциме. Молодая немка, которая, по ее собственному признанию, «имела смутное представление об истории своей страны», оказалась не совсем готова такое услышать. «Эта новость меня удивила, взволновала и в каком-то смысле немножко отпугнула, – сказала Беата Кларсфельд через много лет. – В Берлине мне нечасто доводилось слышать о евреях что-нибудь хорошее. “Как это меня угораздило?” – подумала я».

Но Серж не растерялся. В последующие дни и месяцы он доброжелательно объяснял девушке то, чего она не знала. «Мы разговаривали не переставая, – вспоминает Беата. – Он помог мне войти в новый мир истории, искусства, философии». Особенно много Серж рассказывал ей о недавнем прошлом ее же страны – «об ужасающей реальности нацизма», как выразилась она сама.

С этой реальностью Серж Кларсфельд был знаком не понаслышке. Его родители, Арно и Раиса, приехали во Францию из Румынии в двадцатые годы. Арно родился в Армении, Раиса – в Бессарабии. Серж появился на свет, когда они гостили у родственников в Бухаресте. Отец воевал против германской армии в составе французского Иностранного легиона, куда записался добровольцем. В 1940 году, после поражения Франции, он бежал из лагеря военнопленных и в Ницце присоединился к движению Сопротивления. Но даже если б он не был партизаном, семья все равно была бы в опасности – из-за еврейского происхождения.

В июне 1943 года гауптштурмфюрер СС Алоиз Бруннер[558]558
  См.: Alois Brunner // jewishvirtualibrary.org.


[Закрыть] прибыл во Францию для «окончательного решения еврейского вопроса» и вскоре, по имеющимся данным, отослал на Восток 25 000 человек. Тесно сотрудничая с Эйхманом, он уже провел более масштабные операции такого сорта в своей родной Австрии, а также в Греции. Узнав о начавшейся охоте на евреев в Ницце, Арно Кларсфельд устроил у себя в квартире тайный чуланчик, где могли укрыться все члены семьи.

Вечером 30 сентября 1943 года нацисты окружили район, где жили Кларсфельды, и стали прочесывать дом за домом. Когда они добрались до соседей, из-за стены послышались крики. Одиннадцатилетняя девочка имела безрассудство попросить, чтобы офицер гестапо предъявил удостоверение. Тот сломал ей нос пистолетом. Поднялась еще большая паника. Отец девочки попытался через окно позвать на помощь французскую полицию: «Спасите нас! Мы французы!»

Слушая все это из укрытия, Арно изменил первоначальное решение. «Если нас арестуют, – сказал он жене, – я выживу, потому что я сильный, а вы с детьми можете погибнуть». Раиса хотела его остановить, но он уже выбрался из чулана. Как только в дверь постучали, Арно открыл. Серж услышал, как немец спросил по-французски:

– Где ваша семья?

– Жена и дети уехали в деревню. Мы проводим дезинфекцию квартиры.

Нацисты немедленно начали обыск. Один из них даже открыл тот шкаф, за фальшивой задней стенкой которого было устроено убежище, но только поворошил одежду.

Годы спустя, говоря об охоте на евреев, устроенной Бруннером во Франции, Серж Кларсфельд писал: «Я хорошо его знал, хотя ни разу не видел».[559]559
  Klarsfeld S. Introduction // Josephs, J. Swastika Over Paris: The Fate of the French Jews, 17.


[Закрыть] В тот вечер тонкая фанеря была «единственным, что стояло между мной и им». Вспоминая этот момент, Кларсфельд отметил, что не может быть уверен, что обыск в квартире проводил сам Бруннер. «Он мог быть там и лично, но у меня нет тому доказательств», – сказал он. Бруннер руководил группой, состоящей из других австрийских офицеров СС, а также французов, которые за деньги помогали гестапо. Но, кто бы ни вошел тогда в квартиру Кларсфельдов, именно Бруннер дирижировал облавами на евреев и их доставкой в транзитный лагерь Дранси, откуда они отправлялись в Освенцим.

