Текст книги "Хроники крылатых. Книга первая. Йэндум"

9 глава Куда делись крылья Дарин Фаркас? Или – о шрамах, глазах и снах

На третий день ей разрешили прогуляться во дворе, разумеется, в сопровождении санитара. Снова вкололи какой-то транквилизатор и, судя по тому, что санитар почти тащил ее на себе, средство должно было оказать сильное действие. Но, что странно – у нее только слегка кружилась голова, не было больше шумящего океана в ее голове. Может у нее выработался иммунитет?

Дарин шла, привалившись к Даниилу, так звали санитара, волоча ноги и неясно что-то бормоча, короче – вела себя как и все, кого держали в смирительных рубашках. Дарин не собиралась выделяться из их числа: никому не нужно знать, что она в состоянии сорваться и побежать в любой момент.

Во время завтрака ей на глаза попалась газета, сегодня понедельник, двадцать седьмого ноября… Куда делся октябрь? Куда делись дни между четвергом девятнадцатого октября, днем, когда был ее последний нормальный рабочий день и понедельником двадцать седьмого ноября, днем, в котором из нормального только осенний дождь? А ведь Дарин только смирилась с бесполезностью и бесцельностью своего существования, только нашла более-менее крепкие якоря, которыми можно цепляться за этот мир, как земля вдруг развалилась у нее под ногами.

Ноябрь. Конец ноября, скоро зима. Дарин не хотела тут зимовать, она вообще не хотела тут находиться, больше не хотела. Апатия прошла и ее больше не прельщала здешняя атмосфера спокойствия, теперь ей казалось, что она, эта атмосфера, отдает могильным душком. Хотелось поговорить с кем-то, кто не считает ее ненормальной, с кем-то, кто поможет разложить мысли по полочкам, чтобы они снова вписались в систему, и ее жизнь стала бы хоть немного понятней.

Вполне нормально, когда неизвестно будущее, с этим ничего не поделаешь, просто живешь и все. Сложнее, когда непонятно настоящее, но и с этим можно разобраться, с упираясь на прошлое и рассчитывая на будущее. Хуже, когда неизвестно или неоднозначно прошлое, жить так все равно, что строить дом на кривом фундаменте. Как разобраться в запутавшемся настоящем, если неизвестна цепь событий, приведшая твою жизнь в подобное вид?

Разберется она со своей жизнью или нет, в любом случае отсюда пора уходить. Нужно пару дней, чтобы окончательно усыпить бдительность санитара. Сегодня понедельник, среда и четверг – дни большой стирки, к ним приезжает грузовичок из прачечной и стоит у ворот два часа с одиннадцати утра до часу дня. На самом деле все очень просто, нужно просто спрятаться в кузове, среди мешков с грязным бельем. В двенадцать у нее прогулка и до обеда, который тут в час дня, ее не хватятся. А когда хватятся, станут обыскивать территорию лечебницы, теряя время, в то время как Дарин уже будет далеко. Остается санитар. И это конечно проблема, его придется обезвредить, но как? Оглушить? Куда бить? По голове? Куда именно? А если она сделает человека инвалидом? Или удар придется слишком слабым и тогда всему конец, они поймут ее хитрость с транквилизатором и запрут, посадят на более мощные медикаменты… и что дальше? То, что Дарин вряд ли будет в состоянии вспоминать свой провал, особо не утешало. Так что же делать с Даниилом? Попробовать подкупить? Глупо, у нее ничего нет, да он и не поверил бы, если бы и было, мало ли что ему наобещали за двадцать лет работы в лечебнице.

Дарин была уверена, что если решит проблему с санитаром, ее простой план увенчается успехом, просто потому что никто от нее подобного не ожидает. Нужно скорей решать проблему с Даниилом – уже в четверг ее переводят в настоящую психушку. Поговаривали, что их лечебница по отношению к тому месту – санаторий.

Во вторник у нее снова был посетитель, но его она вызвала сама. Адам Уолкер сидел за столиком в комнате посещений и растерянно наблюдал, как ее усаживают напротив. Он выглядел еще хуже, чем в прошлую их встречу.

