Текст книги "Расколотое королевство"

Глава 19

Хартли

Я решаю поехать в библиотеку. Несмотря на поздний час, там весьма многолюдно.

– Через тридцать минут мы закрываемся, – грубовато сообщает мне долговязый подросток. Я киваю и плотнее кутаюсь в свою куртку.

Вообще-то, эта куртка не моя, а Истона Ройала, которую он дал мне тем вечером, когда Фелисити и Кайл устроили мне засаду во «Френч-Твист». Я так и не вернула ее. У меня нет телефона, но это же Бэйвью. Здесь все знают Ройалов, так что можно было бы легко выяснить, где он живет. Я могла бы поехать туда прямо сейчас и положить его куртку на крыльцо у входной двери.

Я провожу пальцем по молнии и уже в сотый раз утыкаюсь носом в воротник. С каждым разом, как надеваю куртку, запах становится слабее, но я не могу заставить себя перестать ее носить. Я обязательно верну, только не сегодня.

Натянув кожаный воротник на подбородок, я вбиваю в поисковую строку название лекарства, которое вынуждена принимать Дилан. Читаю, что оно применяется для лечения биполярного расстройства и мигреней, и если принять слишком много таблеток, то можно умереть. Я стараюсь не волноваться раньше времени, потому что в интернете любые симптомы рано или поздно приводят к смерти. Поэтому медицинские сайты лучше вообще не открывать. Вы приняли таблетку? Если да, то вы умрете. Вы не приняли таблетку? Если да, то вы умрете.

Но все-таки меня не покидает ощущение тревоги, и я продолжаю поиски, стараясь узнать как можно больше за короткое время до закрытия библиотеки. Я прямо-таки ощущаю неприязненный взгляд дежурного, сверлящий мне спину.

Я читаю про биполярное расстройство, и многое в поведение Дилан становится на свои места. По-видимому, ей все-таки нужны лекарства, и если она действительно не принимала сегодня таблетки, то от того количества, что заставил ее проглотить папа, с сестрой ничего не будет. Но отец жутко напугал меня. Наверное, единственное решение здесь – следить, чтобы Дилан принимала свои таблетки. Тогда папа не будет выходить из себя, а Дилан перестанет страдать от резких и изнурительных перепадов настроения.

После этой полезной информации мне становится немного легче.

– Мы закрываемся через пять минут, – доносится из громкоговорителя.

Я быстро стучу пальцами по клавиатуре. Стоит ли мне проверять сообщения, чтобы узнать, ответила ли кузина Дженнет? Нет, я приняла решение не изводить себя больше расспросами. К тому же не хочу сердить библиотечного дежурного. Закутавшись в кожаную куртку Истона, я с виноватым видом выхожу и семеню к машине.

Запустив двигатель, понимаю, что при мысли о возвращении домой у меня по коже бегут мурашки. Но в Бэйвью мне все кажется таким незнакомым! Может, это связано с потерей памяти, а может, и с тем, что я три года здесь не жила. Нет таких мест, где я могла бы обжиться, которые могла бы считать своими. Нет таких мест, где я могла бы спрятаться, где могла бы дать волю чувствам, поплакать или порадоваться.

Я вдруг вспомнила про пирс, но это было не воспоминание прошлого, а воспоминание о фотографии, которую я видела. О нежности, с которой обнимал меня Истон, как он склонился надо мной, словно хотел защитить от камней, которыми бросается в меня жизнь. Я провожу языком по губам, гадая, каково это, когда тебя целует Истон Ройал? Что я чувствовала, когда его рука обхватила мой затылок, удерживая мою голову на месте? Это был наш первый поцелуй или последний?

В груди появляется странная тупая боль, и несмотря на страдания и тревоги, заполонившие все мои мысли, я рада ей. Это уже что-то.

Я завожу машину, отключаю голову и просто еду, куда глаза глядят. Еду по Шорвью, которая тянется параллельно береговой линии. Здесь сплошь белые заборы и кусты магнолии, иногда перемежающиеся с воротами или длинными подъездными дорожками. Но эти виды не вызывают никаких воспоминаний. Я еду дальше, туда, где улицы становятся у́же, лужайки – все меньше и меньше, пока не исчезают совсем, и остаются лишь асфальт, пыль и гравий.