Раиса с детьми бежала в Верхнюю Луару – регион в центральной части юга Франции. Они поселились в городке Сен-Жюльен-Шаптёй, население которого, по мнению Сержа, очень хорошо относилось к евреям. Однако на всякий случай Раиса постаралась скрыть свое происхождение. Сказав, что муж находится в лагере военнопленных, она отдала сына и дочку в местную католическую школу.

Когда облавы в Ницце прекратились, Раиса привезла Сержа и его сестру Таню в прежнюю квартиру. Но расслабляться было рано. «Если придут немцы, – говорила мама детям, – вы спрячетесь в шкафу, а я открою».

История семьи Кларсфельдов заставила Беату Кюнцель задуматься о том, что ей следовало понять как немке. Не ощущая никакой личной связи с нацизмом, девушка прочувствовала груз вины, лежащий на плечах немецкого народа, крошечной частью которого была и она сама. Ей даже пришло в голову: «Может, перестать считать себя немкой?» Но Серж отверг эту мысль как чересчур простую. «Оставаться немцем после нацизма – это было тяжело и вместе с тем по-своему будоражило», – заключает Беата.

Новый друг рассказал ей не только о своей сестре, но и о Гансе и Софи Шолль – немцах, организовавших в Мюнхене группу протеста, члены которой распространяли антифашистские листовки. Брата и сестру Шолль быстро арестовали, осудили и отправили на гильотину.

Для Беаты это послужило примером того, что не все ее соотечественники покорились гитлеровскому режиму. «Тогда, в сорок третьем, эта отчаянная акция могла показаться совершенно безрассудной и бессмысленной, но к тому времени, когда о ней узнал Серж, а от него и я, ее значение чрезвычайно возросло, – пишет Беата Кларсфельд. – В них я увидела себя».

Однако это произошло не сразу. 7 ноября 1963 года влюбленные поженились и занялись на первый взгляд «нормальной» работой: Серж получил должность заместителя директора Французской телерадиовещательной компании, а Беата стала секретарем-переводчиком в Союзе франко-германской молодежи – новой организации, поддерживаемой одновременно канцлером Аденауэром и президентом де Голлем. Задача этого альянса заключалась в том, чтобы завязать между соседями, недавно враждовавшими, новые многоуровневые связи.

Как Беата вспоминала позднее, тогда они с Сержем еще не вышли на свою дорогу. «Мы готовились к обыкновенной жизни, какую вели тысячи других молодых пар», – вспоминает она. В 1965 году у нее родился мальчик. Его назвали Арно в честь отца Сержа.

* * *

Вскоре стало ясно, что обыкновенной жизнь Кларсфельдов не будет. Беата все больше тяготела к левым идеям и не желала этого скрывать. Теперь она не только поддерживала социал-демократов, но и протестовала по поводу запрета для граждан ФРГ воспринимать ГДР как полноценного партнера. Однажды на работе ей поручили подготовить руководство для немецких девушек, приезжающих во Францию учиться и работать. В разделе «Франко-германские культурные связи» Беата упомянула дружбу французской и восточногерманской молодежи. Западногерманский редактор немедленно потребовал вычеркнуть этот пункт, усмотрев в нем открытую провокацию. «Вы с ума сошли!» – сказал он Беате.

Кроме всего прочего, она еще и публично выражала свои феминистские взгляды. В статье для книги «Женщины в двадцатом веке» она пишет: «Мне захотелось понять, почему многие молодые немки, в числе которых я сама, покидают нашу страну». Бесспорно, немаловажную роль здесь играло желание освоить иностранный язык, погрузиться в другую культуру. «Но, полагаю, – заявляет Беата Кларсфельд, – нам удалось выявить и другую причину – более значимую, хотя и не всегда осознаваемую. Это стремление быть свободной».

Роль женщины в немецком обществе она определила так: «После окончания войны мы сделали большой вклад в строительство новой Германии, которая оказалась не такой уж и новой. В частности, это проявляется в том, что теперь мы, как и в прошлом, не занимаем сколько-нибудь заметного места в политике». Беата Кларсфельд с тревогой отмечала тенденцию, грозящую немецкой женщине повторным «одомашниванием», то есть ограничением ее роли воспроизводством населения и заботой о комфорте мужа.