– Дарин? Что же Вы натворили? – прошептал он, когда санитар отошел к двери, – я знаю про сцену в гостиной, зачем Вы это устроили?

– Я после процедур, а после них со мной обычно общаются как с двухлетним ребенком, но доктор Уолкер говорит со мной не как с умственно отсталой, это странно, – Дарин растянула губы в подобии улыбки, ее голова немного плыла, но с этим можно справиться. А вот поведение Уолкера ее удивляло.

– Что бы Вам ни кололи, нужного эффекта это не оказывает, – отмахнулся Адам, – так скажите мне, зачем Вы это устроили? Это из-за меня? Из-за Карлоса Буковски? Чего Вы этим добились? Хотите провести полжизни в дурдоме?

Дарин вдруг стало немного грустно от того, что добрый доктор думает, что она это нарочно. Будто она еще может на что то влиять… Но она не станет его разубеждать – пусть лучше так, пусть думает, что у нее какой-то план, чем узнает насколько все плохо.

– У меня были причины, – Дарин старалась сделать улыбку успокаивающей, но чувствовала, что она выходит какой-то едкой и вздохнула, бросив это дело, – а ты неважно выглядишь. И давай уже на ты.

Адам кивнул, пряча глаза, потом скривился и потер пальцами лоб.

– Плохо сплю. Мне снятся очень странные сны. Вернее – это один и тот же сон, он повторяется. Понимаешь, без изменений, каждую ночь.

– Как давно?

– С того дня… с медосмотра.

Его кошмары начались после их встречи? Это из-за нее?

– Ты можешь мне рассказать, если хочешь.

Только этого он и ждал. Кажется, эта встреча была больше нужна ему, чем ей.

То, что он видел один и тот же сон Дарин почему-то нисколько не удивило. А дальше: узкий переулок, из побитого такси выползает окровавленный человек. Ползет за мусорные баки. Не будь это сном, с такими травмами он не прожил бы и полминуты: вся верхняя часть спины – одна огромная страшная рана. Через рваные дыры в свитере видны куски мышц, местами клоками отходящие от костей… будто пол лопатки просто оторвали. Но опасней была рана на голове – череп на затылке рассечен, волосы – один сплошной комок из грязи и крови, лица не разглядеть. Адам знает, что у него переломаны ноги и ребра, и Бог знает что еще.

– … я иду за ним, за эти баки, и все. Просто стою и смотрю, как он мучается, ничего не могу поделать, не могу шевелиться. Ему так больно, я почти ее чувствую, эту боль. Он что-то говорит, бормочет в землю, но я не слышу. Знаешь, мне кажется это очень важно, то, что он пытается сказать и как будто это хуже всего, что я не разобрал его слов. Когда он замолкает я просыпаюсь, посреди ночи, часа в два, и больше не могу заснуть. Зато я, наконец, навел порядок в доме, – Уолкер хмыкает под конец.

Бедный Адам, что они с Буковски с ним сотворили? В том, что его проблемы – ее вина, Дарин даже не сомневалась. Как бы их ни стало еще больше. И как быть с тем, что за ним следят?

– Не молчи, пожалуйста. Думаешь, это все глупости да? Всего лишь сны, – он устало потер лицо, – я тоже так думаю. Я просто сам себя накрутил, такое со мной бывает, могу сам себя напугать до полусмерти, раздув какую-то глупость до размеров дирижабля. Просто… понимаешь, мне кажется… у меня очень сильное чувство, что что-то происходит, что мы с тобой в самом центре какой-то воронки, вращающейся со скоростью света. Пока мы стоим смирно, посередке, она нас не касается, но как только двинемся в любую сторону – попадем в поток и нас, возможно, разорвет на части. Это как какой-то статус-кво, который нельзя нарушать.

– Ты прав, Адам, но мы уже его нарушили, этот статус. И ты нарушил, когда рассказал мне о Буковски, и я… – Дарин пошкрябала ногтем столешницу и вздохнула, – мне бы хотелось сказать, что все твои страхи безосновательны, хотелось бы, но я не могу.

