Текст книги "Предательство по любви"

Глава 6

С одобрения майора Типлейди Эстер согласилась отобедать с Оливером Рэтбоуном и, взяв кеб, направилась в Примроуз-Хилл, к дому Рэтбоуна-старшего. Отец Оливера оказался оригинальным и не лишенным шарма пожилым джентльменом.

Не желая опаздывать, мисс Лэттерли ухитрилась приехать раньше самого Оливера, которого задержало неожиданно затянувшееся заседание суда. Прибыв по указанному адресу, она была встречена слугой, проводившим ее в маленькую комнату с окнами во дворик, где в тени деревьев желтели поздние нарциссы, а калитку, ведущую в сад, белый от цветущих яблонь, обступила жимолость.

В комнате имелось много книг, расставленных скорее так, как было удобно для дела, чем для того, чтобы радовать глаз. На стенах висело несколько акварелей, и та, что располагалась на почетном месте над камином, сразу привлекла внимание гостьи. Акварель, выполненная в мягких коричневатых тонах, изображала юношу в кожаном камзоле, сидящего у основания колонны. Нижняя часть тела юноши и маленькая собачка, к которой тот протянул руку, были едва намечены.

– Вам нравится? – спросил Генри Рэтбоун. Этот очень худой человек был выше своего сына и слегка горбился от возраста. У него был орлиный профиль, редкие седые волосы и близорукие голубые глаза.

– Да, очень, – чистосердечно ответила Эстер. – И чем дольше я смотрю на нее, тем больше она мне нравится.

– Моя любимая акварель, – кивнул старик. – Наверное, потому, что не закончена. Завершенность сделает ее более прямолинейной. А так еще остается место для воображения, и начинаешь чувствовать себя соавтором.

Женщина прекрасно поняла, что он имеет в виду, и невольно расплылась в улыбке.

Они успели немного поговорить на разные темы. Эстер, не стесняясь, задавала вопросы, потому что Генри Рэтбоун был ей интересен и с ним она чувствовала себя в своей тарелке. Он много путешествовал и свободно изъяснялся по-немецки. В отличие от гостьи, его, похоже, мало увлекала природа, зато Рэтбоун-старший встречался и беседовал с самыми невероятными персонажами в старых лавочках, которые он так любил обшаривать вдоль и поперек. Однако и внешне заурядные типы пробуждали в Генри жгучее любопытство, и в каждом ему удавалось обнаружить свою уникальную черточку.

Женщина даже не обратила внимания на то, что Оливер явился только часом позже. Забавно было видеть его смущение, хотя если кто и заметил его опоздание, так это повар, сожалеющий об остывшем обеде.

– Ничего страшного, – бросил отец в ответ на извинения сына и поднялся. – Прошу к столу, мисс Лэттерли; это лучшее, что мы можем сейчас сделать.

– Вы могли бы начать и без меня, – недовольно сказал Рэтбоун-младший. – Не пришлось бы снова разогревать блюда.

– Не стоит себя ни в чем винить, – ответил ему отец. Он указал, где сесть Эстер, и слуга чуть отодвинул стул, чтобы гостье было удобней. – Мы знаем, что ты был занят. И, смею надеяться, мы здесь без тебя не скучали.

– В самом деле! – искренне подтвердила мисс Лэттерли, усаживаясь.

Суп был великолепен, а вот рыба несколько суховата. Оливер попробовал, встретился взглядом с гостьей, но от замечаний воздержался.

– Я говорил вчера с Монком, – сообщил он наконец. – Боюсь, что мы топчемся на месте.

Эстер была разочарована, хотя уже то, что адвокат не сразу поднял волнующую ее тему, наводило на определенные мысли.

– Просто мы еще не открыли истинную причину, – сказала она. – Надо ускорить поиски.

– Или убедить ее признаться, – добавил Оливер, откладывая нож с вилкой и делая знак слуге, что тарелку можно убрать.

Овощи немного перепрели, зато холодное баранье седло удалось на славу, как, впрочем, и поданные к нему соленья.

– Вы знакомы с этим делом, мистер Рэтбоун? – обратилась Эстер к Генри, не желая исключать его из беседы.