Подобные рассуждения не могли понравиться консервативному начальству Беаты, которое подчинялось совету директоров, включающему по меньшей мере двоих министерских чиновников из числа бывших нацистов. В 1966 году, когда Беата вышла из отпуска по уходу за ребенком, ей сообщили, что ее должность в отделе информации «сокращена из соображений экономии бюджета». Пришлось снова стать обычной секретаршей: печатать на машинке и отвечать на звонки.

Но не это событие превратило Беату из рядовой служащей с несколько «неудобными» для начальства взглядами в борца, затеявшего крестовый поход ради очищения своей страны от пережитков нацистского прошлого. В том же 1966 году Курт Георг Кизингер занял пост канцлера ФРГ,[560]560
  См.: Frei, 395, n 46; а также Saxon W. Kurt Kiesinger, 60’s Bonn Leader and Former Nazi, Is Dead at 83 // New York Times, March 10, 1988.


[Закрыть] несмотря на то что в 1933-м он вступил в Национал-социалистическую партию, а во время войны вел пропаганду гитлеризма как заместитель директора Комитета по радиовещанию при Министерстве иностранных дел. В свое оправдание Кизингер говорил, будто в юности был ослеплен нацистской доктриной, но впоследствии прозрел и руководство даже обвиняло его в приверженности антифашистским взглядам.

Пока новый канцлер готовился к вступлению в должность, вокруг раздавались протестующие возгласы. Философ Карл Ясперс заявил: «То, что десять лет назад казалось немыслимым, теперь происходит, почти не встречая сопротивления». Признавая неизбежность проникновения некоторых бывших нацистов в ряды высокопоставленных чиновников, он подчеркивал: «Если бывший нацист становится главой государства, это означает, что отныне нацистское прошлое никому ни в чем не является помехой».[561]561
  Цит. по: Klarsfeld, B. Wherever They May Be! 18.


[Закрыть]

Беата восприняла восшествие Кизингера как личное оскорбление. Вспомнив о Гансе и Софи Шолль, которые пожертвовали жизнями, сопротивляясь гитлеровскому режиму, она решила, что тоже должна решиться на какой-то шаг, причем немедленно, даже если шансы на успех равны нулю. «Главное, – убеждена она по сей день, – это быть смелым, слушать голос собственной совести, смотреть на мир открытыми глазами и действовать».[562]562
  Здесь и далее воспоминания Беаты Кларсфельд о кампании против Кизингера цитируются по источнику: Klarsfeld B. Wherever They May Be! 19–63.


[Закрыть]

В январе 1967 года, когда Кизингер впервые прибыл с официальным визитом в Париж, Беата опубликовала серию статей в газете «Комба», возникшей во время войны как печатный орган Сопротивления. «Поскольку я немка, восхождение Кизингера на пост канцлера вызывает у меня глубокую скорбь, – писала Кларсфельд. – Имея в виду Эйхмана, социолог Ханна Арендт говорила о “банальности зла”. Кизингер, на мой взгляд, – воплощение респектабельности зла». В следующей статье появилось еще более смелое заявление: «Если бы Советский Союз увидел в лице нового канцлера ФРГ угрозу германской демократии и захотел с ним покончить, это, бесспорно, было бы оправданным шагом в глазах всего мира».

30 августа 1967 года, всего через месяц после выхода этой статьи, Беату уволили из Союза франко-германской молодежи. Когда она уходила, никто из недавних сослуживцев не пожал ей руку и не пожелал удачи. Они хотели показать начальству, что не имеют с ней ничего общего.

Беата поспешила домой, к Сержу, который тоже не засиживался подолгу на одном месте. В то время он работал в международной компании, производящей зерновые продукты питания. В отличие от жены он пока не выражал своих взглядов публично, однако смысл того урока, который преподал ему отец, становился для него все более и более очевидным. В 1965 году Серж посетил Освенцим. «С Запада тогда никто туда не ездил, – вспоминает он десятилетия спустя. – Но я хотел ощутить связь с отцом, увидев место его смерти».