– Да… так я и знал, – Уолкер как-то жалко улыбнулся, – ну, раз уж так… знаешь, те двое, те типы, что приходили за Карлосом, они были очень странными. Кажется, во всей этой истории они напугали меня больше всего. То, что я сейчас скажу, тебя удивит.

– О чем ты?

– Я не думаю, что это были люди, – выпалил он на выдохе и внимательно посмотрел ей в глаза, будто хотел убедиться, что она над ним не смеется, – они были будто слепые, но и незрячими не были… бредово звучит конечно. И они как-то странно ходили и… не знаю, как это объяснить, было такое чувство, сильное ощущение, что они непредсказуемы и опасны. Как хищники, как ядовитые змеи. На людей похожи только внешне… – он всплеснул руками, – не знаю, я перестал понимать, что происходит, – он прищурился, вспоминая, – похожее чувство у меня было в тринадцать лет, меня тогда дед в первый раз повел в зоопарк. Мы пробыли там всего минут десять, когда из вольера сбежал снежный барс. Помню как он подошел и улегся прямо у моих ног. Все тогда разбежались, а меня будто парализовало. Никогда после я так не боялся за свою жизнь. И у меня не возникало этого жуткого страха, что меня могут съесть. До того дня в больнице, когда я увидел их. Они были не такими как мы, Дарин, это были хищники.

Дарин медленно выпрямилась и откинулась назад, спинка стула тихо скрипнула, она внимательно посмотрела на Уолкера.

– Хищники?

Уолкер растерянно приподнял брови, будто не понимал, что и зачем только что сказал.

– А что стало с кошкой?

Адам рассеянно пожал плечами:

– Загнали обратно. Я больше не ходил в зоопарк.

– Боялся повторения?

– Нет. Просто не поддерживаю идею, на потеху праздной толпе держать диких животных в клетках.

Дарин улыбнулась:

– Но их же кормят, за ними ухаживают.

– Далеко не во всех зоопарках это делают добросовестно. В любом случае, вряд ли волк, медведь, лев или хомяк предпочли бы сидеть за решеткой, развлекая глупых хомо сапиенс, если бы имели возможность жить там и так, как задумано для них природой.

– «Глупые хомо сапиенс» – Дарин рассмеялась, – ты не очень любишь людей, да?

– Я не люблю глупых и алчных людей. Эгоистов, не способных смирить свою гордыню, считающих себя чуть ли не богами среди живого и относящихся ко всему вокруг, даже друг к другу, только с точки зрения потребления.

Дарин рассмеялась на эту вдохновенную речь. Не то чтобы эти слова показались ей смешными, но искренность, с которой Адам говорил, почему-то смутила ее. А доктор уже забыл о кошках, он задумчиво щурил синие глаза, вглядываясь куда-то внутрь своей головы. Дарин знала, о чем он думает, она и сейчас, когда они прекратились, не могла забыть свои кошмары.

– Адам, я обещала, что разберусь и дам тебе знать, я помню о своем обещании. Мне кажется, я не должна была звать тебя сегодня, у тебя и так хватает проблем, но мне больше не с кем обсудить все это, да и не доверяю я никому. И еще, я хотела поблагодарить тебя и попрощаться, – Уолкер вздрогнул и вскинул на нее тревожные глаза, но Дарин покачала головой, предупреждая любые расспросы, – я не скажу куда пойду и зачем. Но я не могу пообещать, что не буду втягивать тебя во все это.

Адам задумчиво посмотрел на нее:

– Почему у меня чувство, что я знаю тебя всю жизнь?

В другой ситуации можно было бы решить, что это плоский подкат, но не в этой, и Дарин вполне дружелюбно хмыкнула в ответ. Она знала, о чем говорит Уолкер – это доверие, возникшее при первом же взгляде на незнакомого человека, поначалу даже пугало своей безусловностью.

– Родственные души? Ментальные близнецы? – Дарин комично округлила глаза.

– Такие бывают? – фыркнул Адам.

– Все возможно, – Дарин пожала плечами.

Уходя, Адам оставил визитку. Цокнул ребром картонки о стол и серьезно сказал:

– На случай если возникнут проблемы. Там и адрес есть. Удачи, – и пошел к двери. Это было разрешение, почти просьба втянуть его во что угодно, если на то будет необходимость.