В восточной части города все здания невысокие. В некоторых окна заколочены досками. Машины на улицах сплошь старые, а свежий воздух океана поменялся на смесь из запахов газа, сгоревшего масла и мусора.

В итоге я останавливаюсь перед небольшим двухэтажным домом с наружной лестницей, которая, кажется, может рухнуть в любой момент. Здание увешено фонариками сверху донизу. Неприятный запах со стороны боковой аллеи настолько силен, что чувствуется даже через закрытые окна машины. На крыльце сидит лысый мужчина в куртке и резиновых сапогах и курит сигарету. Не знаю зачем, но я вылезаю из машины.

– Привет, девочка! – обращается ко мне мужчина между затяжками. – Думал, ты уже никогда не вернешься.

Когда до меня доходит, что именно он сказал, я, запутавшись от волнения в собственных ногах, подхожу к нему.

– Я попала в аварию. Попала в аварию и… – Я запинаюсь, не зная, признаваться ли ему в том, что потеряла память. Насколько он опасен? Откуда я его знаю? Он мой…? Я даже не могу подобрать существительное, чтобы закончить эту фразу.

– Да, слыхал. – Он делает глубокую затяжку и выпускает облачко дыма. – Я же получил твои деньги в знак извинения, помнишь?

Я хмурюсь.

– Мои деньги в знак извинения?

Он поднимает бровь.

– За мою разбитую машину? Твой друг привез мне толстый конверт, сказал, что ты просила передать. Не знаю, где ты раздобыла столько наличных, но спрашивать не буду. – Он подмигивает. – «Вольво» не стоила и половины того, сколько ты мне передала. Если ты здесь, чтобы увидеться с ним, то он наверху. Дома.

Разбитая машина? Полный конверт наличных, который я попросила «друга» привезти? Здесь, чтобы увидеть кого? Этот кто-то здесь? Я совсем ничего не понимаю.

– Э-э-э… – Я делаю глубокий вдох. – Да, я приехала к нему.

Я поднимаю глаза на окна квартиры на втором этаже.

– Он живет там?

– Иногда остается там, насколько мне известно. Когда твои родители освободили квартиру, я сдал ее ему. – Мужчина бросает окурок на пол и тушит носком сапога. – Но если ты снова хочешь въехать, то разбирайтесь сами, вы ведь все равно знакомы. Мне-то все равно, кто там будет жить. Будем считать, что арендная плата внесена до февраля.

Сказав это, он уходит в дом, оставив меня в состоянии полного шока.

Я напоминаю себе, что нужно дышать, и начинаю обдумывать все, что сказал хозяин дома. Я жила здесь. У меня были деньги, потому что я платила за квартиру – судя по всему, ежемесячно. Учитывая, что сейчас конец января, я уже внесла плату за декабрь. Мои родители не только знали об этой квартире, но еще приехали сюда и увезли все мои личные вещи. Куда они их дели? Все в моей комнате новое, за исключением кое-какой одежды. Они все выбросили? Прячут где-то? Но какой в этом смысл?

Обещания не подделывать свое прошлое, которые я дала сама себе, забыты – кое-что начало проясняться. Я взбегаю по ступенькам, окрыленная мыслью о том, что там, наверху, есть живой человек, который знает меня. Вряд ли тут живет кто-то из «Астора». Одни их машины стоят больше, чем все это здание. Этот человек знает меня за пределами школы, за пределами семьи, а значит, может быть честен со мной.

Поднявшись по лестнице, я бросаюсь к двери и яростно стучу по ней, пока изнутри не раздаются шаги. Заламывая руки и затаив дыхание, я жду, когда мне откроют.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Истон, – вздыхаю я.

Если бы меня заставили под дулом пистолета перечислить людей, которые могли бы жить в этой квартирке, Истон Ройал бы был последним в этом списке. С босыми ногами, в джинсах и майке, под которой легко разглядеть кубики на животе, он выглядит слишком роскошным для такого убогого места.

– Классная куртка, – растягивая слова, произносит Истон и щелкает пальцем по воротнику.

Я смущенно мну в пальцах низ куртки: совсем забыла, что она на мне. Сжимаю кожу еще сильнее.

– Хотела вернуть ее тебе, но не знала, как с тобой связаться.