– Оливер упоминал о нем, – откликнулся старик, щедро накладывая себе на тарелку фруктово-овощную индийскую приправу. – Что вы надеетесь найти?

– Истинную причину, почему леди Александра убила своего мужа. К сожалению, сам факт, что убила именно она, сомнению не подлежит.

– Чем она сама объясняет свой поступок?

– Ревностью к хозяйке дома, где был званый обед. Говорит, будто убеждена, что супруг ее состоял в связи с этой женщиной, Луизой Фэрнивел. Однако все было не так, и Александра это знала.

– Но правду она вам не скажет?

– Нет.

Генри насупился, отрезал кусочек мяса и подложил себе картофельного пюре.

– Будем логичны, – задумчиво произнес он. – Она замышляла убийство заранее?

– Мы не знаем. На этот счет у нас нет никаких свидетельств, – ответила мисс Лэттерли.

– То есть это мог быть и внезапный поступок, когда человек теряет голову и не думает о последствиях.

– Но она умная женщина, – запротестовала Эстер. – Она не могла не знать, что убийце грозит виселица.

– Я сказал: внезапный поступок, – напомнил Рэтбоун-старший. – Приступ ярости, заставивший ее действовать безрассудно.

Женщина в ответ нахмурилась.

– Моя дорогая, вы ошибочно полагаете, что мы рассудительны двадцать четыре часа в сутки, – мягко пожурил ее пожилой собеседник. – На самом деле люди часто поступают вопреки своим интересам именно потому, что не могут вовремя остановиться и подумать. Если человек испуган, он или бросается бежать, или застывает неподвижно, или наносит удар – все зависит от склада характера и предыдущего опыта. – Забыв о еде, Генри сосредоточенно взглянул на Эстер. – Полагаю, большинство трагедий происходит именно из-за недостатка времени, чтобы осмыслить ситуацию. А когда человек опомнится, то, как правило, бывает уже поздно. – Он рассеянно подвинул соленья Оливеру. – Это как с новыми идеями. Мы полны предрассудков, мы слишком верим в справедливость устоявшихся мнений и слепо хватаемся за их громоздкую конструкцию. В мире не изобрели еще оружия опасней, чем новая идея. Потому и всякая свежая мысль встречается нами враждебно, тем более та, что затрагивает систему наших ценностей.

– Может быть, мы просто мало знаем об Александре Карлайон, – задумчиво произнесла Эстер, глядя в тарелку.

– Гораздо больше, чем знали неделю назад, – тихо возразил Оливер. – Монк побывал у нее дома, говорил со слугами, но картина от этого не прояснилась. По-прежнему непонятно, чего ради она убила генерала. Он был холоден с ней, подчас утомителен, но, безусловно, верен ей, щедр, имел прекрасную репутацию – можно сказать, незапятнанную, – нежно обращался с сыном, да и о дочерях заботился.

– Он не разрешил Сабелле посвятить себя церкви! – с жаром сказала мисс Лэттерли. – И насильно выдал ее за Фентона Поула!

Юрист улыбнулся:

– Я и говорю: заботился. Большинство отцов именно так и поступили бы на его месте. А Фентон Поул – весьма приличный молодой человек.

– Он принудил ее, – настаивала женщина.

– Отцы имеют на это право, тем более если речь идет о будущем дочери.

Эстер набрала воздуху, чтобы резко возразить, но сочла, что это будет невежливо по отношению к Генри, какими бы несправедливыми ни показались ей слова Оливера. Она и не ожидала, что проникнется такой симпатией к Рэтбоуну-старшему, и теперь меньше всего хотела уронить себя в его глазах. Он ничем не напоминал отца Эстер, человека консервативного, не склонного вступать в горячие споры, и все же в душе ее шевельнулось воспоминание о родителях, а потом и горечь по утраченному благополучию и семейному теплу. Она вновь остро почувствовала свое одиночество. Как хорошо, когда родители живы… Пусть старомодные и требовательные, но неизменно любящие. Мисс Лэттерли всегда гнала от себя подобные мысли, зная, что ничего, кроме расстройства, они ей не принесут.

Генри вывел ее из задумчивости, снова заговорив об интересующем их деле:

– Но все это, надо полагать, случилось давно. Насколько я понял, дочь все-таки вышла замуж?

– Да. У нее уже есть ребенок, – сказала Эстер.