И Дарин стало легче дышать.

Дарин наизусть выучила его адрес и телефон еще до того как встала из-за стола: ее не оставляло чувство, что хороший доктор ей еще понадобится. Как только она выберется отсюда, Дарин должна найти Риши Агрэ. И больше она не будет анализировать внезапно возникший комплекс спасителя, если все ее существо говорит, что она должна присмотреть за парнем, Дарин так и сделает. Может тогда ее разум перестанет преподносить неприятные сюрпризы. Дарин посмотрела в сторону, куда ушел Адам. Может эгоистично так думать, но как хорошо, что этот Карлос, кем бы он ни был, отправил его к ней. Всего две беседы с ним, сделали то, что не смогли сделать сеансы с профессиональным мозгоправом, за месяц ее пребывания в лечебнице. Без Адама она бы не справилась, это очевидно.

Их больше не выводили на короткую прогулку после ужина, последние дни вечерами поднимался сырой ветер и шел дождь. В женской душевой висело два зеркала. Перед одним из них всегда роилась толпа. Перед вторым никогда никого не было – лампочка над ним сгорела, и хоть сюда доходил тусклый свет с плафонов под потолком, пациенты тут были нервными и суеверными и не хотели всматриваться в собственное темное отражение. Кто-то говорил, что если всматриваться в свои глаза в темноте достаточно долго, можно увидеть демона, который в тебе сидит.

Дарин эти страшилки не трогали… хотя, если бы она в них не верила, зачем сейчас стояла бы тут, третью минуту вглядываясь в свои зрачки? Все уже ушли, разбрелись по палатам, готовятся ко сну, а она стоит тут и смотрит в темное зеркало, надеясь понять, что за демоны в ней сидят. Безумие.

Дарин крепко зажмурилась, проклиная судьбу, впервые позволяя себе ненадолго размякнуть. Но это состояние жалости к себе длилось недолго – в голове всплыли слова Уолкера о ранах человека из его кошмаров. Он говорил, что его спина была изуродована. Дарин повернулась спиной к зеркалу и потянувшись через плечо задрала майку вверх.

Тонкие, беспорядочно разбросанные шрамы на пояснице и ребрах еще цветочки, то на что она хотела посмотреть находилось выше. Уродливые бугристые бледные кривые полосы повторяли направление лопаток, по одному шраму на каждой из них. Будто ее оперировали ножом для хлеба и зашивали иглой сапожника. Да, те раны, о которых рассказывал Уолкер, могли оставить такие шрамы. Она поправила майку и подмигнула отражению. Подозрительно симметричны были эти кривые овалы на ее спине и Дарин не могла не вспомнить свой недавний сон, тот, где она парит над приморским городком. Кто-то отрезал ей крылья? Избивал, пытал, почти убил, отрезал крылья и скинул с третьего этажа.

Да, сны Уолкера напрашивались на определенные выводы, но Дарин одергивала сама себя, невозможно, чтобы он имел какое-то отношение к тому, что произошло с ней четыре года назад. Он бы помнил, с его-то памятью все в порядке. Тогда что? Может снова этот Карлос? Может он вложил какие-то образы в голову Адама, и они обрели вид кошмаров? Возможно, Карлос не зря выбрал именно Уолкера. И эта способность доктора видеть, то чего не видят другие… вряд ли кто-то еще тогда в больнице понял, что те двое не люди.