В лагере Сержу сообщили, что Арно погиб почти сразу же по прибытии: ответил на удар, который нанес ему капо (заключенный, прислуживающий эсэсовцам), и поплатился за это жизнью. Восхищенный мужеством отца, Серж дал себе клятву всегда чтить память жертв холокоста и защищать еврейское государство.[563]563
  Информация получена из следующих источников: Klarsfeld S., Vidalie, A. Latraquedescriminelsnazis, 13, 76; интервью Сержа Кларсфельда автору настоящей книги.


[Закрыть]

5 июня 1967 года на Ближнем Востоке вспыхнул вооруженный конфликт, и Кларсфельд отправился в Израиль, чтобы записаться добровольцем. К моменту его прибытия Шестидневная война уже почти завершилась, и участвовать в боевых действиях ему не пришлось, но то, что он проявил солидарность со своим народом, было для него важно.

Эти события стали фоном для того кризиса, который разразился в семье Кларсфельдов, когда Беата потеряла работу. Друзья советовали молодым супругам смириться с произошедшим и спокойно жить дальше, но Серж был категорически против. «Разве я могу промолчать в ответ на твое увольнение? – сказал он жене. – Ты первая женщина во Франции, которая сказала правду о нацистах, с тех пор как закончилась война. Я просто обязан протестовать».[564]564
  Klarsfeld B., 22.


[Закрыть]

* * *

Кларсфельды затеяли продолжительную битву, стремясь доказать несправедливость увольнения Беаты. Поскольку теперь у нее было гражданство Франции, она обратилась к французским властям, однако особого сочувствия не встретила. Тем не менее задача Кларсфельдов заключалась не только в том, чтобы оправдать ее поведение, но и в том, чтобы продолжить обличение канцлера ФРГ как бывшего нациста.

Серж взял на работе отпуск и поехал в Восточный Берлин. Министерство внутренних дел ГДР предоставило ему доступ к документам, в которых упоминалась деятельность Кизингера в качестве чиновника Третьего рейха. Скопировав наиболее важные из них, Серж вернулся в Париж с толстой папкой. Большая часть полученных материалов была использована в книге, которую Кларсфельды поспешно опубликовали, сделав в ней особый упор на «заслугах» Кизингера как координатора нацистской пропаганды.

В дальнейшем восточногерманское руководство еще не раз помогало Кларсфельдам в ведении кампаний против бывших нацистов, занимавших видные посты в ФРГ. Беату и Сержа порой обвиняли в том, что они действуют в интересах властей ГДР, которые приветствовали любую возможность настроить общественное мнение против Бонна. Беата действительно давала поводы заподозрить ее в подверженности влиянию восточногерманской пропаганды. 2 сентября 1968 года она написала в газете «Комба», что две Германии должны воссоединиться, образовав «подлинно социалистическое, демократическое мирное государство».[565]565
  Там же, с. 48.


[Закрыть] В этом заявлении ощущается явное влияние гэдээровской риторики.

Когда, после падения Берлинской стены, были рассекречены архивы Штази, восточногерманской тайной полиции, и Социалистической единой партии Германии, на Кларсфельдов посыпались новые обвинения – в получении денег от руководства ГДР. Так, 3 апреля 2012 года в консервативной ежедневной газете «Вельт» вышла статья под заголовком «Беату Кларсфельд вооружали Штази и СЕПГ».

Кларсфельды открыто признают, что принимали помощь Восточной Германии в сборе необходимых материалов – особенно по делу Кизингера. Кроме того, в ГДР были напечатаны две их книги о нацистах, совершавших преступления на территории оккупированной Франции. Несколько экземпляров авторы разослали западногерманским парламентариям и другим крупным чиновникам. Такие акции помогали Кларсфельдам оказывать посильное влияние на общественное мнение, а также отстаивать свои права. Серж не отрицает того, что они с Беатой пользовались поддержкой ГДР, однако подчеркивает: другие страны, в частности Франция и США, тоже помогали им в сборе информации. «Мы никому не позволяли влиять на наш образ мыслей»,[566]566
  Из личной беседы Сержа Кларсфельда с автором этой книги.


[Закрыть] – отмечает Кларсфельд.

О том, насколько враждебным может быть восприятие ее заявлений, Беата узнала в семидесятые годы во время поездок в Польшу и Чехословакию[567]567
  См.: Klarsfeld, B., 112–140.