– Даже если она была оскорблена, то вряд ли стала бы мстить отцу спустя столько лет.

– Конечно.

– Выдвинем следующую гипотезу. – Старший Рэтбоун полностью забыл о еде. – Допустим, преступление было совершено спонтанно. Александре представился случай, и она им воспользовалась, причем весьма неловко. Это заставляет предположить, если наши рассуждения правильны, что в тот вечер она узнала нечто такое, от чего утратила рассудительность и чувство самосохранения. Или же она давно замышляла убийство и просто ждала случая… – Он взглянул на Эстер. – Мисс Лэттерли, как по-вашему, что может потрясти женщину до такой степени? Иными словами, чем женщина так дорожит, что способна пойти на убийство?

Оливер замер, не донеся вилку до рта.

– С этой стороны мы еще не подходили, – сказал он и тоже повернулся к гостье. – Ваше мнение, Эстер?

Та помедлила с ответом, тщательно подбирая слова:

– Ну, я полагаю, что могла бы действовать необдуманно, даже с риском для собственной жизни, лишь защищая любимых людей. В случае Александры это, несомненно, ее дети. – Женщина позволила себе улыбнуться. – Муж, к сожалению, в число таких людей не входил. Для меня это могли быть родители и братья, но они уже все умерли, кроме Чарльза. – Тут мисс Лэттерли испугалась, что ей сейчас начнут выражать соболезнования, и торопливо продолжила: – Если бы я была красива… – она криво усмехнулась, – …то могла бы еще дорожить своей драгоценной внешностью. Александра красива?

Оливер задумался:

– Нет, красивой ее не назовешь, но она обладает индивидуальностью. Такие лица трудно забыть.

– Есть еще кое-что, о чем вы не упомянули, – заметил Генри Рэтбоун. – Как насчет репутации?

– О да, – немедленно согласилась Эстер. – Угроза ее чести и достоинству тоже могла заставить Александру потерять голову. Или другой вариант: если страдали честь и достоинство тех, кого она любит.

– Но кто мог угрожать ее чести? – нахмурившись, спросил Оливер. – Пока ничто не указывает на такую возможность. И почему, в таком случае, она скрывает это от нас? Или же речь идет о чести кого-то другого. Надеюсь, вы имеете в виду не генерала?

– Шантаж, – вдруг предположила мисс Лэттерли. – Естественно, Александра молчит, чтобы не выдать тот секрет, ради сокрытия которого она и убила шантажиста.

– Муж шантажировал свою жену? – скептически переспросил младший Рэтбоун. – Ну это все равно что перекладывать деньги из одного кармана в другой.

– Не обязательно из-за денег, – быстро нашлась женщина. – Он мог добиваться, например, власти над ней.

– Но кому бы он рассказал ее секрет, моя дорогая Эстер? В этом случае скандал бы обрушился на них обоих. Обычно, если женщина совершила что-то недостойное, об этом как раз грозят рассказать ее мужу.

– О! – Мисс Лэттерли наконец поняла свою ошибку. – Да, верно…

Она метнула взгляд на Оливера, ожидая увидеть в его глазах осуждение, но подметила лишь добродушную усмешку. Все-таки до чего ей спокойно было в обществе двух этих симпатичных людей! Еще немного, и захочется остаться здесь навсегда. С трудом ей удалось вернуться к теме разговора.

– Тогда я вообще не вижу во всем этом смысла, – сказала Эстер, потупившись. – Вы говорите, он был замечательным отцом, если не брать во внимание тот случай с Сабеллой…

– А раз в этом нет смысла, – задумчиво молвил Генри, – стало быть, вы что-то упустили либо неверно истолковали уже известные факты.

Эстер взглянула на его умное аскетическое лицо и улыбнулась, сама не зная чему.

– Тогда лучше вернуться к началу и рассмотреть все заново, – подвела она итог. – Я все-таки думаю, что мы именно неправильно что-то истолковали.

– А стоит ли? – мягко спросил Рэтбоун-старший. – Если вы обнаружите истинную причину убийства, это как-нибудь изменит ее судьбу, Оливер?

– Не знаю. Возможно, что и нет, – признался тот. – Но не могу же я идти в суд, совсем ничего не имея на руках!