Дарин стукнулась лбом о холодную поверхность зеркала… холодную и липкую. Проклятье, то что этим зеркалом редко пользуются что значит, что и мыть его не надо? Дарин настолько взбесила эта мелочь, что она с размахом ударила кулаком по зеркалу. Дура. Зеркало даже не дребезжало, а она, похоже, неслабо ушибла кисть. Зато злость как рукой сняло. У нее и раньше случались кратковременные вспышки ярости, но как-то прошли сами собой пару лет назад. Дарин и забыла это ощущение, будто из под кожи на затылке вылезают шипы, иглы как у дикобраза. Дарин выдохнула и прямо посмотрела на свое отражение. Она редко так делала, редко смотрела в зеркало не для того чтобы мельком убедиться, что все в порядке с одеждой и волосами, на лице ничего нет, в зубах ничего не застряло, а чтобы увидеть себя. И понятно почему… Григорий был прав – у нее неприятный взгляд. Слишком холодный. Поэтому на работе с ней общались только по надобности, только поверхностное и легкомысленное существо вроде Алекса могло по своей воле торчать рядом с ней по нескольку часов подряд, когда не было заказов на доставку. Возможно, в Алексе не было того, что заставляло людей вокруг сторониться ее, чего-то вроде интуиции. Или инстинкта самосохранения.

Дарин в очередной раз тихо вздохнула и улыбнулась. То есть постаралась это сделать: растянула рот в ширину. Не похоже на улыбку – глаза все еще холодные, она чуть прищурилась имитируя смеющийся взгляд, о котором как-то читала в интернете. Статья под заголовком «Расположить к себе людей – легко!» содержала двадцать действенных советов облегчающих ритуал общения. Дарин прочла статью, признала, что советы кажутся довольно толковыми и что ими легко воспользоваться, закрыла страницу и забыла о них. А может, стоило ими воспользоваться? Может из этого хоть что-нибудь да вышло бы?

«Смеющиеся глаза» не помогли – взгляд остался тяжелым и каким-то рассеянным. Даже при дневном свете у нее никогда не блестели глаза, что уж говорить о полумраке душевой. Ладно, с глазами ничего не поделать, но может изменить что-то еще? Подстричься? Перекрасить волосы?

– К черту, – Дарин стянула свое полотенце с крючка и пошла на выход, – да, начни еще и разговаривать с собой. Просто блеск.

О шрамах, глазах и снах она еще успеет поразмышлять, это терпит. Сейчас ей надо решить, как быть с Даниилом.

10 глава
Побег из психушки и проклятая сумасшедшая жаба

В четверг, после обеда, на Дарин впервые надели смирительную рубашку, собирая на прогулку. Это ее озадачило, если не сказать напугало. Должно быть, они догадались, что их медикаменты ее плохо берут, других объяснений у Дарин не было. И что теперь? Ведут на ковер к ее доктору?

Но они прошли мимо его кабинета и тут пора бы начать по-настоящему паниковать: они направлялись в административный корпус. Неужели дату ее перевода изменили? Что теперь делать?! И спросить у Даниила она не может – если они не догадались о ее иммунитете, он сейчас думает, что у нее кисель в черепной коробке. Зачем она, черт побери, медлила?! Зачем теряла дни, придумывая, что делать с санитаром? А вот что нужно было сделать: завести его в безлюдный участок двора, выхватить электрошокер с пояса и отправить в продолжительную отключку! Ну почему она раньше не догадалась?! Зачем отложила все на сегодня? Она могла сбежать отсюда еще вчера! Неужели теперь поздно? Там, куда ее отправят, смирительные рубашки носят все, и сбежать оттуда она не сумеет…

В крыле, где непосредственно жили пациенты, стены были выкрашены в охристые тона и раньше Дарин раздражал этот цвет, но стоило шагнуть на административную территорию и Дарин заскучала по охре, с тоской водя глазами по стерильно-белым стенам коридора. Вспомнилась «мягкая» палата, в которую ее поместили после срыва. Впору начать ненавидеть белый цвет.

Они шли к главврачу и чем ближе подходили, тем тяжелей Дарин было идти. Сердце тяжело бухало в груди. Сильное тяжелое чувство, что-то похожее на тревогу, стягивалось в жгуты в районе солнечного сплетения, когда она смотрела на свою бедную тень, ползущую по белой стене. Чувство неприятное до тошноты.

Около десяти метров до кабинета. Они шли очень медленно – у Дарин теперь вполне по-настоящему подгибались колени и она повисла на провожатом. Уже можно рассмотреть буквы на табличке, прибитой к двери кабинета, но Дарин не может прочесть слова – буквы вращаются и разбегаются перед глазами. Это уже слишком. Она пыталась понять, что с ней, сформулировала вопрос и послала в окружающее пространство. Если бы не ее заторможенное состояние она бы не ожидала ответа. Но он пришел.