– Можно было бы позвонить. Или даже написать сообщение. – Он прислоняется к дверному косяку, загораживая собой весь проем.

– Мужчина внизу… – Я умолкаю. – Он хозяин квартиры?

– Хосе? – Истон кивает. – Да, этот дом принадлежит ему. Хороший человек.

– Он что-то говорил про разбитую машину. – Я тру виски. – И про то, что за нее заплатили, что мой друг привез деньги, и…

У меня снова начинает болеть голова.

Взгляд голубых глаз Истона становится серьезным.

– В ночь аварии ты взяла его машину.

– О! – От всепоглощающего чувства вины на глаза наворачиваются слезы. – И я разбила ее? Кошмар какой. Наверное, он ненавидит меня.

Дернув плечом, Истон слабо улыбается.

– Нет, я обо всем позаботился. Заплатил ему куда больше, чем страховая компания. Поверь мне, он на седьмом небе от счастья.

Я смотрю на него во все глаза.

– Ты позаботился об этом? Почему?

Истон пожимает плечами, но на вопрос не отвечает.

– Хочешь войти?

– Да.

Я не жду, когда он отодвинется. Не жду второго приглашения, а влетаю внутрь и как вкопанная останавливаюсь в центре пустой комнаты. Ну, не совсем пустой. Посреди комнаты лежит черная сумка, сложенная пополам. Еще я замечаю скомканный пиджак с эмблемой «Астор-Парка», пару теннисных туфель и два полотенца. Бутылку водки, пакетик с чем-то сухим и зеленым и упаковку пива в углу.

При виде всего этого мои глаза расширяются. Это что-то типа притона для учеников «Астор-Парка», где я продавала желающим спиртное, наркотики и… себя? Так мне удавалось платить за квартиру? Меня начинает подташнивать. Неужели я зарабатывала на жизнь, предлагая свое тело парням из «Астора»? Поэтому родители решили избавиться от моих вещей? Почему столько тайн? Хотя, может быть, именно поэтому меня и отослали на север.

В ушах звенят обвинения Кайла в том, что я была очень доступной. Я списывала это все на то, что он просто подонок и придумывает небылицы, чтобы сделать мне плохо, но сейчас, медленно поворачиваясь по кругу и видя лишь небольшое количество вещей, видимо, принадлежащих Истону, во мне просыпается сомнение.

– Это… Мы… Что это за место?

Истон тихо закрывает дверь и подходит к кухонным шкафчикам. Он отвинчивает крышку на бутылке с водкой, наливает два стакана и протягивает один мне.

– Твоя старая квартира, что же еще?

Я беру стакан и сжимаю его во вспотевших ладонях. Сказать ему, что боюсь узнать, что была малолетней проституткой, а он – одним из моих клиентов? Или лучше промолчать, чтобы не сойти за ненормальную? А можно просто ответить, что удивлена, почему не жила с родителями, а здесь, да еще в том районе Бэйвью, где приличным девушкам лучше не бывать.

Я открываю рот, чтобы сказать про родителей, но вместо этого у меня вырывается:

– Мы занимались здесь сексом?

Истон чуть не давится водкой.

– Ты что-то такое помнишь?

Он кашляет.

Я знаю, что стою вся красная от стыда, но если уж я выбрала этот путь, нужно идти до конца. А там уже я всегда смогу броситься за край.

– Нет, но здесь ничего нет, кроме вот этого… – я показываю большим пальцем на сумку и одежду за моей спиной, – и этого. – Мой указательный палец направлен в сторону выпивки.

– У тебя все отлично с математикой, Харт, но твои способности складывать два и два вызывают сомнения. Нельзя прибавить к дорожной сумке парочку запрещенных вещиц и получить бордель. – Он допивает водку и наливает себе еще.

– Тогда что можно получить?

Сколько еще водки он собирается выпить? Я неловко переминаюсь с ноги на ногу и задеваю что-то на полу. Опустив глаза, вижу у своего большого пальца пустую бутылку.

Истон подходит и поднимает ее как ни в чем не бывало. Но когда он наклоняется, чтобы выбросить бутылку в мусорную корзину, я замечаю, что кончики его ушей покраснели.