[Закрыть] для обличения «антисионизма», под видом которого коммунистические правительства фактически разжигали антисемитизм. Попытки Беаты публично выразить протест (в Праге она просто раздавала листовки прохожим, а в Варшаве еще и приковала себя к дереву) в обоих случаях привели к ее аресту и выдворению из страны.

Еще до этих событий, во время кампании против Кизингера, международная пресса стала приписывать Кларсфельдам роль агентов-провокаторов. Публикуя разоблачающие статьи о канцлере и озвучивая свою позицию в суде, где рассматривалось ее дело, Беата сделала обескураживающий вывод: ее крестовый поход сам по себе не слишком интересует прессу. «Я поняла, – вспоминает она, – что мои заявления бывают замечены только тогда, когда я совершаю сенсационный поступок наподобие тех, о каких любят писать газеты». Серж прокомментировал ситуацию так: «Мы были слабы, и потому нам приходилось идти на сильные меры».

В случае с Кизингером требовались меры не только сильные, но и рискованные. Воспользовавшись девичьей фамилией, чтобы не возбуждать подозрений, Беата забронировала зрительский билет на заседание западногерманского парламента, которое должно было состояться 30 марта и на котором, как ей было известно, собирался выступать Кизингер. Она приехала в Бонн с простым планом: бросить канцлеру вызов в присутствии сотен парламентариев.

Войдя в зал, Беата испугалась, что «не отважится открыть рот», но в назначенный момент преодолела робость и дважды крикнула так громко, как только смогла: «Кизингер! Нацист! В отставку!» Канцлер прервал свою речь. В этот момент охранники подскочили к Беате, зажали ей рот и выволокли ее из зала. После этого она три часа провела в ближайшем отделении полиции.

На следующий день в газетах появились фотографии Беаты Кларсфельд: вот она кричит, размахивая кулаками, вот ее схватили. Вернувшись в Париж, она собрала перед зданием посольства ФРГ студентов с плакатами «Кизингер – нацист». Примерно в то же время подобные лозунги зазвучали в самой Германии.

Почувствовав воодушевление, Беата решила не останавливаться на достигнутом. Шел 1968 год – год зрелищных и не всегда мирных демонстраций. На одном из митингов в Западной Германии Кларсфельд поклялась прилюдно дать Кизингеру пощечину. Многие из присутствовавших ухмыльнулись, восприняв это заявление как пустую фигуру речи. Но Беата говорила серьезно. На ноябрь 1968 года был запланирован съезд христианских демократов в Западном Берлине. Беата приготовилась действовать. Раиса, мать Сержа, отговаривала ее, твердя: «Тебя могут убить!» Серж тоже признавал рискованность замысла, но все же поддержал жену. Отчасти потому, что понимал: Беату все равно не переубедить.

Приехав в Берлин, она вошла в контакт с представителями прессы и получила от одного фотографа пропуск на съезд, а когда настал заветный день, вооружилась для убедительности блокнотом, вошла в зал и протиснулась поближе к платформе, где сидел Кизингер в окружении других партийных деятелей. Сказав охраннику, будто просто хочет пробраться к подруге, Беата подошла к канцлеру сзади, а когда тот обернулся, ударила его по щеке, воскликнув: «Нацист! Нацист!» Воцарился хаос. Нарушительницу порядка оттащили от Кизингера, но она успела расслышать, как он спросил: «Это и есть та самая Кларсфельд?»

Когда Беата оказалась в заключении, Эрнст Леммер, коллега канцлера по Христианско-демократическому союзу, спросил ее:

– Зачем вы это сделали?

Она ответила:

– Чтобы мир знал, что есть немцы, которые не намерены терпеть такой позор.

Тогда Леммер только покачал головой, а позднее заявил журналистам:

– Эта женщина была бы привлекательной, если бы не болезненный вид, и она страдает от сексуальной неудовлетворенности.

После того как его заявление напечатали в журнале «Штерн», Леммер письменно извинился: «Говоря это, я не знал, что фрау Кларсфельд замужем и имеет ребенка. Не знал я и того, что отец ее мужа погиб в Освенциме».