– Это все твоя гордыня, – прямо сказал ему отец. – А как насчет ее интересов? Если бы она считала, что правда поможет на суде, то, полагаю, не молчала бы.

– Наверное, – кивнул адвокат. – Но выбирать линию защиты все-таки предоставьте мне.

– Похоже, ты просто не хочешь оказаться в проигрыше, – бросил старик, снова переключая внимание на свою тарелку. – Но боюсь, что и победа принесет тебе мало радости. Ты всего лишь докажешь, что Оливер Рэтбоун может раскопать правду, несмотря ни на что. Несмотря на то, например, что для Александры легче пойти на виселицу, чем открыть эту правду людям.

– Я ни одного своего открытия не пущу в ход без ее разрешения, – быстро ответил его сын, слегка зардевшись. – За кого ты меня принимаешь?

– У тебя горячая голова, мой мальчик, – заметил Генри. – Вдобавок ты самоуверен и дотошен, но это, видимо, от меня.

Больше они о деле миссис Карлайон в тот вечер не говорили. Шла приятная беседа о музыке, в которой все хорошо разбирались. Генри Рэтбоун оказался горячим поклонником Бетховена и был без ума от его последних квартетов, созданных композитором уже в те годы, когда он был поражен глухотой.

Побеседовали также о политике. Был разговор о новостях из Индии, где обстановка накалялась с каждым днем. Припомнили и Крымскую войну, но Генри заговорил о бездарности командования и бесполезных жертвах с таким гневом, что Эстер и Оливер, переглянувшись, сменили тему.

Потом мисс Лэттерли с Рэтбоуном-младшим погуляли по саду и остановились у калитки, за которой в сумерках белели цветущие яблони. Аромат их кружил голову.

– Новости из Индии весьма тревожны, – сказала Эстер. – А здесь такой покой, что даже больно думать о мятеже и войнах… Невольно чувствуешь себя виноватой.

Юрист стоял рядом, и она ощущала тепло его тела. Это было острое и приятное чувство.

– Винить себя не стоит, – ответил он, и мисс Лэттерли показалось, что ее собеседник улыбается, хотя из-за темноты она могла лишь догадываться об этом. – Вы никому не поможете, отвергая то, что дает вам жизнь. Это было бы по крайней мере неблагодарно.

– Конечно, вы правы, – согласилась женщина. – Когда-то я гуляла вдоль крымских полей сражений, отлично зная, что творилось недавно поблизости. И все же, чтобы выстоять, тянулась к тишине и цветам. Не поддерживая в себе силы, моральные и физические, не принесешь пользы другим. Умом я это понимаю.

Рэтбоун вежливо взял ее под руку, и они двинулись вдоль увитой шиповником каменной стены.

– Вы, наверное, испытываете то же самое, когда ведете трудные дела? – спросила Эстер. – Или вы более практичны? Даже не знаю… Вы часто проигрываете?

– Конечно, нет. – Голос ее спутника был насмешлив.

– Но были же у вас неудачные случаи!

Насмешка испарилась.

– Да, случалось и проигрывать, – не стал отрицать адвокат. – Я долго не мог потом заснуть, представлял себе, что сейчас происходит с осужденным. Я вот валяюсь в своей постели, а этого беднягу, что верил мне и надеялся, через несколько дней уложат в холодную землю…

– Оливер! – Мисс Лэттерли повернулась к нему и, глядя в глаза, положила обе руки ему на грудь.

Рэтбоун мягко взял ее руки в свои:

– А у вас пациенты разве никогда не умирали, моя дорогая?

– Умирали, конечно.

– Неужели вы себя потом в этом не винили? За то, что не смогли спасти их, облегчить страдания?

– Винила. Но здесь вы либо забудете о таких чувствах, либо сойдете с ума – и что тогда будет делать следующий ваш пациент?

– Верно. – Адвокат поднес руки женщины к своим губам и галантно поцеловал сначала левую, затем – правую. – Мы оба делаем все, что в наших силах. Так давайте ни в чем себя не винить и просто наслаждаться лунным светом и цветущими яблонями. Обещаете?

– Обещаю, – мягко сказала Эстер. – А также звездами и жимолостью.