– Когда ты здесь жила, то спала на диване. Когда я снял эту квартиру, то решил, что тоже буду спать на нем. Не знал тогда, что тут больше ничего нет. – Истон выпрямляется и склоняет голову набок, долго и пристально изучая меня. Он приходит к какому-то выводу, который не оглашает вслух, шагает ко мне и забирает у меня по-прежнему полный стакан. Осушает его, потом свой, достает бумажник и накидывает на плечи школьный пиджак.

– Пойдем. Если не собираемся пить, тогда давай что-нибудь перекусим. Будет лучше, если ты поешь.

Его слова звучат как-то зловеще, но когда теплой рукой он берет меня под локоть, я вдруг понимаю, что доверяю ему больше, чем кому-либо.

Глава 20

Истон

Я слишком много выпил. Именно так я подумал, когда открыл дверь и увидел на расшатанной лестнице Хартли, одетую в мою куртку от «Ив Сен Лоран», которую отдал ей вечером после ее неприятной встречи с Кайлом как-его-там и Фелисити Уортингтон.

Но когда она увидела пустую квартиру, в которой больше не осталось ее личных вещей, чтобы пробудить воспоминания, и на ее лице угасла надежда, я решил, что выпил недостаточно.

Мне хочется укутать ее своей курткой и отвезти туда, где воспоминания не имеют никакого значения, туда, где важно только настоящее. Где опустошенность и недоумение исчезнут из ее взгляда, уступив место восхищению и радости. Проблема в том, что я не знаю, где такое место.

Я бы хотел вместе с ней покататься на лыжах в швейцарских Альпах или поплавать на яхте в Средиземном море, но вместо этого веду ее в мини-маркет при заправке, где продают пиво, пакеты со льдом и просроченные картофельные чипсы. Кто знает, может что-то в этом магазинчике подстегнет ее память.

– Хочешь чего-нибудь? – спрашиваю я.

Хартли останавливается напротив стойки с хот-догами.

– Не знаю. Странно, но я понятия не имею, люблю ли хот-доги, – говорит она, заглядывая в гриль, вращающийся вокруг раскаленных спиралей. Потом склоняет ко мне голову: – А ты знаешь, люблю ли я хот-доги?

– Ты ела корн-доги и фанел-кейк на пирсе и не выглядела несчастной.

Хартли облизывает губы, сохраняя этот фрагмент из прошлого в пустых слотах своей памяти. Интересно, каково это – ничего не помнить о себе? Если бы вы спросили меня пару недель назад, я бы ответил, что потеря памяти – это подарок небес. Вы не чувствуете ни горя, ни обиды, ни ревности. Очнувшись, можете начать жизнь с восхитительно белого листа. Но, увидев страдания Харт, я понимаю, что это не так. С тех пор как потеряла сознание после удара головой, она не знает ни секунды покоя.

Это видно по тому, как она все время оглядывается, как ее глаза метаются от человека к человеку, от предмета к предмету, выискивая то, что могло бы пробудить ее память и разрушить барьеры, мешающие вспомнить прошлое.

Если только доктор говорил правду, то некоторые воспоминания никогда не вернутся к ней – их в буквальном смысле вышибло из ее головы.

Я чувствую себя виноватым за то, что так разозлился, увидев их с Брэном в кафе. Хартли не знает, что она предназначена мне. От этой мысли меня пронзает острая боль, и вот ответ на мою дилемму. Я действительно выпил недостаточно, иначе алкогольная броня защитила бы меня от этого предательского удара.

– Хочешь хот-дог?

– Почему бы и нет. – Хотя я бы предпочел литровую бутылку пива, притаившуюся за стеклянной витриной.

– Добавить что-нибудь сверху?

– Горчицу.

Хартли осторожно выдавливает тонким зигзагом соус, аккуратно заворачивает хот-дог в салфетку, как будто она уже делала это миллион раз, и протягивает мне.

– Это кажется знакомым. Я здесь работала?

– Не знаю. Но ты была официанткой в одном небольшом ресторанчике. Может, у них были хот-доги в меню, не помню.

Я был больше сосредоточен на эмоциональном и волнительном разговоре Хартли со своей старшей сестрой, чем на меню.

– Я работала официанткой? – Ее глаза округляются, а голос звучит чуть громче. – Где?