Беата получила год тюрьмы, но в тот же день вышла на свободу. После подачи апелляции срок сократили до четырех месяцев условно. Так или иначе, тюрьма – не самое страшное, что ей угрожало. Вспоминая те события, Серж говорит: «Телохранители Кизингера были вооружены, однако не могли стрелять из-за скопления народа». При других обстоятельствах они, вероятно, повели бы себя не столь сдержанно. В год гибели Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди женщину, подошедшую к канцлеру слишком близко, могли принять за убийцу. «Им бы ничего не стоило меня прикончить», – признает Беата.

В следующем году христианские демократы уступили на выборах социал-демократам, чей лидер, Вилли Брандт, стал новым канцлером. «Стоило Кизингеру уйти с политической арены, о нем тут же забыли», – отмечает Беата, удовлетворенная тем, что сделала «скромный, но ощутимый вклад в победу прогрессивных сил». Приход к власти политика, которому она давно симпатизировала, очень обрадовал Кларсфельд. Брандт отменил условное наказание, назначенное ей за пощечину Кизингеру.[568]568
  См. там же, с. 87.


[Закрыть]

Ни она, ни ее муж не собирались отказываться от дальнейшего преследования нацистских преступников, как бы опасно это ни было. Когда у супружеской пары созрел план очередного опасного мероприятия, Серж, до сих пор остававшийся в тени (в кампании против Кизингера он занимался преимущественно сбором данных), выступил равноправным партнером жены.

* * *

Убежденные в том, что бывшие нацистские палачи не должны доживать свой век в спокойствии и комфорте, Кларсфельды по понятным причинам стремились в первую очередь разыскать бывших высших руководителей СС и гестапо, которые несли ответственность за арест и депортацию французских евреев. Однако между Францией и Германией существовали сложные соглашения, которые были на руку многим нацистским преступникам и чрезвычайно усложняли задачу для Сержа и Беаты.[569]569
  См.: Klarsfeld S., Vidalie A., 40–41; Klarsfeld B., 87.


[Закрыть]

Французская сторона постановила не выдавать германским судам списки граждан Германии, осужденных за преступления во Франции. Изначально такое решение было принято потому, что в результате передачи из рук французского правосудия в руки правосудия западногерманского недавние нацисты могли рассчитывать на излишнюю мягкость (ведь многие судьи сами служили фюреру). Однако эта мера возымела обратный эффект. Поскольку ФРГ своих граждан тоже не выдавала, бывшие эсэсовцы, служившие во Франции, которые подозревались или обвинялись французской стороной в причастности к массовым убийствам во Франции, вернувшись на родину, могли жить, не боясь возмездия.

Наконец французы решили отменить ранее принятое постановление, чтобы нацисты, служившие во Франции, предстали перед судом у себя дома. Кларсфельды, конечно же, активно поддержали эту запоздалую инициативу. Кроме того, они, наряду с Визенталем и другими общественными деятелями, потребовали продления срока давности для военных преступлений, поскольку законодательство, действовавшее на тот момент, обеспечивало спокойную старость множеству нацистских преступников. Обе битвы, растянувшись на годы, привели сначала к частичной, а затем и к полной победе. В 1979 году в ФРГ был отменен срок давности для убийств, геноцида и преступлений против человечества.[570]570
  См.: Heberer, Matthäus, eds., 242, n 22.


[Закрыть]

Борьба была тяжелой и, вероятно, не увенчалась бы успехом, если бы не дерзкая тактика Кларсфельдов, решивших преследовать нацистов самостоятельно. Их первыми мишенями стали Курт Лишка, Херберт Хаген и Эрнст Хайнрихзон. По данным, которыми располагал Серж,[571]571
  См.: Klarsfeld S., Vidalie A., 43–44.


[Закрыть] львиная доля ответственности за депортацию евреев из Франции лежала на этих троих офицерах СС. Лишка был, как выразилась Беата, «парижским гестапо»:[572]572
  Klarsfeld B., 153.