На нее душной волной накатило уже знакомое чувство, то самое, что возникло в то злосчастное утро, когда она разгромила магазин. Чувство, что все вокруг ненастоящее. Кирпичные стены вдруг показались деревянными декорациями, санитар – манекеном, даже солнечный свет не солнечный вовсе – искусственный, она даже почти слышит, как гудит лампа накаливания. Ее ноги и те странные – будто идут куда-то вбок, хотя она движется вперед.

Дарин сжала зубы до глухой боли в затылке. Нельзя. Она не может снова потерять над собой контроль. Хватит, достаточно! Очевидно, что с ней действительно что-то не так. Возможно, правы доктора, а не она. Может еще давно что-то сломалось у нее в мозгу и так и не срослось за эти годы. Может у них с Уолкером одно сумасшествие на двоих? Что бы там ни было она больше не будет вести себя как буйная сумасшедшая! Перевод так перевод. Дарин больше не станет кидаться в людей мебелью.

Дарин пропустила как они оказались у двери, санитар, из-за ее спины постучал в дверь, их позвали в кабинет. Даниил нажал на ручку, дверь открылась; Дарин сделала шаг в кабинет и споткнулась. Грузный мужчина средних лет, сидящий за столом, наверняка главврач, приветственно вскинул брови. Кажется, они помешали – у него были посетители: женщина сидела спиной к двери, и двое мужчин в полицейской форме стояли у окна. Почему-то Дарин и на секунду не поверила, что эти двое на самом деле полицейские.

– Дарин! – тем временем обратился к ней доктор с давно заученным тоном заботливого беспокойства, – у нас с лейтенантом Вале прекрасные новости для тебя! Они нашли твою, так сказать, настоящую личность…

Дальше Дарин не слышала – женщина развернулась на стуле и посмотрела на нее снизу вверх. По спине вниз поползли мурашки, в животе будто все медленно замерзало. Туман в голове и общее заторможенное состояние исчезли вмиг. Дарин посмотрела на «полицейских» потом опять на «лейтенанта Вале». Как он говорил? «Будто слепые»? Он был прав – они были слепы, Дарин в этом уверена. Они слепы хоть и видят. Двое мужчин и женщина – три совершенно одинаковых особи просто разодетые в мясные костюмы разного «фасона». Почему доктор и санитар не боялись, почему не видели, с кем находятся в закрытом пространстве кабинета? Не люди, не звери – монстры.

Дарин медлила у двери, доктор объяснял этим, что ее состояние из-за лечения «немного медлительное»… Именно! Они думали, что она сейчас не в себе, они были расслаблены, женщина смотрела на нее пустыми мутными зрачками, и медленный оскал-улыбка уродовал ее классически красивое лицо.

Да, возможно именно в этот момент Дарин сошла с ума окончательно.

Возможно, по началу люди еще понимают, что с ними что-то не так, но затем наступает момент, когда бороться с причудами мозга они больше не в силах. И выдумки воспаленного разума становятся более реальным, важным, весомым, чем объективная реальность…

Ну, а что если не совсем так? Что если не так уж безумны те, кого мы называем безумцами? Что если они просто видят, понимают, ощущают то, что недоступно другим, нормальным? Есть ли во всем этом какой-то смысл? Возможно, что нет, но вот лейтенант Вале пошевелилась, собираясь встать, и в голове Дарин взревела серена, она вздрогнула и взгляд хищника стал цепким. Еще мгновение Дарин смотрела в мутные глаза женщины, мгновение и десятки мыслей пролетели в голове. Пути назад не будет, но если уж решила что-то – не мечись! Эта неопределенность хуже любых последствий! К черту последствия, ей уже не стать более ненормальной, чем сейчас.