На ее лице снова появляется испуганное выражение, как во время осмотра пустой квартиры. Знать бы мне, что сейчас в ее голове…

– В «Хангри-Спун» в паре километров отсюда. – Я указываю большим пальцем за свое плечо.

– Никогда бы не подумала. – Хартли устало потирает лоб, словно проходит тяжелое испытание, и оно окончательно вымотало ее. Я вижу шрам, который напоминает о том, что она живет под одной крышей с человеком, который сломал ей запястье.

Хартли настаивала, что это был несчастный случай, и поскольку она не сильно переживала по этому поводу, я тоже старался не заморачиваться. Наверное, я выкинул из головы все мысли об этом, думая лишь об их с Себом травмах. Теперь Харт рядом, волнение за ее состояние поутихло, но зато я начал припоминать детали из ее прошлого. Теперь я начинаю понимать, что можно все забыть и из-за тяжелого стресса. Я не ударялся головой, но от одного лишь страха многое вылетело из памяти.

– Ты в порядке? Нигде не болит? – вдруг спрашиваю я.

Хартли моргает, сбитая с толку этим вопросом.

– Да, со мной все хорошо. Ребра только еще немного побаливают, а так я в полном порядке. По крайней мере, физически.

– Хорошо. – Мне становится легче дышать. Похоже, она сказала правду. – Давай заберем наши покупки и пойдем домой.

Домой. Это слово вырвалось само собой, я даже не успел ничего сообразить. Я бросаю взгляд на Хартли, чтобы посмотреть, заметила ли она мое смущение, но девчонка занята тем, что приправляет свой хот-дог различными соусами и добавками. Не стоит взваливать на нее еще большую ношу. Может, ее отец изменился. Мне хочется верить в это.

Я заставляю себя улыбнуться и говорю ей:

– Это преступление.

– Что? – Харт поднимает голову и быстро озирается, словно боясь, что откуда ни возьмись выскочит коп и арестует ее за злоупотребление соусами.

– Вообще-то, нельзя класть столько кетчупа в хот-дог. И к тому же есть строго определенный порядок, которого нужно придерживаться, когда его делаешь.

Уголок ее рта приподнимается.

– Полиция хот-догов еще не появилась, так что я готова рискнуть. И по-моему, вся вина лежит на магазине. Они выставили кетчуп в общий доступ. Это явная провокация.

– Полиция ждет снаружи. Им просто не хочется устраивать здесь сцену. Кроме того, если остальные увидят, как тебя арестуют, то весь мир узнает, что здесь засада, – сообщаю я ей с ухмылкой. Я так давно не видел ее улыбки, что даже забыл, как она выглядит.

– Если меня арестуют, все об этом услышат, – шутит Хартли. Когда оба хот-дога надежно упакованы, она несет их к прилавку и кричит мне не оборачиваясь: – Можешь купить мне диетическую колу?

Я иду к холодильникам и достаю бутылку газировки. Краем глаза замечаю алкоголь. Предстоящий разговор обещает быть непростым. Но мне будет намного легче, если я залью в себя парочку литровых бутылок. И может, одну в нее.

– Ист, идешь?

Хартли называет меня моим прозвищем, и это отвлекает меня от мыслей о пиве. Боже, я у нее под каблуком! Взяв еще одну бутылку диетической колы, я подхожу к ней.

Она наклонилась над прилавком, держа в руках мобильник с одноразовой сим-картой.

– Я получаю телефон за шестьдесят баксов, а во сколько обойдется месячное обслуживание?

– Придется добавить еще тридцать.

Харт вертит в пальцах стодолларовую банкноту.

– Ты потеряла свой телефон?

Она кивает.

– Да, мама сказала, что он разбился во время аварии.

Вот почему все мои сообщения оставались непрочитанными. Мне немного полегчало. Я аккуратно отодвигаю ее в сторону и кладу на прилавок бутылки с газировкой и несколько банкнот, чтобы оплатить еду и телефон. Придется пока обойтись им, но потом я куплю ей другой.

– Постой, у меня есть деньги! – возражает Хартли.

Я не обращаю на нее внимания, как и кассир.

Пока мы ждем, когда он отдаст нам сдачу, она барабанит пальцами по прилавку, явно что-то обдумывая.