– Ну, насчет звезд не беспокойтесь, – со смехом отозвался Оливер. – Они принадлежат всему мирозданию. А вот жимолость у ограды фруктового сада – английская собственность. Это – наше.

Рука об руку они вернулись к дому. Генри Рэтбоун стоял у окна и вслушивался в трели ночного соловья.

Полчаса спустя мисс Лэттерли попрощалась с хозяевами. Она непростительно долго засиделась в гостях, и все-таки это был один из лучших вечеров в ее жизни.

Наступило двадцать восьмое мая. Больше месяца минуло с тех пор, как был убит генерал Карлайон. Эдит Собелл попросила Эстер подыскать ей какое-нибудь дело, лишь бы не сидеть безвыходно в родительском доме, занимаясь бессмысленным рукоделием. Однако мисс Лэттерли так до сих пор и не смогла сообщить ей в этом плане ничего утешительного.

Кроме того, майор Типлейди шел на поправку, и это наводило его сиделку на мысль, что пора бы ей самой приглядеть себе новое место работы. Эдит могла и подождать, а Эстер надо было на что-то жить.

– У вас какой-то озабоченный вид, – встревоженно спросил ее как-то майор. – Что-нибудь случилось?

– Нет… Вовсе нет, – быстро сказала женщина. – С вашей ногой все в порядке, инфекция уже не грозит. Через неделю-другую вы сможете смело на нее наступать.

– А когда состоится суд над Карлайон, той несчастной женщиной?

– Думаю, где-то в середине июня.

– Тогда в ближайшие две недели я еще точно не смогу без вас обходиться. – Щеки военного слегка порозовели, но голубые глаза остались серьезными.

Эстер улыбнулась:

– Это было бы нечестно с моей стороны – получать жалованье и после вашего выздоровления. Как бы это меня зарекомендовало?

– Я дам вам самые блестящие рекомендации! – пообещал Типлейди. – Но не сейчас. Кстати, а как насчет вашей подруги? Вы подыскали ей место?

– Пока нет. Потому-то я и была так озабочена. – Сказанное сиделкой отчасти былоправдой.

– Придется постараться, – серьезно отозвался ее подопечный. – А что она за человек?

– Вдова военного, из хорошей семьи, образованная. – Эстер взглянула на его младенчески невинное лицо. – Но, думаю, не из тех, кому нравится выслушивать приказы.

– Трудный случай, – согласился Типлейди с легкой улыбкой. – Не скоро вам удастся ее пристроить.

– Что-нибудь да должно найтись. – Мисс Лэттерли сгребла со стола и поставила на полку три книги, как всегда не спросив, дочитал ли их майор.

– А с миссис Карлайон вы тоже так и не разобрались? – продолжал он расспрашивать ее.

– Нет, к сожалению. Где-то мы, должно быть, ошиблись…

– Так пойдите и снова расспросите всех, кого сможете, – вполне серьезно посоветовал Типлейди. – Я могу отпустить вас после полудня. Повидайтесь с этой женщиной, как ее… Фэрнивел. Похоже, это жуткая особа!

Эстер оценила его откровенность. Если Монк и Рэтбоун верно описали Луизу, то именно такие женщины должны были ужасать ее пациента. Но в целом он был прав. Мисс Лэттерли слишком часто полагалась в этом деле на чужое мнение. С Луизой не помешает встретиться лично.

– Замечательная мысль, майор, – сказала она. – Но под каким предлогом я могла бы навестить женщину, которую ни разу в глаза не видела? Мне просто укажут на дверь.

Типлейди погрузился в раздумья, и Эстер вышла – дать распоряжения повару. Больше эта щекотливая тема не поднималась вплоть до отхода майора ко сну.

– Она состоятельная особа? – внезапно спросил он, когда сиделка укладывала его в кровать.

– Прошу прощения? – Женщина не сразу сообразила, о ком идет речь.

– Миссис Фэрнивел, – нетерпеливо пояснил больной. – Она богата?

– Полагаю, да. Кажется, муж ее занимается военными подрядами… А в чем дело?

– Ступайте и попросите у нее денег. – Майор сел в постели, лишив Эстер возможности поправить одеяло. – Для солдат, раненных в Крыму, или для военного госпиталя, или еще для чего-нибудь. Если она вам что-то даст, вы передадите деньги по назначению. Но я сомневаюсь, что она расщедрится. Или попросите ее нанести благотворительный визит в госпиталь.