Они были расслаблены, поэтому Дарин смогла сделать то, что сделала. На ее стороне был эффект неожиданности и когда она с разворота врезалась плечом санитару в солнечное сплетение, он от неожиданной боли и удивления упал. Дарин резво прыгнула через порог, и, набирая скорость, помчалась по коридору. Только бы успеть! В прямом коридоре ее легче застрелить, успеть бы до лестницы, так появился бы хоть какой то шанс…

За спиной слышны крики и топот. Две пули не достигли цели, смешно, но бежать зигзагами оказалось действенно, и Дарин скакала из стороны в сторону, петляя как полоумный заяц.

– Что вы делаете?! Зачем стреляете?! – кричал главврач, – прекратите! Это больной человек, она не опасна! – но кто его послушал?

Дарин завернула к лестнице и, прыгая через две ступени, оказалась на втором этаже. Коридор, еще коридор, впереди широкая открытая лестница на первый этаж. В холле на первом этаже обычно слоняются как минимум двое охранников, и это не считая шастающий туда-сюда персонал. Чертовский черт! Но это единственный выход и Дарин несется к этой последней лестнице, стараясь следить за ногами, если она споткнется, то просто не успеет встать. Смирительная рубашка очень мешает – Дарин уже набила синяков пообтиравшись о стены и углы на поворотах. Хорошая новость – у троицы преследователей закончились патроны, плохая – они отстают всего на пару-тройку метров. Дарин почти чувствовала, как они тянут свои когтистые лапы к ее спине. Нет. Не дождетесь.

Дарин почти летит по лестнице, вниз опасно коренясь вперед, не понятно как она еще не запнулась и не полетела кубарем… В холе пусто. Никого. Ни единой души. Подбежав к двери, Дарин поняла почему: все попрятались, заслышав стрельбу. И ее разобрал смех: эти идиоты сами себе все испортили. Дверь тяжелая, но открывается наружу и Дарин врезается в нее на полном бегу, та будто опешив, легко распахивается настежь. Остается только надеяться, что она не сломала ключицу.

Дарин выскочила наружу. Она оглядывала двор дикими глазами, пока прыгала по ступеням к подъездной дорожке. Ну и куда теперь?! А в десяти метрах, у знакомой серебристой легковушки стояли напарники ее преследователей. В смирительной рубашке, в больничной пижамной паре, даже окажись она в городе, куда бы она пошла?! Но медлить и сомневаться времени не было. Дарин рванула к железным воротам. «Полицейские» даже не дернулись, флегматично проводив ее глазами. Но стоило ей чуть отбежать от них, как на улицу выскочили ее преследователи, женщина что-то заорала диким голосом, секунда, и снова раздались выстрелы. То ли эти двое оказались более меткими, то ли Дарин просто устала, но левый бок будто ошпарило кипятком. А в правом боку кололо, дышать становилось все трудней, но до ворот еще двадцать метров. Жухлые листья под ногами разлетались в стороны, Дарин сама удивлялась тому, как быстро она, оказывается, может бегать. Из сторожки выбежал охранник, намереваясь ее остановить, но вдруг отскочил в сторону, и вовремя – визг шин по асфальту и в ворота на полном ходу врезалась знакомая зеленая махина. Внедорожник на полном ходу таранил ворота, засов не выдержал – сперва согнулся, потом выскочил из петли.

Автомобиль затормозил в паре метров от Дарин и она хорошо видела их в окна: водителя она не знала, зато женщину рядом с ним узнала сразу, это была Кейко, в очередном костюме с идеальным воротничком. Третий отстреливался в окно с заднего сиденья и возможно это игра света, но Дарин показалось, что его волосы стали еще зеленее.

Очевидно, они были немало удивлены картиной представшей перед их глазами, только Тит очухался достаточно, чтобы начать отстреливаться. Водитель никак не реагировал на кричащую ему что-то Кейко, даже не повернулся, он ничего не делал, только сидел и смотрел на Дарин приоткрыв рот, будто никогда не видел лохматой женщины в смирительной рубашке.

А Дарин так и стояла со спеленатыми руками, пытаясь отдышаться и унять шум в ушах – наверняка последствие плохого аппетита – в последние дни она плохо питалась. Наконец, очнулась Кейко, доставая свой пистолет, она повернулась к Зеленому и что-то ему прокричала. Надо что-то делать… Дарин чудом еще не достали, так что пора было что-то решать. И как можно скорее.