[Закрыть] он руководил аппаратом госбезопасности на всей территории Франции. Хаген, тесно сотрудничавший с Эйхманом, заведовал информационным отделом, ответственным за еврейский вопрос, а также командовал полицией атлантического побережья. Хайнрихзон носил невысокий чин, однако сумел «прославиться» особой жестокостью по отношению к детям.[573]573
  См. также: Vinocur J. 3 Ex-Nazis Get Jail Terms for War Crimes // New York Times, February 12, 1980.


[Закрыть]

Что примечательно, все трое вернулись в Западную Германию и жили на свободе, очевидно, даже не думая, будто тени из прошлого могут их преследовать. Лишка поселился в Кёльне, и Беата без труда получила его адрес и телефон в справочном бюро. Позднее она сказала французскому корреспонденту израильского телевидения: «Только в детективных историях нацисты прячутся где-нибудь в далекой Патагонии и вздрагивают от страха при малейшем шорохе».[574]574
  Klarsfeld, B., 166.


[Закрыть]

Лишка, Хаген и Хайнрихзон вели совершенно спокойную жизнь – но только до начала семидесятых годов, когда на их след напали Кларсфельды. Беата написала об эсэсовских преступниках новую статью для «Комба», а телевидение Израиля выразило намерение подготовить фильм о них, как только наберется материал.[575]575
  Информация о кампании, развернутой Кларсфельдами против Лишки и Хагена, получена из следующих источников: Klarsfeld B., 167–203; Klarsfeld S., Vidalie A., 43–52.


[Закрыть]

21 февраля 1971 года в восемь утра перед многоквартирным домом, где жил Лишка, припарковалась машина, в которой находились Кларсфельды и израильский оператор с камерой. Они прождали под окнами до двух часов дня, а Лишка все не появлялся. Беата набрала его номер и повесила трубку, услышав женский голос. Поняв, что квартира точно не пустует, «охотники» принялись нажимать на кнопки домофона. Вскоре кто-то из соседей впустил их в подъезд.

Когда они поднялись на верхний, четвертый, этаж, им открыла неприветливая светловолосая женщина. Беата сказала ей, что у ее мужа хочет взять интервью французское телевидение, и тогда она крикнула:

– Курт, иди разберись, чего этим людям надо!

Вышел очень высокий мужчина с коротко стриженными редеющими волосами. Беата назвала свою девичью фамилию и представилась переводчицей французского журналиста «герра Кларсфельда». Очевидно, это имя ни о чем Лишке не говорило, но он насторожился и попросил Сержа показать удостоверение. «Съемочная группа» приехала подготовленной: Серж достал карточку репортера газеты «Комба». Решив не притворяться, будто занимается простым сбором фактов, он сразу же заявил:

– В свете подписания нового франко-германского соглашения мы разыскиваем нацистских военных преступников, заочно осужденных во Франции. Вы занимаете первую строку нашего списка. Прежде чем развернуть кампанию против вас, мы хотим спросить, можете ли вы сказать что-нибудь в свое оправдание.

Лишке удалось сохранить видимость спокойствия.

– Я не обязан отчитываться ни перед вами, ни перед французским судом, – сказал он и добавил: – Я отвечу за свои действия, если от меня этого потребует правосудие Германии, но вам я ничего говорить не буду.

Серж попытался добиться от него признания в организации репрессий против французских евреев, однако он не позволил себя снимать. Атмосфера предельно накалилась. Беата даже подумала, что Лишка разобьет камеру, если оператор попробует ее включить. Однако у Кларсфельдов была в запасе еще одна карта.

– Хотите увидеть документы, которые вы сами подписали в Париже? – спросил Серж. – Подлинники сохранились, и на их основании вам может быть предъявлено обвинение.

Беата протянула Лишке пачку бумаг. Вместе с женой, которая выглядывала из-за его плеча, он стал их просматривать. Его рука задрожала. «Вне всякого сомнения, – вспоминает Беата, – перед его глазами в эти минуты проплывало прошлое, которое мы восстановили, проведя уйму времени в архивах. Никто, кроме нас, не счел нужным это сделать».

С одной стороны, визит обернулся для Кларсфельдов провалом: им не удалось заснять Лишку на пленку или просто заставить его отвечать на вопросы. С другой стороны, они увидели его и даже смогли напугать.