– О нет! – непроизвольно вырвалось у мисс Лэттерли. – Она решит, что я шарлатанка!

Типлейди был раздражен ее упрямством.

– Какая разница! Вы с ней поговорите сначала. Сошлитесь на мисс Найтингейл. Ни одна особа, заботящаяся о своей репутации, не посмеет этим пренебречь. Мисс Найтингейл – самая почитаемая женщина Англии после королевы. Вы что, не хотите встретиться с этой Фэрнивел?

– Хочу, – осторожно согласилась Эстер. – Но…

– Где же ваша храбрость? Вы видели атаку Легкой бригады! – Пациент вызывающе взглянул на нее. – Сами мне об этом рассказывали. Вы пережили осаду Севастополя! И теперь боитесь какой-то жалкой кокетки?

– Как и многие бывалые солдаты, – усмехнулась сиделка. – Вы разве не боитесь?

Майор вздрогнул.

– Это запрещенный удар!

– Но удачный, – торжествующе сказала женщина. – А сейчас вам пора лечь в постель.

– Это не относится к делу! Я идти не могу – стало быть, должны пойти вы. Битву нужно выигрывать и на территории противника. Враг окопался и не ждет опасности – ну так атакуйте! – Типлейди все-таки поднял ноги на постель и лег. Эстер накрыла его одеялом. – Смелее!

Мисс Лэттерли скорчила гримаску. Майор же величественно лежал на спине и благосклонно наблюдал, как она поправляет его одеяло и простыни.

– Завтра ближе к вечеру, когда ее муж тоже будет дома, – безжалостно заключил он. – Вам нужно повидать и его.

Эстер сверкнула на него глазами:

– Спокойной ночи.

Так или иначе, а на следующий день, незадолго до пяти, мисс Лэттерли в простеньком серо-голубом платье (никаких рукавов пагодой, никаких вышивок – словно и впрямь на службе у мисс Найтингейл) стояла на крыльце дома Фэрнивелов. Уняв гордость и утихомирив нервы, она постучала, надеясь, что служанка не впустит ее, сославшись на отсутствие Луизы.

Увы, ей не повезло. Гостью пригласили в холл – подождать, пока доложат хозяйке, кто пришел и зачем. Времени у нее едва хватило оглядеть двери, плавный поворот перил и под ним – лишенные алебарды рыцарские доспехи. Вон там, наверху, наверное, стояли генерал и Александра – может быть, молча, а может, яростно ссорясь. Потом она толкнула его, он перевалился через перила – и… Странно все-таки, что никто не услышал лязга и грохота доспехов. Пол был покрыт толстым ковром. Ковер должен был приглушить звук, но все равно…

Больше Эстер ничего не удалось рассмотреть. Вернулась девушка и объявила, что миссис Фэрнивел рада будет принять гостью, после чего провела ее по коридору в глубь дома, где располагалась гостиная, выходящая окнами в сад.

Мисс Лэттерли даже не взглянула на залитую солнцем зелень за окном, поскольку внимание ее было всецело приковано к женщине, ожидающей ее с нескрываемым любопытством. Не исключено, что Эстер пригласили в дом исключительно потому, что Луиза Фэрнивел изнывала от скуки.

– Добрый день, мисс Лэттерли, – сказала она. – Госпиталь Флоренс Найтингейл? Как интересно! И каким же образом я могу помочь вам?

Эстер взирала на хозяйку с не меньшим интересом. Надо было составить о ней собственное мнение, и как можно скорее! Ведь через несколько минут незваную гостью, вероятно, выпроводят за дверь.

Дама, стоящая у камина, была в пышном платье с кринолином, и Эстер мгновенно запомнила его фасон: подчеркнутая талия, мягкий лиф, цветочная вышивка… Хозяйка казалась одновременно и пышной, и хрупкой. Она была смуглой и могла похвастаться роскошными темными волосами. Одета Луиза была безупречно, но без рабского подчинения требованиям моды. Видимо, она была одной из тех женщин, которые создают свой собственный стиль, считая, что не они должны следовать за модой, а мода за ними. Рядом с ней Эстер невольно почувствовала себя неуклюжей и глуповатой. Теперь становилось понятно, почему Александра Карлайон не сомневалась, что люди поверят рассказу о страстной ревности. Подобные сцены должны были разыгрываться по вине этой дамы очень часто.