Наконец Харт останавливается и спрашивает:

– Вы меня помните?

Кассир поднимает на нее глаза.

– Нет, а должен?

– Я раньше сюда не заходила?

– Понятия не имею. – Он косится на меня, ища поддержки.

– У нее амнезия.

– Ух ты! А такое бывает?

– Да, еще как бывает, – отвечает Хартли. – Видимо, я нечасто ходила за покупками.

– Думаю, да. Иногда ты ела еду из ресторанчика. Иногда позволяла мне кормить тебя.

– О! – Она опускает плечи.

– Я отведу тебя в «Хангри-Спун», если хочешь. Поспрашиваешь их.

– Какой в этом смысл? – Ее голос полон разочарования.

– Если вам от этого полегчает, я вспомню вас, – предлагает кассир.

– Нет, мне не полегчает, – отвечает она, забирает свой телефон и вылетает на улицу.

– Эй, чувак, прости, виноват, – говорит мне кассир.

– Да забей.

Я собираю наши покупки и выхожу на улицу к Хартли.

– Прости, – говорит она.

– За то, что ты расстроилась? Тебе незачем за это извиняться.

– За то, что нагрубила тому парню.

– Ты не нагрубила ему. Он неудачно пошутил. – Я обнимаю ее рукой за плечи и веду к дому. – Уверена, что не хочешь, чтобы я отвел тебя в ресторанчик? Можем пойти прямо сейчас. Они работают круглосуточно.

– Даже не знаю. Если бы ты спросил меня пару дней назад, я без колебаний согласилась бы, но сейчас… Я боюсь.

– Боишься чего? – Я замедляю шаг, чтобы идти с ней в ногу.

– Того, что они могут рассказать. Вдруг я была ужасной коллегой и они ненавидят меня? По-моему, я уже исчерпала весь лимит душевных сил выслушивать то, какой отвратительной я была.

– Ничего подобного! Ты подменяла других, если могла. Правда, я не знаю, как долго ты там работала. А однажды сказала мне, что хотела бы взять больше часов, но им нечего тебе предложить.

Хартли умолкает, задумываясь о том, что я ей рассказал.

– Похоже, ты многое обо мне знаешь. Что еще тебе известно? – тихо спрашивает она, кутаясь в мою куртку, как будто кожа смягчит удары, которые, по ее мнению, вот-вот обрушатся на нее.

– Немногое, – отвечаю я, – но расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.

Тут я начинаю сомневаться, и не из-за чувства самосохранения, а потому что не хочу причинять ей еще больше страданий. Я недавно упрекал ее в том, что она полагается на рассказы других, а теперь сам предлагаю выложить все, что знаю. Чувствую себя лицемером. Но она отчаянно хочет получить ответы на свои вопросы, а я никогда не мог найти в себе силы отказать этой девушке. И все-таки советую ей подумать о другом варианте:

– Твой доктор сказал, что мы должны дать тебе возможность вспомнить все самой. Нужно лишь немного потерпеть, Харт. Уверена, что не хочешь подождать?

Она делает глубокий вдох. Я чувствую, как ее плечи поднимаются и опускаются на вдохе и выдохе.

– Сегодня, после нашей встречи в кафе, я решила, что пора двигаться дальше, и собиралась забыть о прошлом, создав новые воспоминания.

– Но случилось что-то, что изменило твое решение? – догадываюсь я.

Хартли вздыхает.

– Возможно.

– Ты можешь рассказывать мне обо всем. Я не стану осуждать тебя.

В моем прошлом много мерзостей, и мне страшно обсуждать его с ней, но уверен в одном: если не буду до конца откровенным с этой девчонкой, она никогда не будет доверять мне. Тем вечером у «Френч-Твист» она сказала, что ей нужен кто-то, кто будет с ней честным. И это должен быть я, а значит, мне придется признаться во всем том дерьме, которое я творил в прошлом. Но это может подождать, потому что если она не съест свой хот-дог до нашего разговора, то, боюсь, потом совсем потеряет аппетит. Я подталкиваю Харт коленом под попу.

– Поднимайся давай. Еда остывает, а кола нагревается.

Хартли согласно взбегает по ступенькам. Я бросаю пакет на пол, беру два стакана и кидаю в них лед. На глаза попадается бутылка водки, и я решаю, что Хартли не помешает выпить чего-нибудь покрепче газировки.