И тут Тит вылез из машины с пулеметом… очередь Дарин удивляться. Его лицо было совершенно спокойным, выдавали только глаза. Большие и черные, они светились мутным светом совершеннейшего безумства, кажется, ему было очень весело. Тит встал напротив в паре шагов и наведя пулемет за ее спину, открыл огонь по полицейским, или кем они там были. И Дарин тоже вдруг стало весело. Это была не та истеричная веселость, которую можно было ожидать в подобной ситуации, нет, ей стало по-настоящему весело. Тогда же она и решилась, наконец, сорвавшись с места.

– С дороги! – она слегка задела стрелка плечом, и подбежав к автомобилю, забуксовала на гравии, запрыгивая в солон через распахнутую ранее Титом дверь.

Скованные руки сильно мешали, но она справилась. Тит стал отступать обратно к машине. Патроны у противников закончились, но судя по воющей неподалеку серене – скоро они получат подмогу.

Секунд через десять зеленый внедорожник на большой скорости отдалялся от больницы. Еще минуту все молчали, приходя в себя, но расслабиться не получилось – «полиция» преследовала их на двух машинах. И судя по не стихающей пальбе – у подкрепления патронов было хоть отбавляй.

– Бронированная? – отдышавшись поинтересовалась Дарин у всех сразу.

– Разумеется, – хмыкнул водитель, и бросил взгляд на зеркало заднего вида, кивая Титу, – пусть не расслабляются.

Тит хмыкнул, перезаряжая пулемет. Дарин хотелось, нет, было необходимо спросить еще что-то, но перед глазами плыло, желудок крутило, и желание открывать рот как-то отпало.

Преследователи максимально сократили разрыв и дышали им в спину. Тит и Кейко отстреливались, хоть и бестолку – их машина тоже оказалась бронированной. Перестрелка продолжалась, пока, в один момент, Титу все не надоело. Он согнулся как страус, нырнув под сиденье и вынырнул, зажимая что-то в руке. Дарин скосила глаза, может показалось? А, нет, это определенно была граната. И она была без чеки.

– Тит, не смей, – начала было Кейко, но осеклась, когда не увидела колечка на гранате, – Эдгар гони! Оторвись!

Водитель без лишних вопросов вдавил педаль до пола, и Дарин припечатало к спинке, она не могла разомкнуть челюсти, затошнило ужасно. А Зеленый, с неприлично прозаичным в данной ситуации выражением лица, выбросил гранату в окно. Неизвестно целился он или это была случайность, но граната приземлилась прямо на капот преследователям.

– Газуй! – психанула Кейко, вцепившись в дверцу и ремень безопасности.

– А я что делаю? – прорычал Эдгар, стараясь сохранить здравый рассудок в этом бедламе.

Когда рвануло, Дарин поняла, почему Кейко так нервничала, это – целая бомба, уж точно не простая граната. Их тряхнуло, а преследователей вовсе смело с дороги, и они исчезли за стеной черного дыма.

– Что ты творишь, проклятая сумасшедшая жаба?! – у Эдгара сдают нервы. А Тит пожимает плечами в ответ.

Зеленый внедорожник пролетел еще полкилометра, когда Тит, наконец, перестал ерзать, притих и вдруг подскочил:

– Э? Что это?.. Визири?! Эдгар, останови машину!

– Что там опять? Сейчас не лучшее время…

– Здесь все в крови! – почти взвизгнул Тит.

Машина дернулась, и резко вильнув к обочине, затормозила. Дарин выволокли из машины и уложили на дорогу. Кейко осторожно срезала ремни и стянула с нее смирительную рубашку. Серая футболка под ней оказалась мокрой и темной от крови. Смирительная рубашка действовала как давящая повязка, не давая ране сильно кровоточить, а стоило ее снять, как края раны разошлись и кровь пошла сильней. Дарин застонала, перед глазами плыло, тошнота не ослабевала. Очень захотелось, чтобы все уже закончилось, и можно было по-человечески выспаться. Кейко свернула рубашку валиком и прижала к ране.