С чего же начать? Мисс Лэттерли присела на предложенный ей диванчик, заговорила и тут же пришла в ужас, услышав собственный голос. Он был исполнен бравады и невероятно фальшив.

– Крымская война показала, сколько солдатских жизней можно спасти с помощью сестер милосердия, – бодро объясняла она. – Конечно, вам должно быть об этом известно. – Тут Эстер невинно округлила глаза. – Но, возможно, вы не задумывались о деталях. Сама мисс Найтингейл, как вы знаете, происходит из прекрасной семьи, ее отец был знаменит и уважаем всеми. Кроме того, она получила отличное образование. Она посвятила уходу за ранеными всю свою жизнь и все свои таланты…

– Все мы согласны, что это замечательная женщина, мисс Лэттерли, – нетерпеливо перебила ее Луиза. Конечно, не стоило при ней восхвалять никого из представительниц слабого пола! – Но какое все это имеет отношение к вам или ко мне?

– Сейчас я объясню. – Эстер смотрела в ее узкие удлиненные глаза и видела в них пытливый огонек. Да, считать женщину глупой лишь потому, что она кокетлива с мужчинами, – непростительная ошибка. – Если роль сестер милосердия становится столь велика, то мы должны постараться привлечь в их число как можно больше благородных и образованных женщин.

Миссис Фэрнивел рассмеялась, благозвучно и застенчиво – это был тонко рассчитанный эмоциональный всплеск. Любой мужчина немедленно счел бы ее таинственной, волнующей и ранимой – словом, обладающей всеми теми чертами, которые отсутствовали у ее гостьи. Интересно, а какое впечатление она бы произвела на Оливера Рэтбоуна?

– Право, мисс Лэттерли, не собираетесь же вы предложить мне карьеру сестры милосердия? – Голос Луизы еще подрагивал. – Забавно. Я – замужняя женщина.

Эстер постаралась подавить в себе неприязнь.

– Разумеется, у меня этого и в мыслях не было. – Ей очень хотелось добавить, что работа сестры милосердия требует храбрости, умения и самоотдачи. Но, конечно, этого она не сказала. – Однако вы – из тех женщин, которых все прочие считают для себя образцом. – При этих словах мисс Лэттерли содрогнулась, хотя ее собеседница восприняла все как должное.

– Очень любезно с вашей стороны, – заметила она, изучая гостью.

– И ваши слова прозвучали бы весьма убедительно для многих женщин, еще не определивших, какой путь в жизни им выбрать. – Зная, что говорит правду, Эстер смело смотрела Луизе в глаза. – Если вы дадите знать окружающим, что считаете карьеру сестры милосердия лучшей участью для молодых женщин, это поможет решиться очень многим. Всего лишь слова, миссис Фэрнивел, но они могут принести огромную пользу.

– Вы весьма убедительны, мисс Лэттерли. – Луиза, несомненно сознавая, насколько она грациозна, двинулась в сторону окна, поддерживая юбки, как на прогулке в парке.

Эстер молча наблюдала за ней.

Хозяйка дома задумчиво разглядывала траву за окном. Солнечный свет не выдал ни одной морщинки на ее лице.

– Вы хотите, чтобы я дала понять в известных мне кругах, что в восторге от женщин, ставших сестрами милосердия, и сама выбрала бы это поприще, не будь я замужем? – спросила она. Предложение явно казалось ей забавным.

– Совершенно верно, – подтвердила Эстер. – Мы просим от вас только моральной поддержки. Никто не станет требовать, чтобы вы доказали ваши слова на практике.

Губы Луизы тронула усмешка.

– И вы полагаете, мне поверят, мисс Лэттерли? Вы, кажется, представляете людей моего круга этакими простачками.

– Вам часто не верят, миссис Фэрнивел? – как можно вежливей осведомилась Эстер.

Улыбка ее собеседницы стала жестче:

– Нет, я бы так не сказала. Просто я никогда прежде не выражала на публике восторгов по поводу сестер милосердия.