Она сбрасывает обувь, снимает куртку и аккуратно кладет ее на пол. Потом переходит в середину комнаты и начинает доставать покупки из пакета. Закончив, Хартли принимается изучать свой новый телефон. Он самый обычный, но зато я теперь смогу связаться с ней.

– Эй, дай-ка его мне, – прошу я.

Хартли бросает мне телефон. Я вбиваю свой номер и добавляю в список избранных контактов.

– Вот. Если захочешь съесть хот-дог, пиши мне в любое время. – Я протягиваю телефон обратно и толкаю сумку за спину Харт, чтобы ей было куда прислониться.

– Но не привыкай к такому королевскому обращению, – шучу я, чтобы разрядить обстановку. Ее лицо аж свело от напряжения. – Я не каждой девчонке покупаю хот-доги на автозаправках.

– Надеюсь. Это же почти то же самое, что просить ее стать твоей девушкой.

– Нет, это то же самое, что жениться. – Я откусываю сразу половину своего хот-дога.

– С чего ты взял?

– Когда ты хочешь просто встречаться с девчонкой, то все тщательно планируешь, потому что тебе нужно произвести впечатление. А когда дело идет к свадьбе, ты не паришься и делаешь то, что тебе по-настоящему нравится, просто наслаждаясь человеком, рядом с которым можешь просто быть собой.

Хартли, жуя, обдумывает мои слова.

– Мы делали что-то из распланированного до того, как я потеряла память?

– Ты помнишь, что мы встречались?

Она криво улыбается.

– Нет. Это больше похоже на выдавать желаемое за действительное. Я не знаю, что было между нами. – Она втягивает голову в плечи. – Если честно, когда я только вошла, то боялась, что была шлюхой, которая брала деньги за секс.

Я давлюсь хот-догом. Так сильно, что Хартли вскакивает и бьет меня по спине. На глаза наворачиваются слезы, и я показываю на газировку, которую она тут же мне передает. Я выпиваю залпом почти полбутылки и, когда, наконец, могу нормально дышать, говорю:

– Ты думала, что была проституткой?

– Думаю, лучше употребить термин «работница секс-индустрии», – чопорно отвечает Харт. Она сидит в позе лотоса, положив руки на обтянутые джинсами коленки. Длинные черные волосы убраны за маленькие ушки. Мне сложно представить ее «работницей секс-индустрии», как она выразилась.

– Нет, ничего подобного не было. – И мозоли на моей правой руке тому доказательство.

– Откуда ты знаешь? – Она мило хмурится.

– Когда мы достигали половой зрелости, дядя Стив возил каждого из нас в бордель в Рино, чтобы мы лишились девственности с профессионалкой, – беспристрастно объясняю я.

– Ого!

– Да, ого. – Не знаю, зачем я ей это рассказываю. Может, потому, что это не самый отвратительный эпизод из моего прошлого, и я пытаюсь дозировать информацию, чтобы она с криками не убежала отсюда. – Ты и правда ни хрена не помнишь, да?

Где-то очень глубоко я сомневался в ее амнезии, но Хартли действительно потеряла память, и это причиняет ей боль. Мне хочется посадить ее к себе на колени и сказать, что все будет хорошо. Я все сделаю, чтобы защитить ее. Поэтому мне больше нельзя пить. Я отставляю полупустой стакан с водкой в сторону. Я должен быть здесь, с ней, морально и физически.

– Твой док сказал не забивать тебе голову всякими глупостями, но я готов рассказать тебе все, что ты хочешь знать и что готова услышать. Налить еще? – Я киваю на водку в ее руке. Мне лучше больше не пить, но ей не помешает.

– Нет. Лучше сделать это на трезвую голову. Выкладывай.

– Что ты хочешь узнать?

– Все. Я ничегошеньки не помню из своего прошлого. Мои телефон и сумка пропали, как и аккаунты в соцсетях, если они вообще у меня были. Все вещи в моей комнате такие новые, что на занавесках даже сохранились складки от фабричной упаковки. Но вот что странно, Истон. Я знаю магазины, знаю, в каком направлении идти, помню кое-какие события из тех времен, когда была намного младше. Например, когда ко мне в палату пришла Фелисити, я подумала, что она Кайлин О’Грэйди. Мы познакомились в детском саду. Я помню, что у меня был учитель музыки по имени Деннис Хейз. Фелисити рассказала мне, что Кайлин уехала из города три года назад, а мистер Хейз сбежал год спустя, потому что выяснилось, что он педофил.