Эстер приподняла брови:

– И вам никогда не приходилось отклоняться от истины?

Луиза повернулась к ней:

– Не будьте вы такой сладкоречивой, мисс Лэттерли. Когда я лгу, мне верят. Но здесь, согласитесь, несколько иной случай.

– Именно.

– Как бы то ни было, если вам угодно, я выполню вашу просьбу, – отрезала миссис Фэрнивел. – В этом есть что-то новенькое. Да, чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится ваше предложение… – Она вновь прошла от окна к камину. – Что ж, начну мирный крестовый поход молодых леди, мечтающих стать сестрами милосердия. Представляю лица моих знакомых!.. – Она подошла к Эстер и посмотрела на нее сверху вниз. – А теперь, если уж мне предстоит говорить об этой удивительной карьере, будьте добры, расскажите мне о ней. Не хотелось бы оказаться невежественной. И не желаете ли подкрепиться, пока мы будем беседовать?

– С удовольствием, – согласилась ее гостья.

– Кстати, к кому вы еще обращались с таким предложением?

– Только к вам. – Эстер по-прежнему была совершенно искренней.

– Да… Я полагаю, это будет забавно. – Луиза взяла серебряный колокольчик и коротко позвонила.

Мисс Лэттерли рассказывала о наиболее драматических и славных страницах Крымской войны, когда вернулся Максим Фэрнивел. Это был высокий стройный мужчина со смуглым энергичным лицом. Он улыбнулся гостье и вежливо осведомился о ее здоровье, а когда Луиза объяснила, кто такая Эстер и зачем пожаловала, всерьез заинтересовался ее предложением.

Завязалась беседа. Хозяин дома был очарователен, его жена – холодна, но говорила в основном их гостья – она рассказывала о Крыме, что, впрочем, не мешало ей параллельно анализировать ситуацию. Интересно, сильно ли Максим был когда-то влюблен в Александру и ревнует ли он Луизу? К сожалению, мисс Лэттерли знала Александру лишь по рассказам Рэтбоуна и Монка и поэтому не могла сравнить этих двух женщин.

Внезапно, по настороженному выражению, появившемуся на лице миссис Фэрнивел, Эстер поняла, что начала повторяться. Тут дверь очень вовремя открылась, и в гостиную вошел темноволосый голубоглазый подросток лет тринадцати. Высокий, нескладный, он остановился и с опасливым любопытством поглядел на гостью.

– А, Валентайн! – Максим сделал ему знак подойти поближе. – Мой сын Валентайн. Мисс Лэттерли. Мисс Лэттерли была в Крыму вместе с мисс Найтингейл. Она убеждает маму вдохновить других молодых женщин, образованных и из хороших семей, стать сестрами милосердия.

– Это интересно. Здравствуйте, мисс Лэттерли, – тихо сказал мальчик.

У него были тяжелые веки, и казалось, что он собирается прикрыть глаза от страха. Вопреки словам Валентайна, на лице его при упоминании о Крыме не отразилось живого интереса. На нем вообще ничего не отразилось. Видимо, он был очень замкнутый ребенок.

Наверное, все дело в том, что в его доме недавно произошло убийство. К тому же убили человека, к которому он был так привязан. Естественно, Валентайн подавлен. Эстер почувствовала жалость к нему, и ей еще сильнее захотелось узнать причину преступления Александры, даже если при этом не будет найдено смягчающих вину обстоятельств.

Беседа выдохлась. Луиза уже проявляла признаки нетерпения, и утомленная рассказами Эстер вскоре поблагодарила хозяев и удалилась.

– Ну? – нетерпеливо спросил майор Типлейди, стоило ей вернуться на Грейт-Титчфилд-стрит. – Каково ваше мнение? Кто она такая, эта миссис Фэрнивел? Вы бы сами стали к ней ревновать?

Мисс Лэттерли только вошла и еще даже не успела раздеться.

– Вы были совершенно правы, – сказала она, кладя капор на край стола и расстегивая пуговицы накидки. – Это оказалась хорошая мысль, и все прошло неожиданно гладко. – Она улыбнулась своему подопечному. – Я была очень храброй. Вы можете мною гордиться. Я встретилась лицом к лицу с врагом и выстояла.