Я застываю.

– То есть ты думаешь, что была одной из жертв этого мистера Хейза?

– Нет. – Хартли взмахивает рукой. – Я была в библиотеке и поискала информацию об этом в интернете. У него был роман с семнадцатилетней ученицей, вот и все. Хотя так нельзя, конечно.

Я расслабляюсь. Теперь можно разбираться с остальным.

– Ты помнишь свою семью?

Хартли проводит пальцем по шраму на запястье.

– Кое-что. Я помню свадьбу Паркер, всякие мелочи про Дилан – как заплетала ей косички или играла с ней в «Лего». Иногда я ей читала… – Она умолкает, продолжая водить пальцем по шраму. – Время от времени мы ссорились. Не помню, из-за чего именно, но помню, как кричали друг на друга.

Харт как-то говорила мне, что у ее сестры бывают резкие перемены настроения, как и у меня. Мне диагностировали синдром дефицита внимания и гиперактивности, и какое-то время мама заставляла меня принимать лекарства, но потом голоса в ее собственной голове стали занимать ее все больше. Я начал пить и принимать другие таблетки, чтобы компенсировать эту потерю. Наверное, я до сих пор так делаю.

– Но не помнишь ничего за последние три года, – замечаю я.

– Вообще ничего за последние три года. Я даже не помню, как получила этот шрам. – Она поднимает вверх запястье.

– Зато я помню. – Мой взгляд останавливается на водке. Я бы многое отдал, чтобы сейчас разом влить в себя полбутылки и отключиться. Тогда мне не придется рассказывать Хартли, что запястье ей повредил ее собственный отец. Но так ведут себя только трусы, а я, какие бы ни совершал ошибки, никогда не считал себя трусом.

– Я видела твою фотографию в «Инстаграме», – говорит Хартли.

Я не ожидал, что она сменит тему, но не теряюсь.

– Собирала обо мне информацию, да?

Харт даже не собирается ничего отрицать.

– Да, о тебе, о себе, Фелисити, своей кузине Дженнет. Я отправила ей сообщение, и она ответила, но я передумала читать ее ответ.

– Почему?

– Потому что, столкнувшись с тобой сегодня, я посчитала, что не хочу ничего вспоминать. Мой мозг решил, что лучше забыть о каких-то конкретных вещах, и я подумала, пусть так оно и будет.

– Подумала?

– Да, подумала. Но забыть о прошлом можно будет лишь тогда, когда амнезия случится у всех. Ты что-то помнишь. Моя сестра что-то помнит. Мои родители что-то помнят. И твои воспоминания влияют на твое ко мне отношение. Даже Фелисити и Кайлом движет то, что я когда-то им сделала.

Это ужасно.

– Да и нет. Не понимаю, зачем это Кайлу. Но готов поспорить, что он что-то получит от Фелисити. Вы с Кайлом даже не были знакомы. Не посещали общие занятия и никогда не пересекались в компаниях. Ты была слишком занята. Если не сидела на уроках, то вкалывала. Черт, да ты даже иногда сбегала из школы, чтобы поработать!

– Правда?

– Правда. – Внутри у меня все переворачивается. Ложь, которую я когда-то говорил, грехи, которые я пытался спрятать – надо рассказать обо всем этом прямо сейчас. Я подзываю ее пальцем. – Иди сюда.

– Зачем? – спрашивает Хартли, но придвигается ближе, и наши ноги касаются друг друга.

– Мне нужно будет держать тебя за руку, чтобы пройти через это. – Я совсем не шучу, но улыбаюсь, как могу, чтобы не напугать ее.

Я вытягиваю руки ладонями вверх и жду. Она смотрит на них, потом поднимает глаза на мое лицо, гадая, что такого я хочу ей рассказать. Когда ладони Хартли ложатся на мои, я чувствую, как они дрожат, и крепко сжимаю ее пальцы, желая прижать к себе ее всю.